Наталья Караванова
Муравей
Почему так темно? Где все? Вода. Капает сверху, гниловатая, пахнущая водорослями, на лицо. Он встал, верней, он представил себе во всех подробностях, что встал, и побрел вдоль стены, придерживаясь рукой за стену. На самом деле он вновь провалился в забытье. В сон, где вещи имели смысл, а люди — черты и имена. Он домой хотел, такие дела. Но слово \"хочу\" — это детский протест против мира, как легко это понять, и как трудно вообразить! Там, во сне, был дом, старый деревянный дом с красным покосившимся крыльцом, с псом-барбосом, с некошеной травой с черной канавой под ивовым кустом, в которой плавает велосипедная шина, и над которой летают мухи. Там ему двенадцать лет, и у него есть горе. Там он идет с прутиком в руке по краю канавы, злясь на себя и на весь белый свет. Кажется, он поругался с кем-то, и ушел искать справедливости у леса, воды и велосипедной шины. Как причудливо смешиваются во снах реальные поступки, и те, что могли бы быть реальными. На самом деле у него никогда не было такого дома. Это была ностальгия чужой памяти, спрятанная глубоко в подкорке, непредусмотренная и почти изжитая за минувшее время. Чужая память становилась своей только когда Сане было по-настоящему плохо. Она врывалась кошмарами во сны, в мир ассоциаций, и тогда оставалось только опустить руки, и курить, или гонять на мотоцикле по пустынным улицам безлюдных городов, где живут кошки, голуби и старые деревья… виртуальных городов реального мира. Никогда раньше воспоминания не были такими четкими.
Снова его разбудила капля, упавшая на щеку. Капля струйкой стекла к подбородку, он чувствовал, как она собирается там, чтобы упасть еще ниже — на пол. Тихо. Во сне ему казалось, что его кто-то зовет по имени. Но кто мог его звать? Открыть глаза? А вдруг там снова — темно, и никого нет? Не открывая глаз, Саня приподнялся на локте. Острая боль пробила спину насквозь. Здорово же я упал, подумал он. Упал? Да, кажется, действительно упал — он невесело усмехнулся, — аж мозги набекрень. Он открыл глаза. Да, он все там же, где и раньше. Ничего не изменилось. Разве только стало чуть светлее. Светлее стало от окошка, крохотной отдушины под самым потолком. Наступало утро. Которого дня? Пол был покрыт слоем песка, крупного, похожего на речной. Саня, кряхтя, пересел поудобнее, и начал усиленно тереть пальцами виски. Откуда он упал? Когда? Что случилось потом?
Случайно он коснулся спиной холодной влажной стены. Камни были скользкими на ощупь. Вдохнув запах гнили и плесени, он понял, что продолжать так сидеть не только бесполезно, но и вредно для здоровья. Встать? Надо выбираться отсюда. Что это за место?
Сане девятнадцать лет, он художник, он создает виртуальные игровые миры. Правда, ничего супер-гениального он сделать еще не успел, но, тем не менее, их студия все время набирает очки в рейтинге популярности. Тому, другому, чья память уже два года не дает спокойно спать Сане, наверно, за тридцать. И он — совсем не художник. Правда, в минуты стресса Сане чаще всего мерещится именно этот дом с красным крыльцом, под которым спит рыжая пожилая дворняга, вислоухая, с мордой в репьях, в жаркий летний день. Но иногда бывают другие воспоминания.
Саня подумал, что, если бы он был сейчас в игре, на нем были бы какие-нибудь старинные латы, а за спиной болтался бы какой-нибудь меч кладенец, или, на худой конец, какой-нибудь тяжелый, но надежный арбалет. Но на нем была самая обыкновенная одежда, та, в которой он обычно ходит по городу — он был в джинсах, кроссовках и футболке. Джинсы синие, а футболка серая. Обычная рабочая одежда.
Оглядев помещение, он сделал вывод, что это подземный коридор или тоннель. К окошку было не забраться. Он не смог бы этого сделать, даже если бы чувствовал себя хорошо. В нынешнем же его состоянии оставалось только смотреть, как мелкие насекомые кружатся в серых утренних лучах. Слева тоннель терялся в глубокой темноте. Справа на некотором расстоянии виднелся еще один кусочек света, словно бы от такого же окошка, возле которого он сейчас находился. В темноту идти не хотелось, и Саня пошел вперед, к свету. Но тоннель его обманул. Тоннель, как оказалось, не был таким уж длинным. Он как раз и заканчивался у второго оконца, когда-то очень давно его потолок рухнул, обвалился, полностью перегородив дорогу вперед. Только сверху оставалась щель, довольно большая, но недостаточная, чтобы сквозь нее можно было легко выбраться наружу. К щели можно добраться по осыпи, состоящей из колотого кирпича, камня, земли. Осыпь, конечно, крутая, но если помогать себе руками, то добраться будет не трудно. Свет сквозь щель пробирался тусклый и какой-то зеленоватый. На одно мгновение Саня решил, что там вовсе и не открытое пространство, а что-нибудь вроде комнаты. Но мысль эта не была здравой, и Саня ее отогнал, чтобы не мешала. Надо слазать и посмотреть, а не стоять, разводя руками и путаясь в домыслах.
Маленькая земля медленно вращалась по часовой стрелке, пока он лез к намеченной цели.
Кирпичи были настоящими, замшелыми, и болезненно кололи колени и ладони. Футболка быстро стала мокрой и грязной. К тому же сильно ломило в боку. Сане казалось, что этот подъем никогда не кончится. Одна радость — оползень, видимо случился уже давно, и кирпичи вместе с землей спрессовались в довольно прочный монолит. Так что повторного обвала бояться не приходилось. Потом на секунду сырой воздух подземелья сменился воздухом поверхности, теплым, и вместе с тем свежим, приятным. Саня замер в конце подъема, потому что ползти дальше было выше его сил. Он еще несколько минут пролежал так, щекой на холодном, влажном и остром, и только после этого смог слегка приподняться, и осмотреть окрестности. Куда он попал? Снова, как морок и наваждение, промелькнула мысль, что он все-таки в Игре. Только это не просто игра, это — гениальная игра, ему самому такую точно не сделать. Да и всей их студии с этой игрой не справиться. Здесь все настолько реально… да нет. Конечно, это не игра.
Он находился где-то высоко, и с верхней точки открывалась невероятная панорама. Это была долина большой медленной реки, по дальнему берегу тянулись дикие, по-настоящему дикие леса, и даже отсюда ясно, что они не имеют никакого отношения к современным ухоженным не то паркам, не то скверам, в которых не заблудишься и с закрытыми глазами… внезапно где-то на краю сознания шевельнулось память того, другого, который к Сане не имеет никакого отношения. Словно, хотя этого и не может быть, произошло внезапное узнавание… даже не узнавание, а… нет, для этого ощущения слово пока не придумано. Саня каким-то образом понял, что тому, другому, который внутри него снова проснулся, этот пейзаж ближе, роднее, чем ему самому.
По реке медленно шлепал катер с белыми бортами и синей прогулочной палубой. И было видно, что на палубе всего несколько человек. Они стоят вдоль леера, и любуются пейзажами. Наверно, смотрят и туда, где лежит сейчас Саня, только они его не видят, он очень мал, он затерялся в море зелени…
Далеко впереди, навстречу катеру идет баржа, только ее как раз почти совсем не видно, и не только из-за расстояния, больше — из-за высокой постройки на этом берегу. Круглой такой постройки, без окон почти, и с крашеной в зеленый цвет круглой крышей. На этом берегу, куда ближе, чем строение, в ряд стоят домики. Нет, это кажется, что в ряд. На самом деле они вытянулись вдоль извилистой желтой дороги. А дорога эта… нет, сейчас таких дорог уже просто не бывает. Куда ж меня занесло? Если я в Игре… допустим, что я все-таки в игре. То, похоже, что я перешел на очередной уровень… иначе бы я помнил, что со мной случилось, и почему…
Он собрался с духом и выбрался из норы. При этом он снова принял неудачную позу, и боль прошла через позвоночник, совершив предательский удар в голову. Так, что Саня невольно вслух застонал. Получилось что-то вроде громкого страдальческого шипения. Рядом была трава, и она пахла летом. По руке пробежал большой черный муравей. Такие у нас водятся, подумал Саня, он уже разделил мир на \"тут, у них\", и \"там, у нас\". Что-то громко стрекотало, порхало, ползало мимо него, его не замечая. Над головой шумела высокая осина, ее родные сестры стояли справа и слева от него. Если бы не дыра за спиной, можно было подумать, что никакого подземелья не было. А приехал он, скажем, в гости, в какую-нибудь, скажем, Тмутаракань, где еще встречаются грунтовые дороги, дикие леса и… ну, наверняка, и еще чего-нибудь встречается. Вот сейчас отдохну, спущусь и узнаю, чего именно… только сначала отдохну.
Отдыхал он минут пять. За это время существенно ничего не изменилось, только баржа разминулась с катером, да солнышко пару раз пряталось за маленьким быстрым облаком. Саня со скрипом поднялся, как мог, отряхнул джинсы, поправил сбившуюся футболку. Помялась она, конечно, о-го-го, как, но издалека — сойдет. Склон казался пологим, но все равно идти по прямой он не рискнул — а вдруг навернешься случайно, что тогда? Окончательно испачкаешь костюмчик, и снова проваляешься полчаса, приходя в себя от удара? Он пошел в сторону домиков осторожно, виляя по склону в тщетных поисках тропинки.
На деревенской улице было пустынно, что поделаешь, середина дня — не то сиеста, не то все в поле работают. Чем они там, в поле, могут заниматься, Саня представлял с трудом. Но в старых книгах про крестьян, фермеров и колхозников ясно говориться, что в поле надо работать, причем долго и трудно, иначе зимой будет нечего есть, барин разозлится, а соцсоревнование будет проиграно. Короче начнутся сплошные и беспросветные неприятности. Домики, издалека казавшиеся сказочно-игрушечными, в близи производили сильные впечатление. Не только тем, что все они были ярко раскрашены, и каждый красовался оригинальной резьбой наличников и карнизов. О боже, да здесь и запах-то особенный, пахнет сеном, курами, навозом… Саня таких запахов раньше не ощущал. Узнал эти деревенские ароматы тот, другой. И даже смутно удивился, почему, собственно, на улице не видно кур, гусей, цыплят, другой домашней птицы, а в месте с ней собак, кошек и крупного рогатого скота. Саня отсутствию скота был даже рад. Вокруг жужжало, щелкало, стрекотало. Комаров не было, зато кружила вокруг него не маленькая стая кровожадных слепней. Они прицельно метили в голые руки и шею. Должно быть, их привлекал запах пота.
Заборы и оградки разных размеров, цветов и степени сохранности скрывали аккуратные зеленые участки с яблонями, кустами рябины, терновника, чайной розы, с огородами, поленницами, скамеечками… ну, что там еще может быть, например, вот за этим зеленым заборчиком?
Вот прямо сейчас пойти, и спросить. Войти в калитку, постучать в окошко… Саня почувствовал некоторую робость. Все-таки чужое место. Он бы так и мялся у чужого зеленого забора, если бы не голос:
— Эй, там, на трассе! Да-арогу!
Голос принадлежал юной и очаровательной туземке подошедшей к Сане со спины. Туземка перегораживала полдороги огромной деревянной тачкой на двух колесах, порожней, к счастью. Было абсолютно непонятно, каким образом ей удалось подобраться так незаметно. Разве что Саня упал гораздо сильнее, чем ему казалось раньше.
— Ну, ты чё, оглох? Я к тебе обращаюсь!
Саня очухался, и попытался посторониться. Тачка задела краем его штанину, несколько комков сухой грязи оторвалось и упало на землю, оставив на ткани бурые штрихи. Юная туземка вгляделась повнимательнее в Санино вполне заурядное, надо сказать, лицо, и неожиданно сильно удивилась:
— Ой, извините! Я вас за Петьку Шитова приняла. Он у нас такой… а вы… кто? Вы к Джиму, да? Вы за ним приехали? — юная туземка внезапно подобралась и посерьезнела. Это выглядело забавно, если учесть ее \"морскую\" полосатую майку, косынку синего цвета, скрученную в полоску, и повязанную через лоб, и джинсовые шорты по колено, явно самопальные, с разлохмаченными кромками брючин.
— Н-нет, определенно, я здесь не из-за Джима. Но я здесь в первый раз, и ничего не знаю, — честно признался он. Сане хотелось задать ей уйму вопросов, касающихся места его пребывания, в первую очередь, а еще касательно времени года, просто года, и тому подобных мелочей. Вместе с тем ему вовсе не хотелось выглядеть в ее глазах пациентом клиники для душевнобольных.
— Не знаете? — вскинула лукавую бровь туземка, — Тогда пошли в дом, там и поговорим. Только откройте калитку, а то мне несподручно. Вот так! Спасибо! Проходите, только осторожнее, тут у нас камни.
Только перешагнув порог, Саня понял, что она, собственно, имела в виду. Он-то думал камни — это галька рассыпанная, ну, в крайнем случае — булыжники, или плитка, чтобы дорожки мостить. Нет. Прямо от калитки и дальше до крыльца большого деревянного дома лежали горами огромные валуны, больше человеческой головы размером. Барышня-туземка ловко пролавировала чрез эти дикие утесы, и Саня снова удивился, как у нее здорово получается управляться с таким неуклюжим приспособлением. Самому ему пришлось туже. Он едва не навернулся по-крупному, и только скрежетал зубами, чтобы не ругаться вслух. Тачку она оставила у лесенки, ведущей к крыльцу, и пригласила Саню войти. Внутри, сразу за крыльцом, была просторная прихожая, светлая, пахнущая досками, и еще чем-то незнакомым, но скорее приятным. В городе такого запаха не было нигде, ни в домах, ни на улице. В прихожей стоял элегантный столик, черный, на тонких ножках, у широкого окна с частым белым переплетом. На столике лежала салфетка, на салфетке — стакан с букетом цветов, которые растут просто так, у дороги. Новая Санина знакомая подвинула обшарпанный табурет, уселась за стол, потешно положив подбородок на ладони. Саня тоже сел, на лавочку у окна. В этом странном чужом доме он чувствовал себя очень неловко. Приперся, ворвался, а теперь, вдобавок, не знает, что сказать.
— Меня зовут Вера, — сказала она, внимательно разглядывая Санин потертый вид, — Я здесь на каникулах. А вы?
Хороший вопрос, подумал Саня. Если бы я знал.
— Саня, — представился он, — Вера, скажи, эта деревня как называется? Я в ваших местах случайно…
— Так вы из других мест? — Вера даже подалась вперед, — а как там, в других местах, а? Джим тоже из других мест, но ведь он не рассказывает…
— Смотря, что имеется в виду. Я живу в городе…
— А, ну, это не катит. Я тоже живу в Городе. Но это еще ничего не значит. У нас полпоселка городские. Нет, я про другие места, ну, вы же понимаете…
Саня ни черта не понял, но решил сойти за умного.
— А, так ты об этом… ничего интересного… и прошу, обращайся ко мне на \"ты\", а то как-то неудобно…
Может, подумал Саня, этот ее Джим тоже так отговаривается. А на самом деле и он не понимает ничего.
— Вот и Джим говорит, что неинтересно, — подтвердила его догадку Вера. — А я бы хотела посмотреть. Ты к нам надолго?
— Не знаю. — Саня решил, что пора открывать карты, — я вообще не знаю, как к вам сюда попал. Просто пришел в себя в каком-то подземелье, вообще-то так бывает иногда, когда входишь в игру, но тут явно другой случай.
— Не поняла… куда входишь?
— Не важно.
— Ясно. Я не должна задавать лишних вопросов, — печально констатировала Вера, и добавила, поднимаясь, — ты, наверно голодный. Окрошку будешь?
— А это что такое?
— Отсталый человек, — она развела руками, — Джим сначала тоже не знал, что такое окрошка.
Чуть позже Саня познакомился с еще двумя обитателями этого столь гостеприимного дома. Инна Андреевна, только поднявшись на порог заявила:
— Верка! Разве можно в таком виде гостей принимать? Ну-ка марш переодеваться. Неизвестно, что про тебя молодой человек подумает!
— Нормальный вид, — буркнула Верка, поднимаясь, впрочем, — я в городе всегда так хожу. А молодой человек, между прочим, тоже из Других мест, как Джим…
— Давай, давай, я кому сказала?
Инна Андреевна расспрашивать Саню ни о чем не стала. Она стала \"прибирать веранду\", сдувать всякие крошечки-пылинки, возможно, вовсе не существующие в природе, лишь изредка поглядывая на Саню. С любопытством, но сдержанным, степенным. Чуть позже появился на веранде еще один персонаж. Персонажу было, наверно, лет пять. Он был слегка запылен, с зеленкой на коленке, в шортах зеленого цвета, и больше без ничего. Он тут же представился:
— Я Леха, а ты кто такой?
— А я Саня.
— А покрути меня по воздуху?!
Вновь на веранде появилась Вера.
Она не очень переоделась. На ней были все те же шорты, и та же косынка на голове. Только полосатая майка исчезла, вместо нее возникла вполне девчоночья розовая футболка с вышитыми на груди розами. Но Инну Андреевну такой наряд вполне удовлетворил. Он проворчала, что в таком виде Верка хоть похожа на человека.
— Пошли на реку, — обратилась Вера к Сане, игнорируя замечание тетушки, — там и поговорим.
— Я с вами, — запросился было Леха, но его, разумеется, не взяли.
На реке был ветер. Он, словно гребенкой, расчесывал водную поверхность, она топорщилась, щетинилась пеной, и не желала отражать дальний берег. С наветренной стороны она выглядела свинцовой, с подветренной — шоколадно коричневой. На пляже кроме чаек и Сани с Веркой живых душ не было, впрочем, как и мертвых. Трава по берегу сама походила на волны, с той лишь разницей, что цвет ее был зеленым. Из песка и из волн прибоя кое-где торчали большие камни. Облаков стало больше, они стали куда серее и весомее, но все-таки они не могли спрятать солнце насовсем. Оно иногда прорывалось из-под их драной ватной подкладки, и тогда вся округа начинала сверкать оркестровой медью — и волны, и трава, и песок. Но было все еще довольно тепло — по Саниным ощущениям — градусов около двадцати трех по Цельсию.
Предусмотрительная Верка взяла с собой вязаный коврик, и уже расстилала его на берегу.
— Садись, — пригласила она, — не стесняйся. Значит, тебе ночевать негде?
— Я не притязательный. В крайнем случае, переночую на улице.
— Тоже мне, герой. Будешь жить у нас. Тетя возражать не будет. Она вообще-то добрая.
Они еще несколько минут болтали о пустяках, пока у Сани не лопнуло терпение, и он не спросил напрямик. Он-то надеялся, что всего одним вопросом сможет все расставить на свои места. Не тут-то было. Он спросил, кто такой Джим, и в ответ получил следующее:
— Я все ждала, когда ты спросишь. Кто — Джим, я не знаю, он о себе никогда ничего не рассказывает. Он живет в поселке недавно, меньше месяца. Мы только знаем, что его ищут, и что сам он хочет вернуться в свои места.
— Да я не про то спрашиваю. Я про на кого он похож. А то только и слышно — Джим, да Джим. Даже этот твой Леха. Через слово — Джим, Джим.
— Ну, на вид он обыкновенный мальчишка. Сначала просто бегал по улице, никого не задирал, и его не трогали. Только потом мы немножко про него узнали. Ну, его вроде бы Женя зовут. Но он сразу сказал, что — Джим. Он очень домой хочет… а где дом — не говорит. Наверно, не знает.
— Яс-сно… так ты не сказала, как деревня-то называется…
— Деревня? Березиха. У нас тут Березихинский родник. Целебная вода. Не слыхал? А к нам из города за водой ездят, хотели даже санаторий строить, но не стали, из-за объекта.
Саня почесал для важности затылок, и переспросил, что, собственно, за объект. По правде говоря, ни о какой деревне Березихе он и не слышал. Верка пояснила:
— Обычный объект, ну, какие они бывают… сам что ли не знаешь?
Саня развел руками, дескать, представь, себе, такое я неотесанное чучело.
— Ну… как объяснить… там есть дальняя зона, это как везде, там военные сидят, а есть ближняя, заброшенная. Ее даже не очень сторожат. Я, когда маленькая была, мы туда лазали. Там интересно. Только, наверно, не тебе. Ты ведь, ну, старше нас…
Река была пустынна. Как в голове у Сани, там лишь медленно качались волны. Волны наводили на мысли, которых лучше бы и не было. Саня набрался храбрости и спросил, из какого, собственно Верка города. Она посмотрела на него подозрительно, не разыгрывает ли, и спросила:
— Эй, ты часом не того… не перегрелся?
— А что не так?
— А у тебя не амнезия?
— Гм-м… вроде бы нет.
— Тогда… прочитай какое-нибудь стихотворение. Только всем известное.
Саня напрягся. В жизни он не учил никаких стихов. Не помнил он стихов, ни одного. Но, тем не менее, дурак, подобрался, и выдал примерно следующее:
— Легко! Смотри, то есть слушай. Стих Агнии, если я не ошибаюсь, Барто. Идет бычок, качается, вздыхает на ходу:-\"уй, БЛИН! доска кончается, сейчас я упаду!\".
— Не считается, — заявила Верка, — этот стишок у каждого нормального человека с детства в подкорке сидит. Как словарный запас. Тебя ночью разбуди, ты все равно расскажешь.
— Хорошо. Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу…
— Ну, хватит уже! Я поняла!
Но Саню очень обрадовало что, во-первых, у него нет амнезии и, во-вторых, что он, оказывается, не такой уж полный профан в поэзии, и он продолжил подавлять Верку своей эрудицией:
— А еще такое стихотворение: Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик. Тише, Танечка, не плачь, не потонет в речке мяч!
— Все, сдаюсь!
— Головой качает слон, он слонихе…
— Ну, ладно, нет у тебя амнезии, этого даже я не помню.
— А про зайку помнишь?
— Про какую Зайку?
— Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка, со скамейки слезть не мог, весь до памперса промок…
— Ты зачем хорошие стишки портишь?
— Так что у вас за город?
— Просто город. Он один. Его иногда еще Старым Городом зовут. А где Новый, все одно никто не знает. Его, наверно и нет. По крайней мере, ученые до сих пор спорят, где он мог находиться. У меня один археолог знакомый есть, так он божится, что вот-вот разгадает эту загадку. Только другие ему не очень верят, а он говорит, что ему все просто завидуют.
Вот, пожалуй, последнее сообщение окончательно выбило Саню из колеи. Но Верка сообщила:
— А Джим говорит, что знает точно. Говорит, что этих новых городов целых два. Один — Великий, а другой — Нижний.
Сане пришло в голову, что и он, кажется, знает эти города. Он сказал:
— А река Волга далеко отсюда?
— А это по-твоему что? Ручеек?
— А какие еще крупные города на Волге есть?
— Сам не знаешь, что ли? Ну, Макарьево-Ишемск, Радогош, Китеж, много. И это очень далеко, на пароходе против течения дней десять, а в Волокове потом на маленький катер пересаживаться, там мелко, большим пароходам не пройти.
— Значит, сильное течение?
— Ага.
— Ладно. Завтра еще поговорим. Холодно чего-то.
Верка в своей футболочке и шортиках давно уже поеживалась, но из деликатности не показывала особого виду. И правильно. Люди из других мест редко попадались ей в жизни, а поговорить интересно. Правда, те, с которыми она успела познакомиться, больше молчали. Ну и ладно. В конце концов, какая разница?
***
Поселок был не современным, и это Саня понял сразу, когда увидел. Но он как-то не задумывался в тот момент, чем здесь заняты жители, в чем заключается их работа. Честно говоря, он надеялся, что однажды заснет, а потом — раз! И проснется в своей постели. На третий день пришлось что-то решать — не быть же, в самом деле, всю дальнейшую жизнь нахлебником добрейшей Инны Андреевны. У нее и так хлопот выше крыши — трое детей и племянница, хозяйство, корова по кличке Муха, муж — тракторист, пьющий, как она сама говорила, редко, но метко. Однако компьютерному дизайнеру не так то легко отыскать работу в деревне, где сложней телефона техники нет в принципе, а о глобальной сети население только слыхало. Митя из тракторного хозяйства звал к себе, но Саня, как истинный горожанин и дитя урбанизации, видел трактора только на картинке в учебнике истории, и потому согласия сразу не дал. Школы в поселке не было, а так можно было бы попробовать уйти в педагоги. А потом повезло, спасибо Джиму. Это он, молодчина, \"краем уха\" подслушал, что в лесное хозяйство срочно нужен оператор связи. Как позже выяснилось, лесничим нужен еще и водитель, и вообще у них сильные проблемы с кадрами.
…И не смотря ни на что, здесь, в Березихе, хорошо. Такое лето, что аж дух захватывает. И люди хорошие. Приняли сразу, без вопросов, помогают по случаю. Джим, тот вообще… но про Джима разговор особый. Лет человеку двенадцать, если и те есть, а говорит так, словно не меньше, чем самому Сане. Только есть в нем что-то, закрытое на замок, тайна, отдаляющая его от других жителей поселка, делающая его другим, непохожим. Особенным.
До лесничества от фермы Викентьевых всего четверть часа ходьбы. Саня за неделю выучил ее, как азбуку, сроднился с ее извивами, стоячими лужами, лягушками в низине у самой реки, соснами, стрекозами, солнцем. Дорога то ныряла под кроны, то пересекала ясные поляны, где живет земляника. По дороге ходят редко — она не ведет дальше лесничества, раньше по ней военные машины ходили до объекта, но теперь повертка к старым корпусам перегорожена высокими воротами с колючей проволокой. А за проволокой — такое же лето. После повертки дорога становится Щже, там даже в колеях растет трава.
Потом, дальше, под лапами лесными кроме осоки и мха водятся белки, боровики и грибник-горожанин дядя Леша. Дядя Леша глубоко в лес не заходит, боится заблудиться. Но грибов хватает и вдоль обочин дороги. Сане иногда хочется присоединиться к грибнику. Вот и сегодня — серое пальтецо сквозь стволы, взмах ладонью, приглашение \"по лисички\" за вырубку. Саня, чтобы не обижать пожилого человека, всегда отвечает, что \"в другой раз\".
Лесничество расположено в большом деревянном доме с кирпичным фундаментом, с четырехскатной крышей и рядом просторных окон со ставенками. Немного странно видеть эту постройку в окружении леса, особенно, если учитывать притулившийся рядом кривобокий автомобильчик, дровяной сарай, и плантацию анютиных глазок у крыльца. Цветы разводит Маша.
Саня привычно взбежал по лесенке, толкнул дверь. Поворот направо, пустующая проходная. Большая комната с русской печкой и обшарпанной мебелью — каждый притащил из дома, чего не жалко. Была бы возможность, Саня поселился бы прямо здесь…
В комнате за столом сидел лесник Юра Орехов, пил кефир из полулитровой бутылки, и разгадывал кроссворд.
— Привет, — сказал Саня, — а где все?
— Все ушли… скажи, что такое \"песня без слов\" вторая \"е\", семь букв?
— Маша тоже ушла? Проверь — \"музыка\"… или \"мелодия\"…
— О! \"мелодия\" подходит… Маша первая ушла. Там щенков принесли…
Саня расстроился.
— Что же ты сразу-то не сказал?! Я бы тоже сходил…
— Не… на… что… там смотреть. Два звереныша, милые, но ведь волк всегда волк. Сколько бы ему месяцев ни было.
— Юр, я схожу, ладно? Минута же всего…
— Ничего себе, минута. А дежурить кто будет? Дядя Федор?! Или, может, я?
— Трудно, да?
— Саш, мне, правда, идти надо. Я только тебя ждал. Серьезно. Не обижайся.
Саня сел на шаткий табурет за тот же стол.
— Да, ладно, не обижаюсь. Просто хотелось взглянуть. Я еще в жизни живого волка не видел.
Юра вздохнул. Он был большой, бородатый и добрый. Из тех редких людей, которые совершают подвиги ради науки, не умеют отказывать друзьям и, как правило, бывают брошены женами. Юра сказал:
— Ладно уж, иди, смотри. А то я буду виноватым, если ты живого волка не увидишь…
— Юра, ты настоящий друг! Я пять минут, ладно? Может, уже и поздно…
— Может, и поздно. Ладно, гуляй.
И Саня побежал. До вольера было не так и близко — почти километр.
***
В другой точке вселенной, в комнате с сиреневым светом и желтыми занавесками собрались четверо. Они сидели в глубоких черных креслах из искусственной кожи. Где была та комната, не важно. В другой точке. Сиреневый свет делал масками их лица, четверо не разговаривали. Точней, они изредка кидали друг другу разные фразы.
— Сколько человек?
— Больше, чем обычно. Я бы сказал, сотни две. Иначе Оскар не включил бы тревогу.
— Три тысячи двадцать пять.
— Не может быть.
— Я врать не буду. Американцы давали сводку по локальной линии. Граница ошибки теперь сместилась на пять пунктов.
— Плохо.
— Не просто плохо. Эта ситуация ставит под вопрос саму необходимость существования нашего центра… тихо! Кажется, идет…
Усталый высокий старик, худой, как вешалка, прошел от входа в комнату, а у комнаты был вход, окно, стол и лампа на столе, к центру, остановился там, и прокашлялся. Не потому, что у него кашель, а чтобы привлечь внимание.
Один из четверых не выдержал, спросил:
— Нашли? — Это был тот, кто точно знал население исчезнувшего сценария.
— Да, — старик не выглядел довольным. Скорей уж, в его голосе читались и поражение, и безнадежность.
— Где?!
— Я по порядку, можно?
Старик оперся колючими локтями о стол. Лампа и его лицо сделала гипсовой маской.
— Во-первых, доказано, что пацан действительно существует…
Один из сидящих в креслах брезгливо поморщился. Старик заметил, но не стал делать замечания, потому что поморщился директор центра. Вместо этого он сказал:
— Мальчика зовут Джим. Или как-то похоже. Точнее установить не удалось. И не удастся, пока не совпадут… некоторые условия нашего с ним взаимного… как бы поточнее… расположения.
— В смысле?
— Не в смысле, Первый, а во времени. Он по нашему с вами счету еще не родился.
Самый нетерпеливый из четверки снова вставил слово:
— Отстающие сценарии! — воскликнул он, — Значит, вы нашли подтверждение…
— Нашли, — кивнул директор центра, — только, я не понимаю, почему вы, Арго, оглашаете здесь закрытую информацию? Это может плохо для вас обернуться.
— Не может, — вежливо покачал головой старик Арго, — это уже не закрытая информация. Это даже не полезная информация. И вообще это не имеет уже смысла. Потому что мальчик не в так называемом отстающем сценарии. Он в совершенно незнакомой для нас системе, которую лаборанты моей группы условно назвали обгоняющим сценарием.
Можно было бы предположить, что четверо повскакивают со своих мест, начнут шуметь, разбираться. Ничего подобного. Только директор грустно сказал:
— Если следовать одной логике, то надо следовать ей до конца. Если есть отстающий, почему не быть обгоняющему сценарию? Другой вопрос, что попасть туда… нельзя… а как же мальчик туда попал?
— Мы считаем, — замялся старик, — что мальчик — порождение сценария… я знаю, что мои слова кажутся вам сейчас бредом, но вспомните, всего шесть лет назад мы о сценариях вообще представления не имели. А теперь только решили, что знаем о них все, как новый сюрприз. Раньше считалось, что люди из сценариев не могут пересекать их границы, как вы, например. Но, кажется, мир снова готов подбросить нам свои загадки. Мир полон загадок. Так будет продолжаться до бесконечности, уверяю вас…
— Не будет, — задумчиво сказал четвертый из присутствующих, молчавший все это время.
— Арго, — добавил он через минуту, — я понимаю, вы устали… и все-таки всем нам следует помнить, что у нас почти не осталось времени. Мне надо знать, что за схема легла в основу этого вашего \"обгоняющего\" сценария. Постарайтесь узнать это для меня…
— Я понял, Дис. Я найду для вас эту ссылку.
Старый Арго отвел глаза. Он знал, может быть, лучше других как мало осталось времени. И как мало шансов исправить хоть что-то. Еще он знал, что шанс есть только у одного из них, и что этому одному надо помогать изо всех сил.
Никогда не привыкну, подумал Дис, разглядывая новый пейзаж с балкона. Пейзаж был красивый, но чуточку не соответствовал новеньким городским постройкам, сбегающим с холма живописной волной. Город был пуст. Скоро такими же пустыми будут сотни и сотни других городов, но если здесь людей и не было никогда, то там… не надо об этом, и так тошно. Этот сценарий Дис выкупил у разработчика полностью, на это ушли все сбережения его рода. Но что оставалось делать? Сценарий был выигрышный, его бы непременно заселили, пустили в разработку… и потеряли через несколько лет. Как случилось со всеми сценариями такой начальной схемы. Схемы \"Летающий дом\". Но пока Большая Пятерка не знает, что все неприятности происходят только в сценариях, построенных по этой схеме, у Диса есть шанс самому добиться нужных ответов. Закатное солнце стало зеленоватым, а на самом деле оно яркого голубого цвета. Значит, завтра будет дождь. За спиной в комнате хлопнула дверь. Это мог быть кто угодно, Дис никогда не запирал дверь. Ему было интересно говорить с людьми. Люди бывают очень умными. Но почти сразу стало ясно, что это вернулся Арго.
— Что-то узнал, дружище? — нарочито весело спросил Дис.
Арго смущенно улыбнулся. Он прожил в Центре много лет, но никак не мог привыкнуть к телепатическим способностям здешних обитателей. К слову сказать, такие свойства мог бы приобрести и он, но в свое время не захотел, и это, по мнению многих, было чудачеством. А Дис думал что Арго — один из самых смелых людей этого странного века.
— Узнал, — сказал Арго задумчиво.
— Будешь как всегда, \"по порядку\", — усмехнулся Дис.
— Что? А, нет-нет, я сразу скажу. Это схема Муравейник. Муравейник 2, источник — пересечение…
— Стоп! — Дис сосредоточенно потер лоб, — если я не ошибаюсь, шаблоны Муравейника были признаны нерентабельными почти сразу после их создания.
Арго ласково улыбнулся.
— Вы, как всегда, правы, мне удалось добыть только основные реквизиты этих схем в гражданском архиве. Кто знает, что там на самом деле могло сохраниться. Но раз уж наш центр до сих пор поддерживает энергией несколько сценариев такого рода… очень старых сценариев, времен разработки теории темпоральных лучей…
— Арго… не стой, сядь куда-нибудь. Твоя ходьба сбивает меня с толку.
Арго поспешно уселся на краешек дивана. Он с почтением относился к любым просьбам члена Большой Пятерки. Впрочем, Дис был для него немного больше, чем просто один из руководителей центра. Дис когда-то, больше сотни лет, как, нашел его, сопливого программиста из одного бесперспективного сценария, сделал сначала лаборантом, а потом — и очень скоро, — начальником отдела исследования внутренних сценарных полей.
— Арго. Ты не нашел случайно, с какой целью делался этот конкретный сценарий…
— Нашел, но я не понимаю, что это может значить. Всего два слова — \"эффект Яна\".
Дис задернул шторы. Стороннему наблюдателю в тот миг могло бы показаться, что в комнате сидят и беседуют два древних старика.
— А я — не помню… но это, наверно, должен знать Первый. Сходи за ним.
Арго быстро вышел, покачивая головой. Полы его длинного старомодного пиджака кляксой мелькнули в проеме двери.
А Дис подумал, что обидно, до чего у людей короткий век. У него самого годы были не считаны.
…и все-таки, почему Муравейник? И все-таки, что инициировало последовательное свертывание самых перспективных сценариев? И все-таки, как войти в дом, у которого заперты все окна и двери на крепкие замки, а ключи уничтожены…
И все-таки, откуда у него такое чувство, будто все это уже было, и не раз…
Дис в задумчивости прошелся по комнате. Нужно было попросить Арго, чтобы он хоть раз взял его с собой. А то смешная получается ситуация — эксперт Центра по человеческим технологиям уже лет (человеческих) пятьдесят человечества не видел…
Арго вернулся довольно скоро. Первого с ним не было.
— Я спросил об эффекте Яна, — сообщил он на невысказанный вопрос, — но не понял ответа.
— Ничего. Ты перескажи мне, а я попробую разобраться.
Арго улыбнулся нежно и грустно — как смотрит дед на внука, который смог превзойти его в важном деле.
— Знаете, Дис, память у меня уже не та стала, пора вам найти мне замену, да и… эх, завидую я вам, вы можете позволить себе терять информацию, которая вам временно не нужна. Мы, люди, себе такого позволить не можем.
— Я понял, Арго. Итак, Первый тебе ответил, что в сценарии серии Муравейник заложена дополнительная внутренняя программа.
Телепат Дис мог позволить себе не обращать внимания на то, что старик бормочет вслух. Арго знал это, но удержаться от ворчливого самобичевания не мог. Арго сказал вслух:
— Был когда-то давно такой человек — Ян. А может, он был один из вас, бессмертных чудовищ с человеческим обликом…
— Так уж и чудовищ?
— Так и чудовищ. Люди, которые простые, а не работники ваших Центров, они вас слишком давно не видели, а таких, как вы, Дис… не могу сказать, что я видел хоть еще одного такого. Но память о вас будет еще долго жить в человеческом фольклоре, как и память о наших человеческих богах, которых вы, чужаки, кстати, сами создали, и сами же уничтожили фактом собственного существования. Ладно, мы отвлеклись… этот Ян был человеком состоятельным, и однажды купил у Центра один из ненадолго широко распространившихся тогда \"Муравейников\". Он был человек со странностями. Он хотел отследить отстающий сценарий, существование которого тогда широко обсуждалось, а именно — так называемого сценария \"ПсевдоМ-2\", следы которого слабо фиксировались именно благодаря встроенной в \"Муравейники\" программе. Он решил проникнуть в \"ПсевдоМ-2\" через собственный, одному ему доступный вход — то есть через приобретенный им стерильный сценарий типа \"Муравейник\".
— Стерильный?
— Там совсем пусто. Нет даже стандартного минимума насекомых.
— Действительно, странный человек…
— Эффект оказался неожиданным для всех. Ян ушел в \"ПсевдоМ-2\". Но… как бы это… без тела. Его приборы фиксируют удачную переброску. Но сам он остался в своем Муравейнике. И стал еще более странным.
— Тронулся? Какая интересная формулировка… то, что называется — метафора. Значит, приборы фиксируют 100 % переброску, но переброшенный остался на месте, и у него, говоря твоими словами, поехала крыша?
— Ко всему прочему, этого Яна искать тоже почти безнадежно… его Муравейник поддерживается только номинально — на практике это означает, что большинство архивов уничтожено. Я бы, во всяком случае, не взялся вести такой поиск.
Дис прошелся по комнате. Ситуация ему не нравилась, если не сказать больше. Ситуация вышла из-под контроля, и разрешить ее может только… двенадцатилетний мальчик. Ребенок, созданный гипотетически существующим обгоняющим сценарием, базой для которого является давно и почти безвозвратно утраченная матричная схема, в которую проникнуть можно только с помощью некого эффекта Яна, каковой Ян также находится в законсервированном, правда, вроде бы в реальном сценарии, но при этом слегка сошел с катушек… и кстати, как узнать, сошел он с катушек до возникновения искомого эффекта, или в результате его?
— Арго… мне нужны реквизиты этого Муравейника.
Старик наклонил голову: он с самого начала знал, что разговор кончится именно так. А еще Арго знал, что бессмертные чудовища еще как смертны… в определенных условиях. В древнем — почти пять лет прошло! — стерильном сценарии его начальнику могла грозить нешуточная опасность. Но кто он такой, чтобы запрещать что-то члену Большой Пятерки?..
— Я найду их, — тихо сказал Арго, — И мы попробуем туда попасть.
Дис встал возле окна, так что Арго мог видеть только его силуэт.
— Я знаю, что у тебя получится, Арго, дружище…
Дису было грустно. Он чувствовал, что время Арго приходит к концу. Ничего не поделаешь, с людьми всегда так бывает. А к Арго он просто привык. Да, привык! Вот нужное слово. Без Арго будет трудно… потом. А пока можно не думать об этом… и о гибнущих сценариях… и о Муравейнике, в который не проникнуть… и о своем новом \"Летающем Доме\", в который вряд ль удастся вернуться… потом.
***
К вечеру пошел дождь. Его дробь стучала по черепичной крыше, отзвуками далеких барабанов прокатывалась вдали гроза. Саня сидел на скрипучем стуле на веранде дома Инны Андреевны, и безнадежно ждал Машу. Умом он понимал, что в такую погоду она, конечно, и не подумает выходить на улицу, а завтра извинится, и еще долго будет смотреть на него виноватыми глазами. Это тоже было бы не плохо, но лучше бы она сегодня пришла. Инна Андреевна поставит чай, можно будет сидеть, говорить о проблемах экологии, рассматривать старые фотографии на стенах, и украдкой — Машу.
Какая она, Маша, красивая или нет, Саня судить не взялся бы. Обыкновенная. Но — особенная. Да и можно ли назвать красавицей девушку, которая а) — почти не использует косметику, б) все время ходит в старых рабочих джинсах и футболке, в) умеет говорить на серьезные темы так, что многие куда более взрослые люди готовы слушать не возражая. Она совсем не была похожа на тех девчонок, которые жили в Санином, реальном мире, а может, ему просто раньше не везло. Маша была просто Маша, единственная в своем роде. И теперь Сане очень хотелось, чтобы она зашла к нему. Вообще-то, они собирались дойти до фермы, где ей надо было оформить заказ на продукты для лесников, потому что в деревенский магазин бегать каждый раз дорого и не всегда можно найти то, что надо. А у Викентьевых и дешевле и, в случае чего, они всегда готовы помочь — довезти заказ на собственном четвероногом транспорте лошадиной породы. Сане на ферме, вообще-то делать было нечего, но с Машей он готов был пойти куда угодно — хоть в волчий загон, где сейчас приходили в себя и отъедались два полуторамесячных волчонка, рожденных в неволе, но предназначенных для вольной жизни в лесу. Однако погода не способствовала лесным прогулкам, и потому Санино ожидание было почти безнадежным.
Калитка заскрипела, но появилась там, конечно, не Маша, а Верка, племянница Инны Андреевны. Верка успела порядком вымокнуть — она бежала от магазина, куда ее послала тетушка за мукой и пшеном. С хвостиков, торчащих из-под косынки, стекали ручейки воды.
— Привет! — крикнула она с лестницы, на бегу скидывая кроссовки, — любуешься дождем?
— Жду, когда кончится.
— А скоро!
Верка встала напротив Сани. Если бы не хвостики да не сережки, вполне сошла бы за мальчишку-подростка, такая же была долговязая и жилистая, да и одета была, как пацан. Она потерла нос ладонью, и пояснила:
— На западе небо посветлело, так что скоро, наверно, солнце выйдет. А знаешь, чё мне сегодня по секрету выболтал Шитов? Говорит, мост на трассе не сегодня-завтра откроют. Так что, наверно, будет прямой автобус до Города. Хорошо бы, да?
Автобус до Березихи ходил из Города и раньше — не такие это уж глухие места. Но два года назад ближайший к деревне участок трассы был закрыт на ремонт. На капитальный ремонт был поставлен мост через неглубокую, но широкую речку Мшу, правый приток Волги. Теперь с автобуса, при необходимости, приходилось идти километров семь — от повертки на объезд. Впрочем, дачники и местные жители летом предпочитали пользоваться речным транспортом. От Города вниз раз в сутки бегал пароходик под названием ОМ-10. Местные жители звали сие транспортное средство ласково, по свойски — \"Омик\". Зимой, конечно, было тяжелее. Именно поэтому все с нетерпением ждали открытия моста.
— Было бы здорово, — согласился Саня.
Верка убежала в комнату, а он снова остался в одиночестве. Впрочем, дождь за окном, кажется, и впрямь стал мельче.
Спустя примерно час к Инне Андреевне зашла знакомая, приехавшая из Города, привезла пряников и конфет фабрики \"Красный октябрь\". Женщины звали Саню присоединиться к их маленькому чайному застолью, но он отказался: наконец тучи убрались куда-то на юг, выглянуло нежаркое, ласковое вечернее солнышко. Маша так и не пришла, и ждать ее стало бесполезно, но Саня решил нежданный свободный вечер использовать для небольшого расследования того, что сопутствовало его появлению в деревне. До заката было еще часа два-три, времени достаточно, чтобы вернуться в то самое подземелье, осмотреть его как следует. Надо только взять с собой фонарик и, пожалуй, веревку. На всякий случай. Кстати, веревка есть, бельевая, а фонарик он точно видел у Верки.
Верка фонарик дала. Правда, Сане пришлось потратить несколько минут, чтобы уговорить вредную девчонку с ним сегодня не ходить. Кажется, она обиделась. Но ничего, это не страшно — тем более что он обещал взять ее с собой в другой раз…
Вход в подземелье, как и следовало ожидать, он не нашел. Во всяком случае, не нашел сразу. И вообще, все было как-то иначе… может из-за того, что вечер, из-за того, что солнце с другой стороны неба, и не желтое оно, а оранжевое, текучее, как ртуть. И ветра нет, и все цвета другие. Под деревьями роились сумерки, но тропка была на месте, та, по которой он спустился в деревню. Только непонятно, где именно он на эту тропку вышел, и долго ли до этого спускался прямо по склону холма, без дороги.
Саня, поплутав в полусвете с четверть часа, поднялся вместе с тропинкой на гребень холма, который оказался краем обрыва. Здесь тоже росли осины, но теперь это был, скорей, осиновый кустарник, густая поросль гибких серых стволов. Тропинка уверенно пробивала эти заросли, здесь она стала даже шире и, в конце концов, она вывела Саню на хорошо накатанную грунтовку, тянущуюся вдоль бетонного забора. Грунтовка вилась, повторяя линию обрыва, вправо и влево, насколько хватало глаз. Бетонная ограда была явно короче. В ней не было ни лазов, ни щелей, ни ворот, что впрочем, еще ничего не значило. Саня вспомнил когда-то слышанное от Верки слово \"объект\". Верка говорила, что у объекта есть две зоны — дальняя и ближняя. С дальней он познакомился, когда стал работать в лесхозе. А теперь, кажется, настала пора познакомиться с ближней…
И было тихо-тихо, даже для безветренного летнего вечера, не стрекотали даже насекомые. Поворачивать обратно было еще рано, не хотелось поворачивать. И Саня решил пойти по дороге налево, туда, где небо светлее от заката, туда, где бетонная ограда кажется короче. Шел он недолго, с минуту. Убедился, что и слева у стены нет никаких входов-выходов, никаких проходных. Дальше, после забора этого, начинался пустырь, поросший разнотравьем, за пустырем росли деревья — там был уже настоящий лес. Солнце застыло над горизонтом мутным красным шаром, и вроде даже перестало светить. Странное какое-то, почти не земное солнце. Смотреть на него было неприятно и тревожно. Саня постоял немного, и все-таки пошел дальше вперед, навстречу красному зареву… попробовал пойти. То есть, у него получилось сделать шаг, а после этого он почувствовал некое сопротивление воздуха, словно тот сгустился, стал похож на кисель… у него даже цвет стал, как у киселя — малиновый от солнца, с багровыми точками, которые как раз могли просто прыгать у Сани перед глазами. От удивления он отпрыгнул назад. А там — ничего, никаких отклонений от нормы, с пустыря слабо веет горячей травой, солнце у самого горизонта, готово на ночь занырнуть в реку на самое дно и там спать до рассвета. На дороге мелкие камни и тяжелый желтый песок. То есть, полные идиллия и покой. Саня снова осторожно шагнул вперед — снова перед глазами поплыл малиновый кисель, ноги почему-то стали ватными… ощущение было на что-то очень похоже. Он испытывал нечто подобное, и не раз, надо только вспомнить… Саня отошел к обочине, сел на травку и стал думать. Потому что то, что он почувствовал, было напрямую связано с его работой. Не здесь, а там, дома, в студии, где они моделировали виртуальную реальность для игр. Саня отрешенно подумал — жаль, он уже успел привыкнуть к мысли, что этот мир реален. Да нет, бред! Конечно, он реален! Такого уровня виртуалки создавать в наше время невозможно! Уйма денег, уйма энергии, чертова прорва памяти, и ради чего? И все таки, никуда не денешься — вот реальное доказательство противоположного.
Что-то подобное испытывает находящийся в игре человек, когда пытается попасть в зону, доступ в которую ограничен, или вообще не предусмотрен разработчиком. Если это так и есть, Саня пройти дальше просто не сможет…
Он встал и решительно направился к препятствию. Судя по всему, даже слишком решительно. Он влетел в малиновый кисель воздуха, как прыгают в воду, ожидая встречного мягкого давления чужой среды, которая просто обязана вытолкнуть его обратно, в человеческое пространство… ни чуть не бывало! Саня с разбегу прошиб зазвеневший лопнувшим стеклом воздух, выпал из него, и не почувствовал под ногами земли. Проще говоря — он провалился куда-то. Не очень высоко, а то мог бы и руку сломать. Собственно, совершив удачное приземление, он так и сказал невидимым в темноте местам вокруг себя:
— Эй! Так и руку сломать можно!
И понял, что находится под землей.
То есть, в подземелье. Как тогда, в тот день, когда в первый раз появился здесь! Как в тот раз, только совсем темно, нет даже намека на свет! Саня нашарил пальцами сырую замшелую кладку стены, облокотился об нее, и тут же обругал себя тупицей и последним дураком. Фонарик! У него есть фонарик, а значит, не все потеряно. Фонарик — это мысль, это спасение!
Тот, другой, который появляется только если Сане плохо или страшно, кажется, ухмыльнулся в бороду на такие мысли. Почему-то представился утренний городок, освещенный слишком белыми лучами, ребенок на велосипеде, а потом, без перехода — деревенский дом и собака с ушами в репьях. Собака старая, ходить ей трудно, тем более бегать, и она лежит, подставив морду солнцу… опять какому-то слишком белому солнцу. \"Чур меня!\" — пробормотал Саня детское заклинание против всяких напастей, загнал чужую память туда, где ей и надлежит быть — на самые задворки сознания… и ощутил новую ухмылку того, другого.
Фонарик включился сразу, яркий луч запрыгал по камням как солнечный зайчик. Замаячил впереди знакомый старый обвал… подземелье было то же самое, хоть на этот счет можно быть спокойным… но все-таки, почему так темно?
Ответ на этот вопрос нашелся легко и быстро — стоило только подойти к осыпи, и посмотреть вверх: просто солнце успело уже закатиться, и в лаз сквозь ветки крапивы заглядывали две неяркие звездочки. Глаза ночи. Проснулись какие-то ночные кузнечики, в зарослях звенело и стрекотало. Саня недолго подышал свежим крапивным воздухом, послушал ночные звуки, и с сожалением вернулся в пещеру. В конце концов, он здесь не на отдыхе, а чтобы разобраться.
…А ведь холодно было. Мог же и догадаться, когда сюда шел, что замерзну, подумал он. Только это тоже не повод, чтобы возвращаться. Надо узнать… понять. Хотя бы, откуда и куда ведет этот подземный ход и что на самом деле скрывает тьма там, в глубине. Луч фонарика выхватил застоявшуюся лужу с какими-то белыми и тонкими побегами по краю. Не реальными. Не отсюда. Как то закатное солнце. Обойти лужу по кромке, у самой стены. Постараться не дотрагиваться до мокрых холодных камней. Кстати, не отесанных. Что бы это могло значить? Что ход старый, ясен пень. Старый… новый был бы из бетона. На худой конец, из кирпича. Ветхий такой туннельчик… Саня опрометчиво посветил на потолок — лучше бы он этого не делал. Потолок держался на прогнивших деревянных балках. На опорах, готовых рассыпаться в труху, и не рассыпавшихся еще только потому, что влажность высокая. Какая, к чертям, труха при такой влажности?! Саня дал себе слово не чихать здесь. Ни при каких обстоятельствах. Может, тот обвал, по которому он в прошлый раз наружу вылез, как раз и произошел от чьего-то опрометчивого чиха. И похоронил под собой чихнувшего… Саня шел все дальше, а сколько прошло времени, в туннельной мокрой, пахнущей гнилью тишине, определить было невозможно. И путь его закончился еще одной банальностью — железной дверью, обыкновенной, запертой на висячий замок, и запертый, ясно дело, с той стороны. Дверь слегка отходила от косяка, и Саня при свете фонарика смог худо-бедно разглядеть этот самый замок. Черный, амбарный, большой. Нет, за дверь так просто попасть было нельзя. И значит, пора возвращаться. И думать. И, наверно, придется завтра вернуться на ту дорогу, и попытаться пройти по ней еще раз. \"Стоял осел у озера…\", то ли подумал, то ли пробормотал он.
***
Маша у зеркала заплетала волосы в косу. Солнечный квадрат косо лежал на подоконнике — значит, уже восемь утра, и пора идти. День, к тому же, обещал быть теплым и приятным, а главное, можно не бояться опоздать — она сегодня дежурит на телефоне. Утро. Одна. Это интересно. Не то, что надо дежурить, а то, что одна она будет во всем домике — администрации лесничества. Выглянув на улицу, девушка обнаружила возле своего забора субъекта двенадцати лет, отличающегося сильным загаром, льняными волосами и манерой бегать по деревне босиком. Субъект был Маше знаком, это был знаменитый Джим, обладатель таинственной биографии, тонкого юмора и синих атласных шортов от спортивной школьной формы. Видимо, Джим предпочитал эти шорты другим видам одежды, потому что его редко можно было увидеть в чем-нибудь ином. Джим тоже увидел Машу, но вместо традиционного приветственного кивка, за которым обычно следует поспешный уход и от разговора и из поля зрения, Джим медленно подошел к открытому окну, так, что расстояние между ними позволило говорить, не повышая голос. Между ними состоялся довольно странный разговор:
— Здравствуйте, — сказал Джим, — можно у вас спросить?…
— Ну, спроси.
— Ну… только не смейтесь… — Джим неловко переступил ногами, — Александру… Сане… удалось?
— Чего удалось?!
Но мальчик словно бы уже получил ответ, он поскучнел, снова потоптался, и констатировал:
— Ясно. Саня тоже не прошел. Что бы это значило?
И убежал, не дав возможности Маше разрешить возникшее недоумение.
В лесничестве все было, как надо, кто-то даже удосужился вымыть пол, а вот стекла немыты давно — некому, да и незачем. Маша села за стол. Под стеклом лежал календарик и записка от директора свинофермы, оставленная для лесника кем-то из прошлой смены. В домике было тихо, и Маша не поленилась встать и открыть форточку — сразу прилетели звуки леса — пение и щебетание птиц, стрекот насекомых, шелест и шепот ветра в кронах. Утро начало превращаться в день, жаркий и безоблачно-ясный. И, конечно, жалко тратить такой день на бессмысленное сидение пусть в убранном и чистом, но пустом кабинете. Она попробовала читать книжку — не читалось. Солнечные зайчики, легко колышимая ветерком тюль — все сбивало с толку. Именно поэтому она так обрадовалась, когда пришла эколог Валентина Алексеевна Захарова, принесла лоточек еловых саженцев. Каждое деревце не выше десяти сантиметров высотой.
С саженцами они провозились до обеда. Валентина Алексеевна измеряла каждое растеньице и пересаживала в лоток поглубже, а Маша заносила результаты замеров в специальную амбарную книгу. Саженцы были не обыкновенные, а экспериментальные, сорт, выведенный на основе каких-то морозоустойчивых видов с высокой плотностью древесины. Маша знала, что с этими деревьями связаны несколько лет кропотливого труда Валентины Алексеевны: почти все попытки акклиматизировать этот вид были провальными — саженцы, высаженные в грунт неизбежно и необъяснимо погибали. Но все-таки, по словам эколога, эта работа неизбежно и постепенно приближалась к своему логическому концу.
Женщины как раз собирались уйти на делянки, когда неожиданно из леса выбежали ребята. Деревенские пацаны, трое, Маша хорошо знала их — а с одним даже разговаривала утром. Они прибежали запыхавшиеся, с раскрасневшимися лицами, и первое, о чем спросили, есть ли на станции телефон, а если есть, работает ли.
— Есть, — ответила Маша, вытирая руки об лист лопуха, выросшего в кустах сирени, — пойдемте, я вас провожу. А что случилось-то?
Мальчишки переглянулись, и ответил самый младший, лет восьми, с темными нестрижеными кудряшками.
— Мы человека в лесу нашли! Ему плохо!
— Да, — подтвердил Джим, — это не из деревни, чужой человек. И он живой, только без сознания.
— Знаешь что, Марья, — сказала тогда Валентина Алексеевна, — ребятки-то правы. Давай-ка звони в сельсовет, зови помощь, кто-нибудь из пацанов с тобой останется, а остальные меня туда, в лес, проводят. Я все-таки почти год медсестрой работала, может, чего и вспомню…
Маша кивнула и поспешила в домик в сопровождении одного из мальчишек, третьего, одиннадцатилетнего Олега, сына продавщицы из сельмага. Их семья живет в доме напротив, и Маша часто видит в окно, как они выходят из дома и возвращаются домой.
В домике словно бы ничего не изменилось. Маша подошла к телефону, сняла трубку и… поняла, что нет гудка. Она стояла так с молчащей трубкой несколько секунд, а потом, еще не веря, что с аппаратом что-то случилось начала тыркать провода, нажимать на рычаг — без толку. Телефон молчал.
— Может, что на линии? — растерянно, и не веря в собственные слова, спросила она.
Олег топтался у входа в домик. Остальные уже ушли в лес.
— Что же делать? — шепотом спросил он.
Маша подумала и ответила:
— Подождем. Вдруг кто-нибудь придет? В любом случае, в лесничестве кто-нибудь должен остаться.
— А давайте, я до деревни добегу? Я мигом!
На это Маше возразить было нечего. Она только спросила:
— А тебя послушают?