Классициум

Фантастическая антология нефантастической классики

Александр Беляев. От составителя

(Автор: Ярослав Веров)

Перед составителем Антологии, предлагаемой на суд широкой публики, стояла непростая задача. Двадцатый век. Век стремительного взлета человечества, век атома, электричества и покорения Солнечной системы. Человеческая нога ступила на Марс и Венеру, спутники больших планет – что может быть величественнее этих баснословных подвигов?

Но одновременно двадцатое столетие это и гибель древнейшей великой марсианской культуры, и жестокие колониальные войны, и бунты, и мятежи, и марсианский Четвёртый Рейх…

Сейчас, из нашего двадцать первого столетия, многое кажется смешным и нелепым, многих ошибок, казалось, можно было легко избежать. Но так лишь кажется нам, потомкам. Наши же деды и отцы кипели страстями, и страсти эти нашли отражение в великой и могучей литературе своего времени. Отбирая произведения для настоящей Антологии, ваш покорный слуга руководствовался следующими принципами.

Во первых, наиболее полно представить (пусть даже и рассказом или скетчем) ряд писателей, заслуженно считающихся ныне классиками.

Во вторых, хоть как-то отобразить величественное историческое полотно Великого Столетия от запуска первого искусственного спутника Земли до окончания колонизации Венеры, Марса и тяжёлых спутников.

Ну, и в третьих, – будучи человеком русским, хотя и давно пустившим корни в красной марсианской почве, ваш покорный слуга предпочел разбить Антологию на две части, в первой он собрал классиков западных, а во второй – русских. Исключение составляет В. Набоков, создавший свою «Марсианку Ло-Литу» сразу на английском языке: его творчество представлено в обеих частях.

Засим откланиваюсь, а читателю желаю приятного погружения в кипящий страстями мир столетия, увы, уже прошедшего.



Искренне ваш, Александр Беляев

И ракета взлетит!

Эрнест Хемингуэй. И ракета взлетит!

(Автор: Владимир Данихнов)

Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года в привилегированном пригороде Чикаго – городке Оук-Парк, штат Иллинойс, США. Любимые занятия в детстве – чтение книг и рыбалка. Литературное призвание проявилось еще в школьные годы: Эрнест дебютировал в небольшой школьной газете. В основном он писал репортажи о спортивных состязаниях, концертах. Особенно популярными были ехидные заметки о «светской жизни» Оук-Парка. И уже в те годы он твердо решил стать писателем. Первые рассказы были напечатаны в школьном журнале «Скрижаль» в 1916 году. «Суд Маниту» – сочинение с северной экзотикой, кровью и индейским фольклором. В следующем номере Эрнест напечатал новый рассказ «Космос не для нас» – о закоснелости жителей городка. Юный Эрнест начинает интересоваться достижениями России в деле покорения космоса.

После выпуска из школы Хемингуэй не поступил в университет, как требовали родители, а переехал в Канзас-Сити, где устроился работать в местную газету «Star». Здесь сформировался его литературный стиль и привычка быть всегда в центре событий. Работать пришлось полицейским репортером – Эрнест знакомился с притонами, сталкивался с проститутками, наемными убийцами, бывал на пожарах и происшествиях. 20 января 1920 года он переезжает в Торонто, где пишет очерки для газеты «Toronto Star».

В 1921 году Эрнест женится на молодой пианистке Хэдли Ричардсон и вместе с ней отправляется в Москву, город, о котором давно мечтает. Он изучает русский язык, много путешествует по стране, знакомится с местными обычаями. Более всего он интересуется космическими достижениями. В Москве молодой Хемингуэй знакомится с Циолковским, большим энтузиастом идеи покорения космоса. Он пишет серию очерков об этом замечательном человеке и отправляет их в «Toronto Star». К сожалению, Хэдли не разделяет восторгов мужа: Россия оказывается для нее слишком чужой страной. В 1924 году супруги переезжают в Париж. В Париже Хемингуэй делает наброски романа «Внешние воды» – истории экзальтированного французского художника, мечтающего отправиться в космос, но ровным счетом ничего не делающего ради исполнения своей мечты. Роман не был закончен. Парижская жизнь затягивает писателя: салоны, случайные знакомства, «золотая молодежь», хлынувшая в Европу в поисках дешевых развлечений, прожигатели жизни. В 1927 году к писателю приходит первый настоящий успех. «И восходит солнце (Фиеста)» – пессимистичный, но в то же время блистательный роман о «потерянном поколении» молодых людей, живших во Франции и Испании 20 х годов, вызывает бурю восторгов и обсуждений в Европе.

В 1929 году выходит роман «Прощай, космос!», в котором Хемингуэй использует наброски «Внешних вод». Роман, во многом автобиографичный, о молодом американском журналисте, который в силу обстоятельств отказывается от мечты. Роман не пользовался большим успехом. В декабре 1929 года Хемингуэй разводится с Хэдли Ричардсон, а в 1930 году возвращается в США. Он селится в городке Ки-Уэст, Флорида. Здесь он ловит крупную рыбу, путешествует на своей яхте к Багамским островам, Кубе и пишет новые рассказы. Постепенно к нему приходит слава большого писателя. Всё, что пишет Хемингуэй, мгновенно публикуется и расходится огромными тиражами. В 1931 году Хемингуэй совершает краткий визит в Россию и становится свидетелем запуска космического корабля «Святогор 1», совершающего первый орбитальный полет.

С 1932 по 1939 год Хемингуэй живет в Париже, путешествует, переписывается с Циолковским и Королевым. Он на время забрасывает писательство. В 1939 году писатель переезжает на Кубу, где возобновляет литературную деятельность. В 1940 году выходит роман «Куда звонит ракетчик» о тяжком труде конструкторов ракет. В романе используются элементы биографии талантливого инженера Сергея Павловича Королева. В 1952 году появляется повесть «Старик и море» – о героическом и обреченном противостоянии силам природы. В 1953 году Эрнест Хемингуэй получил за эту повесть Пулитцеровскую премию. А в 1954 году исполняется давняя мечта Хемингуэя – на ракете «Витязь 2» он отправляется в космос. С 1954 по 1960 год писатель живет на Венере, охотится и рыбачит, общается с колонистами, ведет дневник. В это время появляются такие его рассказы, как «И ракета взлетит!» и «За ракетодромом, в тени деревьев», а позже – роман «Острова в бесконечности». В начале 1960 года писатель покидает Венеру и возвращается на Землю, в США, Кетчум (штат Айдахо).

Хемингуэй страдал от ряда серьезных физических заболеваний, в том числе от гипертонии и диабета, однако для «лечения» был помещен в психиатрическую клинику Майо, где психиатр игнорировал эти очевидные факторы и занимался только «психическими расстройствами». В качестве лечения применялась электросудорожная терапия. После двадцати сеансов Хемингуэй утратил память и способность формулировать мысли письменно: когда потребовалось, он не смог написать даже нескольких слов официального приветствия. Вот что сказал об этом сам Хемингуэй: «Эти врачи, что делали мне электрошок, писателей не понимают… Пусть бы все психиатры поучились писать художественные произведения, чтобы понять, что значит быть писателем… какой был смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать мою память, которая представляет собой мой капитал, и выбрасывать меня на обочину жизни?»

2 июля 1961 года в своем доме в Кетчуме, через несколько дней после выписки из психиатрической клиники Майо, Хемингуэй застрелился из любимого ружья, оставив предсмертную записку. В записке было всего два слова: «Прощай, космос».

Глава первая

Из окна четвертого этажа гостиницы открывался прекрасный вид на строящийся космодром. Космодром недавно окружили бетонным забором. С севера к забору вплотную подступал лес. Стволы сосен казались белыми из-за бабочек, которые их облепили. Ветер раскачивал ветви и срывал круглые синие листья и относил их к космодрому, а на месте сорванных очень быстро вырастали новые листья. Как только ветер стихал, над верхушками сосен начинали кружить желтые птицы, охотящиеся на бабочек. Бабочки искали убежище и, не умея толком летать, как снежная крупа, сыпались на выжженное поле космодрома. Вдоль стен ходили люди в желтых жилетах и в масках, с распылителями в руках, и травили бабочек. Фургоны, роботы-погрузчики и бульдозеры постоянно въезжали в ворота и выезжали из ворот космодрома, и всё это гудело, шуршало, вопило, и в первые свои ночи на Венере Джон Смит никак не мог уснуть. По ночам он спускался в ресторан и заказывал бутылку виски, и льда в блестящем ведерке, и лимон, и щепотку соли к нему, а затем доставал толстую тетрадь и писал. Лед обычно успевал растаять, прежде чем молодой человек погружался в болезненную дрему.

Случалось, к нему присоединялась женщина лет тридцати-тридцати пяти, изящная, белокожая, в черном комбинезоне с множеством карманов и «молний». За беседой с ней виски и лед заканчивались очень быстро.

Женщину звали Элизабет.

– Вы не знаете, почему эти деревья за окном называют соснами? – спросил однажды Джон Смит.

Элизабет пожала плечами.

– Ерунда какая-то, – сказал Смит.

– На этой планете всё – ерунда.

– Я хочу сказать, что у венерианских сосен – листья, – сказал Смит. – Листья, а не иглы, как у настоящих сосен.

– Да, – сказала Элизабет.

– Вам не кажется это нелепицей?

– На этой планете мне всё кажется нелепицей.

Смит посмотрел на нее так, будто впервые увидел, и отметил, что сегодня у Элизабет круги под глазами, и тонкие пальцы, вцепившиеся в столешницу, вздрагивают, и появились морщинки – как трещинки в коре старого дерева, а глаза потускнели. Смит подумал, что почти ничего не знает о женщине, что сидит напротив, и что все эти ночи она больше слушает его, а сама говорит очень мало и часто отвечает невпопад.

– Послушайте… – сказал он.

– Да?

– Послушайте, Элизабет, – повторил он, смущаясь. – Зачем вы прилетели на Венеру?

Она кротко улыбнулась, и Смиту показалось, что его обволакивает что-то теплое, ласковое. Он ждал ее ответа, но она молчала, сцепив руки в замок.

– Я не хотел вас обидеть, – сказал Смит.

– Я знаю, – сказала Элизабет и положила руку ему на запястье. – Не переживайте, Джон.

– Я пытаюсь понять, что такой красивой женщине понадобилось в джунглях Венеры.

– А что вам понадобилось на Венере, Джон?

Джон Смит покраснел. Он плеснул виски в стакан себе и Элизабет, затем достал щипцами, и кинул в виски пару кубиков льда, и поднял стакан.

– Скажите тост, – попросила Элизабет.

Он замялся: раньше она не требовала сказать тост, и ему ничего не шло в голову.

– Тогда я скажу, – заявила Элизабет. – И ракета взлетит!

Они молча выпили и отставили стаканы. Элизабет достала из кармана портсигар, вытащила дрожащими пальцами тонкую сигарету, французскую, с вкусовым фильтром. Джон протянул ей зажженную зажигалку, она благодарно кивнула и закурила. Табачный дым пах шоколадом, и Джон отчего-то вспомнил об одной улочке в Париже, где каждый камень и каждый кирпич пропахли шоколадом, а еще ванилью и корицей, и где каждый второй дом занимает кондитерская, и двери кондитерских постоянно распахнуты, и мальчишки разносят сладости в плетеных корзинах и громкими голосами зазывают покупателей. Джон жил в каморке на втором этаже над магазином, где продавались шоколадные пирожные, шоколадные торты и шоколадные конфеты, и с тех пор слова «Париж» и «шоколад» слились для него в единое целое.

– Вы – удивительный человек, Джон, – сказала Элизабет.

– Почему?

– Вы даже не спросили, откуда взялся такой чудный тост.

– Вы бы всё равно не ответили, – сказал Смит.

Она засмеялась, перегнулась через стол и потрепала его по щеке, и в ее движении не было желания унизить, не было эротического подтекста, в ее пальцах жила лишь ласка и забота, и Джон Смит подумал, что она относится к нему как к любимому, но непутевому младшему брату.

– Я прилетел сюда за впечатлениями, – заявил он.

– Вот как, – сказала Элизабет.

– Дело в том, что я писатель.

Элизабет промолчала.

– Что скажете?

– Вы так молоды, – сказала она.

– Вы тоже, – сказал он.

– Ох, не льстите мне.

– Это правда.

Она промолчала, и стало так тихо, что Джон услышал, как качаются сосны, как гудит ветер в трубах, как похрапывает темнокожий мальчишка-официант в темном углу залы, как гремит посуда на кухне и как сонно переругиваются повара и слуги, как жужжит мошкара и как где-то глубоко под полом, под землей шевелится что-то чужое, инородное, что-то такое, что совсем не радо появлению землян на Венере, и ему стало страшно, и он захотел поскорее поделиться своими мыслями с Элизабет, чтоб избавиться от страха, и поднял на нее глаза, но в этот самый момент она поднялась, развернулась и молча ушла.

От нее остался легкий запах духов: легкий и пряный.

– До свиданья, Элизабет, – сказал Джон Смит.

Он даже не понял, услышала ли она.

Глава вторая

Когда Джон Смит привык к Венере, когда впервые сумел вволю отоспаться, когда ему перестало чудиться что-то враждебное и чужое под ногами, он решил, что пора навестить Ивана. Прижав к голове шляпу, чтоб не унесло ветром, и наклонив голову, он быстро шагал вдоль стены, стараясь не наступать на копошащихся на асфальте белых бабочек.

Иван жил в пристройке, приткнувшейся к гостинице с запада. Это был двухэтажный домик, сооруженный меж трех сосен, расположившихся треугольником, и Иван жил в центре этого треугольника. Дверь в дом как всегда была открыта, и на ней висела табличка на трех языках с надписью «ВХОДИТЕ», и Джон Смит, постучавшись и не дождавшись ответа, вошел. Иван спал, откинув голову назад, сидя за столом, заваленным бумагами; он храпел, и бурая кошка сидела на столе, среди бумаг, и заунывно мяукала, тычась мордочкой Ивану в грудь. Иван был человеком богатырского сложения, краснолицым, с большими волосатыми ручищами, огромными волосатыми ноздрями, совершенно лысый и лоснящийся от пота, хотя в доме было прохладно – и всё в нем было большое и преувеличенное. Джон Смит задумался, как поделикатнее разбудить Ивана, но тут зазвонил телефон, стоявший где-то под столом, Иван мгновенно протянул ручищу вниз и, не раскрывая глаз, поднес трубку к уху.

– Алло, – сказал Иван. – Да. Да. Да. Нет. – Он повесил трубку и раскрыл глаза. Раскрыв глаза, Иван прежде всего посмотрел на кошку и сказал по-русски: – Брысь!

Кошка рассерженно мяукнула и спрыгнула со стола.

– Сладу с ней нет, – сказал Иван.

Джон Смит пожал плечами.

– Присаживайтесь, – сказал Иван.

Джон Смит сел напротив него.

– Акклиматизировались? – спросил Иван.

– Да.

– Превосходно.

Иван зашуршал бумагами, будто что-то искал, и Джон подумал, что этому великану место на боксерском ринге, или среди деревьев с топором в руках, или на стройке века, или у кузнечных мехов, но никак не среди бумаг.

– Простите, – сказал Иван.

– Да?

– Я забыл ваше имя, – признался богатырь.

– Джон, – сказал молодой человек. – Джон Смит.

– Такое обычное имя, – сказал Иван. – Немудрено, что я забыл.

Джон пожал плечами.

– Но ваш внешний вид я запомнил, – заявил он. – Вы не похожи на тех хлюпиков, что прилетают сюда в поисках дешевой романтики. Вы крепкий человек, Джон. В вас чувствуется сила.

Его грубоватая честность понравилась Смиту.

– Итак, – сказал Иван, – вы хотите увидеть настоящую Венеру, верно?

– Верно, – сказал Смит.

– Всё, что вы видели до сих пор, – заявил Иван, разводя руками, – это не Венера; это жалкий огрызок Венеры, зараженный присутствием человека. Бетонный забор – это не Венера. Уродливая гостиница – не Венера. Дома поселенцев, выжигающих вокруг себя всю живность в пределах пары километров, – это уж, конечно, не Венера. Да и как это может быть Венерой, скажите на милость?! – Он стукнул кулаком по столу и раздраженно бросил: – Эти хлюпики прилетают в прекрасный новый мир и делают из него жалкое подобие мира старого.

Джон улыбнулся: положительно, этот человек ему нравится.

– Вы знаете, что такое настоящая Венера, Джон? – спросил Иван.

Джон понял, что ответа не требуется и благоразумно промолчал.

– Я вам покажу. Кис-кис. Иди сюда, Мурка.

Кошка, мяукнув, подбежала к Ивану, и он протянул руку, и схватил ее за шкирку и приподнял над столом, показывая Джону так, чтоб он мог внимательно разглядеть животное. Джон послушно уставился на кошку и вздрогнул, заметив, что у зверя под пушистым подбородком шевелятся щупальца, серые и склизкие; щупальца росли из тела кошки, и Джон почувствовал, как к горлу подступает кислый комок, сглотнул и, не выдержав, отвернулся – зрелище было отвратительным.

Иван удовлетворенно кивнул и отпустил кошку.

– Настоящая Венера во всей своей красе, – хмыкнул он. – Мурка живет с этим паразитом уже два года, я возил ее к ветеринару, и это был, черт возьми, лучший ветеринар из тех, которых можно найти на захудалой планете, и ветеринар исследовал мою Мурочку в течение недели, и знаете, что он сказал, Билл?

– Джон, – сказал молодой человек. – Меня зовут Джон.

– Он сказал, Билл, – заявил Иван, – что моя старая кошка, которой, как я думал, осталось жить год, от силы два, помолодела, когда в нее проник этот чертов паразит, и что, может быть, – может быть! – я наткнулся на золотую жилу.

Иван вздохнул, сунул руку под стол и достал бутылку водки и два граненых стакана. Налил себе и, не спросив, – Джону.

– Как вы думаете, – сказал он, – Билл… Билл, верно? Как вы думаете, Билл, я на самом деле наткнулся на золотую жилу? Ответьте честно: позволили бы вы паразиту проникнуть в ваше тело ради обретения вечной молодости?

Джон представил, как скользкие щупальца висят под подбородком, как что-то мерзкое шевелится под кожей, и содрогнулся от отвращения, но тут же подумал, что вечная молодость, возможно, стоит того, и ответил честно:

– Я не знаю.

– Вот и я не знаю. – Иван залпом осушил стакан. – Конечно, мне хочется сказать: конечно, я бы не позволил! Но мы с вами молоды, Билл. Как мы ответим лет через двадцать? Кто знает. – Он утер губы рукавом и заявил невпопад: – А Мурку я им не отдам. И другого такого паразита им век не сыскать – по крайней мере, не в ближайшее время: я сам не знаю, как и где моя дуреха его подцепила.

– Вы – благородный человек, – сказал Джон.

– А вы – глупый турист, – заявил Иван. – Глупый турист, который начитался восторженных статей о Венере в «National Geographic». А статьи эти, Билл, писали хлюпики, которые, прилетев сюда, не вылезали из отеля. Вот вам еще одна правда о планете. Вы – глупый турист, – добавил он, не давая Смиту возразить, – но, черт возьми, вы мне нравитесь. Я вижу в вас искру. – Он погрозил Джону пальцем. – Однако если Венера покалечит вас вместо того, чтоб подарить вечную молодость, не приходите ко мне жаловаться, слышите? Я вас предупредил. – Он грозно уставился на Джона. – Скажите, Билл, я вас предупредил?

– Вы меня предупредили, – сказал Джон Смит.

– Мурка, я его предупредил? – спросил Иван у кошки.

Кошка свернулась клубком, уложив щупальца на пушистый хвост.

Иван протянул Смиту шариковую ручку и несколько желтоватых листов, испещренных машинописным текстом.

– Это контракт, – сказал Иван. – Распишитесь тут, тут и здесь.

Глава третья

В салоне летящего геликоптера было шумно, но все-таки не так шумно, как ожидал Джон Смит. Разговаривать можно.

Мужчина, которого звали Питер, высокий блондин в армейских брюках и кожаной куртке на голое тело, загорелый, с улыбкой до ушей, не сходившей с насмешливого лица, наклонился к Джону.

– Скажите, Иван показывал вам свою кошку? – спросил Питер.

Джон кивнул.

– А?! – закричал Питер.

– Да, – ответил Смит.

Питер удовлетворенно кивнул.

– Скажите, а Иван говорил вам, что она обрела вечную молодость?

Джон кивнул и поспешно добавил, заметив, что Питер снова собирается кричать ему в ухо:

– Да, говорил.

Питер захохотал:

– Боже, он не меняется! Надеюсь, вы не поверили ему?

Джон пожал плечами.

– А?! – закричал Питер.

– Он говорил убедительно! – закричал Смит.

– Конечно! Он всегда говорит убедительно, у него такая работа! Но он врет: ей– богу, врет!

Джон промолчал. Шумный сосед раздражал его. К тому же Смита больше интересовал пассажир геликоптера, сидевший напротив. Элизабет. Всё в том же черном комбинезоне со множеством карманов и «молний» она примостилась на краешке сиденья, вжав руки в колени, и смотрела наружу, на бурлящее синее море деревьев, на облака мошкары и тучи листьев, взмывающих над джунглями и опадающих сухим дождем. Элизабет словно не замечала Джона, не замечала никого в салоне, и Джон Смит мог только гадать, о чем она думает, глядя на творящийся внизу хаос.

Рядом с Элизабет сидел мужчина, одетый, как охотник; на нем были тяжелые армейские ботинки, соломенная шляпа, надвинутая на глаза, в крепких руках он сжимал зачехленное ружье. Он дремал или притворялся, что дремлет.

– Сами подумайте! – кричал Питер. – Если бы кошка в самом деле обрела вечную молодость, ее бы давно забрали ученые!

– У нее щупальца на морде, – сказал Смит.

– Паразит? – Питер захохотал. – Их полно на Лазурных островах. Не советую заиметь себе такого. Хирургическое вмешательство обойдется в кругленькую сумму. Если, конечно, сразу не умрете от токсинов. Вы знаете, я видел человека, в которого проник паразит. Он весь посинел и дергался, когда шел, а изо рта у него постоянно текла слюна, и ему нечем было заплатить за операцию, чтоб удалить паразита. Ужасное зрелище. Говорят, его парализовало, но он выжил. Только разве это жизнь? Я думаю, лучше бы он умер.

– Может, его еще вылечат, – сказал Джон Смит.

– Не смешите меня.

Питер похлопал Смита по плечу.

– Иван сказал, что паразит – единственный в своем роде?

– Да.

– Сами подумайте! Он заманивает туристов выдумками!

Джон Смит пожал плечами. Он допускал, что случайный сосед прав. И тем не менее Питер выводил его из себя: и своей насмешливой улыбкой, и своей позой – он небрежно развалился в кресле и джунгли его, кажется, вообще не интересовали, и своим громким настырным голосом. То, что блондин говорил об Иване, Джона раздражало больше всего. Смит подумал, что Иван, наверное, искренне верит в свои фантазии – если это фантазии, конечно. Ему не хотелось думать, что Иван – прожженный лжец, готовый на всё ради того, чтоб продать билет на экскурсию в дикие венерианские джунгли.

– Если Иван такой лжец, почему вы воспользовались услугами его агентства? – спросил из-под шляпы человек, которого Джон окрестил охотником.

Питер ухмыльнулся:

– Остальные – еще большие лжецы.

Охотник хмыкнул.

– Такое чувство, что планета в ярости, – сказала Элизабет.

Мужчины повернули к ней головы.

– Что? – спросил Питер.

– Посмотрите на джунгли: они похожи на человека, который в бессильном гневе пытается нас достать.

Питер рассмеялся.

– Леди, у вас богатое воображение!

– Может быть, – сказала Элизабет.

– Мы чужие здесь, – сказал охотник. – Мы как вооруженный грабитель, который вломился в чужой дом. На нашей стороне сила, и хозяева ничего не могут с этим поделать. – Кончиком пальца он приподнял поля своей соломенной шляпы, и Джон увидел его глаза, зеленые и жесткие, и кривящиеся тонкие губы, и узкий шрам на щеке, и недельную щетину, и седые волосы, прилипшие к потному лбу, и глубокие морщины на загоревшем до черноты лице, – охотнику было далеко за сорок.

– В свою первую охоту, десять лет назад, мы преследовали семейство рысей, – сказал охотник. – Местные рыси мало похожи на земных; это крупные твари размером с носорога, очень кровожадные; их шкуры ценятся у поселенцев. Мы надеялись на большую добычу. А знаете, что мы получили? – Он исподлобья посмотрел на Смита. – Ничего. Мы ничего не получили. Деревья вставали у нас на пути. Мириады насекомых жалили нас. Травоядные твари бросались под ноги, пытаясь сбить с ног. Земля под ногами размягчалась и превращалась в болото. Мы оказались неподготовлены к тому, что мы слишком чужие для этого мира. Что вчерашние враги объединятся, чтоб убить нас. – Он надвинул шляпу на лицо. – Во время той охоты погиб мой друг. С тех пор я охочусь сам, потому что не хочу видеть, как гибнут мои друзья. Прошло десять лет. Мне кажется, что джунгли привыкли ко мне и уже не воспринимают, как чужого.

– Вы не хотите видеть, как гибнут друзья? – переспросил Питер. – Наверно, у вас друзей теперь и вовсе нет. Я прав?

Охотник молчал. Питер наклонился к Смиту и сказал достаточно громко, чтоб охотник мог услышать:

– Думаю, этот человек работает на Ивана. Сами видите: он пытается поддержать в нас интерес к туристической прогулке нелепыми байками.

– Вы не верите людям, – сказал Смит.

– У меня нет для этого оснований, – сказал Питер.

– Дайте воды, пожалуйста, – попросила Элизабет.

Джон Смит не понял, к кому она обращается, но протянул ей фляжку. Элизабет взяла фляжку в обе руки, открутила тонкими белыми пальцами крышку и сделала жадный глоток. Она замерла и закрыла глаза, и Джон смотрел на ее потрескавшиеся губы, смоченные каплей воды, на ее бледное лицо, на румянец на скулах и вдруг подумал, что женщина больна. Возможно, ее укачало. Смит наклонился к ней и дотронулся до ее руки. Элизабет вздрогнула и открыла глаза.

– Вам нехорошо? – спросил Смит.

– Я в порядке, спасибо, – сказала Элизабет.

Она вернула Смиту фляжку.

Джон посмотрел на часы.

– Мы скоро прилетим. Иван говорил, что возле руин есть поселок. Можно поискать врача.

– Спасибо, – сказала Элизабет. – Не надо.

Глава четвертая

Геликоптер сел на плато, возле самых руин. Смиту было страшновато выпрыгивать из геликоптера на венерианскую траву: он слишком привык к бетону под ногами. Но трава оказалась похожа на земную, податливая и мягкая, и у Смита создалось впечатление, что он ходит по роскошному персидскому ковру. Джон отчаянно захотел лечь на траву, как он делал когда-то на Земле, лечь и смотреть на чужое небо и на чужие облака и на чужих птиц. Но он не смог себя заставить: нелегко привыкнуть к тому, что трава синяя и покрыта чем-то вроде бесцветной слизи.

Горы, встававшие стеной на востоке, защищали руины от ветра. В развалинах древнего города царили пыль и забвение, и Джон с удивлением понял, что руины не вызывают в нем никаких особенных чувств, что нечто подобное он видел и в Греции, и в Италии, и у него не получается осознать, что руины остались от города, построенного нелюдьми, и он понимал, что ему больше интересны живые, дышащие зноем джунгли: колышущаяся синяя полоска, которая виднеется на западе.

Возле кабины геликоптера курил пилот, а рядом стоял пожилой мужчина, одетый в твидовый костюм, с фотографическим аппаратом на широкой груди. Джон Смит подошел к ним и тоже закурил.

– Хотите сфотографироваться на фоне руин? – спросил пожилой.

– Не особо, – признался Смит.

– У вас есть час, чтоб осмотреть руины, – сказал пилот. – Через час мы отбываем на водопады, потом к Чертовой горе, а затем летим обратно.

Джон обернулся и увидел Питера, который рыскал возле руин, словно напавший на след пес, и Элизабет, стоявшую, скрестив руки, у разрушенной белой колонны, а чуть дальше еще несколько геликоптеров, прилетевших сюда раньше них, и галдящих туристов, разглядывавших руины.

– Вы не видели, куда пошел охотник? – спросил Смит.

– Очевидно, вы имеете в виду Алистера, – сказал пожилой.

– Он ушел охотиться в джунгли, – сказал пилот.

– Идти черт знает сколько, – сказал Джон, вглядываясь в синюю полоску на горизонте.

– Алистер любит ходить, – сказал пилот и хохотнул.

– Ему нравится одиночество, – сказал пожилой.

Пилот уронил окурок и затоптал его каблуком.

– Он в самом деле охотится в одиночку? – спросил Смит.

– Да, – сказал пилот. – Он всегда охотится один. Через три или четыре дня мы подберем его здесь или возле водопадов и подбросим обратно.

– Удивительно, – сказал Смит.

– Однажды он не вернется, – сказал пилот. – Никому не может везти вечно.

– Алистер не пропадет, – сказал пожилой.

– Ты то же самое говорил про Лоренте.

– Алистер сильнее Лоренте.

– Перед тем как пропасть, Лоренте одолжил у меня пятьдесят долларов, – сказал пилот. – С тех пор я не одалживаю деньги сумасшедшим охотникам.

– Ты просто скряга, Джош, – сказал пожилой.

– Может, я и скряга, – сказал пилот. – Но я не дурак.

– Ты дурак и скряга, Джош, – сказал пожилой.

Пилот сплюнул и полез в кабину. Пожилой поднял фотографический аппарат и сказал:

– Давайте я вас все-таки сфотографирую. Будет что показать на Земле.

Он сфотографировал Джона возле статуи, заросшей чем-то вроде плюща, и возле колонн, лежавших одна на другой, и возле круглого здания с обвалившейся крышей, и у анфилады причудливых черных арок, уходивших к горе и еще дальше – в гору. Джон проникся симпатией к пожилому фотографу, который любил свое дело, несмотря на то, что каждый день ему приходится фотографировать крикливых туристов на фоне одних и тех же развалин, одних и тех же гор, и одних и тех же джунглей.

Питер подозвал фотографа, и Джон Смит отправился искать Элизабет. Он нашел ее возле белого вагончика, двери которого были распахнуты, а на боку было намалевано синей краской: «Кафе «У венерианских развалин»». Элизабет стояла возле дверей и смотрела внутрь. Из вагончика пахло жареным мясом, вареным картофелем и водкой.

– Хотите есть? – спросил Смит.

Элизабет покачала головой и промолчала.

– Пойдемте, я угощаю.

Он мягко взял Элизабет за руку и повел внутрь. Женщина послушно пошла за ним. Воздух в кафе был застоявшимся, выбор блюд не отличался разнообразием, однако кормили сытно и вкусно. Джон заказал для себя и Элизабет жареного мяса, несколько вареных картофелин, рассыпчатых и щедро политых оливковым маслом, и бутылку белого венерианского вина в прозрачном кувшине. Они расположились за круглым столиком в углу вагона, возле открытой двери, и всё равно им было душно. Вино было чересчур кислое, но холодное, и они пили его с удовольствием.

– Вам, кажется, не доставляет удовольствия наша прогулка? – спросил Смит.

Лицо женщины раскраснелось и уже не выглядело таким больным, как в геликоптере. Она улыбнулась Смиту и промолчала.

– Любопытно, что за мясо мы едим, – в шутку сказал Джон. Ему хотелось развеселить женщину.

– Это свинина, – сказала Элизабет.

Джон Смит разочарованно хмыкнул.

– Мясо венерианских животных непригодно в пищу, – сказала Элизабет.

– И тем не менее охота на Венере процветает, – заметил Джон.

– Современные мужчины охотятся не ради пропитания.

В голосе женщины Смит почувствовал горькую иронию, и подумал, что впервые нащупал тему, ей интересную, и ему захотелось разговорить Элизабет, чтоб понять, что ею движет и зачем она оказалась на Венере.

– Вы – американец? – спросила Элизабет.

– Да, – сказал Джон.

– Он тоже был американцем, – сказала Элизабет, допивая вино. – Он обещал мне горы, моря и звезды, он обещал мне вечную любовь и великое счастье, он вскружил мне, молодой дурочке, голову, и я поверила ему. – Элизабет взяла бокал, и Джон подлил ей вина. – Мы путешествовали, мы видели моря и горы, мы видели и счастье, и горе, и мир, и войну, и мы всегда были вместе, но два года назад он улетел. Без меня.

– Улетел?

– Он улетел на Венеру и больше не вернулся.

Элизабет посмотрела на Джона сквозь стекло бокала, и Смит поймал себя на мысли, что хочет обнять ее и пожалеть и сказать на ухо что-то успокаивающее, и, подумав так, молодой человек понял, что вино оказалось крепче, чем он ожидал, и он уже изрядно пьян, но останавливаться не захотел и заказал еще один графин. Они выпили еще по бокалу, и Элизабет произнесла свой коронный тост «И ракета взлетит!», а Джон предложил выпить за космических первопроходцев, бравых космолетчиков зари космической эры, и Элизабет с удовольствием поддержала его тост, а затем они болтали о пустяках, будто старые знакомые, и Джон поклялся Элизабет, что больше никогда не выпьет виски и что отныне будет пить только охлажденное венерианское вино. Элизабет смеялась.

– Этот «он», о котором вы говорили… ваш муж? – спросил Джон. – Вы прилетели на Венеру искать мужа?

Элизабет грустно улыбнулась.

В вагон заглянул Питер. Он ухмыльнулся, увидев Джона и Элизабет вместе, и Смиту захотелось ударить его по наглой, ухмыляющейся роже, и желание было таким сильным, что он с большим трудом удержал его в себе.

– Вот вы где, – сказал Питер.

– Да, именно здесь, – с вызовом ответил Смит.

– Тогда поторопитесь. Геликоптер взлетает через пару минут.

Глава пятая

Элизабет стояла на каменном выступе, совсем рядом с водопадом, а вода падала с тридцатиметровой высоты мимо выступа, и водяные брызги окружали Элизабет, и волосы мокрыми прядями облепили ее лицо. Джону показалось, что Элизабет плачет, но он не был уверен, есть ли слезы на ее лице или это только вода. Внизу разговаривали люди, работали двигатели, лаяли собаки. Внизу, под водопадом, располагался поселок – форпост человеческой расы. Джунгли подступали к нему очень близко, и возле бетонного забора, с пропущенной поверху колючей проволокой, дежурили люди с винтовками, а на вышке курил пулеметчик.

Джон Смит подошел к Элизабет и стал рядом. Он увидел большую каменную табличку на скале. На табличке перечислялись имена и фамилии.

– Вот я и нашла его, – сказала Элизабет.

Смит не знал, что сказать.

– Дайте воды, – попросила Элизабет.

Смит протянул ей фляжку, и она взяла ее в обе руки, и дрожащими пальцами отвинтила пробку, и сделала жадный глоток. К ним подошел Питер. Он снял кожаную куртку и держал ее в руке. Голый торс Питера блестел от воды. Смит заметил несколько шрамов у него на груди и на животе.

– Два года назад здесь случился последний Подъем, – сказал Питер.

– Последний Подъем? – переспросил Смит.

Блондин усмехнулся.

– Конечно, вы не слышали об этом. Туристам не рассказывают о Подъеме, чтоб не пугать.

– Расскажите, – предложил Смит.

Блондин уставился на табличку.

– Когда люди только начали колонизацию Венеры, Подъемы случались часто. Примерно раз в полгода. Подъем – это джунгли, поднимающиеся на человека. Это восставшая природа. Это животные, обезумевшие от ярости, атакующие наши поселения сотнями, тысячами, миллионами, черт подери. Иван не говорил вам об этом, Джон? Конечно, нет. Поэтому я и не люблю его. Он забивает головы туристам романтическими бреднями. Он обещает показать настоящую Венеру, а настоящая Венера вот она, в именах и фамилиях. – Питер кивнул на табличку. – Это жертвы последнего Подъема, который случился после трехлетнего перерыва. Тогда погибло очень много людей. Хороших людей. Они могли бы выжить, если бы подготовились. Но они поверили, что больше не будет Подъема. Если б им не забивали головы романтическими бреднями, они могли бы подготовиться и выжить. Понимаете?

У Элизабет дрожали плечи. Повинуясь порыву, Джон Смит обнял ее.

– Вы тоже в плену сказок, – сказал Питер. – Эта планета убьет вас, если не успеете вовремя улететь.

– Прошу вас, уйдите, – сказал Смит.

– Видите эти шрамы? – Питер хлопнул себя по животу.

Смит молчал.

– Я пережил Подъем, потому что был готов, – сказал Питер. Он сплюнул с обрыва, развернулся и по широкой каменной лестнице, выбитой в скале, поспешил вниз, к поселку, а Джон и Элизабет остались наверху, на каменном выступе, и она смотрела на табличку, и Джон тоже разглядывал табличку, хоть и не представлял, как звали ее любимого человека, и пробовал чужие имена на вкус и пытался представить, что это были за люди.

– Этот человек не прав, – сказала Элизабет.

Джон Смит молчал.

– Иван – хороший парень, – сказала Элизабет. – Иногда он привирает, но не всем людям стоит говорить правду.

– Наверное, – сказал Смит.

– Иван рассказал мне, как погиб мой мужчина, – сказала Элизабет. – Вместе с другими на этом каменном выступе он прикрывал отход женщин и детей к геликоптерам. Мой мужчина погиб как герой. Именно он организовал отступление. Если бы не он, погибли бы все.

Джон Смит подумал, что не всегда и не всем надо говорить правду, и кивнул.

– Уверен, так оно и было, – сказал он.

Элизабет сжала его руку своими тонкими пальцами, и Джон почувствовал, какие они у нее холодные, и захотел согреть их.

– Джон, – сказала Элизабет, – вы бы смогли полюбить меня так, как любил меня мой мужчина?

– Не знаю, – ответил Смит.

Она крепче прижала его к себе.

– Но хотя бы здесь и сейчас вы сможете полюбить меня?

Джон Смит подумал, что не всегда и не всем надо говорить правду.

– Смогу, – сказал он.

Она повернулась к нему лицом и закрыла глаза, и ее лицо было мокрым от воды, а губы дрожали. Смит наклонился и поцеловал ее в щеку, и щека была соленой, и он поцеловал ее в губы, и губы тоже были соленые, и тогда Джон крепко прижал Элизабет к себе, и они стояли так очень долго и молчали, а мимо проходили туристы и поселенцы, и пожилой фотограф остановился возле них, и поднял фотографический аппарат, и долго в них целился, но в конце концов передумал фотографировать, опустил аппарат и тяжелым шагом пошел прочь.

Глава шестая

Иван сидел на скамейке возле дома, щурясь на заходящее солнце, и белые бабочки, не умея взлететь, копошились у него под ногами, и кошка Мурка лежала у него на коленях, и он гладил ее, а она мурлыкала и щупальца на ее подбородке нежно щекотали Иванову штанину. Джон Смит остановился рядом с ним, стараясь не наступить на бабочку, достал сигарету для себя и угостил сигаретой Ивана.

Они закурили.

– Хороший табак, – сказал Иван. – Американский?

– Французский, – сказал Джон.

– Мы не виделись несколько дней, – сказал Иван. – Скажите честно, Билл: вы увидели настоящую Венеру?

Смит пожал плечами. На языке крутился язвительный ответ, но ему не хотелось обижать Ивана. Что бы ни случилось, русский великан нравился ему. К тому же Смиту казалось, что он понимает его.

– Я слышал, вы писатель, Билл, – сказал Иван.

– Не очень известный, – сказал Смит.

– Прилетели на Венеру за новыми впечатлениями?

– Наверное, – сказал Джон Смит.

– И как? Много новых впечатлений подарила вам Венера?

– Я думаю, – сказал Смит задумчиво, – что дело не только и не столько в Венере. Большую часть впечатлений мне подарили люди.