4

Они вошли в кафе на улице Сен-Рош. Официант вознамерился посадить их у окна, но Делестран направился в «слепую зону» – не в глубине, а в срединной части зала, – опустился на стул и прислонился к стене. Он всегда выбирал место с учетом потенциальной опасности, чтобы иметь полный обзор помещения. Это был рефлекс: майор постоянно, как зверь, упреждал угрозу, чтобы видеть, как она приближается, и не позволить никому застать себя врасплох. То, что могло сойти за инстинкт, было психологической привычкой. У Бомон не было выбора – ей пришлось довольствоваться длинным горизонтальным зеркалом, висевшим над плечом шефа, в котором она видела содержимое тарелок в руках официантов и могла выбрать, не заглядывая в меню, которое изучал Делестран.

Когда подошел официант, решение было уже принято. Филейная покромка с картошкой-фри и без салата, уточнил майор; «Леффе» [17], лимонный пирог с меренгами, теплый перигорский салат, кока-кола и шоколадный мусс для лейтенанта. В ожидании еды они обменивались впечатлениями об утренних событиях. Бомон ограничивалась фактами, Делестран был склонен порассуждать о личности Жоржа Бернара. Он называл его по имени, Виктуар использовала слово «жертва». Но жертва чего? Только вскрытие позволит узнать больше.

Делестран усматривал череду совпадений, которые, будучи соединенными, позволяли усмотреть зло более глубокое, чем случайное падение. Он не мог поверить, что человек вроде Жоржа Бернара мог погибнуть так глупо, несмотря на весь свой богатый жизненный опыт. Человек его закалки мог бы умереть в одиночестве, но не униженным. Бомон не дала смутить себя тем, что Делестран называл латеральностью [18], словом, унаследованным от прежних времен, которое все чаще забывали во время расследований: требовалось работать быстро, на результат, и все разучились делать дело не торопясь.

Бомон споткнулась о деталь, никак не связанную с латеральностью, но важную. Если Жорж Бернар упал навзничь в состоянии алкогольного опьянения и разбил голову, то как он оказался в пруду? Можно провести эксперимент сто раз и не получить результат, с которым они столкнулись. Этот факт, конечно же, не ускользнул от внимания полицейского, и он поднял стакан с пивом, чтобы чокнуться с коллегой.

Майора беспокоило еще одно обстоятельство. Полицейские «из телевизора» всегда ведут одно дело, реальные же расследуют сразу несколько преступлений, и каждое требуется срочно раскрыть. Безотлагательность складывается из судебного, медийного, политического и административного аспектов, с необходимостью время от времени успокаивать общественное мнение, что слишком часто мешает управлять приоритетами. Делестран прекрасно обошелся бы без всего этого, но таковы правила игры. Патрон не постесняется накрутить ему хвост в середине дня из-за подозрительных исчезновений, расследование которых застопорилось намертво. Придется предложить новый подход. Гэю справедливо заметит: «Не ждать же нам нового исчезновения или, того хуже, трупа одной из этих женщин в каком-нибудь уголке Парижа!» Конечно, не ждать, но они вроде бы прошерстили всё. Выбора нет, придется начинать сначала. Именно так – стучать в двери, опрашивать соседей, настаивать…

* * *

В 14:30 майор вошел в кабинет комиссара Гэю на последнем этаже здания 1-го отдела судебной полиции Парижа. Дверь была распахнута, приглашая посетителя входить без стука.

Танги Гэю был не один. Напротив него, у стола, сидела женщина. Он жестом пригласил Делестрана пройти – она не обернулась. Майор видел только густые черные вьющиеся волосы, точеные плечи и коричневые сапоги до колен из тонкой кожи. Руки лежали на подлокотниках, ноги, тесно прижатые друг к другу, стояли с небольшим наклоном. Легко было догадаться, что ладони со сцепленными пальцами лежат на животе и образуют что-то вроде раковины. Справа от незнакомки, на полу, стояла ее сумочка. «Силуэт, обратившийся в слух», – подумал Делестран. Комиссар встал, обошел стол, и молодая женщина чуть отклонилась, так и не открыв сыщику свой профиль, но он заметил, как маленькая правая рука переместилась на бедро. Пальцы потянулись к открытой сумке, из которой торчали несколько цветных папок в картонных переплетах. Пожимая руку комиссару, Делестран почувствовал на себе взгляд и на короткое мгновение смутился: неприятно, когда на тебя смотрят, а ты не знаешь кто.

– Делестран, представляю вам госпожу Клер Рибо, психолога, только что приписанную к нашей службе.

Она встала и протянула майору руку, поразив его бездонной чернотой глаз, контрастировавшей с фарфоровой бледностью лица. Лапка птички в лапище медведя. Он не заострил внимания на профессии и даже не удивился, покоренный ее необыкновенно проницательным взглядом. Майор вдруг почувствовал себя пациентом перед консультацией, неспособным угадать, что творится в глубине двух сверкающих антрацитовых глаз, смотревших, впрочем, без всякой агрессии. Он решил, что этот взгляд отрепетирован и заведомо устанавливает дистанцию между симпатией и сопереживанием.

– Госпожа Рибо будет работать с личным составом. Займется жертвами – после того как они пройдут через ваши руки. Приоритет остается за расследованием. Позже я дам ей возможность представиться группам и объяснить, чем она может быть вам полезна, а также рамки своей компетенции.

Делестран слушал, время от времени бросая взгляд на женщину.

– Добро пожаловать в семью.

– Благодарю, майор.

Он ждал, что голос Клер Рибо окажется высоким и ломким – из-за ее хрупкого телосложения, – но он звучал ровно и уверенно.

У Делестрана были вопросы, но он промолчал, руководствуясь профессиональной осторожностью. Ей около сорока, она наверняка уже поработала в другом отделе, так что опыт имеет и попала сюда не случайно.

Комиссар Гэю продолжил:

– Ладно, перейдем к делу. Расскажите мне о вашем трупе. Что показало вскрытие?

Делестран ответил не сразу, и комиссар добавил:

– За госпожу Рибо не беспокойтесь, она профессионал и быстро привыкнет к нашей манере общения и вникнет в суть дела.

Дело было в другом, и психолог это поняла.

– Если хотите, я выйду, майор.

Она попала в точку.

– Нет-нет, вы совершенно не мешаете, но я пока не понимаю, как вас… позиционировать. Не знаю, что вы имеете право услышать. Наверное, я путано выражаюсь? – Делестран тщательно подбирал слова, не желая быть неверно понятым. – Я бы поостерегся сообщать вам то, что впоследствии затруднит вашу работу. Я не привык к сотрудничеству с психологами – только с экспертами, они действуют по протоколу. Прошу извинить мое… замешательство.

Танги Гэю решил вмешаться:

– Не дергайтесь, Делестран, все наладится.

Ирония в голосе комиссара задела майора.

– Я выгляжу дерганым, патрон?

– Боже упаси, конечно нет. Кроме того, госпожа Рибо, как и все мы, связана профессиональной тайной, так что с этой стороны проблем не будет. Что до вашего мертвеца, он, конечно же, жертва преступления, хотя точно мы пока ничего не знаем. Но Клер ведь не придется оказывать ему психологическую помощь и осуществлять последующее наблюдение, если только вы не поведете ее на вскрытие. Хотите присутствовать, Клер?

– Ну как вам сказать… Если это не обязательно, я не расстроюсь. Скажу честно, я об этом не думала. Полагаете, мне было бы полезно взглянуть?

– Насчет пользы для работы – не уверен, но поприсутствовать из чисто человеческого любопытства стоит. О вскрытиях много чего рассказывают, но поверьте моему опыту, нас сильнее впечатляет то, что мы видим и узнаем в процессе. Согласны, Делестран?

– Я не сказал «нет», всего лишь не хотел поставить госпожу Рибо в неловкое положение.

– Хорошо, Клер, решайте сами. Вы в надежных руках. Продолжайте доклад, майор.

* * *

Делестран подвел итоги утренней работы. В совершенстве владея искусством обобщения, он сопоставил объективные элементы расследования с внешними факторами, чтобы не исказить реальную картину. Танги Гэю хорошо знал своих людей и быстро догадался, как притягивает лидера группы личность погибшего из сада Тюильри. Делестран не станет ждать заключения судмедэксперта и примется копаться в извивах внезапно прервавшейся жизни. Придется напомнить ему о приоритете момента – трех подозрительных исчезновениях, случившихся за две недели на северо-западе Парижа. Ежегодно во Франции исчезают тысячи людей, но он торговался с руководителями округов о том, чтобы забрать эти три дела, почувствовав некую аномалию в совпадении, географической близости и, главное, личностях и жизненных ситуациях пропавших женщин. В душе Гэю был убежден, что появятся новые жертвы. У него даже появилась навязчивая идея – он каждый день отслеживал новые исчезновения.

– Хорошо, Делестран, действуйте, как сочтете нужным, но не прекращайте активных действий по делу об исчезновениях. Я знаю, что за последние недели вы сделали все возможное, но сдаваться нельзя. – Гэю сопровождал каждый слог почти болезненным кивком.

– Признаюсь, патрон, мы не знаем, где искать. Внешние факторы изучены, семьи и соседи тщательно опрошены, прослушка ничего не дает, описания разосланы… Можно разве что повторить все мероприятия.

– Но это ненормально! Все женщины были замужем, вели здоровый образ жизни, любили и были любимы – ничего общего с тем, к чему мы привыкли в подобных случаях. Что могло бы одним махом оправдать тот факт, что все три решили исчезнуть? Предположим, они сами этого захотели, но так не исчезают!

Необходимы подготовка, с позволения сказать, логистика, деньги, помощь извне… А они как будто улетучились.

– Согласен, меня это тоже заинтриговало. Положительный момент один: не найдены тела.

– Да, но семьи чудовищно страдают. Я ставлю себя на место мужей и не нахожу слов, чтобы выразить свои чувства. У двух женщин есть дети! Вообразите их драму! Мы предполагаем, что все вели двойную жизнь, но… сразу три женщины? Нет, невозможно… Есть кое-что еще, и мне это не нравится.

Все молчали, напряженно размышляя. Клер внимательно следила за диалогом.

– Простите, что вмешиваюсь, но я, кажется, сумею вам помочь.

Заинтригованные сыщики одновременно повернули голову, со сдержанным удивлением, но без агрессии.

– Мы слушаем, госпожа Рибо.

– Я никоим образом не хочу вмешиваться в ваши дела, но, судя по тому, что я услышала, семьи в смятении. Я готова предложить им свои услуги, оказать психологическую поддержку, пройти вместе с ними через испытания, пока вы будете искать их матерей.

Полицейские на мгновение замерли. Делестран смотрел скептически, комиссар же нашел эту идею интересной.

– А почему нет… Как вы намерены действовать, госпожа Рибо? Вызовете мужей сюда?

– Это было бы слишком жестоко. Для начала я свяжусь с ними по телефону, предложу свои услуги и объясню, чем могу быть полезна. Им решать, встречаться со мной или нет.

– И, если они согласятся, это произойдет…

– Не обязательно здесь. Будет разумнее встретиться у них дома, чтобы не усугублять стресс.

– Не вижу препятствий. Что скажете, Делестран?

– Согласен.

– Ну так дайте нашему психологу телефоны всех мужей, пусть она сама с ними договорится. Что вы запланировали, Делестран?

Майор знал, что патрон обязательно задаст этот вопрос, и был заранее готов к ответу.

– Мы возобновим опрос соседей, одного за другим. Постараемся больше узнать о привычках этих женщин, чтобы точнее определить время и место исчезновения. Поговорим со всеми, кого встретим на маршруте, предъявим фотографии, а там посмотрим.

– С кого начнете?

– Самый простой вариант – мадам Бельфон. Она не вернулась после занятий фитнесом в конце дня. Собираемся повторить ее путь от спортзала на улице Клиши до дома на улице д’Омаль. Она ходила пешком, дорога занимала десять минут.

– Тревогу поднял муж?

– Да, когда вернулся с работы около девяти вечера.

– Он управляет импортно-экспортной компанией в Сент-Уане?

– Совершенно верно.

– Сколько лет детям?

– Восемь и десять.

– Ах да, за ними присматривает девушка-литовка, работающая «за стол и кров»… Странно, что встревожилась не она.

– Мы ее опрашивали; она сказала, что иногда госпожа Бельфон не сразу возвращалась домой, задерживалась с подругами – они заходили выпить.

– Очень хорошо. С остальными тоже побеседуйте еще раз.

– Завтра прогуляемся по парку Монсо с фотографией госпожи Лакруа.

– Любопытно, что она отправилась на пробежку во время перерыва на обед и не вернулась… Работала в отделе кадров филиала Генерального общества по защите окружающей среды, так? Это далеко от парка?

– Не очень. Десять минут, если спускаться по улице де Курсель.

– Она исчезла последней? Когда?

– Второго апреля, четыре дня назад. С другими будет сложнее. Сами знаете, какая у большинства наших сограждан короткая память. Элеонор Бельфон исчезла двадцать третьего марта, Селин Пивто – пятнадцатого, с нее все началось.

– Это и вызывает беспокойство! Объяснение обязательно должно быть. Три женщины, просто дьявольщина какая-то! Они ведь не маргиналки…

Клер Рибо слушала рассуждения полицейских, а они не замечали, как изменилось выражение ее глаз. Она смотрела очень сосредоточенно, нахмурив брови, ее зрачки сузились до предела. Разгадать этот взгляд было так же непросто, как непроницаемый кошачий; он выражал то ли неодобрение, то ли досаду, то ли огорчение.

Танги Гэю заметил это и спохватился, только когда внезапно наступила короткая гнетущая пауза.

– Что-то не так, Клер?

Она вышла из задумчивости и медленно опустила веки. «Взмах ресницами, психологический трюк», – подумал Гэю.

– Всё в порядке, я просто размышляла.

У нее была странная манера отвечать на вопросы – ответ подразумевал новый вопрос, от которого удерживал отстраненный тон.

– Ну что же, в таком случае… Делестран, представьте госпожу Рибо членам группы, а заодно дайте ей телефоны родственников пропавших женщин.

* * *

Они шли бок о бок по длинному центральному коридору. Неуклюжий на вид Делестран был похож на папу-медведя, а Клер – на шустрого любопытного медвежонка, жаждущего познакомиться с новым миром. Майор большой ручищей указал на вход в свою «берлогу», пригласил психолога присесть, а сам отправился искать в окрестностях свое «войско».

Клер Рибо успела осмотреться, задерживая взгляд на всем, что выбивалось из традиционной обстановки подобных мест. На стенах не было ни плакатов, подчеркивающих «брутальную» атмосферу, ни взятых во время задержаний трофеев, которые выставляют напоказ со сдержанной гордостью. Белая краска на стенах местами потрескалась, сильнее всего – у самого потолка. Вокруг письменного стола, на застекленном стеллаже, расположились толстые красные тома, расставленные по годам выпуска. Клер склонила голову к плечу и прочла на корешках: «Уголовный кодекс», «Уголовно-процессуальный кодекс»… Чуть дальше возвышался внушительный современный шкаф с распахнутыми дверцами, в котором хранились толстые папки. Рядом разместился старый металлический сейф с облупившейся краской, давший приют какому-то цветку, укоренившемуся в глиняных шариках дренажа. Внимание Клер привлек стол: на рабочей поверхности расположился старый кожаный бювар [19]с несколькими ручками, ретрооткрытка в рамке из темноствольной канадской березы с изображением бретонских моряков в беретах и с сигаретами во рту, выгружающих тунца с потрепанной ветрами шхуны, и большой том от издательства «Ларусс» в твердой обложке зеленого цвета с обрезом, потемневшим от многократного использования.

Все остальное, что, по ее мнению, требовалось для работы в офисе, должно быть, находилось в двух выдвижных ящиках. В стороне, но в пределах досягаемости, в широкой нише стояли штук тридцать книг в мягкой обложке. Клер с удивлением обнаружила, что все написал один автор. Она бы никогда не подумала, что полицейский может увлекаться детективами. Неужели майор Делестран время от времени ощущает необходимость оказаться в семейном кругу и ему помогают книги? Приглядевшись, она поняла, что это не совсем детективы. Клер, как и все, знала автора, видела Мегрэ в телефильмах, но эти названия у Сименона ей прежде не попадались. На удивление простые, совсем не коммерческие, они пробудили ее любопытство своей глубинной психологической сложностью. «На краю», «Грязь на снегу», «Жизнь заново», «В случае несчастья», «Перейти черту», «Плюшевый мишка», «Чужак в городе», «Человек, который смотрел на поезда», «Другие», «Высшее зло», «Женщина из серого дома». Она не успела прочесть другие названия: услышала шаги, быстро села, скрестила ноги и устремила взгляд на дверь, сохраняя спокойную позу.

* * *

Мгновение спустя Клер Рибо встала навстречу Делестрану и его команде. Ей представили всех: Виктуар Бомон, заместителя руководителя группы, самых опытных сотрудников – Мишеля Матеони и Станисласа Рьо, следующее поколение – Анну Беллама и Оливье Лессура, и, наконец, Стефана Анри.

Шесть рукопожатий. Одни смотрят доброжелательно, другие – с разной степенью недоверчивости. Ей всегда казалось, что люди становятся подозрительнее с возрастом. Самые молодые восприняли появление психолога в полиции как прогресс, возможность освободиться от некоторых неблагодарных обязанностей; старожилы же выказали скепсис, то есть проявили строптивость. Конечно, существовал лежащий на поверхности аргумент: «До сих пор мы умели обходиться без всяких там психологов, сыщики приобрели настоящие умения, работая “на земле”, и могли бы многому научить великих теоретиков абстракции!»

Делестран ничего не сказал Клер, чтобы не ставить ее в неловкое положение перед группой, но втайне терпеть не мог всех этих экспертов-чистюль, которые используют людей для подтверждения своих теорий. Чтобы навсегда отказать им в доверии, достаточно посмотреть, как яростно они спорят в суде присяжных, ссылаясь при этом на одни и те же доводы! Майору казалось надежнее – а значит, и безопаснее – поступать прямо противоположным образом: создавать теорию, исходя из практики. Однако, если копнуть глубже, недоверие полицейских к посторонним выдавало тревогу, постепенно перераставшую в страх. Они никогда не боялись хулиганов или преступников, а теперь вдруг недоверчиво косятся на невинных профессионалов, потому что те вытесняют их со сцены. Полицейский перестал быть единственным хозяином на своей территории. У Сюрте [20]отнимали любимую игрушку. Происходил конфликт поколений. Самые молодые в силу обстоятельств утрачивали человечность, щедро компенсируя это использованием новых технологий. Оправдывала ли цель средства? Вечный вопрос… Это может привести к абсурдным ситуациям, если не будет найден баланс. Все усложнялось, вынуждая полицейского широкого профиля специализироваться, теряя общее видение сути профессии. Именно по этой причине Делестран хотел иметь в группе молодежь, чтобы добиться максимальной взаимодополняемости. И нате вам – появляется чужак, решивший «позаботиться» о жертвах… Теперь они вроде как должны делиться, «рассечь» эту жертву пополам, оставить себе часть и не иметь доступа к другой. Полицейские никогда не стали бы революционерами, но, несмотря на сопротивление, которое может отравить ситуацию, вынуждены мириться с переменами и, как всегда, держать хвост пистолетом.

Не нужно быть психологом, чтобы истолковать эти недоверчивые взгляды. Клер Рибо оказалась на чужой территории. Но она не усмотрела никакой враждебности по отношению лично к себе и нашла такую реакцию здоровой и нормальной, зная, что будет действовать принцип «Сначала убеди нас, а там посмотрим». Это могло занять некоторое время, и она не пыталась успокоить сыщиков, чтобы не вызвать еще большего недоверия у профессионалов, закаленных борьбой с миром обмана. Лучше избегать мелких уловок обольщения, к которым прибегают разъездные торговцы. Она не продавала, она могла предложить только услугу, а потому сказала максимально просто:

– Я буду работать с жертвами, только если вы сочтете это целесообразным. Потом мы обменяемся мнениями.

Всего две фразы, чтобы дать понять: она не вторгается в их мир – они вводят ее туда… На вторые роли. Клер привела два конкретных способа действия: она может сопровождать их к родственникам жертв и присутствовать при объявлении о гибели близкого человека, осуществлять психологическое сопровождение жертвы изнасилования, помогая ей восстановиться, поскольку даже если женщина осталась в здравом рассудке, прежней она уже не будет. Позже у них будет время познакомиться поближе. Клер с удовлетворением увидела, как смягчились лица, хотя никто не спешил высказываться первым. Возник один из тех неловких моментов, когда человек чувствует себя лишним, словно окружающие только и ждут его ухода, чтобы заняться делом. Клер внутренне отстранилась, окинула взглядом собравшихся и вышла, пожелав всем удачного дня. Она не стала просить у майора контактные телефоны мужей, как предлагал Гэю. Неужели Делестран забыл о поручении шефа? Ничего, лучше подождать, чем просить…

В коридоре Клер позволила себе улыбнуться, ведь ее никто не видел. Остановившись на лестничной площадке, она успела услышать, как жизнь пошла своим чередом, спустилась на один этаж и отправилась в свой офис.

* * *

Предоставленная ей комната оказалась не самой лучшей: окнами на север и прямо напротив туалетов. Ничего. Утром Клер принесла сюда коробки с вещами, в одной из которых лежали чайник и сервиз. Скоро придет сисадмин и установит компьютер, а пока можно заварить себе чаю и решить, как расставить мебель. Придется все поменять местами, постараться создать умиротворяющую атмосферу, организовав место для бесед. Пространство было тесным, и Клер колебалась. Был бы очень хорош круглый стол со стеклом вместо прямоугольного с деревянной столешницей. Стулья тоже не годятся: обивка потертая, грязная, легко догадаться, что спинка изначально была синяя, но цвет «испустил дух». Ее собеседники не должны чувствовать себя как на допросе в полиции, хоть они и в полиции. В следующие выходные она привезет свою мебель, ту, что принадлежала им с мужем до развода. В теперешней ее квартире места не хватало, и Клер хранила лишнее в сарае. Удачная возможность подарить предметам новую жизнь.

Она склонилась над коробкой, и тут в дверь постучали. Выпрямившись, Клер увидела лицо Виктуар Бомон.

– Не помешаю?

– Заходи.

Они спонтанно перешли на «ты», и Клер, оставив коробку, пошла навстречу первой посетительнице. Возник короткий момент колебания – ничего особенного, обоюдная неловкость.

– Я поговорила с шефом, и у нас, возможно, найдется для тебя работа. Слышала о трех подозрительных исчезновениях, над которыми мы сейчас бьемся?

– Да, несколько фраз в кабинете господина Гэю.

– У нас три истерзанных неизвестностью семьи, а мы, честно говоря, не знаем, что им говорить. Трудно снова и снова повторять одно и то же, пытаясь успокоить людей.

– Могу себе представить, насколько тяжело и им, и вам.

Во взгляде Клер было что-то новое – наверное, свобода, открывающая другие возможности.

– Когда появилась ты, все мы об этом подумали, но никто не решился открыть рот. Сама увидишь, полиция – это мужской мир! Завышенная маскулинность, этакий панцирь, скрывающий мелкие слабости. Потому-то они и боятся психологов. Немножко. Им не улыбается мысль, что один человек заглядывает внутрь другого, даже если их лично это не касается. Они будут вести себя отстраненно, иногда даже жестко, но никогда – зло или подло. И пусть мир, в котором мы живем, жесток и омерзителен, полицейские другие. Конечно, если ты – женщина, все сложно, особенно в такой среде. Впрочем, везде одно и то же: нас пристально изучают, потому что мы заметнее, но иногда приходится ставить их на место. Сыщики – избалованные дети, изображающие больших злых волков, возможно, потому, что страдают сильнее из-за чужих судеб, чем из-за своей. Постарайся разглядеть их настоящие лица, а не те, что они надевают, отправляясь на службу.

Как и мужчины из ее окружения, Виктуар Бомон была не из тех, кто легко изливает душу. Почему она вдруг разоткровенничалась с едва знакомой женщиной? Возможно, почувствовала гнетущее давление тишины и вспомнила свой приход на службу.

Клер Рибо не нуждалась в утешениях. Виктуар Бомон не сказала ей ничего нового, но психолог оценила доброжелательность: женскую солидарность стоит поддержать. Ее больше удивила точность «диагноза». Виктуар, несмотря на молодость, оказалась очень зрелым человеком.

– Что я могу сделать для группы?

– Взгляни на дела исчезнувших, отбери то, что будет полезно при общении с семьями, и предложи им то, о чем говорила в конторе. Я обсудила с нашими, они, как бы это сказать… не против (лейтенант не сказала «настроены не враждебно»). Сами они, ясное дело, к тебе не придут, но это не значит, что ты им не нужна. Ты мало чем способна помочь в следственных действиях, а вот в поддержке семей – да. Думаю, это в твоей компетенции, верно?

– На первый взгляд да. Как станем действовать?

– Максимально просто. Идем со мной в кабинет Делестрана, все три досье там. Берешь то, что тебя интересует, и делаешь, что должна. Мы проведем в «поле» весь день, вернемся поздно, ты наверняка уже уйдешь. Кстати, какой у тебя будет рабочий день?

– С половины девятого до половины первого и с половины второго до половины шестого.

– Поняла. Приспособимся!

В этом восклицании присутствовало сдержанное удивление. Административная работа сопрягалась с судебной, особенно в части рабочего расписания.

– Но я оставлю вам номер мобильного, и ты сможешь связываться со мной в любое время.

– Это неудобно, мы не собираемся нарушать границы твоей частной жизни.

– Если сочтете, что возникла острая необходимость, я не буду против… вторжения. Когда работаешь с людьми, приходится быть гибкой и доступной в любой час.

Клер Рибо не сказала, что у нее есть две дочери и совместная опека с бывшим мужем, а в нечетные недели ее выручает надежная няня.

Виктуар взглянула на левую руку Клер: на безымянном пальце не было обручального кольца; она носила на нем другое, золотое и очень красивое.

– У тебя есть дети? – решилась спросить Бомон.

– Две девочки, восьми и десяти лет. Не беспокойся, у меня все четко организовано. Идем?

Клер первой вышла из кабинета – удобный способ избежать необходимости отвечать на очередной вопрос.

Люди Делестрана готовились к выезду. Лязгали затворы, выдвигались и задвигались ящики. Все распределились по машинам. Митч чертыхался, безуспешно пытаясь разыскать мигалку. Из гаража он вернулся злой, как овод, и теперь бурчал себе под нос:

– Опять кто-то не положил на место!

Из соседнего кабинета донесся голос:

– Кончай нудить, я положил ее в багажник, под коврик. Ты плохо искал, только и всего.

– Проклятье! Неужели так трудно класть ее в бардачок, как все делают?

– Ну забыл я, забыл! А ты плохо искал. Но лучше уж слушать твой нудеж, чем потом писать рапорт – если ты понимаешь, о чем я…

– Придурок!

– Сам такой!

– В следующий раз отнеси мигалку в… бассейн, а домкрат засунь сам знаешь куда. Воображаю, как ты поплывешь брассом… Тебе не в Девятнадцатый округ надо ехать, а в Марэ! [21]

– Вот ведь ужас, что с людьми зависть делает!

Виктуар ввела Клер в курс этого шутейного спора. Три недели назад у Оливье Лессура стащили мигалку, когда он в обеденный перерыв пошел в бассейн, а сегодняшняя перепалка – спор влюбленных, не более того, к этому просто нужно привыкнуть.

Делестран ждал, когда утихнет суматоха, задумчиво морщил лоб и в последний раз сверялся с картой, на которой был проложен маршрут. Когда женщины вошли, он поднял на них глаза.

– Шеф, мы с Клер поговорили, она согласна. Можно показать ей дела?

Делестран кивнул на три толстые папки, стоявшие в ряд на полке низкого шкафа справа от стола. На каждой желтой картонной обложке черной тушью был нанесен номер дела, начинающийся с «2005/» вверху справа, в центре фигурировала надпись «Подозрительное исчезновение» крупными буквами, а чуть ниже – фамилия и имя разыскиваемого лица. Внутри в файлах были сложены десятки протоколов в соответствии с тематикой: данные прослушки, расшифровка записей телефонных разговоров, приложения… Клер Рибо впервые получила доступ к содержанию судебной процедуры и поразилась количеству листов в деле. Несмотря на методический порядок, в них легко было потеряться. Виктуар успокоила ее, сказав, что даже судьи читают не всё. Делестран незаметно наблюдал, готовый вмешаться, что и не преминул сделать, когда Бомон продолжила объяснения:

– Виктуар, просто сделай копии каждого обращения о принятии дела к производству. Не стоит все перебирать и смешивать.

Бомон уловила нотку раздражения в голосе шефа и истолковала ее как упрек.

– Я просто кое-что уточнила, только и всего.

– В этом нет необходимости. С первоначальным заявлением она получит все, что нужно. Распечатывай – и пошли. Остальные готовы.

Бомон не поняла, чем вызвано внезапное раздражение шефа, но извлекла по три документа из каждой папки и направилась в конец коридора к ксероксу.

Клер встала в дверях, чтобы уйти сразу, как только получит документы. Каждая секунда отщелкивалась у нее в голове, она не знала, на чем остановить взгляд. Бомон права: полицейские бывают грубыми… Делестран тоже избегал смотреть на нее. Оба ждали одного и того же, и молчание становилось все более тягостным. Бомон все не возвращалась, и майор, к большому облегчению психолога, прервал молчание:

– Госпожа Рибо, мне не слишком нравится, когда посторонний… – он сразу спохватился и продолжил: – для группы человек сует нос в мои документы. Не воспринимайте это как выпад против лично вас, это всего лишь полицейский трюк, и потом…

Клер мысленно усмехнулась, наблюдая, как майор барахтается в объяснениях, пытаясь выбраться на поверхность.

– И потом, повторю: будет лучше, если вы не получите доступа ко всей информации. Не потому, что мы вам не доверяем, – он все-таки это сказал! – просто это не обязательно для вашей работы. Информация может даже оказать вам дурную услугу, повлияв на вас не в ту сторону. Еще раз – ничего личного.

Она ответила через несколько секунд:

– Я все прекрасно понимаю, майор. Вы совершенно правы.

Делестран явно ждал еще каких-то слов, но она ничего не добавила.

– Я боялся, что вы неправильно это восприняли, вот почему… предпочитаю, чтобы между нами все было ясно с самого начала.

– Все более чем ясно, майор.

Глаза Клер смеялись. Если он испугался, для нее это сюрприз. Нет, он всего лишь осознал собственную неуклюжесть. В дополнительных пояснениях не было необходимости, но ради Бомон она сделала последнее замечание:

– Виктуар только хотела дать мне некоторые разъяснения по форме; по сути же она наверняка согласна с вами.

– Полагаете, она рассердилась?

– Она знает вас лучше, чем я.

Делестран подумал, что при других обстоятельствах эта женщина была бы куда более неуступчивой, в том числе если б ее задержали и решили допросить.

– Мы подготовили информационный бюллетень с фотографиями трех женщин; если хотите, могу дать вам копию.

Этот человек – брюзга, но осознает свой недостаток и не боится выглядеть смешным, покаявшись.

– Знаете, майор, этот документ способен плохо повлиять на мою работу. Я, конечно, хочу, чтобы их нашли как можно скорее, но меня интересуют не они, а те, кто разделяет их жизнь и теперь страдает. Именно им я могу быть полезна. Женщины, если можно так выразиться, ваша епархия, мне не нужно видеть их лица. Понимаете?

Делестран, привыкший задавать вопросы, а не отвечать на них, почувствовал себя неуверенно, произнес «да», что было и так понятно, потом добавил, желая вернуть себе первенство в разговоре:

– Я говорю всем новичкам в группе, что люблю искренние отношения, госпожа Рибо, в этом случае люди всегда откровенны друг с другом.

– Мне нравится такой принцип, майор.

Клер приняла протянутую сыщиком руку, чтобы скрепить соглашение, и в этот момент вернулась Виктуар с материалами для психолога. Она поняла, что пропустила часть разговора, но удовлетворилась достигнутым результатом.

5

Их постигла очередная неудача. Группа потратила массу энергии, а вернулась ни с чем. Делестран был мрачен и не скрывал разочарования. Они несколько часов колесили по трем гипотетическим маршрутам между домом Элеонор Бельфон на улице д’Омаль и ее тренажерным залом на улице Клиши. Сначала это напоминало игру, потом усталость превратила банальный опрос соседей исчезнувшей женщины в испытание на выносливость. В конце концов стало унизительно обращаться к людям, занятым своими делами, украдкой предъявлять трехцветные карточки, чтобы успокоить их, кратко излагать многократно повторенную историю, а потом совать под нос фотографию, которую те рассматривали и отрицательно качали головой. Им попадались разные парижане – от насмерть перепуганного, пытающегося сбежать от «якобы полицейских» до юродивого, знающего о жизни квартала все, кроме того, что требовалось сыщикам. Отвязаться от него оказалось непросто.

Делестран терпеть не мог опросы и проводил их только для очистки совести. Делать это требовалось методично, ничему не позволяя проскользнуть между ячейками невидимой сети, которую они образовывали все вместе, разойдясь на расстояние нескольких метров. В ходе нудной оперативной работы перед ним неизбежно возникал образ лестницы. Он начал с самого верха в надежде на удачный улов, на каждой ступеньке сталкивался с реальностью и оказался на дне пропасти, ничего не добившись. Иногда майор ощущал, что становится кем-то другим, превращается в коммивояжера или просителя, и жаждал поскорее закончить. В подобных обстоятельствах он сам себя принижал по непонятной причине. Почему? Боялся заката жизни? Майор никогда никому этого не объяснял, даже жене. Держал этот жуткий страх при себе.

Нужно немедленно переключиться на что-нибудь другое…

* * *

Он сказал сотрудникам, что займется протоколом, отправил их по домам, а сам остался в кабинете, чувствуя искушение выпить коньяку, но удержался. Во второй половине дня у него возникло еще одно желание – возникло и усилилось… на пару с разочарованием. Он посмотрел на часы – было 20:00 – и взялся за телефон, чтобы позвонить жене. Она в очередной раз поужинает в одиночестве, приготовив ему тарелку с едой, которую останется только разогреть в микроволновке. Жена никогда не задавала вопросов, и Делестран очень это ценил. Когда люди долго и счастливо живут вместе и не любопытничают, это свидетельствует не об отсутствии интереса друг к другу, а о взаимном уважении и приязни. Майор пообещал вернуться не очень поздно, что означало: «Сегодня мы будем спать в одной постели, я только встречусь с одной старой знакомой…» Других объяснений не требовалось.

Если подумать, у полицейских странная профессия. Начинаешь день с трупа, потом идешь в церковь в надежде пролить свет на личность жертвы, общаешься с нормальными людьми на улицах и, наконец, прежде чем вернуться домой, «навещаешь» проститутку, предупредив звонком жену!

* * *

Напоследок Делестран прочел протокол допроса, составленный полицейскими, которые вместе с ним были в саду Тюильри. Документ принесли днем, в его отсутствие, и просто положили на стол, ничего потом не сказав. В документе описывалась проведенная проверка и назывались фамилии опрошенных.

Написано гладко, читать приятно. Делестран отметил в меру изысканный подбор слов и элементы атмосферности, придававшие документу особую прелесть. Составитель сделал ему приятный сюрприз. Капрал сдержал слово и получил ответ на вопрос, почему старушка-англичанка так настаивала, чтобы в протоколе отметили время 20:48. Оказывается, у нее имелась одна странная привычка. Зимой и летом Агата Грэм открывала ставни на рассвете и закрывала их на закате – пунктуально, с точностью до минуты. За эту манию она цеплялась после смерти мужа, случившейся пять лет назад. Делестрана всегда поражали эти вкрапления странностей в характерах сограждан, их источник казался ему неисчерпаемым.

«Летом Агата обязательно отдыхает днем, чтобы продержаться до заката», – подумал Делестран, улыбнулся и почувствовал, что скоро захочет есть, но прежде нужно нанести еще один визит.

* * *

Он знал, что найдет ее на углу улицы Виньон и бульвара Мадлен, в серой «Ауди А3» с включенными аварийными огнями.

На обретение постоянной клиентуры требовалось время. Установив кормушку и приручив добычу, можно было сидеть и ждать вожделенцев. Проститутки в некотором смысле напоминали рыболовов. Они метили свою территорию и считали делом чести не допускать на нее чужих. Делестран вышел из метро на станции «Площадь Оперы». Наступила ночь, и сияние искусственных огней озарило Париж. На бульваре Капуцинок [22]он сделал остановку перед «Олимпией». Красные неоновые огни анонсировали концерт группы «Оазис». Ему очень нравился этот концертный зал с его уютной атмосферой и удобными креслами. Он никогда не забудет, как впервые попал сюда. В подарок на 16-летие дядя пригласил его на концерт Барбары [23]. Он что-то о ней слышал, но репертуара не знал. Тот вечер стал потрясением. Он вышел после представления на улицу, не понимая, откуда в его душе взялись неведомые доселе эмоции. Это было странно. По какой-то причине, которую он так себе и не объяснил, Делестран почувствовал, что стал мужчиной. Теперь каждый раз, проходя мимо этого зала, он чувствовал волнение.

* * *

Николь наклонилась, заметив его в зеркале заднего вида. Он ничем не напоминал обычного клиента, прибавляющего шаг на подходе к машине. Неужели узнала сыщика по широким плечам и спокойной походке? Когда он постучал в окно, она не удивилась и опустила стекло. Делестран чуть наклонился, и они встретились взглядом. Да, женщина его узнала.

– Добрый вечер, Николь.

– Привет, майор.

– Можно мне на борт?

Она жестом дала понять, что место свободно, щелкнула центральным замком и смотрела, как он обходит машину, не поворачивая ключ зажигания. Она знала.

– Все еще трудишься, Николь?

– В этом мы похожи, майор.

– Когда в отставку?

– Не сейчас. Пока мое тело все еще способно доставлять удовольствие мужчинам…

Николь умела скрывать свой возраст с помощью нескольких ловких ухищрений, но вблизи было трудно не заметить, какой урон нанесла плоти беспорядочная жизнь. Она могла обмануть клиентов, но не себя, а ремесло не бросала, потому что зарабатывала им на жизнь.

– Сколько мы не виделись?

– Шесть лет и четыре месяца.

– Время проходит быстро.

– Правда, майор?

Риторический вопрос.

– Как поживаешь, Николь?

– Стараюсь, как могу. Жизнь не всегда подарок.

– Знаю.

– Особенно с тех пор, как ушел мой Ритон.

Делестран нахмурился.

– Рак забрал его полгода назад. Проклятущая болезнь взяла над ним верх за три месяца. Вы не знали?

– Нет. Я…

– Не переживайте, майор, – перебила Николь. – Вы не сильно любили моего Ритона.

– Твоя правда, но я никогда не стану радоваться смерти человека. А вот тебе я сочувствую. Знаю, как сильно ты его любила и сколько вы пережили вместе. Не только горя и бед, но и большого счастья, какое редко кому выпадает.

– Он и года не провел на свободе. Знали б вы… Ритон сгорел за три месяца, похудел на тридцать кило. Началось с кишок, а в конце не осталось почти ничего, кроме скелета. Я не слышала от него ни одной жалобы. Ни разу! Молчал, как у вас на допросах. Мой мужчина умел страдать и умер достойно! Перед самым концом послал к черту врачей со всем их притворством и скончался у меня на руках. За грехи свои он сам расплатился, но кому-то показалось – там, наверху, – что этого мало…

Делестрана всегда впечатляла почти животная стойкость никому не интересных персонажей, с которыми сводила его профессия, – крутых парней, способных жить вопреки всему. Он считал, что все дело в генах, и невольно восхищался ими. Он слушал Николь, пытаясь вспомнить лицо Анри Вобера, красавца-мошенника родом из Ниццы. Делестран отправил на нары его с дружками за то, что, выдав себя за полицейских, они украли золотые слитки у одной пожилой пары. Он взял их «на горячем», но так и не нашел общак – добычу предыдущих двенадцати налетов. Николь тоже ничего не нашла, иначе не вернулась бы на панель после многих лет «вне профессии». Именно Вобер забрал ее в 1980-х с улицы в Ницце, выкупив у сутенера на бандитские деньги. Подозревали, что в Тулоне он взял несколько сотен тысяч франков, все, как обычно, потратил, увлекся полячкой, работавшей в известном доме недалеко от Английской набережной, и дошел до того, что выкупил ее контракт у сутенера-ливанца. Делестран знал эту историю от Вобера – тот сам ему рассказал, умолчав лишь о некоторых фактах. Тогда он утверждал, что деньги выиграл в казино в Монако: все смазливые налетчики систематически прожигали добычу, прежде чем, по их выражению, «вернуться в шахту». В Париж Вобер впервые приехал в 1990 году. Отсидел 4 года, а выйдя из тюрьмы, поклялся, что больше не попадется, и купил ювелирный магазин в 14-м округе. Потом привычка жить на широкую ногу и трудности с торговлей заставили его сняться с мели… Делестран арестовал его в конце 1990-х.

Николь повидала роскошные особняки, дома моды, звездных поваров, а потом оказалась в исходной точке, на панели: Вобер отбывал наказание, а ей надо было жить, пытаясь сохранить подобие достоинства и воспоминания о былом комфорте. Такой была ее жизнь, и она не жаловалась. А теперь живет одна.

– Ритон что-нибудь вам оставил?

– Незадолго до смерти он купил мне квартиру в Семнадцатом округе на деньги, которые отложил на старость. Нашу старость… Ладно, майор, вы ведь пришли не за тем, чтобы поговорить о моем Ритоне. Может, хватит? Человека больше нет, так чего цепляться?

– Вообще-то, я решил побеспокоить вас из-за другого человека. Вы знакомы с Жоржем Бернаром?

– Вы уже в курсе?

– Вы, похоже, тоже.

– Можно вести грешную жизнь и ходить к мессе, майор. Я была в церкви ближе к вечеру, и отец Вацлав сказал: «Нам нанесли визит полицейские!» Я не знала, что это были вы. Полагаете, его убили?

– Я ничего не полагаю, просто пытаюсь понять.

– Но вы думаете, что…

– Я пока ничего не знаю, – прервал женщину Делестран. – Я провожу расследование, увидим, куда оно меня приведет. Хочу, чтобы вы рассказали о нем. Мне нужно знать, кем он был.

Лицо Николь омрачилось. Это не было игрой, в ее жизни случилась еще одна катастрофа. Она ответила не сразу. Но потом подняла голову и смиренно улыбнулась.

– С ним все было иначе. Знаете, я пришла сюда сегодня, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Понимаете?

– Кажется, да.

Делестран увидел, как две слезинки проложили следы по напудренным щекам.

– Такая вот у меня удача! – Посмотрев на себя в зеркало, она хихикнула.

Николь не изображала ранимость. Она плакала и не могла остановиться. Делестран смотрел, как она горюет, и чувствовал неловкость. Он достал из кармана бумажный носовой платок и отдал ей, после чего деликатно отвернулся к окну.

* * *

Он не сразу привел мысли в порядок. Неужели Николь нашла в нем поддержку, человека, способного ее выслушать? Победив последние сомнения и своего рода застенчивость, она минут двадцать вспоминала, и Делестран ее не перебивал.

Николь оказалось нелегко вернуться к торговле телом после нескольких лет, прожитых в фальшивом комфорте на деньги налетчика. Как только Ритона посадили, жизнь изменилась. Она осталась без средств к существованию и не могла рассчитывать на поддержку «сообщества», с которым утратила связь. Ей повезло найти место в заведении на Пигаль. Она сидела на высоком табурете недалеко от витрины, с трудом сохраняя зазывную позу, и, с согласия хозяина, если клиент оставлял хорошие чаевые за шампанское, вела его в комнату, чтобы как следует облегчить карман бедолаги. Это напоминало Ниццу, вот только у шампанского был горький привкус.

Лет пятнадцать назад она его и увидела. Он, как и многие мужчины, в конце концов вошел…

Этот человек не был похож на других постоянных клиентов, которые встречаются с женщинами по мере необходимости. В нем присутствовали обходительность и знание правил игры. Смотрел он ласково, говорил мало, не пошел с ней в первый вечер, признавшись между двумя долгими молчаниями, что ему требуется время. Вернулся он не сразу, через месяц. Сколько раз они просто беседовали, прежде чем ей все-таки удалось отвести его в комнатку горничной на верхнем этаже дома на улице Фромантен? Сколько это продолжалось? Несколько месяцев? Год? Николь не считала – и только теперь осознала, как долго его приручала.

Николь была не из тех профессионалок, которые позволяют себе ради поддержания увлекательной беседы делиться признаниями клиентов об их сексуальных подвигах. На ней самой акт любви не оставлял следа, с ним все было по-другому. Однажды вечером он пришел, положил на стойку деньги сразу за несколько бутылок шампанского, но заказывать ничего не стал. Все всё поняли. Николь надела пальто, и они вышли на улицу. Он выглядел решительным, как перед дуэлью, но захотел выключить свет и задернуть шторы, чтобы оказаться в полной темноте. Он не хотел видеть то, что видела она. Когда его тело содрогнулось, она уловила в этом сильную боль, а следом – облегчение после долгого воздержания. Она хотела сделать для него исключение и обнять, но он отказался. Хотел остаться один в постели и лежать в темноте. Николь забрала свои вещи, оделась на лестничной площадке, попросила уходя захлопнуть дверь, вышла на улицу и вернулась на свой табурет, где и провела ночь.

Она считала, что больше никогда его не увидит, но несколько месяцев спустя раздавленный жизнью мужчина вернулся и стал бывать регулярно, не заходя в заведение, где «выставлялась» Николь. Короче говоря, они пошли кратчайшим путем, а со временем стали настоящими любовниками. Денег он, конечно же, не платил, свет стали включать все чаще, и он открылся ей. Рассказал об ужасной военной ране, о том, что был легионером, взял в руки оружие от отчаяния, чтобы бежать от женщины, своей первой любви, которая станет единственной и последней. «Вместе мы быть не могли…» – сказал он.

– В любви так часто бывает, – добавила Николь и заключила под озадаченным взглядом Делестрана: – Годы кое-чему меня научили, в том числе не питать иллюзий.

В Колвези он был серьезно ранен снайпером повстанцев во время ожесточенного боя за город. Своим спасением он обязан бельгийскому врачу, чей след ему так и не удалось найти, несмотря на упорные поиски. Он упомянул об этом всего раз. Прочитав книгу об операции «Бонито», Николь приступила к нему с вопросами, но он категорически отказался отвечать, что Николь назвала возмутительным. Этот человек участвовал в войне, освободил несколько сотен французов, взятых в заложники в Заире, проливал кровь, получил тяжелейшее ранение, а ему не то что орден Почетного легиона не вручили, но и простую военную медаль не дали.

– Зато награждают недоделанных дураков!

Николь явно взяла себя в руки.

Он больше не мог участвовать в операциях, и Иностранный легион, «его единственная семья», позаботился о нем, повысив в должности до инструктора. Он обучал молодых рекрутов, в том числе французскому языку, не ударился в запой, начал читать, и книги заменили ему войну. С Николь они встречались пять лет раз в месяц – он выбирался в Париж только ради нее – и проводили вместе весь день. Всегда ели в одном и том же ресторане, как пожилая пара, обросшая привычками, как днище корабля ракушками. А потом из тюрьмы вышел Ритон…

Они говорили об этом в самом начале. Жорж знал, что этот день настанет, и давно принял решение. Накануне они увиделись в последний раз, притворяясь, что не знают будущего. Николь хорошо помнила его взгляд, он остался с ней навсегда. Его лицо было нежным и серьезным, как у человека, жертвующего собой из чувства долга. Она не испытывала угрызений совести.

– Такой уж была наша жизнь. Это было ужасно, но и возвышенно.

* * *

Николь закончила свое печальное повествование. Она выглядела смирившейся с безжалостной судьбой, смотрела пустыми глазами, но по ее хриплому голосу все еще можно было узнать молодую проститутку, когда-то доверившуюся сотруднику уголовной полиции в самом центре Парижа апрельским вечером. В жизни полицейского, как и у его жертв, есть моменты, которые они держат при себе, боясь оказаться непонятыми. Как поделиться с другим невыразимым темным светом этих странных существ?

Делестран не сразу заговорил снова. Он не хотел давить на нее, усугубляя душевную боль, хотя жаждал узнать продолжение, уверенный, что оно обязательно будет. Почему вдруг ему захотелось сказать этой женщине что-то идущее от сердца?

– Знаешь, Николь, я всегда питал особую симпатию к таким, как ты, к проституткам. Вы зарабатываете на жизнь, раздевая мужчин, и в некотором смысле я вам завидую. У вас, если можно так выразиться, есть шанс увидеть момент истины, когда им и в голову не приходит лукавить. Мне кажется, идя к вам, они стремятся восстановить животную правду, уклонившись на миг от присущей им от природы роли человека. Вы видите то, что никому другому не дано видеть, даже их женам, тем, кто делит с ними жизнь, думая, что они все знают.

– Никто по-настоящему не знает своего мужчину, майор. Ритон никогда не обижал меня, но ангелом не был. Я не знала, чем он занимается у меня за спиной.

– Но догадывалась.

– Я ни с кем не говорю о его делишках.

– Конечно, Николь. Уверяю тебя, я пришел не за этим.

– Ну а мадам Делестран? Она-то знает своего мужа?

– В основном да. Мне так кажется. Надо поинтересоваться.

– Значит, вы женаты… И дети есть?

– Нет, это счастье мне не досталось.

– Мне тоже, и об этом я жалею больше всего на свете. Хотя, возможно, всё к лучшему.

Этого момента Делестран и ждал, чтобы продолжить разговор.

– А у Жоржа были дети?

– Любопытно, что вы об этом спросили. Вам что-нибудь известно?

Делестран заметил во взгляде Николь тревогу, даже подозрительность. Она ответила вопросом на вопрос, и это выглядело как защита.

– Нет. Спрашиваю только потому, что он мне интересен.

– И что вы хотите узнать?

Еще один вопрос…

– Все остальное, Николь. Уверен, вы увиделись снова.

Она ответила не сразу, даже отвернулась, чтобы подумать, нахмурилась и наморщила лоб – видимо, тема оставалась для нее болезненной.

– Николь, вы ведь встретились снова, так? Ты даже отрекомендовала его отцу Вацлаву.

– Да. Да, встретились, – наконец признала она с тяжелым вздохом. – Но не подумайте ничего такого. Прошло лет десять, известий от него не было, жизнь шла своим чередом. И все же… Я уверена, что он думал обо мне, как и я о нем. Но что вы хотите – такова жизнь! Мы терпели, говорили себе, что, возможно, однажды, перед самым концом…

– К тому же был Ритон.

– Да, Ритон… Не знаю, повезло мне с ним или нет – впрочем, как и с остальными. От тени к свету и обратно, без нюансов… Пришлось смириться. Я снова случайно встретила Жоржа здесь, два или три года назад. Из-за вас Ритон снова оказался в тюрьме. Не подумайте, что я виню вас, майор, мне известны правила игры. Вы хоть вели себя прилично, не то что его дружки, которых он не сдал, а они бросили меня на произвол судьбы. Я больше не могла работать в доме и начала свой бизнес. Нашлось несколько добрых душ, их денег хватало, чтобы каждый месяц отправлять немного Ритону и содержать себя… Я глазам своим не поверила, когда увидела Жоржа. Узнала сразу, хотя он был уже не тот. Напоминал бродягу. Он, кстати, меня не узнал. Шел по улице, опустившийся, скрючившийся, знаете, как старый пес, оставшийся без хозяина. Больше всего поразила меня не его одежда, не раны, нанесенные жестоким временем, а взгляд сломленного человека. Вы знаете, это был шок. Шок от новой встречи. Шок от искаженного страданием лица. Если б я не знала его раньше, подумала бы о старике, идущем на встречу со смертью. Он был воином, но сложил оружие – в прямом и переносном смысле.

Николь вдруг умолкла и уставилась на полицейского.

– Сказать, что я чувствовала в тот момент? Жалость. Единственный раз в жизни я почувствовала жалость к мужчине. И не к моему изъеденному раком Ритону. К Жоржу.

Момент был болезненный, но Николь сумела сохранить достоинство, в чем Делестран постарался ей помочь.

– Итак, вы снова встретились?

– Да, я не могла позволить ему пройти мимо, не сказав ни слова. Вам случалось пересекаться с людьми из прошлого, которыми вы дорожили?

– Да, как и всем остальным.

– В этот раз все было иначе. Странно. Требовалось так много рассказать друг другу, а мы никак не находили слов, но за нас говорило молчание. В конце концов он узнал меня, но я поняла: что-то в нем умерло. Окончательно. Глаза больше не блестели. Я предложила выпить кофе, он отказался – без объяснений, только сказал: «Это мило, Николь, спасибо, но нет». Я сразу поняла, что торопить его нельзя. Он пообещал вернуться – и не обманул. Мне пришлось заново приручать его. У меня слабость к дикарям, майор… А уж если они загнаны в угол, я собой не владею!

Делестран ответил ей улыбкой большого ребенка, невероятно проницательного и сохранившего любовь к шалостям.

* * *

Они встречались регулярно, но в привычку это не входило, бал правил случай: то на скамейке в саду Тюильри, где она находила его с книгой в руке, то на ее тротуаре. Понадобилось время, чтобы узнать причину его переезда в Париж. Он ночевал в гостиничных номерах, сдаваемых на неделю, и все время бродил по улице в поисках… кого-то. Позже Жорж признался Николь, почему так себя ведет. Делестран слушал, и перед ним возникали образы. Он видел застывший взгляд мертвых глаз этого человека, шрам от боевого ранения, подвал, служивший домом, горы книг, сложенных в перегородки, и то письмо, о котором Николь тоже знала.

Он получил его через год после смерти матери. Выйдя в отставку, вернулся домой, чтобы заботиться о ней, не желая, чтобы она закончила свои дни в доме престарелых. Бросил бы он все, будь мать жива? Николь задала вопрос и не получила ответа. Письмо стало отправной точкой. Он все продал и уехал в Париж. Николь стало известно, кто написал письмо и то, что эта женщина значила для Жоржа Бернара.