Иэн Рэнкин

Музыка под занавес

Граница всегда пролегает Где-то неподалеку. И никакие преграды не в силах сдержать полночь. Норман Маккейг Номер в отеле на двенадцатом этаже
Мой отец говорил: когда в твою дверь стучит полиция, ты сразу понимаешь, кто это, — и он был прав. Этот стук звучит как глас свыше, пробуждая в каждом, кто его слышит, глубокое чувство вины. Эндрю О\'Хейген Будь со мной рядом
15 ноября 2006 года. Среда

День первый

1

Девушка вскрикнула только один раз, но этого хватило — ее услышали. Когда пожилая супружеская пара добралась до угла Реберн-вайнд, она стояла на земле на коленях, закрыв ладонями лицо. Плечи ее тряслись от рыданий. Мужчина несколько мгновений разглядывал распростертый на мостовой труп, потом сделал движение рукой, словно собираясь заслонить ладонью глаза жены, но та уже отвернулась. Тогда он достал мобильник и позвонил в полицию.

Прошло добрых десять минут, прежде чем на место происшествия прибыла полицейская машина. Несколько раз девушка порывалась уйти, но мужчина принимался гладить ее по плечу, успокаивал и объяснял, что ей необходимо остаться. Его жена, словно не чувствуя холода, молча сидела на каменном бордюре. Настоящих заморозков, правда, еще не было, но ноябрь в Эдинбурге выдался на редкость холодным.

Улица Кинг-стейблз-роуд не относилась к оживленным городским магистралям: знак, запрещающий сквозное движение, не позволял водителям использовать эту дорогу, чтобы попасть с Грассмаркет на Лотиан-роуд. По ночам здесь и вовсе было безлюдно: с одной стороны к Кинг-стейблз-роуд примыкало старинное кладбище, другую сторону занимали многоэтажная автомобильная парковка и несколько складов. Немногочисленные уличные фонари почти не давали света, и редкие прохожие, попав на Кинг-стейблз-роуд в темное время суток, невольно ускоряли шаг, торопясь добраться до более оживленных кварталов. Пожилые супруги оказались здесь в столь поздний час только потому, что присутствовали на предрождественском концерте в расположенной неподалеку церкви Святого Катберта, где проходил сбор денег для детской городской больницы. На благотворительной распродаже в церкви женщина приобрела венок из остролиста, который валялся теперь на мостовой слева от трупа. Глядя на него, муж не мог не подумать, что, окажись они на Кинг-стейблз минутой раньше или минутой позже, никакого крика они бы не услышали и ехали бы сейчас домой в теплой машине, слушали музыку, а венок преспокойно лежал бы на заднем сиденье.

— Я хочу домой!.. — жалобно повторяла девушка в промежутках между всхлипами. — Я хочу домой!

Она уже стояла во весь рост, но на ее коленях остались грязь и несколько царапин. Глядя на ее ноги, мужчина решил, что юбка у нее слишком короткая, а джинсовая куртка вряд ли способна служить защитой от ночного холода. Потом он перевел взгляд на лицо девушки, и оно показалось ему знакомым. На мгновение мужчина задумался, не одолжить ли ей свое пальто, но эта мысль пропала так же быстро, как появилась. Вместо этого он еще раз напомнил девушке о необходимости оставаться на месте до приезда представителей власти. В следующее мгновение по их лицам скользнули блики мертвенного голубого света — из-за угла показалась полицейская машина с включенными проблесковыми маячками.

— Ну, вот и полиция, — удовлетворенно сказал мужчина и снова обнял девушку за плечи, словно желая утешить, но встретил удивленный взгляд жены и убрал руку.

Полицейская машина остановилась, синие огни на ее крыше продолжали мигать, двигатель оставался включенным. Из машины вышли двое констеблей в форме, но без фуражек. У одного из них в руке был большой черный фонарь. Переулок Реберн-вайнд круто уходил от Кинг-стейблз-роуд вверх, к перестроенным под жилье и гаражи конюшням, где когда-то размещался королевский конный двор. В гололед этот склон становился довольно опасным.

— Может быть, он поскользнулся и разбил голову? — предположил мужчина. — Или ночевал под открытым небом. Выпил лишку, и вот…

— Благодарю вас, сэр, — перебил один из полицейских, хотя, судя по его тону, никакой благодарности он не испытывал. Его напарник включил фонарь, и мужчина увидел, что вокруг тела собралась довольно большая лужа крови. Кровь виднелась и на одежде, и на руках жертвы, но больше всего ее было на лице и в волосах.

— Беднягу кто-то здорово избил, — заметил первый полицейский. — Хотя он, разумеется, мог упасть несколько раз.

Его более молодой напарник поморщился. Он было присел, чтобы получше рассмотреть тело, но сразу выпрямился.

— Чей это венок? — спросил он.

— Моей жены, — ответил мужчина.

Впоследствии он долго гадал, почему ему не пришло в голову просто сказать «мой».



— Джек Пэлэнс, — сказал инспектор уголовного розыска Джон Ребус.

— Я же сказала — никогда о нем не слышала.

— Он — известный киноактер.

— Тогда назови хоть один фильм с его участием.

— Загляни в его некролог в «Скотсмене»: там все написано.

— Тогда ты тем более должен знать, в каком фильме я могла его видеть. — Сержант уголовного розыска Шивон Кларк выбралась из машины и с грохотом захлопнула дверцу.

— Пэлэнс играл плохих парней во многих вестернах, — продолжал настаивать Ребус.

Шивон предъявила патрульным удостоверение и взяла у младшего констебля фонарь. Группа экспертов-криминалистов была уже в пути. Несмотря на поздний час, вокруг места происшествия начали собираться зеваки, привлеченные светом полицейских мигалок.

Сегодня Шивон и Ребус допоздна засиделись в Гейфилдском участке, пытаясь сколотить из разрозненных фактов некое подобие версии, которая помогла бы им продвинуться в расследовании одного висяка. Фактов было немного, поэтому, когда поступил срочный вызов, они только обрадовались передышке. На место преступления детективы отправились в астматически кашлявшем «саабе» Ребуса, из багажника которого инспектор как раз доставал полиэтиленовые бахилы и перчатки из тонкого латекса. Крышка багажника никак не хотела захлопываться, но с десятой примерно попытки Ребус наконец-то с ней сладил.

— Пора продавать эту рухлядь, — пожаловался он в пространство.

— Кому она нужна? — отозвалась Шивон, натягивая перчатки. — Слушай, я, кажется, видела в багажнике туристские ботинки, — добавила она, не дождавшись ответа. — Или я ошиблась?

— Им столько же лет, сколько машине, — пробормотал Ребус, направляясь к трупу.

Некоторое время детективы молчали, внимательно осматривая тело и тротуар вокруг него.

— Кто-то его прикончил, — заключил Ребус после непродолжительного раздумья и повернулся к одному из констеблей. — Как тебя зовут, сынок?

— Гудир, сэр. Тодд Гудир.

— Ты когда-нибудь слышал про Джека Пэлэнса, Тодд?

— Это не он играл в «Шейне»?

— Молодчина, сынок. Это надо же, с такими познаниями — и до сих пор в патрульных!

Напарник Гудира усмехнулся.

— Дайте ему хоть полшанса, и Тодд от вас не отвяжется.

— Это почему? — подала голос Шивон.

Старший констебль, который был как минимум на пятнадцать лет старше и чуть не втрое толще своего напарника, снова ухмыльнулся.

— Работа ногами не для него. Наш Тодд грезит об отделе уголовного розыска.

Гудир не обратил на эти слова никакого внимания. В руке он уже держал потрепанный блокнот.

— Может быть, начнем снимать показания? — предложил он.

Ребус еще раз окинул взглядом место происшествия. Пожилые супруги сидели на бордюре и держали друг друга за руки. Девушка — совсем еще подросток — прислонилась к ближайшей стене, обхватив себя руками за плечи. Ее трясло. Несколько зевак, осмелев, приблизились еще на несколько шагов.

— Будет гораздо лучше, если вы заставите этих людей отойти, пока мы не огородили место преступления, — сказал Ребус. — Доктор сейчас подъедет.

— Но… пульса нет, — возразил Гудир. — Я проверял.

Ребус окинул его неприязненным взглядом.

— Говорил я тебе, им это не понравится, — заметил старший патрульный и еще раз усмехнулся.

— На месте преступления лишние следы ни к чему, — пояснила Шивон, показывая свои бахилы и руки в перчатках.

Гудир смутился.

— Врач в любом случае должен подтвердить факт смерти, — добавил Ребус официальным тоном. — А пока его нет, попробуйте-ка уговорить этих людей убраться отсюда.

— Профессиональные вышибалы — вот кто мы такие, — сообщил старший патрульный своему напарнику, делая шаг к группе зевак.

— Если они — профессиональные вышибалы, значит, мы участвуем в профессиональном шоу, — пробормотала Шивон, снова склоняясь над трупом. — А одет он совсем не как бродяга, — добавила она. — Вполне приличный джентльмен.

— Посмотри, может, найдешь какие-нибудь документы.

Присев возле трупа, Шивон провела рукой в перчатке по карманам брюк и пиджака убитого.

— По-моему, ничего нет, — сказала она.

— А как насчет сочувствия?

Шивон бросила на него быстрый взгляд.

— Хотела бы я знать, сэр, расстанетесь ли вы с вашей вечной иронией, когда получите золотые часы с памятной надписью?

Ребус в ответ только вздохнул. Истинная причина, по которой они с Шивон в последнее время так часто задерживались на службе, состояла в том, что ему оставалось десять дней до пенсии, и им нужно было закончить кое-какие дела, кое-что уточнить, подчистить некоторые мелочи.

— Что же произошло? — проговорила Шивон, заполняя наступившую паузу. — Быть может, обычное ограбление, обернувшееся трагедией?

Ребус пожал плечами. Ему казалось, что здесь не все так просто, но он пока не мог объяснить — почему. В луче фонаря, который Шивон снова направила на труп, он разглядел кожаную куртку, вышитую рубашку, которая когда-то, похоже, была голубой, вылинявшие джинсы, подпоясанные черным кожаным ремнем, и черные замшевые туфли. Насколько Ребус мог видеть, лицо погибшего покрывали морщины, а волосы уже начали седеть. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим, рост — примерно пять футов и десять дюймов. Ни часов, ни каких-либо украшений на теле не было. Неожиданно Ребус задумался, сколько трупов он повидал за тридцать с лишним лет службы в полиции. Тридцать? Сорок?.. Что ж, неполные две недели, и он сможет забыть этого беднягу, и оно, пожалуй, к лучшему. Он уже заметил, что в последнее время Шивон Кларк держит себя с ним как-то не очень естественно: казалось, она постоянно пребывает в напряжении, и Ребус полагал, что знает причину. Ей давно хотелось, чтобы напарник отправился на пенсию, потому что только после этого Шивон могла бы доказать всем, что она и сама что-то может и чего-то стоит.

Ребус поднял голову и увидел, что Шивон глядит на него. На мгновение ему показалось, что она прочла его мысли, и он поспешил улыбнуться.

— Я еще не умер, Шивон, — проговорил он, поворачиваясь к фургону передвижной криминалистической лаборатории, который как раз остановился неподалеку.



Дежурному полицейскому врачу понадобилось меньше минуты, чтобы констатировать смерть. Криминалисты перегородили бело-синей лентой въезд и выезд с Реберн-вайнд, установили осветительные приборы и полотняные экраны, так что зеваки больше не видели ничего, кроме движущихся в свете прожекторов силуэтов. Вслед за экспертами Ребус и Шивон тоже облачились в одноразовые комбинезоны. Тем временем подъехали фотографы и труповозка. Откуда-то появились пластиковые стаканчики с горячим чаем, над которыми поднимались язычки пара. Издалека доносился приглушенный вой полицейских сирен (эти машины спешили в другие места), на Принсес-стрит раздавались пьяные выкрики, на кладбище рядом с церковью ухала сова. Под этот аккомпанемент констебли взяли у свидетелей предварительные показания, и теперь Ребус просматривал сделанные записи. Констебли стояли рядом. К этому времени он уже знал, что старшего из них зовут Билл Дайсон.

— Говорят, вы уходите, — сказал Билл.

— В следующие выходные мой последний день, — отозвался Ребус. — Да вы, похоже, и сами на подходе.

— Мне осталось семь с половиной месяцев, — охотно подтвердил старший констебль. — Я уже подыскал себе неплохую работенку — буду работать в такси. — Он вздохнул. — Уж не знаю, как Тодд без меня управится.

— Буду стараться, сэр, — тотчас отозвался Гудир.

— Уж этого у тебя не отнимешь, ты у нас малый старательный, — ухмыльнулся Дайсон.

Ребус попытался сосредоточиться на чтении. Девицу, которая нашла труп, звали Нэнси Зиверайт. Ей было семнадцать лет, и, по ее словам, она возвращалась домой от подруги. Подруга жила на Грейт-Стюарт-стрит, а сама Нэнси — на Блэр-стрит, неподалеку от Каугейт. Школу она уже закончила и в настоящее время была безработной, хотя и надеялась когда-нибудь поступить в колледж, чтобы учиться на стоматологическую медсестру. Ее показания записывал Гудир, и Ребус невольно, но с удовольствием отметил: почерк у младшего констебля был аккуратным и четким, к тому же он ухитрился зафиксировать изрядное количество подробностей. Вот уж действительно, старательный малый!.. Блокнот Билла Дайсона выглядел значительно хуже. Торопливые, неразборчивые каракули красноречиво свидетельствовали о том, с каким нетерпением Билл ждет, чтобы прошли оставшиеся ему семь с половиной месяцев. Только призвав на помощь интуицию, Ребус сумел с грехом пополам выяснить, что пожилых супругов зовут Роджер и Элизабет Андерсон и что проживают они на южной окраине Эдинбурга на Уэст-Фрогстон-роуд. Их телефонный номер Дайсон все-таки записал, но никаких сведений о возрасте и роде занятий Ребус не обнаружил. Вместо этого он не без труда разобрал фразы «просто прох. мимо» и «вызв. полиц.».

Блокноты патрульным Ребус вернул без комментариев — в любом случае свидетелей предстояло допрашивать еще раз. Но это будет потом, а пока… Ребус бросил нетерпеливый взгляд на часы, гадая, когда удастся произвести вскрытие. Не имея результатов аутопсии, они мало что могли сделать.

— Скажите свидетелям, что они могут быть свободны.

— Девчонка, мне кажется, еще не пришла в себя, — отозвался Гудир. — Может быть, стоит отвезти ее домой?

Ребус кивнул и повернулся к Дайсону:

— А как себя чувствуют остальные двое?

— По-моему, нормально. — Патрульный слегка пожал плечами. — У них тут неподалеку машина. На Грассмаркет.

— Они что, любители ночного шопинга?

— Нет. Кажется, они были на предрождественском концерте в церкви Святого Катберта.

— Я бы не спрашивал, если бы вы удосужились это записать, — строго сказал Ребус, но, пристально глядя в лицо констеблю, он без труда угадал вопрос, который тому хотелось задать: «А на черта это нужно?» Тем не менее констебль не рискнул произнести вслух ничего подобного, пока инспектор мог его услышать.

Шивон Ребус обнаружил в фургоне экспертной лаборатории, где она разговаривала со старшим группы криминалистов. Сегодня это был Том Бэнкс, для близких друзей — Томми. Кивнув Ребусу в знак приветствия, Томми поинтересовался, приглашен ли он на отвальную.

— Не понимаю, почему вам всем так не терпится проводить меня на заслуженный отдых, — проворчал Ребус.

— Ничего удивительного… — Томми подмигнул. — Это будет то еще зрелище! Я почти уверен — высшее полицейское начальство в полном составе явится на твои проводы с осиновыми кольями, чтобы ты, не дай бог, не восстал из могилы. Ну и конечно, всегда приятно выпить на халяву. Правда, Шивон говорит, ты так подтасовал расписание, что твоя последняя смена выпала на субботу. Уж не затем ли, чтобы не нужно было тратиться на отвальную?

— Это получилось случайно, — уверил его Ребус. — Чайку не осталось?

— Полчаса назад ты заявил, что не будешь пить эти помои, — поддразнил его Бэнкс.

— Так ведь это было полчаса назад!

— У нас так: кто не успел, тот опоздал, Джон.

— Я как раз спрашивала, — вмешалась Шивон, — не обнаружил ли Том и его ребята что-нибудь интересненькое для нас.

— И он наверняка ответил, что нам нужно набраться терпения.

— Примерно так, — согласился Томми, просматривая поступившее на его мобильный телефон текстовое сообщение. — Поножовщина у паба на Хаймаркет, — пояснил он.

— Да-а, веселенький выдался вечер, — заметила Шивон и, повернувшись к Ребусу, добавила: — Врач считает, что жертву оглушили и, возможно, насмерть забили ногами. По его словам, девять шансов против одного, что причина смерти — многочисленные удары тупым тяжелым предметом.

— Ну, я с ним спорить не буду. — Ребус вздохнул.

— А я тем более, — кивнул Томми, потирая переносицу. — Кстати, — добавил он, поворачиваясь к Ребусу, — знаешь, кто этот молодой констебль? — И он кивком указал на Тодда Гудира, который помогал Нэнси Зиверайт забраться в патрульную машину. Билл Дайсон, видимо осваиваясь со своей будущей гражданской профессией, сидел за рулем.

— Никогда его раньше не видел, — признался Ребус. — А что?

— Мне казалось, ты должен хорошо знать его деда… — Бэнкс не договорил, давая Ребусу возможность самому догадаться. Тому, впрочем, не потребовалось много времени.

— Он что, внук Гарри Гудира?

Бэнкс молча кивнул. Шивон это имя ничего не говорило, поэтому она тотчас спросила, кто такой этот Гарри Гудир.

— Это очень старая история, — ответил Ребус.

Эти слова ничего не проясняли, что, впрочем, было вполне в его стиле.

2

Ребус отвозил Шивон домой, когда ей на мобильник позвонили из городского морга. Пришлось разворачиваться и ехать обратно на Каугейт. Там Ребус припарковался рядом с неприметным белым фургоном, стоявшим у приемного покоя, и первым вошел внутрь, показывая дорогу.

Сегодняшняя ночная смена в морге состояла всего из двух человек. Один — крепкий сорокалетний мужчина, похожий на бывшего заключенного: из-за воротника его рабочего халата виднелась выцветшая синяя татуировка, поднимавшаяся почти до половины шеи. Ребусу потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что татуировка изображает что-то вроде змеи. Второй санитар был намного моложе — неуклюжий худой парень в очках.

— Как я понимаю, — обратился к нему Ребус, — это ты — любитель поэзии?..

— У нас его прозвали Лордом Байроном, — проговорил старший из мужчин неприятным, скрипучим голосом.

— Я почему его и узнал… — заторопился молодой санитар. — Только вчера я был на вечере, где он читал свои стихи… то есть уже позавчера, — поправился он, поглядев на часы. Это движение напомнило Ребусу, что полночь уже миновала. — И он был одет в точности как сейчас.

— Ну, опознать его по лицу довольно сложно, — скептически заметила Шивон.

Молодой человек согласно кивнул.

— И тем не менее… К тому же я хорошо запомнил его прическу… и куртку. И ремень в джинсах.

— Так как же его звали? — спросил Ребус.

— Федоров. Александр Федоров. Он русский, поэт. У меня в подсобке лежит книжка с его автографом. Он сам мне ее надписал.

— Теперь она, должно быть, стоит целую кучу бабок, — заметил старший санитар, проявляя неожиданный интерес к поэзии.

— Не мог бы ты ее принести? — попросил Ребус.

Молодой санитар по прозвищу Лорд Байрон с готовностью кивнул и, повернувшись, вышел. Ребус молча созерцал ряды металлических дверец многосекционного холодильника.

— Где он лежит?

— В третьем отсеке. — Санитар с татуировкой постучал костяшками пальцев по нужной дверце.

Ребус заметил, что в специальные пазы на ней уже вставлена карточка с датой и временем, но без указания имени.

— Я думаю, Лорд Байрон не ошибся, он у нас парень башковитый.

— И давно он здесь работает?

— Месяца два… По-настоящему его зовут Крис Симпсон.

— Как вы думаете, когда сделают вскрытие? — вставила Шивон.

— Как только патологоанатомы соизволят появиться.

Ребус взял со стола свежий выпуск «Ивнинг ньюс» и стал рассеянно его просматривать.

— Не везет «Сердцам»,^[1] — сказал санитар. — Присли выперли из капитанов, да и постоянного тренера у них тоже нет как нет.

— Сержант Кларк болеет за другую команду, — ответил Ребус и, подняв газету, показал Шивон первую страницу. В Пилриг-парке неизвестные напали на подростка-сикха и отстригли ему косичку.

— Скинхеды орудуют, — вздохнула Шивон. — Слава богу, не наш район.

Позади раздался звук шагов, и все трое обернулись, но это был всего лишь Крис Симпсон, который держал в руках тоненькую книжицу в твердом переплете. Ребус нетерпеливо шагнул к нему и, завладев книгой, повернул ее так, чтобы рассмотреть фотографию на задней стороне обложки. С фотографии на него глядело худое, неулыбчивое лицо.

Ребус показал книгу Шивон, но та только пожала плечами.

— Куртка та же самая, — сказал Ребус. — А на шее какая-то цепочка.

— На вечере, когда Федоров читал свои стихи, цепочка была на нем, — подтвердил Симпсон.

— А на парне, которого доставили к вам сегодня вечером?

— Не было. Я бы заметил. Вероятно, они ее забрали… ну, те, кто на него напал.

— Или все-таки не он?.. Сколько времени Федоров пробыл в Эдинбурге?

— Я не знаю точно. Насколько мне известно, он приехал, потому что получил в университете что-то вроде преподавательского гранта. В России Федоров не живет уже несколько лет — по политическим причинам, как мне помнится. Во многих стихотворениях он называет себя изгнанником.

Ребус не торопясь перелистывал страницы. Книга была на английском; она называлась «Астапово-блюз» и содержала стихотворения, озаглавленные «Раскольников», «Леонид», «Помни ГУЛАГ» и так далее.

— Что означает это название — «Астапово-блюз»? — спросил Ребус у Симпсона.

— Астапово — это железнодорожная станция, где скончался великий Толстой.

Старший санитар усмехнулся:

— Я же говорил, что Байрон — парень башковитый!

Ребус протянул книгу Шивон. Та открыла ее на титульном листе и прочла сделанную размашистым почерком дарственную надпись, в которой автор советовал «дорогому Крису» «хранить веру, которую я храню и которую потерял».

— Что он имел в виду? — поинтересовалась она.

— Я сказал, что тоже хотел бы стать поэтом, а он ответил: это означает, что я им уже стал. Я думаю, Федоров имел в виду, что верит в поэзию, но утратил веру в свою страну. — При этих словах Крис слегка покраснел.

— А где именно проходил вечер? — спросил Ребус.

— В Шотландской поэтической библиотеке, неподалеку от Кэнонгейта.

— На вечере он был один или, может быть, с женой, с издателем?

Симпсон неуверенно покачал головой:

— Я не знаю точно. Вообще-то Федоров настоящая знаменитость. Говорили даже, что он может получить Нобелевскую премию.

Шивон захлопнула книгу.

— Мы всегда можем обратиться в русское консульство, — заметила она.

Ребус медленно кивнул. Снаружи донесся шум мотора — к моргу подъезжала какая-то машина.

— Кажется, кто-то из наших профессоров наконец проснулся! — встрепенулся старший санитар. — Идем, Байрон, нужно подготовить секционный зал.

Крис потянулся за своей книгой, но Шивон прижала ее к себе.

— Вы не против, если я пока оставлю ее у себя? — спросила она. — Обещаю, что не стану продавать ее через интернет-аукцион!

Молодой человек, похоже, был не очень доволен подобным оборотом, но напарник снова напомнил ему, что их ждет работа. Шивон тем временем убрала книгу в карман куртки, и Симпсону пришлось смириться.

Несколько мгновений спустя входная дверь распахнулась, и Ребус увидел входящего в морг профессора Гейтса с припухшими со сна глазами. Следом за ним шел второй патологоанатом, доктор Керт. Эти двое работали вместе так часто, что иногда Ребус думал о них как об одном человеке. Трудно было поверить, что за пределами секционного зала эти двое вели каждый свою — и весьма достойную — жизнь.

— Привет, Джон, — сказал Гейтс, протягивая Ребусу руку, которая показалась детективу такой же ледяной, каким был воздух в комнате. — Ну и холодина! А-а, сержант Кларк… Вижу, вы тоже здесь? Ждете момента, чтобы выйти из тени своего учителя?

Шивон мгновенно ощетинилась, но ничего не сказала. Не было никакого смысла спорить и доказывать, что она — пусть пока только в собственных мыслях — давно вышла из тени Ребуса и представляет собой самостоятельную боевую единицу. Сам Ребус лишь ободряюще улыбнулся ей и обменялся рукопожатием с доктором Кертом. Лицо у того было серым, словно обмороженным, но холод в данном случае был ни при чем: примерно одиннадцать месяцев назад у Керта заподозрили рак. Тревога, к счастью, оказалась, ложной, но с тех пор эксперт так и не оправился, хотя отказ от курения, безусловно, пошел ему на пользу.

— Как поживаешь, Джон? — поинтересовался Керт, и Ребус подумал: ему следовало первым задать этот вопрос, однако он только кивнул, давая знать, что все в порядке.

— Предлагаю пари, — заявил профессор Гейтс, поворачиваясь к своему коллеге. — Спорим, что клиент на полке номер два?

— На полке номер три, профессор, — поправила Шивон. — Мы предполагаем, что погибший — известный русский поэт.

— Уж не Федоров ли? — удивился Керт, слегка приподняв бровь.

Шивон показала ему вынутую из кармана книгу, и бровь подскочила выше.

— Никогда бы не подумал, что вы так хорошо знакомы с современной поэзией, профессор, — ухмыльнулся Ребус.

— Так-так… — Гейтс покачал головой и нахмурился. — Нас что, ждут дипломатические осложнения? И что нам искать — следы от укола отравленным зонтиком или еще что-нибудь?

— Похоже, его избил и ограбил какой-то псих, — объяснил Ребус. — Разве только вам известен яд, от которого слезает кожа на лице.

— Некротический фасцит, — пробурчал Керт.

— Возникающий вследствие запущенного стрептококкового нагноения, — тотчас добавил Гейтс. — Я только не уверен, что мы в нашей практике когда-либо сталкивались с подобными случаями. — Он произнес эти слова таким тоном, что Ребусу показалось: патологоанатом глубоко разочарован упомянутым обстоятельством.



Полицейский врач оказался прав — смерть наступила в результате множественных ударов тупым тяжелым предметом. Ребус размышлял об этом, сидя в полной темноте в собственной гостиной. Свет он зажигать не стал — только достал пачку сигарет и закурил. Антитабачная кампания в стране шла полным ходом: правительство уже изгнало сигареты из офисов, пабов и других общественных мест и, кажется, собиралось запретить курение даже дома. Ребус не знал только, как оно собирается этого добиться.

Из проигрывателя компакт-дисков доносилась негромкая музыка. Композиция Джона Хайатта называлась «Подними каждый камень». Именно этим Ребус и занимался все тридцать лет своей полицейской карьеры, только, в отличие от Хайатта, который возводил из камней стену, он ворочал булыжники и заглядывал в щели, надеясь найти под ними разгадку очередной мрачной тайны. Интересно было бы знать, подумалось ему, есть ли что-то поэтическое в подобной интерпретации песни Хайатта и какие стихи написал бы русский поэт, если бы что-то подобное пришло ему в голову.

Александр Федоров… Они с Шивон все же позвонили в русское консульство, но там никто не отвечал — даже автоответчик, поэтому в конце концов они решили, что на сегодня хватит и им пора по домам. Пока шло вскрытие, Шивон задремала — к немалому раздражению профессора Гейтса, но Ребус знал, что это его вина. Слишком часто он допоздна задерживал напарницу в участке, пытаясь раздуть в ней хотя бы искорку интереса к одному из давних, нераскрытых дел, которые по-прежнему не давали ему покоя и которых, как он надеялся, он не забудет…

После вскрытия Ребус отвез Шивон домой и только потом поехал к себе в Марчмонт по пустынным предрассветным улицам Эдинбурга. С трудом отыскав место для парковки, Ребус поднялся к себе в квартиру. Одно окно в гостиной было с эркером — именно там стояло любимое кресло Ребуса. Еще по дороге домой он пообещал себе, что сегодня ночью будет спать как все люди, в спальне, однако так и не добрался до нее, благо запасное одеяло хранилось за диваном в гостиной. Была у него и бутылка виски — восемнадцатилетней выдержки «Хайленд-парк», которую он купил в предыдущие выходные и в которой еще оставалось несколько хороших глотков. Виски, сигареты, немного любимой музыки… Когда-то все это и утешало, и успокаивало его, но сегодня Ребус не мог не задаться вопросом, будут ли действовать эти испытанные средства, когда у него не будет больше работы.

Что, кроме работы, у него есть?

Дочь, которая жила в Англии с преподавателем колледжа.

Вывшая жена, которая переехала в Италию.

Несколько любимых пабов.

Ребус сомневался, что, выйдя на пенсию, он сможет водить такси или проводить предварительный допрос свидетелей для адвокатов защиты. Вряд ли сможет он, как некоторые, переехать в Марбелью, Флориду или в Болгарию, чтобы, так сказать, начать с чистого листа. Кто-то из его бывших коллег вложил пенсионные сбережения в недвижимость и делал деньги, сдавая квартиры студентам. Один знакомый старший инспектор даже сумел неплохо на этом подзаработать, однако Ребусу представлялось, что это занятие не для него. Напоминать студентам-квартиросъемщикам о необходимости своевременно убирать в квартирах и бранить за прожженные сигаретами ковры?.. Нет уж, увольте…

Но что ему остается?

Заняться спортом?

Ни под каким видом!

Завести хобби, придумать себе занятие, которое поможет скоротать время?

Но разве сейчас он не знает, чем заняться на досуге? А как же кресло, виски, музыка?..

— Что-то ты сегодня разворчался, Джон, — вслух проговорил Ребус и усмехнулся.

Он знал, что на олимпиаде по брюзжанию мог бы без труда завоевать для Шотландии золотую медаль. Да, предвкушение «счастливых пенсионных денечков» не добавляло ему хорошего настроения, но он, по крайней мере, был жив, хотя уже давно мог оказаться в морге, на полке номер три или любой другой. Мысленно Ребус перебрал всех, с кем сталкивала его полицейская судьба и кто без колебания свел бы с ним счеты. Большинство из этих людей находились сейчас в тюрьме или психиатрических лечебницах. Что ж, ему повезло — в отличие от Федорова. Гейтс, проводивший вскрытие, так и сказал: «Это не было хладнокровным избиением. Внезапная вспышка ярости или что-то в этом духе… Кого-то этот парень сильно разозлил». — «Я бы сказал, что нападавшим двигала ненависть, — поддакнул Керт. — Возможно, кстати, что преступников было несколько».

И Ребус мысленно согласился с обоими. Он и сам подумал, что им, скорее всего, следует искать не одного преступника, а целую банду. По свидетельству патологоанатомов, Федорова ударили сзади по затылку молотком, бейсбольной битой, налитой свинцом дубинкой или чем-то подобным. Ребус был склонен считать, что этот первый удар, проломивший несчастному череп, и был самым сильным. После него Федоров сразу потерял сознание и упал. Так почему же нападавшие — или нападавший — не остановились на этом, а продолжали избиение, хотя оглушенный поэт уже не представлял для них никакой опасности? Как сказал Гейтс, обычный грабитель не стал бы этим заниматься. Вместо того чтобы добивать жертву, он быстренько обшарил бы карманы в поисках ценностей и удрал. Ценности при пострадавшем имелись: на пальце обнаружился след от кольца, с руки пропали часы, а с шеи — цепочка, о чем свидетельствовала небольшая ссадина на коже.

«На месте ничего не нашли?» — поинтересовался Гейтс, вооружаясь дисковой пилой для распиливания ребер.

Ребус отрицательно покачал головой. Почему Федорова прикончили, продолжал размышлять он. Быть может, поэт пытался сопротивляться, чем разозлил нападавших? Или это было убийство на национальной почве? Скажем, кому-то не понравился его иностранный акцент…

«Убитый плотно поужинал, — сообщил Гейтс, вскрыв брюшную полость. — Карри под острым индийским соусом, если не ошибаюсь. И запил пивом. А может быть, опрокинул рюмочку-другую виски или бренди. Как вам кажется, доктор Керт?»

«Почти наверняка, коллега», — согласился второй патологоанатом.

Вскрытие шло своим чередом. Шивон клевала носом, а Ребус, сидя рядом с ней, следил за работой патологоанатомов и прислушивался к их замечаниям. Костяшки пальцев не сбиты, под ногтями ни частиц кожи, ни волокон одежды — ничего, что указывало бы на ожесточенную борьбу. Одежда была самой обыкновенной — такой ширпотреб можно купить в любом магазине любой из розничных сетей. Ее, разумеется, следовало отправить на более тщательную экспертизу, но Ребус сомневался, что это что-нибудь даст.

Отмытое от крови лицо мертвеца куда больше походило на портрет на обложке книги. Воспользовавшись тем, что Шивон все-таки задремала, Ребус вынул у нее из кармана книгу и обнаружил на обложке краткую биографию поэта. Александр Федоров родился в 1960 году в Ждановском районе Москвы, работал преподавателем литературы в одном из высших учебных заведений, получил несколько литературных премий и наград, является автором шести поэтических сборников для взрослых и одной книжки детских стихов.

Сейчас, сидя в своем кресле у окна, Ребус попытался вспомнить, какие индийские рестораны расположены поблизости от Кинг-стейблз-роуд. Завтра, решил он, завтра нужно будет посмотреть в телефонной книге. Нет, тут же поправился он. Не завтра, а уже сегодня.

На круглосуточной заправке Ребус купил номер «Ивнинг ньюс», чтобы еще раз пробежаться по заголовкам. В коронном суде продолжалось слушание нашумевшего «Мармионского дела»: стрельба в пабе в Грейсмонтском районе, один человек убит, один тяжело ранен. Подросток-сикх, подвергшийся нападению, отделался несколькими синяками и ушибами, но лишился волос, священных для его веры, о чем преступники знали или догадывались. А еще умер Джек Пэлэнс… Ребус не знал, каким он был в жизни, но на экране актер всегда играл роли крутых, уверенных в себе парней.

Ребус вылил в бокал остатки скотча и слегка приподнял, глядя в темноту за окном.

— За крутых парней, — произнес он и одним глотком осушил бокал.



Шивон закончила просматривать список индийских ресторанов. Наиболее подходящие — их набралось штук шесть — она подчеркнула, хотя по большому счету подходящими были все. Эдинбург не слишком большой город, перемещаться по которому — если только ты не на машине — довольно удобно. Им, однако, нужно было с чего-то начинать, и логично было заглянуть сперва в те рестораны, которые находились ближе всего к месту преступления, а потом — если ничего не удастся узнать — понемногу расширять круг поисков.

Покончив с ресторанами, Шивон загрузила свой ноутбук и, подключившись к Сети, проверила на поисковике фамилию Федоров. Поиск выдал несколько тысяч упоминаний. Небольшая статья о русском поэте имелась даже в «Википедии». Много материалов было на русском, но хватало и американских сайтов, на которых Федоров упоминался в связи со своей работой преподавателем в нескольких колледжах. С особенным интересом Шивон прочла рецензии, касающиеся последнего сборника «Астапово-блюз», из которых узнала, что часть вошедших в книгу стихотворений была посвящена великим русским поэтам прошлого, а другие содержали резкую критику нынешнего политического режима на родине поэта. Впрочем, Россию-матушку Федоров покинул уже больше десятка лет назад, и, по-видимому, не по своей воле. Его взгляды на политическую обстановку в России эпохи «постгласности» не могли не вызвать раздражения властей, так что в конце концов Федорову пришлось эмигрировать на Запад. В одном из интервью его даже спросили, считает ли он себя диссидентом. «Да, считаю, — был ответ, — только я принадлежу к диссидентам конструктивного толка».

Что бы это значило?

Шивон сделала еще глоток противного, чуть теплого кофе. «Это твое расследование, девочка, — сказала она себе. — Только твое и ничье больше». Ребус скоро уйдет — она не забывала об этом ни на секунду. Уже много лет они работали вместе, и теперь могли буквально читать мысли друг друга. Да, конечно, ей будет его не хватать, но это не означало, что она не может, не должна думать о своем будущем. О будущем, которое она будет строить уже без него. О, разумеется, время от времени они будут встречаться, чтобы пропустить стаканчик-другой или пообедать, и она будет делиться с ним последними сплетнями, рассказывать кое-что о текущих расследованиях, а Ребус, вероятно, будет и дальше «грузить» ее рассуждениями о старых делах, которыми он пытался ее заинтересовать в последнее время. И все же…

По телевизору шли двадцатичетырехчасовые новости Би-би-си, но звук был выключен. Судя по всему, пропавшего поэта пока никто не хватился. Что ж, на данном этапе она сделала все, что могла. Вздохнув, Шивон выключила телевизор и компьютер и отправилась в ванную комнату. Лампочка над раковиной давно перегорела, поэтому она разделась и вычистила зубы в тусклом свете, просачивавшемся из коридора сквозь приоткрытую дверь. Едва не ошпарившись, когда вместо холодного крана она открыла горячий (ей нужно было сполоснуть зубную щетку), Шивон перешла в спальню, где горел накрытый розовым платком ночник. Взбив подушки, она уложила их поудобней и, облокотившись на них спиной, пристроила на согнутых коленях «Астапово-блюз». В книге было всего сорок с небольшим страниц, однако, судя по ценнику, Крису Симпсону она обошлась в десять с лишним фунтов.

«Храни веру, которую я храню и которую потерял…»

Первое стихотворение в сборнике заканчивалось строками:



Истекала слезами и кровью страна,
Но он не смотрел на это,
Не желая видеть, как гибнет она,
Чтоб потом не держать ответа.



На титульном листе Шивон прочитала, что стихотворения в сборнике были переведены с русского на английский самим Федоровым «при помощи и поддержке» некой Скарлетт Коулвелл. Интересно, кто она такая?..

Шивон открыла второе в сборнике стихотворение, но успела прочесть только три четверостишия из четырех. Глаза ее сами собой закрылись, и она провалилась в сон.

16 Ноября 2006 г. Четверг

День второй

3

Шотландская поэтическая библиотека находилась в одном из бесчисленных переулков в окрестностях Кэнонгейта. В первый раз Ребус и Шивон умудрились пропустить нужный поворот и в результате уперлись в здание парламента и дворец Холируд. Там они не без труда развернулись и поехали обратно — и снова проскочили мимо.

— Здесь же совершенно негде припарковаться, — пожаловалась Шивон. Сегодня они ехали на ее машине, поэтому высматривать поворот на Крайтон-клоз входило в обязанности Ребуса.

— Мне кажется, мы только что проехали нужное место, — заявил Ребус, оборачиваясь назад. — Попробуй ненадолго остановиться на тротуаре. Мне нужно спокойно оглядеться.

Заехав на тротуар, Шивон включила сигнал аварийной остановки и сложила наружное зеркало заднего вида, чтобы его кто-нибудь не снес. Только после этого она покинула машину.

— Если мне выпишут штраф, платить будешь ты, — предупредила она.

— Мы здесь по долгу службы. Будем упирать на это.

Поэтическая библиотека помещалась в современном строении, ловко спрятанном среди более почтенных зданий. Женщина-администратор, сидевшая в вестибюле библиотеки, одарила их приветливой улыбкой, которая быстро погасла, стоило Ребусу предъявить служебное удостоверение.

— Пару дней назад у вас здесь проходил поэтический вечер Александра Федорова, — начал он.

— О да! — воскликнула женщина. — Великолепный вечер, должна вам сказать. Кстати, если желаете — у нас осталось несколько непроданных книг, подписанных самим мистером Федоровым.

Ребус покачал головой.

— Федоров приехал в Эдинбург один? Может быть, с ним был кто-то из родственников, члены семьи?..

Женщина слегка привстала на своем стуле. Ее тонкие пальцы впились в ткань темного кардигана.

— А что случилось?

— Боюсь, вчера вечером на мистера Федорова напали… — объяснила Шивон.

— Боже мой! — ахнула библиотекарша. — Что с ним? Он?..

— Мертв. Увы. — Ребус скорбно наклонил голову. — Нам необходимо поговорить с его родственниками или, в крайнем случае, с кем-то, кто может его опознать.

— Александр приехал в Эдинбург по приглашению университета и ПЕН-центра примерно два месяца назад… — Голос библиотекарши дрожал — как и ее губы.

— Что такое ПЕН-центр?

— Это писательская организация… и не только литературная. Она уделяет много внимания защите гражданских прав. — Теперь библиотекарша тряслась уже с ног до головы. — ПЕН-центр пригласил его, чтобы…

— Где жил мистер Федоров?

— Университет предоставил ему квартиру на Бакли-плейс.

— Он поселился один или с семьей?

Женщина покачала головой:

— Насколько я знаю, его жена умерла много лет назад. Детей у них, кажется, не было, что в данном случае можно считать благословением небес…

— А кто организовал этот поэтический вечер? Университет или, может быть, русское консульство?

— Нет. Это все Скарлетт Коулвелл…

— Его переводчица? — спросила Шивон.

На этот раз библиотекарша кивнула.

— Скарлетт сотрудничает с нашим русским отделом. У меня где-то был ее номер… — Трясущимися руками библиотекарша перебирала лежавшие перед ней на столе листки бумаги. — Как это ужасно — то, что случилось с Александром! Я просто не могу передать, какая это тяжелая, невосполнимая утрата…

— А на самом вечере не произошло ничего необычного? — спросил Ребус, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как бы между прочим.

— Необычного? — удивилась библиотекарша. Казалось, она даже не поняла, чего от нее хотят. Ребус, однако, не стал уточнять, и после секундного колебания женщина качнула головой:

— Нет, все прошло просто замечательно. Александр — превосходный поэт. Блестящие метафоры, отточенный ритм… Даже когда он читал стихи на русском, чувствовалось, что в каждом слове бурлят страсть и вызов. — Она ненадолго задумалась, словно вспоминая, потом вздохнула. — Мистер Федоров был счастлив подписать часть тиража для поклонников своего таланта.

— Вы говорите так, — вмешалась Шивон, — словно это был его первый успех.

— Вы не понимаете! Александр Федоров был настоящим поэтом! — воскликнула библиотекарша с таким видом, будто это все объясняло. — Ага, вот он… — Она выудила из груды хлама на столе листок бумаги с телефонным номером, но почему-то не спешила с ним расстаться. В итоге Шивон пришлось ввести телефон Скарлетт Коулвелл к себе в мобильник и поблагодарить библиотекаршу за предпринятые усилия.

Ребус тем временем огляделся по сторонам.

— Где именно проходил поэтический вечер?

— В зале наверху. На вечер пришло больше семидесяти человек.

— Но это событие, кажется, никто не снимал?

— Снимал?..

— Да. Для телевидения. Для потомства. Для истории.

— А почему вы спрашиваете?

Вместо ответа Ребус пожал плечами.

— Какой-то человек из музыкальной студии делал звукозапись выступления Федорова, — сказал библиотекарша.

— Имя? — Блокнот Шивон был уже наготове.

— Мисс Абигайль Томас. — Библиотекарша, впрочем, тут же осознала свою ошибку: — Вы, разумеется, хотите знать имя того парня, который делал запись? — Она ненадолго зажмурилась, припоминая. — Кажется, его звали Чарли, а вот фамилия… Вспомнила! Чарльз Риордан. У него своя музыкальная студия в Лите.

— Большое спасибо, мисс Томас, — проговорил Ребус торжественно и добавил: — Кстати, вы не подскажете, с кем нам можно поговорить по поводу… по поводу трагической кончины мистера Федорова?

— Я думаю, вы можете связаться с кем-нибудь из ПЕН-центра.

— А из русского консульства на вечере никто не присутствовал?

— Н-нет, не думаю.

— Вот как? Почему же?

— Он слишком открыто высказывал свое мнение относительно теперешней политической ситуации в России, и это мнение — уж поверьте! — было далеко не самым лестным. Несколько недель назад его даже приглашали на «Время вопросов».

— Вы имеете в виду политическое ток-шоу? — уточнила Шивон. — Я иногда его смотрю.

— Значит, Федоров говорил по-английски достаточно хорошо, — сделал вывод Ребус.

— Когда он этого хотел — да. — Библиотекарша кривовато улыбнулась. — Но если ему не нравились чьи-то доводы, он делал вид, будто ничего не понимает.

— Похоже, у мистера Федорова был не самый простой характер, — признал Ребус. Он давно заметил, что на столике рядом с ведущей наверх лестницей выставлены несколько книг Федорова, и теперь повернулся в ту сторону: — Это те самые книги, которые вы продаете?