Сергей Высоцкий
ПРОПАВШИЕ СРЕДИ ЖИВЫХ
Повесть
1
Корнилов подошел к открытому окну. Ветер трепал занавеску, доносил голоса мальчишек, игравших на набережной, и легкое постукивание маленького буксирчика, выгребавшего против течения.
Солнце садилось. Его лучи расплескались вместе с мелкой невской рябью, тронули розовыми отсветами гранит набережной. В окнах Зимнего полыхнуло багряное пламя и тут же погасло. На фоне золотисто-фиолетового неба четко прорисовывался силуэт города с портовыми кранами, Исаакием, стрельчатыми луковицами Спаса-на-крови. Над рябой бесконечностью остывающих крыш стояло марево. Протяжный, ясный и чистый звук трубы раздался с улицы. На «Авроре» труба играла вечернюю зорю. Ее песня продолжалась минуты две и растаяла в вечернем небе. И, словно повинуясь сигналу трубы, исчезла позолота с невской глади, и вода сразу стала серой и грязной.
Корнилов любил слушать, как поет труба на «Авроре». И хотя крейсер был совсем рядом, за углом дома, в котором жил он с детства, не так уж часто удавалось Игорю Васильевичу застать прекрасный, на грани дня и вечера, момент, обозначенный песней горниста. Обычно в это время Корнилов еще работал.
А сейчас он смотрел в окно: вот-вот должна была подойти машина — к девяти надо было успеть к начальству. Генерал весь день был на бюро горкома партии, а теперь вот ночным поездом уезжал в Москву. Секретарша предупредила Корнилова, что «сам» звонил с бюро, просил к девяти быть у него.
Из окна были видны Кировский и Литейный мосты. Корнилову иногда казалось, что, не будь этих мостов, — разойдутся, расплывутся в разные стороны гранитные невские берега. Особенно если весной посильней поднапрут звонкие ладожские льдины.
Сколько помнил себя Корнилов, он всегда жил в этом большом красивом доме номер восемь на Петровской набережной. Их и всего-то на набережной было три, но какие это были дома! Массивный, добротный, довоенной постройки, в котором жил Корнилов, называли морским. Отец Корнилова служил на флоте водолазом. Здесь, под шатром древних лип и дубов, на просторной набережной прошли детство и юность Корнилова. Рядом с семиэтажной громадой морского дома, упрятанный в густой куще деревьев, стоял одноэтажный, старинный красно-кирпичной кладки с большими светлыми окнами домик Петра Великого. А чуть поодаль, ближе к Кировскому мосту, торцом к Петровской набережной — несуразный и унылый дом политкаторжан, построенный для ветеранов революции в 30-е годы по проекту то ли Корбюзье, то ли кого-то из его учеников. Удобный и комфортабельный внутри, он выглядел здесь случайным и убогим.
Многое здесь связано с именем Петра. И этот легкий красный дом из далекого прошлого, и набережная, носящая его имя, и летний домик царя напротив, за рекой, в Летнем саду… И на фронтоне нахимовского училища его чугунный бюст с надписью «Отцу отечества». Взгляд у царя властен и мудр. И когда Корнилов проходит мимо, вглядываясь в чугунный лик, ему всегда кажется, что Петр смотрит на него требовательно и сурово.
А около «Авроры» зимой и летом автобусы с крылатой эмблемой «Интуриста» и толпы экскурсантов. Молодые морячки с карабином и повязкой дежурного у полосатой караульной будки всегда строги и чуточку франтоваты. Дотошные и шумные экскурсанты не мешают «Авроре» жить размеренной флотской жизнью. Легкие струйки пара клубятся у бортов, время от времени по судовому радио подаются команды. Утром и вечером — подъем и спуск флага. И зовущая, протяжная песня трубы…
Вишневая «Волга» со знакомым номером резко затормозила у скверика напротив дома. Корнилов закрыл окно и быстро спустился вниз. До управления — десять минут езды — Игорь Васильевич обычно ходил пешком.
Поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, он прикидывал, что могло случиться и зачем он потребовался начальству. Оперативная сводка за день была на удивление спокойной: две мелкие кражи, несколько транспортных происшествий… Да и в последние часы никаких тревожных сигналов не поступило. Была, правда, одна заноза, которая вот уже несколько месяцев не давала покоя работникам уголовного розыска, — участившиеся кражи автомашин. Но вряд ли генерал вызывает по этому поводу — дней десять назад начальник управления уголовного розыска Селиванов докладывал ему о ходе поисков.
В кабинете у генерала сидели Селиванов и начальник горотдела ГАИ Седиков. «Кажется, я ошибся, — подумал Игорь Васильевич, увидев Седикова. — Как раз за машины нас и будут сечь».
Никогда еще он не видел генерала таким раздраженным, как сегодня. Даже в самых критических ситуациях Владимир Степанович не повышал голоса, не иронизировал зло по поводу чьей-то нерасторопности или неудачи, хоть и слыл он человеком острым на язык. В самых критических ситуациях генерал мрачнел и старался не смотреть на провинившегося, словно боялся, что тот прочтет в его глазах нечто обидное для себя.
Но сегодня Владимир Степанович даже не старался сдерживаться:
— Что ж получается, голубчики? За последний год четырнадцать случаев кражи автомашин остались нераскрытыми… Сегодня уже бюро горкома обратило на это внимание! Четырнадцать автомашин! Шутка ли! Да что они, иголки, что ли?
— Товарищ генерал, но количество автомобильных краж-то не возросло, — не поднимая головы от разложенных перед ним на столе бумажек, вставил Селиванов. — А даже уменьшилось.
— И вас это радует, Михаил Иванович? — спросил генерал.
Зажжужал зуммер. Владимир Степанович торопливо снял трубку, почти не глядя, нажал одну из кнопок аппарата. Но, видно, ошибся, потому что зуммер продолжал жужжать. Генерал нажал еще одну кнопку, снова ошибся и с досадой бросил трубку на рычажок.
— Только за последние два месяца не раскрыты четыре автомобильные кражи… — Владимир Степанович стукнул ладонью о подлокотник кресла. — В горкоме уже лежит несколько жалоб на нашу нерасторопность. От одного инженера и от администратора Дворца культуры…
— Этот администратор тоже хорош жук, — запальчиво сказал Селиванов. — «Волгу» купил по спекулятивной цене у торгаша, пользовался ею по доверенности. Еще неизвестно, откуда у него такие средства…
— Ну вот, договорились, — недобро усмехнулся генерал. — Вместо того чтобы преступников искать, будем проводить расследование, на какие средства куплены украденные машины?
В полураскрытое окно доносился грохот трамваев, шум толпы. Веяло раскаленным за день асфальтом. А здесь, в кабинете начальника управления, было мрачновато из-за темной мебели и табачного дыма, растекавшегося слоистыми облаками.
— Вы, товарищ полковник, расскажите лучше, какие меры приняты к розыску в последние дни.
Селиванов поднялся, машинально одергивая светлый пиджак.
— Сидите, Михаил Иванович, — сказал генерал.
— Усилено наблюдение на контрольных пунктах ГАИ, — начал Селиванов. — Установили дополнительные посты ГАИ в точках пересечения выездных магистралей. Ночное патрулирование усилили, выделены дополнительные наряды. Комиссионный магазин под контролем… Проверяем идущие из города рефрижераторы. В Москве в прошлом году были случаи: вывозили краденые машины в запломбированных рефрижераторах… Взяли на учет все мастерские, где можно было бы перекрашивать машины. Создали оперативную группу…
— Кто возглавляет?
— Подполковник Корнилов, товарищ генерал, — ответил Селиванов.
Генерал посмотрел на Корнилова.
— Изучаете возможные маршруты перегона?
— Да, товарищ генерал, — ответил Игорь Васильевич.
— Ваши выводы?
Корнилов по привычке потер подбородок, чуть слышно откашлялся.
— Случай сложный, товарищ генерал. Можно предположить, что действует группа. Одному было бы не под силу: и красть и сбывать…
— А может быть, это разные, не связанные друг с другом люди? — перебил Корнилова генерал. — Откуда у вас такая уверенность, что группа?
— Мы провели анализ… Из четырнадцати похищенных и ненайденных машин двенадцать угнаны в одно и то же время — между двумя ночи и пятью утра. Лишь две украдены в другие часы. Я думаю, о них разговор отдельный. — Он помедлил секунду, собираясь с мыслями. — Значит, первое: время угона машин приблизительно одно и то же. И очень удачно выбранное — самое глухое. Посудите сами: транспорта почти нет. Такси редки, автобусы и трамваи еще не вышли на линию. Даже «подкидыши», те, что возят шоферов к паркам, и они только в пять начинают. Дворников тоже еще нет. Второе: почти на всех похищенных машинах были установлены сложные секретки… И ни у одной машины сигнал не сработал. Ни хозяева, ни соседи не слышали. Все украденные машины — «Волги».
Корнилов помолчал несколько секунд, глядя на генерала. Владимир Степанович что-то записывал на листке бумаги…
— И еще одно предположение: группа похитителей располагает государственными номерными знаками и техталонами… Мы просили бы вашего разрешения провести проверку подразделений Госавтоинспекции.
— Ну, здесь ты перегибаешь, Игорь Васильевич, — сказал недовольно Селиванов, — так недолго и людей обидеть. Что ж мы, всем не доверяем?
Начальник горотдела ГАИ Седиков возмущенно крутил головой и с удивлением смотрел на Корнилова, словно ожидая, что он еще выкинет.
— Да что вы, товарищи, как красны девицы… — удивился Корнилов, обводя взглядом участников совещания. — Я никого из ГАИ не подозреваю. Но ведь факт — машины уплывают из города… Не на самолетах же их вывозят. Мы все каналы перекрыли. Каждая машина на выезде проверяется… Зачем же нам гадать, откуда техталоны?
— Подполковник прав, — сказал генерал, вздохнув. — Проверка нужна. Пусть Седиков сам и организует ее. И в подразделениях, и даже у себя в горотделе… — Он подумал и добавил: — И тщательно проверьте, не обращались ли в ГАИ с просьбой выдать дубликаты утерянных или украденных технических паспортов и техталонов.
Корнилов кивнул.
— Ну а какие еще меры вы разработали? — спросил Владимир Степанович. — Ведь этого мало. Результатов-то пока нет. Кстати, у вас есть график разведения мостов?
— Он, кажется, есть и у похитителей, — грустно ответил Корнилов. — Наши дежурства у мостов пока ничего не дали…
— Ну вот что, — сказал генерал, посмотрев на часы. — Мне времени осталось только-только домой заехать на пятнадцать минут. Даю вам два дня сроку. Вернусь из министерства, доложите о реализации этих мероприятий. Если они не сработают, надо продумать дополнительные меры. А пока — до свидания!
Все встали, пошли было к дверям, но Владимир Степанович вдруг спросил:
— Корнилов, вы вот докладывали, что машины крадут ночью. Улицы пустые, но такси-то гоняют? Есть ведь дежурные таксисты. А они народ наблюдательный, все примечают. Не пробовали опрашивать?
— Нет еще, товарищ генерал, — смущенно ответил Корнилов.
— Используйте их. Используйте.
Весь следующий день Игорь Васильевич сидел, уткнувшись в бумаги, читал дела об угоне, вместе с Седиковым внимательно изучал атлас автомобильных дорог. Все имело значение: и наиболее удобные дороги от Ленинграда в те города, где можно было продать машину и где на дорогах больше постов ГАИ. Преступники, скорее всего, старались держаться от них подальше…
Зайди кто-нибудь посторонний в это время в кабинет Корнилова, наверняка удивился бы занятием его хозяина. Листочки с цифрами, схемы, справочники… Какое-то делопроизводство, а не уголовный розыск!
— И надоумили же тебя черти, Игорь Васильевич, предложить эту проверку с техталонами, — ворчал Седиков. — И мороки много, и ведь спугнуть можем преступников, если от нас все-таки утекали техталоны…
Корнилов только посмеивался. Им овладело так хорошо знакомое ему состояние возбуждения, нетерпеливости, стремления действовать как можно скорее. Это состояние он переживал всегда, когда после томительных, изнуряющих часов, а иногда и дней, проведенных в поисках правильного решения, у него в голове наконец зарождался четкий план действий…
— Вы, товарищ полковник, не бойтесь спугнуть преступников, — говорил он Седикову, — напуганный, он больше глупостей наделает. Скорее себя обнаружит… Я вот, например, глубоко убежден, что преступник всегда сам себя выдает.
— Тебя послушаешь, так вроде бы и милиция ни к чему. Значит, нам и делать уж нечего? Что-то я этого не замечал.
— Вы меня правильно поймите, — Корнилов отложил в сторону из стопки бумажек оперативное сообщение о работе комиссионного магазина. — Вы же не будете возражать, что в поведении преступника есть много такого, что отличает его от честного человека? Даже в обыденной жизни. Каждую минуту, каждый миг он насторожен, всегда подозрителен. Правда ведь? А если вдобавок его что-то напугало? Да он таких глупостей может наделать! Тут и смотри внимательно…
— Да-а-а, — усмехнулся Седиков, — весь вопрос только в том, куда смотреть.
— А вы, например, замечали, — продолжал Корнилов, — что частенько закоренелые преступники, напившись, выбалтывают все свои секреты? Почему? А попробуйте-ка месяцы, годы носить в себе свою тайну? Никакая психика не выдерживает. Вот и срыв.
А кстати, как ты думаешь. Виктор Иванович, если нам товарищей из Псковского и Новгородского ГАИ попросить в течение месяца повнимательнее смотреть все «Волги» с ленинградскими номерами? Беседовать с водителями, проверять права, техпаспорта. Записывать фамилии водителей. Пусть раз в три дня сообщают нам эти данные и номера всех ленинградских машин, проследовавших через их посты из Ленинграда. А мы здесь — проверочку. И представляешь себе такую картину: двести номеров проверили, все в порядке, а стали проверять двести первый — небольшая загвоздочка — машины под таким номером в Ленинграде не значится. В природе не существует. Номер липовый! Или месяца три назад похищенный с другого автомобиля. И мы тогда можем отыскать машину с этим номером. Второй раз-то менять номер они не догадаются…
Седиков сидел несколько минут молча, нещадно дымя сигаретой. Потом сказал:
— Это ты неплохо придумал. Если в ближайшее время опять будет хищение, можем и засечь машину. Но где гарантия, что краденые машины уходят из города с ленинградскими номерами?
— Ну насчет гарантии — пустой разговор… — нахмурился Корнилов. — Но я думаю, номера у них ленинградские. Пока здесь они из города выбираются, ленинградские номера все-таки меньше внимания привлекают…
Зазвонил телефон. Игорь Васильевич снял трубку.
— Корнилов слушает. Что? Нашли?
Он сделал несколько пометок на листке бумаги и положил трубку.
— Нашли те две «Волги», которые в мою схему не укладывались… — Заметив недоуменный взгляд Седикова, он сказал: — Ну те, что угнали в неурочное время… Одну днем, другую в двенадцать ночи. На одной просто «покатались». В лесу за Гатчиной бросили. А другую размонтировали. Скаты сняли, приборную доску. Хулиганье поработало. Ну так как, будем просить соседей?
— Будем, — кивнул Седиков. — Впиши в оперативный план. Но по этому вопросу надо будет докладывать в министерство.
— Ну если генерал утвердит, он и будет докладывать, — сказал Корнилов, — где наша не пропадала! И вот еще что надо нам сделать, гражданин начальник, — проверить все частные гаражи, платные стоянки, мелкие автохозяйства… Понимаешь? Не стоят ли там до лучших времен некоторые краденые машинки.
Еще на прошлой неделе, получив задание, Корнилов решил начать с потерпевших. Следователь Красиков дал ему почитать заявления тех, у кого были украдены автомашины.
Потерпевший Медков В. П. писал:
«…У меня имеется автомашина «Волга» цвета «белая ночь» ЛЕО 21-76, выпуск — май 1968 года, № шасси 501918, № кузова 200633, № двигателя 917906, которую купил за 5600 рублей… Машину я оставлял обычно у своего дома, против парадной. 18 января я поехал на работу городским транспортом и в тот же день собирался поставить машину в гараж. Я вымыл ее, привел в порядок, снял аккумулятор. 19 января я вернулся домой в 3 часа ночи. Проходя по улице, я видел, что машина стояла на месте. Утром в 7 часов, идя на работу, я обнаружил, что машины моей нет…»
И другие заявления в таком же духе. Только номера отличались да машины были разного цвета.
Корнилов запросил райотделы, не обращались ли в милицию с жалобами на попытки украсть «Волги». На неудачные попытки… На это почему-то не обратили внимания, а ведь чем черт не шутит… Может быть, кто-то из владельцев видел, как хотели украсть его машину.
Сведения, поступившие из районов, были малоутешительными. Да и откуда взять такую статистику? Ведь не каждый и заявляет. Машина-то на месте! «Непорядок, — подумал Корнилов. — Мы же теряем многих свидетелей…»
Но на второй день Игорю Васильевичу повезло. Из Московского райотдела прислали заявление гражданки Тамариной:
«…Около 3 часов ночи 30 марта 1973 года я проснулась и посмотрела в окно, чтобы проверить, цела ли автомашина, и увидела, что у левой дверцы стоял мужчина в большой шапке и что-то ковырял металлическим предметом у ветрового стекла. Когда я выбежала во двор дома, возле машины уже никого не было. Я испугала вора тем, что когда увидела его еще из дому, то не вытерпела и закричала, что вызову милицию. Когда я выбежала за угол нашего дома, то увидела на подъездной дорожке, метрах в двадцати от магазина, легковую автомашину «Волга», у которой захлопнулась дверца, и она быстро уехала. Цвета автомашины и номера я не заметила, так как была сильно взволнована».
«Что ж, не густо, но кое-что, — подумал Корнилов. — Надо бы уточнить — может, она еще что интересное заметила — сколько в машине было народу, не помята ли?» Он позвонил в Московский райотдел и предложил еще раз опросить Тамарину. А сам начал с беседы с потерпевшими, которых пригласил на разное время в управление. Среди них были молчаливые и словоохотливые, унылые и сердитые… Но всех их объединял священный гнев на милицию, до сих пор не отыскавшую украденные автомобили. Все в один голос подтверждали, что на машинах были установлены секретки или хитроумные замки на рулевом управлении. На одной даже какое-то электронное реле. Впрочем, Корнилов так и не понял устройства этого реле, несмотря на подробные объяснения владельца машины инженера Гусарова с инструментального завода. Он только спросил у инженера, выслушав объяснения:
— Ну а как же с таким хитроумным предохранительным устройством воры все-таки завели машину?
Инженер пожал плечами:
— Вы милиция, вам лучше знать уровень технической подготовки современных жуликов.
Игорь Васильевич обратил внимание и на показания Медкова о том, что аккумулятор с машины был снят. Это могло означать только одно — преступники и сами были на машине. Не таскали же они аккумуляторы под мышкой. И второе — скорее всего, это люди, хорошо знающие автомобили, профессионалы.
Вечером приехал сотрудник, беседовавший с Тамариной. «Волга», на которой уехали воры, была таксомотором. И сидели в ней трое…
К восьми часам, переговорив с десятком потерпевших, Игорь Васильевич почувствовал себя разбитым. Окончательно вывел его из равновесия молодой цепкий хлюст, работавший администратором во Дворце культуры. Звали его Валерий Фомич Морозов.
Пожаловавшись на нерасторопность милиции, Валерий Фомич вдруг вынул из кармана бумажку и протянул Корнилову. Это было заявление с просьбой взыскать с похитителей автомашины, когда они будут пойманы, деньги за амортизацию…
— Да ведь степень амортизации должны будут определять эксперты, когда машина отыщется, — сказал Корнилов. — И отдать ваш иск надо следователю, который ведет дело. Вы же были у следователя Красикова?
— Но ведь вы тоже из милиции, — сердито бросил Валерий Фомич. — Что вам трудно взять мой иск? И пусть он лежит пока у вас. Отыщется машина — уточнится цифра. Главное — не упустить момент.
— Не возьму я вашу бумагу. Нет у меня на то полномочий, — сказал Корнилов.
Глядя на очень крупную фигуру Морозова, на серый с отливом костюм, хорошо сидевший на администраторе, ему вдруг подумалось, сколько же метров материала пошло на него. Не меньше пяти, наверное.
— Вызывать меня в милицию, отрывать от дела у вас есть полномочия, — обиделся администратор.
«Ну и человек, — подумал Корнилов. — Своего не упустит». И спросил, сдерживая усмешку, не думает ли Валерий Фомич взыскать с похитителей средства, израсходованные на такси и метро, пока машина находится «в бегах».
— А вы считаете это реальным? — Глаза Валерия Фомича блеснули, лицо напряглось и приобрело выражение острой заинтересованности, он потянулся было к своему иску, но Корнилов перехватил его и положил в папку.
— Нет, Валерий Фомич, — сказал он, — я не считаю это реальным. Я просто шучу. А ваш иск передам следователю.
— Но, по-моему, это неплохая мысль, ведь убытки я все-таки несу большие…
Он принялся было развивать эту теорию дальше, но Корнилов, подписав ему пропуск, уже совсем недипломатично сказал:
— У меня нет больше времени изыскивать для вас финансы, Валерий Фомич. Если суд удовлетворит ваш иск, это будет и так чересчур большим подарком.
Валерий Фомич обалдело посмотрел на Корнилова и, не попрощавшись, выскочил из кабинета.
«Черт возьми! Такой непростительный срыв… И чего я взбеленился? — с горечью подумал Корнилов. — Надо бы мне отвлечься, порыбачить. Съезжу-ка я в субботу к матери в деревню…»
От этой мысли ему стало веселее, и он снова взялся просматривать дела об угоне. И снова: номер шасси, номер кузова, номер двигателя… И хоть бы какие дополнительные сведения, хоть какие-нибудь свидетельства очевидца! Номера, номера… А эти заводские номера, конечно, давно перебиты, машины перекрашены. Попробуй доберись до них. Через комиссионные магазины машины проходят уже с новыми, перебитыми номерами. Не будешь же каждую посылать на экспертизу! А если… Игорь Васильевич откинулся на спинку стула. А если взять комиссионный магазин?.. Даже не один — несколько, и выписать заводские номера всех проданных автомашин?! Всех «Волг», проданных, допустим, за полгода? Номер кузова, номер шасси, номер мотора… А потом приехать с этим списком на завод и проверить, сходили или нет с таким именно сочетанием номеров автомобили с конвейера. Номер кузова, номер шасси, номер мотора — новенькая, сверкающая лаком «Волга»!.. Проверили одну машину — сошлись все три номера, вторую — тоже сошлись. «Волги» с такими номерами выезжали из заводских ворот. Но вот дошли еще до одной… И что же! С таким сочетанием номеров завод машину не выпускал! Возможен такой вариант? Конечно!
Корнилов волновался все больше и больше. Неужели он нащупал закономерность, метод? «Спокойно, спокойно… — остановил он себя. — Пройдемся еще раз. Допустим, преступники люди умные. Перебивая заводской номер, к примеру — один только номер шасси, лишней цифры не поставят, сделают все аккуратненько. Внешне настоящий заводской номер — без квалифицированной экспертизы подделки не обнаружишь. Но цифру изменили — и уже твердо можно сказать, что машина с таким сочетанием номеров шасси, мотора и кузова из заводских ворот не выезжала!
В заводских документах, может быть, и останется память о «Волге», у которой номер шасси совпадает с фальшивым. Но ведь рядом с ним будут значиться совсем другие номера мотора и кузова… Совсем другие! Строго определенные. И соответствовать им должен только один, тоже строго определенный, номер шасси — вот в чем соль!»
Мотор, кузов и шасси однажды сошлись на сборочном конвейере, чтобы дать жизнь новому автомобилю, и стали неразлучны, а сочетание их номеров — случайное сочетание, неповторимое сочетание — стало формулой единства. Формулой автомобиля, его кодом. Изменится хоть одна цифра в любом из трех номеров — труби тревогу, с машиной что-то произошло…
«А что же могло произойти, если не совпали номера?»
Не присаживаясь, Корнилов написал на листке: «Первое: сменили кузов, шасси или мотор после аварии». Это легко установить.
«Второе: «Волга» сборная, из запчастей или размонтированных машин». Это уже криминал.
«Третье: номера перебиты». Вот тут-то мы и делаем себе ма-аленькую пометочку в блокноте. И смотрим, кто эту машину купил. И едем к нему. И делаем экспертизу. И выясняем, что эта «Волга» цвета «морской волны», полгода разыскиваемая уголовным розыском, принадлежала товарищу инженеру, поставившему на нее электронный сигнал. И новый ее собственник рассказывает нам, торопясь и нервничая (как же, денежки плакали!), у кого он этот автомобиль купил.
Корнилов еще и еще раз проверял себя — на первый взгляд все сходилось. Он сравнивал номера украденных машин — все они были разные — на моторе, кузове и шасси… «Они, может быть, и порядковые, для каждого из узлов, но при сборке-то не подгоняют мотор № 000071 к шасси и кузову с таким же номером?!»
Игорь Васильевич позвонил сотруднику своего отдела Белянчикову. Попросил его зайти. Юрий Евгеньевич был хмур и неулыбчив. «Переживает, — подумал Корнилов. — Радоваться-то нечему». Рассказал Белянчикову о своих предположениях. Тот долго молчал. Потом сказал:
— А если краденые машины демонтируют и распродают по частям? Бывало ведь и так?
— Бывало. Чего вообще в жизни не бывало, — философски заметил Корнилов. Он уже успокоился. Схема казалась ему верной, и он чувствовал, всем своим существом чувствовал, что нашел правильный ход.
— Не бывало, чтобы столько машин свистнули, а мы найти не могли, — с горечью сказал Белянчиков.
Игорь Васильевич только вздохнул.
— Надо в Апраксином дворе, около автомагазина, контроль усилить. За теми, кто запчасти из-под полы продает…
— Все-то ты, Белянчиков, знаешь. Скажи мне вот, почему у машины все три заводских номера — на моторе, на шасси и на кузове — разные?
— Не знаю.
— Вот видишь — значит, не все ты знаешь. Значит, не зря тебе очередное звание до сих пор не присвоили…
— У меня еще срок не вышел, — вдруг улыбнувшись, сказал Белянчиков.
— А если бы знал — присвоили внеочередное.
— Игорь Васильевич, ну что ты ко мне привязался? При чем тут эти номера?!
— Ладно, Белянчиков, раз ты с начальством не умеешь себя прилично вести и на простые вопросы ответов не знаешь, иди. Занимайся личным сыском, ищи запчасти. А я, пожалуй, позвоню на завод, спрошу, почему на автомобиле все три номера разные. На моторе, на шасси и на кузове.
Удивленно пожав плечами, Белянчиков вышел.
Когда генерал, вернувшись из командировки, пригласил к себе Корнилова и начальника управления уголовного розыска Селиванова, Игорь Васильевич уже был уверен, что его схема может принести успех.
— Товарищ генерал, я думаю, нам надо использовать новую тактику поиска, — сказал он, положив перед собой листок бумаги со всеми своими выкладками.
— Ого! — генерал посмотрел на Игоря Васильевича с интересом. — Выкладывайте, если не шутите.
Корнилов взял свой листок и помахал им, будто хотел разогнать табачный дым.
— Крадут ведь машины не для коллекции. Для продажи. А продать машину можно только через комиссионные магазины. Давайте проверим некоторые из них. Например, в Сочи, в Сухуми, в Средней Азии.
— Так ведь продают эти машины по фальшивым документам, — недоверчиво сказал генерал. — Вы же сами предполагали, что где-то есть утечка техталонов и паспортов!
— Правильно, — чуть горячась, продолжал Корнилов, — у краденых машин, я уверен, и заводские номера перебиты. И соответствуют тем, которые в техталон вписаны… — Он обвел всех присутствующих взглядом, словно хотел убедиться: слушают ли? И, убедившись, что слушают, стал подробно излагать свою схему…
Когда он кончил, несколько секунд все сидели молча, словно прикидывали, все ли сходится в схеме. Не слишком ли все сложно?
Первым нарушил молчание генерал. Он как-то сразу повеселел и спросил Корнилова:
— А что же вы, Игорь Васильевич, раньше-то свою схему втайне от коллектива держали? Что-то на вас непохоже!
— Да раньше я и сам этой схемы не знал, Владимир Степанович, — чуть смущаясь, ответил Корнилов.
— Ну как, товарищи, — генерал посмотрел на собравшихся, — схема, по-моему, интересная. Если энергично взяться, должны напасть на какой-нибудь следок… Ведь через комиссионный мы выйдем и на того, кто купил, и на того, кто продал… — Он помолчал, словно еще раз прикидывал — сойдется ли. — Это не означает, что надо ослабить всю остальную оперативную работу по розыску, но как дополнительный вариант… Как ваше мнение?
— Предложение интересное, — сказал Селиванов. — Такая проверка, конечно, может вывести нас на преступников, но только в том случае, если продажу машин оформляли через комиссионный. И если их вообще продавали… А если не продавали? — Он помолчал немного, покачал в сомнении головой, словно собирался с мыслями. — Но предложение интересное. Я уже говорил об этом Игорю Васильевичу. Им надо обязательно, воспользоваться. Чего-нибудь да найдем. Не обязательно, правда, те машины, что украдены, в Ленинграде, но найдем…
2
Мать жила под Ленинградом, в селе Батове, где младший брат Игоря Васильевича уже шесть лет работал главным механиком на птицефабрике.
Ехать к Кеше надо было с Варшавского вокзала электричкой до Сиверской, а оттуда минут двадцать автобусом. В электричке народу было мало, и Корнилов сначала удивился этому — обычно в субботу утром в электричке места не найдешь. Но сейчас время было позднее. Полдень.
Корнилов припозднился из-за того, что отстоял очередь за тортом в «Севере». Он всегда привозил матери торт из города.
В первые годы, когда Кеша перебрался работать на птицефабрику и построил себе дом на крутом красном берегу Оредежа, Корнилов ездил к нему чуть ли не каждое воскресенье. Он любил посидеть на берегу с удочкой, побродить по лесу, взять Кешин мотоцикл и погонять по пыльным проселкам, а вечером, когда все соберутся дома, посидеть за самоваром на просторной терраске, застекленной разноцветными стеклышками.
Кешин переезд в Батово был для всех неожиданным. Работал он после института на «Красном выборжце». Сначала мастером, потом начальником цеха. Работой был доволен. Но однажды, вернувшись поздно вечером домой, сказал:
— Вызвали в райком. Предложили поехать главным механиком птицефабрики. Я согласился. — И добавил: — Правда, птицефабрику только начали строить, ну да это к лучшему. Сам буду оборудование монтировать…
Иннокентий помолчал немного, хитро поглядывая на Игоря, и предложил:
— Поедем вместе, Игорь? Отдохнешь там от своих уголовников. Будешь кадрами заведовать. Или, может, стариной — тряхнешь — слесарным делом займешься?
Корнилов тогда только посмеялся. Ему не верилось, что и сам Кеша твердо решил поехать. Думал, разыгрывает. Но все именно так и оказалось, как сказал брат, — Кеша уехал с женой, да еще и мать забрал с собой…
В последние два-три года Корнилов ездил в Батово реже. Все как-то так складывалось, что выходные бывали заняты. Но главная-то причина, пожалуй, была в другом. И об этом Корнилов старался не думать. Какая-то перемена произошла в Кеше. Сначала Игорю Васильевичу было трудно уловить ее. Он просто удивлялся иногда, слушая, как увлеченно говорит Кеша о своих планах расширить огород, сад, приобрести корову. Игорь Васильевич спрашивал:
— Зачем?
А Кеша удивлялся:
— Как зачем? Жить в деревне, а картошку и овощи на рынке покупать? Да, над нами все смеяться будут.
Но Игорь Васильевич знал, что в Батове есть немало людей, которые отказались от огородов и не жалели об этом. Картошка и овощи в колхозе осенью стоят копейки… А с огородом сколько возни. Да и не в этой возне дело. Другое беспокоило Игоря Васильевича — все чаще и чаще ездила Татьяна, Кешина жена, на рынок: продать пару мешков скороспелки или корзину ранней клубники. А ведь Кеша получал большую зарплату…
Игоря Васильевича раздражало и то, что мать стала много работать на огороде: полоть, сажать и поливать рассаду… С ее-то больным сердцем!
А Кеша, сидя вечером на терраске перед весело поющим, до блеска начищенным самоваром, с увлечением рассказывал о своих планах:
— На будущий год засадим огород побольше. На мать ведь тоже положено… Картошка своя, огурчики, овощ всякий, травка-муравка. Обеспечим себя подножным кормом на год. А если осенью корову купим — и молоко и маслице свое. Никаких забот о провианте.
Игорь Васильевич неодобрительно поглядел на брата.
— Вот тогда-то заботы и появятся… Сено — достань. А доить, а пасти? Да вдруг заболеет? Что вы с ней делать-то будете? Ты, Кеша, раньше коров боялся, бегал от них на даче. Кто хоть доить ее будет?
— Как кто? — удивлялся брат. — Татьяна научится. Да и мама… А? Как ты, мама?
Мать, смущенно улыбаясь, пожимала плечами, молчала.
— Ничего. Все научимся, — успокаивал Кеша. И, словно от избытка энергии, вскакивал и, энергично жестикулируя, начинал расхаживать вокруг стола. — Здесь жить можно. Все условия. И зарплата немаленькая. Яйца и куры на фабрике сотрудникам по себестоимости продают. А если еще корову, огород хороший… — Кеша выпячивал толстую нижнюю губу и, искренне удивляясь, крутил головой. — Ты, Игорь, не понимаешь. Нет у тебя вкуса к деревенской жизни. — Вся его крепкая, ладная фигура была полна энергии, глаза загорались. Не нравилась Игорю Васильевичу в брате эта его суетливость.
— Вкус к деревенской жизни у меня есть, — ответил тогда Игорь Васильевич Кеше. — А вот ко всему этому хозяйству личному — нет. Дело твое, но я бы возиться с таким огромным садом и огородом не стал… Белого света невзвидишь. Да и Татьяну с матерью загоняешь. А ради чего? Детей у вас нет. Всего в достатке.
Иннокентий только досадливо отмахивался.
А Татьяна, обиженно фыркнув, сказала:
— Ты, Игорь, о чужой жене не беспокойся. Мне например, нравится на огороде работать. Да потом, и не вечно это. Деньги на машину соберем — и огород побоку. Оставим только клочок.
— Ах вот в чем дело! — воскликнул Игорь Васильевич. — Машину вам захотелось. Ну что же, это яркий признак благосостояния. И очень наглядный… Что же вы, Иннокентий Васильевич, родного брата не посвятите в свои планы?
Иннокентий сердито посмотрел на жену. А может, Игорю Васильевичу это только показалось? Сказал с наигранным безразличием:
— Ну да какие там планы… Был такой разговор. Да ведь это дело длинное. Получится ли?
Но, как оказалось, в очередь на машину Кеша уже записался. И двух лет не прошло, как у него появился «Москвич», а огород Кеша продолжал вскапывать с прежним рвением.
Раздражали Игоря Васильевича и вечные подсчеты, которые брат, не стесняясь, вел и при нем… Сколько отложить, сколько доложить… Когда Игорь Васильевич приглашал его на охоту или на рыбалку, он отнекивался, ссылаясь на занятость, а Татьяна однажды откровенно заявила Игорю Васильевичу:
— Что ты все тянешь Кешу? Охота, рыбалка… Дома дел по горло. Ты приехал, поразвлекался — и был таков. Живешь один — горя не знаешь. А тут вовремя не прополол — все грядки сорняк забьет…
Брат вспыхнул от этих слов жены и сказал со злостью:
— Тебя, Татьяна, послушаешь, так, кроме огорода, и дел других нет.
Но ни на рыбалку, ни на охоту так и не ходил. Его «тулка» годами висела на стене как простое украшение. Только в последнее время тесаную бревенчатую стену с янтарными каплями смолы прикрыла штукатурка, а потом и большой темно-вишневый ковер.
В Ленинград Кеша приезжал редко и, как правило, управлялся за один день. Но если оставался на ночь, то вечером они всегда шли вместе с Игорем прогуляться по набережной и обязательно заходили в «поплавок» напротив Адмиралтейства попить всласть пива с хорошей соленой рыбой. Иннокентий словно преображался. Рассказывал, как идут дела на фабрике, как он переоборудовал котельную, обеспечил горячей водой весь поселок.
— Ты понимаешь, Игорь, второй котел обещают только через два года. А у нас сто двадцать тысяч цыплят! Сто двадцать! Э-э! Тебе не понять, — горячился он и, торопясь, отхлебывал пиво из высокой кружки. — И что же ты думаешь? Приехал я как-то в Ленинград, иду в райком. Посылали цыплят выращивать? Теперь помогайте! У вас Финляндский узел, там паровозы еще небось не все вывелись! Давайте паровоз…
Корнилов удивился:
— Паровоз-то тебе зачем? — И тут же догадался: — Котел!
— Котел! Соображаешь, Игорь! — смеялся довольный Иннокентий. — Именно котел. Теперь не извольте беспокоиться. Не только цыплят обогрели, но и весь поселок.
Про свой огород Кеша не поминал. То ли стеснялся брата, то ли, вырвавшись в город, просто забывал.
Ночью они долго не ложились спать, все рассказывали друг другу про свои дела, спорили. И когда, казалось, переговорили обо всем, Кеша спрашивал:
— Ты, Игорь, когда все же женишься? Не надоело одному? — И, не услышав ответа, продолжал: — У нас на фабрике девчонка есть такая… Хоть с Танькой разводись. Приезжай, познакомлю.
Электричка шла неровно, то ползла еле-еле, лениво постукивая на стыках, то вдруг с воем набирала скорость. Корнилов прислонился к стене, закрыл глаза. Ему вспомнился вчерашний разговор с самодовольным администратором. «И чего это я завелся? — подумал Игорь Васильевич. — Мало ли прохиндеев на свете?» Потом он стал вспоминать всех потерпевших, перебирать в памяти их показания.
«…Что ж, дело с автомашинами непростое. Генерал рекомендовал таксистов поспрошать… Таксистов, таксистов… Машина, которую видела Тамарина, тоже такси. Хм… А может быть… Может быть, таксисты? — Эта мысль показалась Корнилову интересной. — Ведь можно предположить, что кто-то из шоферов в угонах участвует? Не обязательно таксисты. Работают ночью и на очистке, и на поливке, продукты развозят. Хорошо, товарищ подполковник!.. Кому, как не им, лучше знать ночной город, самое удобное время, места, где машины ночуют без гаража. Выбрали заранее «жертву», не спеша объехали район, осмотрелись. Поставили машину за угол и взялись за дело. А все ваши секретки, товарищи автовладельцы, опытному шоферу словно семечки… Они и аккумулятор в багажнике «на случай» могут возить. А электронная ловушка инженера Гусарова? Это такой орешек, на котором и опытные автомобилисты могут зубы сломать. Могли знать заранее об устройстве? Кто-то из знакомых Гусарова участвовал в похищении? Маловероятно, хотя нельзя и исключить. Это надо тщательно проверить. А может быть, среди похитителей — «крупные специалисты» в области электроники? Ну не такие крупные, конечно, но знакомые с подобными устройствами. Маловероятно. Специалисты делом заняты…»
Поезд приближался к Суйде. В вагоне стало совсем пусто. Две пожилые женщины, разложив на скамейке газету, аппетитно ели батон с чайной колбасой. Под скамейкой стояли большие корзины. «Наверное, с рынка едут», — подумал Корнилов и вспомнил Кешу. Потом закрыл глаза и снова стал думать об исчезающих бесследно автомашинах…
От Рождествена он пошел пешком по крутому берегу Оредежа. Он любил ходить здесь по земле, засыпанной вековым слоем хвои, мягко пружинящей под ногами. На другом берегу слышались ребячьи крики, нестройно пел горн.
Кешин дом стоял среди сосен, такой же, как эти сосны, солнечный, ладный, с большими окнами, открытый всем ветрам и взорам, не упрятанный, как соседние, в густые кусты сирени. Игорь Васильевич толкнул калитку. Усмехнулся: «Как они здесь поживают без меня? Разберемся…» Но дома никого не оказалось. «Кеша, наверное, на работе. А Татьяна с матерью небось на огороде копаются, — решил он. — Поставлю торт — схожу посмотрю».
Ключ от дома был на месте — под крыльцом. Его всегда клали под крыльцо — и чтобы не таскать с собой, и на случай его, Игоря, приезда. Ключ был новый — длинный, с хитроумными бородками на две стороны. Как от сейфа. «Замочек небось у какого-нибудь заводского умельца делали. — Игорь Васильевич подкинул ключ на ладони. — Нет чтобы к родному брату обратиться». Ему не раз приходилось самому делать замки с секретами в то далекое время, когда он слесарил.
Что-то в доме изменилось. Корнилов не мог понять что, но сразу же уловил эту перемену, почувствовал ее. Он прошел на кухню, чтобы поставить торт в холодильник, и заметил, что переложена плита. Стала гораздо меньше и нарядней, с красивой облицовкой. И большой обеденный стол теперь на кухне. В гостиной, кажется, все по-прежнему — полированная, под орех, мебель: горка с посудой, шкаф, трельяж… «Вот как в деревне-то нынче живут, — усмехнулся Игорь Васильевич и подумал: — Но что-то все же изменилось тут… Как-то уж слишком просторно стало и холодно. И словно бы не хватает чего. Да, не хватает!!» Он еще раз прошелся по дому и наконец понял, чего не хватало. Не было в гостиной большого дивана со множеством вышитых подушечек, на котором всегда спала мать. Эти подушечки она берегла с довоенных времен и, как сыновья ни уговаривали, отказывалась выбросить. Они были для нее памятью о тех временах, что провела в ожидании мужа, приходившего со своей трудной и опасной службы очень поздно.
Корнилов подивился: «Где же мать спит? Не на чердаке ведь?» Кеша все собирался соорудить там маленькую комнатку для Игоря. Теперь Игорь Васильевич вспомнил, что в кухне плита завалена грязной посудой, чего раньше никогда не бывало, и нет большого пузатого самовара, из которого они всегда пили чай. И не пахнет в доме пирогами, которые мать пекла каждую субботу…
Смутное подозрение закралось в сердце Корнилова, но он тут же отогнал его. Если бы мать и была в больнице, то уж ему-то сообщили бы. Она последнее время болела часто, месяцами лежала на своем диване. Нет, нет… Прислали бы телеграмму, позвонили.
Корнилов вышел на крыльцо. Прямо к его лицу свешивались ветки рябины. Ее резные листочки сморщились, пожелтели от долгого зноя. Все словно застыло от жары: и поблекшие кусты, и хилые желтые георгины на клумбе. Между соснами, в стороне от реки, стояло марево.
Тишину разорвал шум мотора. Свернув с шоссе, по проселку медленно ехал вишневый «Москвич», ловко объезжая колдобины и вздымая тучи пыли. «Иннокентий двигается. Сейчас все разъяснит, — подумал Корнилов и вдруг почувствовал, что волнуется. — Что же это я? Случилось что — позвонили бы», — пытался он вновь себя успокоить.
Брат заглушил мотор и вышел из машины. Помахал рукой. Наверное, он заметил Игоря Васильевича еще с дороги. Потом Кеша открыл багажник, вынул большую, туго набитую черную сумку. Потом снова сунулся зачем-то в машину. Пошарил на заднем сиденье.
«Чего он там копается?!» — рассердился Игорь Васильевич. Он хотел было идти брату навстречу, но тот наконец закончил свои поиски и, улыбаясь, вошел в сад. И эта улыбка не понравилась Игорю Васильевичу и испугала его. Что-то в ней было неестественное, чужое.
— С приездом, Игорь! — крикнул брат. — Давненько ты нас не посещал!
— Где мать? — спросил Игорь Васильевич и сам не узнал своего голоса.
Иннокентий поставил черную сумку прямо на пыльную траву и протянул Игорю Васильевичу руку:
— Здоров!
Корнилов задержал руку брата в своей и снова спросил:
— Мать-то где?
— Понимаешь ли, Игорь… — начал Иннокентий, и Игорь Васильевич почувствовал, что Кеше очень трудно говорить. Он словно не знал, с чего начать. — Понимаешь ли…
— Да ты что?! Чего тянешь? Случилось что-нибудь?
— Да нет, — с облегчением вздохнул Иннокентий. — Ничего страшного не случилось. Пойдем в дом, там все расскажу.
— Да тебе ответить трудно, что ли? — вспылил Игорь Васильевич.
— Уехала мать. Решила пожить пока одна. В доме престарелых… — Иннокентий вдруг заторопился, будто боялся, что Игорь Васильевич не дослушает его до конца. — Она решила… Мы выбрали самый подходящий. Самый удобный… — Он даже сделал попытку улыбнуться. А сам смотрел вниз. На свою черную сумку.
— Как это в дом престарелых?
— Да пойми ты, это не обычный дом престарелых. Мне с трудом удалось устроить ее туда. Остров Валаам. Красивейшее место. Мы с Таней ездили туда, мать отвозили… Да что ты на меня так смотришь? Она же сама захотела. Постоянно болеет. Мы с Таней на работе. Некому даже пить ей подать. А случись что?..
Корнилов смотрел на брата и не понимал его. В голове у него не укладывалась мысль о том, что его родной брат, его Кешка отказался от матери, отвез ее в дом престарелых. В приют. Мать — в приют! От этой мысли Корнилову стало невыносимо. Гнев начал душить его, а в глазах запрыгали противные белые мухи. Иннокентий еще что-то говорил, улыбаясь чуть заискивающе, жестикулировал, но до Корнилова не доходили его слова. Так молча он стоял несколько минут, а потом, словно очнувшись, спросил:
— А мне ты почему не сказал? Меня почему не спросил?
— Да я, — Кеша осекся на миг и ответил: — Мама просила тебе пока не говорить…
— Мама? Мама! — крикнул Корнилов. — Да какая она тебе мама? — и ударил брата наотмашь, вложив в удар всю свою боль и омерзение. Иннокентий даже не охнул, не защитился. Только посмотрел наконец Игорю Васильевичу в глаза. И была у него в глазах одна лишь тоска.
Игорь оттолкнул Иннокентия с тропинки и выскочил на дорогу.
— Игорь! — вдруг негромко сказал брат. — Она больна.
Игорь Васильевич не обернулся, а только втянул голову в плечи, съежился, словно ожидая удара.
— Игорь! — теперь уже закричал Иннокентий. — Игорь! Подожди! Она серьезно больна, но ей там лучше… Микроклимат… Дай мне объяснить…
Игорь Васильевич слышал, как брат побежал за ним, и прибавил шагу. Он шел, не глядя под ноги, и злость душила его. «Мать — в приюте… А я даже не знал!»
Мимо шли автобусы, останавливались на остановках, но Корнилов даже не сделал попытки сесть. Шел и шел, словно решился идти всю дорогу до Ленинграда пешком. И только зайдя уже за Выру, большое село на перекрестке двух дорог, остановился как вкопанный — что-то привлекло его внимание, что — он сразу даже и не сообразил. Остановился и провел рукой по глазам, словно этот жест мог помочь ему уйти от тяжелых мыслей. На обочине стояли две «Волги», обе такси. Шофер одной из машин цеплял тросом другую. Зацепив трос, он залез в кабину, посигналил и осторожно тронулся. Трос натянулся, и вот уже обе машины, вырулив на асфальт, поехали в сторону Гатчины.
Корнилов усмехнулся. «Как все просто. Подцепил и поехал. И никакие секретки трогать не надо. Отвез куда-нибудь в глухое место — открывай, заводи. Пусть включается сигнал, пусть гудит, воет… А что? Вариант!»
Его подвез в город на ЗИЛе угрюмый, молчаливый шофер. Он с таким остервенением гнал машину, что Корнилову даже подумалось: «Не миновать нам канавы». Наверное, был шофер чем-то очень огорчен и раздосадован. Так и мчались они сквозь начинающие вечереть поля, не донимая друг друга разговорами, изредка покуривая. «Ну ничего, — успокаивал себя Корнилов, — еще не все потеряно. Давно там мать? Не больше трех месяцев. Завтра же все разузнаю и поеду за ней. И почему она просила мне не говорить?» Быстрая езда немного успокоила его.
Домой он приехал поздно вечером. Прошелся по пустой квартире, неприбранной, неуютной. Пластинки в ярких обложках валялись вперемешку с книгами где попало. Пыль лежала на тяжелой, массивной мебели. Когда Иннокентий еще жил здесь, они решили свезти всю эту мебель в комиссионный и купить новую. Но мать воспротивилась. Она не хотела расставаться с тем, что напоминало ей о муже.
Корнилов сел в кресло и невесело усмехнулся, подумав вдруг о том, что мебель эта, лет пятнадцать тому назад, казалось, навечно списанная в архив, снова вошла в моду, а всякие комбинированные гарнитуры на куриных ножках выглядят смешными пародиями на мебель.
«К приезду матери надо будет устроить большую приборку. — Корнилов даже не сомневался в том, что в ближайшие дни поедет за матерью. Чем бы она там ни болела, он привезет ее домой. Раз можно жить в приюте, значит, можно и дома. А уж уход за ней он обеспечит. — Если надо будет — положу на время в больницу. Но здесь, в Ленинграде, чтобы навещать почаще, — думал он. — Это ж надо — отправить мать в приют!»
Шли дни, а съездить за матерью все не удавалось. В городе была украдена еще одна «Волга»… Корнилов и сотрудники его группы целыми днями пропадали в райотделах милиции, дотошно выспрашивали участковых о том, не было ли заявлений о попытках угнать машины, о малейших инцидентах, зафиксированных работниками ГАИ. Белянчиков и капитан Бугаев начали знакомиться с организацией ночных дежурств в таксомоторных парках и государственных гаражах. Было усилено ночное патрулирование. А по вечерам Игорь Васильевич вместе с Белянчиковым подводил итоги в продымленном кабинете, из которого никакими сквозняками уже нельзя было выветрить застоявшийся никотиновый дух. Утешительного было мало, но Корнилов твердо считал, что они на правильном пути.
— Только широкий поиск… — твердил он приунывшему Белянчикову. — Наскоком здесь не решишь.
— Топчемся как слепые, — ворчал Белянчиков. — Бухгалтерией занимаемся, а время идет! Проверка, которую провел Седиков в районных отделах ГАИ, ничего не дала. Обнаружить утечку документов не удалось…
— Видишь ли, Юрий Евгеньевич, займись мы каким-нибудь одним направлением — нам может и повезти. А может и не повезти. Начинать тогда все сначала? А мы сейчас такую сеточку раскинули… Если подтвердятся мои предположения о возможности сопоставления номеров машин, проданных через комиссионки, с заводскими номерами… Чуешь, чем пахнет? Распространи мы такую методику — найти украденную машину можно будет в один момент…
— Хорошее дело — эксперименты, — не сдавался Белянчиков, — когда сроки не поджимают. Нам надо у себя в городе искать, а не по командировкам шастать… Подключить дружинников к ночным дежурствам, выступить по телевидению. Ты же сам считаешь, что воры — таксисты. Вот и надо разрабатывать версию «такси»…
— Сейчас нам только терпением запастись надо, — сказал Игорь Васильевич. — И не упустить ни одной детали…
Корнилов знал Белянчикова уже много лет. Ему нравились дотошность и напористость Юрия Евгеньевича, его веселый характер и обостренное чувство товарищества. Но особенно он ценил в Белянчикове качество, которое многим не нравилось, — ничего не принимать на веру, ни с чем не соглашаться с лёта. В управлении считали Белянчикова жутким спорщиком.
Соглашателей Игорь Васильевич боялся.
— Ну что вы так быстро соглашаетесь со мной? — сердился он. — У вас только что была другая точка зрения. Вы спорьте, спорьте. Доказывайте!
Его всегда раздражало, если человек сразу принимал его новую идею, быстро отказывался от своего мнения. Он был твердо убежден, что делается это большей частью неискренне. У одних — из боязни спорить с начальством, у других — из угодничества, у третьих — просто из равнодушия. Неискренности Корнилов боялся больше всего в жизни.
Несмотря на горячее время, Корнилову пришлось еще на день выехать в Москву в министерство. Там давно уже было запланировано совещание по обмену опытом работы, и Игорю Васильевичу поручили на нем выступить. Разговор шел об организации воспитательной работы с отбывшими наказание в местах лишения свободы. Игорь Васильевич хотел было отказаться от поездки, сославшись на занятость, но Селиванов сказал: и думать не моги!
3
Сосед по купе попался Власову хмурый и неразговорчивый. Власов уже привык к тому, что народ в «Стреле» не отличался особой общительностью. Он легко узнавал пассажира «Стрелы» в суетливой и шумной толпе на Ленинградском вокзале. На платформе перед ее вишневыми, хорошо отмытыми вагонами никогда не заметишь обычной вокзальной сутолоки. Лишь изредка наткнешься на подвыпивших, громкоголосых иностранцев с горами необъятных чемоданов и саквояжей или на компании актеров, едущих не то с гастролей, не то на гастроли.
Едут «Стрелой» обычно налегке, с маленьким франтоватым чемоданчиком, а чаще всего с портфелем. У тех, кто помоложе, черный плоский чемодан, с чьей-то легкой руки интригующе названный «дипломат». Даже в одежде этих пассажиров есть что-то общее. Преобладал темно-серый костюм. Некоторые здоровались с проводницами как со старыми знакомыми, но как-то уж слишком сдержанно. Да и вообще они были очень сосредоточенны и подтянуты и шли сквозь зал ожидания, поглядывая на суетливую толпу отрешенно и словно боясь затеряться в ней. Редко кто ходил в поездной буфет выпить вина на сон грядущий, иные дожидались буфетчицу, на подносе у которой почти всегда красовалась бутылка марочного коньяка и бутерброды с икрой или копченой колбасой.
Негромкие разговоры между знакомыми шли о каких-то грядущих или уже состоявшихся назначениях, процентах выполнения планов, неправильных действиях тренеров футбольной команды «Зенит».
Глядя на пассажиров «Стрелы», Власову иногда казалось, что все они только-только покинули свои кабинеты, где заседали весь день, решали неотложные дела, принимали посетителей, проводили совещания. А сейчас еще просто не успели стряхнуть с себя дневные заботы и держались так корректно и чуть-чуть холодно, словно эти комфортабельные, сверкающие белизной постелей, залитые светом купе были их кабинетами.
Даже те люди, которые в обыденной жизни были шумными весельчаками, здесь, в «Стреле», притихали и разговаривали вполголоса.
Власов был человеком общительным, веселым, любил шумные компании, дорожные разговоры, но не мог отказать себе в удовольствии ездить «Красной стрелой». Без пяти двенадцать сядешь в Москве, ночь проспишь, а в восемь двадцать пять уже в Ленинграде. Для командированного — а почти все пассажиры «Стрелы» командированные — очень удобно. С утра можешь заняться своими делами.
Уже давно расстояние от Москвы до Ленинграда поезда проходили меньше чем за шесть часов, а пробные даже за четыре. Но «Стрелы» эти новшества не коснулись. Она по-прежнему шла восемь с половиной часов. Так было удобно командированным…
Сосед Власова попросил у проводницы чаю.
— Только, если можно, покрепче, пожалуйста. И два стакана.
Власов достал из портфеля свежий номер еженедельника, печатающего обзоры прессы, статьи из зарубежных журналов…
Зима этого года принесла людям много сюрпризов. Выпал снег в Северной Африке, небывалая засуха стояла в Афганистане, и хозяева продавали баранов за бесценок: килограмм мяса стоил дешевле литра воды. В Средней Азии и в Закавказье погибли от морозов десятки тысяч прилетевших на зимовье уток. В промерзших украинских степях мели черные песчаные вьюги. В Москве и Ленинграде зимой вопреки прогнозам стояли по-весеннему солнечные, бесснежные дни, а весна выдалась сухой и жаркой.
Пресса была полна тревожных сообщений, серьезных раздумий о будущем мира, досужих рассуждений и пустяковых сенсаций.
— Вы не будете возражать, если я лягу спать? — спросил сосед.
— Ну что вы! — Власов сложил еженедельник, бросил на столик. — Уже давно пора…
Он вышел в коридор, чтобы не мешать соседу, и, прижавшись лбом к прохладному стеклу, пытался разглядеть, что там, за окном. Но темень была непроглядная.
Когда он лег в постель и погасил свет, спутник неожиданно сказал:
— Вы вот, кажется, журналист?
Власов хотел было удивиться и спросить, почему он так думает, но попутчик продолжал:
— Вам, наверное, часто приходится писать о людях. И о хороших и о плохих. А бывают ли такие случаи, когда, написав о ком-то, вы снова возвращаетесь к этому человеку?
Он помолчал несколько секунд и спросил:
— Я вам спать мешаю?
— Подумаешь, велика беда… Я в отпуск еду, — ответил Власов. — Отосплюсь. Ну а про то, возвращаемся ли к своим героям… В газетах же часто пишут: после выступления приняты меры… Иванов наказан… Петрова восстановили на работе… Сидорову квартиру дали…
— Э… э… э нет… — досадливо протянул сосед. — Я не об этом. Вы вот, допустим, очерк написали о человеке. О хорошем, красивом человеке. А прошло два года, поинтересовались снова — как, мол, все в порядке? Ведь, может быть, у человека трагедия произошла, оступился он? Нужна помощь… Или фельетон написали про хама, про пьяницу… Ну, пришлют вам в газету ответ — хаму выговор дали, обещал исправиться… А дальше-то, дальше? Как у него жизнь дальше складывается? Вот что важно! Иначе, что ж, описано — с плеч долой?