Володарский Эдуард Яковлевич & Высоцкий Владимир Семёнович
Венские каникулы
Володарский Эдуард Яковлевич, Высоцкий Владимир Семёнович
Венские каникулы
Эдуард Володарский. Как мы писали сценарий...
Источник: Владимир Высоцкий в кино. Составитель И.И.Роговой. Всесоюзное творческо-производственное объединение \"Киноцентр\", 1989.
Володя часто говорил мне: \"Ну давай вместе напишем сценарий! У меня замечательная история есть\". \"Про что?\" - спрашивал я, хотя давно знал, что он напичкан \"замечательными историями\", как новогодний мешок подарками. Володя начинал бурно, торопливо рассказывать умопомрачительную историю про дельфинов, или громадного попугая, который жил у одного его знакомого, или про золотоискателя, заблудившегося в тайге, или... Некоторые его истории я отчетливо, ярко помню до сих пор, и, действительно, почти каждая его история в той или иной степени могла лечь в основу киносценария.
Кинематограф Володя чувствовал необыкновенно ярко и остро, казалось, ощущал его кожей, нервами и часто огорчался, что мало снимается, что большинство ролей, которые предлагают, бедны и плоски, и там нечего играть.
Но писать с ним сценарий я отказывался. По разным причинам. Да и некоторый испуг брал: как с ним работать, когда он пяти минут не может спокойно посидеть на месте, все время ему нужно куда-то лететь, с кем-то встречаться, давать концерты, репетировать в театре, сниматься. О каком сценарии может идти речь? Но еще и потому отказывался, что мне казалось: он сам может написать, вот допечет его желание, дозреет, налетит на бумагу - и напишет сам, настолько образно и с юмором он умел рассказывать.
Рассказчик он был классный, увлекающийся, азартный, и приврет - недорого возьмет, хотя, нет, не приврет, а сочинит его фантазия, которая работала в нем в любое время дня и ночи.
Несколько раз мы все же договаривались засесть и начать работу, но так и не садились - то Володя занят в театре, колесит по городам с концертами, то у меня дела. Но он не забывал. Свойством его натуры было невероятное упорство в достижении какой-либо цели, которая могла быть и незначительной, но ему самому представлялась важной и нужной. Вот засела в нем мысль написать сценарий, и он всем окружающим плешь проест, но не отступится, не забудет, желание не пропадет, и рано или поздно, но он своего добьется, это неизбежно, как приход зимы или лета.
Иногда я говорил ему:
- Володь, это же \"непроходимо\".
- Почему? - удивлялся он.
- По кочану да по капусте, - раздражался я. - Сам, что ли, не понимаешь?
- Но это же правда, Эдька, так было!
Но вот однажды под новый, 1979 год Володя рассказал мне историю генерала Войтенко. О том, как он во время войны попал в плен, как он и еще трое заключенных бежали из лагеря на юге Германии, где они работали в горах на заводе, производящем ФАУ и первые реактивные самолеты. Был тогда Войтенко старшим лейтенантом, летчиком. Они убежали, а война кончилась. И вот четверо бывших военнопленных разных национальностей, ошалев от радости освобождения, живут в свое удовольствие на одной брошенной вилле, потом перебираются на другую, на третью, никак не могут надышаться вольным воздухом. Но в то же время новые сложности жизни встают перед ними. Американский военный патруль принимает их за переодетых эсэсовцев и пытается арестовать. В драке они убивают сержанта и скрываются. Военная полиция начинает разыскивать их. И вот Войтенко и его друзья, только успевшие ощутить вкус свободы, вновь оказываются в положении преследуемых, вновь отовсюду им грозит опасность. И в то же время в душе каждого горит желание скорее вернуться на Родину...
Я не буду сейчас пересказывать все перипетии этой горестной, трагичной и иногда смешной одиссеи, а тогда, выслушав, я спросил:
- Кто тебе это рассказал?
- Сам Войтенко. Он сейчас генерал, на пенсии. Он мне несколько вечеров рассказывал. Я даже на диктофон записал. Вот послушай...
Я довольно долго слушал сбивчивый, взволнованный рассказ старого человека о тех далеких годах войны, о странных, причудливых, горьких и радостных событиях. Где Володя познакомился с генералом Войтенко, каким образом, не знаю. Но и не удивился этому знакомству: Высоцкий был необыкновенно контактным человеком, если ему кто-то нравился, заинтересовывал его, он знакомился сразу, напролом, он удивительно располагал к себе людей, внушал доверие, ему они рассказывали такое, что вряд ли рассказали бы кому-нибудь еще. Это я знаю и по себе.
И те далекие годы войны для Володи не были далекими. Он словно ощущал всем своим существом их обжигающее дыхание, он боготворил фронтовиков, с жадностью необыкновенной слушал их рассказы о войне. Может быть, происходило это потому, что его детство пришлось на войну и тяжкие послевоенные годы.
Словом, история, рассказанная Высоцким, так поразила меня, что я решился:
- Давай попробуем... Тут есть родное и близкое...
- Когда? - тут же спросил Володя. - Завтра сядем?
- Новый год через неделю...
- Ну и что? Перед Новым годом посидим, потом после...
Это было время, когда мы встречались чуть не каждый день, и теперь, встречаясь, Володя каждый разговор неизменно сводил к истории Войтенко, к сценарию. Даже когда мы сидели за новогодним столом, Володя время от времени наклонялся ко мне, говорил вполголоса:
- А вот еще такая сценка может быть... Вот послушай...
Я понял, что он не оставит меня в покое, пока сценарий не будет написан. Буквально сразу после Нового года, первого января 79-го, мы взялись за работу. Кое-какие сцены были уже придуманы, и мы долго обговаривали сюжетную схему, искали и находили новые детали, повороты, фантазировали по поводу биографий героев. Я думал, что на сегодня этим и ограничимся, но Володя просто не выпустил меня из кабинета, поставил на стол машинку.
- Ну напиши хоть две-три первые сценки, ну что тебе стоит, Эдька!
Я горестно вздохнул и сел за стол. В гостиной Володиной квартиры о чем-то спорили, доносились смех, музыка. А я сидел и стучал на машинке, как каторжанин. Иногда осторожно заходил Володя, говорил негромко:
- Я тут еще один поворот придумал. В сцене на вилле. Вот послушай. Как тебе покажется...
Я отодвигал машинку, слушал, записывал, что-то начинал добавлять свое, опять записывал. Вновь стучал на машинке. Ни до этого, ни после я никогда так много и быстро не работал. Володина неуемная энергия и напор подталкивали меня. И вот меня уже самого охватил неистовый азарт. Мы обговаривали сцену за сценой, и я тут же садился за машинку. Володя перечитывал напечатанные сцены, что-то возражал по диалогу, предлагал свое. Я ерепенился, спорил. Иногда он соглашался, иногда все же настаивал на своем, убеждал, чуть ли не просил:
- Ну сделай так, Эдька, ну что тебе стоит?
- Хуже так, хуже! Так получается длинная и корявая фраза!
Я даже прочел ее вслух. И тогда Володя тоже произнес ее вслух, произнес, как актер, как герой сценария, и сам на мгновение преобразился в этого героя. И я сдался, сел молча и записал так, как хотел он.
Давно ушли гости, давно спали моя жена и Марина Влади - мы работали. От кофе и сигарет гудела голова. Когда я посмотрел на часы, было пять утра. Я рухнул на диван и заснул сразу. Володя разбудил меня в восемь утра, на столе уже стояла чашка горячего кофе, лежал на тарелке кусок поджаренного мяса. Володя сказал, что уезжает на репетицию, приедет днем. И уехал.
Позавтракав, я сел за работу и просидел до трех часов дня, когда приехал Володя. Он ворвался в кабинет сияющий, ни тени усталости на лице:
- Я тут еще две сценки придумал. Дай почитать!
Он прочел написанное, потом рассказал придуманные сцены, мы поспорили. Потом я показал ему, что придумал сам и успел вчерне набросать. Володя слушал жадно, когда сцена нравилась, начинал смеяться, говорил, глядя с обожанием:
- Здорово, а? Здорово получается!
В семь часов вечера, наспех поев, он уехал на спектакль, а я снова уселся за машинку. Вставал только для того, чтобы сварить кофе. В одиннадцать Володя был уже дома. Пришли гости, кажется, Сева Абдулов и еще кто-то, приехала моя жена, Марина угощала гостей, а мы сидели в кабинете. Иногда нам стучали в дверь, звали:
- Кончай с ума сходить, ребята! Пошли чай пить!
- Мы работаем! - кричал в ответ Володя, и лицо становилось злым.
И мы снова просидели до пяти утра. В восемь утра Володя опять поднял меня, сварил кофе и умчался в театр...
Потом прошли третьи сутки, четвертые. Тогда, занятый работой, я даже не подумал, что Володя за это время спал меньше меня, почти все время был на ногах, ездил на репетиции, на спектакли, варил кофе, подбодрял, подталкивал меня и при всем этом был весь поглощен сценарием, который мы сочиняли. У меня раньше бывали моменты большого подъема сил, когда, так сказать, волшебное вдохновение посещает тебя, - я мог работать по двенадцать-четырнадцать часов кряду, но работать сутки напролет... не смыкая глаз... и при этом чувствовать себя как рыба в воде, быть жизнерадостным, агрессивным, напористым... Просто дьявольская работоспособность была у этого человека. Словно в один день своей жизни он умудрялся прожить пять, если не больше. Такое сумасшествие продолжалось пять суток.
Утром шестого января сценарий был закончен. Конечно, это был еще только первый вариант, конечно же, над ним еще предстояло работать, отшлифовывать, \"доводить\", углублять, усложнять, но он был! Восемьдесят семь страниц, отпечатанных на машинке, лежали передо мной на столе. Еще громоздились везде чашки с кофейной гущей на дне, пепельницы были полны окурков, у Володи и у меня были красные от бессонницы глаза. Я упал на диван и проспал до одиннадцати вечера, а Володя в это время поехал на репетицию в театр, потом проводил Марину Влади в аэропорт Шереметьево, потом поехал на какой-то завод давать концерт, а оттуда - в театр на спектакль. И в начале двенадцатого вернулся домой. Ввалился в квартиру со словами:
- Эдька, ты меня просто потряс, за пять дней написать сценарий! Ну кто еще на такое способен, а?
И я совершенно серьезно ответил:
- Это ты, а не я...
Он был способен и на большее. И при этом не говорил о себе. Он любил восхищаться друзьями, хвалить их, часто преувеличивая их достоинства. Он умел любить. И, чувствуя эту любовь, ты сам вдруг начинал понимать, что способен на значительно большее, нежели предполагал. Он тянул друзей на свою высоту. Недаром и прозвище среди друзей у него было Высота.
Мы показали сценарий в Москве многим серьезным режиссерам. Они читали, вздыхали, разводили руками:
- Ребята, вы же понимаете, что это совершенно непроходимо.
Марина Влади перевела в Париже сценарий на французский язык, показала его знаменитому артисту Жерару Депардье. Он прочитал, пришел в восхищение и заявил при встрече с Володей, что готов сниматься без гонорара. И Данеку Ольбрыхскому Володя показал сценарий, и тот тоже сказал, что готов работать в любую минуту. Эти отзывы радовали Володю, но продюсер не находился, а о постановке сценария на родине не приходилось и мечтать.
В 1980 году Володя умер. Смерть всегда приходит не вовремя, но с Высоцким она поступила слишком предательски. Больше всего я жалею, что он не дожил до нынешнего времени, когда многое, о чем он мечтал, стало воплощаться в жизнь. Сколько появилось бы новых песен и стихов!
Вот и этот сценарий \"Каникулы после войны\" наконец обретает производственную судьбу. Оказалось, что ничего крамольного, как полагало наше прежнее кинематографическое начальство, в нем нет. Как быстро он был написан и как долго он лежал! Я, конечно, рад, что сценарий собираются ставить, что в этом деле будут участвовать \"Грузия-фильм\" и Франция, надеюсь, что будет достойный фильм.
Но к радости этой примешиваются боль и горечь - ведь одну из главных ролей Володя мечтал сыграть сам. А кто еще, кроме него, способен это сделать с той же яростью, с тем же талантом и искренностью?..
Эдуард Володарский
Венские каникулы. Киноповесть
...Туманное майское утро. Сквозь зыбкую пелену виден лагерь, бетонные столбы с натянутой проволокой под током высокого напряжения, ровные прямоугольные бараки, чисто подметенный плац, здание комендатуры, вышки с пулеметами и погашенными прожекторами...
Титр: \"БЫЛО 2 МАЯ 1945 ГОДА - ДО КОНЦА ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ ОСТАВАЛОСЬ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ...\"
Из комендатуры выскочил офицер-эсэсовец, на ходу торопливо застегивая мундир, что-то крича часовым у ворот и на вышках. Следом за ним выбежал еще один офицер, на ходу читая телеграфную ленту. Стали разворачиваться дула пулеметов на молчаливые бараки с заключенными.
- Быстрее! - кричал первый офицер, - приказ Гиммлера!! Всех к черту! Всех! Быстрее!!
Из здания, где размещалась охрана, стали выбегать солдаты с овчарками на длинных поводках. Собачий остервенелый лай нарушил утреннюю тишину. Солдаты врывались в бараки, пинками и ударами прикладов автоматов поднимая с нар заключенных. Сквозь собачий лай слышны отдельные команды, среди которых чаще всего повторялось:
- Шнель! Быстро! Быстро!
Сонные, изможденные заключенные медленно поднимались, выходили из бараков, начали строиться в колонну. Эсэсовцы подгоняли их ударами прикладов.
Даниэль, высокий, худой, с копной желтых волос, проснулся от собачьего лая. Спустился с нар, прихватил с собой затрепанный томик Библии.
- Эй, ксендз, что это они подняли нас так рано? - спросил его кто-то по-польски.
Даниэль пожал плечами, направился к выходу.
А Жерар спал так крепко, что соседи по нарам трясли его за плечи, а потом солдат больно ткнул его дулом автомата под ребра. Жерар проснулся, медленно сполз с нар, зябко поеживаясь.
- Что это они сегодня озверели? - спросил кто-то, проходя мимо.
- Американцы близко, - улыбнулся Жерар и прислушался: - Слышите?
Сквозь крики солдат и лай собак явственно слышалась близкая артиллерийская канонада.
- А мне Марсель снился, черт побери, - вновь улыбнулся Жерар.
- Они нам сейчас покажут и Марсель, и Рио-де-Жанейро, - зло проговорил кто-то.
Майское солнце резало глаза, и заключенные, выходя из бараков, на мгновение останавливались, щурились. Только один смотрел на свет твердо и тяжело, угловатое лицо было неподвижным. Это яркое майское утро злило его. Это был Владимир.
Эсэсовец сильно ударил прикладом одного из заключенных и тот, сморщившись от боли, оттолкнул его:
- С ума сошел, собака!
И тут же прогремела автоматная очередь. Заключенный, скорчившись, упал на землю. Все на мгновение замерли, оторопело смотрели на убитого. А солдаты продолжали кричать, и так же остервенело лаяли собаки, бросаясь на заключенных... Один заключенный, чем-то похожий на итальянца, с черными, чуть вьющимися волосами, вдруг наклонился к убитому, потрогал руку, покачал головой:
- Мертвый... - пробормотал он по-русски, но с легким грузинским акцентом, и руками утер лицо с горбатым, резко выдающимся вперед носом. - Перед концом бесятся, дьяволы...
Даниэль остановился возле приземистого толстяка-австрийца в черном мундире с унтер-офицерскими погонами. Мундир помят и сидел на толстяке нескладно, на животе оторвана пуговица. Это были уже далеко не те бравые \"СС\", что в начале войны.
- Что это сегодня такая паника, папаша Штольц? - спросил Даниэль. - На работу подняли на полтора часа раньше.
- Это не на работу, святой отец, - оглянувшись по сторонам, вполголоса ответил \"папаша\" Штольц. - Как католик католику могу сказать вам - это не на работу. Это ликвидация. Пришел приказ Гиммлера. Ликвидировать срочно всех! - И он опять в страхе оглянулся.
- Но... зачем? - растерянно переспросил Даниэль. - Кто будет работать на заводе?
- Работать больше не нужно... Американцы в тридцати километрах. Помоги нам, Господи! Читайте Библию, святой отец, читайте Библию...
Слова унтер-офицера Штольца слышал не один Даниэль. Совсем неподалеку от него в это время оказался Владимир и вышедший из барака Жерар.
- Кажется, это ликвидация... - также тихо ответил Владимир.
- Быстро! Быстро! - орал старший офицер, и уже построившаяся колонна заторопилась к воротам лагеря.
Горбоносый грузин - это Вахтанг - оказался в середине колонны. Он и многие заключенные почувствовали неладное, с тревогой оглядывались по сторонам.
А вокруг - горы. Высокие, с темными изломами трещин, где голубел под солнцем лед, со снежными шапками на вершинах. Горы сжимали маленький лагерь со всех сторон, скалистые кручи нависали над небольшим плато, и узкая дорога петляла от лагерных ворот.
Все произошло в одно мгновение. Колонна заключенных вышла из лагеря, только ее хвост еще задержался в воротах. Среди них - Жерар, Владимир и Даниэль. Они оглядывались по сторонам, взгляды скользили по проволочной ограде, по вышкам с пулеметами и дальше - по горным кручам, по петляющей по лесистым склонам горной дороге. Еще совсем немного и все будет кончено. В это яркое, майское утро... когда война издыхает... и освобождение близко...
Так получилось, что Жерар, Владимир и Даниэль оказались самыми последними в колонне. За спиной хрипели сорвавшиеся голоса овчарок.
Владимир переглянулся с Жераром, глазами указал ему на \"папашу\" Штольца и стал помогать \"папаше\" и еще одному солдату закрывать ворота лагеря. В эту же секунду Жерар прыгнул к другому солдату, ударом могучего кулака сбил его с ног с сдернул с его плеча автомат, и тут же бросился из ворот лагеря в другую сторону от колонны заключенных.
И тогда Даниэль, сунув за пазуху Библию, вырвал автомат из рук другого ошеломленного эсэсовца и тоже побежал из лагерных ворот по узкой каменистой дороге в противоположную от колонны заключенных сторону. И в то же мгновение Владимир повалил \"папашу\" Штольца, выдернул у него из кобуры пистолет и помчался вслед за Жераром и Даниэлем.
Все произошло в считанные секунды. И вот уже пришедшие в себя эсэсовцы кинулись за беглецами, спуская с поводков овчарок.
Пуще прежнего заволновалась колонна заключенных. Орали солдаты, загремели выстрелы. Горное эхо множило. И по-прежнему, как надежда на жизнь, слышалась издалека артиллерийская канонада.
- Это ликвидация! - закричали в колонне. - Нас ведут убивать!
И вот Вахтанг, протолкавшись к оцеплению, вдруг крикнул:
- Бейте их! Лучше погибнуть та-ак! - и кинулся на эсэсовца, и завязалась неравная борьба. Но тут же десятка два заключенных рванулись на оцепление, прорвали его и бежали по дороге, даже не зная, куда бежать, где искать спасения.
- Кончайте их тут, черт возьми! - по-немецки кричал старший офицер, стреляя в самую гущу колонны.
И гремели автоматные очереди, скашивая бегущих. Вахтанг прорвался с автоматом, заметался по дороге, не зная куда бежать, но вдруг увидел, как трое самых первых беглецов - Жерар, Владимир и Даниэль - кинулись по круче в спасительный сосновый и буковый лес. Они карабкались из последних сил, и трое солдат с овчарками настигали их. И следом за ними на кручу стал карабкаться Вахтанг. Пот заливал лицо, сердце, казалось, выпрыгивало из горла и автомат казался страшно тяжелым.
Вот Владимир обернулся, выстрелил на ходу из пистолета. Один эсэсовец упал. Даниэль упал на камень под деревом, ударила очередь из автомата. И тут собака нагнала Владимира, прыгнула ему на грудь, впилась клыками в плечо. Владимир несколько раз выстрелил ей в живот, сбросил обмякшую тушу животного.
Частыми очередями стрелял Даниэль. Двое эсэсовцев залегли, тоже открыли огонь.
И тут за спиной одного выросла фигура Вахтанга.
- Эй! - крикнул он и, когда лежащий за камнем немец обернулся, выпустил в него длинную очередь. И в следующее мгновение пули впились ему в плечо - это успел выстрелить другой эсэсовец, залегший неподалеку.
Даниэль тем временем вскочил и бросился в глубь леса. Вновь упал на землю, задыхаясь. Казалось, у него нет больше сил... На дороге была слышна частая беспорядочная стрельба, крики людей, лай собак...
Вот вторая овчарка настигла Жерара, прыгнула на него, когда он успел обернуться. Француз схватил ее за горло своими могучими руками, начал душить. Собака отчаянно рвалась из рук, хрипела, вывалив ярко-розовый язык.
Невдалеке от него лежал Владимир и видел, как метрах в двадцати похожий на итальянца заключенный перестреливался с залегшим за валуном солдатом. И вот \"итальянцу\" повезло - он попал, немец ткнулся лицом в землю, затих. Вахтанг еще раз нажал крючок, но в обойме патронов уже не было. Он привстал и глянул вниз на дорогу, вдруг закричал по-русски, с сильным акцентом грузина:
- Они всех убивают, проклятые звери!
Овчарка исходила пеной. Жерар отпустил ее, и животное упало на землю бездыханным. Конвульсивно задергались собачьи ноги. Жерар растерянно смотрел на нее:
- Я задушил ее... это же собака... я всегда любил собак...
- Это не собака, - зло ответил Владимир, выходя из-за дерева, - это такие же эсэсовцы... только в собачьих шкурах... Ты слышишь, они всех убивают... Ну, подождите, сучьи гады, - ругался Владимир и желваки перекатывались у него под скулами, - придет и ваша очередь. Придет, никуда не денетесь...
- А за нами больше никто не гонится, - Жерар огляделся. Им теперь не до нас... будут спасать свои шкуры...
- Тебя как зовут? - по-немецки спросил Владимира француз.
- Владимир...
- Ты русский?
- Русский, - по-немецки отвечал Владимир. - Я вон там видел, кажется, твоего соотечественника... Или итальянец. Он перестреливался вон с тем фрицем - видишь, валяется за валуном? - Два француза - это замечательно, - улыбнулся Жерар. - Итальянец тоже замечательно... Э-эй!
На зов из-за деревьев показалась согнувшаяся фигура Вахтанга. Одной рукой он держался за раненое плечо.
- Но был еще один, - сказал Жерар. - Сначала нас бежало трое. Тот был желтоволосый...
А выстрелы на дороге постепенно стихали. Смутно доносился рокот автомобильных моторов, команды офицеров.
- Вот он, - вдруг сказал Владимир. - Он рехнулся - побежал обратно к дороге.
Даниэль бежал к дороге. Сквозь стволы деревьев он видел, как из лагеря по дороге шли пять тяжелых грузовых автомашин. Остановились перед месивом человеческих трупов. Эсэсовцы быстро забирались в кузова машин
- Быстрее! Шнель! - слышались команды. - Американцы могут перерезать шоссе на Грюнвальд!
Несколько солдат еще ходили среди трупов, останавливались над ранеными и добивали их короткими очередями.
- Хватит! - закричал старший офицер. - Будь они прокляты! По машинам!
Громче взревели моторы, машины тронулись с места и покатили прямо по дороге, по мешанине трупов. Кровь большими пятнами залила каменистую дорогу. Причудливые лужи крови. Из-под колес грузовиков летели кровавые брызги, переламывались человеческие кости. Скрюченные мертвые тела лежали здесь и там... Даниэль изо всех сил бежал к дороге, отчаянно кричал:
- Негодяи! Ублюдки! Подлецы!
Жерар, Владимир и Вахтанг видели его с горного склона.
- Он с ума сошел, - сказал француз, - они его схватят!
- Черт с ним... - Владимир проверил патроны в обойме пистолета. - Раз ему так хочется...
- Как черт с ним? - вдруг по-русски с акцентом спросил Вахтанг. - Что говоришь, слушай? Как можно? Э-э-э! Сто-ой! - и он бросил автоматы и неловко побежал по склону вниз, держась за раненое плечо.
- Так он русский? - удивленно спросил Жерар.
- Советский...-ответил Владимир. - Кажется... грузин...
...Немцы уехали. Весеннее солнце заливало светом брошенный лагерь, горную дорогу, заваленную трупами заключенных. Даниэль брел среди убитых, бормотал вполголоса слова молитвы:
- Господи, прими с миром души усопших... . Появился на дороге Вахтанг. Левая сторона полосатой куртки у него заплыла кровью. Следом за ним появились на дороге Жерар и последним, нагруженный автоматами, - Владимир.
Даниэль склонился над одним заключенным, тронул его за плечо:
- Збышек? Вставай, Збышек!.. Ты слышишь? Они ушли...-Даниэль все сильнее тряс мертвого за плечо, губы кривились, лицо исказила гримаса гнева и боли. Ты слышишь меня, Збышек? Они ушли, грязные ублюдки! Ушли-и! Вставай, Збышек!
Жерар положил ему руку на плечо, но Даниэль резко сбросил ее. Все внимание поляка было приковано к мертвому Збышеку:
- Збышек! Вставай, дорогой! Мы свободны! Мы поедем домой! - Даниэль кричал и горное эхо множило его отчаянный крик. - Господи, не прощай им! За что, Боже милостивый, за что-о!? Никогда не прощай!! Мы будем жить, Збышек! Этим ублюдкам назло! Жи-и-ить, Збышек! Жи-и-ить!
Жерар пытался оттащить Даниэля от мертвого Збышека, но поляк сопротивлялся, на губах показалась пена, глаза, казалось, выскочат из орбит. Он вдруг упал рядом на дорогу, стал корчиться в судорогах, и слезы текли по изможденному лицу, и пена запузырилась в углах рта. Владимир и Вахтанг стояли и молча смотрели, как Жерар взвалил Даниэля на плечи, понес в сторону от дороги.
Владимир и Вахтанг пошли следом. Вдруг Владимир увидел мертвого немецкого солдата, подумал и начал стаскивать с него сапоги, брюки. Примерил на себя. Потом снял с солдата мундир. И вдруг замер - взгляд упал на лицо немца. Он совсем молод, этот солдат. Каменная белизна покрыла мертвое лицо немца. Красивое лицо человека. Русые волосы упали на лоб. Величие и жестокость смерти отпечатались на нем.
- Возьми пакет, пожалуйста, - вдруг услышал он голос Вахтанга. - У него на поясе пакет...
Владимир глянул на залитое кровью плечо Вахтанга, быстро разорвал индивидуальный пакет, потом помог грузину стащить с себя куртку, стал вытирать клоком ваты рану, пробормотал:
- Пули две тебе влепили... как минимум... - он быстро и умело бинтовал рану.
Жерар на обочине дороги, склонившись, слушал пульс Даниэля, потом посмотрел на подошедших Владимира и Вахтанга:
- Он совсем плох, - сказал Жерар. - Его нельзя бросать...
- А что делать? - Владимир присел рядом, вытер пот с лица. - И грузин ранен... две пули в плече - тоже врач нужен... Тебя как зовут, кацо?
- Вахтанг зовут, - коротко ответил тот, присаживаясь на землю.
- На, возьми надень, - Владимир протянул ему немецкий мундир с солдата, но гримаса отвращения передернула лицо Вахтанга:
- Это? Нет, никогда...
Они говорили по-русски, и Жерар не понимал. Спросил по-немецки:
- Помнишь, как нас водили на завод? Мы проходили в стороне большое имение... Фольварк или что-то в этом роде, помнишь?
- Ну... помню... - подумав, ответил Владимир.
- Это ведь недалеко... Там и еду достанем... и одежду, и какие-нибудь лекарства...
- Мы его не донесем... Он тяжелый... А у меня ноги дрожат...
- Я донесу, - улыбнулся Жерар. - Боши драпают - значит, в этом имении никого нет... - он нащупал под арестантской курткой Библию, достал ее. - В лагере все его называли ксендзом? Это значит священник?
- Да... по-польски... - ответил Владимир и лег на спину, глядя в чистое небо.
- Священника нельзя бросать, - совсем серьезно ответил Жерар. - Они всю жизнь пекутся о наших душах...
- Священника нельзя, а просто человека - можно, хе! - и Вахтанг покачал головой.
- Ты что, не говоришь по-немецки? - спросил его Жерар.
- Не хочу говорить...-также по-русски ответил Вахтанг.
- Что он сказал? - спросил Жерар Владимира.
- Он сказал, что не желает говорить по-немецки, - усмехнулся Владимир.
- Парле ву франсе? - спросил Жерар. Вахтанг отрицательно покачал головой.
- Эспаньола? Ду ю спик инглиш? - допытывался Жерар. - Латинос?
Вахтанг опять отрицательно покачал головой.
- Видишь, Вахтанг, - повеселел Владимир, - выучил бы хоть один язык, сейчас как бы пригодилось.
- Он пять выучил, - кивнул в сторону Жерара Вахтанг. - Ему пригодилось?
Они негромко рассмеялись, потом Владимир сказал:
- Ничего не поделаешь, Жерар. Он будет говорить по-русски, а я вам буду переводить.
- Я могу говорить по-грузински, - сказал Вахтанг.
- Но я тогда не смогу переводить, - развел руками Владимир и они опять негромко рассмеялись...
К имению они добрались в середине дня. Задыхаясь и обливаясь потом, Жерар нес на себе Даниэля. Тот по-прежнему был без сознания, время от времени стонал:
- Збышек... Мы идем домой, Збышек...
- Давай я понесу, - сказал Владимир, отдавая свой автомат Вахтангу. - Ты сейчас свалишься... - он переложил поляка себе на плечи, сразу согнулся чуть не пополам, тяжело переставляя ноги.
За поворотом дороги выросла каменная ограда имения, чугунные, узорчатые решетки, за которыми - подстриженные газоны, аккуратно посыпанные красным толченым кирпичом дорожки. У гаража стояла черная машина марки \"майбах\".
Владимир положил Даниэля на землю, вытер потное лицо:
- Побудьте здесь... Я посмотрю, кто там есть, - он взял у Вахтанга автомат, пригнувшись, направился к имению. Жерар глянул на Вахтанга - повязка на плече пропиталась кровью, и видно было, что его трясет, как в лихорадке...
...Первым Владимир увидел шофера в ефрейторском мундире. Он вышел из гаража, неся в руках две канистры с бензином. Владимир выглянул из гаража, затем вышел к машине. Ефрейтор вздрогнул, увидев его, уронил канистры. Но немецкий мундир и сапоги успокоили его:
- Ты откуда? С фронта?
- С того света, паскуда, - по-русски ответил Владимир и выстрелил в шофера-ефрейтора. Немец переломился пополам, ничком повалился на землю. Владимир заглянул в гараж, затем быстро направился к дому.
Имение брошено. В комнатах, в большой зале с огромной хрустальной люстрой - везде следы поспешного бегства. Разбросанная в беспорядке одежда, осколки посуды, на стенах - пустые багетовые рамы без картин. Владимир осторожно шел по зале. Опрокинутое кресло, брошеные женские платья, чулки, шляпки, сапоги... Под ногами Владимира хрустели осколки стекла и фарфора... Столовая... Портрет фюрера против дверей. Его с собой не взяли. Тяжелые бронзовые подсвечники с оплывшими свечами, на полу пустые бутылки...
- Э-эй, Владимир... Где ты? - послышался из залы голос Вахтанга.
- Иди сюда! - позвал Владимир - Тут навалом жратвы! В дверях столовой появился Вахтанг, следом за ним - Жерар.
- А где поляк? - спросил Владимир.
- Я положил его на диване... там, в гостиной, - отдуваясь, ответил Жерар. - Хорошо бы вызвать врача... - он подошел к столу, схватил с блюда кусок холодного жареного мяса, стал жадно рвать его зубами.
Владимир тоже съел несколько кусков, взял бутылку с вином, прочел надпись:
- Мозельское... Хрен с ним, пусть будет мозельское, - он отбил об стол горлышко и стал лить вино в рот, держа бутылку на расстоянии.
- У тебя ловко выходит! - улыбнулся Жерар, взял другую бутылку, тоже отбил горлышко, стал пить, но тут же отдернул горлышко ото рта. - Фу, черт, я порезал себе губы...
- Вахтанг, хочешь? - спросил Владимир. - Правда, это не твое знаменитое гурджаани, но с голодухи и бензин выпить можно...
- Спасибо, не хочу... - Вахтанг сидел в кресле, держась рукой за раненое плечо.
- А ты откуда родом, Вахтанг? - спросил Жерар.
- Тбилиси, слышал?
- Он говорит, что из Тбилиси, из Грузии, - пояснил Владимир.
- А что это? Где? - вытаращил глаза Жерар.
Вахтанг только презрительно цокнул языком и покачал головой.
Владимир бросил пустую бутылку, нашел пачку сигарет, торопливо закурил, жадно потягивая сладкий дым, вздохнул:
- Хорошо... кажется, я немного почувствовал себя человеком...
Теперь они расположились в гостиной. Владимир развалился на диване, курил, пуская дым в потолок. Рядом с ним лежал в забытье Даниэль. В кресле сидел Вахтанг, а напротив него Жерар вертел диск телефона, пьяноватым голосом кричал в трубку:
- Фройлен! Нам нужен врач, немедленно! Это имение... - прикрыв ладонью трубку, он спросил Владимира, - Чье это имение?
- А черт его знает. Теперь это не имеет значения, - лениво ответил Владимир. - Имение - наше...
- Имение, которое возле подземного завода. Да! Немедленно! Хозяину плохо!
- Скажи, чтобы прислали еще двух медсестер... покрасивее, - посоветовал Владимир.
Жерар хихикнул, сказал в трубку:
И двух медсестер! Что? Только одна? Давайте одну! - Он опять захихикал, прикрыв трубку. - Сказали, что сообщат в больницу...-он бросил трубку, включил приемник, начал настраивать его. Сквозь треск и мешанину звуков вдруг прорвалась русская речь. Торжественный голос сообщил, что сегодня, 2 мая 1945 года, после упорных ожесточенных боев советские войска окончательно овладели столицей фашистской Германии городом Берлином...
Владимир вскочил с дивана, напряженно слушал. И Вахтанг весь напрягся, глядя на приемник.
- Это по-русски, - сказал Жерар. - Что он говорит?
Наши Берлин взяли... - шепотом ответил Владимир и повторил громче: Вахтанг, ты слышал? Наши Берлин взяли! Наши! - потом по-немецки Жерару: - Наши Берлин взяли! Понимаешь!
Владимир кинулся к Вахтангу, порывисто обнял его, и тот сморщился от боли, чуть застонал, но тут же улыбнулся:
- Наши, Вахтанг! Наши взяли, мама родная, мамочка моя |милая - наши, будь они все прокляты! Наши!
Значит, войне крышка! - закричал Жерар. - Виват, Владимир! Виват... как его зовут, а?
Вахтанг его зовут, черт бы тебя побрал, Вахтанг! - радостно пояснял Владимир и, схватив бутылку, стал пить из горлышка.
- Виват, Вахтанг... - по слогам произнес Жерар. Потом он увидел в углу гостиной патефон, подошел к нему, завел, поставил первую попавшуюся пластинку. Раздалась мелодия старого танго. Жерар подошел к Владимиру, церемонно раскланялся:
- Разрешите пригласить вас, мадемуазель...
Они неуклюже танцевали, улыбаясь друг другу. А Вахтанг в это время отошел к окну и стоял, глядя в парк, и по его неподвижному, заросшему щетиной лицу, медленно скатилась слеза. Одна, другая. А он все смотрел, и мир, искаженный слезами, искрился у него перед глазами... На диване громко застонал Даниэль. Жерар с тревогой посмотрел на него, пробормотал:
- Хотел бы я знать, где этот чертов врач...
- Даешь Берлин! - крикнул Владимир. - Жерар! Вахтанг! Поехали в Берлин! Желаю посмотреть, как фашистюги будут нам кланяться! - он выхватил пистолет из-за пояса куртки-мундира и несколько раз выстрелил в люстру. Посыпались хрустальные осколки.
Вскочил с дивана Даниэль, бессмысленно огляделся:
- Где я?
- Берлин взяли! - по-немецки сказал ему Жерар. - Русские взяли Берлин! Эй, священник, как тебя зовут? Ты поляк?
- Поляк... - ответил тот. - Зовут Даниэль...
- Ты правда священник? - недоверчиво улыбнулся Жерар.
- Нет...
- А почему тебя в лагере называли ксендзом?
- Потому что со мной была Библия... Я всегда летал с Библией.-Даниэль вновь лег на диван. Лоб был покрыт каплями пота.
- Летал? - вздрогнул Владимир. - Ты летчик?
- Летчик... - едва слышно ответил Даниэль.
- Чудеса...-растерянно пробормотал Владимир.-И я летчик... Ты кто? Истребитель? Бомбардировщик?
- Бомбардир... Последний раз я вылетал на Гамбург... Меня подожгли прямо над городом...
- Ты летчик! И он летчик! - засмеялся Жерар. - А ведь я механик по самолетам, ха-ха! Веселая у нас подобралась компания! Вахтанг, а ты кто?
- Комроты... - односложно ответил Вахтанг. - Пехота...
- Он - пехота, царица полей! - весело пояснил Владимир. - Старлей или до капитана дослужился? - Старлей. - также односложно ответил Вахтанг, глядя в окно.
За окном вдруг раздались звуки работающего автомобиля. Владимир схватил автомат, бросился к окну.
К особняку по дорожке подъехал автомобиль, остановился перед мраморными ступеньками. Из машины вылез сухонький, маленький старичок, одетый во все черное, в черном котелке, с саквояжем в руках. Вслед из машины показалась девушка в белом халате.
Владимир прицелился из автомата в старика, но Жерар успел отвести ствол в сторону:
- Ты с ума сошел! Это же врач!
Старичок увидел лежащего у гаража убитого ефрейтора, подошел, наклонился, послушал рукой сердце. Потом разогнулся и пошел к особняку, а на крыльце его уже ждал Владимир с автоматом:
- Больные там, доктор... Пройдите туда, - сказал он по-немецки.
Старичок доктор и девушка послушно пошли за Владимиром. Войдя в гостиную, они увидели Жерара в полосатой куртке арестанта, затем другого - полуголого, с забинтованным окровавленным плечом, стоящего у окна, потом третьего, лежащего на диване.
- Им надо помочь, - Владимир кивнул на Вахтанга, потом на Даниэля. - Если ты им не поможешь... - и выразительно поднял ствол автомата.
Старичок послушно засеменил к Вахтангу, но тот мотнул головой, сказал по-немецки:
- Сначала - ему... - и указал глазами на Даниэля.
Старичок начал осматривать Даниэля, послушал пульс, достал из саквояжа тонометр и померил давление. Медсестра помогала ему. Затем вынув металлическую коробку со шприцем, отдал медсестре, проговорил просительно, взглянув на Владимира:
- Это надо вскипятить.
Жерар и медсестра вышли. А доктор подошел к Вахтангу, стал разматывать ссохшиеся бинты. Потом достал из саквояжа спирт во флаконе, вату, стал протирать рану. Вахтанг терпеливо молчал.
Владимир, развалившись в кресле и положив на колени автомат, следил за ним. Вдруг резко спросил:
- Ты знаешь, морда, что русские взяли Берлин?
- Да знаю... - тихо ответил старичок.
- Скоро вам всем будет крышка! Всей Германии!
- Ему надо удалить пули... - так же тихо сказал врач и стал доставать из саквояжа хирургические инструменты - щипцы, скальпель.
Вернулись Жерар и медсестра. Француз показал Владимиру на девушку и подмигнул весело. Владимир коротко рассмеялся.
Врач отдал медсестре инструменты, сказал коротко:
- Тоже вскипятить... - а сам направился со шприцем к Даниэлю, вынул ампулу с лекарством, закатал Даниэлю рукав куртки. Неторопливыми движениями сделал укол, потом сказал, обернувшись к Жерару:
- Нужен покой... Сейчас ему станет лучше... Можно немного вина.
- Покой нам теперь обеспечен, - усмехнулся Владимир.
А старичок вернулся к Вахтангу, и в это же время медсестра принесла вскипяченные инструменты. Старичок протер руки ватой со спиртом, взял скальпель, сказал тихо:
- Терпите... сейчас будет больно...
На эти слова Вахтанг только усмехнулся.
- Черт возьми, а где находится эта... Грузия? - по-немецки спросил Жерар Владимира. - Это страна? Государство? Что это?
- И страна, и государство, - ответил Владимир. - Республика СССР... Не утруждай свою голову, Жерар, авиамеханику это ни к чему... Хотя, ты знаешь, что товарищ Сталин - грузин?
- О-о... - Жерар уважительно покачал головой, - и Вахтанг - грузин?
- Точно! - улыбался Владимир.
- Тогда это великие люди, - Жерар налил в бокал вина. - Господин Сталин, виват! Господин Вахтанг, виват!
Он не увидел, как быстро передернулось лицо Вахтанга - то ли от боли, то ли от упоминания о Сталине. Кровь текла по плечу...
Врач выдернул щипцами пулю и бросил ее на пол.
Свинец упал со стуком, покатился. Жерар поднял этот кусочек...
- Вахтанг, ты должен это взять на память...
В это время другой кусочек свинца упал на пол. Доктор опять протер рану ватой, положил тампон, медсестра стала забинтовывать Вахтангу руку. Врач складывал в саквояж инструменты.