Это бесспорно.
Но, с другой стороны, РД знал и любил музыкантов, прежде всего джазовых, таких как Диззи или Армстронг, про которых было известно, что они никогда не учились музыке и даже не знают нот.
Все дело в том, что мы подразумеваем под словом «учиться».
Сторонники профессионализма в искусстве понимают под обучением систематический процесс, начинающийся в раннем возрасте и проходящий под руководством педагогов в специальных учебных заведениях. В музыке это — музшкола, музучилище, консерватория. Из консерватории выходят люди с дипломами о высшем музыкальном образовании. Они, несомненно, умеют технично извлекать звуки из музыкальных инструментов и досконально знают нотную грамоту.
Однако это не всегда означает, что они — музыканты, подобно тому как выпускники филологических факультетов, владеющие науками о языке — фонетикой, лингвистикой, морфологией, семантикой, — далеко не всегда становятся поэтами и писателями.
Для этого надо иметь еще что-то. Раньше говорили: дар Божий.
РД предпочитал в искусстве людей, двигающихся со стороны Божьего дара к профессиональному умению. Именно их он и называл дилетантами. У дилетанта процесс обучения ремеслу гораздо более мучительный, длительный, лишенный методики. Но он же и более плодотворный, ибо ничто не принимается на веру, ничто не употребляется в готовом виде, почти до всего доходишь сам, по пути изобретая массу велосипедов и выкидывая их без сожаления. По существу, дилетант учится всю жизнь, потому что никогда не наступает момента получения диплома и осознания себя профессионалом. Параллельно, учась технике, дилетант может создать и нечто новое в искусстве. Он никогда не говорит себе: «Сначала я выучусь, а потом буду создавать искусство». Он сразу берется делать искусство и учится на своих ошибках, подвергаясь насмешкам и гонениям.
— Возрадование есть утонченная способность мужских особей т\'ланда Тиль приманивать во время брачного периода самок. Мы создаем в мозгу реципиента особый резонанс, стимулируя центры наслаждения. А сопутствующее гудение создает поток воздуха, проходящий через реснички в наших горловых мешках. Наши женщины находят его неотразимым.
Сколько раз у РД спрашивали: «Скажите, вы учились в Литературном институте?» — «Нет, я закончил Политехнический, — отвечал РД. — Мне этого достаточно».
— А еще мы способны к слабой эмпатии,— весело добавил Вератиль.— Концентрируясь на мыслях о приятном, мы проецируем свои эмоции на паломников. Два процесса, объединенные вместе, дают Возрадование.
Сколько раз он слышал, как какой-нибудь журналист, музыковед или композитор спрашивал у рок-музыканта: «Скажите, а вы знаете нотную грамоту? Ах нет… Тогда о чем же говорить?»
— Ловко! — восхитился кореллианин.— А это трудно?
Может создаться впечатление, что РД признавал лишь дилетантский путь в искусстве. Совсем нет. Сам он не раз испытывал недостаток в исторических, философских и филологических знаниях и восполнял его в той мере, в какой они были необходимы для практической работы. Образование не может повредить таланту, эту истину не надо доказывать. Однако в наш век специализации и научного мышления профессионалами в искусстве стали считать лишь тех, кто учился ему специально и получил соответствующий диплом, а это не убеждало РД. В конце концов, когда он шел на выставку художника, его не интересовало наличие у того диплома, интересовали лишь картины. То же происходило и на концертах.
— Вовсе нет,— пренебрежительно отмахнулся Тероенза.— Что действительно трудно, по-моему, так это дотерпеть до окончания бесконечных молитв. Порой я так устаю, что засыпаю на ходу.
— А помните, как в прошлом году заснул один из сакредотов? — подхватил младший жрец.— Палазидар свалился прямо у алтаря. Паломники очень расстроились.
Таким образом, дилетантизм РД был не просто защитной маской, помогавшей ему на первых порах: чего, мол, с меня взять, я дилетант! Он был своего рода философией в искусстве, которая самым непосредственным образом могла быть приложима к рок-музыке. Однако философия дилетантизма, такая удобная с виду (зачем учиться, когда есть талант?), на деле оборачивалась каторжным трудом. Дело в том, что дилетант ничем не защищен, он представляет собою очень удобную мишень для критики. Первый же читатель, слушатель, зритель может бросить ему презрительно: «Ты дилетант!» Поэтому дилетантизм предполагает, по сути, овладение профессией на более высоком уровне, чем уровень, заданный профессиональным обучением. Лишь тогда художник может смело называть себя дилетантом, чтобы услышать в ответ: «Ну что вы!.. Какой же вы дилетант?..»
Оба жреца вспоминали происшествие, смаковали детали. Хэн смеялся вместе с ними, хотя вскипал при одной только мысли о паломниках, которые, едва переставляя ноги, шагали по тропе с религиозным светом и верой в глазах. Да, Гаррис Шрайк по сравнению с местными заправилами — сосунок и дилетант! Кто-то должен остановить этих паразитов. На мгновение Хэн вообразил себя спасителем планеты, но в следующую секунду напомнил себе, что гнуть шею ради остальных — наивернейший способ навсегда отделить голову от плеч. «Так чего же стараешься и потеешь ради Брии?» - ехидно заметил внутренний голос.
Рассуждения эти относятся и к РД, и к рокерам. Различие в том, что первый называл себя так публично, а вторые предпочитали помалкивать. И все же потихоньку делали свое дело так, что некоторые из них добрались до высот искусства, которые и есть высоты профессионализма.
А потому, что жизнь Брии для меня важна, как моя собственная, возразил кореллианин сам себе. Ничего не поделаешь, так получилось.
Все это было заложено в псевдониме, избранном РД на заре своего нового увлечения. Он уже чувствовал, что, назвавшись так, не бросит дело на полпути, не останется дилетантом, а начнет медленно, но верно исследовать неведомый мир, как профессор Челленджер в одном из любимых с детства романов Конан Дойла.
Свою задачу он выполнил, теперь следовало придумать, как бы поизящнее, фигурально выражаясь, выкарабкаться из грязи и жреческой компании.
Спас его приход хатта, который величественно проплыл над грязевой отмелью на репульсационных санях; по обе стороны, отдуваясь и обливаясь потом по влажной жаре, трусили стражники.
— Заввал! — воскликнул Тероенза при виде процессии и почтительно встал.
Глава 3
Чувствуя себя последним идиотом на свете, Хэн последовал его примеру.
Вот так впервые в жизни юный кореллианин повстречался с хаттом Он старался не пялиться на серую морщинистую тушу, возлежащую на салазках: глаза навыкате, из огромной пасти сочится зеленая слизь. Ого! Да эти ребята уродливее, чем Тероенза и вся его братия, вместе взятые! Пришлось напомнить самому себе, что цивилизация хаттов насчитывает больше столетий, чем у многих. У тех же кореллиан, например. Но избавиться от отвращения все равно не удалось.
А может быть, дело в том, что именно хатты придумали дешевый способ заполучить толпы рабов?
Заввал наклонился к Тероензе, свесившись с репульсационных саней.
— Я получил весточку из дома,— произнес он на родном языке.— Джабба и Джиллиак, разумеется, все отрицают, а у нас нет доказательств. Семейный совет отказал...
Дальше Хэн не разобрал.— ...поэтому нам ничего не остается, кроме как... Последнюю фразу Хэн перевести не сумел.
— Прискорбно! — возвестил верховный жрец на языке хаттов.— Что с моим запросом о дополнительном вооружении и дефлекторной защите наших кораблей, ваше великолепие?
— Одобрен,— ответил Заввал.— Груз прибудет со дня на день.
— Замечательно!
Тероенза перешел на общегалактический.
— Заввал, я хотел бы познакомить тебя с нашим отважным пилотом Викком Драйго. Это он спас груз глиттерстима.
Жирный склизень хмыкнул, его раскатистое «хе-хе-хе» прозвучало на таких басах, что Хэн не столько услышал, сколько почувствовал звук.
— Приветствую тебя, пилот Драйго. Наша благодарность не имеет границ.
— Да не за что...
Тероенза взмахнул карикатурными ручонками.
— К нашему гостю следует обращаться «ваше великолепие», пилот Драйго.
— Да как скажете. Не за что, ваше великолепие. Большая честь служить вам.
Заввал опять хохотнул.
РД: Дискотека крупным планом
— Весьма понятливый и вежливый молодой человек,— заметил он на родном языке, обращаясь к верховному жрецу; Хэн сделал вид, что не понял ни слова.— Для человека. Не хочешь ли дать юноше прибавку к жалованью? Мы хотим, чтобы мальчик был счастлив.
— Все уже организовано, ваше великолепие,— откликнулся Тероенза.
Можно ли писать о том, что знаешь так же глубоко, как большинство читающей публики? Точнее, так же неглубоко.
— Хорошо,— проворчал хатт.— Хорошо.
Можно, если есть слова. Слова возникают, если есть мысли. Мысли же рождаются благодаря чувствам. Все очень просто.
Он развернулся и заскользил прочь, предоставив своим дальним родственникам с пыхтением вылезать из грязевой ванны.
— Ты порадовал его великолепие,— бросил Тероенза кореллианину на общегалактическом.— Сообщили ли тебе время, когда будет готова следующая отправка?
Чувства у меня определенно имелись. Они возникали всякий раз, когда я видел на улице хозяйственные сумки с изображениями Боярского и Пугачевой, когда прочитывал незнакомые слова на импортных кофточках, когда пытался вникнуть в смысл текстов, исполняемых под электрогитарный рев, когда виновато топтался под музыку в молодежной компании рядом с юношами и девушками, чьи движения вызывали во мне зависть и стыд.
Очнувшись от ступора, Хэн тоже зашлепал к берегу.
Короче говоря, я решил выставить себя на посмешище. Во-первых, потому, что хотел вникнуть в проблему отцов и детей. Во-вторых, по моей склонности ко всякой новой деятельности.
— Сказали, что в конце недели. У меня еще два рейса с паломниками, завтра и еще через день.
Я сказал себе, что не буду врать. То есть буду писать, что вижу и как вижу.
— Хорошо. Не хотелось бы, чтобы фабрика простаивала
Меня ободряли, говоря, что нет ничего ценнее свежего взгляда и не обязательно быть курицей, чтобы судить о качествах снесенного яйца.
Хэн поднял ворох одежды и махнул рукой в сторону океана.
Ну, насчет своей свежести я иллюзий не питал.
— Хочу сполоснуться, прежде чем одеваться.
У меня было впечатление, что я высаживаюсь на Марс без знания языка и копейки марсианских денег, чтобы вступать в контакт и писать об этом репортажи.
— Ах да! — спохватился Вератиль.— Мы используем грязь для очистки, она не прилипает к нашей коже так, как к твоей, пилот Драйго. Высохнув, мы отряхиваемся, вот и все.
Моя дочь в это время сдавала сессию в институте и сидела над конспектами лекций со стереонаушниками на голове. Она говорила, что ВЕАТLЕS помогают ей усваивать теоретическую механику.
И он продемонстрировал, как это делается, подняв в воздух тучу сухой красноватой пыли.
Для начала я восстановил собственные скудные впечатления, связанные с рок-музыкой.
— И вся грязь опадает сама собой, как видишь.
Это было в 1956 году. Я жил тогда во Владивостоке и учился в девятом классе девятой школы.
— Но мне-то необходима вода!
И вот однажды в бухту Золотой Рог вошел ослепительный лайнер «Грузия», который привез наших олимпийцев из далекой Австралии, из Мельбурна, с XVI Олимпийских игр.
— Будь настороже и не заплывай далеко, пилот Драйго,— предупредил, охорашиваясь, Тероенза.— Некоторые обитатели наших морей крупны и голодны.
Наши олимпийцы только что блестяще там выступили. Владимир Куц, Лариса Латынина, Вячеслав Иванов и многие другие.
Хэн с готовностью пообещал не стать обедом и, держа ботинки и комбинезон подальше от вымазанного в красной грязи тела, побрел к океану, осторожно ступая босыми ногами. За грядой дюн воды не было видно, но оттуда доносился теплый солоноватый запах.
Естественно, весь Владивосток встречал «Грузию» у причала. Была зима, и загорелые спортсмены, приплывшие из Южного полушария, казались нам богами, спустившимися на землю. Они весело помахивали руками с высокого борта теплохода. Хлопал на ветру красный транспарант, гремел духовой оркестр военных моряков.
Оставив шмотки на песке, кореллианин с опаской зашел по колено и присел на корточки, предоставив волнам смыть грязь. Вернувшись на берег, он отыскал ровный участок и улегся, подставив тусклому, затянутому дымкой солнцу голую спину. Покрывшиеся соленой корочкой волосы жесткой проволокой торчали во все стороны. Все лучше, чем грязь. Хэн сонно зевнул.
Я тоже стоял на причале, ибо активно занимался тогда спортом и мне хотелось взглянуть на своих кумиров.
Он уже засыпал, когда пришедшая на ум мысль заставила его вздрогнуть и открыть глаза. Совсем забыл, надо же! Хэн поднялся на ноги, отыскал разбросанную одежду и запустил пальцы в подсумок. Настороженно поглядывая по сторонам, юный злоумышленник вытащил миниатюрный записывающий блок бортового журнала, позаимствованный с «Илезианской мечты». Приборчик все еще работал. Хэн отключил его.
Олимпийцев радушно принимали в школах, воинских частях, клубах и даже на квартирах.
А потом вернулся на прежнее место, растянулся на горячем песке и предался заслуженной дреме.
Случилось так, что мой отец был близко знаком с Николаем Георгиевичем Озолиным, бывшим рекордсменом страны по прыжкам с шестом, одним из руководителей нашей спортивной делегации. Ныне Николай Георгиевич — доктор педагогических наук, профессор Государственного центрального института физической культуры. Его рекорд послевоенной поры превышен уже более чем на полтора метра.
Озолин с группой своих подопечных оказался у нас дома. Мы сидели за столом, обедали и слушали рассказы об Австралии и спортивных соревнованиях.
И вот, когда речь зашла о западных нравах и развлечениях, бывших тогда для нас тайной за семью печатями, появилась небольшая пластинка, которую поставили на проигрыватель. Двое совсем молодых людей, знаменитых в мире спорта, — гимнастка Полина Астахова и рекордсмен страны по тройному прыжку Олег Федосеев — вышли на свободное место и, к нашему восторгу и изумлению, показали нам танец, который они называли «рок-н-ролл», что означало вроде бы «качаться и крутиться».
Крутились они как бешеные. На Полине Астаховой была юбочка колокольчиком, как на Людмиле Гурченко из «Карнавальной ночи», тогда была такая мода, а Олег — в узких брюках, тоже, кстати сказать, виденных нами впервые, — он подкидывал, переворачивал и вращал партнершу, успевая при этом проделывать ногами что-то умопомрачительное.
8. ОТКРОВЕНИЕ
Все это происходило под скрежещущую, ударявшую в уши музыку, на фоне которой хриплый голос в яростном ритме отсчитывал по-английски:
За три стандартных месяца Хэн налетал немало часов, несколько раз при попустительстве и соучастии Мууургха он ухитрился подработать на стороне, оттачивая мастерство, а на долю тогорянина оставляя упражнения по стрельбе. Соло успешно совершал посадки на лунах с атмосферами и без, лунах, покрытых льдом, даже на крохотных астероидах, диаметром едва крупнее его корабля. Он научился стыковке с космическими станциями, с первого же захода совместив модули воздушных шлюзов.
«Оnе, twо, thrее о’сlосk! Four о’сlосk — rосk!»
После памятной встречи с лжепиратами илезианцы оборудовали грузовик дефлекторными щитами повышенной мощности и навесили артиллерию, достойную канонерки. К тому же жрецы совсем ополоумели на почве секретности и отказывались от встреч вне поверхности, так что теперь Хэну приходилось спускаться с грузом на планеты и там обменивать товар на сырье. В населенных секторах значительно снижался риск попасть в засаду.
Тогда я, кажется, не поинтересовался, как называется это музыкальное произведение и кто его исполняет. Только теперь, услышав у коллекционеров запавший мне в душу ритм, я узнал, что это был Билл Хейли с его знаменитым «Роком вокруг часов».
Еще Тероенза ясно дал Мууургху понять, что пилот Викк Драйго — достойный всяческого доверия работник, поэтому тогорянин больше не считал нужным проводить рядом с кореллианином каждое мгновение бодрствования, хотя его все еще связывало обещание охранять пилота, и этого Мууургх никогда не забывал.
Помнится, все тогда очень смеялись, а больше всех Астахова и Федосеев. Они плясали рок филигранно — координации им было не занимать, гибкости и молодости тем более, — но в то же время слегка пародировали заокеанскую публику, с которой они познакомились в Мельбурне.
Верный данному слову Тероенза переговорил с Брией и взял девушку на работу. Теперь Хэн мог встречаться с ней каждый день, когда бывал на Илезии. Как только Бриа начала хорошо питаться в столовой административного центра и чаще бывать на свежем воздухе и солнечном свете, ее глаза стали ярче, шаги легче, а улыбка охотнее.
Потом мы гадали, сколько продержится это увлечение. Было высказано мнение, что через год рок-н-ролл отомрет, потому что на смену ему придет что-нибудь еще более дурацкое. Хотя, честно признаюсь, рок в исполнении олимпийцев мне понравился. Я как сейчас вижу их спортивные фигуры, смеющиеся загорелые лица. Говоря избитыми штампами, это был праздник молодости, красоты и здоровья.
Брие нравилась ее новая работа; во-первых, она любила возиться с антиквариатом, а во-вторых, считала за величайшую честь службу верховному жрецу. Каждое утро Бриа усердно продолжала ходить на молитву, а каждый вечер на Возрадование. Когда Хэн оставался на Илезии, он провожал девушку до Алтаря и встречал после службы.
У Полины Астаховой в сумочке лежала олимпийская медаль.
Брие предложили комнату в административном центре, но девушка предпочитала ночевать в дормитории. Она не столько наслаждалась общением с другими паломниками, сколько опасалась жить по соседству с Викком Драйго. Брию Тарен все еще пугало это новое знакомство, она все еще неохотно прислушивалась к чувствам, которые пробуждал в ней шумный соотечественник. Девушка постоянно напоминала себе, что он не паломник, что она телом, мыслями и душой принадлежит Единому и Всем.
Если бы я знал тогда, что четверть века спустя мне придется вспоминать об этом — и совсем не в связи с историей нашего спорта или с моей личной биографией, а благодаря той заморской пластинке с металлическим голосом Билла Хейли, которая причисляется ныне к классике рок-музыки!
И все-таки не оставалось сомнений, что Брие нравилась компания Викка; пилот был такой живой, такой неугомонный, такой очаровательный... Ей в жизни не приходилось встречать никого похожего.
Тем не менее я все же лично присутствовал при рождении этого явления, чем не могут похвастать многие молодые читатели.
За час до вечерней службы, когда с дневным заданием было покончено, Бриа по сложившейся уже привычке разыскивала Викка и Мууургха (похоже, эта странная парочка никогда не расставалась), а затем они втроем шли в столовую, чтобы выпить по чашке стимулирующему напитка. * * *
Между прочим, как я сейчас понял, та встреча с олимпийцами была, по сути дела, дискотекой в миниатюре. Собравшиеся прослушали рассказ о новом музыкальном явлении, сопровождавшийся показом модного танца, который они при желании могли повторить.
Бриа шла через джунгли, наслаждаясь короткой передышкой, которую приносил закат. Дневная жара потихоньку спадала, с океана дул легкий ветерок, и девушка шла на соленый запах морской воды. Балахон цеплялся за кусты, что росли по обе стороны от дорожки. С лиан свисали яркие цветы— алые, пурпурные, желто-зеленые. Ноздри Брии трепетали от их резкого вяжущего аромата.
Правда, до рождения слова «дискотека» было еще довольно далеко.
Возвышенный Тероенза сказал, что если Бриа хочет, она может переодеться в мирскую одежду. Верховный жрец объяснил, что так ей будет легче работать с коллекцией, но девушка упрямо цеплялась за свой бесформенный балахон, как будто он помогал ей придерживаться обетов.
Поначалу, исследуя этимологию этого слова, я предположил, что дискотека, по аналогии с библиотекой, картотекой или пинакотекой (здесь уместно заглянуть в словарь иностранных слов), есть собрание грампластинок, понынешнему — дисков.
Бриа добралась до грязевых отмелей и постояла возле них, чтобы совершить поклон двум жрецам, которые нежились в «ванне». Оба т\'ланда Тиль не обратили на паломницу никакого внимания, но девушка уже привыкла к подобному обращению. Жрецы вообще редко общались с паствой, разве что давали какие-нибудь указания и поручения. Это же естественно, их умы занимают божественные материи, жрецы парят на духовных высотах, недоступных простым гуманоидам вроде Брии даже в надеждах.
Я ошибался. Если дискотека и собрание, то только не дисков, а молодых людей, которые слушают музыку, смотрят слайды и танцуют. В перерывах они пьют пепси-колу и едят пирожные.
Когда девушка впервые увидела, как жрецы бултыхаются в вонючей жиже, то едва оправилась от потрясения. Как-то непривычно было смотреть... на столь не возвышенную мирскую деятельность. Но за три месяца, которые Бриа работала на его преосвященство Теорензу, она ко многому привыкла.
Во времена моей молодости мы тоже собирались на танцевальные вечера. Правда, не было слайдов и пепси-колы. Но достаточно ли их присутствия, чтобы переименовывать танцы в дискотеку?
Она была рада, что больше не нужно спускаться в темноту фабрики. В административном центре ей было гораздо лучше. Там и контроль климата, и хорошее освещение, и еда... да, самое лучшее— это еда. Понадобился почти месяц, чтобы Бриа начала есть нормально. До того ей было все равно, она просто ковырялась в тарелке, как обычно. Медицинский дроид лечил ее от истощения и вызванной мхом болезни крови. Но она уже шла на поправку.
Когда я обращался с этим наивным вопросом к юношам и девушкам, на меня смотрели снисходительно. Что, мол, с него взять? Вообще, у них не укладывалось в мозгу, что я мог когда-нибудь танцевать.
Жизнь налаживалась с тех самых пор, как в нее вошел Викк. Если б только... Бриа вздохнула. Ах, если бы Викк тоже был паломником! Они бы вместе молились, вместе посещали бы службы и выполняли повинности, вместе получали бы благословенное Возрадование. Но Викк... Как забыть, что он — неверующий? Да, он никогда не признавался, но это же видно с первого взгляда. Драйго верит лишь себе.
Одна девушка девятнадцати лет сказала определенно:
Когда он брал ее за руку, чтобы отвести в дормиторий, само его прикосновение заставило усомниться в Едином и Всех, и Брие это вовсе не нравилось. Ей не хотелось, чтобы кто-то или что-то потрясало ее веру или принуждало задавать вопросы.
— Вам уже сорок. Вы свое взяли и должны уступить нам дорогу.
Добравшись до прибрежных дюн, Бриа, как и ожидала, услышала визг и шипение выстрелов.
Я понял, что она обращается ко мне как к представителю поколения, и сказал:
— Викк!— крикнула девушка; глупо незаметно подкрадываться к человеку, который тренируется в стрельбе по мишеням.— Викк, это я!
— Может быть, я свое взял. Но я еще не отдал. Так что вы берите, девушка, берите, пока не поздно!
Она карабкалась по осыпающемуся песку, а ветер дергал ее за одежду, запутывал подол между ног. Шапку приходилось держать обеими руками, иначе ее давно бы уже унесло. На берегу, девушка увидела Викка; пилот стоял, расставив ноги, чуть ссутулившись, бластер находился в кобуре, которая висела очень низко, почти у колена. В стороне с обломками черепицы в лапах высился Мууургх.
— И не подумаю! — сказала она.
Тогорянин без предупреждения подкинул в воздух два черепка, один— высоко и налево от себя, второй— низко и направо.
Продолжая исследование дискотеки и отличий ее от обыкновенных танцев, я включил телевизор. Мне сказали, что на телевидении есть передача «Дискотека».
Рука Викка метнулась к кобуре так быстро, что Бриа не уследила за движением. Лазерный луч ударил сначала в левый обломок, затем разнес в крошево правый. Керамическая крошка осыпала мелководье.
Мууургх одобрительно мяукнул. Викк повернулся, собираясь пострелять по черепкам, расставленным на склоне дюны, заметил Брию и, помахав ей рукой, вернул оружие в кобуру. Он шагал ей навстречу, а Брия, как всегда, поражалась, насколько он все-таки симпатичный. Правильные черты лица, темно-русые волосы, карие глаза,— сложи все вместе, и ничего сверхординарного или потрясающего не получишь. Но женщины, которым была адресована его улыбка, этого не замечали. Бриа не успела отстраниться, когда Викк подбежал к ней с приветственным воплем, а посему заработала поцелуй. Девушка оттолкнула пилота:
Сам этот факт уже указывал на то, что дискотека — это не танцы. В самом деле, трудно предположить, чтобы танцы моей молодости транслировались по телевидению, как хоккей. Хотя, ей-богу, пара-тройка драк на танцплощадке, которые я помню до сих пор, наверняка украсили бы собою любой хоккей.
— Нет, Викк. Обеты не позволяют мне...
Итак, передавали дискотеку.
— Знаю,— без тени раскаяния заявил он.— Но когда-нибудь, солнышко, ты поцелуешь меня в ответ.
Молодой человек с микрофоном, лениво танцуя, приближался к группе юношей и девушек, которые тоже покачивались под музыку. Не переставая танцевать, они вступили в беседу.
— До начала службы есть время. Хочешь стим-ча?
— Назовите ансамбли и исполнителей на букву «м»?
— Не сегодня,— Викк неожиданно стал очень серьезным.— Нам нужно поговорить, Бриа. Я ждал, когда тебе станет получше, боялся, что не справишься с потрясением. Но лучше поздно, чем никогда.
— Маккартни! МАШИНА ВРЕМЕНИ! Макаревич! Поль Мориа! Махавишну! — бодро отвечали танцующие.
Бриа подняла на него недоуменный взгляд:
— Спасибо! Я удовлетворен! — сказал ведущий и отплыл.
— О чем ты, Викк?
Он-то был удовлетворен, а я нет. Во-первых, почему именно на «м»? Есть и другие буквы. Во-вторых, зачем они ему? В-третьих, кто эти Макаревич и Махавишну?
— Давай присядем где-нибудь— уклонился от ответа пилот.— Вон там, на берегу, хорошо?
Потом я узнал, что это такая викторина. Предыдущие буквы я пропустил.
Драйго отвел ее на ровный участок пляжа, а когда из-за ближайшей дюны показались стоящие торчком уши Мууургха, желающего знать, не собирается ли парочка возвращаться, покачал головой.
Далее они еще потанцевали. Затем ведущий пустился в непонятные мне рассуждения относительно рок-музыки. Танцующие поддакивали, иногда несмело возражали. Вдруг, как гром среди ясного неба, раздался женский голос:
— Дай нам немного уединения, дружище.
— А вам не кажется, что вы не совсем точно определяете границу между «ритм-энд-блюзом» и «тяжелым роком»?
Тогорянин скрылся за барханом. Бриа наблюдала, как черный силуэт скользит вверх по склону следующей дюны и утекает за гребень. Как только Викк достал из кармана небольшой приборчик, у Брии зачастило сердце.
— Это записывающий блок автоматического бортового журнала,— пояснил Викк.— Вывинтил из «Мечты». Пару месяцев назад я сделал одну любопытную запись. До того как Тероенза поручил тебе заняться коллекцией. Наберись терпения и прослушай, ладно?
Женщину показали. Она сидела у телевизионного пульта и была, вероятно, режиссером передачи. Удивило меня то, что женщина примерно моего возраста. Откуда ей знать разницу между «ритм-энд-блюзом» и, как она выразилась, «тяжелым роком»? Значит, есть еще и «легкий»?..
Я ничего не понимал, но мне стало жаль эту женщину, потому что интонация выдавала ее. В интонации присутствовал испуг. Женщина явно не понимала, о чем она говорит.
В ее голосе я ощутил ужас моего поколения, еще недавно бывшего молодым, перед нынешней молодостью и ее безумными увлечениями.
А там, на экране, разобрались с «тяжелым роком» и поехали дальше. Пустили пленку с изображением целой группы девушек в костюмах, напоминавших космонавтов. Девушки что-то делали руками и ногами, при этом пели. Кто они были — танцовщицы или певицы, — я тоже не понял.
Я выключил телевизор и глубоко задумался.
«Крепкий орешек», — подумал я…
Вскоре представился случай глубже познакомиться с дискотеками. В Ленинграде проводился смотр-конкурс, победители которого показывали свои программы в заключительном туре. Я узнал, что в Ленинграде зарегистрировано около семидесяти дискотек, но точного их числа не знает никто. Дискотеки вспыхивают и угасают, как лампочки цветомузыки. Лишь немногие из них являются постоянно действующими.
Перед заключительным туром оргкомитет отсматривал программы. Происходило это во Дворце культуры работников связи. Танцевальный зал на пятом этаже спешно готовился к смотру. На высоких козлах стоял маляр и что-то подкрашивал. Носили стулья и столы, настраивали пульты. Грянула музыка, началась репетиция очередной программы. В зале погасили верхний свет. Маляр присел у своего ведра и вытащил «Беломор». По его лицу было трудно догадаться, как он оценивает происходящее.
А двое ведущих, отчаянно пытаясь быть веселыми и раскованными, начали тематическую программу. Она была посвящена истории Ленинграда.
Ведущие вели себя так, будто бы перед ними полный зал молодежи. На самом же деле их смотрели члены оргкомитета, человек восемь — усталые и задерганные предстоящим конкурсом.
Тем не менее их попытались втянуть в литературную викторину. За правильные ответы угощали жевательной резинкой. На экране мелькали слайды: петербургские дома, старинные гравюры и портреты. Попутно члены оргкомитета узнавали, что «царь заставил Пушкина посещать придворные балы», «американцы построили Дом книги», а «литератор Греч ссорил Пушкина с Николаем Андреевичем Гоголем»…
Это была чудовищная мешанина из имен, дат и непроверенных, а то и просто неверных фактов.
Маляр спустился с козел и исчез в неизвестном направлении.
После короткого и энергичного обсуждения программа была отвергнута.
«В известной басне Крылова герой объедается популярным первым блюдом! Как называется это блюдо? Какие первые блюда вы еще знаете?»
«Уха, — страдая от неловкости, отвечали члены оргкомитета. — Борщ. Харчо. Солянка…»
Вот именно, солянка.
И вот началось!
Председатель жюри объявила об открытии заключительного тура, и в зал, точно цунами, выкатился из колонок первый аккорд музыки. В центре зала было свободное место для танцев. По бокам располагались столики. За столиками сидели молодые люди. Опоздавшие спешили на свои места из буфета, прижимая к груди бутылочки пепси-колы и бережно неся тарелки с бутербродами.
— Наша дискотека начинает свою программу! Желаем вам приятного отдыха!
Ритм, ритм!
Будто к уху приложили подушку и колотят по ней деревянной скалкой. В центре зала откуда ни возьмись появились извивающиеся фигурки, затянутые во что-то блестящее. Они напоминали шелковичные коконы, только до чрезвычайности подвижные. Это были заводилы танцев. Возглавлял их небольшого роста молодой человек в полупрозрачной белой накидке. Серебряная ленточка стягивала его античную шевелюру. Он был похож на мотылька и Амура одновременно. Пока он солировал в центре зала, обнаруживая явную балетную выучку, его коллеги вытягивали за руки в круг первых танцующих.
Маленькая девушка с пышной гривой волос, похожая на пони, прогарцевала мимо меня, возглавляя змейку пляшущей молодежи. Я остался в одиночестве за своим столиком и стал медленно чистить апельсин, стараясь не смотреть в облицованную зеркальным стеклом колонну напротив, где делало то же самое мое старое и неуместное изображение. Оно мне не нравилось.
Носок моего ботинка предательски подрагивал под столом. По-видимому, молодым у меня остался только он. Ботинок прямо-таки рвался в бой. Но когда я представлял себя в этой молодой, беспечной, прыгающей толпе, томне становилось грустно. Я мог с грехом пополам изобразить лишь прыжки, но не молодость и беспечность.
Я никогда не был страстным любителем танцев. Между тем, когда я вспоминаю собственную жизнь, выясняется, что танцы занимали в ней определенное место. Мне удалось пережить танцевальные увлечения примерно трех последних столетий. Впрочем, как и любому человеку моего поколения. В шестом классе я посещал кружок бальных танцев, где нас учили светски подходить к даме и кивком головы приглашать ее на танец. В танце полагалось тянуть носочек и смотреть на даму с аристократической полуулыбкой.
Танцы были такие: мазурка, краковяк, падеспань, падепатинер, полька, кадриль, вальс… Кажется, еще что-то.
Вспомнил: менуэт и гавот.
Господи, как летит время! Менуэт и гавот!
Хотел бы я сейчас попробовать пригласить даму на гавот. Моя дочь и слова-то такого не знает.
Я взрослел, и сменяли друг друга танцевальные эпохи: танго, фокстрот, чарльстон, рок-н-ролл, буги-вуги, твист, шейк…
Если забыть об эстетической стороне бытовых танцев, то у них имеются следующие утилитарные цели: а) выработка танцующими координации движений; б) поддержание мышечного тонуса; в) времяпрепровождение; г) знакомство с партнером или партнершей, поддержание знакомства, ухаживание и т. п.
Что касается первых трех пунктов, то современные танцы дадут сто очков вперед танцам прошлых лет. Это трудная и опасная работа, требующая подготовленного костно-мышечного аппарата. Трясутся полы, гудят колонны.
— Не знаю... мне уже все это не нравится,— пробормотала девушка.— Какое-то нехорошее у меня предчувствие...
В Америке на танцующих упал потолок. Мощность средней дискотеки равняется мощности колхозной гидроэлектростанции.
Но с последним пунктом заминка.
— Пожалуйста,— умоляюще сказал Викк.— Ради меня. Просто прослушай запись.
Вспомним, какие муки, какие страдания пережили мы в юности на танцах!
Бриа кивнула, судорожно переплетя пальцы. Океанский бриз, минуту назад такой приятный и освежающий, заставил девушку трястись от холода, несмотря на склоняющееся к западу солнце.
И из-за чего? Только из-за боязни пересечь зал, подойти к противоположной стене, у которой жались девочки, и с деревянным кивком пригласить на танец ту… Или даже эту.
Викк включил приборчик. Бриа услышала, как Викк приветствует жрецов и как те в ответ приглашают его принять грязевую ванну вместе с ними. Она узнала голоса Возвышенного Тероензы и сакредота Вератиля. Грязевые ванны. Жрецы рассказывали, как прекрасно они расслабляют. Бриа поерзала на песке, Викк предупреждающе поднял указательный палец и одними губами выговорил:
Ноги становились как ватные, прошибал пот, в глазах толпились красные шарики, в ушах стучала кровь. И вдруг тебе отказывают! И ты как идиот возвращаешься к противоположной стене под огнем кинжальных взглядов всей школы. Ах, позор…
— Обожди.
Или стоять в стайке подруг, мять влажный платочек, делать вид, что тебе безразлично, когда вокруг приглашают всех, кроме тебя, и краснеть, и слезы наворачиваются… Ах, обида!
Девушка заставила себя сидеть неподвижно, хотя ей хотелось бежать со всех ног. Жрецы явно не знали, что разговор записывается... да это хуже, чем подслушивать, хуже, чем шпионить!
Я уже не говорю обо всех переживаниях, связанных с тем, куда положить руку и в какую сторону двинуть ногу. Это неописуемо.
А затем— Бриа задохнулась в отвращении— она услышала, как Вератиль и Тероенза, смеясь, рассуждали о Возрадовании. Они говорили, что это не Божественный дар, что оно не имеет ни малейшего отношения к Единому и Всем! Бриа вскочила на ноги. Ветер сорвал с ее головы шапку, золотисто-рыжие кудри рассыпались по плечам, но девушка ничего не заметила. Ее трясло от злости. Викк посмотрел на нее, выключил записывающий блок и тоже поднялся с песка.
Этот священный ритуал приглашения, выбора, равносильного жизненному (так казалось), ритуал, породивший множество драм и неврозов, начисто изжит современным танцем.
— Как ты мог?— глухим, подрагивающим голосом потребовала ответа Бриа.— Я думала, ты мне друг.
Я не могу забыть одного паренька лет шестнадцати, увиденного однажды в Крыму. Мы отдыхали семьей в пансионате, расположенном вдали от шумного Южного берега, где-то между Севастополем и Евпаторией.
Пилот шагнул к ней, миролюбиво подняв ладони.
Там была открытая танцевальная площадка, над которой висел алюминиевый репродуктор-колокольчик. По субботам из него падала на площадку хриплая музыка, а отдыхающие с детьми от нечего делать толпились рядом. Почти никто не танцевал, за исключением группы молодых девушек и стайки детей, уморительно им подражавших.
— Бриа, солнышко, я и есть твой друг. И сделал это ради тебя, тебе нужно знать правду. Мне жаль, что...
Парень приходил из соседнего поселка один, вел себя скромно, стоял под ветвями акации, залитой электричеством южной ночи. Медленные танцы он пережидал, но когда колокольчик начинал ритмично содрогаться, он выходил на возвышение танцплощадки и начинал танцевать.
Глаза его были прикрыты в экстазе, он словно гладил себя движениями ладоней, гримаса боли и счастья искажала лицо. Ему никто не был нужен, только он сам и музыка. Это была квинтэссенция нарциссизма и одиночества.
«А знаешь ли ты, старик, древнюю истину? — довольно развязно сказал внутренний голос. — Молодость всегда права».
Ее рука размахнулась будто по собственной воле и залепила кореллианину звонкую пощечину. Викк пошатнулся, прижал ладонь к щеке.
«Это преимущество проходит со временем, — отвечал я. — И еще посмотрим, что будут танцевать их дети!»
— Ты врешь! — крикнула Бриа.— Все врешь! Ты подделал запись, чтобы заставить меня нарушить обеты! Не отрицай!
Собственно, это я и имел в виду, когда говорил об отмщении.
Пилот опустил руку, постоял, разглядывая девушку, и в глазах его были печаль и жалость. Потом Викк медленно покачал головой.
…Я писал эти строчки, а из динамика за моей спиною доносился обволакивающий голос Аманды Лир. Таким голосом могла бы петь космическая пришелица.
— Прости, малышка,— произнес он.— Мне жаль, и даже не выразить как. Но я ничего не подтасовывал. Ты слышала правду, можешь злиться на меня, ничего не изменится. У Тероензы и его банды нет никаких божественных даров.
А мне вспоминалась вполне земная девушка, посетительница дискотеки. Я приметил ее на второй программе, а потом наблюдал специально. Она посещала каждую конкурсную дискотеку и танцевала каждый танец. Семь часов танца в день.
Отпечаток ее ладони темнел на его щеке, темно-красное пятно,— там, где пришелся удар. Бриа различила следы своих пальцев. Девушка подавила желание броситься к пилоту, бормоча извинения. Почему она вообще решила его ударить? Но потом она рассердилась. Подбородок ее задрожал, когда Бриа постаралась взять себя в руки.
Высокая, рыжая, в вельветовых брюках песочного цвета, она выходила на площадку и танцевала с веселым азартом, будто споря с кем-то и ощущая свое превосходство.
— Нет!— она стиснула кулачки.— Нет, неправда! Ты все подделал. Ты что — телепат? Откуда ты знаешь про сакредота Палазидара? Тебя там не было!
«Я хочу повеселиться и размять тело, — весьма кстати переводил текст очередного шлягера диск-жокей. — Я танцую, и все на меня смотрят. И вы отнять этого не можете!»
Викк мотнул головой.
«Аврора», № 2, 1982 г.
— Я не знал о нем, Бриа. Не знал и не подделывал запись. Я могу доказать.
Порывшись в кармане, он достал небольшой черный пузырек.
Глава 4
— Глиттерстим? Где ты его достал?
Первые шаги
— Шаловливые пальцы. Разыгрались, понимаешь ли, во время доставки,— туманно пояснил Викк.— Тебе известно действие глиттерстима, да?
Бриа нерешительно кивнула.
— Другого способа получить доказательства у меня нет. Открой пузырек, подержи содержимое на свету и проглоти, и обретешь способность читать чужие мысли. Загляни ко мне в голову и поймешь, что я не вру. И что я ничего не подделывал. Вот...— он вложил флакон в ладонь девушки.— Бери.
Надобно признать, что РД был собою доволен. Ему казалось, что он достойно продолжил разговор, начатый в статье об Утесове, обозначил проблемы, подтолкнул читателя к выводам… В журнале «Аврора» тоже одобрительно отнеслись к февральской книжке 1982 года, где родился «рок-дилетант», советовали продолжить разговор.
Бриа взглянула на черную непрозрачную трубочку.
Почта пришла заинтересованная, что можно было объяснить относительной новизною темы, но отнюдь не глубиной проникновения в нее. РД понимал, что лишь прикоснулся к явлению, обнаружившему массу проблем, и интуитивно потянулся к самой сложной и запутанной — музыкальной проблеме, в которой к тому же ни черта не рюхал.
— Мне... мне нужно подумать, Викк. Мне нужно принять решение.
Казалось бы, сам Бог велел ему заниматься и дальше дискотеками, раз уж ввязался он в это дело; как-никак его литературный опыт мог пригодиться, в жанре сценария РД приходилось много работать. Однако это его почему-то не интересовало. Самым притягательным из того, что он увидел и услышал на дискотеках, была музыка, которую он тогда чохом называл рок-музыкой. На самом же деле большей частью там звучала музыка диско, советская и зарубежная эстрада. Правда, в слайд-фильмах проскакивала информация о той или иной западной рок-группе, попадались и отечественные названия, мало тогда о чем говорящие РД: МАШИНА ВРЕМЕНИ, ДИНАМИК, ВОСКРЕСЕНЬЕ.
— Я не лгу тебе, милая, клянусь.
Это было время невиданной и неожиданной для РД популярности МАШИНЫ. Ему показалось, что группа возникла ниоткуда, только вчера ее не было, а сегодня о ней говорят все, включая Утесова. Откуда было знать, что МАШИНА уже прошла долгий и трудный путь «андерграунда», в нем выковала себе популярность и, подписав соглашение с Росконцертом, первой из советских неофициальных групп вышла на широкую эстраду. Выход был скандальным. Печально знаменитая статья «Рагу из синей птицы», опубликованная «Комсомольской правдой» в марте 1982 года, не только подчеркнула этот скандал, но как бы санкционировала травлю отечественного рока в других изданиях. Травля эта потеряла ныне былую глобальность, но отдельные выпады встречаются и сейчас — они будут появляться, пока жива рок-музыка.
Пилот сделал шаг вперед, хотел взять Брию за руки.
— Поверь мне.
Как отнесся к статье РД? Весьма осторожно. С одной стороны, он не располагал собственной информацией, чтобы не верить «Комсомольской правде», то есть мог не верить ей лишь из общих соображений тогдашнего общественного момента: ежели ругают в газете, значит, в этом что-то есть. Самого РД частенько уже поругивали в прессе за его сочинения: занимались этим и «Правда», и «Литературная газета», и ленинградские издания, что, впрочем, не может служить доказательством высокого качества сочинений. Будучи человеком объективным, РД знал, что не все, написанное в газете, сплошная ложь.
Девушка попятилась.
С другой стороны, статья «Рагу из синей птицы» в числе прочих была подписана Виктором Астафьевым — писателем, снискавшим себе уважение за прямоту и честность суждений.
— Нет, не трогай меня сейчас, Викк. Я... увидимся позже. После службы. Мне нужно идти.
В конечном счете более всего убеждали стиль статьи, ее фразеология. Истина вряд ли могла быть изложена таким злобным и бездарным способом. Статья пробуждала интерес, хотелось познакомиться с МАШИНОЙ самому, в то время как в кругах рокеров она вызвала желание познакомиться, скорее, с ее авторами, чтобы высказать им в лицо несколько потаенных слов.
Он не сводил с нее глаз.
— Пропусти один раз. Вас же никто не пересчитывает.
Среди писем, пришедших в журнал после статьи РД о дискотеках, было одно, написанное читателем из Барнаула. Из письма выяснилось, что читатель этот, Василий Бурьянов, читал многие сочинения РД и высоко их ценит. «Большое Вам спасибо за эти прекрасные вещи, — писал Василий, — читать их легко, они написаны просто и ненавязчиво, а главное — заставляют о многом задуматься». РД разомлел от похвал и вторую половину письма, посвященную собственно дискотекам, читал в прекрасном расположении духа. Василий Бурьянов оказался сам дискотечником, он готовил программы, боролся с ретроградами в Барнауле и описывал в письме свои злоключения. Заканчивалось это длинное письмо следующим образом: «Вероятно, Вы продолжите Ваши „Записки“, и уж наверняка Вы будете писать прекрасные повести и рассказы. Оставайтесь, пожалуйста, таким же искренним, добрым, остроумным, объективным, независимым, каким мы Вас знаем по Вашим произведениям. Быть таким, какой ты есть, очень трудно в наше время, и многим это дорого обходится».
Не ходить на Возрадование? Брию чуть не стошнило от еретической мысли, и такая реакция удивила и напугала девушку. А что, если Викк прав? Что, если Возрадование действительно всего лишь сочетание физической и ментальной «вибрации»? Если нет никакого божественного дара, а паломники – обычные наркоманы?
Здесь Василий, по всей вероятности, намекал и на себя, но РД этого не заметил, совершенно заторчав на собственных достоинствах.
Бриа взглянула пилоту в глаза и без всякого глиттерстима чувствовала, что ей говорят правду. Она стиснула в ладони черный пузырек. Вот где заключены ответы. С его помощью она выяснит истину...
Читательская масса взывала продолжить «Записки». Она видела в РД свой искренний, добрый, объективный и остроумный рупор. И независимый в придачу. «От радости в зобу дыханье сперло». И РД, ничтоже сумняшеся, постановил обратить свое благосклонное внимание на рок-музыку.
Девушка повернулась и зашагала прочь, оставив Викка на берегу. Она слышала, как пилот окликает ее, но отмахнулась, не останавливаясь. Если она не хочет опоздать на службу, ей нужно поторопиться.
Тут необходимо, хотя бы вкратце, коснуться положения дел в журнале «Аврора», каким оно складывалось в первой половине 1982 года.
Через полчаса Бриа стояла в толпе паломников и смотрела, как вечернее солнце проливает кровавые лучи на алтарь Обещаний. Вот-вот должно было начаться Возрадование. Девушка украдкой огляделась по сторонам. Если действовать, то сейчас. Пальцы сами нащупали в кармане черный цилиндрик. Свет... ей нужен свет, чтобы активировать глиттерстим. Но как? Все увидят...
Только что отгремел грандиозный скандал, вызванный крохотной публикацией в декабрьской книжке за 1981 год. Внимательные читатели помнят эту историю. В двенадцатом номере был напечатан рассказ ленинградца Виктора Голявкина «Юбилейная речь» — по сути, юмореска, посвященная некоему юбиляру, весьма уважаемому писателю, естественно вымышленному. Это было нечто вроде пародийного поздравления, пародийной юбилейной речи, начинавшейся словами: «Трудно представить себе, что этот чудесный писатель жив…»
Рассказ занимал ровно одну страничку журнала. А именно — 75-страничку.
Наконец-то наступило мгновение, которого она ждала,— сигнал верующим, что сейчас начинается Возрадование. Бриа заранее выбрала место, откуда ей хорошо было видно сакредотов и верховного жреца; саму же ее от алтаря трудно было заметить. А если заслониться широкими рукавами, тогда вспышку т\'ланда Тиль не увидят. Паломники же так поглощены грядущим Возрадованием, что не обратят внимания и на пушечную канонаду у себя над головой.
Паства опускалась на колени. Бриа последовала их примеру, открыв крышку флакона. Согнувшись в три погибели в глубоком поклоне, она вытряхнула на ладонь нить глиттерстима. Забавно, не сама ли она ее укладывала туда? Глотки жрецов начали раздуваться, а когда вибрирующий гул наполнил воздух, Бриа подставила ладонь под последние лучи заходящего солнца. Наркотик активировался за несколько секунд, заискрился синим, но ни паломники, ни жрецы не заметили ничего странного. Раньше Бриа никогда не принимала глиттерстим, но точное время знала не хуже опытного наркомана. Она проглотила снадобье в то же мгновение, когда началось Возрадование.
Надо же было такому случиться, что в декабре 1981 года страна отмечала 75-летний юбилей Брежнева, в честь чего первое лицо государства было отмечено очередной Золотой Звездой Героя и прочими кайфами. Дурацкая «Юбилейная речь», тиснутая на 75-й странице, обратила на себя внимание рядовых читателей, злопыхателей из-за кордона и ответственных работников некоторых учреждений. Началось разбирательство. РД в то время работал в «Авроре» на полставки — занимал должность заведующего отделом юмора. Он прекрасно помнил этот рассказик Голявкина, написанный лет за пятнадцать до описываемых событий, конечно, совсем по другому поводу. Этот рассказ некоторое время лежал в отделе юмора, но в конце концов был опубликован в общей подборке рассказов непосредственно следующим за рассказом самого РД «Игра в собаку». И в его публикации, и в том, что он появился на странице со злополучным намекающим номером, не было ничего преднамеренного. Это была шутка провидения, которому, вероятно, надоел помпезный маскарад награждений.
И вздрогнула, как будто ее подстрелили. Глиттерстим подействовал мгновенно. Кровь разогналась до скорости уходящего в гиперпространственный прыжок корабля. В висках грохотали барабаны.
Сейчас можно было бы признаться, что журнал «Аврора» собрал под свое крыло исключительных смельчаков и вольнодумцев, затеявших эту хитроумную акцию. Но нет, ничего такого не было. Все происходило именно так, как здесь описано.
Но физиологический эффект не шел ни в какое сравнение с воздействием на разум. Мысли раскрылись; как ни старалась потом Бриа, но так и не сумела описать свои переживания. Подхваченная волнами божественного Возрадования, она ощутила экстаз всех паломников, собравшихся у Алтаря.
Тем не менее последствия были ужасающи. Относительно, конечно. За подобные шутки в недавние времена люди платили жизнями. Теперь же с должностей сняли главного редактора и ответственного секретаря. Журнал на некоторое время остался без руководства, но, как это ни странно, продолжал выходить.
Ошеломленная, она чуть было не лишилась чувств, только злость на Викка помогла сохранить рассудок— и сфокусироваться.
Учитывая молодежный характер издания, РД предложил создать в журнале постоянную музыкальную рубрику. Он даже заявлял, что такая рубрика способна повысить тираж со ста тридцати тогдашних тысяч до миллиона. В обстановке общей боязливости предложение было принято осторожно. «Ну, попробуйте…» — пожало плечами оставшееся в живых руководство. РД начал действовать.
Нужно... открыть... глаза...
Естественно, он не помышлял о том, чтобы вести дело самому. Нужен был помощник. Вскоре объявился знающий человек, обладатель приличной фонотеки, близкий к дискотечным кругам. Назовем его А. М.
Задыхаясь, хватая ртом воздух, Бриа выполнила собственный приказ, вздрагивая под ударами наслаждения, такого сильного, что вызывало острую боль. Девушка отыскала взглядом Тероензу, заставила себя не отворачиваться, усилием воли проникая в чужие мысли. Голову наводнили чужеродные образы, принеся с собой ощущение, что, сколько бы Бриа ни пыталась, она не сумеет их забыть. Никогда. Разум Тероензы, как у любого другого, был захламлен пустяками и всяческими мелочами: «Интересно, что будет на ужин... какая скучная церемония... ах да, новые меры безопасности, ох уж эти хатты, старые параноики... что-то со вчерашнего желудок не в порядке, надо бы показаться врачу...»
Раскладка сил была такова: А. М. поставляет свежую музыкальную информацию, РД придает ей литературный блеск.
Ни намека на божественность. Тероенза не верил ни в Единого, ни во Всех. Собственно, он гордился тем, что выдумал Всех и Единого, что бы доверчивым паломникам было чем развлечь себя на досуге.
Они попробовали. Ничего не получилось. Обнаружилось, что, для того, чтобы придавать чему!то литературный блеск, надо самому в это дело вникнуть. А. М. отпал. Почти случайно на горизонте возник другой человек, по профессии социолог. Его мы назовем Б. М. Ему было лет тридцать, он носил аккуратную бородку, обладал мягкими движениями и той значительностью, что свойственна небольшим людям. Попросту говоря, понтом. РД, привыкший в общении принижать себя, дабы чем-нибудь не обидеть собеседника, совершенно терялся, встречаясь с людьми, обладавшими понтом. Его не замечали. Тем не менее приходилось терпеть.
Бриа поперхнулась, во рту скопилась горькая слюна — послевкусие от глиттерстима. Возрадование мешало думать, но девушка усилием воли сохранила «настройку» на мысли верховного жреца. Она перебрала их, что бы убедиться на все сто процентов: то, чем занимается Тероенза, не более чем фокус. Некий обычный для любой особи его рода процесс.
Выяснилось, что социолог тоже занимался дискотеками и собирается писать о них диссертацию (позже он стал известным дискжокеем). Естественно, он был специалистом в роке и разговаривал с РД несколько снисходительно и устало, не понимая блажи пришедшего к нему человека в летах.
Вдруг жрец дернулся, принялся крутить по сторонам головой на короткой, почти невидимой шее. Его мысли окрасились подозрением, затем уверенностью; он понял, что кто-то телепатически вторгся к нему в разум. Возрадование дало сбой, а когда верховный жрец прекратил жужжать, и вовсе оборвалось. Сакредоты по инерции продолжали нестройно гудеть — но без руководителя процесс пошел насмарку. Паломники заголосили, кое-кто потерял сознание.