Андрэ Нортон, Э. К. Криспин
Жизнь сказителя, сочинителя и исполнителя песен, кажется непосвященным (тем, кто никогда не пытался этим заниматься) беззаботной, полной путешествий, романтики и, может быть, легкой опасности (только время от времени в качестве приправы). Но, по правде говоря, жизнь поэта редко бывает такой замечательной, обычно это просто работа, как и все другие.
Нужно слушать, запоминать, извлекать из себя слова и музыкальные ноты, составляя что-нибудь вразумительное и надеясь, что результат вызовет улыбки, а не мрачные взгляды или, что еще хуже, зевки. Нужно научиться определять размер вечерней выручки по стуку монет в футляре арфы, отличая чистый звон серебра от гулких ударов бронзы и меди или (да будет благословенна удача) от редкого благозвучного шелеста золота. Спать под проливным дождем или холодным снегом, когда только небольшой костер отделяет от полной угроз ночи. Научиться нагревать воду из ручья и пить ее медленно, вместо настоящей пищи, пытаясь заглушить пустоту в желудке…
Нет, лорды и леди, собравшиеся в этой древней крепости, чтобы, прихлебывая вино, послушать сказителя. Жизнь барда редко бывает беззаботной.
Но случаются времена, когда песни и музыка дорогого стоят. В такие моменты струна скользит, как грива благородного коня под рукой, а слова сами приходят на уста певца. Сейчас такое время — после тостов и поздравлений, которые сопровождают праздничный день, здесь, в благородной крепости. И после того, как спеты старые, лучшие песни, настало время новой… Это история о музыканте, который пользовался особым почетом. А причины скоро вам самим станут ясны.
Итак… Начальный аккорд, подражающий ветру, который разгоняет холодный туман ранней весны в глухом переулке темного прибрежного района города, и новое сказание начинается…
1
Сильные ветра многие годы приносили соленые брызги, и крутой переулок, ведущий от верфей, покрылся коркой соли, на потемневших от времени камнях появились белые разводы. Переулок Рыбака с пустыми сетями был безлюден в последних лучах заката; только одна из его многих теней материальна.
Невысокий человек в темном плаще после двух месяцев пребывания в море с трудом держался на ногах, и резкий, холодный, с привкусом соли ветер едва не сбивал его с ног. Злополучный путник спотыкался на скользких булыжниках грязного, покрытого отбросами переулка, и от падения его спасала только длинная дубинка с ручкой в виде головы грифона, которая служила не только оружием, но и посохом. Путник на мгновение спрятался под древней аркой, чтобы укрыться от еще одного порыва непогоды; длинными пальцами он сжимал изношенный футляр арфы и залатанный дорожный мешок.
Впереди показался тусклый свет, обещая убежище от непогоды и надвигающегося снегопада. Человек с арфой направился к источнику света и увидел на стене темного угрюмого здания корабельный фонарь с мигающим от ветра огнем. Изнутри доносились пьяные голоса, слышные даже сквозь шум ненастья. Путник опасливо осмотрел гостиницу вместе с прилегающей к ней таверной. Он видел, что «Танцующий дельфин» не из тех заведений, где люди с полным кошельком будут искать еду, а тем более ночлег. Под выцветшими буквами на раскачивающейся вывеске изображена была нелепая серая фигура среди высоких волн. Арфист поморщился, но вспомнил о своем почти пустом кошельке, упрятанном в поношенную, с пятнами от морской воды куртку.
С трудом — из-за сильного ветра — открыв дверь, сказитель вошел в бар. Хриплый смех и пьяные споры сливались в оглушительный шум. Отыскивая взглядом хозяина, путник в темном плаще осторожно ступал по полу, почти такому же грязному и неровному, как переулок снаружи, — из-за пролитого вина, пятен жира и разбросанных костей.
Хозяин таверны, худой красноносый человек с лысиной и заросшими волосами ушами, повернулся, когда его потянули за рукав.
— Прошу прощения, уважаемый, — сказал путник, указывая на арфу у себя в руках. — Не возражаешь, если я спою немного для твоих посетителей?
Хозяин разглядывал незнакомца. Наконец он кивнул.
— Если заплатишь за еду и ночлег, как все остальные, менестрель.
— Конечно. — Незнакомец отбросил капюшон темного плаща, обнажив коротко подстриженные черные вьющиеся волосы. На ушах маленькие серебряные сережки. — Я начну…
— Девка! И красивая, клянусь зубами пса! Где ты ее нашел, Милт?! — на плечо путницы легла рука, повернув девушку лицом к широкоплечему рыбаку с покрасневшим от ветра и эля лицом.
Грубый рывок распахнул плащ, обнажив серебряную подвеску на груди незнакомки. Как только рыбак понял значение этого украшения, он отступил и опустил руку.
— Я не знал… не видел… — Он неуклюже и виновато коснулся пальцами лба. — Прошу прощения, госпожа…
Сказительница вежливо склонила голову, коснувшись пальцами знака своего призвания… трех переплетенных колец, каждое с приплюснутой стороной — стилизованное изображение пальцев, касающихся струны.
— Я начну немедленно, — сказала она хозяину, как будто ее не прерывали.
Положив футляр арфы на скамью у огня, девушка открыла его и извлекла подержанный инструмент старомодного образца, вырезанный из просушенного вишневого дерева, украшенный орнаментом из серебристо-голубого металла, тускло мерцавшего в свете очага. Положив арфу на колени, сказительница достала из внутреннего кармана своего красного платья три острых прищепки и надела на пальцы.
Потом начала настраивать инструмент. Услышав негромкие звуки струн, двенадцать рыбаков, восемь моряков-салкаров и два поседевших сокольничьих, которые находились в зале, перестали разговаривать и с уважением, сохраняя тишину, собрались у огня.
— Подходите ближе, добрые люди! — громко пригласил Милт, хозяин таверны. — Послушайте бродячую сказительницу, которая согласилась подарить нам развлечение в канун бури. Обратите внимание на госпожу… — Он смолк, сообразив, что не спросил имени барда, и сказительница прошептала с сухой усмешкой:
— Эйдрис из Кар Гарудина.
— … госпожу Эйдрис из Кар Гарудина! — торжественно закончил Милт. Воцарилась вежливая тишина.
Эйдрис начала с легкой веселой мелодии, разминая пальцы и настраивая аудиторию. Мужчины, в большинстве рыбаки и моряки. Хорошо подойдут вначале морские песни, потом любовные, песни о сладкогласых сиренах и благородных деяниях. Может, в конце что-нибудь непристойное, чтобы они посмеялись, бросая монеты в футляр ее арфы…
— Послушайте, добрые люди, песню, которой меня научили на борту салкарского корабля «Оспри», — сказала Эйдрис, надеясь, что холод и влага предыдущих дней и ночей не отразились на ее голосе. — В песне говорится об отряде, собранном одним из ваших легендарных героев во времена войны с колдерами. Героя звали Саймон Трегарт. Послушайте «Пограничную песню».
Эйдрис запела, вначале негромко, потом постепенно голос ее разогрелся, яснее зазвучало чистое контральто, заполнив дымный тусклый воздух красивыми правильными нотами.
Начиная третье четверостишие, молодая женщина быстро обвела взглядом лица. Все слушатели наклонились вперед, забыв о разговорах. Эйдрис успокоилась: она поняла, что здесь, в порту Элси, так же покоряются «чарам» летящих по струнам пальцев и поставленного голоса, как и жители Высшего Халлака за морем или на ее родине, в окруженном заклинаниями Арвоне. Сказительница надеялась, что слушатели щедро поделятся с ней своими монетами: почти все, что она заработала в Долинах Высшего Халлака, ушло на оплату плавания на борту «Оспри».
Четвертый и пятый куплеты прошли еще лучше. Слушатели начали кивать в ритме песни. Эйдрис последним торжественным аккордом закончила балладу, и все одобрительно застучали кружками.
— Еще одну, менестрель! Еще одну!
Один из моряков-салкаров, мощный и светловолосый, как все представители его народа, перекрыл голоса остальных:
— Салкарскую песню, сказительница! Спой нам песню сыновей Сула!
К счастью, моряки с «Оспри» научили Эйдрис множеству своих песен: они постоянно пели за работой, и натренированному слуху легко было овладеть этими мелодиями. Закрыв глаза, Эйдрис начала перебирать струны, отыскивая нужный ключ… Вот, она его нашла.
— Хорошо, добрые сэры. Спою вам «Падение Салкаркипа», песню, рассказывающую о великом герое Магнусе Осберике, который предпочел собственными руками уничтожить свою крепость, чтобы не отдавать ее в руки колдеров.
На этот раз мелодия была печальной, в миноре, как и подобает трагическому сказанию. Эйдрис начала:
Девушка продолжала, погрузившись в музыку. Пестрое окружение поблекло, слушатели перенеслись в прославленную крепость, в ту трагическую ночь. Голос Эйдрис звучал похоронным плачем, когда она описывала отчаянную битву в обреченной крепости:
Лицо рослого моряка стало печальным и мрачным, и Эйдрис подумала, может, и он в ту ужасную ночь потерял отца или дядю. Она словно видела могучего Осберика в шлеме в виде головы медведя, с его меча на древние камни крепости капает кровь. Голос певицы возвысился в последних печальных и торжественных строках:
Она закончила, стих последний аккорд, и наступила долгая тишина; потом слушатели зашевелились, словно просыпаясь. Салкар откашлялся.
— Отлично, менестрель! Никогда не слышал лучшего пения! — блестящая серебряная монета мелькнула в воздухе и приземлилась в футляре арфы. И словно это послужило сигналом: монеты посыпались вслед за первой.
Эйдрис благодарно кивнула, принимая подношения, и спела «Сделку жены Мосса». Потом последовали быстрые резкие ноты «Волшебника с одним заклинанием», и в зале воцарилось более веселое настроение. Отхлебнув освежающего эля из кружки, предложенной салкаром (ей очень хотелось пить, но Эйдрис не решалась выпить больше глотка: в животе у нее урчало от голода, и ей нужна была трезвая голова для того, чтобы выяснить то, что она не решалась спросить впрямую), она запела «Не называйте мое имя в битве». Этой песне ее научил отец много лет назад…
«Не думай о нем, — строго приказала себе Эйдрис, чувствуя, как перехватывает у нее горло. Последний куплет дался ей нелегко. — Когда кончишь петь и соберешь денег для путешествия, сможешь вспомнить о Джервоне. Припомнишь и своих приемных родителей: госпожу Джойсану и лорда Керована. А потом подумаешь и об Обреде, и о своей каштановой кобыле Вьяр, о Хиане и Фирдуне, о самом Кар Гарудине, да сохранит Нив живущих за его стенами! Но до того времени ты должна петь и ни намеком не выдавать своей цели, не говорить, зачем уехала так далеко от дома».
Справившись со своей печалью, она сыграла начальные аккорды «Гнева Кейлора», чувствуя, как ее, словно наброшенный в битве плащ, окутывает и ослепляет усталость. «Еще две песни, — пообещала она себе. — Еще только две, тогда я смогу прекратить, собрать деньги, зная, что мне заплатили полностью».
— А теперь, добрые люди, — сказала она несколько минут спустя, наигрывая заключительные аккорды «Гнева Кейлора», — новая песня, вдохновленная историей, рассказанной мне о проклятом колдерами городе Сиппаре на острове Горм. Слушайте «Город, населенный призраками».
Голос Эйдрис зазвучал низко и загадочно. Она подумала о том, что Сиппар, вернее, то, что от него осталось, находится на другой стороне залива, всего в дне пути отсюда.
Произнося последние слова в тишине «Танцующего дельфина», Эйдрис видела, как вздрагивали слушатели и потом слишком поспешно выпрямлялись. Тот тип, что пристал к ней, когда она вошла в зал, на самом деле оглянулся через плечо, как будто на него легла призрачная рука.
«Не нужно, чтобы они боялись темноты ночи, — подумала Эйдрис — Немного непристойностей заставят их посмеяться и освободят от серебра. И мне не придется петь сказания Высокого Халлака, опасаясь, что они их не поймут… Непристойность — всюду непристойность».
— А теперь, добрые люди, — провозгласила она, — последняя песня вечера — «Приданое служанки».
И она начала песню о бедной молодой служанке, на добродетель которой покушался моряк (хотя он, конечно, заявлял, что намерен честно жениться). Песня продолжалась, сопровождаемая хохотом посетителей: служанка принимала от моряка похвалы своей красоте вместе с многочисленными дарами, но благодаря различным подстроенным недоразумениям и ловушкам умудрялась сохранить девственность. И однажды, вернувшись из очередного плавания, моряк обнаружил, что она вышла замуж. А на приданое пошли его подарки!
Заканчивая песню, Эйдрис и сама улыбалась:
О, она была прекрасна, эта девчонка,
Как прекрасен корабль в море,
Но увы! Я оплакиваю день нашей встречи:
Как эта девушка ограбила меня!
— Спасибо, спасибо всем за внимание. — Эйдрис встала и поклонилась. Потом отхлебнула эля. Все аплодировали ей и пили за ее здоровье. Новый поток монет устремился в футляр арфы. Когда слушатели разошлись, Эйдрис сосчитала выручку. Хватит, чтобы заплатить за отдельный номер на ночь, за ужин и завтрак, и еще можно будет купить еды на несколько дней пути.
Хозяин проводил ее в комнату, маленькую, чердачную, под самой крышей. Сунув арфу и дорожный мешок под деревянную кровать, Эйдрис смочила руки и лицо ледяной водой, которую нашла в кувшине, потом отправилась на поиски ужина.
К этому времени таверна опустела; остались лишь те посетители, которые будут в ней ночевать, так что Эйдрис сидела за столом одна. По ее просьбе хозяин принес ужин. Эйдрис приятно удивилась, обнаружив тарелку с горячим мясом омара, овощной салат и хорошее вино, и с аппетитом поела.
— Спасибо, уважаемый. Отличная еда.
Маленький человек кивнул.
— Мой собственный рецепт. Посетители прощают неудобства, если мясо хорошо приправлено, а пиво охлаждено. Можешь прожить еще день, сказительница. Редко кто может удержать моих посетителей целый вечер, как ты.
— Спасибо, но нет, утром я должна отправиться в путь, — ответила она, отхлебывая приятного вина. — Скажи мне, — спросила Эйдрис с деланным равнодушием, — а сколько дней пути до самого города Эса? Мне хочется посмотреть его.
— Пешком? — спросил Милт и ненадолго задумался. — Не менее четырех дней, может, все пять. Верхом полных два дня.
— Дорога хорошая?
— Да, и хорошо охраняется. Корис из Горма справедливый человек, но не терпит разбойников, и они в эти дни сторонятся больших дорог.
— Корис из Горма… Сын Хильдера, — сказала Эйдрис, вспоминая, что ей рассказывали на борту «Оспри». — Говорят, он со своей госпожой Лойз теперь правит Эсткарпом. А волшебницы ни во что не вмешиваются, думают только о восстановлении своей Силы.
Милт понизил голос, хотя они оставались в зале вдвоем.
— Это правда, — согласился он, — но об этом не принято говорить вслух. Много лет назад, во времена Великой Перемены, многие волшебницы погибли или превратились в пустую оболочку. Но некоторые еще сохранили Силу.
— А что за Великая Перемена? — спросила Эйдрис.
— Когда карстенский герцог Пагар попытался вторгнуться, пройдя горы, колдуньи собрали всю свою Силу и Могущество, чтобы перевернуть саму землю. Горы, разделяющие Эсткарп и Карстен, задрожали и обрушились, потом поднялись новые вершины. За одну разрушительную ночь все захватчики погибли, были уничтожены все дороги, ведущие в Карстен.
— Должно быть, это было ужасно.
— Да, это уж точно. Я тогда был еще мальчишкой, но хорошо помню тот день. Как будто тень легла на землю… тень, которую нельзя было увидеть, только почувствовать. Тень давила на все живое, словно кулаком. Этот кулак был такой тяжелый и вдавливал нас в землю… — Хозяин таверны вздрогнул при этом воспоминании.
Эйдрис торопливо вернула разговор к интересовавшей ее теме.
— Но ты говоришь, что некоторые волшебницы еще сохранили свою Силу?
— Да, если рассказы, которые я слышал, правдивы. Но, как ты и сказала, они отказались от правления Эсткарпом. Они больше не правят нашей землей. Правит Корис и его жена госпожа Лойз, а помогают ему друзья и боевые соратники, прежде всего чужеземец лорд Саймон Трегарт и его жена Джелит. — Хозяин нервно оглянулся, проверяя, одни ли они. — А ты знаешь, что она сама была колдуньей?
Эйдрис знала, но сделала вид, что удивилась и готова слушать дальше.
— Правда?
Хозяин почти умоляюще поднял руку.
— Правда. Прежде чем стать его женой, она была волшебницей. Когда они поженились, она родила своему мужу детей, так что брак у них настоящий… и все же… — Он опять оглянулся, потом наклонился, так что девушка ощутила его кислое дыхание, увидела черные поры на носу. — И все же она по-прежнему владеет Силой! Хотя и не девственница!
Эйдрис изобразила приличествующее удивление, хотя на самом деле не удивилась: ее собственная мать, Элис, тоже не утратила Силу с потерей девственности.
— Говорят, остальные волшебницы так и не простили госпоже Джелит за то, что она легла в постель своего лорда и при этом не утратила своей Силы. Они считали ее предательницей, — закончил Милт.
— Может, они ей завидуют, — предположила девушка.
Трактирщик хрипло рассмеялся.
— Не волшебницы Эсткарпа, сказительница! Для них мужчины — это нечто такое, что с трудом можно переносить, но чего нельзя желать!
— Скажи мне, Милт… колдуньи когда-нибудь… помогают людям? — Эйдрис заставила себя собрать последние остатки мяса с тарелки.
— Говорят, помогают время от времени. Благословляют посевы и все такое, призывают дождь в засуху, успокаивают ветер и волны, чтобы корабли благополучно вернулись в гавань.
— А меньшее волшебство… лечение и тому подобное?
— Ну, это тоже. Лекарственные растения, настойки и мази, амулеты от лихорадки… — Он налил в кубок сказительницы остатки вина, потом собрал тарелки на поднос. — Хочешь еще, менестрель?
— Спасибо, нет, — ответила Эйдрис, допивая вино и вставая. — Спокойной ночи.
— Приятных снов тебе, сказительница.
Кивнув хозяину, Эйдрис направилась к лестнице. Шла она медленно: так устала за день, что даже несколько глотков вина Милта заставили ее чувствовать себя так, словно она опутана нарядными разноцветными рыбацкими сетями, которые украшают стены «Танцующего дельфина». Пол под ее поношенными кожаными башмаками как будто ритмично покачивался, она словно все еще плывет на «Оспри»в океане. Добравшись до своей комнаты, молодая женщина разделась и зарылась в грубые шерстяные одеяла, слишком уставшая, чтобы искать ночную сорочку. Она уже засыпала, когда глаза ее распахнулись. «Забыла! Но, клянусь Янтарной Госпожой, я так устала…» Вздохнув, Эйдрис отбросила одеяло и протянула руку к посоху с головой грифона, лежащему на деревянных досках пола. В темноте подтащив к себе посох, она другой рукой отыскала у себя на шее амулет, который обычно прятала под одеждой. Янтарь и аметист показались ей теплыми и знакомыми, она провела пальцем по символу Гунноры — снопу пшеницы, перевязанному лозой.
— Госпожа, — прошептала она, — прошу твоей помощи в моем поиске. Молю тебя, защити тех, кого я люблю, кто живет в Гнезде Грифона. Защити госпожу Джойсану и ее лорда Керована. Защити их дочь и сына — Хиану и Фирдуна. Но больше всего молю тебя: защити моего отца! Помоги найти того, кто его излечит, чтобы Джервон после всех этих лет снова стал самим собой. И еще, госпожа… — Она помолчала в темноте. — Прошу тебя, помоги найти мою мать, леди Элис. Она так долго не с нами… Защити ее, где бы она ни находилась, ты, заботящаяся о всех, несущих жизнь…
Она крепко сжала символ, ожидая знака, знамения, но слова ее по-прежнему звучали пустыми звуками. Глаза грифона из кванской стали не вспыхнули: благословенный металл никогда не сверкал для нее. А янтарный амулет Гунноры был темен, как окружающая ночь. Так всегда было…
С усталым вздохом Эйдрис снова легла, отдаваясь сну, надеясь, что сегодня она так устала, что ей ничего не приснится.
Двухколесная телега скрипела на каменистой дороге.
— Тяни, Фэнси! — молодой фермер ударил ивовым прутом по круглому крупу своего малорослого гнедого мерина. — Вон там город Эс, сказительница, — бросил он через плечо. — Теперь уже недалеко.
Эйдрис осторожно передала жене фермера Прис, ее спящую маленькую дочь, потом приподнялась, чтобы выглянуть из телеги. Даже в свете полуденного солнца приближающийся город казался темным от старости; его круглые серо-зеленые башни пригибались к земле, как будто стоят здесь с тех пор, как сама земля была сотворена. Эс — большой город и предназначен быть не только столицей, но и крепостью. Высокая стена полностью охватывала его.
Когда телега фермера подкатила к воротам, два хорошо вооруженных стражника внимательно осмотрели и телегу, и людей. Убедившись, что под домоткаными половиками, которые привезли на продажу Каткус и Леона, ничего не спрятано, разрешили проезжать.
Телега застучала по мощеным улицам, а Эйдрис с удивлением оглядывалась. В таком большом городе ей еще не приходилось бывать. Жители Высшего Халлака не любят городов, а в своих странствиях по древнему Арвону Эйдрис сталкивалась только с деревнями.
Вблизи древние, поросшие мхом камни башен возвышались внушительно, их покрывала патина возраста, и девушка подумала, каково притронуться к ним рукой. Когда телега почти остановилась на крутом повороте, сказительница поднесла руку, потом отвела ее. Сами камни, казалось, отталкивают любопытную руку. Неужели она на самом деле ощутила волшебство, защищающее город?
— Мы приехали, менестрель, — объявил Каткус, натягивая поводья у входа на рыночную площадь. — Удачи тебе на твоем пути. — Молодой человек в прощальном приветствии поднес руку к краю соломенной шляпы. — Спасибо еще раз за то, что усыпила Прис, когда у нее вечером заболел живот.
— Спасибо вам за компанию и за то, что подвезли, — ответила Эйдрис, выбралась из телеги и попрощалась с Каткусом, Леоной и Прис.
Молодой женщине не нужно было спрашивать дорогу к замку: крепость волшебниц — самое заметное и внушительное здание города, с круглой башней, возвышающейся над всеми остальными сооружениями. Эйдрис прошла по улицам, полным народа; арфу и дорожный мешок она повесила на спину. По дороге она разглядывала встречных жителей города, тех, кто называет себя Древней Расой.
Они все необычно высоки и серьезны. Держатся гордо, ходят с прямой спиной, как солдаты. Волосы черные, как и у нее, но ни завитки, ни волны не смягчают жестких линий длинных овальных лиц с заостренными подбородками. Живые глаза преимущественно различных оттенков серого цвета. Лица гладкие, без морщин. (Даже в Долинах, в Высшем Халлаке, хорошо известно, что люди Древней Расы не стареют, пока смерть не оказывается всего в нескольких временах года.)
Вид этих людей живо — и болезненно — напомнил Эйдрис о ее матери. Странно думать, что она их отдаленная родственница. Элис часто рассказывала дочери, как ее родители бежали из Эсткарпа, но причины бегства при этом никогда не обсуждались.
Стражник в чиненной, но хорошо начищенной кольчуге вышел из сторожки у ворот замка.
— Какое у тебя дело… — он пристально посмотрел на ее символ, — сказительница?
— Я хочу встретиться с кем-нибудь из волшебниц, — ответила она, напрягаясь под его равнодушным взглядом. — Несколько минут, не больше.
Он продолжал разглядывать ее.
— А по какому делу?
— Для лечения, — ответила Эйдрис после секундного колебания, пытаясь подавить нетерпение. «Я пришла так издалека! Благословенная Гуннора, дай мне силы!»
— Мне говорили, что я могу посоветоваться с колдуньей о лечении.
— Как тебя зовут?
— Эйдрис.
— Подожди здесь. — Он повернулся и исчез в огромных, почерневших от времени воротах. Вернулся он через несколько минут. — Завтра утром. Прежде чем солнце коснется стены города.
— Большое спасибо, — ответила она, сдерживая облегченную улыбку. — Я приду.
Этим вечером в «Серебряной подкове» она пела в основном веселые баллады, сказания о чудесных происшествиях, о добром волшебстве и любви. Трудно было настроиться, когда мрачный старый фермер попросил спеть печальную «Жалобу солдата». Эйдрис пела, а когда устал голос, играла на флейте. Когда посетители «Серебряной подковы» разошлись по домам, молодая певица подсчитала, что заработала достаточно чтобы покрыть все затраченное за четыре дня пути.
Рассвет едва осветил восток, когда она проснулась, не в силах спать дольше. Позавтракав овсянкой и козьим молоком, Эйдрис надела на спину мешок и пошла по извивающимся улицам к крепости. Солнце едва поднялось над далеким горизонтом, а она уже ждала, спрятавшись в двери напротив поста стражника.
Два часа ожидания тянулись, как перетянутая струна, но наконец она встала, отряхнула плащ и перешла через уже оживленную улицу.
На посту стоял другой стражник, но, заглянув в список, он приказал ей оставить у него посох и указал на темный вход. Эйдрис потянула тяжелую, обитую кожей дверь и оказалась в длинном каменном коридоре. Перед ней стояла молодая женщина в платье туманно-серебристого цвета, с серебряной сеточкой на темных, как ночь, волосах. Ни слова не сказав, опустив серые глаза, женщина поманила сказительницу за собой.
Эйдрис пошла за девушкой — один взгляд на круглое лицо подсказал ей, что эта девушка на несколько лет ее моложе, — вначале по одному коридору, потом по другому и наконец по третьему. Все коридоры абсолютно пустые, стены из потемневшего от времени камня, все освещены рядами бледных шаров в металлической оправе.
Впервые увидев эти шары, Эйдрис едва сдержала удивленный возглас. Она уже видела такие фонари в прошлом, но только в одном месте. Они свисали со стен и потолков ее дома, древней крепости Кар Гарудин. Зная о том, какая древняя эта крепость, Эйдрис оглядывалась с большим уважением и даже страхом. Очень древнее место.
Молодая волшебница остановилась перед другой дверью, гораздо меньшей. Открыв ее, она знаком предложила Эйдрис зайти и последовала за ней.
За столом, усеянным свитками, сидела женщина. Ее ястребиное лицо (лицо человека из Древней Расы) ничего не говорило о возрасте, но проницательный взгляд заставил молодую посетительницу поежиться. На женщине такое же платье, как на проводнице Эйдрис, но вдобавок на ее шее висел на цепи туманный камень лунного серебристого цвета.
Волшебница слегка отодвинула кресло и долго сидела молча. А когда наконец заговорила, в голосе ее послышался деревенский выговор. Однако повелительная манера держаться свидетельствовала, что деревенское детство давно ею забыто. Она не представилась, но это не удивило сказительницу. Назвать другому свое подлинное имя значит пробить брешь в своей защите и Силе.
— Сказительница Эйдрис, — сказала наконец женщина, — ты ищешь излечения? Для кого? Для себя самой? Мне ты показалась здоровой.
— Нет, не для себя, — ответила Эйдрис, стараясь себя не отводить взгляд. — Для одного человека из моей семьи.
— И ты пришла издалека? — Волшебница встала, вышла из-за стола, прошла по каменным плитам пола и остановилась непосредственно перед сказительницей. Эйдрис на полголовы выше ее, но в этой женщине чувствовалась привычка властвовать, которая устраняла эту разницу в росте. — Ты пахнешь морем, а башмаки твои видели немало земель. Разве в вашей области нет целителей?
— Да, у нас есть свои Мудрые Женщины, — призналась Эйдрис. — Но никто из них не сумел помочь, потому что больны дух и мозг, а не тело.
Волшебница слегка покачала головой.
— Действительно плохо, девушка. Мало кто из целителей может вылечить такое. Кто заболел и как это случилось?
Эйдрис глубоко вдохнула. Воспоминания обожгли ее.
— Это случилось шесть лет назад, я была еще подростком. Мы были… в поиске… и пришли к месту древней Силы. Говорят, это оракул, который позволяет увидеть то, что больше всего хочешь. Но когда Джервон заглянул в него, Сила ударила его. С тех пор он как малое дитя, ест, когда его кормят, идет туда, куда ведут…
— Он? — в глазах волшебницы сверкнула гневная искра. — Ты хочешь сказать, что мужчина пытался воспользоваться Силой? Хочешь, чтобы я помогла тому, кто вмешался в непостижимые для его пола дела?
— Да, я хочу помочь своему отцу Джервону. — Эйдрис запнулась, думая, где совершила ошибку. — Мне говорили, что вы умеете лечить…
Она замолчала, потому что волшебница схватила ее за подбородок и принялась разглядывать лицо, поворачивая его в разные стороны.
— Твои глаза… — словно про себя заговорила женщина, — голубые… и щеки шире… но все же цвет волос, подбородок… — Она пристально смотрела на молодую женщину. — Ты дитя Древней Расы — частично. Твоя мать изменила своему призванию, выйдя замуж, когда мы нуждаемся в каждом клочке Силы! Думаешь, я помогу мужчине, который лежал с одной из моих сестер, лишив ее тем самым волшебной Силы?
«Но она не утратила Силу! Она даже не родилась в Эсткарпе!»— про себя возразила Эйдрис. Ее встревожила неприкрытая ненависть в глазах колдуньи. Девушка, конечно, знала, что многие женщины ее народа замужеству предпочитают владение Силой, но ничего не подготовило ее к такому иррациональному гневу и ненависти.
Короткие сильные пальцы женщины крепче сжали подбородок сказительницы.
— А как ты? — негромко спросила волшебница. — Избежала испытаний, которым подвергают всех девочек? Есть в тебе Сила? Если есть, мы сейчас это увидим… — Отняв руку, она взяла свой камень и протянула сказительнице. — Коснись его! — приказала она.
Воля столкнулась с волей. Эйдрис попыталась отступить, уйти от этих сверкающих светлых глаз, в которых блестел огонек безумия.
— Нет!
— Коснись его!
Побежденная, молодая женщина протянула дрожащую руку, коснулась вначале руки волшебницы, потом прохладного и гладкого камня. Волшебница отвела взгляд, посмотрела вниз, и Эйдрис увидела, как лицо ее утратило оживление.
— Ничего… — прошептала женщина и снова посмотрела в лицо сказительнице. — Ничего, камень остается мертвым. Я была так уверена…
Почему-то рассердившись из-за новой демонстрации отсутствия у нее Силы, Эйдрис взглянула на камень. И продолжала смотреть, не в силах отвести взгляд. Показалось ли ей или в глубине туманного камня действительно вспыхнула искорка? «Это все твое воображение, — гневно сказала она себе. — На этот раз будь благодарна, что у тебя нет Силы. Иначе эта полубезумная женщина попыталась бы задержать тебя!»
Сказительница отступила назад, подальше от волшебницы.
— Значит, ты не можешь мне помочь, — сказала она. — Или не хочешь? Что именно, госпожа?
Женщина в сером пожала плечами, голос ее прозвучал еле слышно.
— Когда-то… до Великой Перемены… не знаю. Но сейчас… — Она покачала головой и ухватилась за резную спинку кресла, словно могла бы упасть без этой поддержки. И сделала жест, отпуская посетительницу. — Иди, сказительница…
— Но если не можешь помочь сама, не знаешь ли того, кто сможет? — спросила Эйдрис, чувствуя, как уходит надежда, поддерживавшая ее все эти месяцы. Жизнь и цвет словно уходили из мира. — Я должна найти того, кто его вылечит, должна! Понимаешь, я виновата в том, что он заболел… Мы искали мою мать, которую он любил больше… — Голос ее задрожал от рыданий, она отвернулась в стыду.
Но женщина как будто больше не замечала ее присутствия. Спотыкаясь, опустив плечи, Эйдрис вслед за молодой волшебницей слепо вышла из комнаты.
Они шли по тускло освещенным коридорам, и шаги их шепотом отзывались на древних камнях. Сказительница постепенно брала себя в руки. Она подавила слезы, хотя ей очень хотелось заплакать… однако мешок казался ей вдвое тяжелее, а арфа в футляре с глухим печальным звуком задевала за стены. «Что мне делать? — тупо думала Эйдрис. — Куда идти?» Невыносимо было подумать о возвращении домой, в Кар Гарудин, с пустыми руками, но она не видела другой возможности, кроме многих лет тоскливых блужданий по чужим землям.
Повернув за последний угол перед выходом, она едва не наткнулась на свою проводницу.
— Тише! — прошептала волшебница, со страхом оглянувшись. — Сюда, нам нужно поговорить.
Холодная рука, показавшись из рукава серебристо-серого платья, ухватила Эйдрис и втащила в полутемную комнату. Немного погодя сказительница рассмотрела множество пыльных бочек и ящиков. Какая-то кладовая.
Сказительница видела, как молодая колдунья осторожно выглянула в коридор, проверяя, не заметил ли их кто. Потом закрыла дверь и прикоснулась пальцем к свече, которую достала из рукава. Сверкнула искра, свеча загорелась. В ее мерцающем свете девушки смотрели друг на друга.
— В чем дело? — начала Эйдрис, но девушка прижала палец к губам.
— Тише! — предупредила волшебница. — Послушай. Я знаю место, где тебе могут помочь, сказительница.
2
Эйдрис смотрела волшебнице в лицо, не смея надеяться, что встретила человека, который может ей помочь.
— Где это место? — спросила она наконец. — Где я смогу найти помощь, чтобы излечить того, что обожжен древней Силой?
— Есть Место знаний, — ответила девушка. — Древнее… может, древней самой крепости Эс. Я слышала легенды об исцеляющих камнях и о красной грязи, которая излечивает самые тяжелые увечья. Может, там, в записях, ты найдешь нужное средство.
— Где это? — нетерпеливо спросила сказительница. — Где эти камни? Где грязь?
— Не знаю. Может, в Эскоре… Многое из того, что мы считали легендами, оказалось правдой, когда Трегарты заново открыли землю, из которой когда-то бежала Древняя Раса. В том Месте древних знаний ты можешь найти ответ.
— Я не ученая, — с сомнением заметила Эйдрис.
— Но ученые живут там, и они тебе помогут: им больше нечем заняться. Возможно, в каком-нибудь древнем свитке есть и нужное тебе средство.
— Возможно, — повторила Эйдрис. Мысли ее смешивались. — Не очень большой шанс, кажется.
— Ты не похожа на человека, который упускает возможность, пусть самую ничтожную, — возразила волшебница.
Эйдрис вздохнула.
— Ты права. Где это место?
Девушка предупреждающе подняла руку.
— Не так быстро. Если ты поможешь мне, я объясню, как туда добраться. Поклянешься ли ты благословенной Гуннорой, амулет которой носишь, что сдержишь слово, если я тебе помогу?
Эйдрис поднесла руку к груди, где у нее спрятан амулет.
— Откуда ты о нем знаешь? — спросила она, подозрительно глядя на молодую женщину, пытаясь разглядеть ее лицо в тусклом свете.
— Сила моя невелика, но ее достаточно, чтобы узнать, что у тебя на груди спрятан амулет Гунноры, — нетерпеливо ответила волшебница. — Но здесь это неважно. Так поклянешься ли ты помочь мне в обмен на мою помощь?
— А какая помощь тебе нужна?
— Ты поможешь мне сбежать из крепости, из самого города, и вернуться в Кастрин, мою родную деревню. Там я открою тебе название древнего Места знаний и расскажу, как до него добраться. Кастрин находится на пути туда.
Эйдрис смотрела на молодую женщину, внимательно разглядывала ее узкое лицо с заостренным подбородком. Лицо красивое, хотя и худое и измученное. Видно, что, несмотря на свою молодость, эта девушка немало страдала.
— Я могу отыскать это Место древних знаний и без твоей помощи, — медленно сказала она. — Теперь я знаю, о чем расспрашивать. Если там живут люди, кто-нибудь о них знает.
Волшебница прикусила губу, утрачивая свое спокойствие.
— Я дура, — с отчаянием прошептала она. — Не умею плести интриги и с рождения всегда говорила прямо. Ты права. Если будешь долго расспрашивать ученых Эса, кто-нибудь расскажет тебе о Лормте и где он находится. Иди. Желаю тебе успеха в твоем поиске.
Она отвернулась, плечи ее под серым платьем поникли.
В груди сказительницы шевельнулось сочувствие; она вспомнила собственное отчаяние при мысли о том, что ее задержат в крепости эти женщины с пустыми, голодными глазами. Она мягко взяла девушку за плечо.
— Подожди. Расскажи мне больше. Ты одна из них, почему ты хочешь бежать?
Волшебница не повернулась и не посмотрела на Эйдрис.
— Меня заставили пройти испытание, как тебя сегодня, — тупо ответила она. — Но при моем прикосновении камень загорелся — всего лишь искра, но волшебницы в отчаянном положении.
— Это я заметила. А почему?
— Они видят, как власть постепенно уходит от них к другим — к Корису и его леди Лойз, к Саймону Трегарту (которого они ненавидят с тех пор, как он взял одну из них в жены) и его госпоже Джелит. И поэтому они забирают всех девочек, у которых есть хотя бы признаки Силы. Пытаются восстановить свою численность.
Голос молодой женщины задрожал.
— Два года я избегала испытания, потому что была единственной поддержкой своей овдовевшей матери. Но потом она умерла, и когда в следующий раз волшебница приехала в Кастрин, мне пришлось коснуться ее камня. Камень сверкнул, и меня забрали, привезли сюда… начали обучать…
— Волшебству?
— Насколько я могла научиться. Хотя научилась немногому. Я не тупая, но сердце влечет меня к другому. И потому я овладела только умением создавать некоторые иллюзии, немного изучила лекарственные травы и вообще мастерство излечения. Но эти другие женщины… для них Сила — это все: еда, питье и сам воздух для дыхания! Не думаю, чтобы ты поняла это, сказительница, но я никогда не стану такой, как они, никогда!
Эйдрис вспомнила собственное детство, проведенное в крепости, погруженной в колдовство… Оно пронизывало самый воздух, которым она дышала, и для всех окружающих пользоваться волшебством было так же естественно, как дышать. Но она такими способностями не обладала, унаследовала эту особенность от отца. Ее отец, пораженный чернейшей из забытых ныне Сил…
Горло у Эйдрис сжалось от сочувствия к этой девушке.
— Я понимаю больше, чем ты можешь подумать, — сказала она негромко.
Голос девушки дрогнул.
— Хуже всего, что я даже не успела ничего написать Логару!
— А кто такой Логар?
Девушка повернулась к ней лицом. В свете свечи глаза ее блеснули, она как будто с трудом сдерживала слезы.
— Логар — это мой жених. Он пограничник. У Псов частично выдернули зубы, но Ализон — по-прежнему кинжал, нацеленный в спину Эсткарпу. Уцелевшие Псы стали еще злее и постоянно нападают на нашу северную границу. Поэтому каждый здоровый молодой человек должен послужить в течение трех лет на охране границы. Служба Логана кончалась через месяц, сейчас он уже, должно быть, дома, а меня нет!
Рот ее дрогнул, потом сжался еще сильнее.
— Мы дали друг другу слово, что поженимся, когда он вернется. И ничего больше мне в жизни не нужно, только быть с ним! Но Логар не может освободить меня, для него бросить вызов колдуньям означало бы смерть. Но боюсь, он решится на такой безрассудный поступок… поэтому мне нужно бежать, прежде чем он что-нибудь сделает.
— Понятно, — сказала Эйдрис. — Но если мы приедем в Кастрин…
Молодая волшебница схватила сказительницу за руку.
— Мы? Ты поможешь мне бежать? Хотя у меня нет больше никакой платы?
— Да, — ответила Эйдрис серьезно, словно давая клятву. — Я помогу тебе, сестра.
Девушка обеими руками стиснула руку Эйдрис.
— Я буду тебе вечно благодарна! И пусть следует за тобой благословение Гунноры… — лихорадочно заговорила она.
Но сказительница покачала головой, прерывая выражения благодарности.
— Благодарность приму, только если мы достигнем успеха, сестра.
— Аврис, — застенчиво представилась волшебница. Глаза Эйдрис распахнулись. Девушка вызывающе кивнула, признавая удивление сказительницы, которой открыла свое имя. — Меня зовут Аврис, — повторила она, повторило гордо, словно открыто бросая вызов правилам крепости. — А тебя?
— Эйдрис. А теперь, как я уже начала говорить, если мы приедем в Кастрин, разве в крепости не поймут, куда мы направились, и не будут искать нас там?
— Они могут меня искать, но когда найдут, я буду для них бесполезна, — ответила Аврис — Мы с Логаром поженимся, как только увидим друг друга, — она сухо улыбнулась, — а когда я стану его законной, настоящей женой, даже следы Силы оставят меня.
«Не будь так уверена в этом, — подумала сказительница; тоже сухо улыбнувшись, она вспомнила свою мать, госпожу Элис, и приемную мать, госпожу Джойсану. Обе женщины обладали Силой, хотя вышли замуж и принесли своим мужьям детей, точно как колдунья Джелит. Но сохранили свою Силу. — Но все же, учитывая ненависть волшебниц к мужчинам, — заключила Эйдрис, — Аврис, вероятно, права. После того, как она» осквернит» себя союзом с мужчиной, волшебницы не захотят видеть ее среди своих. И разрешат ей уйти «.
— К тому же, — продолжала молодая колдунья, — мы с Логаром не станем задерживаться, чтобы встретиться с их гневом. Я уговорю его немедленно бежать, может, на восток, за горы, в Эскор. Там нашли убежище братья и сестра Трегарты. Почему бы не поискать там помощи Логару и мне?
— Ты давно все спланировала, — заметила Эйдрис. — И сейчас действуешь, не повинуясь порыву.
— Я мало о чем другом думала с тех пор, как меня взяли! — Аврис перешла на шепот. — Внешне старалась казаться покорной, смирившейся, училась как можно лучше, чтобы меня не заподозрили. Но все время думала, как бежать. Но у меня больше не осталось времени: через неделю меня отправляют в Место Мудрости для окончательной подготовки, а потом я должна буду дать Клятву. И должна уйти до того, как возврата не будет.
— У тебя есть план бегства из самой крепости?
Девушка колебалась.
— У меня есть план, но я не решаюсь его предложить, потому что в нем для тебя большая опасность. А у тебя нет ни следа Силы?
— Нет, — решительно ответила Эйдрис. — Но все равно расскажи мне, что ты задумала.
— Как я тебе говорила, моя Сила невелика, — сказала Аврис. — Но я считаю, что смогу скрыть свои черты лица, создать иллюзию, чтобы миновать стражу. Я приму твою внешность. Стражник ожидает твоего ухода и потому не станет осматривать меня слишком внимательно. Но полная перемена внешности мне не подвластна, и я должна буду взять твою одежду, мешок и арфу.
— Ты примешь мою внешность, возьмешь одежду и уйдешь, — задумчиво сказала Эйдрис — Изобретательный план, но мой отец — солдат, он учил меня тактике и умению действовать незаметно, и я знаю, что обычно самый простой замысел имеет наибольшие шансы на успех. А что будет со мной?
— В этом недостаток плана, — мрачно ответила девушка. — Тебя будут допрашивать, и если ты позволишь хоть слегка усомниться в твоих словах, они извлекут из тебя правду с помощью Силы.
— Я скажу, что ты заколдовала меня, сделала беспомощной своим волшебством, — ответила Эйдрис; слова у нее вырывались быстрей, чем складывались мысли. — А чтобы они поверили, ты должна будешь меня связать. Я останусь только в белье и сорочке. Может, разумно также лишить меня сознания.
— Я не могу причинить тебе вред! — возразила Аврис.
— Я тебе покажу, куда ударить, — ответила сказительница. — Удар лишит меня сознания, но особого вреда не причинит. Только несколько часов будет болеть голова.
— Но…
— Ты сделаешь то, что должна, — твердо сказала Эйдрис. — Помни, что меня не заподозрят, если найдут связанной и без сознания, с шишкой над ухом. Сомневаюсь, чтобы в таких обстоятельствах волшебницы заподозрили нас в заговоре.
— Но что если они заподозрят тебя? Вырвут у тебя правду?
Сказительница задумалась.
— Не думаю, чтобы со мной что-нибудь сделали за то, что я позволила украсть свою одежду и инструмент. Это не преступление, особенно учитывая, что у тебя есть Сила, а у меня нет. Они легко поверят, что ты меня заставила. И еще вот что: я не гражданка Эсткарпа.. могу искренне заявить, что местных законов не знаю. Это доказывает и тот факт, что я просила одну из колдуний помочь презренному мужчине.
— Да, — задумчиво согласилась волшебница. — И мужчины, и женщины, живущие в наших границах, конечно, знают обычаи крепости. — Она свела брови, озабоченно нахмурившись. — Но ударить тебя… нет, не смогу! Надо найти какой-то другой способ.
Эйдрис схватила девушку за плечи, сжала сильными пальцами до боли.
— Ты хочешь снова увидеть своего жениха?
— Да… — прошептала Аврис.
— Тогда будешь делать, что я скажу. Ты должна! Каждое мгновение задержки увеличивает риск раскрытия!
Плечи девушки поникли.
— Хорошо. Но тебя все равно будут допрашивать. Что ты скажешь?
Эйдрис невесело улыбнулась.
— Не забудь, что я сказительница. В моей профессии нужно быть и актрисой. Мне поверят.» По крайней мере, надеюсь на это «, — про себя добавила она.
— Еще один вопрос, — сказала волшебница. — Почему ты так поступаешь? Я могла бы понять, если бы ты ничем не рисковала. Но так тебе грозит большая опасность. Не стоит легкомысленно относиться к гневу колдуний. Так почему ты помогаешь мне?
Эйдрис колебалась.
— Я тоже жила среди тех, кто распоряжается Силами, мне неподвластными, — сказала она наконец. — И никому не пожелала бы такой судьбы. И если ты действительно подскажешь мне дорогу к месту знаний, к этому Лормту, где я нашла бы помощь в своем поиске… — Она пожала плечами. — Ничего во всем мире не значит для меня больше.
Аврис протянула руку, и после недолгого колебания Эйдрис взяла ее. Маленькие пальцы волшебницы холодны, но пожатие крепкое.
— Благодарю тебя… сестра.
Эйдрис осталась в маленькой кладовой, а Аврис принялась торопливо отыскивать все необходимое для создания иллюзии. Она вернулась с небольшой шкатулкой, полной трав и других снадобий, и они начали.
Потребовалось всего несколько мгновений на то, чтобы Аврис надела верхнюю одежду Эйдрис. Потом сказительница стояла, дрожа, а волшебница внимательно смотрела ей в лицо, запоминая его черты.
— Я могу это сделать… — прошептала она, словно про себя.
— Тогда прошу тебя — начинай, — сказала сказительница, стараясь не стучать зубами. — Пол такой х-холодный.
— Хорошо. — Аврис порылась в шкатулке, достала оттуда сухой лист и протянула его сказительнице. — Мне понадобится твоя слюна и несколько волосков — живых, выдернутых с корнем. Положи это все сюда.
Эйдрис давно привыкла к колдовству, хотя сама не могла им пользоваться, и потому не стала ни спрашивать, ни спорить. Она плюнула на лист, втерла слюну в коричневато-зеленую поверхность, потом вырвала несколько волосков и положила на середину.
— Вот, — сказала она.
Волшебница не ответила, только взяла листок и сосредоточенно закрыла глаза. Поднеся лист к губам, она подула на него, потом свернула в комок. Медленно начала проводить этим комком по своему лицу. И при этом пела негромко и монотонно. Эйдрис узнала слова древнего языка, языка Силы, на котором еще иногда говорят в далеком колдовском Арвоне.
Музыка словно позвала ее. Эйдрис взяла свою арфу и начала негромко подыгрывать. Потом запела, голос ее слился с голосом волшебницы, и вдвоем девушки произвели причудливую странную мелодию, от которой волосы становились дыбом.
Арвис неожиданно на полуслове остановилась, и Эйдрис посмотрела на нее, вырванная из транса, в который погрузилась. Посмотрела на волшебницу и ахнула.
На нее смотрело ее собственное лицо, длинное, овальное, с загорелой и обветрившейся в пути кожей. У Аврис теперь были ярко-синие глаза, прямой нос, сильный упрямый подбородок и шапка мягких черных волос.
— Получилось? — спросила Аврис.
— Абсолютно, — ответила пораженная Эйдрис. — Хоть ты по-прежнему ниже меня, не думаю, чтобы даже твой Логар сумел нас различить. Лучшей иллюзии не видела. Твоя Сила, должно быть, больше, чем ты считаешь.
Волшебница пожала плечами.
— Наверно, я просто в отчаянии. То, что я не могу сделать для них, я сделаю, чтобы убежать от них. А стражник, я считаю, не заметит разницы в росте. Я просто закатаю рукава и штанины брюк.
Закончив приводить в порядок одежду, Арвис снова порылась в шкатулке и достала на этот раз пучок сухих веток, перевязанных красной нитью. Она попыталась прикоснуться ко лбу Эйдрис этими веточками, но сказительница отпрянула.