Дэниел МОРАН

ПОСЛЕДНИЙ ТАНЦОР

ХОЛЛИ, КОТОРУЮ Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ
* * *

Автор выражает благодарность Ричарду Соммерсу, другу, чья помощь позволила мне закончить эту проклятую книгу и чьи советы по крайней мере однажды удержали меня от срыва; Энджел, Джоди и Кэти — за их веру и любовь; доктору Дез, любезно разрешившей мне включить в мое произведение Николь Эрис Лавли, персонаж: ее романа «Фальшивые пророки», второго из цикла о пророке Гарри; Дэвиду Джеролду, позволившему мне «съесть» его мозг едва ли не в той же манере, как это делают японцы с мозгами обезьян; Дороти Фонтена, не только угощавшей меня непревзойденным чили собственного приготовления, но и попытавшейся однажды улучшить мои человеческие качества, подвергнув воздействию Большого Джаз-банда на Голливудской Арене; Стиву Барнсу и Тони Янгу — за дружескую поддержку, а также Доуну Кэллану, их компаньону и совладельцу мастерской «Сущность воина»; Эми Стаут, Лу Ароника и Ральфу Мудрому и Могучему — за их поразительное терпение; группе «Кинкс» — за песню «Фантазия рок-н-ролла»; Мелиссе Этеридж, своей песней «Мне никогда не стать уж той же самой» помогавшей мне преодолеть депрессию.

Особенно хочется выделить Дона Хенли, за «Потерянную невинность» и «Суть дела»; последняя, кстати, не позволила мне окончательно съехать с катушек. Быть может, благодарность в данном случае неуместна — в конце концов, я заплатил за его музыку наличными, точно так же как вы за эту книгу, — но ведь не зря же говорят, что мыслить надо сердцем, а не умом... Еще раз большое спасибо.

Как правило, далее автору положено высказываться в том духе, что вышеуказанные лица невиноваты, если он где-то напортачил, несмотря на их профессиональную поддержку. От меня не дождетесь. Любой ляпсус, который читатель обнаружит в «Последнем Танцоре», целиком и полностью лежит на их совести. Особенно это касается Эми Стаут, Стива Барнса, Дэвида Джеролда, Дороти Фонтена и Ральфа Винчинанца. Все они являются экспертами, каждый в своей области, и должны отвечать за свои слова.

Их уже нет, вдохновенных Танцоров.Ныне мы зрители и актеры...Маска героя глаза застилаетТолпам, свистящим, орущим и диким,Алчными взорами кто провожаетСмену ролей в пьесе жизни великой.Джим Моррисон

ПРОЛОГ

ТАНЦОР

В последний предзакатный час Танцор бежал через лес, покрывающий подножие гор.

Деревья здесь были высокими и чахлыми, с тусклыми, серебристо-белыми листьями. Они росли негусто, но ровно, и в надвигающихся сумерках Танцор видел не дальше чем на десять-пятнадцать шагов впереди себя. Ветер становился все холоднее, температура понизилась еще даже до наступления ночи. Танцор едва замечал это, только мельком подумал, сможет ли холод как-нибудь задержать того из Защитников, который его преследует.

Если это Мара, то может быть. Но Танцор считал Мару погибшим, а это означало, что за ним гонится Дван. Дван наверняка почувствует холод — он не принадлежит к числу Танцоров.

Но это его остановит.

Когда склон стал круче, Танцор побежал быстрее; его поджарое, жилистое тело двигалось легко и грациозно.

Так или иначе, все скоро кончится.

Сзади послышался резкий, скрежещущий звук выстрела из китжана. Ближе, чем было раньше. Нервная система Танцора, гораздо более чувствительная, чем у обычного человека, отреагировала болевым спазмом. Китжан очень опасное оружие, четверо из восьми друзей Танцора погибли в муках от его прикосновения, и если Защитник, преследующий его, слишком приблизится, то сам Танцор окажется пятым. Он увеличил скорость, принуждая свое великолепное тело работать с полной отдачей. Скользя между деревьями и рассекая холодный ночной воздух, он дышал ровно, втягивая носом разреженный воздух, содержащий необходимый для жизни кислород, согревая его в носоглотке и направляя в легкие. Лес вокруг поредел. Беглец поднимался все выше, а горный склон становился все круче. Теперь ему чаще приходилось помогать себе руками при подъеме.

Над верхушками деревьев вновь показалась массивная горная гряда. Он продвигался по длинному ущелью, по обе стороны которого поднимались крутые откосы. Здесь было не слишком темно, поэтому Танцора можно было заметить с любой точки, исключая только чащу леса. Это самое опасное место, и здесь спрятаться ему не удастся.

Удачный выстрел — на таком расстоянии это не могло быть ничем другим. Плеть китжана коснулась Танцора буквально на долю секунды. Нервные окончания словно взбесились, каждая превосходно натренированная мышца в его теле сжалась в спазме. Он упал, сильно ударившись о землю, и безвольно покатился вниз по склону, совершенно перестав контролировать себя.

Очнулся он в расщелине, над которой нависал покрытый льдом валун. Танцор лежал на холодной, твердой земле, борясь с подступающей обморочной слабостью. Он проверил работу сердца, обнаружив, что оно остановилось от импульса китжана. Завел, быстро убедившись в том, что оно снова может биться. Судорога свела мышцы живота, сделав невозможным свободное дыхание. Танцор сконцентрировался на том, чтобы расслабить мускулатуру, и сумел восстановить дыхание до того, как потерять сознание от удушья. Зрение медленно возвращалось. Танцор, дожидаясь, лежал на замерзшей земле. Еще дважды провизжал китжан. Первый импульс лег далеко — Защитник не мог четко видеть его после падения. Второй оказался ближе, и еще одна волна невыносимой боли накрыла Танцора — все то же невезение, что заставило его упасть.

Теперь совсем стемнело. Давным-давно, когда Танцоры еще не умели управлять температурой своего тела, отсутствие света все равно ничего бы не значило, потому что Защитники различали тепло, исходящее от тела, столь же ясно, как и сами Танцоры. А сейчас темнота могла спасти ему жизнь. Лежа без движения у подножия валуна и глядя на гору, Танцор заметил какое-то движение среди редких деревьев. Это приближался Защитник. Танцор замедлил дыхание, кровь не спеша, тягуче текла в его венах. Сначала он ощутил это в руках, по мере того как тело остывало, сравниваясь температурой с морозным воздухом окружающего мира. Наконец беглец сдвинулся с места, начав продвигаться ползком. Он почти не чувствовал своих конечностей. И двигался очень осторожно, не зная, как близко подобрался Защитник, по расщелине направляясь к единственному месту спасения.

К пещере.

Внутри почти ничего не было, кроме тайника, где хранились инструменты с корабля. Пещера была маленькой, и, несмотря на то что Танцор очень давно здесь не появлялся, он быстро нашел необходимое — ключ, удобно укладывающийся в ладонь человеческой руки.

В темноте Танцор ощупал поверхность ключа и большой палец приложил к овальной кнопке, которая обеспечит ему безопасность.

Стоящий за его спиной у входа в пещеру Джи\'Тбад\'Эовад\'Дван тихо произнес:

— Прощай, Седон.

Импульс китжана настиг Танцора в промежутке между двумя словами. Он так и не услышал своего имени. В предшествующий смерти момент, когда воздух вырвался из его легких вместе с отчаянным, судорожным вскриком, большой палец Танцора конвульсивно нажал на кнопку, управляющую темпоральным шаром.

Пещера находилась на том уровне, где уже не росли деревья. Джи\'Тбад\'Эовад\'Дван стянул из-за спины старинный лазер, и его лучом докрасна раскалил ближайший скальный выступ. Защитник сел у входа в пещеру так, что шар с зеркальной поверхностью оказался у него за спиной, и принялся ждать. В предутренние часы арктический ветер с недалеких ледников принес смертельный холод. Двана так сильно трясло, что даже поблизости от скалы, время от времени подогреваемой лучом до вишнево-красного цвета, он не был уверен, что переживет ночь. Его одежда, сделанная из обработанной кожи и отороченная мехом, хотя и грубая, но достаточно теплая в большинстве случаев, для сегодняшней ночи явно не подходила.

В эту ночь он почти не спал. И не терял времени на раздумья о Танцоре. Седон был мертв. Хронокапсула может отложить момент окончательной гибели, но Дван был уверен, что выполнил свою задачу. Медицины, способной спасти Танцора, с близкого расстояния пораженного импульсом китжана, на этой планете пока не существовало.

Ночь казалась вечной. Ближе к утру Дван задремал, и ему привиделось, что из темноты, сбоку от горячего камня, на него смотрят чьи-то сверкающие красные глаза, — возможно, того самого зверя с рыжей шерстью, что привел его к Седону, духа, посланного Безымянным. Он тут же проснулся, озираясь по сторонам, но ничего не заметил.

Когда наконец наступил рассвет и озарил горные вершины вокруг, Дван осмотрелся, запоминая местность, фиксируя в памяти расположение скал. Это заняло некоторое время, но в конце концов картина отчетливо запечатлелась в его мозгу. Теперь Дван был уверен, что узнает это место при следующем посещении, даже если пройдут тысячелетия.

Вскоре он встал, потянулся, избавляясь от онемения во всем теле, и стал спускаться по склону.

С тех пор прошло тридцать семь тысяч лет.

ИНТЕРЛЮДИЯ

2062-2069 по григорианскому календарю

1

3 июля 2062 года в ночь, кошмары которой будут преследовать людей годами и столетиями и составят часть человеческой мифологии, в отеле «Истгейт» в центре Манхэттена два француза-миротворца в черной униформе стояли на посту в противоположных концах пустого вестибюля. Младший, Морис Шарбоне, занимал один угол, держа под прицелом входную дверь отеля. Снаружи, на противоположной стороне улицы, виднелись два разбитых аэрокара, горевших под проливным дождем. Пока он смотрел, еще одна машина обрушилась с неба, врезалась в стену многоквартирного жилого дома и вспыхнула. От взрывной волны задрожали и зазВенсли гласситовые окна, выходящие на улицу.

Морис сидел и наблюдал за тем, как перед входом в отель расхаживает взад-вперед Нильс Логриссен. Логриссен, террорист из группы «Эризиан Клау», был единственным человеком, убитым Шарбоне. Иногда тело Логриссена спотыкалось, дергалось, а потом снова выпрямлялось, словно марионетка на веревочках. Выпуклые, безжизненные глаза Логриссена, не отрываясь, смотрели на Мориса, и только однажды, когда аэрокар воткнулся в здание на другой стороне улицы, Логриссен отвернулся и некоторое время изучал происходящее.

Шарбоне был благодарен судьбе за эту передышку. Он пытался убедить себя, что все события последних часов — не более чем очень неприятная пьеса, в которой он участвует по ошибке. «Пьеса, в которой ты играешь главную роль», — прошептал внугренний голос. Пока что это не помогало, но, может, он не очень старается?

Шарбоне до смерти боялся, что Логриссен соберется с духом и войдет, и если так случится, то Шарбоне не знал, как ему поступить.

В другом конце коридора его командир, сержант Миротворческих сил Жорж д\'Аржантен беспокойно вышагивал перед магнитными лифтами, куря одну сигарету за другой и рукой небрежно сжимая свой многоуровневый боевой лазер. Регулярно он выходил за пределы коврового покрытия и ступал на голый пол перед лифтом. В пустом коридоре эхом отдавался единственный звук: стук его каблуков; потом тишина, затем снова каблуки — и опять тишина. Этот ритм так успокаивал и был столь предсказуемым, что Шарбоне вздрогнул, когда звук затих. Он посмотрел на сержанта и увидел, что тот стоит неподвижно, прижав палец к скуле под правым ухом.

Д\'Аржантен не шевелился, вслушиваясь в голос старшего офицера. Наконец тот слегка встряхнулся и возобновил ходьбу.

— Морис?

Шарбоне не был уверен, что голос, прозвучавший у него в голове, настоящий. Его отец, умерший пятнадцать лет назад, в течение последнего часа разговаривал с ним. Это началось с той самой минуты, когда телепаты Кастанавераса стали угрожать всему остальному миру и Миротворческим силам Объединенных Наций, пытавшимся их уничтожить. Через мгновение Шарбоне прикоснулся к собственному наушнику:

— Сержант? Это вы?

Д\'Аржантен ответил не сразу, и Шарбоне догадался, о чем тот думает. Советник Карсон приказал, чтобы Морису сделали инъекцию успокоительного, сержант проигнорировал приказ, а теперь сомневается в том, что поступил мудро.

— Конечно, это я. Твой отец мертв, Морис. И Логриссен тоже. Они оба давно покойники.

Шарбоне знал, что не стоит спорить с командиром. Он еще не потерял рассудок и понимал, что сейчас ведет себя как сумасшедший. Шарбоне отчетливо помнил, как хоронил своего отца, и еще лучше — как убил когда-то Логриссена.

— Да, сержант, я постараюсь не забывать этого.

— Мне только что сообщили, что Космические силы готовы. Генеральный секретарь Амньер одобрил инициативу сержанта гвардии Венса, предложившего нанести термоядерный удар по Комплексу Чандлера.

Шарбоне обдумал информацию и сказал:

— Тогда они, считай, уже мертвецы. Ведь все телепаты заперты в комплексе.

Д\'Аржантен кивнул с другого конца коридора:

— Похоже, что так.

Шарбоне покрепче перехватил автомат.

— Кроме тех двоих, что Карсон держит наверху.

— Это всего-навсего дети, — резко возразил д\'Аржантен. — Они еще не обладают этой силой. Только у взрослых есть, а все взрослые скоро будут уничтожены.

— Так точно, сержант.

В этот самый момент Карл Кастанаверас убивал миротворца, несущего охрану на крыше отеля. Когда Морис Шарбоне отвернулся и снова принялся наблюдать за Нильсом Логриссеном, самый старший и самый опасный из всех телепатов на Земле уже спускался в лифте на восьмой этаж, где находился номер Советника Объединения Джеррила Карсона. В одной руке он держал автомат, в другой — лазерный карабин «эскалибур» второй серии.

Он шел за своими детьми.

Дэнис Кастанаверас перестала хныкать только несколько минут назад. Она плакала не от страха, а от злости. Страх остался где-то далеко позади, а ярость, что она испытывала, была такой огромной и всепоглощающей, что едва ли могла сравниться с каким-либо из ее прошлых чувств. Ей уже исполнилось девять лет, и она намеревалась убить Джеррила Карсона, если представится для этого хоть какая-то возможность.

Они сидели на полу — двое черноволосых близнецов со светлой кожей и зелеными глазами. И у нее, и у Дэвида руки были скованы за спиной, а рты заклеены липкой лентой. Ее ноги, как и у брата, не были связаны, и дети могли бы подняться, если бы им позволили. Несколько часов назад Дэвид допустил ошибку, попытавшись встать. Сейчас у него на скуле багровел здоровенный синяк. Советник Карсон ударом наотмашь сшиб мальчика с ног, даже не взглянув на него.

Девочка не задумывалась, почему она не испытывает ничего, кроме ненависти. Понятия не имела, как сложилась такая ситуация; не вникала в детали конфликта между Карсоном и ее отцом; она не представляла, отчего их личная неприязнь друг к другу переросла в войну, заставившую этой ночью телепатов Кастанавераса бросить вызов всей военной мощи Объединения.

Все это ничуть не волновало Дэнис.

Ее помыслы сосредоточились только на том, как бы убить этого подлого гада.

Советник Карсон с автоматом в правой руке почти не обращал внимания на двойняшек. Дэнис краем глаза наблюдала за ним, делая вид, что смотрела на огромный голографический экран, показывающий их дом — Комплекс Чандлера. Советник давно выключил звук, и в комнате, если не считать свиста ветра и стука дождевых капель, царила полная тишина.

Внезапно изображение Комплекса исчезло, и его сменила двойная картинка — снова их дом и вид, передаваемый внутренними камерами отеля. Они показывали вестибюль и двоих миротворцев, охраняющих его. Один из них стоял напротив лифтов, прицеливаясь из автомата, второй лежал на животе в конце коридора, выставив перед собой ствол лазера и прикрывая напарника.

После долгой тишины голос часового прозвучал пугающе громко:

— Мы потеряли контакт с крышей, мсье.

Карсон резко поднялся, повернулся и диким взглядом окинул двойняшек. Дэнис уставилась ему в глаза, мысленно повторяя: «Я убью тебя. Убью!» Ей еще недоступен был Дар, и Карсон оставался столь же глухим к ее эмоциям, как любой другой человек, но все же на секунду замер, смутно ощутив исходящую от нее волну ненависти. Передернувшись всем телом, Советник в два прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от детей, рывком поднял их на ноги и развернул лицом к двери. Сам же встал сзади, держа в правой руке автомат, а левой крепко сжимая их скованные за спиной запястья. Соприкоснувшись с пальцами Карсона, Дэнис сразу почувствовала, как сильно он дрожит. Голографическое изображение переместилось вместе с Карсоном, сдвинувшись на метр правее, чтобы не перекрывать обзор двери.

Очень долго ничего не происходило. Двадцать секунд. Тридцать.

Дэнис увидела на экране, как двери лифта свернулись. Миротворец, охраняющий коридор, стоял напротив, держа автомат на уровне пояса. Он начал стрелять, как только просвет немного расширился. Дэнис услышала грохот выстрелов даже сквозь запертую дверь номера. Внутренность лифта на экране не просматривалась, но снизу кабинки внезапно полыхнуло рубиновым пламенем, и миротворец застыл на месте, охваченный ореолом ионизированного излучения. Его черная форма вспыхнула, автомат выскользнул из разжавшихся пальцев, и охранник рухнул на мраморный пол.

— Проклятье! — процедил сквозь зубы Советник Джеррил Карсон.

С правой стороны голограммы светилось омытое дождем элегантное белое здание Комплекса Чандлера.

Из лифта показалась рука с автоматом. Две короткие очереди прошили пространство коридора в направлении номера Советника. Миротворец в левом углу экрана тоже начал стрелять, и Дэнис с ужасом увидела, как широкий луч лазера зацепил руку и автомат в ней. Дальше все происходило так быстро, что девочка чуть не пропустила самое главное. Раненый перехватил оружие здоровой рукой и дважды выстрелил. Первая пуля попала в голову охранника и вдребезги разнесла череп, а вторая оторвала ему руку у самого плеча. Двери лифта начали закрываться, и в этот миг из кабины вывалился ее отец и покатился по полу, одновременно продолжая вести огонь. Он еще дважды выстрелил в охранника, но разрывные пули только больше изуродовали уже мертвое тело.

Джеррил Карсон чуть слышно пробормотал:

— Господи, нет!

Карл Кастанаверас тяжело поднялся на ноги, жутко оскалившись от нестерпимой боли. Его левая рука, сожженная лучом лазера, повисла плетью. Спотыкаясь, он заковылял по коридору и остановился перед дверью номера Карсона.

Несколько мгновений стояла полная тишина.

Затем дверь разнесло в щепки.

В тот же момент экран озарила ярчайшая вспышка, окрасившая стены номера в неестественно белый цвет.

В дверном проеме как ангел-мститель возник Карл Кастанаверас... и замер на месте при виде своих детей, живым щитом прикрывающих прячущегося за их спинами Карсона.

На экране, несколько секунд назад показывавшем Комплекс Чандлера, в ночное небо Южного Манхэттена медленно вздымалось грибовидное облако.

Пуля, выпущенная из автомата Джеррила Карсона, попала Карлу прямо в грудь. Его сшибло с ног и отбросило назад, к стене коридора. Но отец Дэнис все же успел нажать на спуск, и луч его «эскалибура», вонзившись точно в крошечный промежуток между девочкой и ее братом, разрезал голову Карсона пополам.

Сильно ударившись о стену, Карл безжизненно сползал на пол, оставляя за собой кровавую полосу. Дэвид первым сориентировался в изменившейся обстановке. Сев на полу, он поджал ноги и протиснул под ними скованные руки. С облегчением сорвал со рта липкую ленту и хрипло проговорил:

— Повернись.

Дэнис сразу догадалась, что он задумал. Брат ухватил мертвую руку Карсона и прижал к ее запястьям. Автоматические наручники, считав папиллярный узор на подушечке его большого пальца, расстегнулись. Не обращая внимания на боль в плечевых суставах и онемевшие руки, она яростно содрала с губ полоску пластыря.

Мысль отца достигла их обоих:

«Дэвид, возьми лазер у охранника».

Брат метнулся в коридор и вернулся, неся то самое оружие, из которого ранили их отца. Казалось, Карлу стоило огромных усилий выпустить из одереВенсвших рук лазер.

«Возьми, Дэнис».

Она наклонилась и торопливо подняла оружие. Мысли отца были какими-то сумбурными и ускользающими, совсем не похожими на те, что исходили от него раньше. Видимо, он тоже это почувствовал и постарался сконцентрироваться. В головах близнецов отчетливо прозвучало:

«Внизу еще один пост, дети мои. Один там миротворец или двое, точно не знаю, но убить их уже не смогу. Придется вам».

Дэвид кивнул:

— Мы сделаем это, отец.

«Ваше появление смутит их. Они не смогут сразу выстрелить в детей».

Дэнис чувствовала, как по щекам катятся слезы, но голос ее звучал ровно:

— Мы не будем колебаться, папа.

Карл беспомощно осел на пол.

«Хорошо. И помните, что вы сильнее них».

Некоторое время он собирался с силами. Следующее мысленное послание отца навсегда запечатлелось в глубинах их памяти, словно выжженное клеймо, — столько в нем было боли, горечи и выношенной годами ненависти.

«Но это не главное. Главное в том, что вы лучше них. Лучше всех».

— Мы запомним, отец, — пообещал Дэвид.

«Хорошо. — Голова Карла бессильно упала на грудь. — Теперь идите».

Дэвид встал и подошел к лифту. Дэнис прильнула к отцу, крепко обняла, почувствовала его боль, а отпустив и поднявшись на ноги, не сразу заметила, что вся в крови.

— Прощай, папа! — прошептала она со слезами на глазах и бросилась к лифту.

Последняя мысль Карла Кастанавераса настигла их, когда двери лифта уже закрылись:

«Убейте этих сволочей!»

Лифт начал опускаться, и Дэвид Кастанаверас мрачно проговорил:

— Убьем.



Он потерял связь с верхним этажом.

Шарбоне потребовалось несколько секунд, для того чтобы понять, что сказал ему д\'Аржантен. Его отец все больше раздражался тем, что Морис считал его мертвым. Логриссен перестал ходить и теперь просто стоял без движения у входа в отель, в упор глядя на Мориса. Шарбоне неотрывно смотрел на кишки, свисающие из дыры, проделанной его автоматом летом 20559 года в брюхе террориста. Наконец Морис произнес:

— Сержант? Вы что-то сказали?

— Да. Я потерял связь с Советником Карсоном, — вздохнув, сказал д\'Аржантен.

— Хотите, чтобы я поднялся и посмотрел, что случилось? Сержант задумался, затем решительно ответил:

— Нет, ты останешься здесь. Я сам схожу. Следи за дверью, чтобы никто не вошел в отель.

Морис кивнул, и сержант повернулся к лифтам. Дверь центрального слегка дрогнула за мгновение до того, как д\'Аржантен прикоснулся к кнопке вызова, и свернулась.

Морис видел, как дернулся сержант, словно прикоснувшись к проводам под током; рука еще тянулась к кнопке, а лазерные лучи уже превратили его фигуру в пылающий факел.

Люди настороженно вышли из кабины, переступив через обгоревшее тело д\'Аржантена. Морису говорили, что это просто дети, и сейчас он убедился в этом собственными глазами. Он опустил автомат, с любопытством разглядывая высший триумф генной инженерии — детей-телепатов, направляющихся к выходу. Мальчик направил лазер на Мориса, и тот улыбнулся ему. Девочка была очень хорошенькой, но она смотрела в другую сторону, после того как убедилась, что ее брат держит миротворца под прицелом. Морис вежливо, но с сильным акцентом произнес по-английски:

— Здравствуйте.

Мальчик задержался в дверях, проводив взглядом выскочившую на улицу сестру, и Морис впервые усомнился в том, что сержант д\'Аржантен лгал ему; ни один из детей, казалось, не замечал улыбающегося Нильса Логриссена, чей оживший труп стоял как раз у входа в отель.

— Дэвид, пошли! — обернувшись, позвала брата девочка. Дэвид Кастанаверас шагнул к Шарбоне. Морис еще раз улыбнулся мальчику, направлявшему ствол лазера ему в грудь.

— Здравствуй, — повторил он. — Меня зовут Морис Шарбоне. Дэвид заговорил так тихо, что Морису пришлось напрячь слух, чтобы услышать его слова.

— Добрый вечер, мсье Шарбоне. Меня зовут Дэвид Кастанаверас, а это вам за моего отца.

На какую-то долю секунды Морис ощутил болъ, такую сильную и всеохватывающую, что воспринял ее как нечто совсем иное, быть может, прикосновение Господа, призывающего его к себе. Наверное, так оно и было. Луч лазера пронзил ему сердце, и больше уже ничего не осталось — ни боли, ни мыслей, ничего, навсегда, аминь.

Двойняшки растворились в ночи, озаренной пламенем уличных пожаров.

Истекал первый час с начала Большой Беды.

2

Я тот, кого именуют Рассказчиком.

3 июля 2062 года по григорианскому календарю Миротворческие силы Объединенных Наций под командованием сержанта гвардии Мохаммеда Венса воспользовались тактическим термоядерным оружием, чтобы уничтожить группу телепатов, живших в Комплексе Чандлера в центре Манхэттена. Свыше 240 детей и взрослых, чье появление на свет было результатом экспериментов в области генной инженерии, погибли в огне ядерного взрыва.

В сражении, предшествующем их гибели, Кастанаверасы объединили свои способности и нанесли невероятной силы телепатический удар, что нарушило мозговые функции и сделало безумцами более четверти населения штата Нью-Йорк, а также явилось причиной Большой Беды, которая продолжалась около двух лет и привела к краху правового и социального уклада в столице. Не имея возможности восстановить прежний порядок, миротворцы разбили всю территорию на сектора патрулирования, и основная часть того, что прежде было Нью-Йорком, превратилась в смертельно опасный приграничный район, известный под названием Фринджа, то есть Грани.

Лишь трое детей из Комплекса Чандлера избежали участи остальных телепатов. Двое из них — девятилетние двойняшки, Дэвид и Дэнис Кастанаверас, дети Карла Кастанавераса и Дженни Макконел.

Третий не был телепатом. Он был вебтанцором по имени Трент.

Прошло семь лет, прежде чем Дэнис снова увидела его.

3

13 августа 2069 года Дэнис Кастанаверас лежала в темноте рядом с Трентом. Несколькими часами ранее она вместе со старым другом Трента Джимми Рамиресом вызволила его из тюремного комплекса Миротворческих сил, находящегося в центре города.

Ей уже исполнилось шестнадцать.

Сквозь окна их номера, расположенного на тридцать втором этаже отеля «Красная Линия», Дэнис наблюдала за тем, как миротворцы охотятся за Трентом. Тысячи аэрокаров бороздили небо над городом, десятки тысяч видеокамер передавали изображения. На расстоянии огни патрульных аппаратов сливались в вихрь красных звезд, разрезаемый игольно-острыми лучами белого света.

Дэнис и Трент были гениками, результатом блестящих научных экспериментов в генной инженерии, проводимых давно погибшей Сюзанной Монтинье. Но различия между ними перевешивали черты сходства.

Дэнис видела, как сцену снаружи освещал сумеречный отблеск ночных фантазий миротворцев; Трент — не видел. Ночь становилась все холоднее, и на окне конденсировалась влага, что смешивало яркие, резкие лучи света с этим тусклым мерцанием.

Девушка пошевелилась и сразу почувствовала, как напряглась обнимающая ее рука Трента.

— Когда ты уйдешь?

Он ответил так тихо, что она едва расслышала:

— Скоро. Но еще не сейчас.

— А куда?

— Пока не знаю.

Мысли Дэнис становились медленными, тягучими, она засыпала.

— Ну ладно.

— Они должны преследовать меня, — словно издалека проговорил Трент. — Их надо отвлечь от тебя, а если они будут разыскивать меня, то не станут искать тебя. Погибну я, это ничего, ерунда. А вот если ты, значит, они победили. Дэвид, наверное, уже мертв. С твоей гибелью, Дэнис, больше ничего не останется, а Амньер, Эддор, Венс — все они смогут наконец отпраздновать победу.

Он беспокойно покрутился в кровати, потом сел, опираясь на изголовье. Дэнис свернулась калачиком и положила голову ему на колени, глядя в темноту потолка и видя только пустоту, которой не было конца.

— Куда ты отправишься, Трент?

— Думаю, на Свободную Луну, а если не получится, то на Марс или в города Пояса. Куда-нибудь, где нет власти миротворцев. Они не оставят меня в покое на Земле. Думаю, эти парни теперь вообще никогда не оставят меня в покое.

Она ощутила далекий спазм боли и подавила его, едва заметив. Пусть боль подождет до тех пор, пока он не уйдет.

— Наверное, ты прав, — сказала она. — Очень жаль, но это так. Быть может, мы зря тебя спасали.

«Вы оба чуть не обделались со страху».

Он не произнес этого вслух, и она была благодарна ему за тактичность.

— Ничего. Пообещай мне кое-что, Дэнис.

— Обещаю.

— Ты даже не хочешь узнать, что именно?

— Я и так знаю, что это насчет Джимми.

— А-а. — Трент кивнул. — Ну ладно. Только смотри, чтобы он не просек, что ты за ним приглядываешь. Ему это очень не понравится.

— Понятное дело. Ты уверен, что Берду будет хорошо с Джоди Джоди?

— Они прекрасно уживались вместе в самом центре Фринджа, когда я с ними познакомился. И чудесно устроятся в секторе патрулирования и без меня.

Дэнис медленно и глубоко вдохнула, наполняя легкие кислородом, — комплексу дыхательных упражнений, несущих покой и расслабление, успел научить девочку еще отец незадолго до своей гибели.

— Будь осторожен, — прошептала она в темноту. — Ты единственное, что у меня осталось.

За короткий промежуток времени, предшествующий погружению в сон, Дэнис обнаружила себя в его мыслях, — в том бесконечном континууме воображения, являющемся индивидуальной вселенной человека, впоследствии ставшего известным под именем Неуловимого Трента. Сбой в безукоризненной работе генного инженера Сюзанны Монтинье оставил его без Дара, который, как он считал, принадлежал ему по праву рождения. Через несколько месяцев после того как он выяснил, что не принадлежит к телепатам, их уничтожили по приказу сержанта Элиты Миротворческих сил Мохаммеда Венса. Окружающий мир нанес Тренту очень сильный удар, причем в самом начале его жизненного пути.

Дэнис пострадала не меньше.

«Но я вылечилась, — сонно подумала девушка, а он нет. — Ей даже в голову не пришло, что она может ошибаться. Дэнис снова ощутила прикосновение боли, только немного приглушенной близостью сна. — Он даже не понимает, как сильно меня любит. И не верит мне, когда я ему об этом говорю».

Вскоре после этого она заснула. И сразу перед ее глазами возникло полузабытое воспоминание далекого детства.

Ей девять лет, а Тренту одиннадцать. Они вместе в парке Комплекса Чандлера туманным весенним днем, и она спит, положив голову ему на колени. Длинные черные волосы девочки, ниспадая, закрывают ей половину лица. Мальчик сидит неподвижно, боясь пошевелиться, и с нежностью смотрит на нее сверху вниз.

Когда Дэнис Кастанаверас проснулась, Трента уже не было. Он не стал будить ее перед уходом. На тумбочке у кровати девушка обнаружила белую розу, а на пульте управления головизором записку со словами: «Не волнуйся. Все будет хорошо».

ЛЕТО 2075 ГОДА

Они учинили сплошной разгул, Чтоб тяжесть с души стряхнуть; Они разломали последний стул, Чтобы свое вернуть.... Чтобы свое вернуть. Малая Кутура. День независимости
1

— Жасмин!

В пустом пространстве холодного спортивного зала оклик прозвучал как глас Божий.

Женщина, называющая себя Жасмин Мартинес, выдохнула, перестав задерживать дыхание, расслабила пальцы ног и выпрямилась. Она выполняла упражнения на растяжку для мышц задней поверхности бедер. Сидя на полу и держась за ступни, она склонялась к ногам, буквально складываясь пополам. Стены огромного зала покрывали зеркала, и она могла видеть себя как бы со стороны. Черноволосая женщина среднего роста с ярко-зелеными глазами на слегка азиатском лице и с такой удивительно рельефной мускулатурой, что по ней можно было бы изучать анатомию.

Голограмма, висевшая в воздухе в метре от нее, передавала изображение Алайи Гюртраг, занимавшейся в «Доме Богини» бизнес-контрактами и другими сделками. В 6.30 утра, еще до начала рабочего дня в офисе, Алайя была уже одета в строгий деловой костюм из чистого шелка, настолько дорогой, что он украсил бы и жену столичного мэра, но для скромного провинциального городка в округе Санленд, штат Калифорния, такой наряд показался Жасмин слишком уж претенциозным. Она стерла с носа капельку пота и через мгновение ответила:

— Слушаю?

— Сегодня вы нас покидаете?

«У тебя это уже четыре месяца как в календаре записано, лицемерка!» — подумала Жасмин.

— Да.

— Дорогая, вы не могли бы зайти ко мне после обеда?

— Конечно, зайду. Что-нибудь еще?

Проклятая ведьма улыбнулась Жасмин, что явно потребовало от нее немалых усилий:

— Нет. Это все.

Жасмин кивнула и, ничего больше не сказав, вернулась к упражнениям. Ей не нравилась Алайя — собственно говоря, и послужившая одной из причин ее ухода, — что Мартинес и не скрывала.

Жасмин разминалась уже больше часа. До отъезда ей оставалось около пяти часов, и она собиралась заниматься до тех пор, пока не останется времени, только чтобы успеть собраться, перед тем как оставить поселение под названием «Дом Богини». Она знала, что способна продолжать упражнения весь день, не останавливаясь и не замедляя темпа. Всего четыре года назад Жасмин зарабатывала на жизнь профессиональными танцами, но даже тогда не была в столь великолепной форме.

То, что она не такая, как все, не беспокоило Жасмин Мартинес ни в малейшей степени. Но иногда девушка гадала, где же предел ее возможностей и когда она его обнаружит?

Временами она боялась саму себя.

После растяжек Жасмин поработала со штангой, затем отжималась и делала приседания. В 7.15 пришли еще две девицы, которых она немного знала. Быстро разогревшись, они принялись наматывать круги по обрамляющей зал беговой дорожке длиной в четверть километра. Жасмин не обращала на них внимания; после приседаний она подождала, чтобы восстановился пульс, потом прикрепила к каждому запястью грузы в пятнадцать килограммов. На секунду замерла, задумавшись, и с сожалением отказалась от мысли поставить Кутуру. Малия Кутура была ее любимым композитором, но музыка у нее слишком медленная, а Жасмин хотела подвигаться.

— Команда: политика танца, — сказала она.

Музыка, произведение бразильского автора, умершего за пятнадцать лет до рождения Жасмин, вначале лилась медленно, так же медленно, как любая вещь Кутуры. Жасмин закрыла глаза, позволяя музыке захватить ее, впитывая медленный ритм барабанов, взлетающую все выше и выше мелодию саксофона и невольно ощущая, как учащается ее дыхание в предвкушении чуда. Музыка обрушилась словно волна цунами, затопив Жасмин сплошным морем звука. Она медленно шагнула вперед, раскидывая руки, словно цветок навстречу солнцу, повернулась, подняла одну ногу и закружилась, отведя руки с грузами назад, что придало ее вращению дополнительную скорость. Барабанная дробь усилилась, становясь все быстрее и быстрее, а Жасмин Мартинес самозабвенно танцевала под волшебную музыку, пропуская ее сквозь себя, отгораживаясь от внешнего мира и глупых девиц, прекративших бег и глазеющих на нее с разинутыми ртами. И пока мелодия удерживала и поглощала Жасмин, она двигалась, двигалась, двигалась. До тех пор пока могла двигаться.



Сумерки уже сгущались, когда она вошла в офис Алайи. Жасмин оделась для путешествия в черный обтягивающий костюм с серебряными молниями и мягкие серые полусапожки. Все ее пожитки уместились в черном саквояже, который она несла в правой руке: система макияжа, смена одежды, ручной комп с выходом в Инфосеть. На жестком диске два письма без подписи — от Неуловимого Трента.

Вечер выдался теплым, с легким летним ветерком. Небо на юге слегка озарялось отблесками огней далекого Лос-Анджелеса. Белые и желтые фонари освещали улицы поселка, дружелюбно подмигивая, когда Жасмин проходила мимо. «Дом Богини» был небольшим поселением, где проживали восемь тысяч феминисток. По пути она заметила нескольких мужчин, их посещения поощрялись, но на ночь их не оставляли, и им запрещалось жить среди женщин.

Для большинства феминисток отсутствие мужчин не представляло никакого неудобства. Многие из них были лесбиянками, а остальные полагали, что без ежедневного контакта с мужчинами жить куда легче.

Из ее ручного компьютера раздался голос Ральфа Мудрого и Могучего:

— Рейс подтверждается. Мне пришлось уничтожить хранителя Сети в Далласе; не подключайся к Инфосети, когда будешь делать там пересадку. Что касается остального, то твое путешествие должно быть безопасным.

Жасмин знала, что от нее не ждут ответа, поэтому промолчала. На самом деле, послание от Ральфа не нарушило течения ее мыслей и только слегка отвлекло от меланхоличного настроения по поводу того, что она покидает родной дом.

Поселение отличалось от всего того, что Жасмин знала раньше. Здесь не было бегущих дорожек и автомобилей, кроме тех, что предназначались для трех обитательниц, искалеченных до такой степени, что даже современная медицина не смогла им помочь. За всю ее сознательную жизнь это было первое место, с которым Жасмин чувствовала некую общность. Многие встречные женщины приветствовали ее, называя по имени. Ближе к ночи феминистки собирались либо в единственном парке, либо в одном из пяти кафе на бульваре. Отовсюду доносились их голоса — сотни женских и с десяток мужских — привычные и знакомые звуки.

«Я буду скучать, — мелькнула непрошеная мысль, за которой сразу последовало: — Но оставаться слишком опасно».



— Я должна успеть на поезд, отправляющийся из Бербанка в девять пятнадцать. Буду очень благодарна вам, если вы изложите все как можно короче.

— Конечно, — тепло проговорила Алайя. — Садитесь.

Жасмин опустилась в кресло, поставив саквояж между ног. Ее немного позабавил тот факт, что сиденье располагалось настолько низко, что приходилось задирать голову, чтобы видеть глаза Алайи, хотя та уступала ей в росте. Старый трюк, но до сих пор действует безотказно. Алайя сменила утренний деловой костюм на повседневный наряд и красовалась в желтых шортах и белой шелковой блузке. Ее босые ступни прятались в густом длинном ворсе бледно-голубого ковра, покрывавшего пол офиса.

Сам кабинет отражал те черты личности хозяйки, которые она хотела выделить особо. Один энергетический кристалл висел на толстой золотой цепи над дверью, а второй, несколько крупнее, покоился на подставке у стола Алайи. Письменный стол являлся предметом американского антиквариата. Он был сделан более ста пятидесяти лет назад из настоящего красного дерева и вручную отполирован до такой степени, что горел темным багрянцем в мягком желтом сиянии светящейся краски стен. Комнату также украшали картины неоимпрессионистов периода двадцатых годов прошлого века — женщины с зонтиками на пляже, мужчина на велосипеде, двое ребятишек, по очереди облизывающих рожок с мороженым, — все выполненные в теплой желто-голубой и зеленой гамме.

— Чем я могу вам помочь, Алайя?

Алайя Гюртраг сидела, сложив перед собой руки. Серебристые волосы, гладко зачесанные назад, заплетены в длинную косу. Яркие голубые глаза уставились на Жасмин.

— Нам будет не хватать вас, — заявила она без обиняков.

— Да, мне об этом говорили. Но между нами, Алайя, мы с вами никогда не были подругами и вряд ли станем скучать, когда расстанемся. Так чем я могу быть полезна?

Алайя усмехнулась, однако Жасмин ее веселость показалась наигранной.

— Что ж, изложено четко. Что вы можете для меня сделать, Жасмин, так это удовлетворить мое любопытство, касающееся одного делового вопроса.

— Да? И какого же?

— Почему вы нас покидаете?

Прямота, с которой был задан вопрос, заставила Жасмин задуматься.

— В самом деле, — продолжала Алайя, — вы не смогли бы выбрать более неподходящее время. Через шесть дней наступит четвертое июля, День независимости. Начнутся беспорядки. Здесь, в поселке, безопасно, за всю нашу историю в «Доме Богини» ни разу не случалось никаких эксцессов. А вы не единственная, кто от нас уезжает. В этом году текучесть контингента превысила двенадцать процентов.

— Двенадцать процентов?! — сочувственно ахнула Жасмин. Алайя кивнула.

— Я не оглашала эту цифру. В следующем месяце исполнится ровно год, как я работаю здесь главным менеджером, и впервые «Дом Богини» покидают чаше, чем поселяются тут. Я допускаю, что это из-за меня, но не понимаю почему.

Жасмин, взвесив все, ответила:

— В основном причины, заставившие меня уехать, личного порядка, Алайя. Но две из них я изложу. У меня финансовые проблемы. Я больше двух лет не работала, не считая выполнения общественных обязанностей, и мои сбережения почти закончились. Две мои профессии, позволяющие заработать на жизнь — танцовщицы и инструктора по самообороне, — не востребованы в поселке. Здесь слишком маленькое население, чтобы можно было создать танцевальный ансамбль...

— Мы пытались набрать для вас класс по самообороне.

— Вам это не требуется, — терпеливо продолжала Жасмин. — Я так и сказала тогда. Хулиганство в поселке большая редкость. Те же из вас, что выходят во внешний мир, незнакомы с насилием и недостаточно тренированы. Если бы я стала учить женщин тому, как себя защитить, они, скорее всего, все равно пострадали бы в первой же переделке. Желание сделать больно противнику, намерение причинить ему вред гораздо важнее знания, как это сделать, а этому намерению я не могу научить. И не уверена, что хочу. Системы персональной защиты, как бы дороги они ни были, — это лучшее вложение капитала поселения. И вы не так уж часто выходите отсюда. — Жасмин пожала плечами. — Вы об этом уже слышали. Дело в том, что в Лос-Анджелесе, да и в любом крупном городе, я могу заработать благодаря любой из своих профессий. А в «Богине» они не востребованы. Вторая причина, которую я не стану скрывать, еще проще. Когда я пришла сюда, ваше место занимала Марта Трейсинг. Уравновешенный человек, мне легко было с ней общаться. С тех пор как она умерла, религиозная нетерпимость выросла до такой степени, что я здесь более не чувствую себя уютно. Думаю, я выразилась достаточно откровенно. Алайя медленно кивнула:

— Раньше вы избегали этой темы, но сейчас мы наедине и вы уезжаете. Так честно скажите, что вы думаете о Викке?

Жасмин вздохнула:

— Да какая разница?

— Но ведь Викка — это...

— Алайя не скрывала своего расстройства, — это же смысл существования нашего поселения, причина, по которой оно было создано. Если вы здесь не из-за Викки, то почему тогда здесь? — Она помолчала. — Или, если хотите, зачем вы здесь жили?

— Я не говорила, что мне не нравится Викка. Это... жизнеутверждающая система взглядов. Теологически она не глупее христианства, и если кажется такой, то лишь потому, что не имеет за плечами двухтысячелетней истории. Она вызывает здоровые эмоции точно так же, как и любая другая религия, с которой я знакома. Ее ритуалы не настолько тщательно проработаны, как в более древних религиозных культах, хотя это тоже скорее положительная черта. Но поймите, Алайя, когда внешняя сторона доктрины и подробности ритуалов становятся для вас важнее, чем связь с божественным — для чего, собственно, и осуществляется служение, — тогда вы начинаете превращать Викку в некое подобие древних авторитарных религий, которые так презираете на словах. Я не верю в вашу Богиню, Алайя. И я не верю в христианского Бога. Я верю лишь в то, что сама почувствовала. В юности я искренне считала, что именно такое называют Господом. А поселившись здесь, некоторое время думала, что это может оказаться и викканской Богиней. Но сегодня я признаюсь, что столь же далека от понимания, и у меня даже нет слов для обозначения этого. А когда вы настаиваете на том, что я должна слепо верить записанному вами на бумаге или проговариваемому во время своих ритуалов, тогда вы теряете меня, Алайя. И, очевидно, множество других людей.

Алайя прикусила нижнюю губу:

— Спасибо за откровенность.

— Надеюсь, это кому-нибудь поможет.

— Хорошо. С этим все. — Алайя с видимым усилием сменила тему разговора. Когда она заговорила снова, то явно нервничала. — Есть кое-что еще, что я хотела с вами обсудить, если у вас найдется минутка. Я очень быстро.

— Пожалуйста. У меня еще полчаса в запасе, чтобы успеть на «Пулю».

— Меня интересует, как вы попали к нам три года тому назад.

— Разве этого нет в моем личном деле?

— В личном деле указано очень мало. Марта записала в нем два коротеньких абзаца, объясняя ваш прием личными обязательствами. Мистер Макги что-то сделал для нас около десяти лет назад. Несомненно, что-то важное, но об этом в досье вообще ни слова. А три года назад он подал прошение, чтобы вас приняли в общину. Думаю, вы единственная женщина из всех, кто когда-либо жил здесь, чье прошение было представлено от лица мужчины. — Жасмин кивнула:

— Марта так и сказала.

Алайя выжидающе смотрела на нее. Жасмин держала паузу, непрерывно улыбаясь. Когда истекло двадцать секунд, она тихо произнесла:

— Я научилась этому от отца. Он часто так поступал. Молчал и ждал, пока люди сами не заговорят. Я была совсем маленькой, но уже тогда меня удивляло, как часто такое срабатывает.

— Но с вами так не получится, верно? Вы не собираетесь рассказать мне, как попали в поселок? Жасмин покачала головой:

— Это было частным соглашением — между мной, мистером Макги и Мартой. Марта умерла, а с Макги я не смогу связаться, даже если от этого будет зависеть жизнь.

Алайя кивнула, и, поколебавшись, резко произнесла:

— Вы настоящая.

Жасмин осторожно спросила:

— Простите?

— Многие женщины, исповедующие культ Викки, занимаются оккультизмом, рисуют магические круги и пентаграммы, но они... — Алайя замялась, очевидно подбирая слова. — Многие из них — да почти все, черт побери! — просто обманывают себя. Но вы настоящая, в вас что-то есть. Во мне тоже есть немного, но достаточно для того, чтобы понять, когда заклинание сработало, круг замкнулся правильно. Иногда я осознаю, о чем люди думают и что чувствуют. Но когда вы входите в комнату, где нахожусь я, раздается звук... нет, даже не звук, а гудение тысячи пчел, и я ничего не слышу. Люди лгали мне в глаза, но рядом с вами я этого не понимала.

Жасмин задумчиво кивнула. Не считая Алайи, в поселке она встретила еще троих, обладавших неким подобием Дара. Но подавляющее большинство женщин здесь не имело и намека на настоящие способности, да и те трое, похоже, слабо представляли, как распорядиться своим зачаточным Даром.

— Я понимаю, о чем вы, — тихо проговорила Жасмин. — Я ощущала в вас то же самое.

— Вы лжете, — без злобы ответила Алайя. — Я настолько же отличаюсь от вас, как Мэрией Лайзачайлд от меня. Она считается самым популярным телепатом в поселке, но Мэрией мошенница, и мы обе отлично знаем это. — Она сделала паузу. — У вас зеленые глаза.

Жасмин с тоской подумала о том, что уже знает, чем это все кончится.

— И что с того?

— Вы родились с такими?

Жасмин долго сидела молча, позволив вопросу повиснуть в воздухе, потом сказала:

— Кажется, мы закончили?

— Я так не считаю.

Жасмин холодно посмотрела на собеседницу:

— Что вы имеете в виду?

Менее самоуверенная особа приняла бы во внимание предупреждение, прозвучавшее в ее голосе. Алайя Гюртраг пошла напролом.

— В две тысячи шестьдесят втором году двое геников из семейства Кастанавераса, были похищены из Комплекса Чандлера на Манхэттене, до того как Комплекс уничтожили ударом из космоса. Что потом произошло с этими детьми, так никогда и не выяснилось. А вы...

Перед глазами Жасмин за одно мгновение промелькнули тысячи образов и событий. Она ощутила, как пахло от матери Алайи, почувствовала ровное, безмятежное тепло, исходившее от ее отца. Увидела его улыбку, узнала спокойную решимость перед лицом опасности, уверенность в том, что дочь сможет справиться со всеми трудностями. Разделила непреходящую боль потери, лишь тринадцать лет спустя утратившую первоначальную остроту, — ту особенную боль утраты любимого человека, научившего ее читать, хвалить ее первые картины и утешать, когда ей было двадцать и она рассталась со своей первой любовью...

Жасмин мягко высвободилась, отчасти недовольная тем, что Алайя все-таки сумела навязать ей телепатический контакт.

— Мне очень жаль, Алайя. Но то не моя вина. Голос Алайи слегка дрожал.

— Мои родители пропали во время Большой Беды.

— Я знаю и сочувствую. Но и мои погибли.

Алайя кивнула, не сводя глаз с Жасмин, и ее правая рука скользнула под край стола. Жасмин Мартинес негромко проговорила:

— Пожалуйста, не делайте этого.

Алайя быстро облизнула губы, очень правдоподобно изобразив на лице выражение совершенной невинности.

— Не делать чего?

Жасмин услышала, как выдвинулся ящик стола. Она выдохнула, полностью освободив легкие, закрыла глаза и покинула свое тело.