— Нет, о шейх.

Папочка прищурился. — А как ты думаешь, откуда брались деньги на все эти удовольствия?

Саад колебался. Я услышал, как он застонал. Камни взялись за него еще круче.

— Она говорила, что деньги давал ее отец! — закричал он.

— Ее отец? — переспросил Фридлендер Бей, роняя ножичек и не спуская глаз с Саада.

— Она говорила, деньги давали ей вы, о шейх. Папочка сделал изумленное лицо и всплеснул руками. Камни отступили назад, оставив мальчика в покое. Саад согнулся, закрыв глаза. Лоб его блестел от пота.

— Разреши мне поведать тебе вот что, о проницательный отрок, — сказал Папочка, — знай: я не лгу. Я вовсе не отец твоей матери и даже не твой дедушка. Между нами нет кровного родства. Это — все. А теперь можешь идти.

Саад попытался встать, но снова упал на стул. В глазах его светились гнев и решимость, — он глядел на Фридлендер Бея, словно желая запомнить каждую черточку его лица. Палочка только что обвинил Умм Саад в обмане, и я был уверен, что мальчик продумывал какой-нибудь акт возмездия. Наконец ему удалось встать, и Он, ПОкачиваясь, направился к двери. Я преградил ему путь.

— Прими, — сказал я, вытряхнув из своей коробочки две таблетки соннеина. — Сразу почувствуешь себя лучше.

Он взял таблетки, посмотрел на меня с ненавистью и швырнул их на пол. Затем повернулся и вышел из кабинета. Я нагнулся и поднял соннеин. Перефразируя местную пословицу: белая таблетка про черный день.

После формальных приветствий Папочка пригласил меня устраиваться поудобнее. Пришлось сесть на тот самый стул, с которого встал Саад. Должен признаться, меня передернуло.

— Какое дело завело этого мальчика сюда, о шейх? — спросил я.

— Я пригласил его. Он и его мать — снова мои гости.

— Видимо, я чего-то не понял. Твоя доброта безгранична, о дядя, но зачем ты позволяешь Умм

Саад тревожить твой покой? Я знаю, она причиняет тебе немало хлопот.

Папочка откинулся на спинку стула и вздохнул. В этот момент он выглядел на свой возраст.

— Она пришла ко мне, смиренно просила прощения и принесла подарок. — Он указал на поднос с лакомством: финиками в сахаре, фаршированными мускатными орехами, — и грустно улыбнулся. — Не знаю, кто сказал ей, что я это люблю. Она была со мной почтительна и вновь просила пристанища. Я не смог ей отказать. — Он развел руками.

Фридлендер Бей соблюдал традиции гостеприимства и уважения, исчезнувшие в наши дни. Если он захотел пригреть змею на своей груди, я переубеждать его не собирался.

— Значит, твои указания относительно этой женщины изменились, о шейх? — спросила.

Ни один мускул не дрогнул На его лице. Он даже не моргнул.

— Нет, этого я не говорил. Пожалуйста, убей ее, как только представится возможность, но не надо спешить, сынок. Мне становится любопытно, чего хочет добиться Умм Саад.

— Я покончу с этим, — пообещал я. Фридлендер Бей нахмурился. — Иншаллах, — добавил я. — Ты думаешь, она на кого-то работает? На врага?

— Конечно. На Реда Абу Адиля, — сказал Папочка как бы между делом, словно для беспокойства не было ни малейшего повода.

— Значит, это ты велел расследовать дело Абу Адиля?

Он поднял пухлую руку, останавливая меня.

— Нет, — убедительно произнес Фридлендер Бей. — Я к этому не имею никакого отношения. Узнаешь у лейтенанта Хайяра.

Так я и побежал его расспрашивать!

— О шейх, могу я задать тебе еще один вопрос? В твоих отношениях с Абу Адилем я не понимаю одного.

Он тут же опять принял скучающий вид. Это меня насторожило. Я с опаской оглянулся, ожидая увидеть позади себя Говорящих Камней.

— Твое состояние основано на продаже новейшей информации правительствам и главам государств?

— Если не вдаваться в подробности, то да, мой племянник.

— Абу Адиль тоже занимается этим бизнесом. И все-таки ты говорил мне, вы не конкурируете?

Много лет назад, еще до твоего рождения, даже до рождения твоей матери, мы с Абу Адилем пришли к соглашению. — Папочка открыл Священный Коран в простом матерчатом переплете и взглянул на страницу. — Мы избегали соперничества, оно могло кончиться насилием и нанесением ущерба себе и тем, кого мы любим. В тот давний день мы разделили мир от Марокко на западе до Индонезии на востоке — всюду, где прекрасный призыв муэдзина пробуждает правоверных ото сна.

— Точно так же Папа Александр провел демаркационную линию между Испанией и Португалией, — заметил я.

Папочке сравнение не понравилось.

— С этого момента Реда Абу Адиль и я не мешаем друг другу, хотя живем в одном городе. Между нами мир.

Да, Бей был прав. Однако по какой-то причине он не желал оказывать мне прямое содействие.

— О шейх, — сказал я, — мне пора идти. Молю Аллаха о твоем здоровье и процветании. — Я подошел к нему и поцеловал в щеку. — Без тебя я чувствую себя покинутым, — ответил он. — Иди с миром.

Я вышел из кабинета Фридлендер Бея. В коридоре Кмузу попытался взять мой чемоданчик-дипломат.

— Вам не пристало носить его самому, когда я вам прислуживаю, — сказал он.

— Ты хочешь порыться в нем в поисках наркотиков, — сказал я раздраженно. — Там ничего нет. Они у меня в кармане, и, чтобы их получить, тебе придется побороться со мной.

— Это глупо, яа Сиди, — сказал он.

— Не думаю. Однако идти на работу я еще не готов.

— Вы уже опоздали.

— Черт побери, сам знаю! Мне надо сказать несколько слов Умм Саад, раз она опять живёт под этой, крышей. Она в той же квартире?

— Да. Сюда, яа Сиди.

Умм Саад, как и моя мать, жила в другом крыле дома. По пути, следуя за Кмузу по устланным коврами коридорам, я открыл дипломат и вынул модди Саида — жесткая, безжалостная личность. Когда я его вставил, эффект был потрясающий. Этот модуль был полной противоположностью дебильного модуля Халф-Хаджа, притуплявшего мое восприятие. Но этот модуль — недаром Саид называл его Королевским — концентрировал мое внимание. Я становился целеустремленным, и даже более того, я был готов идти к своей цели напролом, сметая с пути всякого, кто мне помешает.

Кмузу осторожно постучал в дверь Умм Саад. Я прислушался. Наступила долгая тишина — к двери никто не подходил.

— Отойди-ка, — сказал я Кмузу. Голос мой звучал грубо и хрипло. Я подошел к двери и громко заколотил в нее. — Вы впустите меня? — спросил я. — Или войти без разрешения?

Мои слова не остались без ответа. Мальчик распахнул дверь и растерянно уставился на незваного гостя.

— Моя мама не…

— Посторонись-ка, малыш, — сказал я, оттолкнув его в сторону.

Умм Саад сидела за столом и смотрела новости по небольшому голографическому телевизору. Она взглянула на меня.

— Здравствуйте, о шейх, — сказала она. Ее голос звучал невесело.

— Итак, — сказал я, присаживаясь на стул напротив. Я дотянулся до кнопки и выключил телевизор. — Вы давно знаете мою мать? — Еще один выстрел в темноте.

Умм Саад, казалось, была сбита с толку.

— Вашу мать?

— Иногда ее называют Эйнджел Монро. Она живет в другом конце коридора.

Умм Саад отрицательно покачала головой:

— Я видела ее раз или два и никогда с ней не разговаривала.

— Вы должны были знать ее прежде, еще до прибытия в этот дом. — Я только хотел убедиться в том, что она говорит правду.

— Вы что-то путаете, — сказала Умм Саад, глядя мне в глаза, и простодушно улыбнулась. Эта улыбка шла ей не больше, чем скорпиону.

Что ж, иногда выстрел в темноте не достигает цели.

— А как насчет Абу Адиля?

— А это кто? — Выражение ее лица было ангельски невинным.

Я начинал сердиться.

— Я хочу слышать правду. Или мне приняться за вашего парнишку?

Ее лицо стало серьезным. Сейчас Умм Саад играла в искренность.

— Простите, но я не знаю этих людей. Кто вам сказал, что я должна их знать? Фридлендер Бей?

Насчет Абу Адиля она, вероятно, лгала, но я понятия не имел, знакома ли она в самом деле с моей матерью. Если только можно доверять моей матери — это я выясню позже.

Тяжелая рука опустилась на мое плечо.

— Яа Сиди! — подал голос Кмузу, словно опасаясь, что я откручу Умм Саад голову.

— Хорошо. — Я чувствовал себя не на шутку разъяренным. Встав, я сверкнул на женщину глазами. — Если вы хотите остаться в этом доме, вам придется быть более сговорчивой. Я поговорю с вами позже. Подумайте получше о том, что вы захотите рассказать мне.

— Буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи, — отозвалась Умм Саад, взмахнув своими длинными искусственными ресницами.

Остро захотелось дать ей оплеуху. Но вместо этого я развернулся и вышел в коридор. Кмузу поспешил следом.

— Теперь вы можете отключить модификатор, яа Сиди, — взволнованно сказал он.

— А он мне нравится, черт побери. Я, пожалуй, оставлю его.

Я и вправду наслаждался своими ощущениями. В моей крови постоянно присутствовал адреналин. Теперь я понял, почему Саид не расставался с этим модди. Правда, он не очень подходил для работы в полицейском участке; кроме того, Шакнахай пообещал, что уничтожит любой модди, который обнаружит у меня. Поэтому, чуть поразмыслив, я нехотя отключил модификатор.

И сразу же ощутил разницу. Правда, некоторое время меня била дрожь от остатков адреналина, но скоро и это прошло. Я бросил модди в дипломат и улыбнулся Кмузу.

— Крутым я парнем был? — спросил я. Кмузу ничего не ответил, но по его взгляду я понял, что мое поведение его не устраивало.

Мы вышли во двор, где мне пришлось подождать, пока Кмузу подгонит машину. Он высадил меня у полицейского участка, после чего я велел ему ехать домой и присматривать за Эйнджел Монро.

— Понаблюдай, кстати, и за Умм Саад с мальчиком, присовокупил я. — Фридлендер Бей уверен, что она связана с Реда Абу Адилем, но она — хитрая бестия. Может, тебе удастся что-нибудь разузнать.

— Я буду вашим зрением и слухом, яа Сиди, — пообещал раб.

Перед зданием полицейского участка, как всегда, вертелись голодные мальчишки. Едва завидев подъезжающий к обочине седан, они замахали руками с криками:

— Хозяин! Добрый хозяин!

Я, как обычно, полез за мелочью, но, вспомнив Леди с Ягнёнком, которой помог на прошлой неделе, я достал свой солидный бумажник и вручил каждому мальчишке по купюре в пять киамов.

— Да хранит вас Бог, — сказал я и слегка смутился, увидев, что Кмузу наблюдает за мной.

Мальчишки были поражены. Один из ребят постарше взял меня за руку и потянул в сторону. Ему было лет пятнадцать, и на его узком лице уже пробивалась темная бородка.

— Моя сестра не прочь познакомиться с таким, щедрым господином, — сказал он.

— Но я не хочу знакомиться с твоей сестрой. Он усмехнулся. Среди его желтых зубов отсутствовали три, видимо выбитые в драке.

— Еще у меня есть брат… — продолжил он.

Я увернулся и вошел в здание участка. Позади мальчишки возносили хвалу в мой адрес. Я буду популярен до завтрашнего дня, когда мне снова придется завоевывать их уважение.

Шакнахай ждал меня у лифта.

— Где ты был? — спросил он. Шакнахай всегда приходил на работу раньше меня, независимо от того, как бы рано ни заявлялся туда я.

Меня тошнило от усталости. Я мог включить парочку дэдди, которые помогли бы мне, но опасался враждебных действий Шакнахая. В его присутствии я вынужденно обходился своими природными способностями, надеясь, что таковые еще сохранились.

Еще недавно как я гордился природной чистотой своего мозга, по быстроте мыслительных процессов и изобретательности не уступавшего ни одному модификатору, который можно было отыскать в этом городе. А сейчас я доверял только электронике и без нее трусил в любой трудной ситуации.

— На днях мы должны застать Абу Адиля врасплох — без модификатора, — сказал Шакнахай. — Не следует особенно нажимать, чтобы не вызвать у него подозрений, но на несколько вопросов ему придется ответить.

— Каких вопросов? Шакнахай пожал плечами.

— Узнаешь на месте. — Видимо, как и у Папочки, у него были причины не доверять мне.

В коридоре нам встретился сержант Катавина. Я знал об этом человеке только одно — то, что он был правой рукой Хайяра.

Катавина был коротышкой весом около семидесяти фунтов. Его курчавые черные волосы разделяло гнездо модификатора, из которого всегда торчал по меньшей мере один дэдди: по-арабски он не понимал ни слова. Для меня оставалось неразрешимой загадкой, какими судьбами Катавину занесло в наш город.

— Наконец-то я вас нашел, — произнес он. Даже пропущенный через дэдди-переводчик, его голос имел металлический оттенок.

— В чем дело? — спросил я.

Катавина перевел свои хищные карие глазки с меня на Шакнахая.

— Только что меня предупредили о готовящемся покушении. — С этими словами он передал Шакнахаю листок бумаги с адресом. — Надо ехать.

— Это в Будайене, — сказал Шакнахай.

— Точно, — подтвердил Катавина.

— Кто звонил — голос не опознали?

— Зачем кому-то опознавать их? Шакнахай пожал плечами:

— За последние два месяца у нас было два или три анонимных звонка с подобными сообщениями — на этом дело кончалось.

Катавина поглядел на меня.

— Он один из осведомителей, ему известно все. — И ушел, неодобрительно покачивая головой.

Шакнахай еще раз посмотрел на адрес и запихнул бумажку в нагрудный карман.

— За Будайеном, неподалеку от кладбища, — пробормотал он.

— Если это не ложный вызов, — заметил я. — Если там в самом деле уже лежит труп.

— Думаю, что да.

Я пошел за ним в гараж. Мы сели в патрульный автомобиль и помчались по бульвару Иль-Жамель, нацелившись в большую арку городских ворот. На Улице этим утром было много пешеходов, и Шакнахай повернул на юг, на Первую улицу, а затем — на запад, и мы поехали по узким грязным улочкам, которые вились между глинобитными мазанками с плоскими крышами и старинными кирпичными строениями.

Шакнахай въехал на обочину. Мы выбрались из машины и внимательно осмотрели дом. Это было бледно-зеленое двухэтажное здание, требующее основательного ремонта. Парадная и коридор насквозь провоняли мочой и блевотиной. Судя по всему, деревянные решетки на окнах были сломаны не так давно. Жильцы здесь не появлялись уже многие месяцы, а может быть, годы.

В подъезде царила тишина, как во всех домах с отключенной электроэнергией, где не слышно даже слабого гудения счетчиков. Когда мы поднимались в комнаты на втором этаже, мне показалось, будто какой-то маленький зверек проворно пробежал перед нами по куче мусора. Мое сердце стучало так сильно, что я затосковал о спокойствии, даруемом Полным Караульным.

Мы с Шакнахаем заглянули в просторную спальню, когда-то принадлежавшую владельцу дома и его жене, затем — В детскую. Еще большее запустение. Угол дома полностью осыпался: зияла сквозная дыра. Непогода, жучки-древоточцы и находившие пристанище бродяги завершили разорение детской. Зато, по крайней мере, здесь отчасти выветрился кислый, затхлый смрад, наводнявший остальные помещения.

Мы нашли тело в соседней комнате. Это была молодая женщина, транссексуалка по имени Бланка, танцевавшая в клубе Френчи Бенуа. Наше знакомство было шапочным, не более. Она лежала на спине, согнутые в коленях ноги чуть вывернуты, а руки заброшены за голову. Ее темно-синие глаза глядели в потолок — как раз на мокрое пятно над моим плечом. На лице застыла гримаса ужаса. — Ты как?

— А что?

Он ткнул руку Бланки носком ботинка.

— Тебя не вырвет?

— Видел и пострашнее, — ответил я.

— Главное, чтобы тебя не стошнило. — Он наклонился над Б ланкой. — Кровь из носа и ушей. Зубы оскалены, пальцы скрючены. Держу пари, она была убита выстрелом с близкого расстояния, из статического ружья солидных размеров. Взгляни… Полчаса назад она еще была жива.

— Что?

Он поднял левую руку трупа и отпустил.

— Еще не окоченела. И кожа пока розовая. После смерти кровь под воздействием гравитации застаивается внизу. Врачам это известно, как никому другому.

Что-то в его словах показалось мне странным.

— Значит, тот, кто нам позвонил…

— Спорю на что угодно, звонил убийца. — Шакнахай вытащил радиотелефон и электронный журнал.

— А зачем убийце понадобилось звонить? Шакнахай посмотрел на меня в раздумье.

— Черт его знает, зачем, — сказал он наконец. Он вызвал Хайяра и попросил прислать команду криминалистов. Затем занес краткую запись в электронный журнал. — Ни к чему не прикасайся, — предупредил он вскользь, не отрываясь от дел.

Не нужно было напоминать мне о том, что известно любому профессионалу.

— Мы можем идти? — спросил я.

— Не раньше, чем появятся «золотые значки». Хочешь поскорее смотаться?

Я промолчал. Он засунул электронный журнал в карман и вытащил ручку и тетрадь в коричневом виниловом переплете. Понаблюдав за тем, как Шакнахай заносит, в нее новые записи, я, в конце концов, не выдержал:

— А это для чего?

— Так, небольшая заметка на память. Недавно произошло два сходных убийства. С таким же звонком.

Я тут же поклялся зеницей ока: если впереди нас ждет серия убийств, я немедленно собираю манатки и уезжаю отсюда навсегда. Шакнахай все еще сидел на корточках возле тела Бланки.

— Думаешь, маньяк? — спросил я. Он поглядел мимо, не замечая меня.

— Нет, — наконец произнес он. — Я думаю, это гораздо хуже.

Глава 7

В прежние времена любил меня гонять предшественник Хайяра лейтенант Оккинг. Но как ни было трудно с Оккингом, дело свое он знал. Он был если не блестящим, то, по крайней мере, проницательным полицейским и искренне сочувствовал жертвам, которых находил во время дневной работы. Хайяр был совершенно иного типа. Для него служба была лишь службой, но не более того.

Не удивительно, что от Хайяра и проку не было почти никакого. Мы с Шакнахаем наблюдали за тем, как он ведет расследование. Он нахмурился, уставившись на Бланку.

— Значит, говорите, мертвая? — спросил он. Шакнахая передернуло, однако он совладал с собой.

— У нас есть все основания предполагать это, лейтенант, — спокойно ответил он.

— Есть подозрения, кому она могла помешать? Шакнахай оглянулся на меня в поисках поддержки.

— Это мог быть кто угодно, — сказал я. — Может быть, ее модди не совпал с настроением клиента.

Хайяр заинтересовался:

— Ты думаешь?

— Посмотри, — ответил я. — В гнезде нет модификатора.

Лейтенант прищурился:

— И что из этого?

— Такие, как Бланка, не выходят из дому без модди. Естественно, у меня сразу возникли подозрения.

Хайяр погладил свои редкие усики.

— Думаю, вы в этом разберетесь. Для начала, правда, негусто.

— Иногда ребята-в штатском творят чудеса, — очень искренне произнес Шакнахай, в то же время подмигивая мне и тем самым показывая, насколько высоко оценивает этих ребят в действительности.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Хайяр.

— Между прочим, лейтенант, — сказал Шакнахай, — надо ли нам продолжать наблюдение за Абу Адилем? На прошлой неделе мы не особенно продвинулись.

— Хотите снова туда заглянуть? К нему домой?

— В его царские палаты, — уточнил я. Хайяр проигнорировал мое замечание.

— Я не приказывал заводить на него дело. Это слишком влиятельное лицо в нашем городе.

— Конечно, — отозвался Шакнахай, — мы и не заводили никакого дела.

— Зачем же вам вновь понадобилось побеспокоить его? — Хайяр уставился в меня вопросительным взором, но я не знал, что сказать.

— У меня есть подозрение, что Абу Адиль имеет отношение к этим нераскрытым убийствам, — заявил Шакнахай.

— Каким нераскрытым убийствам? — возмутился Хайяр.

Я расслышал, как Шакнахай скрипнул зубами.

— За последние два месяца зафиксировано три нераскрытых убийства. На сегодняшний день их уже четыре. — Он кивнул на тело Бланки, уже прикрытое простыней. — Их можно и должно связать с Реда Абу Адилем.

— Только, ради Аллаха, не называйте их нераскрытыми убийствами! — рассердился Хайяр. — Это всего лишь незавершенные дела.

— Незавершенные дела!.. — с горечью и отвращением проговорил Шакнахай. — Мы вам еще нужны, лейтенант?

— Нет. Можете приступать к работе.

И мы оставили Хайяра и криминалистов над телом Бланки в пыльных и затхлых руинах дома.

На улице Шакнахай схватил меня за руку и остановил неподалеку от патрульной машины.

— Какого черта ты проболтался об этом исчезнувшем модди? — спросил он.

— Да так, просто вырвалось. Хайяр все равно ничего не понял. Пусть поломает голову.

— Лейтенанту полезно время от времени ломать голову над чем-нибудь, — усмехнулся Шакнахай. — Его мозг явно нуждается в тренировке.

Мы оба имели право проклинать этот день. Небо нахмурилось, и сильный жаркий ветер дохнул нам в лицо песком и дымом. Издалека донеслись оглушительные раскаты грома. Шакнахай хотел вернуться в участок, но у меня еще были дела. Я снял с пояса телефон и назвал код Чири. Сигнал прозвучал восемь или девять раз, прежде чем она ответила.

— Я слушаю, — раздался ее раздраженный голос.

— Чири? Это Марид.

— Что тебе нужно, сукин ты сын?

— Послушай, Чири! Ты не даешь мне сказать ни слова. Тут не моя вина.

— Это я уже слышала. — Она презрительно засмеялась. — Знакомая песенка, дорогой: «не моя вина». Именно так сказал мой дядя, продав мою мать арабу-рабовладельцу.

— Я не знал…

— Ладно, проехали, я пошутила. Если хотел объяснить, валяй.

Наконец настал решительный момент. И тут у меня пропал дар речи.

— Мне правда очень жаль, Чири, — сказал я. Она снова засмеялась, и смех ее не был одобрительным.

Я ринулся в битву:

— Однажды утром я проснулся, и Папочка сообщил мне: ты новый владелец клуба Чириги. Правда, чудесная новость? Что ж, по-твоему, я должен был ему сказать?

— Я знаю тебя, дорогуша, ты же пай-мальчик и ни за что не стал бы возражать Папочке. Ему даже не пришлось пытать тебя.

Я мог бы рассказать ей о том, как Фридлендер Бей получил доступ к моему центру наказания, и что именно это явилось причиной моего послушания, но Чири все равно не поняла, бы. Я мог словами описать пытку, которой подверг меня Папочка одним нажатием кнопки. Но и это было ей безразлично. Она знала одно — что я ее предал.

— Чири, мы старые друзья. Ты должна меня понять. Папочке втемяшилась в голову мысль купить твой клуб и подарить его мне. Я ничего не знал об этом и вовсе не хотел такого подарка. Я попытался объяснить ему, но…

— Да уж! Представляю, как ты старался!

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Видимо, ей нравилось меня мучить.

— Я сказал ему ровно столько, сколько сказал бы любой другой на моем месте.

— Но почему именно мой клуб, Марид? В Будайене полно дешевых клубов. Почему он выбрал мой?

Я знал ответ: потому что Фридлендер Бей хотел изолировать меня от тех немногих старых друзей, которые еще остались у меня в прежней жизни. Служба в полиции уже оттолкнула от меня многих дорогих мне людей. Папочкина покупка обошлась мне дорого — она восстановила Чириги против меня. Следующий Папочкин шаг настроит против меня Сайда Халф-Хаджа.

— Такие у него шуточки, Чири, — безнадежно сказал я. — Папочка просто хочет нам показать, что он всегда рядом, постоянно наблюдает за нами и может достать нас своей карающей дланью тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем.

На другом конце провода последовало долгое молчание.

— И все равно ты — трус.

Я было открыл рот, чтобы возразить ей, но так ничего и не придумал.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю, что ты трусливая панья.

Она вечно цепляла меня обидными словечками на суахили.

— Что такое панья, Чири? — спросил я.

— Это большая крыса, до ужаса глупая и безобразная. У тебя не хватает храбрости посмотреть мне в глаза, сукин ты сын! Ты предпочитаешь плакаться по телефону. Я хочу поглядеть на тебя. Больше мне ничего не надо.

Я зажмурился.

— Хорошо, Чири, как скажешь. Ты можешь зайти в клуб?

— Ты сказал: «в клуб»? Ты имеешь в виду мой бывший клуб?

— Да, — ответил я. — Твой клуб. Она хмыкнула:

— Да никогда в жизни, паршивый осел! Ноги моей в нем не будет, пока все не изменится. Но я могу увидеться с тобой в другом месте. Через полчаса я появлюсь у Курана. Это не в Будайене, дорогуша, но я уверена, что ты не заблудишься. Приходи, если не боишься. — Последовал резкий щелчок, а за ним гудки.

— Задала тебе жару, да? — спросил Шакнахай, которого забавляло мое замешательство. Мне нравился этот парень, но временами он был просто несносен.

Я повесил телефон на пояс,

— Ты слыхал когда-нибудь о баре Курана? Он фыркнул.

— Этот сумасброд-христианин появился в городе несколько лет назад. — Шакнахай вел автомобиль через Размийю, местность восточнее Будайена, где я никогда не бывал. — Его имя Куран: Он называет себя поэтом, но никто не видел его стихов. Однако он пользуется бешеной популярностью у европейской публики. И вот в один прекрасный день этот тип открывает так называемый салон. Обычный бар с интимной обстановкой, где все сделано из ивовых прутьев, стекла и стали. Множество пластиковых растений в кадках. Теперь этот салон вышел из моды, но до сих пор Куран там заправляет в качестве печального экспатрианта.

— Как Вейнтрауб у Гарготье, — заметил я.

— Точно, — сказал Шакнахай, — только у Курана свое собственное дело, и он никому не мешает. И на том спасибо. Значит, там у тебя свидание с Чири?

Я пожал плечами:

— Это она выбрала место. Он усмехнулся:

— Хочешь нарисоваться перед местной публикой?

— Нет уж, — пробормотал я. Шутник он, этот Иржи.

Через двадцать минут мы уже проезжали через район двух-трехэтажных домиков, принадлежащих среднему классу. Улицы были шире, чем в Будайене, и перед белыми домами располагались газоны с зелеными насаждениями и цветущим кустарником. По обеим сторонам дороги клонились, словно в подпитии, высокие финиковые пальмы. Окрестности казались пустынными: здесь дети не бегали по тротуарам, гоняясь друг за дружкой вокруг домиков. Это была очень чинная, очень степенная часть города. Она производила впечатление настолько безмятежной, что мне стало не по себе.

— Бар Курана рядом, — сказал Шакнахай.

Он повернул на улицу поскромнее, более похожую на переулок. С одной стороны улицы теснились задние фасады зданий с плоскими крышами. На уровне второго этажа выступали балкончики; электрический свет едва пробивался сквозь узкие деревянные жалюзи. По другую сторону выстроились дощатые домики, среди которых расположилось несколько магазинчиков: изделия из кожи, булочная, ресторан, специализирующийся на блюдах из бобов, книжная лавка.

На этой же тесной улочке, совсем не к месту, обосновался бар Курана. Хозяин выставил на улицу несколько столиков, но никто не прельстился плетеными белыми стульями под зонтиками с рекламой «Чинзано». Шакнахай заглушил мотор, и мы вышли из машины. Я решил, что Чири еще не приехала или уже ждала меня внутри. Сердце у меня упало.

— Офицер Шакнахай! — К нам подошел человек средних лет, приветливо улыбаясь. Ростом он был с меня, но на пятнадцать — двадцать фунтов тяжелее, с редеющими, зачесанными назад темными волосами. Он обменялся рукопожатиями с Шакнахаем, после чего повернулся ко мне.

— Шандор, — произнес Шакнахай, — это мой напарник Марид Одран.

— Рад познакомиться, — отозвался Куран.

— Да будет с вами благословение Аллаха, — сказал я.

Во взгляде Курана промелькнуло любопытство:

— Спасибо. Принести вам чего-нибудь выпить? Я посмотрел на Шакнахая. — Мы сейчас как, на службе или нет? — спросил я.

— Нет, — решил Шакнахай.

Я заказал то, что обычно заказывал, а Шакнахай попросил что-нибудь не очень крепкое. Мы прошли за Кураном в его заведение. Все было так, как я себе, и представлял, и полностью соответствовало описанию Иржи: сверкающие хромированные со стеклом столики, белые плетеные стулья, великолепный бар в старинном стиле из полированного черного дерева, хромированные вентиляторы на потолке и, конечно же, множество пыльных искусственных растений по углам и в корзинках, свисающих с потолка.

Чирига сидела за столиком в глубине зала.

— Сюда, Иржи, Марид! — окликнула нас она.

— Вот и мы, — сказал я. — Могу я угостить тебя чем-нибудь?

— Не откажусь. — Она протянула свой стакан. — Сэнди! — Куран кивнул и пошел наполнять наши стаканы.

Я сел рядом с Чири.

— Знаешь, — неуверенно начал я, — я хотел обговорить с тобой одно дело. Не могла бы ты поработать в клубе?

— Ясмин говорила мне что-то, — сказала Чири. — Странная, однако, просьба!

— Послушай, я уже все рассказал. Долго ты собираешься на меня злиться?

Чири улыбнулась:

— Не знаю. Я получаю от этого огромное удовлетворение.

Мое терпение лопнуло.

— Чудесно, — сказал я. — Тогда поищи себе работу в другом месте. Я уверен, что такая большая, сильная каффрская женщина не останется безработной.

Чири это задело.

— Ладно, Марид, — произнесла она уже совсем другим тоном. — Замяли. — Она открыла сумочку, вытащила длинный белый конверт и подтолкнула его ко мне.

— Что это? — спросил я.

— Вчерашняя выручка из твоего идиотского клуба. Ведь ты должен каждый день приходить к закрытию, снимать кассу и расплачиваться с девочками. Или тебе и этим заниматься не хочется?

— Действительно, не хочется, — признался я, украдкой взглянув на конверт. В нем была куча денег. — Именно поэтому мне нужна ты.

— А для чего?

Я развел руками.

— Чтобы присматривать за девочками. И выбивать монету из клиентов. У тебя все это здорово получается.

Она наморщила лоб.

— Каждый день я приходила домой со всем этим в кармане. — Она похлопала по конверту. — А сейчас я буду получать от тебя несколько киамов за то, за се. Мне это не нравится.

Появился Куран с полными бокалами, я заплатил ему.

— Я предлагаю тебе больше, чем получают новенькие и недавно принятые на работу, — заявил я.

— Неплохо для начала, — поощрительно кивнула она. — Но, дорогуша, если ты хочешь, чтобы я занималась твоими делами, плати вперед. Я хочу пятьдесят процентов.

— Как компаньон? — От Чири, конечно, можно было ожидать чего угодно. Она загадочно улыбалась, демонстрируя свои длинные острые зубы. Чири была мне дороже пятидесяти процентов. — Хорошо, — сказал я.

Она заволновалась, словно не ждала, что я сдамся так быстро.

— Эх, надо было просить больше, — огорченно произнесла она. — Но танцевать я буду, только когда захочу.

— Идет.

— И название клуба останется старое — «У Чириги».

— Ладно.

— И я буду сама нанимать и увольнять. Не хочу иметь дело с этой жуткой Фаней, вдруг она умаслит тебя и ты примешь ее на работу. Она так нагружается, что начинает бросаться на клиентов.

— Не многовато ли, Чири?

Она показала зубки, точно волчонок.

— Запойные друзья — это ведь не подарок, правда? — сказала она.

Чири извлекла из случившегося всю возможную выгоду.