Барбара Хэмбли
Хмурым субботним вечером дождь глухо барабанил в окна бара Шанрока в Сан-Бернардино, и яркий свет фонарей отражался на мокром тротуаре. Два бородатых мотоциклиста и хрупкая блондинка увлеклись игрой в бильярд. Допив вторую кружку пива, Руди Солис оглядел комнату. Ему чего-то не хватало, было ощущение, будто он что-то потерял и при этом не мог вспомнить, что именно. Осталась только тупая боль.
Он растранжирил все деньги, но хмель не брал его. Билли Мэй проворно сновала вдоль стойки с бутылками пива и пустыми стаканами, и цепкий взгляд Руди выхватывал в сверкающем зеркале то отражение ее подкрашенных темных глаз, то красивую тесьму блузки, кокетливо выделяющуюся в низком вырезе свитера. Еще в зеркале отражалась обычная для субботы толпа ночных посетителей. Кого-то Руди знал по колледжу, а кого-то и с детства. Пич Мак-Клейн, самый толстый ангел тьмы в мире, со своей старушкой; Кровавый Безумец, инструктор по каратэ; Большой Бык и компания рабочих со сталелитейного завода. Но сейчас все они почему-то казались чужими. Руди взмахнул рукой, и тотчас с полки съехала бутылка пива и проплыла через разделяющее их пространство в его руку. Никто не заметил. Он налил себе пива и выпил, почти не почувствовав вкуса. С маленькой эстрады под резкий вой электрогитар тягучий, гнусавый голос фальшиво пел гимн. Внезапно Руди ощутил невыносимую боль утраты.
Он переместил бутылку по воздуху, и она зависла над стойкой. Снова никто ничего не заметил или не обратил внимания. Руди увидел себя в зеркале и ужаснулся: изможденное худое лицо, изломанные брови в обрамлении длинных красно-черных волос, пальцы рук, испачканные краской и машинным маслом, татуировка на запястье — имя вокруг пылающего факела. Вдруг зеркальное стекло в окне потемнело, словно весь свет на улице погас.
Он обернулся, похолодев от охватившего его ужаса. На улице не было обычного сияния неоновых фонарей. Все поглотила мгла, мягкая и живая, которая словно давила на окна, колыхаясь в непрерывном движении, словно в ее мертвенных глубинах кишели и извивались обитающие там духи. Руди попытался крикнуть, но вместо крика получилось жалкое дребезжание. Он изо всех сил старался привлечь к себе внимание других людей, но они вели себя так, будто не замечали его. Какая-то сила, сгусток энергии, гигантским кулаком ударила снаружи по стене бара и вдавила ее внутрь. Кирпичи разлетелись во все стороны. Сквозь разбитую стену ворвалась волна Тьмы.
— Руди! — холодные руки сжимали его ладони. — Руди, проснись! Что с тобой?
Он очнулся, тяжело дыша, холод пронизывал его до костей. В темноте комнаты его глаза различили Минальду, королеву Дарвета, мать наследника, сидевшую рядом с ним на постели. Мерцающий шелк усыпанного звездами покрывала окутывал ее плечи, а широко раскрытые глаза цвета ириса излучали страх, отчего она казалась моложе своих девятнадцати лет. Тихая тьма комнаты была наполнена запахом воска, к которому примешивалось благоухание ее распущенных волос.
— Что с тобой? — снова прошептала она очень тихо. — Дурной сон?
— Да. — Руди опустился рядом с ней, дрожа, словно от смертельного холода. — Всего лишь сон.
В казармах стражи неожиданно проснулась Джил Паттерсон. Ей снились спокойные студенческие дни в чудном мире под названием Калифорния, и вдруг сон прервался непоколебимым ощущением надвигающегося ужаса. С минуту она оставалась на своей узкой койке, широко открыв глаза и вслушиваясь в тихие звуки и стук собственного сердца. Убежище в безопасности, успокоила она себя. Единственное место в мире, куда не могут проникнуть Дарки. Но ужас из сна, проникший в ее сердце, скорее рос, чем стихал.
Джил поднялась по-кошачьи бесшумно. Тусклый свет очага в караульном помещении немного освещал и комнату женщин-стражников, касаясь чьих-то плеч, сомкнутых век, спутанных волос, черных одежд с простой белой эмблемой, жестко поблескивающего оружия. В этом бледном свете она натянула рубашку и бриджи, закуталась в плащ и выскользнула из комнаты. Пол леденил ее босые ноги, пока она шла между койками. Она догадывалась, что сейчас глубокая ночь, хотя в Убежище, лишенном окон, определить время точно было невероятно трудно.
Она отодвинула занавеску в дальнем конце комнаты.
Ингольда не было. Обычно волшебник спал в квадратной нише, где воины хранили запасы съестного, которые теперь приходилось охранять от всех пришельцев из развалин Реальма. В неярком свете очага Джил разглядела углубление среди мешков с зерном, сваленных в кучу позади чулана, две изъеденные молью старинные мантии из буйволиной кожи и грязное лоскутное стеганое одеяло, но самого волшебника не было. Исчез и его посох.
Она быстро прошла назад через караульное помещение, через наружную комнату, служившую для хранения оружия, бочонков с Голубой Руиной и кадок с джином, и вышла в пустынные галереи. Огромный зал простирался почти на тысячу футов от двойных ворот на западе и до глухой темной стены с башнями, где располагались королевские покои, на востоке.
Бесформенные черные стены окружали Убежище со всех сторон, простираясь за пределы видимости и поддерживая крышу. Прямо по грубому полу протекали, журча, глубокие черные каналы, пересеченные маленькими мостиками. Царящую вокруг тишину можно было сравнить разве что с безмолвием Великих Снежных гор, окружающих Убежище. Мрак темноты рассеивался не луной и звездами, а тусклым светом факелов, мерцавших на каждой стороне темных стальных ворот. Слабое оранжевое пламя очерчивало двойной круг на гладком черном полу и отбрасывало огненные отблески на засовы, цепи и огромные кольца ворот.
Там, где сливались два круга света, стоял человек. Казалось, его жесткие светлые волосы были окружены золотым сиянием.
— Ингольд! — негромко окликнула Джил.
Он повернулся в недоумении. Завернувшись поплотнее в плащ, Джил широкими шагами направилась к воротам. С тех пор как они вместе пересекли Пустоту и оказались в этом мире, она все время зябла.
— Что, моя дорогая? — раздался мягкий, бархатный голос. Освещаемое неустанным огнем, его морщинистое лицо казалось непроницаемым. Шестьдесят лет полной опасности и приключений жизни придали ему совершенно отрешенный вид.
Она встала рядом, и взгляды их встретились.
— Что это? — тихо спросила она.
— Ты сама понимаешь, — с грустью ответил волшебник.
Джил встревоженно оглянулась. Здесь царил страх, и Джил не покидало ощущение нависшего в ночи Зла. Здесь она испытывала тот же странный, леденящий ужас, будто некий злобный и непостижимый разум проникал сквозь пучину времени.
— Они уже здесь? — прошептала она.
Ингольд ласково обнял ее.
— Сходи-ка за своим оружием, детка.
Ее глаза казались фиолетовыми в голубоватом волшебном свете. Минальда смотрела, как Руди одевается.
— Что случилось? — спросила она.
— Не знаю, — тихо, чтобы не разбудить принца, сладко спавшего в своей золоченой колыбели, ответил Руди. — Мне лучше пойти туда.
За месяц жизни в этом мире он привык к незнакомой одежде и больше не чувствовал себя неловко в домотканых бриджах, рубашке с длинными рукавами, тунике, высоких сапогах до колен и богато вышитом плаще, который он снял с убитого вельможи после страшной битвы с прислужниками Тьмы в Карсте. Но он все еще оплакивал удобство джинсов и ковбойки. Руди пристегнул меч и наклонился через пеструю груду шелков, чтобы поцеловать девушку, безмолвно наблюдавшую за ним.
— Ты придешь проводить нас?
— Нет, — тихо сказала она. — Не могу, Руди. Путь в Кво долог и опасен. Кто знает, даже если вы найдете Архимага, будет ли это концом вашего путешествия? — В слабом фосфоресцирующем волшебном свете он увидел слезы в ее глазах. — Я не люблю прощаний.
— Ну что ты, — Руди снова нагнулся к ней, лаская шею и плечи, тяжелые темные волосы струились сквозь его пальцы, он мягко привлек ее к себе и поцеловал в губы. — Ну что ты, ведь со мной будет Ингольд. Все образуется. Сама подумай: разве есть на свете кто-нибудь настолько выживший из ума, чтобы связываться с этим старым чудаком? Так что это и не будет прощанием.
Она усмехнулась.
— Тогда не стоит воспринимать все это так серьезно, правда? — Их губы снова сомкнулись в поцелуе. Пушистые пряди волос щекотали его лицо. — Иди с богом, Руди, хотя аббатиса умерла бы на месте, услышь она, что я говорю это колдуну.
Не прерывая сладкого поцелуя, Руди пробормотал что-то в адрес аббатисы.
— ...что, возможно, пошло бы ей на пользу. — Он нежно стер со щеки любимой слезу. За все двадцать пять лет своей жизни он не помнил ни одного человека, мужчину или женщину, кого интересовало бы то, что он собирается делать. «Почему девушка из другого мира, королева, оказалась этим человеком?» — спрашивал он себя. Еще одна слеза скатилась по ее щеке, и он шепнул:
— Присматривай за Курносым, пока меня не будет. — Его отношение к маленькому Тиру, последнему Принцу из Дома Дейра, заставило ее невольно рассмеяться.
— Хорошо, — она улыбнулась дрожащими губами.
— Мы найдем Лохиро, вот увидишь, — ободряюще шепнул Руди. Он поцеловал ее в последний раз, повернулся и вышел. Голубоватый свет волшебного огня медленно рассеивался за ним.
С неутихающей болью в сердце он торопливо пробирался в лабиринте королевских покоев.
Она боялась за него. Он и ее маленький сынишка были последним и единственным, чем она дорожила в этой жизни. Она потеряла мужа, которого боготворила, Дарвет, королевой которого она была, и мир, в котором выросла. Но, несмотря на это, она никогда не сказала бы: «Не уходи».
«А тебе, эгоистичный идиот, — обругал он себя, — никогда и в голову не приходило остаться».
Она никогда не упрекала его за то, что желание стать колдуном в нем сильнее, чем любовь к ней, но он знал, что это правда. Прежде всего он был волшебником, и мысль об этом мучила его. Время его пребывания в этом мире ограничено, ему предоставили выбор, и, конечно, он предпочтет искать новые источники волшебной силы и знания, которые могут дать ему Ингольд и другие маги, чем оставаться с женщиной, которую искренне любит.
«Почему я должен был встретить их одновременно, — спрашивал он себя в отчаянии, — почему я должен выбирать?»
Она не осуждала его за выбор, что лишь обостряло ощущение вины.
И тем не менее выбор был сделан.
Он остановился у восточной лестницы, ведущей вниз, к первому уровню.
Тревога стала теперь ощутимей, коснувшись его, как еле слышимый звук, который издавало что-то ужасное и не имеющее названия, словно оно затаилось в темных закоулках лабиринтов Убежища. Его пронзала дрожь ужаса. Руди казалось, что грозная тишина растекается по разветвляющимся коридорам. Судорожно оглядываясь, он стал спускаться по ступеням. Где-то под ним, должно быть, открылась дверь. Он услышал слабые, как дуновение ладана, звуки пения, монотонные голоса монахов вытягивали какой-то гимн из ночной службы. Руди остановился на ступенях, вспомнив, что помещения для церкви находились как раз под королевскими покоями, а главное, что, согласно повелению аббатисы, колдуны были преданы анафеме.
Насколько он мог судить, о его любви к Альде не знал никто, кроме, быть может, его товарища по несчастью Джил. Он не думал, что это могло причинить Альде неприятности, ведь все-таки она оставалась королевой Дарвета и после того, как ее муж погиб среди пылающих развалин Дворца. Но Руди почти ничего не знал о законах и запретах Королевства и не хотел рисковать, чтобы узнать больше. А что касается ада, подумал он, то, может быть, силы различной природы не должны вмешиваться в дела друг друга, и раз уж я из другого измерения, то вряд ли когда-нибудь попаду туда.
Так это было или нет, проверять он не хотел. Положение его было не столь опасным, поскольку существовало еще несколько запасных лестниц. Некоторые из них были ровесниками самого Убежища, сооруженные, как и стены, из черного, массивного, похожего на обсидиан камня. Другие на скорую руку тысячу лет назад построили древние жители, которые просто пробивали дыры в полах коридоров там, где им было нужно, и укладывали примитивные ступени. То же самое происходило со стенами и комнатами Убежища: в одних местах строгие черные стены уходили во тьму, в других же царил импровизированный хаос. В коридорах ставили перегородки, новые пути проходили по другим комнатам, деревянные, каменные и кирпичные перекрытия изменили первоначальный план Убежища буквально тысячами различных помещений, форма которых менялась в зависимости от их назначения, и в результате по прошествии трех тысяч лет они могли бы оспорить мировое первенство у лабораторий Б.Ф.Скиннера.
Руди углубился в этот лабиринт.
— Я ничего не чувствую, — спокойно произнес Янус. Начальник караула из Гея сидел на краю койки возле очага в караульном помещении. Его лицо, словно высеченное из камня, обрамляли длинные локоны медно-рыжих волос. Он взглянул поверх очага на Ингольда. — Но я верю тебе. Если ты скажешь, что Дарки поблизости, и при этом будет ярко светить солнце, я все равно поверю тебе.
Среди других капитанов пронеслось движение и гул согласия. Ледяной Сокол, воин, похожий на чужестранца своими длинными, белыми, как у викингов, волосами, заметил:
— В самом запахе ночи есть что-то дьявольское.
Мелантрис, миниатюрная девушка с глазами феи, нервно оглянулась через плечо.
— Смердит нечисть, — прогремел Томек Тиркенсон, наместник из Геттлсанда, огромный кряжистый житель долин, чьи владения остались по ту сторону гор. — Вот так и скот ночью вдруг обращается в паническое бегство без всякой причины.
Ледяной Сокол холодно взглянул на Ингольда.
— Под силу им ворваться? — спросил он так, будто речь шла о результатах состязания, на которое он поставил незначительную сумму.
— Не знаю, — Ингольд подвинулся на своей скамье у очага и сложил на коленях руки, изуродованные ударами меча. — Но можете не сомневаться, что они попытаются. Янус, Томек, я предлагаю поставить охрану во всех коридорах, на всех уровнях, в каждом углу Убежища. Таким образом...
— Но у нас же не хватит людей! — запротестовала Мелантрис.
— У нас достаточно для караула, — согласился Янус. — Но если Силы Тьмы найдут вход, то, рассеянные по всему Убежищу, мы не сможем сражаться.
Ледяной Сокол повел светлой бровью в сторону колдуна.
— Мы будем сражаться?
— Если сможем, — ответил Ингольд. — Янус, ваши патрули можно пополнить добровольцами. Детей пошли на разведку. Они и так лазают повсюду, так дай им задание. Мы должны расставить караульных в коридорах хотя бы для того, чтобы знать, где прорвались Дарки. Вполне возможно, что они не смогут прорваться, — сурово продолжал он, — ведь в стены Убежища вложены самые сильные заклинания древней магии. Но если чары ослабели или Тьма стала сильнее за прошедшие годы, я не знаю, что может произойти. — Несмотря на спокойствие его глубокого, небрежного голоса, Джил подумала, что в неверном мерцающем свете очага он выглядит устало и зловеще. — Но я знаю, что если Дарки проникнут в Убежище, нам придется немедленно оставить его. Тогда мы погибли.
— Оставить Убежище! — воскликнул Янус.
— Придется, — согласился Ледяной Сокол, откидываясь к стене. Его тонкий, без придыхания голос звучал равнодушно, даже когда обсуждалась возможная потеря последнего Убежища, оставленного человечеству. — Все эти лесенки, мили пустых коридоров... Нам никогда не выбить их отсюда. — Командиры переглянулись, понимая справедливость его слов.
— Это еще не все, — вставила негромко Джил. Все посмотрели на нее, быстрое движение возникло в заполнявших комнату тенях. — А вентиляционная система? — продолжала она. — Ведь воздух должен поступать откуда-то. Все Убежище должно быть испещрено отверстиями, слишком маленькими, чтобы в них мог проникнуть человек. Но Дарки могут менять свой размер так же легко, как и форму. Им ничего не стоит проникнуть в отверстие, которое не больше крысиной норы, а ведь в Убежище уйма крыс. Все, что будет нужно, — это какому-то одному Дарку пролезть через вентиляционное отверстие, и мы никогда не сможем найти его.
— Проклятье, — прошипел Янус. — Почему Дарки напали именно в эту зиму, самую жестокую, какую только помнит человечество? Если мы оставим Убежище, те, кто не погибнет в первом же ночном бою, замерзнут прежде, чем смогут укрыться в каком-нибудь убежище. Горы похоронены под снегом.
— Крысы... — задумчиво произнес Тиркенсон. — Ингольд, как мы можем узнать, не проникла ли Тьма на верхний уровень? Убежище пустовало почти два тысячелетия.
— Мы бы знали об этом, — отозвался колдун. — Поверь мне, к этому времени мы бы уже знали.
— А их яйца? — продолжал Тиркенсон. — Как размножаются эти прислужники Тьмы? Как сказала Джил, одному из них достаточно проникнуть в тоннели для воздуха, откладывая по пути яйца, как лосось. Может быть, мы сидим сейчас на куче икры. — Хотя воины — люди неробкого десятка, волна ужаса прокатилась между собравшимися капитанами. Инструктор Гнифт содрогнулся и обменялся с Мелантрис быстрым встревоженным взглядом.
— По крайней мере на этот счет вы можете не беспокоиться, — сказал Ингольд. Избегая взглядов, он отряхнул соломинку с обтрепанного рукава своей мантии. — Глубоко под землей я видел место, где они откладывают яйца, уверяю вас, что они не размножаются в таких... гм... человеческих условиях, — он снова поднял голову, лицо его было спокойным. — Но в любом случае мы не можем позволить Тьме проникнуть сюда ни при каких обстоятельствах. Коридоры Должны охраняться.
— Мы можем взять церковное войско, — сказал Янус, — и личную стражу Алвира.
— У меня тоже есть свои люди, — добавил Тиркенсон. — Мы займем южную сторону Убежища.
— Хорошо, — Ингольд встал и, подняв голову, оглядел лица столпившихся в тесных казармах людей, разыскивая кого-то в неверном желтом свете. — Я сомневаюсь, что Дарки смогут проломить стену, но если это случится, мы должны это знать.
— А сможем ли мы это узнать? — Мелантрис расправила пояс, на котором висел ее меч, глядя на Ингольда холодными черными глазами. — Тьма может проглотить человека с душой, кровью и плотью в промежуток между ударами сердца в ярде от его товарищей прежде, чем он успеет хотя бы крикнуть.
— Стражника? — мягко спросил Ингольд.
Она взяла себя в руки.
— Конечно, нет.
— Тогда за дело, — он поднял свой посох. Его тень неясно вырисовывалась позади него, как отголосок той мглы, которая ожидала их за воротами Убежища. Он снова внимательно оглядел комнату, фигуры, смешавшиеся в беспорядке сборов и ухода. Возможно, это было лишь игрой света, но сейчас черты его всегда спокойного и непроницаемого лица казались глубже. Была ли тому причиной усталость, недоброе предчувствие или сильное раздражение, Джил не могла сказать.
Мужчины и женщины пристегивали оружие, накидывали плащи; голоса перекликались через темные, узкие двери бараков. Воздух стал тяжелее, словно ужас был осязаемым, как электричество. Если дотронуться до плаща Ингольда, подумала Джил, то от материи полетят искры. Янус задержался на мгновение возле Ингольда. Возвышаясь над ним, как башня, он наклонился и тихо спросил:
— Это что касается коридоров. А как насчет ворот?
— Да, — согласился Ингольд, — ворота. Я чувствую, что именно там они сосредоточат свои основные силы. Но, учитывая высоту потолка в Убежище, достаточно нанести один удар сверху, и вся наземная защита станет бесполезна.
— Я знаю, — сказал Янус. — И они будут вынуждены сражаться в тоннеле прямо у ворот, так?
— Возможно, — ответил волшебник. — Джил, у ворот мне понадобится твоя помощь, — он нахмурился и бросил быстрый ищущий взгляд на оставшихся стражников. Его яркие голубые глаза были прикрыты и, как у сокола, блестели в тени. — Но, — мрачно добавил он, — где же Руди?
В тот момент Руди задавал себе этот же вопрос. Он знал, что все еще находится где-то на втором уровне, но это все, в чем он мог быть уверен. Пропустив поворот на лестницу, которую он искал, он попытался вернуться назад параллельным коридором с безнадежными результатами. Самодельный переход, в который был переделан обширный зал, только привел в черную комнату, полную раскрошившихся кирпичей и засохшей слизи, похожую на ловушку, которая завела его по спирали в самый центр лабиринта, оказавшись стоком водопроводной системы Убежища. Проклиная тех, кто строил это Убежище, и тех, кто переделывал его, он пробирался по темному проходу, где журчала вода, в коридоры на другой стороне.
Он шел в темноте без света. Это была еще одна его способность, которую он обнаружил у себя так же, как способность вызывать огонь из замерзшего дерева или свет на конце своего посоха. Ингольд объяснил ему, что его волшебное зрение, как и другие таланты, дано ему от природы — семена таинственной магии, которые не могли принести плодов в теплом, ленивом мире Южной Калифорнии.
И по-прежнему он чувствовал это нарастающее напряжение, как вода, напирающая на слабеющую плотину, нависший ужас, который, казалось, наполнял темные лабиринты, сквозь которые он шел. Его шаги торопили биение сердца. В нем росло убеждение, что Дарки уже были здесь, сосредоточивая свои нечеловеческие желания на черных гладких стенах Убежища. Их сила была так велика, выше человеческого волшебства и даже человеческого понимания, что их присутствие могло ощущаться даже через десятифутовые стены, через любые преграды времени, камня и магии. Он должен найти Ингольда, должен найти выход из этого лабиринта.
Руди очутился в коротком коридоре и понял по некоторым признакам, что это была часть старого Убежища. Дуновение теплого воздуха подсказывало ему, что где-то рядом должна быть лестница, ведущая на первый уровень. Руди остановился, пытаясь определить, где он находится. Прямо перед ним неясно вырисовывался конец прохода, черный и гладкий, как будто вылитый из цельного листа темного стекла. Он понял с изумлением, что это должна быть задняя стена самого Убежища.
Фантастика, вздрогнув, подумал он. Я брожу по этому чертову лабиринту и после всех блужданий по кругу снова собираюсь спускаться вниз где-то в середине владений аббатисы.
Руди не пошел дальше. Короткая лесенка из нескольких ступенек отходила вправо и заканчивалась дверцей. Зеркально-гладкая чернота каменных ступенек и стен была такая же, как и все первоначальное убранство Убежища, но расположение самой дверцы привлекло его внимание. Она была полностью в тени, невидимая для любого света из коридора. Только волшебник, идущий, как Руди, без света, мог увидеть ее.
Заинтересованный, Руди двинулся вперед. Его чувство нависшей опасности и страха не стало меньше. Они нападут, и нападут скоро — это он чувствовал кожей. Но он знал, что, если только они переживут эту ночь, утром они с Ингольдом отправятся в далекий путь через сотни миль бесплодных земель и пустынь на поиски города Кво, скрытого где-то в Западном океане. Эта комната так хорошо замаскирована, и он не был уверен, что сможет найти ее, когда вернется.
Но, кроме всего прочего, его тянуло какое-то любопытство, бывшее главной чертой любого волшебника.
Дверь была заперта, железный замок так заржавел, будто его никогда не открывали. Но это было не хуже тех деталей машин, с которыми Руди справлялся в свое время. В круглой, не похожей на обычные прямоугольные помещения, комнате вдоль стен тянулась грубая скамья, под скамьей стояли деревянные ящики со всяким ржавым хламом.
Посреди комнаты стоял стол из какого-то черного гладкого камня, в середине его возвышался тяжелый кристалл, напоминающий небольшой экран. Но когда Руди облокотился на край стола и вызвал волшебное свечение, белое сияние слабо отразилось от кристалла, остававшегося туманным. Сначала ногтями, потом кончиком ножа Руди попытался приподнять кристалл, но старания его не увенчались успехом. И все же юного мага не покидала уверенность, что внутри кристалла что-то находилось. Призрачные проблески каких-то углов и поверхностей виднелись в этих замерзших глубинах. Случайному зеваке Руди мог показаться похожим на большую яркую кошку, царапающую зеркало.
«Ну его к черту, — подумал он с досадой, собираясь прервать это бесполезное занятие. — Недосуг забавляться с безделушками».
Какая-то сила удерживала его у стола. Тень его отчетливо выделялась на сером стекле в холодном ровном свете фосфорного шара. Подумав секунду, он притушил и рассеял свет, рассматривая мерцающий кристалл, по-прежнему недоступный и загадочный. Постепенно он дал волшебному свету погаснуть совсем и сел, разглядывая кристалл в темноте.
В комнате царила зловещая тишина. Руди остался вопреки здравому смыслу, потому что чувствовал магическую силу кристалла. Возможно, это и есть то, с чем ему придется столкнуться в Кво.
Руди снова принялся исследовать кристалл, не находя никакого зазора между стеклом и камнем.
Внезапно его осенило. Немного поколебавшись, Руди направил тонкий луч света в кристалл.
Белые, голубые и лавандовые отсветы развернулись вокруг него, как тройной хвост прекрасного павлина. Отскочив назад и защищая глаза от слепящего фонтана света, юноша уменьшил его, неуклюже распоряжаясь световыми чарами, как сын художника своими первыми цветными карандашами. Он нагнулся над кристаллом, излучающим слабый свет, пытаясь заглянуть внутрь, в мерцающее ложе разноцветных каменных крупинок на дне кристального цилиндра.
Игрушка? Путеводный огонь? Чарующий калейдоскоп?
Или магический инструмент-поводырь?
Глядя в сияющие глубины, он расслабился, полностью освободившись от напряжения и беспокойства. Тревожные раздумья о Дарках, Ингольде и Альде на какое-то время оставили его. Он хотел идти той же дорогой, что и эти мягко сияющие геммы, делая то же, что они.
Сначала видения смущали его. Он не мог постичь смысла этой череды бессвязных картин: струящийся песок, безрадостные скалистые горы без единой былинки, едва различимые в ночи бушующие моря бурых трав. Он скорее чувствовал, чем видел нечто темное и лишенное очертаний, покрытое облаками и занесенное глубоким снегом. Стенами служили огромные черные скалы, увенчанные искривленными соснами. За свинцовыми облаками виднелись изрезанные ущельями горные пики, остроконечные вершины и бесконечные мили ледников, где свирепствовали неистовые ветры, насвистывая леденящую мелодию смерти... «Перевал Сарда? — терялся в догадках Руди. — Завтрашняя дорога?» Образы стали ярче — неровные предгорья и за ними бесконечные бурые равнины с рыжевато-коричневыми травами, качающимися под порывами ветра. Черное небо, усеянное звездами. Бледная ниточка дороги, уходящая за пределы видимости, в безжалостную даль.
Один образ сменял другой, пока наконец, будто по велению влюбленного сердца, не появились мягкий отблеск свечей и вышитые звезды на переливающемся шелке стеганого одеяла. Оттенки аквамарина уступили место цвету речного тростника, словно от безмолвных слез его единственной, что лежала там в траурном ореоле своих шелковых волос.
«Я не должен, я не могу, я не оставлю ее, — подумал он с отчаянием. — Мы были вместе так недолго».
«А как же Кво?» — спросила его другая половина. Отказаться от встречи с Архимагом? Отступиться от магии? Предать Ингольда?
Руди закрыл глаза. Дрожь прошла по его телу, и он снова вспомнил о Дарках, об их нарастающей ярости, пронизывающей ночь, как электрический шторм. Я должен идти, подумал он, неожиданно почувствовав смертельный холод. Но он остался, парализованный неотвратимостью выбора между Минальдой и Ингольдом с Лохиро.
Он открыл глаза, и изображение в кристалле снова изменилось.
Юный маг увидел далекие звезды — столько звезд он никогда не мог себе представить — они заполняли светящееся небо, висевшее низко над лиловым морем. Их пронзительный свет коснулся завитков пены на серебристом изгибе берега. Под этим сияющим небом он решил создать очертания башни, возвышающейся среди рощицы на маленьком клочке земли, выступающем из океана. Но башня казалась странно призрачной, ускользая от глаз, возвращая их обратно к звездам. Он пытался взглянуть на землю, но чувствовал, что она тоже исчезает. Полуугадываемые очертания строений, теснившихся там, двойные узорчатые каменные колонны скрывались во тьме, появляясь на короткий миг и снова исчезая в тумане. Пытаясь сфокусироваться на земле, он обнаружил, что его глаза возвращаются к морю, песку, ночному небу, как бы мягко отказываясь от ответа на его вопрос.
Напротив темной массы холма и полуистертой башни он увидел звездный свет, блеснувший внезапно на металле, мелькнувший на мгновение и пропавший. Он взглянул снова, освобождая свою душу от борьбы и тревог. Металл блеснул снова, затем он уловил легкий вихрь песка на мысе, отпечатки ног над чертой прилива. Внезапный удар блеснувшей опаловыми брызгами волны смыл следы с песка. Человек, которому они принадлежали, медленно продолжал свой путь, и Руди увидел свет звезд на его ярко-золотых волосах цвета солнечных лучей.
Увиденное потрясло его, поскольку Руди был убежден, что Архимаг Лохиро — глубокий старец. Этому человеку с молодым, чисто выбритым лицом было около сорока. Только твердые линии его рта и морщины у глаз, переливавшихся голубыми бликами, выдавали суровый жизненный опыт. Его рука, опиравшаяся на крепкое дерево посоха, напомнила Руди руки Ингольда, иссеченные шрамами, очень ловкие и сильные. У посоха был металлический наконечник в форме серпа около пяти дюймов в поперечнике, внутренний край которого блестел, как лезвие бритвы. Он притягивал к себе звездный свет так же, как эти широкие голубые глаза, так же, как мерцающее стеклянное кружево ажурной пены, омывавшей берег и оседавшей на что-то, наполовину скрытое в песке.
Взглянув вниз, Руди увидел скелет. Старая кровь еще пятнала сырые кости, и отвратительные крабы ползали в пустых глазницах черепа. Архимаг обошел его. Край его темного плаща скользнул по скелету и смел песок позади волшебника, продолжавшего свой скорбный путь.
Весь в холодном поту, Руди отпрянул назад, ощутив неожиданный страх. Свет в кристалле померк, погрузив комнату в полный мрак, но оставив голубоватый отсвет в его сердце. И тогда он услышал звук, далекое, слабое гудение, дрожь, которая сотрясала в темноте все Убежище до древних костей ее основателей.
«Гром», — подумал Руди.
«Гром? Слышный через десятифутовые стены?»
Все внутри у него сжалось. Он поднялся и устремился к двери. Снова гул прошел по Убежищу, вызвав зловещий звон в металлическом хламе, сваленном в углах, и заставляя дрожать массивные стены.
Руди бросился бежать.
2
— Проклятье! — прошептал Ингольд, казавшийся совершенно белым в дикой пляске теней. Вдруг удар сокрушительной силы обрушился на ворота. Факелы нервно замерцали, будто само пламя затрепетало в ужасе перед яростью Дарков. В Убежище началась паника.
Обезумев от страха, люди с факелами суетились и метались по Убежищу, находясь во власти противоречивых слухов и не зная, чему верить. Беспомощные дети и немощные старики, в панике покинувшие свои каморки, когда начался гром, жались теперь друг к другу в центре свободного пространства, как вспугнутые птицы. Матери и отцы, вынужденные оставить свое беззащитное потомство в закрытых темных комнатах, сгрудились вокруг Януса и его воинов и молили о спасении. Янус, в тусклом мерцании факелов возвышавшийся над несчастными, до смерти напуганными людьми, своим глубоким и сильным голосом пытался рассеять эти напрасные страхи. Он набирал добровольцев в караулы и вообще делал все, что было в его силах в этом хаосе воплей и света.
«Недурная зарисовочка для Дантова Ада, — подумала Джил, — эта бархатная тьма и лихорадочно трепещущее пламя. Слава Богу, Убежище построено из прочного камня. Неплохо, если к утру этот ужас минует нас. Хотя Дарки постараются расправиться с нами раньше».
Но здесь был Ингольд, и Джил было невыносимо стыдно бояться чего-то под взглядом волшебника.
И она чувствовала только холодную отчужденность, хотя ее кровь стремительно пульсировала в жилах, а тело дрожало от страшного возбуждения. Отчужденность была не только эмоциональной, но и физической, ведь они с Ингольдом стояли на ступенях перед воротами, позади них гремела и сотрясалась сталь. Никто не смог бы подойти туда ближе них.
В зале стоял невероятный шум. Зловещий грохот не прекращался ни на минуту, смешиваясь с безумно-исступленными криками. Убежище теперь действительно напоминало кромешный ад. Мужчины и женщины дико метались туда и сюда, с целью или без цели, и качающиеся лампы и факелы в их руках напоминали неистовое буйство светлячков в летнюю ночь. Ворота содрогались от атак Дарков, и Джил всякий раз ощущала страшную силу вибрации.
Ингольд повернулся и тихо спросил:
— Бектис здесь?
Джил знала, что придворный маг — единственный, кроме Ингольда, волшебник в Убежище.
— Шутить изволите, — проворчала она, потому что единственной заботой Бектиса была забота о его собственном здоровье. Ингольд не улыбнулся, но вспыхнувшее в усталых глазах удовольствие неожиданно омолодило его. Оно исчезло так же быстро, как и появилось, и тень тревог и печали снова омрачила лицо волшебника.
— Значит, у меня нет иного выбора, — сказал он мягко. Голубовато-белое свечение на наконечнике посоха коснулось его лица, находившегося в тени. Джил почудилось в его лице странное выражение упрека самому себе, но она не была в этом уверена. — Джил, я не хотел просить тебя об этом. Опасность слишком велика, а тебе недоступны чары магии и колдовства.
— Ну и что, — тихо возразила Джил.
— Да, — Ингольд внимательно посмотрел на нее, и непонятное выражение, которое она не могла определить, появилось на его лице. — Для тебя это не имеет никакого значения, — он взял ее за руки и вложил в них свой посох. Наконечник по-прежнему излучал слабый белый свет, но она не чувствовала никакой силы или вибрации в самом посохе. Это было просто дерево, гладко отполированное за десятилетия пользования, а сейчас — теплое от его рук. — Свечение может исчезнуть, если Дарки отнимут большую часть моей силы, — предупредил он ее. — Но ты не должна оставлять меня.
— Ни за что, — заверила его Джил, задетая за живое его просьбой и тем, что он как бы усомнился в ней.
Ингольд улыбнулся ее уверенному тону.
— Увы, но может статься, что мы погибнем, — продолжал он. — Если внешние ворота поддадутся, внутренние будут смяты, как тонкая жесть. Ледяной Сокол! — позвал он, и стройный молодой капитан, стоявший среди воинов Януса, подбежал к ним.
Это и увидел Руди, спрыгивая с последних ступенек непрочной самодельной лестницы, ведущей со второго уровня. Они были похожи на разведчиков в тылу врага, их лица освещал бледный свет посоха. Шум за воротами удвоился, отдельные удары слились в одну продолжительную атаку; разрывающий уши, как канонада, рев заставил ворота снова вибрировать, и у Руди от ужаса перехватило дыхание.
Кто-то рядом с ним взвизгнул. Ледяной Сокол бросился к внутренним воротам и принялся вращать засовы. От мысли о неистовой ярости, заполнявшей ночь снаружи, у Руди стыла в жилах кровь, но он не находил в себе сил подойти ближе. Ворота медленно открылись на своих бесшумных петлях; рев атаки, бьющей по наружным воротам, перекатился через десятифутовый проход, как волна воющего гула. Через черное пространство ворвалась беспощадная масса тьмы и чудовищного ужаса.
В белом круге волшебного света Ингольд и Джил стояли, словно двое влюбленных. Колдун и воин; их иссеченные, покрытые синяками и шрамами руки соединились на дереве посоха. У Руди дрогнуло сердце, когда он увидел, что Ингольд медленно повернулся и ускорил шаги. Джил следовала за ним с сияющим посохом, высоко поднятым, как факел, в ее руке.
Она не сможет сделать этого, подумал Руди в отчаянии, пробираясь вперед между скованными ужасом людьми. Она лишена волшебной силы. Если Дарки одолеют Ингольда, она обречена на верную гибель.
Но он не смог подойти к ним, беспомощно остановившись на краю темноты.
На черноте перехода резко выделялись старик в истертой и грязной коричневой мантии и девушка в черном с белой эмблемой на плече и мерцающим светом, поднятым над головой. Оглушительный рев Дарков окружал их в темноте незащищенного пространства, но ни Джил, ни Ингольд не оглядывались. Взгляд Ингольда был устремлен на ворота, а Джил, необъяснимо спокойная в самом центре этого неземного рева, смотрела ему в спину.
«Она сошла с ума, — подумал Руди в ужасе, — нет, нет, нет...»
Ингольд достиг конца узкого прохода. В неровном слабом свете волшебного огня Руди увидел, что он протянул руки, касаясь дрожащей стали наружных ворот. Только несколько дюймов металла отделяли его от диких, жаждущих крови чудовищ, сотрясавших ночь, отделяли всех в Убежище от мгновенной и беспощадной смерти. Волшебный свет замелькал, потухая...
И, словно огонь, исходящий из кончиков пальцев Ингольда, Руди увидел древние заклинания, зачаровывающие ворота. Сначала это было лишь слабое отражение, скользившее по поверхности стали, как косяк рыбы по поверхности воды, видимое только его колдовскому зрению. Но под прикосновениями Ингольда они становились ярче, сплетаясь в сияющую паутину, закрывавшую ворота сверху донизу и стены рядом с ними. Непостижимая в своей сложности, она сплеталась все крепче и крепче по мере того, как новые серебряные ниточки появлялись под его пальцами. Их свет обрисовывал фигуру старика в серебристом одеянии и омывал его иссеченные ладони дрожащим рыжеватым пламенем. Потрясенный этой красотой, Руди забыл об опасности, грозившей им, о безжалостных Дарках за воротами. Он смотрел, как руки Ингольда двигались по поверхности этого фосфоресцирующего созвездия, призывая и сплетая имена древних магов, вплетая и свое имя в эту решетку огня.
Невероятно, но среди дикого грома и рева Руди услышал мягкий и вкрадчивый бархатный голос мага, произносящий слова древних заклинаний защиты и охраны, окутывая их силой ворота. И снова, как на дороге из Карста, Руди почувствовал таинственную силу, окружавшую этого неприметного маленького человека.
— Какого черта там делает этот старый дурень?
Эти слова были выкрикнуты в футе от его уха, но он с трудом разобрал их в непрерывном грохоте. На мгновение он увидел Ингольда, как видели того простые люди. Обыкновенный старик в грязной коричневой одежде одиноко стоял в темноте и выводил пальцами воображаемые узоры на воротах. Затем Руди обернулся и взглянул на Алвира, лицо которого потемнело и исказилось от гнева.
— Он укрепляет ворота! — крикнул Руди в ответ.
Канцлер прошел мимо него, направляясь прямо к воротам.
— Он погубит нас всех! — Алвир шел сквозь рев и темноту, будто навстречу слепящему, бьющему в лицо дождю, и ухватился за край ворот, собираясь закрыть их. Тяжелая сталь поддалась легко, заскользила, пока другая рука не остановила ее. Ледяной Сокол холодно и надменно смотрел в сверкающие голубые глаза канцлера.
Руди не слышал, что происходило между ними. Крик Алвира затерялся в яростном рычанье, исходящем из-за ворот, а Ледяной Сокол не снизошел до ответа. В оглушительном шуме искажался и пропадал любой звук. При бледном радужном свете посоха в руках Джил сцена перед воротами носила отпечаток нереальности ночного кошмара, что подчеркивалось грязно-красным сверканием факелов. Два человека в черном испепеляли друг друга взглядами, один был черен, словно ворон, другой — бледен, как снег.
Джил даже не повернула головы в их сторону, хотя Руди видел, что она знает, в чем дело. Свет посоха, который она держала, медленно угасал.
Вглядываясь в темноту позади Алвира и Ледяного Сокола, Руди с ужасом увидел, что свет заклинаний почти угас. Ингольд стоял в одиночестве посреди жуткого воя: единственные метки, видные на дрожащей стали, были следы его собственных чар. Руди видел, что он по-прежнему двигается в темноте, но светящиеся следы поглощались неистощимой яростью Дарков. Сквозь ужасающий гром ударов по воротам Руди расслышал вопль Алвира:
— Закрой ворота! Я приказываю тебе запереть их!
Ледяной Сокол стоял, буравя его холодными, бесцветными глазами. Проход позади них погрузился в полную тьму.
Канцлер крикнул еще что-то своим громовым голосом, и его рука потянулась к рукоятке меча. Сталь, вынутая из ножен, блеснула в красноватом свете факелов...
...и слабый шипящий свист пронесся над ними, чистый и слышный, как музыкальная нота.
Неожиданно зал окутала неизъяснимая тишина, от которой зазвенело в ушах. В таком обширном помещении она сначала не нарушалась даже дыханием нескольких сотен людей, нашедших спасение в Убежище. Тишина была такая, что Руди явственно слышал легкие шаги Ингольда.
Волшебник отошел от темных ворот, и Джил следовала за ним. Он взялся за край ворот, в который вцепился Алвир, и легонько толкнул их. Негромкий звук отозвался во всех углах онемевшего зала.
— Теперь воротам не страшны Дарки, — как и стук ворот, прерывистый голос Ингольда был тихим, но его услышали в самых дальних концах. — Возможно, этой ночью они предпримут еще одну попытку, но главная опасность миновала.
— Ты старый идиот! — Слова Алвира звучали резко, словно удары кнута. — Открыть внутренние ворота! Мы могли погибнуть.
— Они никогда не устояли бы, если бы Дарки прорвали заклинания внешних ворот, — спокойно ответил колдун. Он побледнел, волосы потускнели от пота, но только Джил видела дрожь его рук. Она вернула посох и стояла рядом со своим другом.
Алвир заговорил еще жестче:
— По какому праву ты присвоил себе исключительные полномочия? Ты единственный колдун в Убежище и считаешь оправданным все, что ты делаешь?
Ингольд поднял тяжелые веки и встретил злобный взгляд Алвира.
— Не единственный, — ответил он спокойно. — Спросите вашего придворного мага Бектиса.
Алвир огляделся вокруг.
— Бектис!
Этот звук был подхвачен, как палка, которую хватает пес, чтобы принести хозяину. Придворный маг с завидным достоинством выбрался из толпы, собравшейся у западных ворот, и вышел вперед. В дрожащем свете факелов выделялась богатая вышивка его бархатных рукавов.
— Были бы разрушены ворота или нет, — начал он разглагольствовать, поглаживая свою длинную, до самого пояса бороду выхоленными пальцами, — тебе следовало спросить совета у других, прежде чем принимать решение. — Он смерил Ингольда высокомерным взглядом. Руди видел его высокий, облысевший лоб, покрытый потом.
— Конечно, было бы лучше, — неожиданно раздался другой голос, негромкий, сухой и такой тонкий, — если бы и ты был здесь.
Бектис повернулся, словно побитая собака. Джованнин Нармелион, аббатиса Гея, направлялась к ним во главе небольшой группы Красных Монахов, бритоголовых воинов церкви. Лицо аббатисы над кроваво-красной мантией было очень тонким и костлявым, словно скелет с живыми углями, горящими в глазницах. Только полные губы выдавали ее пол. Резкий голос перекрыл негодующий ответ придворного мага:
— Хвалю твою храбрость, Ингольд Инглорион. Но сказано, что Дьявол защищает лишь себя.
Ингольд учтиво поклонился.
— Так же, как и Господь, мадам, — отозвался он. — Вы знаете лучше меня, в чьих руках судьба всех людей в Убежище.
Он посмотрел на нее, ожидая возражения, и встретил холодный, фанатичный взгляд ее глаз. Джованнин отвернулась первой.
— Он был не единственный, кто отличился, дорогая аббатиса, — добавил Алвир со сдержанной яростью.
— Конечно, — парировала Джованнин. — Многие покинули свои посты. Они остались охранять свои продукты, опасаясь грабежа.
Брови канцлера поднялись, затем опустились, скрывая глаза такого же небесно-голубого цвета, как у его сестры Минальды, но жесткие и холодные, как сапфиры, которые он носил на шее.
— Грабежа?
— Или инвентаризации, — мягко продолжала аббатиса, — чтобы получить на будущее, — рот Алвира опасно потвердел, — рекомендацию. Вы думаете, что во время атаки Дарков вера защитит всех, — отрезала она. — Чтобы оставаться независимыми, мы не должны быть обязаны хлебом насущным никакой мирской власти.
— Как правитель Убежища, я имею право контролировать...
— Правитель Убежища! — презрительно отозвалась Джованнин. — Брат регента настоящего короля, и не больше. Человек, который якшается с колдунами, который хочет разыскать Архимага, левую руку Сатаны, здесь, среди нас. Если ты думаешь, что Господь благословит твои труды...
— Пути Господни неисповедимы, — прорычал Алвир. — Для того, чтобы нападение на гнезда Дарков увенчалось успехом, нам нужна помощь войска империи Алкетча с юга и колдунов с запада.
Подобно кремню, его слова высекли искры из ее стальных глаз.
— Господь не нуждается ни в орудиях Сатаны, — отрезала она, — ни в тех, кто марает руки этими орудиями.
— Сейчас такое время, что правитель может выбирать любые средства.
— Никакие обстоятельства не смогут оправдать склонение на сторону преданных анафеме.
Джил осторожно взяла Ингольда под руку, и они направились к затемненной громаде Убежища. Старый волшебник с трудом передвигался, тяжело опираясь на свой посох. Столпившиеся вокруг, чтобы услышать спор колдуна и канцлера, отпрянули от него, ворча и сотворяя знамение против дьявола. Руди догнал их и пошел рядом. Он кивнул в ту сторону, где аббатиса и канцлер продолжали свою бесполезную перепалку, и покачал головой.
— Я не верю этому.
— Ой, пойдем, Руди, — мягко сказал Ингольд. — У них нет доказательств, что я занимался еще чем-то, кроме того, что подверг все Убежище опасности, открыв внутренние ворота, — он оглянулся по сторонам, запавшие глаза потеплели.
— Но я видел древние заклинания! — воскликнул Руди. — Они исчезли, черт побери!
— Правда? — Джил взглянула на него с любопытством. — Ты знаешь, я не видела вообще ничего. Там был сплошной мрак.
Расстроенный, Руди обернулся за поддержкой к Ингольду.
— Конечно, они были, — сказал волшебник. — Но ты единственный человек в Убежище, способный их увидеть, — ты и Бектис.
— Тем хуже то, что сказал Бектис, — добавила Джил.
«Крошка Джил чертовски устала, — подумал Руди. — Хотя чему тут удивляться? Преодолев дорогу из Карста и сражаясь вместе со стражей, Джил стала похожа на отощавшую от голода уличную кошку». Он знал ее только как нетерпеливую, образованную студентку в Калифорнии или теперь как воина Убежища. Но когда он увидел ее позади Ингольда лицом к лицу с темными силами ночи, он почувствовал глубокое почтение, которое было сродни страху.
— Вот почему мы, колдуны, имеем репутацию взбалмошных и непредсказуемых чудаков, — продолжал Ингольд своим мягким, вкрадчивым голосом. — Мы делаем вещи, которых люди не понимают, потому что мы видим все по-другому и поступаем так, как считаем нужным. Обыкновенные смертные не понимают нас и невольно не доверяют нам или, реже, доверяют слепо. Ничего удивительного, что у волшебников так мало друзей, и эти немногие большей частью тоже волшебники, — они пересекли мостик, отблески света фонарей скользили по гладкой черноте под ними. — Ни для кого не секрет, что с друзьями магов часто случаются несчастья.
Толпа постепенно рассеивалась, люди расходились, возвращаясь в темные лабиринты Убежища. Из дверей нижних уровней была слышна перекличка патрулей. Алвир и Джованнин, окруженные каждый своей свитой, возвращались в Убежище, их ядовитые упреки и колкости еще слышались, хотя расстояние и эхо приглушали слова. У ворот расположились воины, обнаженные мечи жутко поблескивали в кровавом свете факелов. Ужасы грома и глухой тишины больше не терзали Убежище. Руди подумал, скоро ли наступит рассвет.
— Я не могу представить, что будет, если вы приведете сюда Лохиро и весь Совет магов, — продолжала Джил, когда они вошли в темноту бараков. — Алвир намерен низвергнуть Джованнин с помощью колдунов и Алкетча.
— Не сомневаюсь, что это ему удастся, — спокойно сказал Ингольд. — Но Алкетч — теократ, он будет счастлив, если власть не достанется драгоценным союзникам, и предложит ее Церкви. Ему не обойтись без Лохиро, если он дерзнет разгромить гнезда Дарков и потом еще править Королевством.
— Ингольд, — решился наконец Руди, — кажется, я видел Архимага.
Внимание старого колдуна сфокусировалось, как луч лазера.
— Где? Когда? Как?
— Здесь, в Убежище. В волшебном кристалле или что там это было. Я... я заблудился. — При этих словах колдун насмешливо поднял бровь, но ничего не сказал. Руди смущенно описал комнату, стол, кристалл и все, что он видел.
Ингольд слушал внимательно и, когда Руди закончил, спросил его:
— Где эта комната?
— Я не знаю, — беспомощно развел руками Руди, — где-то на втором уровне, это все, что мне известно.
Ингольд призадумался. Это продолжалось так долго, что Джил заинтересовалась, какие мысли приходят ему в голову. Наконец он вздохнул.
— Это Лохиро, — сказал он. — Я видел, как он шел так по берегу в Кво. Но ту вещь, о которой ты говорил, я никогда не видел.
Они остановились перед дверями бараков. Ингольд оглянулся в темноту Убежища. Мелькающие огоньки беспрерывно двигались, переносимые невидимыми людьми, как привидения в мертвом храме. Он снова повернулся к ним.
— Я думал о том, как связаться с Лохиро еще месяц назад, когда пал Гей.
— Вы можете отложить ваш поход? — спросила Джил. — Эту комнату можно отыскать за пару дней.
Волшебник заколебался, раздумывая. Наконец он покачал головой.
— За два дня с ледников спустятся бури и занесут дорогу, — он вздохнул. — Если мы отправимся завтра, то когда это начнется, мы уже будем в предгорьях. Иначе мы задержимся здесь на долгие недели.
— А вдруг это будет стоить того? — она оглянулась, как будто видела мир сквозь лишенные окон стены Убежища. — Если вы свяжитесь с ним, он завтра же пойдет вам навстречу, и вы сократите путь наполовину.
— Может быть, — спокойно ответил колдун. — Если мы попадем в эту комнату снова. И если кристалл — действительно средство связи, а не просто наблюдения. И если все, что видел Руди, не было эхом давно прошедших событий или призраками, которые окружают Кво. Мы не можем безраздельно верить предсказаниям кристалла. Помнишь гнездо Дарков в долине на севере, Джил? Огонь и кристалл до сих пор показывают, что оно закрыто, когда мы с тобой были там и видели, что оно открыто уже много лет. И, помимо всего прочего, — продолжал он, — нам, может быть, все же придется отправиться в путь, когда глубокая зима уже спустится в долины. Но я прошу тебя, Джил...
Их глаза встретились, и неожиданно он усмехнулся жалко, как школьник:
— Всю ночь прошу тебя то об одном, то о другом.
Она усмехнулась в ответ:
— Когда-нибудь и я попрошу тебя о чем-нибудь.
Прежнее проказливое выражение появилось в его усталых глазах.
— Помоги мне, Боже, — он улыбнулся. — Если у тебя будет время после воинских обязанностей, поищи эту комнату. Лохиро будет любопытно посмотреть на нее.
— Я постараюсь, — пообещала Джил.
— Да, но ей же понадобится уйма времени, чтобы найти это место, — возразил Руди. — Если учесть, что она лишена колдовских способностей...
Ингольд и Джил обменялись взглядом, быстрым сверканием глаз в свете посоха, стоявшего между ними. Затем Ингольд улыбнулся.
— Это не помеха.
С минуту помолчав, колдун внезапно повернулся и вышел из барака.
Джил вздохнула и посмотрела назад, в мерцающие блики тьмы и света в Убежище. Только сейчас Руди заметил вокруг ее глаз новые ясно видимые линии, которых не могло быть у неловкой и застенчивой студентки в красном «фольксвагене». Долгая тягучая ночь клонилась к рассвету. Если Дарки и выжидали подходящего момента, то они хранили полное молчание.
Он устало подумал о тяготах предстоящего похода и уже собрался пойти в бараки присмотреть за сборами, когда другая мысль пришла ему в голову, и Руди внезапно остановился.
— Послушай, Джил!
Она отвлеклась от своих мыслей, окинув Руди проницательным взглядом школьной учительницы.
— Что бы ты подумала о человеке, который покидает возлюбленную ради непреодолимого желания узнать незнаемое.
Джил помолчала минуту в раздумье.
— Не знаю, — ответила она наконец. — Может быть, потому, что я не очень хорошо понимаю, что такое любовь. Для меня любовь сродни глубокому религиозному убеждению. Для меня это непостижимо. Мои родители — моя мама — хотели того же для меня, и не могли понять, что я желала лишь одного — заниматься наукой. Для них непостижимо, что стотысячедолларовому дому я предпочла бы маленькую контору в историческом отделении Академии. А ведь мама уверяла не раз, что любит меня. Снова, и снова, и снова. Так что я неважный судья, когда речь заходит о любви, Руди. Но что касается того, чтобы оставить кого-то и пойти за тем, чего желаешь больше жизни... Надолго ли ты оставляешь их? Нужно ли им, чтобы ты остался? Все зависит от ситуации. Все в этом мире относительно.
«Как это мучительно, — подумал Руди, — если у тебя мало времени и есть выбор: провести его с тем, кого очень любишь, или расстаться с ним из-за того, что ты очень хочешь».
Джил откинула спутанные волосы за спину.
— Почему ты думаешь, что у тебя есть выбор?
Руди встрепенулся:
— Что?
Ее голос был таким же холодным и спокойным, как ее глаза.
— Только волшебник может отыскать Кво, Руди. Ингольд направил Дарков по своему следу бог знает зачем. Ему нужен верный помощник, тоже волшебник. Если ты добровольно не пойдешь искать Архимага, тебя позовут.
Последовало долгое молчание, пока Руди переваривал сказанное. Любовь и страх одиночества в изгнании боролись в нем с ярким воспоминанием о первом мгновении, когда он узнал о своем даре, мгновении, когда он вызвал огонь из темноты. Стремление и к любви, и к волшебной власти, казалось, сейчас переполнит его, как приливная волна, мучительными воспоминаниями: Ингольд, стоящий в сияющем ореоле древних заклинаний, бездонные глаза Минальды, устремленные на него, жемчужные брызги волн, омывающих полуистлевший на песке скелет.
В конце концов все это ничего не значило. Он пойдет, потому что он должен идти.
— У тебя великий дар расставлять все по своим местам, — пробормотал он устало.
Джил пожала плечами.
— Книги, — пояснила она. — Это сушит мозги. Иди поспи, дружок. Утром тебе предстоит нелегкое испытание.
Три часа спустя в сером свете зари на ступенях Убежища собралась тесная компания. Дрожа от холода в туманном снежном свете, Руди подумал, что в некоторых случаях лучше не спать совсем, чем немножко. Насколько он знал, Ингольд, который стоял рядом, не ложился вообще. Всякий раз пробуждаясь от тревожного сна, он видел старого волшебника, сидящего у огня. Дьявольский дымок пахнущего гнилью отвара клубился над его головой, и он вглядывался в желтоватый обломок кристалла, а Джил и Ледяной Сокол, как всегда, ловко, молча укладывали провизию для долгого пути.
Долина Ренвет была окружена снегами после трехдневного шторма, а белесое море разбивалось о черные скалы. На западе слабый след дороги взбирался на темный перевал Сарда, почти скрытый клубящимся серым облаком; на востоке вились, проходя через то, что еще недавно было залитыми солнцем лугами с высокой травой и островками лесов, пути, ведущие из Долины через сломанный мост и вниз через залитые тьмой низины к реке Эрроу. На севере поднималась земля, миля за милей поросшая лесом, как фьорд, между высокими скалами, и огромная масса Снежных Гор, где на полосе строевого леса замерзшие луга встречались с белыми снегами, и где начинались ледники.
Вокруг Убежища почти не было снега. Яростная атака Дарков разметала хлопья снега, перемешанные с комьями грязи, и они лежали, разбросанные, словно лава замерзшего вулкана, в сотнях футов от стен.
Сами стены были незаметны, а черные ворота, звучавшие, как гонг, под напором неистовой силы, — неподвижны. Внизу в Долине бесновались ветры. Руди основательно продрог в своем промокшем плаще и подозревал, что ему уже никогда не удастся отогреться. Позади него Ледяной Сокол говорил Ингольду:
— Надеюсь, ты не забыл взять лопаты? Не собираешься же ты превратиться в орла и парить над тропой! Зима все-таки нагрянула, и говорят, что Геттлсанд погребен под снегом по другую сторону гор.
Даже будучи новичком в искусстве магии, Руди знал, что лишь немногие колдуны рискнули бы превратиться в животных, да и то при крайней необходимости. Но для непосвященных магия была лишь магией, и со стороны искусство перевоплощения напоминало примитивное надувательство. В то же время Руди страстно желал бы вызвать движение снега.
Ледяной Сокол продолжал тем же легким уверенным тоном:
— Мое путешествие могло бы доставить гораздо больше удовольствия, будь у меня конь, но его украли.
— Твое путешествие? — удивилась Джил. Излом ее бесцветных бровей взлетел вверх.
— Разве ты не слышала, что меня посылают в Алкетч с письмами лорда Алвира к императору. Он просит помочь войсками.
Слегка коснувшись плеча Джил, Ингольд примирительно сказал:
— Это разумный выбор. Алвир выбрал посланца, у которого больше шансов выжить.
«...И который убедил его не закрывать от тебя двери этой ночью», — мысленно добавил Руди. Но, как и Джил, промолчал.
Невозмутимый Ингольд, порывшись в складках одежды, извлек маленький деревянный амулет и протянул его бледному капитану:
— Возьми. Эта вещица сослужит тебе добрую службу.
Ледяной Сокол взял его и повертел в своих чутких пальцах. Амулет, потемневший от старости, напоминал Руди какое-то живое существо, не то человека, не то животное.
— От него веет Рунами Вейла, недоступными нашему пониманию. Это не сделает тебя невидимым, но поможет в пути.
Ледяной Сокол поклонился в знак благодарности. А Ингольд натянул свои голубые поношенные перчатки и обвил вокруг шеи длинный серый шарф, концы которого затрепетали на холодном ветру.
Из-за угла Убежища показались весело смеющиеся дети — сироты пастухов. Они остались присматривать за скотом. Малыши носились с диким хохотом, бросаясь снежками, будто им и не пришлось прошлой ночью играть в прятки со смертью. Двое вели осла — невзрачное костлявое животное с клеймом в виде креста, символа земной веры, на бедре. Интересно, как Ингольду удалось заполучить осла — ведь церковь владела почти всем скотом. Руди предположил, что Джованнин изгнала из него злых духов и благословила беднягу.