Кевин Андерсон
Он машинально поправил пластиковую карточку на лабораторном халате: неудачная фотография пятилетней давности, даже хуже, чем на водительском удостоверении. В отделе кадров не любят менять фотографии. Впрочем, как правило, на документах почти все не похожи на себя. Во всяком случае, за пятьдесят лет, с тех пор, когда он, будучи еще младшим техником, начал работать над Манхэттенским проектом [1] , удачных снимков у него не было. За полвека, а особенно за последние несколько лет, черты лица стали жестче, светло-русые волосы — там, где они остались, — приобрели нездоровый, желтоватый оттенок. Только глаза не менялись: живые и проницательные, они словно пытались проникнуть в потайные уголки вселенной.
На карточке значилось только имя — Эмил Грэгори. В отличие от младших коллег он не настаивал на перечислении степеней и званий: доктор Эмил Грэгори, или Эмил Грэгори, доктор физических наук, или Эмил Грэгори, руководитель проекта. После полувека работы в Нью-Мексико и Калифорнии, вдали от столичной суеты, такие мелочи его не волновали. Пусть это беспокоит тех, кто только начинает свой путь, а доктор Грэгори уже на самой верхней ступени лестницы, поэтому одного имени вполне достаточно.
Он работал над секретными проектами, так что рассчитывать на громкую славу не приходилось. Но место в истории он уже заработал, независимо от того, знают его или нет.
Вот его бывшая ассистентка и любимая ученица Мириел Брэмен знала, над чем он трудится, но предала его. Может, она сейчас стоит под окнами, размахивая плакатом и скандируя лозунги. Во всяком случае, наверняка именно Мириел организовала демонстрацию противников использования ядерной энергии: у нее всегда был недюжинный организаторский талант.
Подъехало еще три машины службы охраны, и демонстранты столпились у ворот, преградив дорогу транспорту. Хлопнув дверями, охранники в униформе вышли из машин и, расправив плечи, приняли угрожающий вид. Переходить к решительным мерам они не имели права: демонстранты держались в рамках закона. На заднем сиденье одной из машин зарычала немецкая овчарка. Хотя собака была натаскана на обнаружение наркотиков и взрывчатых веществ, а не на захват преступников, и сидела за окном с предохранительной сеткой, демонстранты занервничали.
Доктор Грэгори повернулся к окну спиной и, с трудом переставляя ноги, пошел к компьютерам (за семьдесят два года его тело полностью выработало свой ресурс, любил шутить он). А демонстранты и охранники пусть себе резвятся хоть до ночи. Чтобы шум с улицы не мешал сосредоточиться, он включил радио, хотя беспокоиться не стоило: на данном этапе проекта почти всю работу делали суперкомпьютеры.
Приемник, стоявший на полке среди книг и папок, ловил только одну станцию: толстые бетонные стены глушили все, не помогала даже хитроумная антенна собственной конструкции. Слава Богу, крутили в основном старые песни, навевавшие воспоминания о лучших временах. Сейчас Саймон и Гарфункель пели «Миссис Робинсон», а доктор Грэгори им подпевал.
Цветные мониторы четырех терминалов, подключенных к суперкомпьютеру, высвечивали ход его мысли. В доли секунды послушные его воле машины проворачивали в своем электронном мозгу бесчисленные виртуальные эксперименты и миллиарды итераций.
Доктор Грэгори всегда работал в халате — без него он не чувствовал себя ученым. Если бы он сидел в уличной одежде и стучал целый день по клавиатуре, чем бы Эмил Грэгори отличался от рядового бухгалтера? А ведь он видный конструктор ядерного оружия в крупнейшей научно-исследовательской лаборатории страны.
В другом здании на территории центра мощные суперкомпьютеры Крэи-III переваривали данные для комплексного моделирования предстоящего ядерного испытания. Они изучали сложные ядерные гидродинамические модели — имитации ядерных взрывов — принципиально новой концепции боеголовки, над которой доктор Грэгори работал последние четыре года — «Брайт Энвил» [2].
Денег на проект постоянно не хватало, политические переговоры о ядерных испытаниях то начинались, то вдруг откладывались, так что единственным способом изучить некоторые побочные эффекты и проанализировать фронт ударной волны и площадь распространения радиоактивных осадков стал путь компьютерного моделирования. Наземные ядерные взрывы запретили еще в 1963 году… но доктор Грэгори и руководители центра надеялись, что при благоприятном стечении обстоятельств им удастся завершить проект «Брайт Энвил».
Судя по всему, Министерство энергетики не прочь взять обеспечение благоприятных обстоятельств на себя.
Грэгори перешел к следующему монитору, пристально вглядываясь в хитросплетение кривых давления и температуры на наносекундной шкале. Он уже видел, что за славный вырисовывается взрывчик.
Стол доктора Грэгори был завален отчетами, докладными записками и ворохом распечаток лазерного принтера, которым пользовался не только он, но и его младшие коллеги по проекту, занимавшие кабинеты на этом же этаже. Его заместитель Бэр [3] Доули приносил метеосводки и спутниковые фотографии и помечал интересные места красным маркером. На последней фотографии он жирно выделил значительную область пониженного давления над центральной частью Тихого океана, похожую на шапку убегающего из кастрюли молока.
«Назревает циклон!!! — нацарапал он на записке, приклеенной к фото, не пожалев на радостях восклицательных знаков. — Пожалуй, как раз то, что нам надо!»
Доктор Грэгори разделял его мнение, но сначала нужно завершить последний цикл моделирования. Хотя механизм боеголовки, кроме ядерной начинки, был уже собран, Грэгори предпочитал перестраховаться. Когда речь идет о такой мощи, да еще сосредоточенной в руках одного человека, нужно быть предельно осторожным.
Он насвистывал «Джорджи герл», а компьютеры моделировали ударную волну массового поражения.
С улицы донесся протяжный гудок автомобиля: то ли водитель хотел поддержать акцию, то ли у него сдали нервы. Доктор Грэгори решил работать допоздна, так что когда он пойдет к своей машине, демонстранты — усталые и донельзя довольные собой — наверняка уберутся восвояси.
Домой он не спешил: теперь в его жизни самым главным был проект боеголовки. Конечно, он мог посидеть за компьютером и дома. Но там, среди старых фотографий испытаний водородной бомбы, снятых в пятидесятые на островах и полигоне в Неваде, слишком тихо и одиноко. В лаборатории компьютеры лучше, так что он останется здесь до упора. А если проголодается, в холодильнике в холле припасен бутерброд (правда, последнее время аппетит у него никудышный).
Раньше Мириел Брэмен тоже частенько засиживалась с ним на работе. Она подавала большие надежды как физик и благоговела перед своим учителем. Бесспорно талантливая, с редкой интуицией, увлеченная делом и честолюбивая — работать с ней было одно удовольствие. Жаль только, из-за обостренного чувства ответственности ее постоянно терзали сомнения.
Именно Мириел Брэмен возглавила группу активистов движения «Нет ядерному безумию!», возникшую в студенческом городке университета Беркли. Она бросила работу в ядерном центре якобы из-за каких-то непонятных ей аспектов принципа действия новой боеголовки. И теперь Мириел со свойственным ей энтузиазмом боролась с тем, что раньше составляло смысл ее жизни (так некоторые бывшие курильщики из числа конгрессменов протаскивают законопроекты против табакокурения).
Он представил себе Мириел по ту сторону забора. Наверное, трясет плакатом, провоцирует охранников, ломит напролом, отстаивая свою точку зрения.
Доктор Грэгори не стал убеждаться в собственной правоте, а остался у компьютера. Он не держал зла на Мириел, нет, просто он в ней… разочаровался. Интересно, как могло получиться, что он так в ней ошибался.
Хорошо, что ему повезло с Доули. Правда, тому не хватает такта и терпения — настоящий танк, — зато на редкость предан делу. Да и с головой у него полный порядок.
В дверь постучали, и показалась секретарша Пэтти (он все никак не мог привыкнуть к новой формулировке — «административный помощник»).
— Дневная почта, доктор Грэгори. По-моему, что-то важное. Заказное письмо. — Она помахала небольшим плотным конвертом. Грэгори собрался было подняться, но Пэтти быстро подошла к нему. — Сидите-сидите. Вот оно.
— Спасибо, Пэтти. — Взяв конверт, он достал из кармана очки для чтения, чтобы посмотреть обратный адрес. Гавайи, Гонолулу. И больше ничего.
Пэтти все стояла, переминаясь с ноги на ногу\', словно не решаясь что-то спросить. Наконец, набравшись духу, она промямлила:
— Уже пятый час, доктор Грэгори. Можно, я уйду чуть пораньше? — Она вдруг заторопилась, как будто извиняясь. — Правда, мне нужно еще кое-что напечатать, но я успею утром.
— Конечно, успеешь, Пэтти. Идешь к врачу? — спросил он, не отрывая глаз от загадочного конверта.
— Нет, просто не хочу застрять из-за этих демонстрантов. Боюсь, к концу рабочего дня они заблокируют ворота. Лучше уж уйти пораньше. — Она опустила глаза на аккуратно накрашенные розовые ноготки.
Взглянув на ее встревоженное личико, доктор Грэгори улыбнулся.
— Можешь идти. А я подожду, пока они разойдутся.
Поблагодарив его, она вышла, плотно затворив за собой дверь, чтобы ему не мешали.
Компьютеры продолжали работать. Грэгори задал новую мощность взрыва, и ударная волна зловеще расползлась по всему экрану монитора. На экране этого не видно, но нетрудно представить, каковы будут последствия воздействия плазмы реального взрыва такой силы.
Доктор Грэгори вскрыл густо намазанный конверт и, вытряхнув содержимое на стол, удивленно поднял брови.
Странное письмо — не на бланке, без подписи, всего одна строчка на полоске бумаги, написанная аккуратным почерком черными чернилами:
ЗА ТВОЙ ВКЛАД В ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ.
Кроме записки на стол выпал маленький прозрачный пакетик из пергамина с каким-то черным порошком. Грэгори потряс конверт, но больше там ничего не оказалось.
Он взял пакетик в руки и, прищурившись, попробовал на ощупь — порошок легкий, чуть маслянистый, похож на пепел. Понюхав, он уловил слабый кисловатый запах угля, почти выдохнувшийся от времени.
За твой вклад в прошлое и будущее.
Доктор Грэгори нахмурился. Ему пришло в голову, что это очередной трюк крикунов под окнами. Как-то раз они додумались разлить у ворот кровь животных, а вдоль подъездной дороги посадили цветы.
Ну а теперь вот пепел, чья-то новая «светлая мысль, может, даже Мириел. Он закатил глаза и вздохнул: и как им только не надоест!
— Нечего прятать голову в песок: прогресс не остановишь! — пробормотал он, повернув голову в сторону окна.
А на экранах мониторов уже показались результаты последней «перестраховочной» серии моделирований, съевшей часы компьютерного времени. Шаг за шагом электронный мозг проследил ход мысли ученого, доказав еще раз, что созданный руками человека механизм может освободить энергию, эквивалентную солнечной.
Да, компьютеры подтверждают все его самые дерзкие ожидания.
Хотя доктор Грэгори и руководил проектом, он не мог объяснить некоторые моменты, основываясь лишь на теоретических выкладках: принцип действия Брайт Энвил противоречил всему его опыту работы. Но ведь модель-то работала, и у него доставало ума не задавать лишних вопросов тем, кто спонсировал проект боеголовки, которую ему предстояло воплотить в металле.
Имея за спиной полувековой стаж работы, доктору Грэгори довелось открыть новый, пока необъяснимый уголок в любимой науке, и это наполняло его жизнь особым смыслом.
Он отодвинул пакетик с пеплом и вернулся к работе.
Вдруг на потолке мигнули лампы дневного света и раздался гул, словно в тонкие стеклянные трубки залетел рой пчел. Потом раздался хлопок электрического разряда, лампы на миг ярко вспыхнули и погасли.
Приемник затрещал как от атмосферных помех и замолк.
Доктор Грэгори дернулся в сторону терминалов, мышцы отозвались резкой болью: так и есть, экраны потухли.
— Нет, только не это! — застонал он. Ведь должна была сработать резервная система питания на случай перебоев в подаче электроэнергии. Он только что потерял результаты миллиардов вычислений!
В бессильном гневе стукнув кулаком по столу, он с трудом поднялся и на неверных ногах, превозмогая боль, быстро подошел к окну.
Прижавшись лбом к стеклу, посмотрел на соседнее здание. Странно, в том крыле все в порядке. Очень странно.
Такое впечатление, словно кто-то нарочно вырубил электроэнергию именно в его кабинете.
Может, это на самом деле подстроил кто-то из демонстрантов? Неужели Мириел зашла так далеко?! Она бы это сумела. Правда, когда она уволилась и организовала общество «Нет ядерному безумию!», пропуск у нее забрали. Но Мириел способна исхитриться, проникнуть на территорию центра и сорвать работу своему бывшему наставнику.
Доктору Грэгори не хотелось так думать, но он знал, что Мириел может совершить подобный поступок, и притом без малейших угрызении совести.
Он вдруг впервые обратил внимание на низкий ровный гул. Что это? Раз питания нет и машины не работают, в комнате должно быть совершенно тихо.
Откуда же тогда шум? Как будто кто-то шепчет…
Доктору Грэгори стало не по себе, но он, стараясь не обращать на это внимания, направился к двери, чтобы позвать Доули или кого-нибудь еще. Неважно кого, лишь бы не оставаться одному.
Взявшись за дверную ручку, он обжегся. Она была неестественно горячей.
Отдернув руку, он отступил назад и, от удивления даже не чувствуя боли, смотрел, как на ладони появляются волдыри.
А вокруг массивной дверной ручки с кодовым замком уже заклубился и пополз из скважины дымок.
— Эй, кто-нибудь! Да что же это? Эй! Чтобы притупить боль, он помахал обожженной рукой. — Пэтти! Ты еще не ушла?
В бетонных стенах кабинета непонятно откуда поднялся ветер, затрещали электростатические разряды. На столе зашевелились бумаги, загибая уголки от зловещего горячего дыхания. Пакетик с черным порошком лопнул, и воздух наполнился черным пеплом.
Расстегнув халат и вытащив из-за пояса рубашку, чтобы обернуть руку, доктор Грэгори подбежал к двери и потянулся к ручке. Она раскалилась докрасна и светилась так, что резало глаза.
— Пэтти! Помоги мне! Бэр! Кто-нибудь! На помощь! — От страха он перешел на крик и сорвал голос.
Свет в комнате становился все ярче и ярче, как на демонстрации восхода солнца в планетарии. Казалось, его излучают стены, и вот он стал невыносимо ярким и слепящим.
Доктор Грэгори отошел от двери и закрыл глаза руками, словно хотел спрятаться от еще одного физического явления, суть которого была ему непонятна. А шепот становился все громче, голоса все отчетливее, и вот уже воздух комнате сотрясается от стонов, криков и проклятий. Критическая точка.
Лавина жара и огня швырнула его об стену. Миллиарды рентгеновских лучей пронзили каждую клетку его тела. А потом произошла вспышка, как в ядре атомного взрыва. И доктор Грэгори оказался в его эпицентре.
Центр ядерных исследований Тэллера.
Вторник, 10.13
Из будки у ворот внушительного забора, ограждавшего обширную территорию центра, вышел охранник. Взглянув на документы и удостоверение агента ФБР на имя Фокса Малдера, он махнул рукой в сторону бюро пропусков.
Дана Скалли, сидевшая рядом с напарником, распрямила спину. Она чувствовала себя совсем разбитой, хотя день только начинался. Как же она устала от этих ночных перелетов, да еще через всю страну! Несколько часов в воздухе плюс час в машине от аэропорта в Сан-Франциско. Ну какой сон в самолете! Так, подремала чуть-чуть.
— Почему преступления, которые нам поручают. Совершаются так далеко от дома? — посетовала она.
Малдер повернулся и сочувственно улыбнулся.
— Нет худа без добра, Скалли. Представь себе как нам завидует тот, кто не отрывает зад от стула в кабинете. Мы видим целый мир, а они смотрят лишь на стены родного кабинета.
— Так дома и стены помогают. Вот если когда-нибудь возьму отпуск, непременно проваляюсь дома на диване с книжкой. Скалли выросла в семье морского офицера, и так как отца перебрасывали с базы на базу и водили с корабля на корабль, их детство (у нее было два брата и сестра) прошло в скитаниях. Скалли с уважением относилась к работе отца и никогда не жаловалась, но ей и в голову не могло тогда прийти, что, став взрослой, она выберет профессию, связанную с бесконечными разъездами.
Малдер остановил машину у небольшого белого здания, стоявшего особняком от основного комплекса. Бюро пропусков, судя по незамысловатой архитектуре, построили недавно. («Как домик из детского конструктора», — подумала Скалли.)
Припарковав машину, Малдер потянулся на заднее сиденье за кейсом, а Скалли, опустив солнцезащитный щиток, взглянула, не нужно ли подправить косметику. Нет, все в порядке: в меру яркая помада на полных губах, чуть подведенные большие голубые глаза, только волосы немного растрепались. Вид усталый, но вполне сносный.
Выйдя из машины, Малдер поправил пиджак и подтянул строгий темно-бордовый галстук: агенты ФБР должны иметь соответствующий вид.
— Хорошо бы еще чашечку кофе, — заметила Скалли, вылезая из машины. — Голова раскалывается. Раз уж мы ради этого дела пропилили пять тысяч километров, надо быть в форме чтобы вникнуть в суть.
Отворив стеклянную дверь, Малдер пропустил ее вперед.
— Значит, фирменное варево, которым нас потчевали на борту, не отвечает твоему изысканному вкусу?
— Скажем так: история еще не знает случаев, когда отставные стюардессы зарабатывали бы себе на жизнь, продавая кофе-экспрессо собственного приготовления.
Пригладив непослушные темно-русые волосы, Малдер проследовал за ней в прохладный зал, разделенный длинной перегородкой на две неравные части. Слева, за перегородкой, двери в служебные помещения, на полу ковер в коричнево-бежевых тонах, справа несколько кабинок с телевизорами и видеоплеерами. Напротив входа, у окон, мягкие стулья с голубой обивкой.
Даже тонированные стекла не спасали от нещадного калифорнийского солнца: ковер местами безнадежно выцвел. Около перегородки стояли рабочие в строительных комбинезонах, с касками под мышкой и розовыми бланками в руках. Когда подходила очередь, у каждого проверяли документы и в обмен на розовый бланк давали временный пропуск.
На стене висел плакат с перечнем предметов, которые нельзя проносить на территорию Центра ядерных исследований Тэллера: фотоаппараты, стрелковое оружие, наркотики, спиртные напитки, личные аудио— и видеомагнитофоны, телескопы. «Один к одному как в штаб-квартире ФБР», — подумала Скалли, ознакомившись со списком.
— Пойду оформлю пропуска, — сказала она, достав из кармана зеленого делового костюма записную книжку, и встала в очередь за строителями в забрызганных краской комбинезонах. На их фоне всегда безупречная Скалли сразу бросалась в глаза. В конце перегородки открылось еще одно окошко, и женшина-клерк жестом пригласила Скалли подойти поближе.
— Я специальный агент ФБР Дана Скалли, — объяснила она, протягивая удостоверение. — Мой напарник — Фокс Малдер. Нам нужно поговорить с… — Она заглянула в книжку. — С представителем Министерства энергетики миз Розабет Каррера. Она ждет нас.
Поправив очки в золотой оправе, женщина полистала какие-то бумаги и набрала имя Скалли на клавиатуре компьютера.
— Да, вы есть в списке с пометкой «Заказан особый пропуск». Но все-таки, пока мы не получим официального подтверждения, вас будут сопровождать, а для доступа в отдельные помещения мы дадим вам специальные карточки.
Приподняв брови, Скалли как можно любезнее заметила:
— Вы полагаете, в этом есть необходимость?
В ФБР у агента Малдера и у меня самая высокая степень допуска. Вы можете…
— Допуск ФБР, миз Скалли, здесь ничего не значит. Центр находится в ведении Министерства энергетики. Мы не признаем даже допуск Министерства обороны. Порядок есть порядок. Каждое ведомство осуществляет проверку независимо и так, как считает нужным.
— А главное, все при деле.
— Совершенно верно. Скажите спасибо, что не работаете в почтовой службе. Кто знает, как бы вас тогда проверяли?
Подошел Малдер с полной чашкой маслянистого, с горьким запахом кофе: он налил его из автомата, стоящего на угловом столе, заваленном яркими рекламными листовками и буклетами, до небес воспевавшими заслуги Центра перед человечеством.
— Я заплатил за это десять центов, — кивнув на фирменную чашку из пенополистирола, заметил он. — Надеюсь, не зря. Со сливками, без сахара.
Скалли отпила глоток.
— Похоже, его подогревают со времен Манхэттенского проекта, — проворчала Скалли и отпила еще глоток, давая понять, что ценит его заботу.
— А ты представь себе, что это вино, Скалли. Чем больше выдержка, тем ценнее.
Клерк вручила им карточки посетителей.
— Носить постоянно и так, чтобы было хорошо видно. Обязательно выше пояса. И вот это тоже. — Она протянула каждому голубой пластиковый прямоугольный пакетик с чем-то похожим то ли на кусочек пленки, то ли на компьютерную микросхему. — Радиационные дозиметры. Прикрепите к карточкам и не снимайте.
— Радиационные дозиметры? — переспросила Скалли, стараясь сохранять безмятежный вид. — А что, в этом есть необходимость?
— Просто мера предосторожности, агент Скалли. Ведь вы на территории Центра ядерных исследовании. Ну а ответы на все остальные вопросы вы получите, ознакомившись с демонстрационным видеофильмом. Пойдемте.
Усадив Скалли и Малдера перед маленьким телевизором в одной из кабинок, она вставила в плеер кассету, нажала кнопку «ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ» и вернулась за перегородку, чтобы вызвать по телефону Розабет Каррера.
— Как по-твоему, что это: мультик или документальный фильм? — полюбопытствовал Малдер,
всматриваясь, пока не пошла пленка в «снег» на экране.
— А ты можешь себе представить веселый мультик, снятый по заказу правительства? — вопросом на вопрос ответила Скалли.
Малдер пожал плечами.
— Юмор бывает разный.
Видеоролик шел всего четыре минуты. Бодрый голос за кадром на фоне разрешенных для показа картинок из жизни Центра ядерных исследований Тэллера поведал о том, что такое радиация и какая от нее польза, а какой вред. Обратил внимание зрителя на широкое использование изотопов в медицине и прикладных науках, заверил, что Центр гарантирует надежную защиту от радиации, и сопоставил фоновые уровни радиации, которые можно получить, скажем, пролетев на самолете через всю страну или прожив год на высокогорье, например, в Денвере. В заключение после очередной красочной диаграммы веселый голос пожелал им отличного, безопасного осмотра Центра ядерных исследований Тэллера.
— Я просто сгораю от нетерпения, — заметил Малдер, включив перемотку.
Когда они вернулись к перегородке, почти все строители уже прошли на территорию.
Ждать им пришлось недолго: через пару минут появилась маленькая женщина, явно латиноамериканка. Заметив агентов ФБР, она, энергичным шагом подошла к ним и приветливо улыбнулась. Скалли, как их учили в академии ФБР Квантико, попробовала с первого взгляда по одному внешнему виду определить ее характер. Поздоровавшись с обоими за руку, женщина представилась:
— Розабет Каррера, представитель Министерства энергетики. Хорошо, что вам разрешили приехать без лишней волокиты. Дело не терпит отлагательств.
Розабет была в юбке до колена и красной шелковой блузке, выгодно оттенявшей смуглую кожу. Живые черные глаза, выразительные, умеренно подкрашенные губы, роскошные темно-каштановые волосы, стянутые на затылке тремя золотыми пряжками-заколками. Стройная и гибкая, очень подвижная, она совсем не походила на министерскую чинушу, которую нарисовала себе Скалли.
Скалли обратила внимание на недоуменное выражение на лице Малдера.
— Я вас сразу заметила, — улыбнулась Каррера. — В Калифорнии только большие шишки носят форменную одежду.
— Форменную одежду? — удивленно переспросила Скалли.
— Мы так называем деловые костюмы. В Центре Тэллера все одеваются просто. В основном тут работают калифорнийцы и приезжие из Лос-Аламоса [4] . Здесь редко увидишь кого-нибудь в костюме с галстуком.
— Я всегда знал, что отличаюсь от простых смертных. Жаль, не додумался надеть смокинг с бабочкой.
— Давайте я покажу вам… место происшествия. Мы оставили все как было, чтобы вы сами увидели, как это произошло восемнадцать часов назад. Все так странно… Поедем на моей машине.
Скалли и Малдер молча вышли за ней на улицу, где стоял бледно-голубой «форд» с государственными номерами.
— Двери тут не запирают, — заметила Каррера, садясь за руль. — Вряд ли кому придет в голову угнать государственную машину.
Скалли села рядом, а Малдер — на заднее сиденье.
— Вы не могли бы рассказать о деле поподробнее, миз Каррера? — попросила Скалли. — Мы почти ничего не знаем: нас буквально вытащили из кроватей, и мы сломя голову примчались сюда. Сказали только, что в лаборатории при невыясненных обстоятельствах погиб видный ученый-ядерщик, вероятно, в результате, несчастного случая.
Притормозив у ворот, Каррера предъявила свой пропуск и бумаги, разрешавшие Скалли и Малдеру вход на территорию центра. Охранник поставил на них свою подпись, и они поехали дальше.
— Именно такую версию мы выдали журналистам, — не сразу ответила она. — Боюсь, надолго ее не хватит. Все так непонятно… Но мне бы не хотелось навязывать свою точку зрения, пока вы не увидите все сами.
— Ловко у вас получается подогревать наш интерес, — буркнул сзади Малдер.
Розабет Каррера молча вела машину. Они проехали мимо каких-то вагончиков, времянок, старых заброшенных деревянных построек времен второй мировой войны, и, наконец, показались новые корпуса, построенные уже при президенте Рейгане, когда на оборону не скупились.
— Мы сразу обратились в ФБР. Ведь несчастный случай или убийство произошли на территории федеральной собственности и, значит, автоматически подлежат юрисдикции ФБР.
— Но ведь вы могли обратиться в региональный отдел, — заметила Скалли.
— Мы так и сделали. Один из местных агентов, некто Крэг Крейдент, приезжал вчера ночью. Вы его знаете?
— Агент Крейдент? — наморщил лоб Малдер, отличавшийся редкой памятью. — По-моему, он здешний спец по преступлениям с использованием сложной техники.
— Совершенно верно. Как только он все увидел, он заявил, что дело не по его части. Сказал что это гриф «Х». Да, именно так он и сказал. И что это работа как раз для вас, агент Малдер. А что такое гриф «Х»?
— Да, вот что значит репутация! — проворчал Малдер.
— Гриф «Х» — кодовое название расследований, связанных с необычными, необъяснимыми явлениями, — ответила Скалли. — В архивах Бюро немало нераскрытых дел еще со времен отца-основателя Джона Эдгара Гувера. Нам вдвоем не раз приходилось заниматься подобными делами.
Припарковав машину рядом с большим лабораторным зданием, Каррера вышла, заметив на ходу:
— Значит, вам и карты в руки.
Быстрым шагом она повела их на второй этаж. Мрачноватые гулкие холлы с лампами дневного света напомнили Скалли институтские помещения. Над головой мигнула неисправная трубка. «Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ее заменят», — подумала Скалли.
Стены из бетонных блоков тут и там пестрели досками для объявлений. Помимо ярких памяток по технике безопасности и уведомлений о собраниях и совещаниях, из них можно было извлечь массу полезной информации. Например, где и как лучше провести отпуск в Гонолулу, кто что покупает и продает — среди всего прочего предлагалось «почти новое альпинистское снаряжение». Отовсюду плакаты взывали к соблюдению бдительности. Текст, похоже, остался нетронутым со времен второй мировой войны. (Правда, предупреждения «Болтун — находка для шпиона» Скалли, как ни странно, не заметила.)
Часть коридора была отгорожена желтой лентой. Так как Центр ядерных исследований Тэллера не располагал табличкой «МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ», вывесили объявление «ИДУТ СТРОИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ». По обе стороны коридора стояли охранники, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
Заметив миз Каррера, один из охранников посторонился.
— Скоро вас сменят, — подбодрила она его. — Осталось всего несколько минут. — И, жестом пригласив Скалли и Малдера следовать за ней, нырнула под оградительную ленту.
«Интересно, почему у охранников такой бледный вид, — удивилась Скалли. — Неужели из-за суеверного страха перед покойниками и от близости места преступления? Впрочем, им вряд ли доводилось сталкиваться с расследованием тяжких преступлений, таких, как убийство».
За желтой лентой все кабинеты пустовали, хотя, судя по включенным компьютерам и заваленным книгами полкам, еще недавно тут работали. Сотрудники доктора Эмила Грэгори? Тогда надо будет их опросить. Вероятно, в связи с предстоящим расследованием их всех временно перевели в другие помещения.
Дверь кабинета доктора Грэгори была плотно закрыта. Розабет Каррера сняла с груди пропуск, на котором, кроме дозиметра, висело несколько ключей, и, выбрав нужный, вставила его в массивную дверную ручку с кодовым замком.
— Смотрите, только быстро, — сказала она, распахивая дверь и отворачивая лицо. — Это только предварительный осмотр. У вас две минуты.
Скалли и Малдер заглянули внутрь.
На первый взгляд складывалось впечатление, что в лаборатории доктора Грэгори разорвалась зажигательная бомба.
Все было опалено тепловой вспышкой огромной силы, но такой непродолжительной, что уголки листов бумаги на рабочем столе загнулись, но не воспламенились. Четыре компьютерных терминала оплавились и покоробились, а катодные трубки мониторов смотрели в потолок, словно остекленевшие глаза мертвеца. Даже металлические столы прогнулись от чудовищно вспышки.
Белая демонстрационная доска почернела, верхний слой облупился, но сквозь сажу проглядывали уравнения и формулы.
У дальней стены Скалли заметила труп Грэгори. От старого ядерщика остался лишь обгорелый скелет. Руки и ноги, скрючившиеся в результате сокращения мышц в момент тепловой вспышки, приняли неестественную позу, как лапки лежащего на спинке насекомого, обрызганного ядом. А кожа и искаженный в жуткой гримасе рот выглядели так, словно доктора сожгли напалмом.
Малдер сосредоточенно осматривал лабораторию, а Скалли не могла отвести глаз от трупа. Как и всегда при осмотре места преступления, ее сердце сжалось, а мозг как бы сам по себе анализировал, ища ответы на все новые и новые вопросы. Только так ей удавалось справиться с подступающей к горлу тошнотой. Она решительно шагнула в кабинет, но миз Каррера остановила ее, твердо взяв за плечо.
— Стойте! Пока вам туда нельзя. Малдер бросил на нее взгляд и сухо осведомился:
— Интересно, а как же в таком случае прикажете вести расследование?
Скалли поняла, что ее напарник уже заинтригован. Похоже, и ей придется основательно потрудиться, чтобы дать разумное объяснение тому, что произошло в этой закрытой лаборатории.
— Там остаточное излучение, — объяснила Розабет Каррера. — Сначала вам нужно как следует экипироваться.
Скалли и Малдер попятились, и Скалли, машинально коснувшись дозиметра, спросила:
— А почему ваш рекламный ролик скромно умалчивает о том, что в лабораторных помещениях опасный для здоровья уровень радиации? Значит, это всего лишь пропагандистский треп?
Закрыв дверь, Каррера терпеливо пояснила:
— Нет. В обычных условиях все именно так, как в фильме. Но в лаборатории доктора Грэгори произошло нечто необычное. Что именно, мы не знаем. Во всяком случае, пока не знаем Предположительно здесь не было никаких радиоактивных веществ, однако и в стенах, и на оборудовании обнаружен повышенный уровень остаточной радиации. Не волнуйтесь: через толщу бетонных стен она не проходит. Так что если держаться отсюда подальше, причин для беспокойства не будет. Пойдемте.
Они пошли следом за ней по коридору
— Мы не станем мешать вашему расследованию. Вы сможете работать в лаборатории сколько сочтете нужным. Просто придется облачиться в защитные костюмы.
Центр ядерных исследований Тэллера.
Вторник, 11.21
В тяжелом костюме радиационной защиты Малдер стал похож на космонавта. Двигался он неуклюже, но был полон решимости выяснить таинственную причину смерти доктора Эмила Грэгори.
Техники из отдела охраны здоровья и труда подогнали швы на комбинезоне, надели шлем, застегнули молнию на спине и, чтобы сквозь швы не просочились химические и радиоактивные осадки, прикрыли сверху предохранительным клапаном на липучке.
На пластиковом смотровом щитке изнутри постоянно оседал конденсат, так что приходилось сдерживать дыхание. На спине висели баллоны со сжатым воздухом, подсоединенные к респиратору шлема, и каждый выдох гулко отзывался в ушах. Сочленения на коленях и локтях надувались, затрудняя движения.
Закованный в броню, защищающую от невидимой угрозы радиации, Малдер чувствовал себя отстраненным от реальности.
— А я думал, что свинцовые водолазные скафандры, как и брюки-клеш, вышли из моды.
Рядом с ним все в той же ослепительной блузке и юбке стояла смуглая красотка Розабет Каррера. Переодеваться и сопровождать их на место преступления она не захотела.
— Вы можете работать там сколько вам нужно, а я пока займусь документами, чтобы вы не теряли каждый раз уйму времени на оформление и вас без сопровождения пропускали в лабораторию. Министерство энергетики и руководство Центра Тэллера заинтересованы в том, чтобы вы как можно быстрее выяснили, что послужило причиной смерти доктора Грэгори.
— А что, если ответ придется им не по вкусу? — спросил Малдер.
Облаченная в «марсианский» костюм Скалли метнула на него угрожающий взгляд — условный знак, что его понесло в опасную сторону.
— Ответ, каков бы он ни был, лучше неопределенности. А у нас пока только одни вопросы. — Миз Каррера махнула рукой в сторону опечатанных кабинетов, где раньше работали коллеги Грэгори. — В остальных помещениях уровень радиации в норме. Вы должны помочь нам выяснить, в чем тут дело.
— Лаборатория занимается разработками оружия, — вмешалась Скалли. — А над чем работал доктор Грэгори? Над опытным образцом нового вооружения? Может, произошла трагическая ошибка?
Каррера сложила руки на груди и не моргнув глазом ответила:
— Доктор Грэгори занимался компьютерным моделированием. В его лаборатории не было никаких радиоактивных материалов и вообще ничего такого, что могло бы стать причиной подобных разрушений. Ничего смертельно опасного. Оборудование его лаборатории ничуть не опаснее видеоигры.
— Видеоигры? Может, видеоигра и есть ключ к разгадке? — съязвил Малдер.
Розабет Каррера дала обоим по переносному счетчику радиации. Вид этих приборов напомнил Малдеру низкопробные фильмы пятидесятых годов про ядерные испытания, заполонившие экраны мутантами, уродство которых ограничивалось скудными средствами, выделяемыми в то время Голливудом на спецэффекты.
Техник вкратце объяснил, как пользоваться счетчиком радиации, проверил уровень в обоих концах коридора и сказал:
— Похоже, все в порядке. Я проверял шкалу пару часов назад.
— Пошли, Малдер! — Скалли явно не терпелось начать работу.
Миз Каррера отперла дверь. Малдер и Скалли ли вошли в лабораторию… и счетчики словно сбесились.
Стрелку прибора зашкалило (правда, знакомого по фильмам треска счетчиков Гейгера Малдер не услышал), но беззвучный танец стрелки впечатлял ничуть не меньше.
В бетонных стенах лаборатории каким-то неведомым образом произошел выброс радиации такой силы, что облупилась краска, об цемент и оплавилась металлическая мебель. Чудовищная вспышка до сих пор давала о себе знать: остаточное и вторичное излучение не спешили угаснуть.
Розабет Каррера закрыла дверь.
Дыхание гулко стучало в ушах. Малдеру погналось, что ему на плечи уселось чудовище с длинными клыками и он слышит его зловещее дыхание… но это всего лишь резонировал шлемофон. Чем глубже он заходил в сожженную лабораторию, тем острее чувствовал, что находится в ловушке. При виде оплавленных и обожженных вспышкой предметов он невольно содрогался, не в силах совладать с отвращением, которое у него вызывал огонь.
Скалли сразу направилась к трупу, а Малдер остановился осмотреть покоробленные тепловой вспышкой компьютерные терминалы, оплавленные столы и обгоревшие бумаги.
— Что же тут могло вызвать взрыв? — заметил он, осматриваясь кругом.
На стенах висели виды тихоокеанских островов: здесь были и аэрофотографии, и цветные компьютерные распечатки метеокарт с указанием направлений главенствующих ветров и вероятных мест зарождения циклонов, и черно-белые распечатки спутниковых метеоснимков. Причем все в западной части Тихого океана, прямо за демаркационной линией времени.
— Странная коллекция для специалиста по ядерному оружию, — удивился вслух Малдер.
— Если мы определим, над чем он работал, и разузнаем поподробнее об испытаниях, к которым готовился, то картина несколько прояснится.
— Прояснится? Скалли, ты меня удивляешь!
— Напряги мозги, Малдер! Что бы там ни говорила миз Каррера, доктор Грэгори — ученый-ядерщик. А вдруг он работал над каким-нибудь новым видом ядерного оружия? Может, в лаборатории у него был опытный образец, и он случайно сработал. Допустим, это была всего лишь маленькая экспериментальная модель, но ее мощи хватило на то, чтобы все тут поджарить и убить доктора Грэгори, а остальную часть здания она пощадила.
— И слава Богу! Ты только посмотри кругом — что-то я не вижу никаких обломков этой штуки. Даже если она взорвалась, должно было хоть что-то остаться.
— Все-таки надо проработать и эту версию. Начнем с вскрытия. Попрошу миз Каррера, чтобы она договорилась с какой-нибудь местной больницей.
Малдер заинтересовался доской объявлений над рабочим столом доктора Грэгори. К обугленной пробковой доске почерневшей от сажи кнопкой были приколоты обгоревшие листки бумаги. Протянув к ним руку в перчатке, он разгладил загнувшиеся края верхнего листка, и бумага рассыпалась в прах, оставив лишь облачко пепла в воздухе.
Малдер огляделся: может, уцелели какие-нибудь документы, ведь остались же фотографии на стенах. Он проверил ящики стола, но не нашел там ничего интересного, только журнальные вырезки и технические записки. И вдруг он заметил на обугленной поверхности стола не тронутые огнем прямоугольники.
— Посмотри-ка сюда, Скалли! — позвал Малдер, и когда она подошла, показал на светлые пятна.
— Здесь наверняка лежали документы, что-то важное, но их успели забрать.
— Зачем? А может, их забрали из-за высокого уровня остаточной радиации…
— Думаю, кто-то хочет нам «помочь». Они подчистили место преступления, чтобы мы не увидели то, чего видеть не должны. Для нашего же блага, само собой разумеется.
— Послушай, Малдер, но как же вести расследование, если с места преступления изъяли часть улик?
— Вот и я думаю, как?
Он взглянул на книжные полки: монографии по физике, динамике, географии, руководства пользователя, справочники… Переплеты обгорели и почернели, но сами книги не пострадали. Малдер тщательно проверил полки: так и есть — некоторых книг на месте нет!
— Кто-то явно хочет помочь нам найти ответ, Скалли. Причем ответ простой. Такой, для которого совсем необязательно иметь всю информацию.
Он покосился на закрытую дверь.
— Думаю, нам нужно осмотреть и все остальные кабинеты на этаже. Если там работали коллеги доктора Грэгори по проекту, вдруг кто-нибудь из них забыл припрятать то, что так предусмотрительно изъяли с места преступления.
Малдер подошел к доске и притронулся к еще одному приколотому к пробке хрупкому обугленному листку. От его прикосновения пепел расслоился, но прежде чем листок рассыпался в прах, он успел прочесть два слова: Брайт Энвил.
Окленд, Калифорния.
Госпиталь Памяти Ветеранов.
Вторник, 15.27
Сотрудники отдела техники безопасности и специалисты по радиации в Центре Тэллера дружно заверили Скалли, что остаточное излучение в трупе доктора Эмила Грэгори не представляет серьезной угрозы жизни. Тем не менее, к удивлению Скалли, никто из персонала госпиталя присутствовать при вскрытии желания не изъявил.
Впрочем, ее это ничуть не огорчило: она медик, на ее счету не одно вскрытие, и она предпочитает работать одна. Тем более когда речь идет о таком сложном деле.
Ей приходилось делать показательные вскрытия для слушателей академии ФБР, но на этот раз ей бы не хотелось, чтобы ее отвлекали вопросами или, чего хуже, глупыми шутками:
труп в таком состоянии, что трудно справиться с собой, и, слава Богу, она может побыть наедине со своими мыслями и чувствами.
Скалли выделили специальный бокс, которым пользовались при вскрытии трупов умерших от редких инфекционных заболеваний, таких, как тропическая чума или необычный вирус гриппа, все необходимое для работы здесь было. Скалли сняла простыню с трупа и инстинктивно сглотнула, хотя во рту было совершенно сухо. «Приступим!» — сама себе приказала она.
Скалли доводилось вскрывать трупы в более жутком состоянии, но, глядя на полуобгоревшее тело старика Грэгори и представляя его мученическую смерть, она не могла не вспомнить ночные кошмары, преследовавшие ее, когда она училась на первом курсе в Беркли. В то время все только и говорили что о грядущем ядерном Апокалипсисе, и, начитавшись днем пропагандистских брошюр, стращавших ужасами ядерной зимы, впечатлительная Скалли в холодном поту просыпалась среди ночи.
Перед вскрытием Скалли специально пролистала патологоанатомический справочник, и его четкий язык и бесстрастные иллюстрации помогли ей отвлечься от воспоминаний и настроиться на рабочий лад. Начали!
Скалли глубоко вдохнула через маску респиратора. По обеим сторонам лица, словно мандибулы насекомого, свисали баллоны воздушного фильтра. Она была в защитных очках, чтобы в глаза случайно не попали брызги трупной жидкости. Скалли заверили, что уровень излучения ничтожен и респиратора с маской вполне достаточно, но ей казалось, что кожа зудит от невидимой заразы, как от укусов гнуса. Ей очень хотелось поскорее закончить с этим, но сейчас главное — поскорее начать.
Скалли проверила хирургические инструменты на подносе рядом со столом для вскрытия — все на месте. «Хватит тянуть время! — одернула она себя. — Кого ты обманываешь? Чем раньше начнешь, тем раньше уйдешь отсюда».
С каким бы удовольствием она сейчас присоединилась к Малдеру и опросила коллег доктора Грэгори! Но ничего не поделаешь, она медик, и вскрытие — ее работа.
Скалли включила магнитофон. Интересно, влияет ли излучение на магнитную ленту? Будем надеяться, что нет.
— Труп: Эмил Грэгори. Мужчина, белый. Семьдесят два года, — диктовала Скалли. Стол был залит светом: хирургические лампы, светильники дневного освещения со специально установленными кривыми зеркалами — чтобы не падала тень — здесь все на виду, ничто не скроется.
Кожа Грэгори почернела и отслоилась, а лицо превратилось в сморщенную маску, плотно приставшую к черепу. Сквозь открытые обугленные губы белел оскал зубов. В момент мощной тепловой вспышки мышцы сократились, и конечности так и остались скрюченными, Скалли дотронулась до трупа, и на стол упали почерневшие лохмотья кожи. Она тяжело сглотнула.
— По-видимому, смерть наступила в результате экстремального теплового воздействия. Однако, кроме поверхностных слоев, которые обуглились полностью, — она нажала пальцем, и под обгоревшей кожей показалась красная влажная ткань, — мускулатура и внутренние органы на первый взгляд не пострадали. На теле есть некоторые повреждения, характерные для жертв пожара, но вместе с тем многие обязательные признаки отсутствуют. Как правило, при пожаре резко увеличивается температура всего тела, в результате чего повреждаются внутренние органы, наносится серьезная травма всему организму и разрушаются мягкие ткани. В данном случае тепловое воздействие было настолько сильным и в то же время непродолжительным, что оно испепелило наружный слой, но не успело повредить ткани и внутренние органы.
Окончив предварительный осмотр, Скалли взяла с подноса большой скальпель и начала вскрывать брюшную полость. У нее было такое ощущение, что она режет хорошо прожаренный бифштекс.
Затрещали счетчики Гейгера, словно кто-то застучал ногтями по оконному стеклу. Задержав дыхание, Скалли ждала, пока они наконец утихнут.
Направив поудобнее лампу над столом, она продолжила работу, надеясь, что ей удастся найти ключ к тайне смерти доктора Грэгори. Она удалила внутренние органы, осмотрела, не забыв подробно описать их состояние, и шаг за шагом в ней росла уверенность, что здесь что-то не так.
Закончив и даже не сняв перчаток, Скалли подошла к висевшему на стене внутреннему телефону и, взглянув через плечо на останки Грэгори, вызвала онкологическое отделение.
— Говорит специальный агент Дана Скалли из бокса номер… — она подняла глаза на табличку на двери, — 2112. Мне необходима консультация онколога. Прямо сейчас. Я тут кое-что нашла, но мне бы хотелось выслушать мнение специалиста. — Впрочем, Скалли почти не сомневалась в том, что сейчас услышит.
На том конце провода большого энтузиазма не выразили и неохотно попросили немного подождать. Скалли представила себе, как там кто-то вдруг вспомнил, что еще не обедал, кто-то заторопился в гольф-клуб, ну а остальные, надо думать, бросают на пальцах, кому «повезет» составить компанию ей и обгоревшему трупу.
Скалли вернулась к столу и, стараясь держаться подальше, посмотрела на труп. Пар дыхания вырывался из респиратора, как пламя из пасти дракона.
Задолго до взрыва, оборвавшего жизнь доктора Эмила Грэгори, зловещие щупальца опухолей уже подорвали его организм изнутри.
В любом случае, жить ему оставалось не больше месяца: у него была последняя стадия рака.
База ВВС Ванденберг, Калифорния.
Бункер управления ракетной системой «Минитмэн»
Вторник, 15.45
Ну что за тоска смертная — изо дня в день сидеть заживо погребенным в камере бункера! Тоже мне служба…
А ведь поначалу капитану Франклину Месте его профессия даже нравилась: сидишь себе в подземной крепости, одно движение пальцем — и начался ядерный Армагеддон. Набираешь координаты, нажимаешь кнопки — судьба всего мира в твоих руках, вот он трепещет в ожидании команды «ПУСК».
На самом же деле служба в ракетных войсках оказалась сродни одиночному заключению… только без уединения и покоя.
Места и впрямь ощущал себя узником в камере. Правда, иногда с ним работал напарник, но у них не было ничего общего. Сорок восемь часов без дневного света, без морского ветра. Ни тебе потянуться, ни размяться как следует…
Какой прок, что их база расположена на живописном побережье в Калифорнии, если целыми днями сидишь под скалой? С таким же успехом можно горбатиться где-нибудь в Северной Дакоте. Бункеры везде одинаковые — наверняка их сработали по одному проекту, по какому-нибудь дешевому государственному заказу.
Может, стоит попроситься в службу артиллерийско-технического снабжения? Там хотя бы общаешься с живыми людьми.
Обернувшись, он взглянул на своего напарника, Грега Луиса, сидевшего в таком же рабочем кресле с обшарпанной обивкой из красного кожзаменителя. Кресла стояли на стальных направляющих таким образом, что ракетчики постоянно находились под прямым углом друг к другу. Согласно инструкции, оба были все время пристегнуты.
В углу висело круглое зеркало, и они могли смотреть друг другу в глаза, но дотронуться друг до друга не могли. Капитан Места не сомневался, что было немало случаев, когда в конце смены ракетчики, одурев от длительного сидения без движения, пытались задушить друг друга.
— Интересно, какая сегодня погода там, наверху? — спросил он.
Капитан Луис сосредоточенно царапал какие-то вычисления на листке блокнота. Услышав вопрос, он оторвался от формул и поднял взгляд на отражение Месты в зеркале. Хотя плоское лицо Луиса с широко посажеными глазами и толстыми губами казалось глуповатым, он был большой спец в математике.