Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Дж. Д. Монтгомери

Такой вот замечательный барв

(История Бобы Фетто)



Байки из дворца Джаббы Хатта-18

(Звездные войны)



С годами он научился распознавать определенные вещи. Когда сознание вернулось к нему в первый раз, он понял, что находится на поверхности планеты. Искусственная гравитация мерцает на границе ощущений; как бы ни были хороши компенсаторы, корабль с работающими маршевыми двигателями вибрирует. И гравитацию, обеспечиваемую инерционным эффектом, тренированный человек обычно сразу распознает.

Но — вот и все, что он знал, когда голос, донесшийся до него из тьмы, произнес: Ты — ~ Боба Фетт.

Он запрокинул голову и уставился…

… в никуда.

Потянулся за оружием — и не смог пошевелиться. Руки и ноги были крепко привязаны… к чему? Он висел посреди мрака, не касаясь земли.

Он вновь услышал отдаленный шум, теперь уже ближе, Голова его была свободна, но ощущала привычную тяжесть шлема. Остальное же тело как будто завернули во что-то…

Он активировал макробинокуляры шлема.

Ты — Боба Фетт.

Сенсоры тоже ничего особенного не показали — — во всем спектре от инфракрасных частот до ультрафиолетовых. Только необычное. Стена какого-то туннеля, не из камня, не камень, не глина, не какой другой искусственный материал, — что-то мягкое, податливое, словно губка, упругое. Как будто стена выросла. Он сумел повернуть голову настолько, чтобы увидеть, что в нескольких метрах справа и слева туннель резко поворачивал.

Крики вдали.

Свист.

После долгой паузы чей-то голос спросил с любопытством: Ты — Боба Фетт?

Все обрушилось разом: Татуин, баржа Джаб-бы, мальчишка Скайуокер и Соло, удар о борт, песок… и ужас, затмивший собой остальные мысли, когда он понял, где находится. В желудке сарлакка…

Медленно переваривающийся обед.

Все, кто многие годы имел дело с Феттом, считали, что он начисто лишен эмоций и ощущений. Они практически не ошибались. Так оно и было.

Хотя, покидая Беспин, он испытывал к капитану Соло вполне теплые чувства. Не поймите неправильно, это не были чувства к человеку. В конце концов редко когда удавалось получить двойную оплату за одну добычу. Вейдер заплатил хорошо, хатт — заплатит тоже.

Джабба пообещал сотню тысяч кредиток. Хорошая сумма, хотя Боба Фетт получал и больше. За пирата Фелдралла Окора — сто пятьдесят тысяч. За Нивек\'Иппикса, еретика ффиба, бежавшего с родного Лоранса от религиозной олигархии, контролировавшей этот мир, — полмиллиона, такое не забывается.

Религия Фетта не волновала, слишком напоминала о молодости. Платили жрецы хорошо, и их «правонарушители» всегда были умны, но любили поговорить и редко стреляли в ответ.

Цена за кореллианского шкипера будет выше, чем предполагает Джабба. Фетт пока не представлял, каким образом растрясет прижимистого хат-та, но слабые стороны есть у всех. А Джабба, помимо всего прочего, коллекционер.

Хэн Соло, заключенный в карбонит, гораздо ценнее, чем просто Хэн Соло — — живой или мертвый.

Раз ничем нельзя заглушить неприятное ощущение от того, что кореллианина ему просто вручили, словно подарок, может быть, хорошая сумма денег успокоит его? В сумме получалось больше, чем за дурака Иппикса.

Фетт спал, сидя в пилотском кресле (постель не самая удобная, но гораздо уютнее многих, какие ему доводилось видеть), пока «Раб-1» совершал последний прыжок к Татуину.

Гиперпространство было единственным местом, где он чувствовал себя настолько безопасно, что осмеливался крепко спать. Снов он не видел, по крайней мере он не помнил, чтобы ему что-то снилось; его сон был спокоен и глубок. Сон честного человека. Сторонний наблюдатель мог назвать это сном праведника.

Фетт проснулся незадолго до перехода на субсветовую скорость. Его ничто не разбудило; он решил проснуться в определенное время — он проснулся. Просмотрел показания приборов на контрольной панели. Похоже, все было в порядке.

Мгновением позже гиперпространственный туннель развернулся в звездное небо. И тут же заныла сирена.

Плохие новости, и Боба Фетт воспринял их, учитывая обстоятельства, спокойно. Кто-то установил на корабль маячок и прослушивал его частоту, чтобы узнать, когда «Раб-1» войдет в систему. Умозаключение было мгновенным и абсолютно верным: коллега-охотник, позарившийся на чужую добычу. Корабль достаточно долго оставался без присмотра в Облачном городе. Фетт включил автопилот и рысью помчался на нижнюю палубу.

Другой охотник, которому самому хочется получить награду за голову Соло. Единственный ответ, имеющий смысл, и Боба обругал себя дураком за то, что не осмотрел корабль, когда имел на то шанс и время. Основы, основы, пренебрегаешь основами — получи по заслугам. На бегу\' Фетт активировал огнемет. Последний поворот перед нижней палубой, Фетт затормозил, повел шлемом — сенсоры показали маяк — и нажал на гашетку. Он прожаривал переборку до тех пор, пока металл не зардел красным, а горячий воздух запах озоном. Он перевел струю огня выше — сирена заткнулась. Предоставив корабельному дроиду бороться с пожаром, Фетт опять же бегом вернулся в рубку.

Сел за пульт. «Раб-1» шел на высокой скорости, не меняя курса, Татуин уже заполнил почти весь иллюминатор. Местные корабли не обращали на него никакого внимания. Хорошо, но кое-кто уже знал о его прибытии. Фетт рассчитал еще один прыжок в гиперпространство, ввел цифры в компьютер, запустил диагностику всех систем корабля.

За оружие и дефлекторы он не волновался; они либо готовы к работе, либо нет. Вероятнее всего, что готовы. Одно дело — установить маячок, обмануть бортовой компьютер — другое.

Но он нырнул слишком глубоко в систему, гравитация Татуина затрудняет прыжок, расчет требует времени, компьютер может не справиться, даже такой быстродействующий, какой он установил на своем корабле. И так результат машина выдала после того, как объявился противник.

Из-за горба планеты появилась иголка космического корабля.

«ИГ-2000». Это уже серьезно. Корабль принадлежал дроиду-убийце ИГ-88, который считался вторым среди охотников и лез из кожуха, чтобы выйти на первое место. Пальцы Фетта протанцевали по клавиатуре; корабль разом ухнул на низкую орбиту. Боба выстрелил на сближении, корабль противника вспыхнул, превратившись в огненный шар плазмы и расплавившегося металла…

Дешевая приманка, но он на нее попался. Чуть не попался. Дроид-убийца никогда бы не совершил подобной ошибки.

Сенсоры будто взбесились, зато нащупали цель — из гиперпространства, всего в нескольких щелчках, вышел корабль, и «Раб-1» содрогнулся от попавших в корму разрядов. Голографи-ческие камеры, расположенные сзади, показали настоящий ИГ2000, не обманку; он заходил сверху и сзади, готовый снова открыть огонь, прижимая Фетта к Татуину. Маневр, который по силам спланировать и воплотить только дрои-ду-терминатору с его машинными рефлексами.

«Раб-1» нырнул в атмосферу, «ИГ-2000» не отставал. Ожила внешняя связь: — Отдай-пленника, — монотонно пробубнил ИГ-88, — и-у-тебя-будеттридцатипроцентная-вероятность-выжить.

Фетт не стал отвечать; его пальцы летали по клавишам. Терминатор сказал что-то еще, но Боба Фетт так и не узнал, что же именно. Он перекинул всю мощность на кормовую защиту, дал еще пару залпов, чтобы преследователю было не скучно, а затем… ни один пилот в здравом уме и твердой памяти не стал бы повторять того, что сделал Фетт.

Охотник включил инерционный демпфер. Раздался стон корежащегося металла. На мгновение «Раб-1» погрузился во тьму, дефлек-торные щиты превратились в воспоминание, оружейные системы отключились — одно-единственное попадание, и от него ничего не останется, — а потом сработал сам демпфер.

На нижней палубе ухнули взрывы, инерционный демпфер, сделав дело, прекратил существование и, похоже, прихватил с собой гипердрайв. Половина индикаторов на очнувшемся пульте горела красным. То, что осталось от «Раба-1», разом потеряло девяносто процентов скорости: столько требуется электрону, чтобы перейти со своей орбиты на соседнюю, Питание вернулось «Рабу-1» в тот момент, когда «ИГ2000» с разгона проскочил мимо. Фетт невозмутимо проделал все необходимое: разнес ионными пушками кормовой дефлектор «ИГ-2000», потом поймал корабль лучом захвата, не дав противнику отступить, и ракетой завершил начатое.

— Не следовало называть его так, — сказал он вслух.

Голос вежливо удивился: то есть?

— Корабль. «Раб-1». Ошибка. Название предоставляет другим информацию, что у меня есть еще…

Он замолчал. Он висел, пришпиленный к стене, в стылой тьме. Он не чувствовал ни рук, ни ног, кожа начинала гореть, а хуже всего было то, что борт «Раба-1» далеко.

— Как так вышло?

На него накатило ощущение чужого удовлетворения. Не его. Это было легко. Нет… ты был легок. Ты силен. Ты хорошо жил. Сильно. Быстро.

Он вздрогнул от внезапного холода в темноте, где рядом что-то чмокало и хлюпало.

— Кто ты?

Хороший вопрос. Темное наслаждение стало сильнее. Как ты был моим прошлым, я — твое будущее.



***



— У него хорошее выражение лица, — сказал хатт. — Нас впечатляют твои усилия, и мы рады заплатить семьдесят пять тысяч кредиток за Хэна Соло.

Боба Фетт покачал головой.

— Джабба… ~ сказал он и услышал, как в комнате неодобрительно зашушукались от такой фамильярности. — Мы торгуемся не по поводу капитана Соло. К тому же за его голову ты давал сто тысяч кредиток. Я помню.

Джабба нервно дернул хвостом; знак опасный. Тон голоса хатт понизил почти до рычания.

— Это — не Соло?

— Это? — сказал Фетт со всей вежливостью, на которую только был способен.

Обшегалактический не был для него родным языком, Боба до сих пор говорил на нем недостаточно четко и довольно грубо.

— Это произведение искусства. Скульптура. Повелитель тьмы использовал карбонит человеческое тело там, где прочие берут глину.

Он пожал плечами.

— Пока летел сюда, даже привязался к нему. Есть в нем что-то.

— Хорошее выражение, — медленно повторил хатт. — У него на лице — хорошее выражение.

— А мне нравятся руки, — добавил Боба Фетт — Полюбуйся. Повелитель тьмы работает по высшему разряду.

— Вполне, — буркнул хатт, — вполне… Ему было страшно в последнее мгновение.

Хатт пристально оглядел Бобу Фетта, застывшего у карбонитовой плиты молчаливым часовым. И Фетт, и предмет обсуждения находились далековато от ловушки. Ташитъ туда их придется силой, и неизвестно, кто пострадает больше. Не исключено, что дворец и челядь.

— Говорят, — сказал Джабба, — Вейдеру не удалось захватить Скайуокера, Органа и Калрис-сиан тоже сбежали. Вероятно, Чубакка тоже свободен. Их общая стоимость… впечатляет.

Он не отводил глаз с тяжелыми веками от охотника.

— Впечатляет.

И Чубакка может прийти сюда — спасать Соло. Фетт кивнул своим мыслям.

— Все обсуждаемо, — произнес он. — А за скульптуру в авторстве Дарта Вейдера…

Охотник почувствовал все возрастающий интерес к предмету торга; легкое разочарование постигло его, когда Джабба перебил почти с энтузиазмом, который отметил Фетт.

— У меня есть работа для охотника за головами, — Джабба облизал губы. — Сто тысяч — за поимку и доставку сюда крайт-дракона. Я хочу стравить с ним ранкора.

— Много, — сухо откликнулся Боба. — За крайта — как за Соло?

Хатт отмахнулся.

— Мы еще поговорим о Соло. О произведении искусства. А пока… Фетт поднял голову: — Четверть миллиона.

В тронном зале воцарилась тишина, какой здесь никогда не бывало, даже когда дворец был абсолютно пуст. Те, кто стоял ближе всех к Фет-ту, попятились.

Джабба тряс головой, пытаясь справиться с негодованием.

— Это уж… слишком! Даже за работу Вейдера.

Фетт пожал плечами и стал ждать.

Хатт скривился. Охотник не ошибся, приняв это за знак того, что Джабба, скорее всего, согласится.

— Итак… четверть миллиона кредиток за… скульптуру.

Глаза его сузились в щелочки.

— И мы насладимся твоими попытками поймать крайта. И твоим присутствием во дворце. Ненадолго.

— Четверть миллиона. Ненадолго, — повторил Боба Фетт и отвесил издевательский поклон. — Все обсуждаемо, Джабба.



***



Впечатляюще… о да.

Он мотнул головой, и тронный зал дворца Джаббы растворился во тьме. Во влажной тьме, в которой он висел, пришпиленный к упругой стене, в глубинах сарлакка. Во рту появился вкус гнили; прежде чем отвечать, он нашарил губами трубку, втянул немного воды. Шлем еще был на нем.

— Не делай так больше…

Не буду, после долгой паузы сказал голос. Если по-прежнему будешь меня веселить.

— Пошел ты в преисподнюю… кто ты?

Преисподняя. Ты очень точно выразился. Я — сарлакк. Я — чистый дух…

— Ты не сарлакк, — угрюмо откликнулся фетт. — У него нет мозгов. Имя им без надобности.

Голос хмыкнул. Я — Сусейо. Стена дрогнула. От нее исходила волна удовольствия. У меня давно не было такого, как ты. Ограненного. Сияющего. Холодного. Ты — произведение искусства, Фетт. Твои намерения чисты. Ты великолепен.

— Я охотник, — мрачно сообщил он, подавив ярость; в этом ему не было равных. — Мне платят, я приношу добычу. Я разбираюсь с теми, кто нарушает законы справедливости. Тут даже обсуждать нечего.

Ты мне напоминаешь… как их звали? Ах, да. ^едаев. Тоже не любят эмоций.

Потребовалось усилие, чтобы сохранить голос бесстрастным: — Кого?

Ты слышал. Дй. Мы проглотили одного-одну несколько тысяч лет назад. Сохранили ее. Ты ее напоминаешь. Хочешь с ней поговорить?

— Нет, — Боба закрыл глаза и утонул в своей собственной мгле.

Голос сказал: мы проглотили.

— Нет. Оставь себе.

Ощущение пожатия плечами. Как пожелаешь. Скоро тебе станет скучно. Очень скоро.

Он открыл глаза и опять стал смотреть в пустоту, слушая тишину. Крики, которые он слышал раньше, крики существ, упавших в сарлакка вместе с ним, прекратились. Некоторое время было очень тихо. В сердце зарождалась ярость, черная и глубокая. Рядом раздался щелчок, похожий на удар хлыста. Дыхание застревало в горле, в результате голос едва заметно дрогнул.

— Я не понимаю. Совсем. Почему смерть должна быть долгой? Для чего? Сарлакк сможет меня сожрать, только когда я умру, что ли? Я убивал. Говорят, что я стреляю во все, что движется. Почти правда. Я видел смерть многих существ, разумных и глупых. Если существо дышит, значит, его можно убить. Но я убивал чисто и быстро. Не затягивал. В долгой смерти нет милосердия.

Ощущение размышления. Ты прав. Для тебя милосердия нет. Но теперь твоя жизнь и смерть принадлежат мне, не тебе. Пойми и, прими свое место, Боба Фетт, потому что теперь ты — — всего лишь собрание мыслей, а не реальное существо. Тут все нереально.

— Значит, я не реален? Ничто не реально? — он оскалился. — Слишком сильно воняет, чтобы поверить.

Ты и я, все вокруг — всего лишь процесс, Ъоба Фетт. Прогресс, который называет себя «я». Конечно, реальность существует, успокойся, мы лишь ее отражение. Но реальны ли мы с тобой? Нет. Мы — прогресс, который зашел далеко и больше реальности не принадлежит. В свое время мы соединимся с ней. Невидимый собеседник сделал паузу. Хочешь знать, почему так долго? Ты здесь всего лишь день, Боба Фетт. Здесь есть разумные, которые прожили сотни лет, лишь потом сарлакк переварил их. Сотни лет? Он столько не выдержит. После более длительной паузы голос устало добавил: А некоторые и всю тысячу…

Фетт не знал, что его убедило, должно быть усталость.

— Ты… лжешь, — уверенно сказал он. — Ты не сарлакк. Ты здесь, внутри.

Я не сарлакк? Размышления. Ты так уверен? Я — Сусейо из Чои, вернее, я был им очень-очень давно. Дольше, чем ты сможешь вообразить. Хотя… кто знает? Может быть, ты тоже будешь жить долго. Ты меня забавляешь, и это забавляет сарлакка; а когда счастлив я, счастлив и он. Надеюсь, ты останешься с нами на некоторое время.

Дай мне активировать хотя бы одну из боевых систем и тебе станет так весело, что обхохочешься, мрачно подумал Фетт, но вслух произнес: — Ты жесток.

Хочешь, расскажу смешную историю «Мне ее рассказал мой джедай. Одно разумное существо посетило ферму здесь поблизости и увидело во дворе барва. Барв бродил по двору на пяти ногах, одна нога была отрезана. Разумное существо, его звали Йо-Мо, удивилось и спрашивает владельца, почему у барва отрезали одну ногу. Ну, говорит хозяин, позволь мне кое-что рассказать об этом барве. Это самый смьггиленый барв, которого ты только видел в своей жизни,\'Йо-Йо. Он говорит, умеет водить флаер, присматривает за детьми, недавно спас младшенького, когда тот тонул. Гость говорит: как здорово, но что случилось с его ногой? Хозяин внимательно смотрит на гостя и пожимает плечами: ну не резать же такого вот замечательного барва на холодец!

Сусейо молча рассмеялся во тьме. Стена вновь содрогнулась.

Был бы у меня термодетонатор, подумал Фетт…

Ты — абсолютная реальность… здесь нечего желать.

Хронометр справа в визоре шлема показывал, что наверху сейчас время рассвета. Когда он очнулся, было темно. Сейчас сквозь разверстую пасть сарлакка просачивалось немного света. В полдень солнце встанет почти над самой головой, тогда он рассмотрит все в деталях.

Серо-зеленые, в цвет доспехов, стены туннеля на вид казались влажными, но проверить на ощупь этого он их не мог — мешали перчатки. Из стен рос живой лес шевелящихся щупальцев. На полу они были потолще, четыре-шесть сантиметров толщиной, и в длину три-четыре метра. По большей части они лежали неподвижно, а двигаясь, производили щелчки, подобно хлысту. Этот звук его и разбудил… сообразив, что это такое, Фетт вздрогнул. Щелчки раздавались постоянно, но щупальца вокруг почти не шевелились. Интересно, какого объема нутро сарлакка и как далеко он от поверхности. Интересно, сколько щупальцев ему придется преодолеть, прежде чем он выйдет отсюда?

Но ты не выйдешь отсюда, Боба Фетт. Отсюда никто не выходит. Ты не станешь первым. Слушай…

Сначала сарлакк сожрал мою левую ногу, любовь моя. Я не могу шевелиться уже несколько месяцев, полагаю, это долгое время. Зато ноги теперь не болят, хотя кожа горит и не перестает гореть, с тех пор, как я в этой треклятой яме.

Меня держат в центральной камере и постепенно переваривают. Думаю, это чтото значит: может, за это даже стоит благодарить.

Мы с Микой попали сюда одновременно, наш флаер подбили, но Мика сразу провалился внутрь, в самый желудок. Нехорошая смерть, но бывает и хуже. Много хуже. Я слеп на один глаз, любовь моя, но вижу солнечный свет, говорю тебе, поэтому я и живу. Никогда не думал, что возможность увидеть на мгновение бледноголубое небо Татуина заставит меня продолжать существование.

Я смотрю только вверх. Вниз стараюсь не смотреть. Левой ноги нет ниже колена. Скажу тебе правду, я даже не заметил, как она исчезла. Просто однажды посмотрел вниз и увидел, что она на дне ямы в кислоте. Растворилась…

Этот надоедливый Сусейо иногда оставляет меня в покое. Не знаю, чем он занят, когда не говорит со мной; может быть, истязает Мику? Я вообще не знаю, чем занят Сусейо… Иногда я не уверен, что знаю, кто я такой. Нас здесь много; по-моему, Сусейо специально держит нас здесь, чтобы они с сарлакком могли забавляться. Своего рода бессмертие, верно? Но, любовь моя, я бы выбрал смерть. Я всегда думал, как я умру; может быть, кто-то пристрелит меня, когда мне стукнет девяносто три. Стильно, да?

(Я даже не уверен, та ли ты девушка, которую я помню. Иногда твоя кожа и волосы черны, и ты учишься на советника, а иногда у тебя светлые волосы и зеленые глаза и ты пилот космического корабля, и будь я проклят, если я могу вспомнить, которую из вас я люблю, или обеих вас сразу, или кого-то другого…

Но я любил, это я помню.) Здесь плавает столько воспоминаний. Сарлакк — это суп, а варятся в нем его жертвы. Сусейо никогда не признается, но, по-моему, он — всего лишь самый первый ингредиент этого супа.

Кесс, сказал мне Сусейо.

Почему бы нет? Одно имя не хуже другого.

Твое имя — Кесс, сказал он сурово. Ты — игрок с Кореллии… сарлакк пожирает тебя чуть быстрее, чем мне бы хотелось. Мне очень жаль. С тобой приятно поговорить, но сарлакк голоден 6 последнее время, а я не могу его контролировать целиком. Расскажи мне другую историю.

Я подумал и вспомнил историю, которую ты мне рассказывала, малышка, вскоре после того, как мы встретились, в те дни, когда одна из вас хотела стать советником, в те дни, когда ты решила, что во мне больше нет ничего хорошего — лишь одержимость игрой. Я рассказал Сусейо о человеке, которого преследовала логра.

Она загнала его на скалу, и некуда было больше бежать, но человек огляделся и увидел корень, высовывающийся из земли. Человек схватился за корень и полез по отвесному склону вниз. Посреди спуска он посмотрел вниз и увидел вторую логру, прохаживающуюся под скалой. Он не мог лезть ни вниз, ни вверх, так и висел там, пока не пришла парочка крошечных банда, один белый, а второй черный. И банда начали грызть корешок. И тут человек увидел ягоды, совсем рядом с собой. Б то мгновение когда банда перегрызли корень, он схватил ягоды и сунул себе в рот.

Какой же сладостный у них был вкус!

Молчание.

Наконец Сусейо произнес: не уверен, что мне нравится эта история.

Я висел на стене, и единственным глазом смотрел, как танцуют пылинки в луче света, и думал: как это прекрасно.

Кем бы ты ни была, любовь моя, ты гордилась бы мной.

Чуть позже Сусейо сказал: сарлакк голоден; думаю, я позволю ему сожрать твою руку.

Фетт ощущал ужас кореллианского игрока как свой собственный, страх человека, мертвого. уже много столетий. Чувствовал, как тот переваривает его снаружи. Он словно впервые в жизни видел сон, и сон был чужой. Он тонул в последних мгновениях игрока, лежащего на скользком полу, слепого, глухого, с грудной клеткой, разорванной впившимися во внутренние органы щупальцами, думающего о женщине, которая любила его…

Боба Фетт не хотел так умирать. Он, спокойный, бесчувственный, равнодушный, рожден был для ярости. Гнев был его жизнью. Он вырвался из объятий кошмара на волне холодного бешенства и вновь оказался в живом коридоре вместе с болью, корежащей тело, со сжигающей кожу кислотой, но ненависть покрывала его, как доспехи. Ясная, чистая, леденящая ненависть, какой позавидовал бы сам Повелитель ситхов.

Боба Фетт услышал биение своего сердца и произнес: — Я убью тебя очень медленно.

Он всегда выполнял обещания.

Он повис в темноте наедине с яростью.



***



Какое-то время спустя Сусейо сказал: пожалуй, я позволю сарлакку начать есть тебя. Начнем с ноги?



***



Лазерная винтовка, бластеры в наручах, огнемет, ракеты, гранатомет, но чтобы использовать все это, нужны руки, а он распят на этой проклятой стене витой сетью из сотен щупальцев. Вырываться бессмысленно, живые путы затянутся только сильнее, упреждая каждое движение. Он уже рискнул — — только что, и теперь едва может дышать.

Сарлакк пробует на прочность мандалорские доспехи. Пара больших щупальцев что-то такое творят с его правой ногой, что он сейчас не выдержит и закричит. Колено разламывается от боли. Доспехи пока еще держатся, они выдержат и не такое, за это Фетт не волновался. Но кислота уже добралась до кожи. Почти все тело горит: грудь, спина, ноги, руки. Но под шлем кислота пока не проникла. И ниже пояса, в пах — тоже, хоть на этом спасибо.

Из всего управления доступен лишь шлем. Комлинк молчит, на всех частотах — — шорох помех. Либо на девяносто щелчков вокруг никого рядом нет, либо тело сарлакка экранирует сигналы. Либо комлинк сломан, мрачно подумал Боба Фетт.

Теперь сарлакк взялся и за левую ногу, одной ему было, видимо, недостаточно. Доспехи выдержали, и Фетта дернуло вниз, те щупальца, что держали верхнюю часть его тела, чуть-чуть ослабили хватку. В результате он повис под углом как на дыбе, оторвавшись спиной от стены; очевидно, сарлакк решил, что сзади доспехи менее прочные. Он ощутил давление на правую ступню. Сарлакк спустил его достаточно глубоко, чтобы охотник ощутил под правой ногой поверхность.

Хорошо это или плохо, Фетт не знал. Он согнул ногу, пытаясь найти точку опоры.

Охотник расслабился и стал размышлять.

Сенсоры и компьютер его боевых доспехов продолжали работать, им все равно, в сознании хозяин или нет. Компьютер подчинился устным командам, одну за другой развернул на внутреннем мониторе шлема сцены, предшествующие падению в Великий провал Каркун. Хотя после того, как охотник понял, что именно Соло — это надо же! — был виноват в этом падении, пусть случайно, он приказал компьютеру отключить просмотр. УГОЛ съемки был ужасным, но сомнений не оставалось: этот ублюдок Соло виноват в падении Фетта в яму. Потребовалось несколько минут на то, чтобы успокоиться и продолжить. Вот мерзавец, почти с удовлетворением подумал Фетт. Вот он стартовал с палубы баржи, приземлился на скифф, на котором стояли мальчишка-джедай, Соло и вуки. И… да. Вот оно. Соло случайно задел его ранец концом какого-то то ли копья, то ли прута, теперь уже неважно, что это было. Это ж надо было так прицелиться, чтобы ударить именно по этой панели. Бортовой компьютер не имеет соединения с ранцем, диагностику не проведешь; Фетт понятия не имел, работает ли он еще или рке нет. Панель была сзади. Если бы он смог освободить левую руку, то сумел бы дотянуться до нее.

Боба Фетт криво усмехнулся сухими губами. Если бы я смог освободить левую руку, то многое сумел бы сделать.

А пока приходиться пользоваться тем, что есть. Сонар исправно нарисовал картинку: основная камера «желудка» сарлакка, из нее глубоко в недра Татуина уходит несколько туннелей. Сам он находится примерно в десяти метрах от главной камеры, метрах в сорока под землей. Даже если он сумел бы пошевелиться, если бы ракетный ранец смог вынести его наверх, то застрял бы посреди самой огромной пустыни, какую он когда-либо видел…

Щупальца больно сдавили левую ногу, Фетт все-таки застонал, не сдержался…

— Клянусь душой, которой у меня нет, я тебя убью.

Кого именно? Сусейо засмеялся. Того, кто говорит с тобой? Или того, кто тебя ест?

— Любого. Обоих.

Ах. Ты в дурном настроении, Боба Фетт.



***



На второй день я чуть было не выбралась.

Я лежала на спине на дне ямы, в кислоте, все ночь. Мы «беседовали» с сарлакком. Он молод и не слишком умен, мне его жаль. Редко случается, чтобы споры проросли в пустыне, обычно они предпочитают влажную почву, хотя жить могут практически везде. Однажды я видела изображение сарлакка, живущего на лишенном воздуха планетоиде. Он был довольно мелкий, пасть его была меньше стандартного метра в диаметре. Жил он в молодой системе, там было много комет и астероидов. Кометы по большей части состоят из углерода, водорода, кислорода и азота, тот сар-лакк, бедняжка, голодал. Знаешь, сарлакк — скорее растение, не животное. У него самая удивительная корневая система.

Нашему хозяину не повезло с пустыней. Сарлакк почти не осознает своего существования, у него есть нервная система, но не слишком хорошо развитая. И вряд ли разовьется здесь, в песках. Сарлакки умеют делать забавные вещи, не без помощи своей РНК: за проходящие тысячелетия они организуют что-то вроде группового сознания, присоединяя к себе воспоминания тех, кого переваривают. Несколько десятков лет назад я говорила с таким существом. Совсем глупышка, хотел знать, вкуснее или нет джедаи прочих разумных существ. Помню, я была изумлена, потому что не настолько глупа, чтобы подходить к его щупальцам.

Я перешагнула через этого малыша-са^лакка. Он закопался в песке, спрятав щупальца. Он схватил меня за лодыжки и втащил в яму сквозь слой песка в метр толщиной.

Песок обрушился вместе со мной, завалил меня. Я лежу на дне, удерживаемая на удивление сильными щупальцами, повсюду сухой песок, и смотрю на ночное небо. Кислота, вырабатываемая сарлакком, очень слабая; песок, упавший вместе со мной, впитал ее. Но одежда моя почти растворилась, и если я выберусь отсюда, то очень скоро буду представлять собой нелепое зрелище: обнаженная шестидесятилетняя женщина-дже-дай, спешащая к своему кораблю.

Даже разбавленная, кислота все равно очень жжет.

Сарлакка я не виню, он делает то, что велит ему его природа. Он не очень умный и достаточно молодой, всего метров пять шириной. В глубину, наверное, столько же, хотя, трудно сказать, на какой я лежу, глядя в ночное небо сквозь его пасть.

Скорее всего, я вторая или третья его разумная жертва. Еще одна его добыча висит сейчас рядом со мной — чой по имени Сусейо. Когда я упала в сарлакка, он был уже почти полностью переварен. Я чувствую его мысли, кажется, он телепат. Он совсем еще маленький чой, почти что ребенок, и очень сердитый, мне его тоже жалко.

Когда наступило утро, здесь стало светло. Мой шанс выбраться, мой единственный шанс — лазерный меч. Падая, я потеряла его, а очнувшись в темноте, не смогла понять, где он, внизу или на поверхности. Но он внизу, лежал в кислоте, в нескольких метрах — от меня. Я повернулась посмотреть на него. Он скользнул через всю яму в мою ладонь. Я активировала его; светящийся клинок рассек щупальца, держащие меня за руку. Сарлакк пронзительно вскрикнул и ослабил хватку. Я освободила руку, и обрезала остальные щупальца, которые еще держали меня, пока не освободилась вся. Перекатилась со спины на корточки, а потом…

Пять метров вверх — много даже для молодого джедая. Призвав Великую силу, я прыгнула.

Щупальце схатило меня на середине прыжка. Стащив вниз, сарлакк сломал мне ногу и пару ребер. И меч опять выпал, на этот раз куда-то в глубь туннеля. Не знаю уж, что с ним сделал сарлакк, но больше я меч не видела. Но меня не оставляет желание найти его.

Весь день сарлакк был обеспокоен, щупальца его бессмысленно дергались и дрожали.

Я хотела сказать, что мне действительно жаль, как все вышло, я не хотела причинять ему боль и этого можно было избежать.

Чой, висящий на стене передо мной, поднял голову. Если тебе непременно нужно с кем-нибудь говорить, сказал он, так говори с тем, кто, по крайней мере, может слушать тебя.

У медленной смерти есть одно преимущество — она дает время собраться с мыслями. Я блокировала боль, а через несколько дней, скажу честно, заскучала.

Сусейо, позвала я. Почему бы нам не убить время, рассказывая друг другу истории?



***



Пот собирался под доспехами, смешивался с кислотой. Калейдоскоп огней танцевал перед глазами, на мгновение он решил, что его сейчас стошнит прямо в шлем. Старуха-храмовница была настоящей. Чужие мысли еще раздавались эхом в его голове, смешивались с мыслями кореллианско-го игрока, яркими короткими вспышками прочих мыслей, воспоминаний, желаний и снов мужчин и женшин, мертвых годы, столетия и эпохи. Они все умерли. Все, без исключения, утонув в кислоте.

Женщину-джедая мне жаль, произнес Сусейо. Она была добра ко мне.

Очевидно, Сусейо поддерживал с тварью некий контакт; раньше, когда чой был счастлив, сар-лакк дрожал. Боба Фетт принял решение и щедро зачерпнул из котла, в котором закипал гнев.

— Тогда нечего было жрать ее, ублюдок, — огрызнулся он.

Щупальца, сжимающие его, конвульсивно дернулись. Это не я, буркнул Сусейо, се сожрал сарлакк.

Ну почему стена за его спиной такая податливая и мягкая?

— И за четыре тысячи лет ты не смог остановить сарлакка? Ты даже попытки не сделал спасти женщину или кого-то другого? Что, не знаешь о благодарности, ты, жалкое подобие разумного существа? Ты попал сюда ребенком. Всем, что ты знаешь, всем, что у тебя есть, ты обязан тем, кого позволил сожрать…

Щупальца сжались, вдавили его в упругую стену.

— Что, обиделся? Ты мог помочь той женщине, она бы вернулась за тобой. Вместо этого ты провел четыре тысячи лет, забавляясь с философией, обесчестив тех, кто учил тебя, и ни разу не подумал о том, что у тебя есть выбор, а почему? — яростно выкрикнул Боба Фетт; щупальца били его спиной об стену, душили, пытались расплющить, но слепая ненависть монстра и сравниться не могла с бешенством, которое охотник неторопливо и методично копил всю свою жизнь. — Потому что ты — пустой, никчемный дурак, которому не хватает ни смелости, ни воображения…

Щупальца с треском тысячи хлыстов обвились вокруг него еще крепче, заткнув на полуслове.

Охотник уперся ногами в поверхность и рванулся вверх.

Тумблер на задней панели ранца скользнул о мягкую стену и включился. В утробе сарлакка вспенилось пламя.

Сарлакк вздрогнул от боли, крик прокатился по туннелям. Щупальца корчились, как живые, то, что держало его поперек горла, чуть было не придушило охотника…

Двигатели не были рассчитаны на длительную работу в тесном пространстве.

Они взорвались.

Самое первое и старое его имущество — мандалорские боевые доспехи, делившие с ним его славу, его репутацию, его жизнь. Десятилетиями они защищали его от выстрелов и ножей, взрывов, камней, стрел и прочих шуток вселенной, всегда готовой запустить чем-нибудь в человека его образа жизни. Но даже доспехи, созданные мандалорами, которые сражались и порой побеждали джедаев, не были рассчитаны на то, что их хозяин будет стоять в маленьком помещении, объятом пламенем.

Без сознания Боба Фетт пробыл не больше нескольких секунд и очнулся, не в силах дышать.

Топливо разбрызгалось по живому туннелю, плоть сарлака горела. Фетт тоже горел. Пламя плясало на поверхности мандалорских доспехов, поврежденных взрывом, поедало лохмотья комбинезона, лизало обнаженную кожу. Быстро нагревающийся металл доспехов добавлял ощущении…

Боба Фетт поднялся. Поверхность под ногами вздрагивала, сарлакк корчился от боли. Фетт закинул руку за спину, отстегнул гранатомет, самое смертоносное оружие из всего арсенала.

Стоя посреди пламени, сгорая заживо, Боба Фетт поднял оружие и выстрелил в потолок и бросился ничком в пылающую смесь кислоты и ракетного топлива.

Взрыв разорвал мир на части. Ударная волна вжала Фетта в огонь, левая рука оказалась под неправильным углом, и, обрушившись вниз, охотник услышал отчетливый хруст. Пришла боль, подобная вспышке чистого белого пламени, и Боба Фетт понял, что все-таки проиграл, что теперь он умрет, как все прочие до него, зато он обменял долгую смерть от желудочной кислоты на быструю в погребальном костре…

Сверху посыпался песок.

Прошло время, Боба Фетт понял, что все еще жив. Он заставил себя сесть и оглядеться. Пламя не унялось, вдалеке громко щелкали щупальца, но здесь, где он сидел, было тихо.

Левая рука бесполезным грузом болталась вдоль тела. Наверху стояла ночь, в туннеле было темно, но охотник знал, куда идти, чтобы вернуться в центральную камеру, к шахте, что ведет на поверхность… в центральную камеру, где висит Сусейо, где ждет его разгневанный сарлакк и в нетерпении стегает щупальцами по стенкам.

По шлему шуршал песок. Боба Фетт поднял голову.

Темнота.

Не двигаясь с места, Боба Фетт дотянулся до гранатомета. Оставалось еще две гранаты из трех.

Одну из них он запустил в темноту над головой. Пришлось выкапывать самого себя из лавины песка, обрушившейся на него. Охотник постоял у подножия образовавшегося небольшого холма, глядя в темноту, и… начал раздеваться. Доспехи теперь бесполезны — изъеденные кислотой, потрескавшиеся, обгоревшие. Хорошо, что они сломались, так легче их стаскивать. Он чуть было не грохнулся в обморок, снимая кирасу; левая рука была сломана, возможно в двух местах, ожоги начинали давать о себе знать.

Процесс занял время, но он выбрался из доспехов и, борясь с головокружением и слабостью, полез наверх по осыпающемуся склону. Третья граната ушла в темноту. Волна песка, которая захлестнула его на этот раз, поволокла, погребла под собой, была невероятна. Больше всего борьба с ней напоминала плавание. Песок засыпал охотника, скребя по обнаженному телу. Воздух оставался только в шлеме, который Фетт снять не успел. Охотник барахтался, разгребая песок обеими руками, и сломанной, и здоровой, охваченный страхом смерти, который давал ему нужные силы. ..

Ладонь скользнула по пустоте. Последний рывок. Боба Фетт сорвал с головы шлем и понял, что дышит холодным ночным воздухом Татуина, что стоит на коленях посреди Дюнного моря, на краю Великого провала Каркун — — в тысячах километрах от кого-либо и чего-либо.

Живой.

Год спустя.

Он вернулся на Татуин.

«Раб-2» спустился с орбиты и завис над Великим провалом Каркун посреди Дюнного моря. Подобный солнцу огонь, вырывающийся из дюз, превратил ночную пустыню в костер.

«Раб-2» опускался на огненном выхлопе точно на глотку сарлакка. Волна боли, окатившая его в ответ, на вкус была сходна с выдержанным вином. Закрыв глаза, охотник все равно видел, как центральную камеру, где висел Сусейо, заполняет обжигающий воздух, как стекает в зев твари расплавленный песок.

Это ты?

— Верно.

Посреди оглушающей боли Боба Фетт почувствовал нечто похожее на облегчение.

Ты освобождаешь меня от долгого цикла.

«Раб-2» повисел над провалом, а затем сместился и сел рядом с ним, метрах в пятидесяти от края — так, чтобы его не достали обожженные извивающиеся щупальца. Боль и смятение Сусейо тронули охотника.

Откуда в тебе милосердие?

Под надежной защитой мандалорского шлема Боба Фетт улыбнулся. Не резать же такого замечательного барва из-за одного холодца.

Ясно… Значит, мы сноба увидимся?

— Это точно, — сказал Боба Фетт. — Можешь рассчитывать.

Руки охотника заплясали над пультом.

Заработали двигатели, свет еше раз омыл Великий провал Карукн…

А затем темный призрак растворился в ночи.