Пол Кемп

Возвращение

Многочисленные коллеги и друзья заслужили мою признательность, но один из них в первую очередь — Фил Этанс. Спасибо, дружище.


Восемь лап, восемь. Они шуршали по камням и топотали-топотали, постукивали-постукивали.

Они завершили свою битву и свой пир завершили тоже, пожрав своих собратьев, становясь сильнее с каждым поглощенным лакомым куском. Раздувшиеся и обессилевшие, они стояли вокруг восьмиугольного камня, уставившись мириадами глаз в мириады глаз, топоча и шаркая восьмью своими лапами.

Они не могли больше есть; они не могли больше драться. Изнеможение удерживало их на месте, как и задумывала Ллос с самого начала. Из тысяч остались восемь — восемь самых сильных, восемь самых хитрых, восемь самых проворных, восемь самых жестоких. Один должен будет слиться с Йор\'таэ. Один обретет мантию божества, богини Хаоса.

Лишь один, которому все остальные станут служить… если этот Единственный даст им такую возможность и такой шанс. Если нет, значит, они, подобно тысячам их мертвых сородичей, будут съедены.

Пауки знали, что больше не могут повлиять на этот выбор. Соперничество было в прошлом, битва окончилась, и теперь лишь Та, Которая Была Хаосом, могла принять окончательное решение. Пауки не обманывали себя ложной самонадеянностью. Они не тешили себя мыслями, будто бы способны изменить то, что должно было свершиться. Братоубийственная война окончилась.

Восемью восемь лап нервно топотали по камням.

Там, за пределами кокона, этого святая святых, дроу были не столь смиренными. Они тешились своей гордыней, они ставили себя выше Ллос, считая, что достойны этой вершины или даже превзошли ее. Они смели полагать, будто постигли Ллос, постигли стоящий перед ними выбор, и они осмеливались плести заговоры и интриговать, чтобы лишить своих соперников их законного места.

Они были глупцами, и пауки знали это. Все их шаги были тщетными, судьба их была давно предрешена.

Эта интрига была начертана богиней Хаоса и была самой замысловатой и притягательной из всех. Потому что ни один из путей Ллос никогда не бывал прямым и ни один не вел к заранее ожидаемой цели.

В этом и была красота.

Пауки понимали это.

Время близилось.

Пауки знали это.

Восемью восемь лап шуршали по камням и топотали-топотали, постукивали-постукивали, их терпение сплеталось воедино, натягивалось и рвалось.

Восемь лап, восемь.

ГЛАВА 1

Интракис восседал в своем любимом кресле — на троне с высокой спинкой из костей, скрепленных между собой раствором из крови и перемолотой кожи. На поверхности огромной базальтовой столешницы лежали раскрытыми фолианты и свитки, орудия его ремесла. По сторонам неясно виднелись уходящие ввысь стены трехэтажной библиотеки Пристанища Мертвецов, его крепости.

Из стен на него смотрели глаза. Стены, перекрытия и своды Пристанища Мертвецов были сложены из тысяч и тысяч наполовину живых, магически сохраненных трупов, которыми можно было бы заполнить уйму городских кладбищ. Мертвые тела служили теми кирпичиками, из которых был сложен замок Интракиса. Он считал себя ремесленником, каменщиком, строящим из плоти, гнущим и ломающим стенающие тела, придавая им нужную ему замысловатую форму. В выборе материала он был неразборчив и укладывал в стены своего замка тела самые разные. Смертные, демоны, дьяволы и даже другие юголоты обрели свой дом в стенах Пристанища Мертвецов. Интракис был не более и не менее чем честный убийца. Любое существо, стоящее у него на пути наверх в иерархии ультролотов, населяющих Кровавую Расселину, оказывалось в одной из стен Пристанища, разлагающееся, полумертвое, но все же сохраняющее чувствительность настолько, чтобы ощущать боль, все же живое настолько, чтобы страдать и стенать.

Интракис улыбнулся. Пребывание среди мертвецов и книг всегда приводило в порядок его мысли. Библиотека была его убежищем. Едкое зловоние гниющей плоти и пикантный аромат выделанного пергамента прочищали и извилистые ходы его обонятельных каналов, и извилины его мозга.

И это было хорошо, ибо он жаждал ясности. Его изыскания приносили мало плодов, одни лишь дразнящие намеки на знание.

Ультролот узнал, лишь что нижние Уровни взволновались и что в центре всего этого была Ллос. Но он еще не определил, как лучше извлечь выгоду из этого хаоса.

Интракис поглаживал крапчатой длиннопалой рукой лысую голову и размышлял, как мог бы обернуть происходящее в свою пользу. Он долго ждал возможности выступить против Кекксона, ойнолота и главнокомандующего Кровавой Расселиной. Может быть, теперь, в пору порожденного Ллос хаоса, время пришло?

Он вглядывался в налитые кровью, исполненные боли глаза на стенах, но трупы не могли подсказать ему ответ, они лишь гримасничали безгубыми ртами, тихо стенали и корчились в агонии. Их страдания поднимали Интракису настроение.

За стенами Пристанища Мертвецов, слышимые даже сквозь толщу спрессованной плоти и окна из стекла и стали, завывали свирепые ветра Кровавой Расселины, выводя свою мучительную песнь, высокую, пронзительную, похожую на вопли той дюжины или около того смертных, с которых Интракис самолично заживо содрал кожу. Звук затих. Интракис поднял голову и ждал. Он знал, что сразу после него Уровень начнет содрогаться, эти толчки следовали за скорбной песней ветра с такой же неизбежностью, как при грозе гром следует за молнией.

Вот оно.

Возник неспешный рокот, сначала это была лишь легкая дрожь, но звук нарастал, переходя в крещендо, сотрясавшее крепость судорогами, от которых, словно вулканический пепел, с высокого свода библиотеки сыпались хлопья истлевшей кожи и высохших волос. Интракис полагал, что это сотрясается сама Кровавая Расселина, может быть даже все нижние Уровни. Он знал, что Ллос вырвала Дно Дьявольской Паутины из Абисса и необузданная, бессмысленная сила — материализованный хаос — разливалась по нижним Уровням и заставляла космос содрогаться.

Вселенная, Интракис знал это, рожала, и от этих космических родов Уровни ходили ходуном, перемещались, изменяя реальность. Кровавая Расселина, родной Уровень Интракиса, кряхтела под общим напором различных энергий. С того самого момента, как Ллос начала свою… деятельность, этот бесплодный скалистый Уровень страдал от бесчисленных извержений вулканов, туч вулканического пепла и рокочущих, подобно грому, горных обвалов, под которыми на первом Материальном Уровне могли бы быть погребены целые континенты. Среди гор и камней вдруг неожиданно возникали трещины, проглатывая целые лиги земли. Пенистый поток — Кровавая река, великая артерия, питающая тело Уровня, — волновался в своем просторном русле.

Учитывая все эти потрясения, Интракис в разы усилил магическую защиту, оберегавшую Пристанище Мертвецов от подобных угроз, и все же опасность заставляла его задуматься. Его крепость занимала карниз, высеченный на отвесном склоне крупнейшего вулкана Кровавой Расселины, Калааса, в остальном абсолютно ровном. Никуда не годится, если внезапный обвал или извержение вулкана швырнут дело всей жизни Интракиса вниз с этой кручи.

Ветер снаружи взревел снова — низкий вой, поднимающийся до невыносимо высоких нот, прежде чем начать умирать. За плачем ветра Интракис все же сумел уловить слово, произнесенное заговорщическим шепотом. Он не столько услышал, сколько почувствовал его, и это было то самое слово, которое он периодически слышал все эти дни.

Йор\'таэ.

Всякий раз, как порыв ветра, шипя, произносил этот свой секрет, трупы в стенах принимались стонать истлевшими губами и торчащие из стен разлагающиеся руки начинали дергаться, пытаясь зажать костяными ладонями сгнившие уши. Всякий раз, как звучало это ужасное слово, все Пристанище Мертвецов начинало шевелиться, будто полный пчел Абисса улей.

Разумеется, Интракис прекрасно понимал значение слова. Он был ультролот, один из самых могущественных в Кровавой Расселине, и хорошо знал более ста двадцати языков, включая высокий дроуский Фаэруна. Йор\'таэ означало Избранная Ллос, и Паучья Королева призывала Избранную к себе. Интракис никак не мог узнать зачем, и это приводило его в ярость.

Он выяснил, что Ллос претерпевает некие метаморфозы. Возможно, она трансформируется, а может быть, этот процесс уничтожит ее. Призывы к Йор\'таэ предвещали некие значимые события, и слово это было на слуху, на языке и в мыслях всех могущественных обитателей нижних Уровней: повелителей демонов Абисса, дьяволов Девяти Кругов, ультролотов Кровавой Расселины. Все старались занять такую позицию, которая позволила бы извлечь выгоду из происходящего, чем бы оно ни кончилось.

Сам того не желая, Интракис восхищался безрассудной смелостью Паучихи. Хоть он и не до конца понимал ее игру, зато знал, что Ллос рискнула многим ради успеха своей Избранной.

Подобная азартная игра не слишком удивляла его. По своей сути Ллос была тем же самым, что и любой демон, — порождением хаоса. Бессмысленный риск и бессмысленные убийства составляли ее сущность.

Вот почему демоны такие идиоты, решил Интракис. Даже богиня демонов. Мудрые идут лишь на хорошо просчитанный риск ради хорошо просчитанной награды. Это было кредо Интракиса, и оно служило ему верой и правдой.

Он побарабанил пальцами в кольцах по гладкому базальтовому столу, и от колец брызнули искры магической энергии. Ножки стола — человечьи ноги, приращенные к базальтовой столешнице, — немного передвинулись, подстраиваясь под него. Кости кресла сместились, чтобы ему было удобнее сидеть.

Интракис оглядел собранное в библиотеке сокровище, ожидая, не снизойдет ли на него знание. Иссохшие руки торчали из телесных стен, образуя полки, на которых ровными рядами располагалось несметное количество магических свитков, томов и рукописей — вместилища тайных знаний и заклинаний, на изучение которых не хватило бы и целой жизни. Фасеточные глаза Интракиса изучали их сразу в нескольких спектрах. От книг исходило свечение разного цвета и интенсивности, говорящее об их относительной магической силе и типе заключенной в них магии. Подобно мертвецам в стенах, книги не подсказали ультролоту готового ответа.

По Уровню прокатилась очередная волна дрожи, очередной вопль протрубил обещание или угрозу Йор\'таэ Ллос, очередной взволнованный шорох пробежал среди трупов в Пристанище Мертвецов.

Отвлекшись от мыслей, Интракис отодвинул кресло, поднялся из-за стола и подошел к самому большому из библиотечных окон, восьмиугольному, из цельного куска закаленного стекла шириной больше роста Интракиса, магически сращенного с костями и плотью вокруг. Стекло проросло сетью тонких, как ниточки, голубых и черных кровеносных сосудов — побочный результат этого сращения.

«Сосуды похожи на паутину», — подумал Интракис и едва не улыбнулся.

В великолепное окно раскрывался прекрасный вид на обожженное жаром красное небо, панораму склона Калааса и неровной долины на дне Кровавой Расселины далеко внизу. Интракис подошел к окну и выглянул наружу.

Хотя он и создал на склоне Калааса плато в пол-лиги шириной, но Пристанище Мертвецов воздвиг на самом его краю. Он выбрал это место над кручей, чтобы всегда иметь возможность посмотреть в окно и вспомнить о том, как долго ему придется падать, окажись он глупым, ленивым или слабым.

Снаружи непрекращающиеся ветра кружили сыплющийся с неба черный пепел в слепящих водоворотах. Артерии лавы, питаемые из вечно извергающихся вулканов Уровня, расчерчивали долину далеко внизу. Фумаролы испещряли черную поверхность, будто чумные нарывы, выпуская в красное небо дым и желтый газ. Змеящаяся красная вена Кровавой реки билась среди ущелий и каньонов.

Тут и там копошащиеся личинки — такую форму принимали в Кровавой Расселине души смертных — извивались среди изломанного пейзажа или ползли вверх по склону Калааса. Личинки были похожи на белесых жирных червей длиной с руку Интракиса. Осклизлые червеобразные туловища оканчивались круглыми головами — единственным, что оставалось от смертного обличья у душ мертвецов. Их лица искажала мука, и Интракис находил это приятным.

Невзирая на пыльную бурю и содрогающуюся почву, команды огромных, похожих на насекомых меззолотов и несколько могучих, покрытых чешуей крылатых никалотов — все они служили тому или иному ультролоту — рыскали с длинными магическими пиками по горным склонам. Этими пиками они пронзали одну личинку за другой, собирая души подобно тому, как на первом Уровне рыбак бьет рыбу острогой. Нанизанные на пики личинки слабо извивались, исполненные боли и отчаяния.

Судя по головам ближайших к нему личинок, большинство душ, кажется, были человеческими, хотя в Кровавую Расселину попадали представители любых рас, все они были прокляты и обречены служить топливом в топках этого Уровня. Некоторые души будут трансформированы в низших юголотов, чтобы пополнить войско Интракиса или других ультролотов. Прочих пустят на продажу, в пищу или на магические компоненты для экспериментов.

Покончив с созерцанием сбора душ, Интракис перевел взгляд левее и ниже. Там он мог различить едва видные сквозь марево пепла и жара вымпелы из кожи, реющие на вершине Обсидиановой Башни, крепости Бубониса, выстроенной на плато, ничем не отличающемся от того, на котором примостилось Пристанище Мертвецов. Бубонис, ультролот, стоящий сразу вслед за Интракисом в иерархии Кровавой Расселины, жаждал занять его место столь же сильно, как сам он желал занять место Кекксона. Бубонис, должно быть, тоже плетет интриги и составляет планы, как использовать хаос, чтобы продолжить восхождение по склону Калааса.

Весь цвет ультролотов Кровавой Расселины гнездился на Калаасе. Относительная высота, на которой крепость ультролота располагалась на склоне, свидетельствовала о статусе ее владельца в иерархии Уровня. Замок ойнолота Кекксона, Стальная Крепость, расположился выше всех, примостившись среди черно-красных туч на самом краю кальдеры Калааса. Пристанище Мертвецов находилось всего лиг на двадцать ниже Стальной Крепости и лишь на две-три лиги выше Обсидиановой Башни Бубониса.

Интракис знал, что придет день, когда ему придется ответить на вызов Бубониса, в то время как сам он должен будет бросить вызов Кекксону. В сотый раз за последние двенадцать часов он гадал, не настал ли уже этот миг. Его тешила мысль сбросить труп Кекксона в Бездонную Пропасть. Бездонная Пропасть тянулась до самого центра мироздания, и ее скалистые края были столь отвесными, столь гладкими, без сколько-нибудь заметных выступов или карнизов, что упавшее в нее падало вечно.

Внезапно библиотеку окутал мрак, тьма столь густая, что даже глаза Интракиса не могли ничего разглядеть, хотя он способен был видеть практически во всех возможных спектрах. Звуки сделались глуше; казалось, ветер рыдал теперь откуда-то издалека. Интракис мог слышать, как шевелятся в темноте стены. Сердце его забилось чаще.

Он понимал, что подвергся нападению. Но кто мог осмелиться? Бубонис?

Множество оборонительных заклинаний всплыло в мозгу Интракиса, и он торопливо зашептал слова, одновременно чертя в воздухе пальцами замысловатые фигуры. Несколько мгновений спустя он был защищен заклинаниями от любых ментальных, магических и физических нападений. Он незаметно вытянул из-под плаща металлический жезл, который по приказу изрыгал струю кислоты. Потом он левитировал к высокому потолку и прислушался.

Стены Пристанища Мертвецов влажно шелестели. Иссохшие руки тянулись с потолка, чтобы коснуться его одежды, словно ища поддержки. Их прикосновение на миг заставило Интракиса вздрогнуть. Он не слышал ничего, кроме собственного тихого дыхания.

Потом до него дошло, что кто-то или что-то сумел проникнуть сквозь возведенную вокруг Пристанища Мертвецов сложную защиту, не подняв при этом ни малейшей тревоги. Он не знал никого, не исключая и самого Кекксона, кто был бы способен на такое.

Его охватила тревога. Он покрепче сжал жезл.

Во тьме вдруг появился некий сгусток, физически ощутимое присутствие силы. В ушах Интракиса зашумело; в голове его пульсировала кровь; даже трупы в стенах крепости завопили надтреснутыми голосами.

Тьма, казалось, становилась все более осязаемой, она ласкала его, прикосновения ее были легче касаний трупов, они были более манящими, но и более пугающими тоже.

В его библиотеке что-то было.

Против воли все три сердца Интракиса заколотились в груди.

С внезапной уверенностью он осознал, что эту темноту разделяет с ним некая божественная сила. Ничто иное не смогло бы с такой легкостью вторгнуться в его крепость. Ничто иное не смогло бы вселить в него такой ужас.

Интракис знал, что его превзошли. Сражаться бессмысленно. Бог или, может быть, богиня снизошли к нему.

Он опустился на пол. Хотя подобное унижение было не по нему, он сумел натянуто поклониться тьме.

— Твоя почтительность неискренна, — раздался негромкий, вкрадчивый мужской голос, говорящий на высоком дроуском.

При звуках этого голоса трупы вновь возбужденно зашелестели, очередной стон вырвался из их истлевших губ.

— Однако их почтение неподдельно, — продолжил посетитель.

Интракис не узнал его по голосу, но, судя по звукам ветра снаружи, судя по использованию высокого дроуского, ультролот мог догадываться о том, кто это был. Он тщательно подбирал следующие слова:

— Трудно оказывать надлежащее почтение, когда я не знаю, с кем говорю.

Смешок.

— Думаю, ты знаешь, кто я такой.

Мрак слегка рассеялся, достаточно, чтобы глаза Интракиса могли видеть сквозь него. Звуки тоже вернулись, и завывания ветра зазвучали вновь.

На базальтовом столе Интракиса восседал мужчина-дроу в маске, болтая в воздухе ногами, не достающими до пола. Тени попеременно светлели и сгущались вокруг гибкой фигуры дроу, окутывая то одну, то другую ее часть тьмой, чтобы в следующий миг снова сделать видимой. На поясе дроу висели короткий меч и кинжал, из-под безупречного плаща с высоким воротом выглядывал кожаный доспех. Худое лицо с мстительным выражением обрамляли длинные белые волосы с красными прядями. На тонких губах мужчины играла надменная улыбка, но она не отражалась в провалах его глаз, которые были видны даже под черной маской.

Интракис отметил магическую силу, исходящую от оружия и доспехов дроу, от самого его тела. Он узнал это воплощение, и это было именно то, что он подозревал.

— Вараун, — произнес он и был раздосадован тем, что не сумел скрыть благоговейного страха, прозвучавшего в голосе.

Он глядел на Варауна, Господина В Маске, — сына Ллос и ее врага. Сердца его стучали пуще прежнего, нога ослабели, хотя он сумел не показать этого. В мелькании теней вокруг дроу он сумел заметить, что у воплощения отсечена кисть. Из обрубка на стол капала кровь.

Интракис не собирался размышлять, каким образом бог мог получить такую рану. Равно как и гадать, с чего бы вдруг Варауну появляться в Пристанище Мертвецов. Интракис редко сталкивался с дроу, живыми или мертвыми, смертными или божественными. Души темных эльфов обычно не попадали в Кровавую Расселину.

Вараун соскочил со стола и втянул носом воздух. Его темные глаза сузились.

— Здесь даже воздух воняет пауками, — заявил бог.

Интракис ничего не ответил на это. Он не осмеливался говорить, не узнав в точности, что происходит. В мозгу у него проносилось множество вариантов, и все они были нежелательными.

— Мне нужна твоя служба, юголот, — сказал Вараун, и шепот его зазвучал жестко.

Интракис напрягся. Не любезность, не просьба — служба. Это было даже хуже, чем он опасался. Он провел длинным раздвоенным языком по губным складкам, пытаясь сформулировать достаточно расплывчатый ответ.

Тьма поглотила Варауна, и в следующее мгновение воплощение божества уже стояло перед Интракисом, жарко дыша ультролоту в верхнее левое ухо.

— Ты откажешь мне? — спросил Вараун, и в его тихих словах таилась угроза.

— Нет, Господин В Маске, — ответил Интракис, хоть сделал бы именно это, если бы мог.

Хотя юголоты бывали наемниками, даже для них существовали некие пределы в том, что касалось нанимателей; Интракис не имел желания быть втянутым в некий божественный конфликт, что бы там ни произошло между Варауном и его матерью.

В следующий миг Вараун был уже не рядом с ним, но на другой стороне комнаты, возле одного из книжных шкафов Иитракиса. Трупы от близости бога отпрянули назад, насколько позволяли их изуродованные формы. Мертвые глаза с ужасом смотрели из стены.

Даже те мертвецы, чьи руки образовывали книжные полки, попытались вжаться обратно в стену, и пара десятков бесценных томов полетела на пол. Вараун глянул на них и шикнул.

Хотел бы Интракис знать, каким видят Варауна его трупы. Уж явно не мужчиной-дроу.

— Прислушайся, — велел Вараун и склонил голову набок. Глаза его сделались холодными. — Слышишь?

Ветер снаружи поднялся и утих, неся призыв к Избранной Ллос. Трупы возле Варауна снова застонали. Интракис кивнул:

— Я слышу, Господин В Маске. Йор\'таэ. Там звучит слово: «Йор»…

Вараун зашипел и, подняв руку, заставил Интракиса умолкнуть. Глаза трупов в стене широко раскрылись при этой демонстрации божественного недовольства.

— Одного раза достаточно, ультролот, — бросил Вараун. — Итак, ты слышишь слово, но знаешь ли ты его значение?

Интракис медленно кивнул, в душе его нарастал страх, но Вараун продолжал, как будто ультролот ответил отрицательно.

— Йор\'таэ — это избранный сосуд для Паучихи. И это, все это… — с пугающей внезапностью божество вновь оказалось возле Интракиса, сердито шипя тому в ухо, в то время как крепость содрогнулась в очередной раз, — это результат попыток Королевы Паутины Демонов призвать свою Избранную и трансформироваться.

Интракис сглотнул, чувствуя ярость бога, ощущая опасность, в которой оказался.

Вараун снова появился в полумраке на другой стороне комнаты, и Интракис позволил себе дышать. Вараун протянул здоровую руку и пробежал пальцами по телам в стене. Те снова принялись корчиться и стенать. Вараун убрал сверкающую руку и улыбнулся.

— Чего вы хотите от меня, Господин В Маске? — спросил Интракис, хотя и знал, что ответ ему не понравится.

В одно мгновение Вараун оказался рядом с ним, зубы его оскалились, лицо исказилось от ярости.

— Чего я хочу, ты, жалкая букашка, это чтобы сердце моей матери сожрали демоны и потом гадили им мне на потеху. Чего я хочу, ты, тварь, — он взмахнул обрубком руки перед лицом Интракиса, — чтобы подобострастные мозги Селветарма выбило из его поганой башки и я смог бы пустить его пустой череп под ночной горшок.

Интракис ничего не сказал, он лишь смотрел, стоя неподвижно и сдерживая дыхание. Он был на волосок от смерти. Даже трупы затихли, словно были слишком запуганы даже для стонов.

Вараун глубоко вздохнул, явно успокаивая себя, и одарил Интракиса лицемерной улыбкой:

— Но в первую очередь, ультролот Интракис, вот что. Будем говорить прямо: существуют три возможные кандидатуры на роль Йор\'таэ. Взгляни на них.

— Погодите, Господин В Маске…

Но Вараун не стал ждать. Божество закрыло глаза, и мозг Интракиса пронзила боль. Сквозь эту боль в его голове возникли образы трех женщин-дроу и три имени: Квентл Бэнр, Халисстра Меларн и Данифай Йонтирр.

Боль утихла, но образы остались, запечатленные в его сознании божественной волей.

— Каждая из трех пытается отыскать дорогу в город проклятой Паучихи. Моя мать зовет их, ты слышишь, притягивает их к себе, а по пути испытывает их. Одна станет Избранной, одна будет ее…

Ветер в очередной раз взвыл, и Уровень снова сотрясла дрожь. Слово «Йор\'таэ» вновь заполнило комнату.

— Да, — подхватил Вараун, и его веко дернулось в нервном тике. Он уставился на Интракиса. — Что мне нужно от тебя, это чтобы ты убил всех трех.

И снова Вараун внезапно оказался на другом конце библиотеки, за большой кафедрой.

Интракису ничего другого не оставалось, и он кивнул. В глубине души он недоумевал, почему Вараун не мог убить трех смертных дроу сам.

Ответ стал ему очевиден в следующий же миг: после так называемого Смутного Времени Верховное Божество запретило остальным богам лично причинять вред жизням смертных. Таким образом, Вараун нуждался в союзнике, не связанном эдиктом Верховного Божества, в союзнике небожественном.

Наемник в Интракисе начал брать верх над страхом. Он увидел шанс и ухватился за него.

— А что я получу за это, Господин В Маске? — спросил он с должным почтением.

Вараун исчез из-за кафедры, чтобы возникнуть возле него. Интракис смотрел прямо перед собой, не осмеливаясь глядеть в лицо богу.

Извивающиеся тени окружили их обоих — черные змеи, скользящие по жесткой коже Интракиса. Вараун поднес здоровую руку к лицу ультролота, и Интракис увидел, что рука эта по самый локоть нематериальна, точно тень. С улыбкой Вараун засунул руку внутрь его тела и стиснул одно из трех сердец ультролота. Оно разом остановилось.

Агония пробежала по телу Интракиса; дыхание его прервалось, мускулы судорожно сократились. Он выгнул спину дугой, стиснул зубы, но не осмелился отодвинуться или протестовать.

— Ты? — прошептал Вараун ему в ухо. — А ты получишь вот что: мою признательность, которая воистину бесценна.

Вараун сжал второе сердеце Интракиса, остановив его.

В глазах Интракиса помутилось. Он отчаянно пытался вдохнуть.

— О, — добавил Вараун, — и еще уничтожение Кекксона и твое продвижение на место ойнолота и командующего.

Услышав эти слова, Интракис не смог сдержать усмешки.

— Вы очень великодушны, Господин В Маске, — сумел прошипеть он, несмотря на мучительную боль.

Не переставая улыбаться, Вараун снова запустил сердца Интракиса, легонько подтолкнув их указательным пальцем, и убрал руку, которая мгновенно обрела материальность. Интракис ухватил ртом воздух, обмяк и удержался на ногах благодаря одному лишь самолюбию. Придя в себя, Интракис отыскал взглядом Варауна — снова за кафедрой на другом конце комнаты.

— Сколько войска мне лучше взять с собой, мой повелитель? — спросил он.

— Армию, — насмешливо отмахнулся Вараун. — Собери ее в новой Паутине Демонов, на Эрейлир Вор, Равнинах Пылающих Душ. Моя мать еще не совсем пришла в себя, чтобы собрать собственное войско и остановить тебя.

Интракис поколебался, прежде чем спросить:

— А как насчет Селветарма, Господин В Маске?

Лицо Варауна исказилось от злости. — Он не причинит тебе неприятностей. Моя мать перенесла Дно Дьявольской Паутины с его законного места в мироздании и закрыла его от вторжения любого божества — любого. Теперь все происходящее там вне досягаемости для остальных богов. Я не могу попасть туда, чтобы уничтожить ее, но не может и Селветарм, чтобы защитить ее. Если только он не догадался о моем замысле, — презрительный тон Варауна свидетельствовал о том, что, по его мнению, Селветарм не в состоянии догадаться даже о том, сколько будет дважды два, — то ты будешь иметь дело лишь со смертными.

Интракис осмелился задать еще один вопрос:

— Что произойдет, если Йор\'таэ доберется до Паучьей Королевы?

Глаза Варауна сузились.

— Поскольку она до нее не доберется, — ответил он, — этот вопрос неуместен.

Интракис ничего не сказал, но воспринял слова Варауна как знак того, что даже бог не знал, что тогда произойдет. Это не сулило ничего хорошего.

Он поклонился:

— Я буду рад…

Вараун исчез без всяких лишних слов.

Красный отсвет Кровавой Расселины снова заполнил комнату. Интракис несколько раз глубоко вздохнул. Даже трупы в стенах, казалось, испытывали облегчение. Единственное, что осталось в комнате после явления Варауна, — пятна крови на базальтовом столе и кафедре. Интракис призвал невидимого слугу, вооруженного тряпкой, заставил его собрать кровь и телепортировал тряпицу в свою лабораторию. Он был уверен, что сумеет использовать божественную кровь для того или иного заклинания. Это занятие помогло ему успокоиться.

Он сосредоточился и приготовился известить своих командиров, чтобы они объявляли войскам сбор. Вараун велел собирать армию. Интракис использует свои лучшие ударные части, отряд Черного Рога.

Несмотря на подспудный страх — что будет, если он подведет Варауна, — ультролот испытывал и определенное возбуждение. Если он добьется успеха и если Вараун сдержит слово — а это еще большой вопрос, — Кекксон будет сокрушен и Интракис сбросит его с поста главнокомандующего Кровавой Расселиной.

Пока эти заманчивые мысли бродили в его мозгу, некий благоразумный голос нашептывал предостережения. Ему пришло в голову, что все замыслы Варауна могли быть частью плана Ллос. Господин В Маске сказал, что Ллос испытывает своих жриц, призывая их в Паутину Демонов. Может быть, Интракис и Вараун должны стать не чем иным, как очередным испытанием на пути Йор\'таэ? Или, возможно, Вараун ошибся и ни одна из трех жриц вообще не является Йор\'таэ?

«Может быть», — подумал Интракис и вздохнул.

Однако он знал, что ему, очутившемуся между двух богов, не оставалось ничего, кроме как повиноваться. Он будет делать то, что повелел Вараун, потому что поступить иначе означает верную смерть. Или даже хуже.

Ветер за окнами призывно завывал.

ГЛАВА 2

Вереница душ дроу тянулась взад и вперед от Халисстры насколько хватало глаз, лента из мертвецов Ллос, плывущая в бескрайнем, однообразном сером небе Астрального Уровня. Теперь, когда сила Ллос, очевидно, вернулась, души обрели наконец свободу плыть к Уровню Паучьей Королевы, где им предстояло обитать вечно.

Одна за другой души пролетали мимо, ровным строем, точно солдаты на марше. Стройность их рядов поражала Халисстру своим странным несоответствием, ведь они направлялись во владения богини, которая была воплощением хаоса.

Только что эти души были такими же безжизненно — тусклыми, как серое небо, по которому они плыли, но пробуждение Ллос обрушило целый шквал силы на их вереницу, на Астральный Уровень и, возможно, на все другие Уровни тоже. Ожившая Паучья Королева раскрасила мертвецов в цвета, напоминающие о жизни, пробудила души, так же как и сама Ллос пробудилась от своего Молчания. Вернув им краски и цель, она продемонстрировала, что каждая душа безвозвратно и всецело принадлежит ей.

Эти слова тревожно отдавались в сознании Халисстры: «безвозвратно и всецело принадлежат Ллос…»

Паря в том же самом сером небе, такая же бесприютная, как проплывающие мимо души, Халисстра глядела на свои тонкие черные руки. Она видела на них кровь бесчисленных стенающих жертв, принесенных ею во имя Ллос. Не означает ли эта кровь, что и Халисстра так же безвозвратно принадлежит Ллос, как и души вокруг? Не слишком ли замарана ее душа этими кровавыми пятнами?

Она сжала кулаки и перевела взгляд с душ в серое ничто. Те же самые руки, которые убивали именем Ллос, должны держать Лунный Клинок Эйлистри. Им Халисстра должна убить Ллос.

Убить Ллос. Эта мысль и возбуждала ее, и отталкивала.

Халисстра ясно видела лежащий перед нею путь, прямой, как вереница душ, и все же у нее было ощущение, будто она заблудилась. Ее отметила богиня, даже две богини, и в этот миг она не была уверена, кто из них ей предпочтительнее.

Она стыдилась этого чувства.

Она ощущала, как и Ллос, и Эйлистри толкают ее в противоположные стороны, тянут ее к себе, отчего она становится тонкой, как лист пергамента. Возродившаяся Ллос пробудила в ней нечто такое, что, как считала Халисстра, умерло в серебристом лунном свете Верхнего Мира, когда она дала обет Покровительнице Танца.

Но оно не умерло, вовсе нет. Да и могло ли умереть? Остались ее неизъяснимое влечение к Ллос и мучительные, притягательные воспоминания о могуществе, крови и власти. У Халисстры была лишь детская вера в Эйлистри, чтобы защититься от того, чему она училась всю жизнь. Она не знала, будет ли этого достаточно. Не знала, хочет ли она, чтобы этого было достаточно.

Всю жизнь она провела в служении Паучьей Королеве — убивая, правя — и меньше двух недель назад вдруг отвернулась от всего этого. Могла ли такая перемена быть истинной? Она была лишена Дома, ее город уничтожен, все, кого она знала, исчезли. Обращение к Эйлистри было лишь порывом, почти бездумным, вызванным страхом перед неясным будущим.

Разве не так?

Она не знала, и эта неуверенность терзала ее.

Хотя голова Халисстры была занята молитвами к Эйлистри, она ловила себя на том, что жадно следит за проявлениями пробуждающейся силы Ллос, струящейся в бесконечный сумрак Астрального Уровня.

После того как сила Паучьей Королевы нахлынула на череду душ и оживила их, весь Астральный Уровень просто взорвался хаосом. Тут и там в небе возникали водовороты разноцветной энергии, образовывались свирепые смерчи, которые стремительно вращались на протяжении нескольких мгновений или часов и исчезали, рассыпаясь яркими фонтанами разноцветных искр. Зазубренные стрелы черной и красной энергии в несколько лиг длиной периодически пронзали пустоту, на миг разрывая ее на части и заставляя волосы на голове и руках Халисстры вставать дыбом. Уровень был буквально насыщен силой Ллос.

И сила эта была иной, чем помнила Халисстра, — более исполненной жизни, но в то же время какой-то незавершенной.

Халисстра воспринимала хлещущие потоки силы как мучительное подтверждение мощи Паучьей Королевы, как заманчивое напоминание об иных молитвах, об ином поклонении. Сила Ллос была повсюду вокруг нее. Казалось, это сама Ллос была повсюду, испытывая ее, искушая, нашептывая ей.

И в шепоте этом все время звучало одно: Йор\'таэ.

В этом слове таились обещание, угроза и проклятие. Халисстра не знала, смеяться или плакать всякий раз, как она слышала это слово, вздыхающее сквозь ветра Астрального Уровня, Ей, как владеющей магией баэ\'квешел, было ведомо многое из забытого знания, и она знала, что означает это слово. Оно произошло от двух слов на высоком дроуском: Йори, «служитель божества», и Ортаэ, «священный». Йор\'таэ была Избранной Ллос, ее священной слугой, тем сосудом, посредством которого Ллос… что-то делает.

Но что именно, Халисстра не знала. Хотя значение слова было ей известно, она не понимала, что оно означает для нее или для Ллос. Снова неизвестность.

Халисстра понимала силу слов — ее магия баэ\'квешел отчасти зависела и от слов. И, подобно песни-заклинанию баэ\'квешел, повторяющееся шепотом «Йор\'таэ» зачаровывало ее, червем вползало в ее душу и сеяло там семена сомнения. Она вела борьбу с самой собой и пыталась справиться с этим раздвоением.

Она с двумя жрицами Эйлистри, Улуйарой и Фелиани, казалось, целую вечность следовали за вереницей душ дроу. Три живые души тащились вслед за множеством мертвых, заставляя свои тела скользить сквозь бесконечный серый туман Астрального Уровня силой воли.

Кажущееся бесконечным небо простиралось повсюду, серая пустота, нарушаемая лишь цепочкой душ, редкими островками парящих вращающихся камней и цветистыми кружащими водоворотами возвратившейся силы Ллос. Плывя в этой пустоте, Халисстра ощущала, как чувства ее притупляются от монотонности. Ей то и дело приходилось бороться с головокружением, хотя она и не могла бы сказать, было ли его причиной бескрайнее небо под ногами или же внутренняя борьба, что шла в ее душе.

— Мы должны подобраться поближе к порталу, — сказала Улуйара из-за ее спины.

Халисстра не обернулась, лишь кивнула.

С каждым мгновением три жрицы подбирались все ближе и ближе к своей цели, однако Халисстра все менее и менее сохраняла уверенность в себе и в их задаче. Несколько часов назад Сейилл, бывшая жрица Эйлистри, пожертвовала своей душой, чтобы защитить Халисстру от силы, которую пробудившаяся Ллос выплеснула в Астральный Уровень. Сейилл, женщина, убитая Халисстрой, избрала полное уничтожение своей собственной души ради того, чтобы Халисстра смогла выполнить свою задачу и убить Ллос Лунным Клинком Эйлистри.

Но Халисстра начинала думать, что на нее возложена еще какая-то задача, что-то, чего она пока не понимает.

Йор\'таэ, — прошептал эфир, и тело Халисстры ослабело.

Она начинала подозревать, что Сейилл решилась на самоуничтожение не столько для того, чтобы защитить Халисстру, сколько для того, чтобы не дать силе Ллос коснуться ее и сообщить ей нечто очень важное. Сейилл ушла в небытие ради Эйлистри, не ради Халисстры.

Она чувствовала, что стоит на пороге тайны, что в следующий момент озарение посетит ее. Если бы только Сейилл позволила силе Ллос добраться до Халисстры, она бы…

— Нет, — сказала она. — Нет.

Но слово это тоже не значило ничего.

Путь ее казался Халисстре таким ясным, когда она глядела в спокойные темно-красные глаза Сейилл, когда слышала в словах умершей жрицы обещание надежды и прощения через веру в Эйлистри, обещание того, что Ллос и ее подданные сочли бы слабостью. Но потом Халисстра неожиданно столкнулась с душой Рилда Аргита. Он стоял в одном строю с остальными мертвецами, бесцветный, ожидающий своей вечной участи. Она смотрела в его мертвые глаза, слушала его безразличные слова и ощущала, как рассыпается в прах ее уверенность в правоте их дела. Прежние чувства, похороненные на самом дне ее души, вскипели вновь. Она всегда гадала и не переставала думать об этом сейчас, что будет с Рилдом, если она каким-то образом сумеет убить Ллос. Будет ли он, подобно Сейилл, обречен на полное уничтожение?

При этой мысли внутри ее все сжималось. Она не обречет своего возлюбленного на небытие; она просто не сможет этого сделать! Но что тогда? Ведь это правда, что она от всей души любит все то, чем обязана Эйлистри, и Темная Дева избрала ее для того, чтобы уничтожить Ллос, и вложила ей в руку оружие, способное, как гласит пророчество, сделать это.

Но близость силы Ллос возбуждала Халисстру, искушала ее, обращалась к ней. Халисстра слышала, как Эйлистри взывает к ее сердцу, но чувствовала, как Ллос обращается к ее душе. Это и ужасало, и восхищало ее.

Она была испугана.

Йор\'таэ, — выдохнула пустота.

Халисстра зажмурилась и замотала головой.

— Чего ты хочешь? — прошептала она.

Она смутно ощущала, как ее тело медленно опускается вниз в сером небе, но ей не было до этого дела. Она отреклась от Ллос — отреклась! Добровольно сделалась клятвопреступницей. Она выбрала веру Эйлистри, в лунном свете Верхнего Мира дала обет Покровительнице Танца.

Но…

Но перейти в другую веру ее заставило острие клинка. Ей грозили смертью жрицы, которых она стала потом называть сестрами. Так не было ли это решение лишь обманом, продиктованным необходимостью для бездомной жрицы-дроу, лишившейся всей своей магии, обрести приют хоть где-нибудь?

«Нет», — подумала она и крепко прижала ладони к лицу, словно могла запустить пальцы в мозг и вырвать из него ту часть себя, которая так страстно стремилась к Ллос. Ее переход в иную веру не был вынужденным. Он был добровольным, красивым, искренним…

Рука, крепкая надежная рука мягко сжала ее руку, остановила падение и развернула. Она открыла глаза, и оказалось, что она смотрит прямо в глубокие красные глаза Улуйары. Казалось, эта дроу, верховная жрица Эйлистри, прекрасно себя чувствует в кольчуге и зеленом лесном костюме. На боку у нее висел меч, на шее — боевой рог. К плащу ее было пришито множество всяких магических мелочей — перьев, пуговиц, булавок. На ее круглом лице было написано искреннее участие, но за ним, где-то в глубине глаз, таилось еще что-то, — что-то, чего Халисстра не могла до конца определить.

— С тобой все в порядке? — спросила Улуйара. Она легонько встряхнула ее. — Халисстра, ты хорошо себя чувствуешь?

Мимо них по-прежнему текла вереница душ, они двигались так быстро, что их очертания казались размытыми. Черная молния расколола небо ровно надвое. Кружили смерчи. Нашептывал голос. Белые волосы Улуйары колыхались на астральном ветру. Ее доспех, оружие и одежда казались тусклыми в сравнении с яркостью душ. Все они выглядели тусклыми рядом с мертвецами Ллос.

Халисстра моргнула и нашла в себе силы кивнуть:

— Да. Я просто… расстроилась, увидев Рилда.

На суровом лице Улуйары отразилось понимание, но не сочувствие. Халисстра знала, что смерть и загробное существование Рилда Аргита мало волнует Улуйару. Верховная жрица всецело сконцентрировалась на их задаче — найти и уничтожить Ллос; все остальное не имело для нее значения.

Йор\'таэ, — прошептал Астральный Уровень.

Вновь услышав это слово, Халисстра ощутила, как вспыхнули ее щеки. Она взглянула на Улуйару, ожидая ее реакции, но непохоже было, чтобы верховная жрица что-нибудь услышала.

— Ты слышала? — спросила Халисстра, боясь узнать ответ.

Улуйара насторожилась, вскинула голову и подозрительно огляделась. Глаза ее вновь уставились на Халисстру.

— Слышала что? — переспросила она. — Души? Молнии? Больше здесь ничего нет.

Прежде чем Халисстра смогла ответить, к Улуйаре подплыла Фелиани и мягко положила ладонь на защищенное кольчугой плечо Халисстры. Стройная эльфийка тоже была в кольчуге и небольшом круглом шлеме, из-под которого струились ее длинные каштановые волосы. На ее узких бедрах висел тонкий клинок. Она выглядела ребенком, которого вооружили и отправили сражаться. Неужели Эйлистри в таком отчаянном положении?

— Это шепот душ, идущих навстречу своей судьбе, — сказала Фелиани. Она взглянула на мертвых, ее красивые глаза были печальны. — И только.

Улуйара согласно кивнула. Души действительно бормотали, пролетая мимо, это был тихий, едва различимый гул, но Халисстра знала, что повторяющееся шепотом Йор\'таэ — нечто совсем иное, то, что слышит лишь она.

— Проклятые Ллос не могут безмолвно идти на встречу своей участи, — заметила Улуйара, и в красных глазах верховной жрицы, в отличие от Фелиани, Халисстра не заметила никакого сожаления. Улуйара была по-своему столь же безжалостна, как любая жрица Ллос. — Наверное, они поняли наконец, какую ошибку совершили.

Халисстра выдернула руку из руки Улуйары и гневно глянула жрице в глаза.

— Я любила одного из этих проклятых, — бросила она, не в силах скрыть горечи.

Улуйара напряглась; она сверкнула глазами, но сказала лишь:

— Я забыла. Прости мне мою нечуткость, сестра.

В голосе ее Халисстра не услышала искренности.

— Успокойтесь, сестры, — мягко произнесла Фелиани. — Мы все устали. Особенно ты, Халисстра, потому что на тебе лежит такое тяжкое бремя. Мы с Улуйарой поможем тебе нести его, но ты должна позволить нам это. Эйлистри тоже будет помогать тебе, но ты должна позволить это и ей тоже. — Она помолчала, прежде чем добавить: — Веришь ли ты в это?

Она крепче сжала плечо Халисстры.

Халисстра переводила взгляд с Улуйары на Фелиани и вдруг поняла, что скрывается за непонятным выражением их лиц. Она парила между ними, они пронзали ее взглядами и ждали. Она осознала в этот миг, что увидела несколько мгновений назад в глазах Улуйары, — сомнение.

Они сомневались в ней или начинали сомневаться.

Она ощутила мгновенный гнев, но он почти сразу прошел; в их глазах она видела также и искреннее участие. Они любили ее и считали своей сестрой, несмотря на все сомнения. Халисстре подумалось о Квентл и Данифай, ее прежним сестрам по вере, которые столь отличались от Улуйары и Фелиани. Квентл не стерпела бы колебаний, а Данифай…

Данифай Йонтирр стояла над той же пропастью, перед которой была Халисстра совсем недавно, колеблясь между Ллос и Эйлистри, разрываясь между привычками прежней жизни и надеждой на жизнь новую, боясь сделать следующий шаг. Халисстра верила, что Данифай тоже сможет перейти на сторону Покровительницы Танца, если только захочет.

Глубоко интуитивно Халисстра нуждалась в том, чтобы Данифай покорилась власти Эйлистри. Благодаря связующему заклинанию ей довелось хорошо изучить Данифай. Они были очень похожи, Халисстра и ее бывшая рабыня. Она знала, что Данифай тоже можно освободить, можно отвратить ее от Ллос, и знала также, что спасение Данифай закрепило бы освобождение самой Халисстры.

— Халисстра? — окликнула Фелиани.

Халисстра смотрела на своих сестер и прощала им их неверие. Как могла она сердиться на них за то, что они усомнились в ней, если сама она начинала сомневаться в себе?

— Халисстра? — вновь переспросила Фелиани; карие глаза ее смотрели мягко, но рука была тверда. — Веришь ли ты в то, что я сейчас сказала? Что мы и Покровительница Танца поможем тебе нести твою ношу?

— Верю, — ответила Халисстра, глядя в глаза Фелиани, но при этом не была уверена, что их помощи будет достаточно.

Улуйара с силой выдохнула:

— Может, нам следовало бы почтить нашу Госпожу, прежде чем идти дальше?

— Хорошая мысль, — согласилась Фелиани, все еще глядя на Халисстру.

Улуйара сняла с шеи серебряную подвеску, на которой был вырезан меч, обвитый лентой, — священный символ Эйлистри. Она бережно положила ее на ладонь.

Йор\'таэ, — прошипел эфир, и Халисстра различила гневные ноты в голосе ветра.

— Это плохое место для танца, — сказала Фелиани, оглядываясь на души и серые водовороты.

— Верно, — ответила Улуйара, — но давайте, по крайней мере, помолимся.

Все согласились, и три служительницы Покровительницы Танца, две дроу и лунная эльфийка, встали в круг и обратились к Эйлистри, прося дать им силы и мудрости, а мимо текли души проклятых Ллос, вокруг бушевали ураганы силы Паучьей Королевы. Халисстра чувствовала себя последней лицемеркой.

После этого, все еще терзаемая сомнением, она спросила сестер:

— Уверены ли мы, что сможем сделать это? — Она уже задавала им этот вопрос прежде, но ей необходимо было снова услышать ответ. Она положила руку на рукоять Лунного Клинка, висящего в ножнах у нее на поясе. Та казалась теплой на ощупь. — Это всего лишь меч. А нас только трое.

Улуйара и Фелиани обеспокоенно переглянулись, прежде чем Фелиани ответила:

— Это Лунный Клинок, Халисстра, освященный Эйлистри. Он поможет нам. И ты не должна думать, что наша сила в численности. Она в вере.

Халисстра не была уверена, что ее собственная вера способна придать им много силы. Однако она смотрела в глаза своих сестер и видела в них твердую решимость. Насколько могла, она заряжалась этой силой от них.

Улуйара кивнула на движущуюся мимо вереницу теней:

— Давайте двигаться дальше. Наш путь по-прежнему ясен. Врата во владения Ллос теперь открыты. Души приведут нас к ней.

Халисстра пыталась представить, каково это будет — предстать перед Ллос, сражаться с богиней, которой поклонялась почти всю жизнь. Она не могла осмыслить такое. Это казалось абсурдом. И все же…

Наверное, это возможно.

— Она пробудилась, но я не уверена, что она вернулась полностью, — сказала Халисстра. — Она на всю вселенную взывает к своей Йор\'таэ, к своей Избранной.

Фелиани и Улуйара уставились на нее.

— Йор\'таэ, — повторила Улуйара, словно пробуя слово на вкус, и наморщила лоб, как бы прислушиваясь к ощущениям. — Откуда ты знаешь?

— Однажды, давным-давно, я слышала это слово, — солгала Халисстра.

Улуйара сверлила ее взглядом:

— Я не об этом, Халисстра Меларн. Я имею в виду, откуда тебе известно, что она теперь призывает свою Избранную?

Халисстра ощутила, как залилось краской все ее тело. Она понимала, что только что укрепила те сомнения, которые они таили в глубине души. Стыд боролся в ней с непокорностью, и непокорность победила.

Она с усилием вернула себе достоинство и уверенность, которым ее с самого рождения обучали, как Первую Дочь Дома Меларн.

— Всей своей душой, — сказала она, насколько могла, придав уверенности своему голосу, — я служу Эйлистри, Темной Деве. Не сомневайтесь в этом. Голос Ллос лишь эхо в моей памяти. Далекое эхо.

Сестры продолжали разглядывать ее. Фелиани заговорила первой. Ее худенькое бледное личико озарилось мягкой улыбкой.

— Я слышу правдивость ее слов. — Она взглянула на Улуйару. — Этого мне достаточно.

— И мне, — отозвалась Улуйара и повесила подвеску обратно себе на шею. — Прости нас, Халисстра. Просто казалось странным, что некто, столь недавно ушедший от Паучьей Королевы, был избран Эйлистри в хранители ее священного меча. Эта странность… беспокоила меня. — Она вздохнула и выпрямилась. — Но не нам подвергать сомнению волю Темной Девы. Ты носительница Лунного Клинка. Пойдем. Мы последуем за этими несчастными к Ллос и сделаем то, зачем пришли.

С этим три женщины двинулись дальше, вслед за колонной мертвых. Слова Улуйары вертелись в мозгу Халисстры, и она не могла не размышлять, зачем же все-таки пришла сюда она.

Йор\'таэ, — шепнул ветер ей на ухо.

По мере того как они плыли в туманном эфире, энергетические молнии и силовые водовороты встречались все чаще. У Халисстры было ощущение, что все ее тело пропитано энергией.

— Мы приближаемся к источнику силы Ллос, — сказала она, и Фелиани с Улуйарой кивнули. Лишь после этого ей пришло на ум испугаться того, что близость к силе Ллос так воодушевила ее.

Немного погодя они увидели гигантский, неспешно кружащийся водоворот черно-зеленой энергии. Его восемь закрученных по спирали рукавов простирались в эфире почти на длину полета арбалетной стрелы. Все вместе напомнило Халисстре стилизованное изображение паука. Его медленное вращение завораживало. Души, одна за другой, устремлялись в него и исчезали.

— Это вход на Уровень Ллос, — сказала Халисстра.

Стрела охристой молнии расколола пустоту.

Ее спутницы кивнули, разглядывая водоворот. Фелиани выглядела более бледной, нежели обычно. На всех них давила тяжесть их ноши.

— Готовы? — спросила Халисстра, себя в той же мере, как и своих подруг.

Она вытащила Лунный Клинок из ножен. В другой руке она держала маленький стальной щит — щит Сейилл.

Улуйара, угрюмая, с застывшим взглядом, кивнула. Она обнажила меч, поднесла к губам рог и выдула короткий звук, эхом прокатившийся по Астральному Уровню. Души, судя по всему, ничего не услышали.

Фелиани тоже достала свой тонкий клинок и взяла на изготовку круглый щит. Она казалась такой маленькой.

— Следуйте за мной, — бросила Халисстра и устремилась к водовороту. Она старалась не смотреть душам в лицо.

Уже войдя в портал, Халисстра сообразила, что им следовало бы повременить минуту и вознести молитву к Темной Деве, прежде чем вступить во владения Ллос. Она была уверена, что эта оплошность была случайной.

Почти уверена.

Когда энергия врат поглотила ее, Халисстра почувствовала, как ее протаскивает между Уровнями. Когда она уже исчезала, слово «Йор\'таэ» еще раз прозвучало у нее в ушах.

ГЛАВА 3

Когда Фарон проходил сквозь портал, у него на миг возникло ощущение, будто его растягивают в длину между двумя точками пространства, все сильнее и сильнее, пока он не сделался тонким, как хороший пергамент. На долю мгновения, хоть он и понимал всю абсурдность и нелогичность этого, ему показалось, что он существует в двух местах одновременно.