Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Джо Шрайбер

Красный урожай

(Перевод В. Яхонтова)

3645 ДБЯ

1. Арена

Вим Никтер стоял рядом с рингом, ожидая первого поединка.

Холод утреннего воздуха на Одейсер-Фаустин отдавал озоном; онемевшие язык и губы заставляли его сердце биться сильнее в груди, пока ветер теребил жесткую ткань его ветроустойчивой туники. Он вскарабкался по семидесяти семи ступеням на вершину храма вместе с другими учениками, мышцы болели, пот от приложенных усилий все еще не высох на ветру. Тренировочные бои на световых мечах подошли к концу. И, теперь начинаются дуэли.

На протяжение трех стандартных лет со времени прибытия в академию Никтер ожидал эти поединки с особым волнением. Высокий, семнадцатилетний парень с густыми, черными, как смоль волосами, он смотрел на боевую арену голодными, серо-голубыми глазами, которые идеально подходили под окружающий пейзаж.

Никтер посмотрел вниз. С верхушки храма академия ситхов выглядела, как частично разрушенное колесо, спицы которого начинались из центрального круга башни и удалялись по кривой. Его древние гробницы, заваленные проходы, тунели, и храмы, и огромная библиотека, ставшие обителью призраков, давно стали рушиться под действием снега и льда, накопленных десятилетиями, и постоянных тектонических сдвигов планетарной коры. В результате развалившиеся, порой роскошные, руины забытых пространств, стонущие под тяжестью веков, исказили архитектуру ситхов.

Сегодня они собрались все вместе. Никтер и ещё несколько сотен других учеников, кто прибыл сюда для того, чтобы изучать темную сторону Силы.

* * *

Прямо напротив него, Повелитель Шак’Вэс, Ситх Мастер клинка, сделал три шага вперед в свободное пространство, оборачиваясь, чтобы рассмотреть учеников из-под капюшона своей мантии. На мгновение ветер успокоился; все стихло, за исключением шарканья сапог по неровной поверхности площадки. Каменное лицо Мастера клинка не выдавало и намека на эмоции. Тонкая, безгубая щель рта оставалась неподвижной. Ни одного замечания, и необходимости в этом. Настало время первого вызова, и Никтер, равно как и его сверстники, уже слышал молву.

В этот день Ласск собирался бросить свой вызов.

Рэнс Ласск был лучшим студентом — последователем Ситхов с такой блестящей перспективой и потенциалом, что лишь немногие, если таковые и имелись, осмелились бы приблизиться к нему, а тем более сойтись в поединке. В эти дни он проводил большую часть своего времени в индивидуальных учебных занятиях с Шак’Вэйтом и с другими Магистрами в академии. Некоторые поговаривали, что он даже медитировал вместе с Лордом Скабрусом наверху, в башне… хотя Никтер лично и сомневался относительно последнего. Он пока еще не встречал ученика, который бы утверждал, что был внутри башни.

Несмотря на это он ждал, затаив дыхание.

Группа сохраняла абсолютное безмолвие.

Через мгновение Ласск вышел вперед.

У него была крепкая мускулистая фигура, облаченная в тунику и мантию, продолговатое лицо и огненно-рыжие волосы, которые он отрастил и собрал назад так туго, что уголки его бледно-зеленых глаз натянулись, придав им слегка раскосый вид. Его отличительной чертой было отстраненное безмолвие, которое окружало его, как смертоносное облако. Даже подходить к нему близко означало ощутить страх; один или два раза, когда Никтер случайно натыкался на Ласска в залах академии, он на самом деле чувствовал, как падает температура и содержание кислорода. От Ласска веяло опасностью, он выдыхал ее, как двуокись углерода.

Никтер почувствовал, как все его тело замерло, кроме бьющегося сердца, когда Ласск медленно развернулся, чтобы рассмотреть своих собратьев равнодушным, почти как у рептилии пристальным взглядом. По мере того, как соперники отсеивались, осталось только несколько достойных его внимания. Взгляд Лассска скользнул на Джура Острогота, на Скопикса, на Нейс, на Ра’ат — наиболее опытных дуэлянтов в группе. Если их вызовут, думал Никтер, примут ли они вызов? Унижение от отказа было ничем по сравнению с потенциальной угрозой проиграть Ласску на арене; в его руках даже учебный меч из твердой стали с миллионами микроскопических наполненных токсинами шипов, мог причинить смертельный вред.

Ласск остановился, и Никтер понял, что рыжеволосый послушник уставился на него.

Слова Ласска повисли в воздухе:

— Я выбираю Никтера.

* * *

Сначала Никтер был уверен, что он ослышался. Затем реальность накатила на него и он почувствовал, как внутри все опустилось, как будто сама земля вдруг испарилась под его ногами. Время, казалось, остановилось. Он был уверен, что Шак’Вэйт и все его ученики повернулись, чтобы взглянуть в его сторону, ожидая, сделает он шаг вперед или назад. С практической точки зрения выбор Ласска не имел никакого смысла — хотя он и мог постоять за себя, Никтер был явно слабее и не дал бы Ласску возможности отточить свои навыки или хотя бы обеспечить для других хорошее представление.

Однако вызов висел в воздухе, оставаясь без ответа.

— Ну, Никтер, — проговорил Учитель. — Каков твой ответ?

Никтер опустил голову, чувствуя, как медленно знакомое тепло проникнет в его щеки и шею. Он знал, что формально в ответе не было необходимости. Просто склонить голову и отступить назад будет достаточным ответом, а еще через мгновение начнутся перешептывания и тот небольшой авторитет, которым он сумел заручиться здесь за последние два года, начнет испаряться. Конечно, это был бы бесславный выбор, но, по крайней мере, так он мог бы уйти невредимым. Нескольким предыдущим противникам Ласска не так повезло — последние три покинули академию, проиграв ему. Один лишил себя жизни. Как-будто, проигрывая Ласку, что-то происходило с ними, наносило какую-то глубокую внутреннюю рану, от которой нельзя было исцелиться.

Ответ был очевиден. Никтер хотел отступить и выйти из игры.

И поэтому был потрясен, как и любой из присутствующих, когда услышал своё:

— Я принимаю вызов.

Ропот удивления осязаемо пробежал между другими учениками. Даже Шак’Вэйт повел одной своей колючей бровью.

Никтер моргнул, не в силах поверить в то, что он только что сказал. Он вообще не хотел говорить. Слова вырвались у него случайно. Взглянув на Ласска и не видя ни малейшего намека на улыбку в уголках его маленького, ничем не примечательного рта, Никтер понял, что из всех присутствующих только Ласск не был удивлен его ответом.

И впервые Никтер понял, что произошло.

Это совсем не относилось к поединку.

Это было совсем что-то другое.

— Ну что ж, тогда начнем, — сказал Ласск, маня его свободной рукой.

Прежде, чем он осознал это, Никтер почувствовал, что выходит вперед на ринг, сначала одна нога, потом другая, волоча его тело за ними. Сердце его быстро забилось, когда его тело осознало, что это на самом деле происходит. Нет, его разум протестовал, я не делаю этого, я не хочу этого, но это не имело значения, потому что все, что он видел сейчас, было улыбкой Ласска, достаточно широкой, чтобы показался слабый желтый блеск клыков. Никтер знал, что происходит и, что еще хуже, Ласск знал, что он знает. Глаза Ласска горели чистым, садистским удовольствием, а их выразительность сделала его, в других случаях невыразительное, лицо вселяющим страх.

Сейчас они стояли лицом к лицу, достаточно близко, чтобы Никтер почувствовал страшный холод, струящийся из взгляда Ласска. Тот поднял свой учебный меч, его клинок просвистел в воздухе, когда он встал в стандартную позу готовности.

«Не надо», хотел сказать Никтер, молча умоляя глазами, но вместо этого он увидел, как поднялся его собственный меч. Было уже слишком поздно. Что бы с ним Ласск не сделал…

Меч Ласска устремился вниз мощно и быстро. Никтер отреагировал мгновенно, с инстинктивной скоростью и ловкостью, доведенной до автоматизма на бесчисленных тренировках. Металл ударил по металлу с лязгом, который сотряс воздух, отражаясь внутри круга вокруг них и превращаясь в гул, как в высоковольтной цепи. Что-то пробудилось к жизни внутри Никтера, и когда Ласск атаковал его снова, он был готов, отражая следующий выпад Ласска резким и решительным защитным блоком, перестраиваясь в в образовавшееся пространство между ними. По дальним звукам Никтер услышал, как толпа испустила легкий одобрительный гул. Он уже продержался дольше своих самых пессимистических ожиданий.

Ласск снова пошел вперед и Никтер спружинил, чтобы отразить удар, в этот раз не так умело. Мимолетное чувство уверенности уже прошло, исчезло, сменившись потрясением отсутствия перспектив. Как он подобрался так близко, так быстро? Ласск двигался слишком быстро, а меч Никтера, казалось, жил сам по себе в руке, коля и рубя, чтобы держать Ласска на расстоянии, только холодная улыбка Ласска говорила обо всем. «Я контролирую тебя, мелочь», говорила она, сила другого ученика проходила через голову Никтера, «и ты сделаешь, как тебе сказано».

Нет. Никтер сжал зубы, собирая то, что осталось от его решимости. Теперь он понял, что его единственная надежда заключалась в том, чтобы освободить себя, вырвать волю подальше от власти Ласска. То, что другой ученик сейчас применял по отношению к нему было явным продвинутым способом контроля ума, почерпнутым у одного из Лордов Ситхов в академии, возможно у самого Скабруса. Неужели слухи о его тайной опеке все же верны? В любом случае, по причинам, известным только Ласску, он решил испытать его этим утром на Никтере, и Никтеру нечего было противопоставить.

Сопя от усилий, Никтер рванулся вперед с мечом наизготовку, только чтобы встретить ухмылку презрения, как будто Ласск не ожидал ничего другого. В серии движений Ласск последовательно переходил от жесткого и точного нападения Макаши к более акробатической Форме IV, сделал сальто вверх из положения стоя, вращаясь в воздухе и приземлился позади Никтера, прежде чем тот успел среагировать. Слишком поздно Никтер услышал свист лезвия справа от него, удар по локтю, и он издал резкий отчаянный крик, его рука онемела, а пальцы разжались, чтобы выпустить клинок.

Беспомощный, обезоруженный, он почувствовал, как холодное лезвие меча Ласска остановилось сзади на его шее, впилось в кожу чуть ниже основания черепа. Это было то ужасное беспомощное чувство, которое Никтер знал слишком хорошо — за секунду до того, как нервные окончания почувствовали неимоверную боль.

По крайней мере, все было кончено.

Теперь голос Ласска пульсировал в его голове. Это был тихий и слабый, и с которым невозможно справиться, приказ. «Толкни себя на мой клинок».

Никтер сопротивлялся, пытался податься вперед, мышцы на шее напряглись до предела — но всё было бесполезно. Он не мог сдерживать себя. Боль усиливалась, захватывала его, овладевала им, пронзала его, и какая-то мрачная бессознательная часть его знала, что он находится в шаге от того, чтобы перерезать свой спинной мозг и уничтожить оставшуюся волю собственного сознания. Он втянул воздух сквозь зубы и взглянул, как-будто издалека, на ряды других учеников за пределами круга, вожделенно наблюдающих за ним. Их взгляды горели нетерпением, ожидая неизбежного последнего смертельного удара.

«Будьте вы прокляты», подумал Никтер, «проклят каждый из вас. Я надеюсь, что вы все испытаете такую пытку или еще хуже, я надеюсь, что каждый из вас будет страдать как и я сейчас, я надеюсь…»

Задыхаясь, Никтер подался вперед, внезапно высвободившись из-под меча, прикрыв рукой болезненную, но поверхностную рану, которую оставил меч чуть выше изгиба позвоночника. Он едва мог контролировать свою руку. Сражение — и морально и физически — измотало его тело тело до предела, мышцы дрожали, изнывали от боли, кожа и волосы стали мокрыми от пота. Его голова будто собиралась взорваться. Он не мог отдышаться. Когда он поднялся, чтобы увидеть Ласска, его ноги, казалось, в любой момент перестанут слушаться и подкосятся. Никтер поймал на себе взгляд непроницаемых зеленых глаз.

«Ты жив, потому что я позволил», говорили эти глаза, и Никтер понял, что, в конце концов, этот акт милосердия приговорил его к еще большему унижению из-за того, что он необоснованно выжил.

Он отвел взгляд, повернулся и побрел сквозь толпу. Никто не заговорил и не издал ни звука, пока он шел по каменным ступенькам, ведущим вниз от верхней части храма к занесенной снегом дорожке внизу.

2. Трещина

К полудню новость о поражении Никтера прошлась по всей Академии. Ни один из других студентов не видел, что произошло с ним после этого, Джура Острогот, однако, предположил, что Никтер пошёл в изолятор для лечения ран или обратно в спальный корпус для того, чтобы зализать менее заметные.

— Так или иначе, — сказал Джура Киндре, в то время как оба проходили, нагнувшись, под изогнутым куском камня, отмечавшим один из пяти входов в библиотеку академии, — сейчас это не имеет значения, не так ли? Он просто ни с того, ни с сего устроил потасовку.

Киндра кивнула, но ничего не сказала. Они шли в столовую на обед. После краткого утреннего перерыва опять пошёл снег, который был сильнее прежнего — сухие, как песок, шарики бурлили над землей перед ними, ползя вверх над дорожками и смещаясь вверх по наружным стенам академии. Джура, выросший на Чазве в секторе Орус, был хорошо привыкшим к такой погоде и шёл с открытой у горла мантией, едва ли обращая внимание на ветер, прорывающийся через её ткань. Он видывал и другие спутники, принадлежащие мирам с более тёплыми климатическими условиями.

— А что с Ласском? — спросила Киндра.

Джура бросил на нее косой взгляд:

— А что с ним?

— Кто-то видел, куда он пошел?

— А что? — он не мог скрыть досаду в голосе. — Ласск приходит и уходит, как ему вздумается. Бывает, дни проходят, а его никто не видит. Из того что я слышал…

Он не договорил, глядя вверх, на башню, которая возвышалась в самом центре академии — огромный черный цилиндр, торчащий в серое небо. Как и большую часть времени, черный дым застилал ее вершину, заслоняя небо, сбрасывая вниз большое количество пепла; и запах был очень скверным, так что его глаза заслезились, а из носа потекло. В отличие от холода, Джура не привык к дыму и пеплу.

— Что ты слышал? — спросила Киндра.

Он покачал головой:

— Только слухи.

— Я их тоже слышала. — Она пристально посмотрела на него. — И не только о Ласске.

— О чем ты говоришь?

— Пустяки, — ответила она и пошла в обеденный зал.

* * *

За полуденным обедом, состоящим из волокнистой мубасы и консервированных плодов монтра, Джура Острогот настороженно изучал обеденный зал вокруг себя. Здесь он был уже достаточно давно, чтобы понять, что насилие порождает насилие, а новость о том, что случилось с Никтером, может легко надоумить некоторых учеников захотеть продвинуться вверх в неформальной ученической иерархии, а Джура занимал недостаточно высокое место в ней, как раз подходящее, чтобы стать мишенью.

Он обедал в одиночестве, как и большинство студентов, прижавшись спиной к стене как можно сильнее. В зале много не говорили, просто стоял ровный звон посуды и подносов. Находясь здесь, с едой старались справиться как можно быстрее и вернуться к своим тренировкам или учебе, медитации и изучению Силы. Время, тратившееся на общение, считалось проведенным зря — такое поведение демонстрировало слабость, отсутствие дисциплины и бдительности, и практически подстрекало ваших недругов.

— Джура…

Он перестал есть и огляделся. Возле него стоял Хартвиг вместе с Скопиком. Их подносы были полны, но по выражению их лиц он понял, что ни один из них не собирался здесь же садиться.

— Что такое?

— Ты слышал о Никтере?

— Что, о башне? — Джура пожал плечами. — Это старые сплетни.

Хартвиг потряс головой:

— Он исчез.

— И что такого? — Джура пожал плечами, возвращаясь к еде. Он заметил, что другие ученики по соседству склонили свои головы слегка вперед, чтобы подслушать разговор и понять, будет ли сказано еще что-нибудь важное. — Он, скорее всего, спрятался где-то жалея себя.

— Нет. Я имею в виду, что он буквально исчез, — сказал Хартвиг. — Санитар Арлджак рассказал Скопику об этом. Еще минуту назад он был в лазарете, залечивая порез на руке, а когда Арл вышел, чтобы проверить другого пациента, а затем вернулся, Никтера уже не было.

— Ну, значит, он просто ушел.

Хартвиг нагнулся вперед, понижая голос:

— Он уже четвертый за этот год.

— И что это должно значить?

— Ты знаешь, что они говорят.

Джура вздохнул, поняв, куда ведет разговор:

— Вы слишком много болтали с Ра’ат.

— Может быть и так, — сказал Скопик, заговорив впервые за все время, — а может в этот раз Ра’ат знает, о чем говорит.

Джура оглянулся по сторонам и посмотрел на него. Скопик был забраком, и его племенные татуировки и множество рудиментных рожков, растущих на голове, всегда были источником его неимоверной гордости. В разговоре он старался держать голову слегка наклоненной вперед для пущего эффекта, а из-за света за его спиной, тени от рожков напоминали кинжалы. Несколько секунд оба смотрели друг на друга в напряженной тишине.

— Мы все слышали одно и то же, — сказал Джура, сохраняя спокойствие в голосе. — Устранение лишних, эксперименты… На что вы намекаете?

Скопик наклонился совсем близко:

— Лорд Скабрус.

— А что с ним?

— Если он похищает студентов для собственных целей, — выговорил Скопик, — тогда нужно выяснить, кто может быть следующим.

Джура издал холодный смешок, но он не получился пренебрежительным или высокомерным, как он надеялся:

— И как вы планируете получить такие сведения?

— Не я, — ответил забрак и ткнул в Джуру. — Ты получишь.

— Я?

— Ты отлично подходишь для этого. Всем известно, что у тебя есть инстинкты выживания, как у голодной дианоги. Ты найдешь способ.

Джура отодвинул стул и поднялся одним плавным движением. С размаху он дотянулся и сжал пальцы на горле забрака, сжав их так сильно, что почувствовал, как затрещали хрящи. Все произошло так быстро, что, несмотря на силу и разницу в весе, Скопик был застигнут врасплох, но только на мгновение. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойно, почти небрежно и достаточно тихо, что только Джура мог его слышать.

— Острогот, на моей родной планете есть поговорка: только дурак поворачивается спиной к неоплаченному долгу. Подумай об этом. — Скопик слегка кивнул на руку Джуры. — Потому сейчас, поскольку ты действительно еще ценен для меня, я позволю тебе убрать руку с моего горла добровольно и сохранить лицо в глазах своих сверстников. Но в следующий раз, когда я увижу тебя, ты расскажешь мне, что ты узнал об исчезновении. — Забрак слегка улыбнулся: — Иначе вся академия скоро будет лицезреть то, что я не думаю, что ты хочешь, чтобы они увидели — с очень-очень неприглядной стороны. Мы друг друга поняли?

Джура сжал челюсти, он был слишком зол, чтобы ответить вслух. Вместо этого он слегка кивнул.

— Хорошо, — сказал Скопик.

Потом он повернулся и пошел прочь. Когда они с Хартвигом вышли из зала, Джура Острогот отнес свою нетронутую еду в бак для отходов и швырнул ее туда вместе с подносом.

У него пропал аппетит.

* * *

Он вышел из столовой обратно в холод. Джура двигался сквозь снег, сжав кулаки и дрожа. Отойдя на несколько метров и убедившись, что его никто не видит, он шагнул в узкую нишу и уставился на каменную стену. Ярость пылала в его груди.

«Иначе вся академия скоро будет лицезреть то, что я не думаю, что ты хочешь, чтобы они увидели» — голос Скопика стоял у него в голове. «Мы друг друга поняли?»

Мысли Джуры вернулись обратно на четыре стандартных года, в тот день, когда он впервые прибыл в академию, испуганный и невежественный ребенок с другой стороны галактики. Он провел первые несколько дней скрытно, всех избегая, надеясь осмотреться прежде, чем кто-нибудь успел бы прицепиться к нему, но порядок вещей здесь был иным. На третье утро он был в общежитии, заправляя кровать, когда чья-то рука с размаху сильно ударила его между лопаток, повалив на пол, где он лежал, хватая ртом воздух.

Когда Джура перекатился и посмотрел вверх, он увидел огромного ученика по имени Маннок Т’санк, который навис над ним. T’санк был сильнее и старше Джуры, и усмешка на его лице выражала почти одержимое злорадство.

— Ты хорошо выглядишь, лежа на полу, новичок, — Т’санк глазел на него. — Знаешь, за каким занятием ты еще лучше будешь смотреться? Когда будешь лизать мои сапоги. — Он протянул один грязный кожаный сапог, которым пользовался при работе с навозом, размахивая им прямо у Джуры под носом, настолько близко, что Джура почувствовал запах помета таунтауна. T’санка отправили чистить загоны в наказание за какое-то мелкое нарушение. — Давай, новичок. Отполируй их языком как следует.

Уже тогда Джура знал, что это проверка; то, как он ответил бы, навсегда определило в академии отношение к нему. Решительно, с видом человека, планировавшего свои собственные похороны, он встал и посоветовал Т’санку самому сделать это.

Результат был еще хуже, чем он ожидал. T’санк ударил его в лицо с такой силой, что Джура потерял сознание, а когда он очнулся, вся его голова звенела от боли. Он не мог двигаться. В его рту была грязная тряпка, которую запихали так глубоко, что он едва не задохнулся. Взглянув вниз, он увидел, что был раздет и привязан к койке за ноги и лодыжки, а T’санк стоял над ним, улыбаясь со злорадством, которое граничило с безумием. Когда Джура попытался вдохнуть, его вырвало и им овладела паника; он потерял контроль и сорвался в испуганный плач, в то время, как T’санк ревел со смеху.

А потом, внезапно, смех прекратился. Его последним воспоминанием о Т’санке был тонкий неожиданный визг, который ученик-садист издал прямо перед тем, как его вышвырнули за дверь. Когда Джура поднял голову, сквозь залитые слезами глаза он увидел Скопика. Забрак не сразу подошел, чтобы развязать его. Вместо этого он, держа какой-то вид голографической камеры, навел ее на Джуру, пока объектив не сфокусировался.

— Улыбочку, — сказал Скопик из-за камеры, гуляя по кровати и все еще записывая Джуру, лежащего на том месте, где его привязали, пытаясь вернуть себе контроль над телом. — Так, дай мне хороший ракурс.

Когда он остался доволен кадрами, он отложил камеру, выдернул тряпку из рта Джуры и развязал его.

— Вставай, — приказал он. — Пошли. — Он взглянул за полуоткрытую дверь, где лежал в полусознании T’санк. — Я хорошо ударил его по голове, но это не будет действовать вечно.

Джура с трудом поднялся на ноги, вытер кровь и сопли из носа, и поспешно пытался одеться.

— Спасибо, — пробормотал он.

Скопик отмахнулся от благодарности рукой, как если бы она была ему противна, затем вынул из камеры голокартридж, сунул его в карман, покровительственно похлопывая по нему.

— Для сохранности, — сказал он, и Джура получил урок. Ничего из того, что произошло, не было жестом доброты или жалости. Теперь Джура был в его власти, как бы долго он не оставался здесь, забрак не собирался позволять ему об этом забывать.

— А, новичок? — проговорил Скопик на пути к двери. — Добро пожаловать в академию.

* * *

«Добро пожаловать в академию».

Пылающее пламя гнева вернуло его назад в настоящее, образ картриджа в кармане забрака рассеялся. Находясь здесь, в тени между строениями, он больше не мог контролировать себя. Он поднял обе руки и вызвал всплеск энергии темной стороны в стену. Электрический жар вышел из его запястьев и ладоней и врезался в скалу, оставив на ней посередине трещину.

Он закрыл глаза и выдохнул, мгновенно успокоившись. Он знал, что должен сохранять гнев, опираться на него и использовать его в одном из боевых поединков, но он не мог сдержаться.

Снова открыв глаза, он посмотрел на потрескавшуюся стену. Она была массивной, но сейчас уже поврежденной, ее ценность коренным образом уменьшилась тем, что было ей нанесено.

Я и есть эта стена.

Развернувшись, он шагнул к выходу из тени; его мысли уже пытались решить, как он собирается заполучить информацию для Скопика.

3. Собаки Траума

Никтер проснулся в клетке.

Он не помнил, как он здесь очутился, или сколь долго он был внутри. Последнее, что он помнил, что сидел в больнице, ждал, пока Арлжак вернётся и проверит рану на затылке. И по сути в один момент, когда он был сбит с толку, ему показалось что он всё еще там.

— Холодно здесь, — сказал он. — Эй, Арл, у тебя что, крыша поехала?

Он присел и стукнулся головой о металлические прутья над ним достаточно сильно, чтобы заставить его зло застонать. Что здесь происходит? Клетка была маленькой, заставляя его держаться сгорбившись вперед — либо на руках и коленях, либо сутулившимся в сидячем положении. Верхняя часть его формы была разорвана, оставив его голым до пояса. Его бок болел, действительно болел, от основания черепа все вплоть до нижней части позвоночника устойчиво пульсировало, что отзывалось болью в кореных зубах.

Как будто в насмешку его клаустрофобии, комната за пределами клетки была очень большой и очень темной. Изнутри Никтер мог видеть почти все. Это было круглое пространство, может быть, пятьдесят метров в жиаметре, освещенное нерегулярными вспышками сборища мониторов, свечей и факелов. Лабораторным оборудованием было забито все доступное пространство и уголки помещения. Трубы и провода были навешаны на доски и столы, соединяя несчетные груды разнообразного оборудования, конденсаторов, фляг, стаканов и горелок. Стены были из стекла, и хотя он ничего не видел, потому что было темно, у Никтера было смутное ощущение, что он находится очень высоко.

Внезапная догадка ошеламила его.

Он был на вершине башни.

— Ты проснулся, — сказал голос.

* * *

Никтер рванулся прямо на звук голоса и едва не закричал.

Он стоял снаружи, глядя на него, высокий широкоплечий, черный силуэт, едва различимый в тени. Никтер уже точно понял, кто это был, еще до того, как мерцание факелов в комнате показало лицо человека — длинное, костлявое настолько, что даже глаза закрывали кости, знаменитый изгиб верхней губы, такой, что, казалось, он чуть улыбался какой-то своей тайной мысли.

Только что появившийся взрыв понимания проскочил сквозь него, подняв волосы у него на затылке дыбом. Глаза были худшей частью, подумал он, настолько серебряными они были, насколько они казались наполненными лихорадочным сбором тщеславия и безразличия.

— Лорд Скабрус, — сказал он, или попытался сказать. Его рот пересох, а его легкие не могли набрать достаточно воздуха. — Что я здесь делаю?

Лорд Ситхов не ответил. Но его глаза все еще смотрели вниз на него… или смсо него так, как будто кто-то ещё был в клетке вместе с ним.

Он мог чувствовать свой запах — дешёвый, несвежий жир паники и пота просачивался сквозь его кожу. Боль в спине превратилась из пульсации в резкую колящую агонию, которая покоилась в ребрах и поднялась к шее. Стало хуже на секунду настолько, как будто его ужалили в открытую рану. Какое бы ранение не было нанесено ему, оно было глубоко, и целые пачки нервных рецепторов, эти послушные гончии травмы, кружили вперед и назад, усердно доставляя плохие новости.

Пощупав свою спину, Никтер почувствовал что-то холодное, гладкое и жесткое, торчащие из его кожи чуть выше основания его позвоночника. Он огляделся и увидел, что Скабрус смотрит на что-то, похожее на трубку, вмонтированную прямо в позвоночник. Липкие кольца открытого мяса вокруг раны, были сырыми и горячими, и они обожгли, когда он дотронулся до них. Проведя рукой вверх, он почувствовал другую трубку над ней, выходящую из спины, вплоть до его шеи. Было по крайней мере шесть их, выступающих из его тела, таких же больших, как и предыдущие. Он понял, что мог чувствовать их пульсацию в его позвоночном канале, который был источником ноющей боли.

— Что… что это? — спросил он, зная о том, как по-другому звучал его голос — высоко и шатко. — Что вы сделали со мной?

Скабрус все еще не отвечал. Он даже не смотрел на Никтера больше. Он ходил за клеткой сейчас, где трубы вели между грядой проводов в то, что выглядело, как некий механизированный насос с широкой колбой, установленной на вершине.

Никтер уставился на него. Колба была полна темной красновато-желтой жидкости. Рядом с насосом стояла маленькая черная пирамидка, покрытая вырезанными линиями текста — он понял сквозь страх и боль, что это был Галокрон Ситхов. Он проходил это в академии, но никогда раньше не видел. И затем он увидел еще кое-что — множество из них находились в стеклянных сосудах, стоящих в ряд поперек широкой платформы рядом с насосом.

Цветы.

Все черные.

Все мертвые.

Никтер скрючился в клетке. Это была какая-то бессмыслица, и абсурдность только усилила степень его ужаса. Он облился потом, и сейчас он капал с него большими, отделяющимися каплями. Желание просить, ползать, торговаться за свою жизнь, или, по крайней мере, положить конец боли, было почти непреодолимым. Единственное, что помешало ему было подозрение, основанное на всем, что он слышал о Скабрусе — Лорд Ситхов никого не слушал. Скабрус стоял позади клетки, попеременно смотря то на Галокрон, то на цветы. Наконец, он выбрал цветок, открыл стеклянную коробочку на вершине насоса и бросил его туда.

— Что это? — спросил Никтер. — Что вы делаете?

Скабрус взглянул на него, как будто услышав его в первый раз. Когда он, наконец, заговорил, его голос был низким и звучным и еще более тяжёлым, чем Никтер помнил. Это было ужасно близко, так, как будто Лорд Ситхов шептал ему на ухо.

— Ты был унижен сегодня в храме, Вим Никтер, ужасно оскорблен. Ты показал себя слабым и легко сражённым.

— Это был Ласск! — завопил Никтер. — Он использовал силу на мне, он…

Скабрус поднял руку.

— Существует еще один способ, в котором ты, возможно, еще пригодишься. Это предложение я делаю тебе для искупления.

Он нажал на кнопку на насосе.

Уставившись на него, Никтер увидел черный цветок, закрученный в красновато-желтого цвета жидкости, его лепестки рвались и таяли. Насос выпускал слабые звенящие шумы, потому что полдюжины разрозненных вакуумных частей выполняли непонятные действия. Сначала он не чувствовал ничего, кроме нечетных вибраций труб в спине. Затем боль, которую он терпел до сих пор, стала намного сильнее. Она врезалась в его тело, затронула каждый миллиметр его нервных окончаний, довела его до белого каления. Никтер выгнулся вперед и закричал. Боль овладела им, и он отдался ей окончательно. Она стала огромной, всеобъемлющей нейтронной звездой, которая выматывала его. Впереди он увидел, как Скабрус смотрит на него сквозь клетку.

Последнее, что Никтер увидел прежде, чем провалиться во тьму, как Скабрус отвернулся от него и взмахнул рукой на длинную полку выше насоса, посылая цветы и их подставку на пол.

4. Дранок

Пергус Фроде ответственно относился к своим обязанностям техника на посадочной площадке Академии. Такое положение давало ему возможность первым оценивать вновь прибывших, часто довольно жалких, и быть в курсе некоторых сведений даже прежде, чем некоторые из Мастеров Ситхов узнавали о них. Неплохо для пилота — поверни-смажь-подай — чьей последней работой была чистка двигателей на «Верфях Куата».

Сегодня вечером, например, когда коррелианский крейсер начал маневр и спуск на заснеженные посадочные огни, Фроде уже точно знал, кто это был. Он знал бы это, даже если бы НК-дроид Дарта Скабруса не стоял рядом с ним, тихо жужжа в ожидании. Фроде не беспокоили дроиды — он вообще привык к ним больше, чем к органическим формам жизни, особенно здесь на планете Oдейсер-Фаустин.

— Отчет: сэр, я должен предупредить Лорда Скабруса, что гости прибыли, — проговорил НК-дроид.

— Конечно, — ответил Фроде, наблюдая за тем, как крейсер выпустил шасси и чувствуя, как посадочная платформа самортизировала его вес. Через секунду главный люк распахнулся, и наклонный посадочный пандус громко опустился.

Выступая вперед, чтобы встретить корабль, Фроде видел, как двое охотников за головами с важным видом сошли вниз. Первый — высокий, коренастый, лысый человек, с постоянной ухмылкой, в зелено-синих очках, остановился у трапа и осмотрелся вокруг с отвращением, как если бы он вовсе не был уверен, что хочет здесь находиться. Он нес металлический ящик под мышкой, привязанный к его запястью тонкой цепочкой.

— Что скажешь, Скарл? — спросил лысый. — Достаточно холодно для тебя?

Нелваанец в летном костюме, стоявший рядом с ним, сморщил морду и издал короткий рык, обнажив ряд острых вогнутых верхних зубов. Затем он и второй тип, оба повернулись и уставились на Фроде, который уже отходил от корабля.

— Где Скабрус, — потребовал человек, держа ящик. — Мы привезли ему посылку. Он должен встретиться с нами здесь.

— Я отведу вас к Лорду Скабрусу, сэр, — ответил HK-дроид, указывая назад, в сторону академии. — Он — мой хозяин, и я был отправлен, чтобы проводить вас в Башню. Вас и вашего… — дроид неуверенно взглянул на нелваанца, — второго пилота?

— Скарл — мой партнер, — ответил мужчина. — Меня зовут Дранок. Все, что есть ценного в этой галактике, вы можете получить через нас. — Он не сделал никакого движения, чтобы последовать за дроидом. — Кстати, лучше бы у вашего босса был в наличии остаток кредитов, которые он должен мне за эту маленькую прелесть. Ее было не так просто добыть.

Дроид ответил незамедлительно.

— Ответ: вопрос оплаты урегулирован, сэр. Будьте уверены, скоро вы получите остаток.

Дранок кивнул, угрюмое выражение едва ли оставляло его губы, пока он осматривал заснеженную местность вокруг посадочной площадки.

— Что за дыра. — Взглянув на Фроде, он ткнул пальцем назад, по направлению к кораблю. — Держи его горячим, Акк. Мы не останемся на этой скале ни секундой дольше, чем это необходимо. И дозаправь его, пока ты здесь. Думаешь, ты справишься с этим?

— Конечно, — ответил Фроде. — Никаких проблем. — Он уже решил, что ему не нравится этот тип и его спутник, но он был достаточно осторожен, чтобы не показать этого в голосе. — Она будет готова, когда вы вернетесь.

Не обращая на него внимания, охотник за головами повернулся и пошел за дроидом. Нелваанец пошел справа от него, хрустя лапами по снегу.

* * *

К тому времени, когда они достигли башни, Дранок уже решил, как он собирается поступить.

Вплоть до того момента, пока они не приземлились, он не был полностью уверен в своих действиях. Тут не было ничего личного: он и Скарл всегда работали вместе достаточно неплохо. Нелваанец был превосходным охотником и всегда хорош в бою. Кроме того, он был предан, черта, которой Дранок явно не обладал. И в последнее время все шло не так хорошо — их последние дела не приносили столько денег, как он надеялся, и Драноку надоело делиться добычей пополам.

Итак, было решено… Как только Скабрус заплатит все, что он задолжал им…

— Сообщение: нам сюда, сэр, — сказал дроид, указывая вверх на башню. — Этой дорогой.

Дранок остановился и посмотрел вверх. Он видел странную архитектуру в свое время, но башня Владык Ситхов поражала. Она была странной и намного выше, чем казалось с высоты полета, и была еще одна черта — неопределенное ощущение неправильности, как если бы она была построена под каким-то неестественным углом так, что, казалось, изгибается сверху вниз, как огромный черный коготь. Когда-то Дранок подслушал разговор в каком-то космопорте о Ситхах, о том, как они научились влиять на пространственную геометрию, создавая здания, которые сами по себе не были связаны с физической реальностью. Тот тип утверждал, что можно потеряться внутри лабиринта Ситхов и никогда не выбраться. Дранок выбросил это из головы, как пьяную выдумку, но теперь, глядя на башню, он не был так уверен. Ему не нравилось стоять перед ней и еще меньше нравилась идея войти внутрь.

Но там была оплата за работу.

И это решило дело.

— Хорошо, — он повернулся к Скарлу. — Ты лучше пережди здесь на случай, если что-то пойдет не так.

Нелваанец посмотрел на него и неуверенно прорычал в ответ. Обычно мы так не делаем, означало это рычание. Но это дело было не обычным.

— Эй, — проговорил Дранок, со всей приятельской сердечностью, которую он мог изобразить, — веришь мне? Будет безопаснее для нас двоих, если ты снаружи присмотришь за дверью. Я закончу со Скабрусом и принесу деньги.

И прежде, чем Скарл смог возразить, он последовал за дроидом внутрь.

Даже скрывшись от ветра, Дранок чувствовал, что температура резко понизилась. Было настолько темно, что сначала ему пришлось ориентироваться в основном на бледно-голубой свет от спинного процессора НК-дроида. Через несколько секунд его глаза стали привыкать, и он смог различить большое округлое пространство вокруг них, которое поддерживали колонны и массивные каменные арки, образовывавшие нижний уровень башни. В воздухе стоял запах сырости и грязи, и еще в нем присутствовал неприятный затхлый запах человека, который напомнил ему бани на каких-то планетах Внутреннего кольца, которые он посетил.

— Сообщение: следуйте за мной, — сказал голос дроида, указывая на ожидающий турболифт.

Дранок вошел в него и, когда дверь закрылась за ним, он понял, что дроид не пошел с ним. Он был один.

Турболифт рванул вверх достаточно быстро, чтобы это почувствовать. Ощущение покалывающего беспокойства пробежало по спине Дранока. Лифт по-прежнему поднимался.

Наконец, он остановился и двери открылись.

— Лорд Скабрус? — позвал Дранок достаточно громко, чтобы быть услышанным. — Ваш дроид послал меня наверх. — Он понял, что держит металлический ящик перед собой как щит. — Я принес ваш заказ.

Тишина. Это была большая круглая комната, она выглядела как лаборатория, устроенная кем-то с большой предосторожностью. Дранок слышал, что некоторые из этих Владык Ситхов явно странные и смешивают науку с древним преданиями своего народа, при этом сохраняя старые обычаи. Увиденное подтверждало это.

Высокие арочные окна тянулись вдоль стен с канделябрами, свечами и факелами, торчащими над ними, наряду с пульсирующими панелями и мигающими блоками. Машины гудели низко и неравномерно, и сам воздух, казалось, вибрирует у Дранока в носу и горле. Он прошел мимо полок и столов с научным оборудованием; ему не особо нравилось, что факелы заставляли его тень прыгать и дергаться на голом каменный полу за его спиной, создавая ощущение что кто-то следует за ним по пятам. В воздухе висел запах, едкий и знакомый, но не поддающийся описанию — химикаты? Нет, он был слаще, почти приторным, как от чего-то вареного.

Он подошел к окну и посмотрел вниз сквозь падающий снег на академию. Отсюда она была похожа на руины, заброшенные и забытые. Случайные слабые проблески света, который горел в окнах одного из зданий — чего-то, похожего на общежитие, заключил он — только подчеркивали его безжизненность; место, отданное на откуп призракам.

«Ты начинаешь нервничать», ругал он себя. Прекрати.

Он повернулся и пошел обратно к нагромождению едва освещенных механизмов. Что-то хрустнуло под сапогом и он остановился, чтобы взглянуть.

Цветы.

Присев, охотник за головами отставил металлический ящик в сторону — он все-еще был прицеплен к его запястью — и полез в карман за светящимся стержнем. Он надломил его и посветил перед собой. Раздался хруст разбитого стекла, пробирок и сосудов, которые, как заключил Дранок, содержали различные виды цветов прежде, чем они их выбросили или бесцеремонно швырнули на пол.

Он открыл металлический ящик и посмотрел на свой собственный цветок, якобы орхидею Мураками, сравнивая её со всеми остальными, разбросанными на полу. Дилер черного рынка специй, который продал ее, гарантировал, что она подлинная, редчайшая в галактике, похищена из секретной био-лаборатории Республики на Эндоре. Дилер даже представил документальное доказательство — результаты химической и газовой спектроскопии, просмотрев которые, Дранок притворился что понял.

Но теперь, взгляд на другие цветы на полу опроверг всё — Дранок обнаружил по крайней мере два цветка, которые выглядели так же, как этот.

Дыхание перехватило.

Его обманули, и сейчас…

— Дранок.

Охотник за головами замер при звуке своего имени, голос превратил его дыхание в сухой лед. Впереди, стоя между ним и выходом, высокая в темном плаще фигура уставилась на него с другой стороны длинного каменного стола. Дранок понял, что он смотрит в лицо человека с длинными и тонкими чертами, с орлиным носом, скошенным лбом и выдающимися скулами, острыми почти до карикатурного высокомерия. Густые седые волосы, странного серебристо-синего цвета были зачесаны назад. Фигура вытянула одну руку с длинными пальцами, указывая вперед, и в тот же миг Дранок увидел, что его глаза мерцают и пульсируют, как бы выражая с трудом сдерживаемое чувство.

— Лорд Скабрус…

— Ты принес орхидею? Где она?

Блефовать… Охотник за головами понял, что это — единственный путь для него выбраться отсюда. Он блефовал и раньше в сложных ситуациях. И эта не отличалась от других.

— Вот она, — проговорил он отрывисто, держа в руках открытый ящик, чтобы показать его содержимое. — Орхидея Мураками, как вы просили.

Когда Дарт Скабрус даже не шелохнулся, чтобы взять еее — на самом деле, он, казалось, не двигался вообще — Дранок отомкнул цепь с запястья, поставил ящик перед Владыкой Ситхов и отступил назад. Однако Скабрус не сделал ни шагу, чтобы рассмотреть цветок. Его взгляд остался на Драноке.

— Ты пришел один?

— Мой компаньон ждет снаружи, — ответил Дранок. — На всякий случай.

— Твой компаньон?

— Да, точно.

— И с тобой больше никого нет?

Дранок нахмурился:

— А кто еще должен быть? — Скабрус, очевидно, посчитал вопрос не стоящим ответа. Охотник за головами помрачнел, действительно теперь начав нервничать, его замешательство только усилило внутренний страх. — Хватит вопросов, — резко ответил он, надеясь, что раздраженный тон может помочь скрыть страх. — Я доставил орхидею, как мы и договаривались. Где мои деньги?

Скабрус все-еще не шевелился. Пауза затянулась, и в тишине Дранок осознал, что чувствует еще какой-то запах вокруг, становящийся все более различимым, перебивая запах мертвых цветов: запах жареного мяса медленно начал наполнять воздух. Несмотря на напряжение, он почувствовал, как во рту появилась слюна. Уже прошло много времени с тех пор, как он ел. Его желудок заурчал.

— Ты обманул меня, — сказал Скабрус.

— Что?

— Это не орхидея Мураками.

— Откуда вы можете знать? Вы даже не взглянули на нее?

Скабрус медленно поднял голову. Все его тело, казалось, напряглось, чтобы каким-то образом стать выше — конечно, обман, но Дранок почувствовал себя пятящимся назад, как непослушный ребенок, призванный к ответу, раскинув руки в мольбе.

— А сейчас, подожди секунду… Сядь.

Дранок почувствовал, что его колени невольно подкосились и он упал на твердую каменную скамью, которая неизвестно откуда взялась.

— Несмотря на твой прокол, тебе заплатят, — Скабрус указал за его спину на арочный проем, который Дранок раньше не замечал, оттуда вышел HK-дроид, толкая тележку с огромным серебряным подносом. Дроид подкатил тележку к столу, поставил перед Драноком на поднос тарелку, столовые приборы, чашку и кувшин.

— Ешь.

Дранок покачал головой. Что бы ни было под крышкой серебряного подноса, он не хотел и кусочка этого. Теперь он, оценив прошлое — согласие на работу, доверие сомнительному скупщику краденого, продавшему ему орхидею, возвращение сюда в одиночку — понял, что это все были звенья одной опрометчивой цепи событий, приведших его к этому предпоследнему моменту расплаты.

И он не мог остановить свою руку, которая потянулась к блюду.

Взяв крышку, он снял ее.

Он со страхом смотрел на то, что лежало там, внезапный ужас заполнил его горло, как забитый сифон. Через секунду он понял, что волосатый предмет перед ним, это отрезанная тушеная голова его партнера Скарла. Рот нелваанца был открыт достаточно широко, чтобы вместить спелые красные плоды якуры, которые затолкали между челюстями. Мертвые вареные глаза уставилась на него с обвинительным выражением.

— Что не так? — послышался протяжный голос Скабруса как-будто откуда-то очень издалека. — Ты определенно собирался предать его, не так ли? Я просто освободил тебя от хлопот. — И затем, наклонившись вперед: — Предатели и тупицы. Интересно, как вы оба умудрились выживать так долго.

Дранок попытался встать и понял, что он не может подняться. Неожиданно обнаружилось, что все его тело весит как-будто тонну.

— Отпустите меня.

— Каждый предатель делает еду из своих друзей, — Скабрус держал нож и вилку перед лицом охотника за головами. — Это твоя последняя трапеза, Дранок, и ты должен съесть все до кусочка. Это цена, которую я назначаю. Если ты сделаешь это, я разрешу тебе уйти отсюда живым.

Дранок отшатнулся, напрягаясь сильнее, чтобы освободиться. Но только одна часть его тела могла двигаться — правая рука, та, которой Скабрус позволил двигаться в направлении подноса. Стиснув зубы, Дранок выхватил нож из руки Ситха и ткнул им вперед так резко, как только мог.

Нож даже не успел приблизиться к намеченной цели, как Скабрус махнул рукой почти небрежно-равнодушным жестом в направлении охотника за головами, и Дранок почувствовал, как его горло перехватило и трахея превратилась в булавочное отверстие. Большой и неимоверный груз, казалось, сжал его легкие. Слезы паники залили глаза, и сердце его заколотилось, когда он начал отчаянно биться в кресле; темнота уже застилала его зрение. Неожиданно все стало казаться происходящим где-то не здесь. Как только Скабрус отпустил его, позволяя упасть на пол со стула, последнее, что Дранок услышал, был звук какого-то шаркающего существа, сопящего и издающего звуки, странно похожие на смех.

5. Лабиринт боли

— Учитель, я готов начать всё сначала.

Семнадцатилетний Мнах Ра’ат стоял в центре боевого симулятора, того который студенты называли «лабиринт боли», и вытирал кровь со своих разбитых и опухших губ. Он уже не чувствовал боли, только жгучее желание напасть и отомстить за то, что сделали с ним. Тот факт, что раны были причинены автоматической системой, которая являлась частью его обучения, вообще не имело значения для Ра’ат. Он был в ярости, и его ярость сделала его сильным.

Сверху, Магистр Ситх по боевому искусству Ксат Гракен откинулся внутри кабины управления, оперевшись одной рукой на длинную контрольную панель. Хотя он был человеком, Гракен выглядел как аквалианец — лысый, громоздкий, широкоплечий, с большим смуглым лицом, вечно хмурым, как комок засаленной замши. Час был поздний, он и Ра’ат были единственными на тренажере. Гракен, как и Мастер по оружию Шак’Вет, преподавал в академии на протяжении десятилетий, и он видел, как студенты, подобные Ра’ат, приходят и уходят — ученики, которым, казалось, не требуется сон и которые настаивали на продолжении их подготовки до поздней ночи, а иногда и до утра — и что с ними случилось, в конце-концов. После минутного размышления он постучал пальцем по внутренней связи.

— На сегодня достаточно, — сказал Гракен.

— Нет, — Ра’ат сердито посмотрел на него снизу вверх красными и злыми глазами. — Я хочу пройти еще раз.

Гракен встал из-за контрольной панели и вышел вперед так, чтобы ученик мог видеть его через прозрачную сталь:

— Ты осмеливаешься мне перечить?

— Нет, Учитель, — тон Ра’ат слегка смягчился, демонстрируя символическое почтение к авторитету Магистра. — Я хочу тренироваться в том же режиме как, и Рэнс Ласск.

Гракен одобрительно закивал. Он ожидал такого ответа. С момента зачисления Ласск задавал темп для честолюбивых учеников, каждый из которых хотел драться, тренироваться и обучаться так же интенсивно, как и он. Все они, казалось, не понимали, что Ласском может быть только один, а тот, кто бросал ему вызов, разделял судьбу Никтера.

Однако, Магистру Гракену пришлось признать, что он находит амбиции Ра’ат интригующими. Ра’ат был самым младшим в своем классе, с редкой шевелюрой и тонкими чертами лица, и два года обучения едва ли добавили больше, чем несколько унций мышц к его худощавому телу. Но у него был стержень внутри, смелость, полусумасшедшая ярость и воля к власти, которые побуждали его делать все, чтобы стать лучшим. Он также своеобразно мыслил. В конце-концов, именно Ра’ат пустил слух, что Дарт Скабрус похищает студентов и забирает их в башню, в надежде найти одного достаточно сильного, кто станет его преемником. Он доказывал это так успешно, что некоторые ученики, и даже несколько Магистров, считали, что он прав.

Теперь Гракен спрашивал себя, понял ли он, наконец, главную цель Ра’ат.

Он нажал на кнопку связи:

— Ладно, тогда еще раз.

Не столько в знак благодарности, Ра’ат кивнул и снова принял боевую стойку: плечи расправлены, тело напряжено. Складывалось впечатление, будто он знал, что Магистр согласится.

«Ну ладно», подумал Гракен, «давай посмотрим, насколько ты хорош на самом деле».

Он набрал последовательность команд и увидел как симулятор ожил под ним. Автоматическая система из множества вращающихся мечей появилась со всех сторон, каждый размером под два метра, расположенных так густо, что заставят Ра’ат уворачиваться, чтобы не быть раненным. Ра’ат легко нырнул между ними прежде, чем они искромсали его, благополучно уклонился от третьего препятствия — пружинящего копья, пяти метров в длину, которое непредсказуемо выстреливало из потолка. Гракен одобрительно кивнул. Именно копье последний раз Ра’ат не прошел. Сейчас же он был быстрее.

Достаточно ли ты быстр? Вот в чем вопрос, правда? А как насчет сражаться вслепую? Взяв пару тепловизоров со стола, Гракен надел их на глаза, потом протянул руку и выключил свет. Непроглядная темнота поглотила комнату. Гракен включил тепловизоры. Возникла картинка из множества светящихся зеленых фрагментов прежде, чем навелась резкость; Гракен наклонился вперед с неподдельным интересом.

Внизу, ослепленный Ра’ат остановился как вкопанный, осознавая, что произошло, и в этот момент стена за его спиной распахнулась, и воздух пронзил звук тяжелых резиновых плетей. Ра’ат дернулся вперед, но было уже поздно — плети хлестнули его по коленям. Гракен увидел, как лицо ученика напряглось, рот исказился от боли.

«Ну, всё», подумал он, и потянулся к выключателю.

Но это было не так.

Ра’ат мгновенно вскочил на ноги, отпрыгнув от плетей. Гракен сразу понял, что ученику уже не мешает зрение или его отсутсвие: теперь он полностью полагался на Силу. Когда маятник опустился снова, Ра’ат потянулся, схватил его и фактически удержался — такого трюка Магистр Ситх еще не видел, даже у Ласска — проехав на нем до самого потолка. На вершине дуги маятника, он бросил его, продолжая стремительно лететь и кувыркаться через открытое пространство, чтобы схватиться за стержень, торчавший из стены. Эти движения были выполнены с беспрецедентной грацией и абсолютной точностью. Ра’ат прокрутился вокруг стержня один, два, три раза, набирая скорость, и, отпустив руки, влетел прямо в окно кабины управления.

Магистр Гракен отшатнулся назад. Ра’ат врезался в транспаристил обоими руками и сумел удержаться там всего на пару секунд, но все же достаточно долго, чтобы Гракен увидел лицо ученика, глядящего прямо на него.

Затем он рухнул вниз.

Гракен сдернул очки и включил лампы. Свет пронзил все помещение, заполняя каждый уголок.

Магистр увидел Ра’ата, стоящего внизу, его лицо покраснело и блестело от пота, плечи поднимались и опускались, пока он старался перевести дух. Несмотря на очевидную усталость, лицо ученика отражало его неуемную энергию от остатков адреналина. Когда он увидел, как Гракен спускается, его глаза уже были полны ожидания, в предвкушении оценки Магистра Ситхов.

— Интересно, — сказал Гракен. — Завтра мы увидим, сможешь ли ты повторить это снова.

Ра’ат удивлено посмотрел на него:

— Учитель?