– Пиплз? – осведомился Рейни. Он присел на край стола и посмотрел на Пола.

– Нет, Торн. Помнишь торговца кофе из Колумбии, Лалло Эстевеса?

– Помню, конечно. Настырный такой делец.

– Мы знали о его связях с медельинским картелем, а уцепиться ни за что не могли.

– Еще бы не помнить! У этого малого полно влиятельных заступничков в округе Колумбия.

– Торговец мертв. Вчера в десяти милях от Нового Орлеана матросы с буксира выудили из Миссисипи тело одного парня. Никаких документов, горло перерезано от уха до уха, и оттуда торчит язык. Федеральная служба опознала его по отпечаткам пальцев.

– Лалло Эстевес?

– Нет. Парня звали Рамон. Я забегаю вперед. Он колумбиец, наемный киллер, работал на свой страх и риск.

– Может, его настигла колумбийская месть? – Рейни рассмеялся.

Пол улыбнулся в ответ. Приятно было видеть, что Рейни шутит.

– В прошлом он работал на Переса. Примерно в то же время, когда этот парень, так сказать, «вынырнул», жена Лалло сообщила об исчезновении мужа. Полицейские следователи обнаружили на письменном столе кофейного босса бумажку со списком намеченных дел, написанную, очевидно, в день смерти. Копы тут же подсунули ее федералам. – Пол раздавил сигарету в пепельнице и продолжал: – Жена Эстевеса позвонила в полицию, когда муж не вернулся домой. Шофер, он же телохранитель, тоже пропал. Последним пунктом в расписании стояло: встретить \"М\" в одиннадцать в доке на Миссисипи. Док принадлежит компании Эстевеса. Копы пошарили там и нашли кучу битого стекла, а кроме того, оказалось, что конец пирса слегка покарябан. Они раздобыли сонар, который показал: под водой что-то есть. Опустили вниз камеры и voila... «кадиллак» с двумя трупами.

– Эстевес?

– Водитель с дыркой в виске сидел на своем месте, пристегнутый к креслу. Убит из того же оружия, что и мистер с языковым галстуком. А Эстевеса обнаружили в багажнике.

– Ты сказал, ему перерезали горло?

– Нет, горло перерезали киллеру.

– А ты уверен, что это Флетчер? Думаешь, у него есть время шляться по докам и разбираться с каждым, на кого он имеет зуб?

– Пиплз готов спорить на большие деньги, что это дело рук Флетчера.

– Значит, он побывал в Новом Орлеане. – Взгляд у Рейни был отрешенный. – Может, он и сейчас там?

– Сначала я и сам так думал. Он вполне на это способен. Торн и его ребята останутся с Лаурой до конца. Флетчер отправится в Диснейленд, повидает мамочку и вернется в Новый Орлеан принять участие в развязке. Но есть ничтожный шанс, что он намеревается удрать во Флориду послерасправы с моими. И пока мы будем кружить в Новом Орлеане, гоняясь за собственным хвостом, он без помех встретится с матерью.

– Или он вовсе и не собирается трогать твою семью. Он ведь говорил, что не станет их убивать. Может, он хочет заставить тебя поволноваться и бросить все силы на защиту близких, а сам тем временем собирается прогуливаться с маменькой по Диснейленду.

– Не исключено. – Пол позволил себе улыбнуться. Он поднял трость и постучал ею по ладони. – Но я так не думаю. Он вернется в Новый Орлеан, если сможет. Но я не собираюсь этого допустить.

Рейни сидел на краешке кресла и нервно барабанил пальцами по подлокотникам. На лице его появилось выражение религиозного фанатика, на которого вот-вот снизойдет откровение.

– Давай немного порассуждаем, – предложил он. – Если Эстевеса и его людей убрал Флетчер, он должен был нисколько не сомневаться, что не засветится. А вдруг киллер сам собирался прикончить Флетчера? Может, Эстевес заманил Мартина в ловушку? Или наоборот. Флетчер тренировал медельинских боевиков, поэтому, возможно, киллер работал на него. Тогда этот гангстер и спустил Лалло под воду, а потом его тоже убрали, чтобы он не мог указать на Флетчера.

Пол ожесточенно тискал теннисный мяч.

– Если Флетчер приехал в Новый Орлеан убить моих, для чего ему рисковать и связываться еще с одним убийством? А вдруг мы его накроем? Или это отвлекающий маневр? Скорее всего так оно и есть. Мы в Новом Орлеане носом землю роем, а он знай себе полеживает на солнышке во Флориде. Через пару недель у нас ум за разум зайдет, вот тут-то он и выскочит, чтобы покончить с моими близкими. Да, похоже на правду.

– Стало быть, Флетчер хочет заманить нас в Новый Орлеан, чтобы преспокойненько отправиться во Флориду? – задумчиво произнес Рейни.

– А мы его прищучим! – Пол ударил кулаком по ладони. – На сей раз ему придет конец. Так или иначе.

Про себя Пол подумал, что Флетчер пытается заманить в Новый Орлеан именно его. Хочет убить Лауру и детей у него на глазах. Иначе их уже не было бы в живых.

* * *

В приемной появилась Шерри.

– Мистер Мастерсон, к вам посетитель.

– Я никого не жду.

Шерри протянула визитную карточку.

– Адвокат? Зачем он мне сдался?

– Утверждает, что дело важное. И весьма конфиденциальное.

Рейни поднялся.

– Пойду за своим гамбургером. Принести тебе чего-нибудь?

– Нет, – ответил Пол.

Рейни вышел из комнаты.

– Ну, как ты сегодня? – Шерри улыбнулась.

– Замечательно. Спасибо за волшебную ночь.

– Тебе спасибо.

– Я тут много чего передумал. Ты здорово помогла мне, и я хочу, чтобы ты это знала. Прости за ранний уход и поверь: ни ты, ни минувшая ночь тут ни при чем. Мы наверстаем упущенное. Обещаю.

– В любое время к твоим услугам.

– Ладно, а пока давай работать. Узнай, может ли округ Колумбия срочно прислать нам что-нибудь по-настоящему скоростное. «Мерлин» не подойдет. Запроси «Фалькон» или «Гольфстрим». Через несколько часов мы отбываем в Майами.

– Дело близится к развязке? – Ее голос слегка дрогнул.

– Похоже на то. Если что-то будет от Пиплза, сразу сообщи. – Он приподнял визитку, – Ну, давай сюда адвоката.

Шерри вышла, и через несколько секунд в комнату вошел молодой человек в дорогом костюме. Пол жестом пригласил его сесть, и посетитель устроился напротив него за столом.

– Меня зовут Пол Мастерсон.

– Бен Таккет.

– Шерри говорила, что у вас конфиденциальное дело. Но в настоящий момент я не занимаюсь наркотиками, а выполняю особое поручение. Вероятно, вам лучше повидать...

– Наркотики тут ни при чем. Я по поводу Эда Бучаны.

– Бучана... я его знаю? Выпьете кофе, мистер Таккет?

– Спасибо, нет. Я вас не задержу. – Адвокат стиснул пальцы, потом положил руки на стол. – Вчера вечером Рейни Ли побывал в доме Бучана.

– А, один из скаутов, – припомнил Пол. – Прошу прощения, фамилия вылетела из головы. Офицера послал я. Он доложил, что беседа ни к чему не привела.

– Сэр, мы находимся в Теннеси, и здесь есть законы, защищающие граждан от произвола федеральных офицеров.

– Что вы такое говорите?

– Агент Ли угрожал чете Бучана оружием, вам это известно?

– Что?!

– Эд Бучана – мой друг и клиент. Ему известно, какое горе обрушилось на Рейни Ли, что довелось пережить этому человеку, и только по этой причине мистер Ли еще не арестован. По словам Эда, Рейни Ли стал совсем другим человеком. Их сыновья дружили.

– Да, я знаю.

– Во время разговора Рейни начал грубо орать на ребенка, который не мог вспомнить пособника убийцы, хотя предполагалось, что он его видел. С женой Эда, Бетти Энн, случилась истерика, и, когда Эд отправился на кухню позвонить в полицию, мистер Ли выхватил из кобуры пистолет и направил его на мистера Бучану. – Адвокат вытащил блокнот и открыл его в заранее заготовленном месте. – Потом агент Ли сказал мистеру Бучане следующие слова: «Сиди, мать твою, тихо, заткни свою гнусную пасть и не лезь в наши дела, не то крепко пожалеешь». Еще он сказал – я снова цитирую: «Если кому-нибудь что-нибудь вякнешь, я вернусь сюда и закопаю тебя в твоем же саду». Ваш агент заявил, что терять ему нечего. Глаза у него были, – адвокат заглянул в свои записи, – «дикие». – Таккет убрал блокнот. – Короче говоря, мой клиент и его домочадцы были напуганы до чертиков.

Пол с шумом выдохнул воздух и потянулся за сигаретой.

– Мистер...

– Таккет. Зовите меня Бен.

– Хорошо, Бен. Агент Ли, как вы знаете, пережил страшный стресс. Передайте чете Бучана, что УБН глубоко сожалеет о случившемся, и скажите, что пистолет мистера Ли не был заряжен. Офицер находится под опекой нашего психиатра, а мы, в свою очередь, пытаемся поддержать Рейни Ли, давая ему различные поручения. Сегодня вечером я увезу его отсюда. Не позже завтрашнего вечера мистер Ли будет доставлен туда, где ему окажут необходимую профессиональную помощь.

– Не заряжен? Пистолет не был заряжен? – Адвокат удивленно вскинул брови. Пол кивнул.

– Я сам его разрядил. Рейни мой старый друг. Я понятия не имел о его действиях. Пожалуйста, примите мои искренние и глубокие извинения.

– Хорошо, я полностью доверюсь вам. – Адвокат поднялся. – Бучана также хотели бы остаться в стороне от всего этого. Они предпочли бы, чтобы мистер Ли...

– Я все прекрасно понимаю.

После ухода адвоката Пол долго сидел, размышляя о выходке Рейни. Безумный поступок. Безответственный. Да попросту преступный. Рейни похож на ружье со взведенным курком.

Он поднял трубку и набрал номер.

– Пол Мастерсон на линии. Мне нужно переговорить с Т.К. Робертсоном. – Он зажег сигарету. – С докладом о положении дел. Срочно. Да, я хочу поговорить именно с директором.

«С и.о. директора», – мысленно поправил он себя.

– Привет, Пол. Как дела?

– Движутся помаленьку. Но у меня возникла проблема, которую мы должны обсудить.

– Боже, ты ведь знаешь, я терпеть не могу неприятностей. И ведь ты уверял меня...

– Речь пойдет о Рейни. Надо подержать парня в стороне, пока все не кончится. Он на грани. Размахивал пистолетом перед штатскими – мужем и женой, родителями одного из скаутов-\"волчат\".

– Хорошо, чего ты от меня хочешь?

– Ему надо провести пару месяцев в Стойле.

Жаргонное словечко «Стойло» означало лечебное заведение в Мэриленде, где потрепанные агенты федеральных служб получали отдых и возможность прийти в себя. Задним числом Полу приходило в голову, что и его самого должны были отправить туда сразу по выходе из больницы, но этого не случилось. Кто-то из руководства управления урезал положенную процедуру, видимо, не желая по какой-то причине, чтобы Пол вернулся на свое место. Мышиная возня, борьба за власть, а может, кто-то решил, что окажет Мастерсону любезность, сняв с него тяжкий груз начальственных обязанностей. Или его просто вышвырнули вон, как испорченный товар, в который больше не стоило вкладывать деньги. Правды теперь не сыщешь. Пол знал наверняка лишь одно: иди его реабилитация своим чередом, его лечили бы в Стойле.

У Пола вдруг возникло ощущение, что он не один. Не отнимая от уха трубки, он обернулся и увидел распахнутую дверь в приемную.

– Я перезвоню тебе позже, Т.К.

Подобрав трость, Пол подошел к двери. В коридоре было пусто. Он заглянул к Шерри – она сидела за своим столом.

– О, а я как раз собиралась к тебе! – Шерри показала ему записку. – «Фалькон» будет в нашем распоряжении сегодня же.

– Ты видела Рейни?

– Он только что проходил, пока я говорила по телефону. Разве он не в конференц-зале? Я думала, он пошел туда.

– Свяжись с охраной, Шерри. Передай, пусть перекроют выход к автостоянке.

– Почему?

– Ничего им не объясняй. Просто передай мой приказ. Скорее! Еще скажи, чтобы никого не выпускали из здания.

– Что случилось?

– Делай, что тебе говорят!

Пол выскочил в коридор и бегом – насколько позволяла искалеченная нога – бросился к лифту. Одному Богу известно, что может натворить Рейни, если он слышал, как они с Т.К. сговариваются посадить его под замок.

Пол почти сразу остановился – он увидел Рейни, стоявшего возле лифта с пакетиком из «Макдональдса» в руках. У его ног темнела лужица разлитого кофе. Рейни плакал. Пол медленно подошел и положил руку ему на плечо.

– Что с тобой?

– Пол, это невыносимо! Я все время сам не свой. – Он всхлипнул. – Я не ведал, что творю, Пол. Мне стыдно Боже, как мне стыдно! Пожалуйста... помоги мне. Я сам поеду в Стойло, как только мы разделаемся с Флетчером.

– Я помогу тебе. – Пол обнял своего друга. – Обещаю. Все будет хорошо, вот увидишь. А пока – отдай мне свою пушку.

Пол чуть отодвинулся и протянул руку.

Рейни подслушал разговор Мастерсона по телефону и понял, что Пол собирается его запереть. Охваченный паникой, он бросился к лифту. Ожидая кабину, Рейни услышал разговор Пола с Шерри и понял: из здания не уйти. Но даже если произойдет чудо, куда потом податься? Он должен предать Флетчера смерти, ничто другое не имеет для него значения. Но охотиться вслепую бессмысленно. И незаметно следовать за командой Пола ему не удастся. Придется избрать другой путь. Самый простой. Без всяких усилий со стороны Рейни слезы дождем полились у него из глаз. В душе он был совершенно спокоен. Бог хочет, чтобы его семья воссоединилась. А значит, их кровь будет искуплена. Пусть себе Мастерсон забирает пистолет. Когда время возмездия придет, оружие окажется под рукой.

Глава 36

– Ну что на этот раз? – спросила Лаура, окинув взором пятерку столпившихся на пороге агентов. Рейд выглядывал из-за ее плеча.

– Не хотелось бы пугать вас, – начал Тори, – но недавно Флетчер побывал в Новом Орлеане.

– О Господи! – простонала она. – Да входите же! Когда я увидела лица вашей троицы, то перепугалась, не случилось ли чего с Полом.

Лаура нервно усмехнулась и подивилась, какие странные мысли пришли ей на ум. И слова.

– Я как раз собирался сварить кофе. – Рейд повернулся и скрылся в глубине дома.

Торн вошел в дверь, Вуди и Шон – за ним, два местных агента остались караулить у порога.

– Пол велел нам не отходить от вас ни на шаг, – объяснил Торн. – Раз здесь объявился Флетчер, другого выхода нет.

– Веранда подойдет? Я, так и быть, расстанусь с телефоном, столом и парой детских кроватей ради вашей братии.

– Нам не до шуток, Лаура. Этот человек...

– Только не говори «опасен». Чувствуйте себя как дома. И незачем меня уламывать.

– На подходе еще несколько агентов, им поручено наблюдать за окрестностями. Кроме того, мы расставим на соседних улицах полицейских.

– Комната Рейда в вашем распоряжении, еще можно переселить Реба к Эрин и освободить пару лишних кроватей. Чтобы угодить вам, я согласна терпеть даже национальную гвардию у себя во дворе, только, ради Бога, держитесь подальше от моих картин. – Лаура повернулась и вошла в студию. – В общем, делайте что хотите. А я займусь работой.

– Лаура, я получил приказ не выпускать из дома ни тебя, ни детей в ближайшие сорок восемь часов. Начиная с того момента, как дети вернутся из школы.

– Кто это отдает такие приказы?

– Пол. – Торн придвинулся ближе и заговорил шепотом. – Флетчер во Флориде и, насколько нам известно, должен там кое-кого встретить. Но, возможно, его сообщник попытается отвлечь нас на себя. Не исключена попытка похитить одного из вас или даже убить.

– Понятно. Всего сорок восемь часов? – Лаура попыталась представить себе, что ее жизнь вернется в нормальное русло. Всего сорок восемь часов и конец заключению? Что бы там ни было, двое суток можно и потерпеть.

– Через сорок восемь часов все будет кончено.

– Я думала, нас увезут отсюда.

– Ну, присматривать за вами здесь или в другом месте – разницы никакой. А во время переезда вы обязательно окажетесь на виду. Дом будут охранять с собаками; кроме того, сюда доставят оборудование для проверки всяких... необычных предметов.

– Если я правильно поняла, вы намерены выставить охрану напоказ. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. А воинские части, рыщущие вокруг дома, ничуть меня не обеспокоят. Детям я все объясню.

Торн прошел за Лаурой в студию и замер при виде трех огромных холстов, висевших на противоположной стене. Центральное полотно изображало Рейда; он стоял во весь рост на горной лужайке ночью, а вокруг теснилось стадо овечек; группу освещало пламя костра, горевшего, судя по теням, где-то справа. Одной рукой Рейд держал длинный шест с резьбой в виде чешуи, увенчанный треугольной змеиной головой. Нижний конец шеста – сверкающее в свете костра, золотисто-красное острие копья – упирался в высокую траву. В другой руке лежали два ягненка, едва народившиеся, с тонкой прозрачной кожей, под которой виднелись голубые ниточки вен. Первый ягненок мирно дремал на груди человека, а второй с ужасом уставился в темноту. Там, во мгле между деревьями, таились черные тени с горящими оранжевыми глазами. Волчья стая. Один зверь, чудовищно крупный, с яркими желтыми глазами, выступил вперед – едва различимый, но невыносимо зловещий сгусток тьмы.

– Боже, – выдавил Торн, – какая поразительная картина. Это тебе не диснеевские зверушки. Что она символизирует?

Его реакция, казалось, позабавила Лауру.

– Да ничего особенного, – ответила она. – Просто пастух, чем-то похожий на Рейда, защищает от волков своих овец. Глубокого смысла тут нет.

– А идею ты почерпнула из книжки?

– Идею я почерпнула из жизни. Как-то Рейд стоял под душем возбужденный, а я схватила его позу. Я подумала... эй, я, часом, не вгоняю тебя в краску, Торн? Я уже четыре года как разведена.

– Черт побери, нет, конечно. Я же живу в Лос-Анджелесе. Просто немного непривычно видеть все это... я хочу сказать... странно видеть мужчину, знакомого, совершенно голым.

– Голым, говоришь? В самом деле. Да, странно. Должно быть, это совпадение. Наверное, все дело в том, что Рейд был голым, когда мне позировал. – Лаура от души расхохоталась.

– Я не имел в виду... Слушай, Лаура, я – небольшой знаток искусства, но у тебя же дети...

– Человеческая анатомия знакома Ребу и Эрин уже не первый год. – На сей раз Лаура удержалась от смеха.

– А это увидит Пол?

– Торн, мы с Полом не общались уже много лет. С чего ты взял, что его волнует, рисую ли я обнаженную натуру?

– Волнует.

– Что?

– Он беспокоится о тебе и детях.

– Да откуда ты можешь знать? Вот я нисколько не сомневаюсь в обратном.

– Знаю, и все тут. Ты понятия не имеешь, чего нам стоило вытащить его из той дыры в Монтане. У него чуть нервный припадок не случился при одной мысли об отъезде. Пока мы не заикнулись, что тебе и детям грозит опасность, он и слышать ничего не хотел. Можешь мне поверить.

Несколько долгих секунд Лаура молча смотрела на Торна.

– Ты меня не обманываешь?

– Нет.

– Как он там? Сильно изменился?

Тут в комнате появился Рейд и поставил на стол поднос с кофейником.

– Хочешь кофе, Торн? – спросил он.

– Нет, спасибо. Мы тут обсуждали картину.

– Похоже, в Лос-Анджелесе нет обнаженной мужской натуры, – усмехнулась Лаура.

– Да нет, отчего же, этого добра у нас навалом. Трудно сыскать местечко распутнее Голливуда. Но, Рейд, неужели вас не смущает, когда на стене висит такое? Я имею в виду, что вы позволили всему миру увидеть себя во всем великолепии. Больше у вас нет секретов.

– Нет, знаете ли, не смущает. Хотя, честно говоря, когда думаешь, что это будет висеть... – Тут Рейд осознал, что показывает на гениталии, и фыркнул. – Что картина будет висеть в огромном зале у какого-нибудь богатого баварского фабриканта, и чужая публика будет глазеть на нее века эдак через три-четыре, становится немного не по себе. Может, глядя на нее, повздыхает какая-нибудь еще не родившаяся девица. Обо мне уже и вспоминать станет некому, а картина ничуть не изменится. Именно эта мысль больше всего будоражит воображение. Пока холст цел мне всегда будет тридцать с небольшим.

– Как Джеку Бенни[13], – сказала Лаура.

– А что вы скажете об остальных полотнах? – поинтересовался Рейд.

– Надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос за дерзость, Лаура. Сколько ты получишь за картину вроде этой? – Торн указал на изображение Реба, облаченного в тогу, и Волка, стоящих на ступенях подле руин древнего храма. Волк уставился прямо на зрителя, под лапами пса животом кверху лежала мертвая змея с кроваво-красным пятном там, где по узкому тельцу прошлись собачьи зубы. Кожа Реба казалась прозрачной, как у ягнят на соседнем полотне, сквозь нее тоже просвечивали голубые вены. Глаза собаки и мальчика, синие, кристально чистые, были неотличимо схожи.

– Ну... точно не знаю, – засомневалась Лаура. – Но вообще цена всех трех картин – сто двадцать пять.

– Надо же, как дешево, – обрадовался Торн. – Может, и я могу заказать портрет моего пса Самбо? Только не такой огромный. А то в квартиру не влезет. Пусть он будет вытянут не в высоту, а в длину и размером не с кровать, а хотя бы с кресло. Я ведь могу купить портрет за ту же цену, да?

– Ты можешь приобрести фотографию пса и, сэкономив деньжат, разжиться новым «роллсом», – заметил Рейд.

Торн поперхнулся на полуслове и застыл с открытым ртом. Потом расхохотался.

– Ты имела в виду сто двадцать пять тысяч?

Лаура улыбнулась.

– Даже как-то неловко, если подумать, сколько людей можно прокормить на такие деньги, – сказала она.

– Боже! – Торн с благоговением посмотрел на художницу. – Меня бы кто научил так рисовать.

Пара агентов, которые через холл тащили к лестнице ящики, вернули их к реальности.

– Я покажу, куда ставить. – Лаура вышла из студии.

– Она очень талантлива, – сказал Рейд. – Придет день, и ее полотна будут стоить в десять раз дороже.

– Миллион долларов! Черт!

– Совсем не исключено.

– Ну, как бы то ни было, это выходит за пределы моих возможностей. – Торн повернулся к Рейду: – И все-таки мне кажется, что мы с вами уже встречались.

– Ну, – сказал Рейд указывая на картину, – у меня теперь нет от вас секретов.

Глава 37

Мартин с детства любил шпионить, любил тайком вызнавать чужие секреты. Чем больше хитрости проявишь, добывая информацию, тем больше шансов остаться вне подозрений. Вот и сейчас он пекся на солнце в миле от дома Лауры, на улице Святого Карла, и собирал информацию. Случись дуракам из УБН узнать, как он выглядит, и ему конец. Мартин устроился на водительском сиденье старенького «шевроле» так, чтобы лучше видеть улицу, и посмотрел на часы. Два часа дня. Вот-вот подъедет трамвай, на котором обычно ездит Эрин. Немало дней он следил за ней, но сегодняшний денек особенный. Торн и агенты переселились из дома напротив прямо к Лауре Мастерсон. Агенты окружили дом, а в соседних кварталах поставили три полицейских патруля. Нельзя больше рисковать и проезжать мимо дома, пока не придет время действовать. А на случай, если семейка запрется и засядет в доме, как в крепости, у него есть одна задумка.

Мартин рассчитывал, что Лауру с детьми перевезут в другое место до того, как мама уведет за собой агентов на ежегодный парад. На месте Мастерсона Мартин поступил бы именно так. Но далеко семью не уберут и хорошо не спрячут – обязательно оставят ему хотя бы призрачный шанс. А сами Постараются не оплошать и взять его на мушку.

Слишком многое поставлено на карту. Даже Мастерсон, и тот не станет совсем убирать близких со сцены. Понятно, что у него на уме. Пол рассчитывает, что мама выведет их на него, Мартина. Но если они все-таки просчитаются с мамочкой, у них будет возможность отыграться, когда Флетчер приедет расправиться с семьей. Так они, во всяком случае, думают. Ну что ж... Пусть Мастерсон тешит себя надеждой, что у него в запасе две попытки. Этот кретин даже не подозревает, какой сюрприз приготовил ему Мартин.

Флетчер приехал на улицу Святого Карла посмотреть, хороша ли охрана. Полные профаны, насколько мог судить Мартин. То ли они не воспринимают его всерьез, то ли не знают, с какого конца взяться за дело. Разницы никакой.

Мартин нисколько не огорчился, когда агенты нашли его микрофон. Он предвидел такой оборот. И верно рассчитал последствия – они сами начали прослушивать дом. Ему оставалось только подобрать частоту, на которой работали убээновские передатчики. Лазерное устройство ничуть его не беспокоило, ему знакома технология, которую они используют. И теперь Мартин внимательно слушал утренние разговоры, записанные чувствительным приемником, заботливо припрятанным в трех кварталах от дома Лауры Мастерсон.

«Она очень талантлива, – говорил Рейд. – Придет день, и ее полотна будут стоить в десять раз дороже».

«Миллион долларов?»

– Целый миллион баксов! Чтоб я сдох! – передразнил Торна Мартин.

«Совсем не исключено», – ответил голос Рейда.

– Когда эта сучка подохнет, цены подскочат до небес, – добавил Мартин. – Считай, все три миллиона.

«Ну, это выходит за пределы моих возможностей», – реплика Торна.

– Как и интеллект Лесси[14], – хихикнул Мартин.

«Мне до сих пор кажется, что мы уже встречались».

«Ну, у меня теперь нет от вас секретов».

– Не совсем, – сказал Мартин.

Он вынул кассету и снял наушники. Вот и трамвай Мартин изучил расписание и Эрин, и Реба. Как-то, несколько недель назад, он, загримированный под старика, сел в этот трамвай и устроился рядом с Эрин. Пустив в ход все свое обаяние, Мартин даже немного поболтал с девочкой. Можно было тогда же и кончить ее, но пускай пока поживет. Время еще не приспело.

Мартин проводил взглядом женщину лет под сорок, свернувшую за угол с семилетним мальчуганом, которого она тащила за руку. Сцена вызвала поток воспоминаний. Мартин прикрыл глаза и осторожно помассировал веки. Он любил подглядывать за родителями; с четырех лет он знал всю их подноготную. Больше всего ему нравилось подсматривать за родителями во время ссор, потому что после примирения они трахались так, что стонала кровать, и звуки эхом разносились по дому. Мартин помнил все. В ту ночь он, семилетний мальчишка, навострив уши, прокрался по узкому коридору к двери родительской спальни. Он стоял в темноте коридора и через щелочку между дверью и косяком разглядывал ярко освещенную комнату. Покосившаяся дверь не закрывалась до конца, и можно было, оставаясь невидимым, наблюдать за тайной жизнью родителей.

Тот вечер предвещал особенно бурное примирение, потому что папаша бесился от злости и кричал на маму, которая сидела на кровати и вязала, не поднимая глаз.

– Мы не можем так тратиться! – ревел отец. Казалось, он вот-вот лопнет от злости.

– Ему же хочется, – отвечала мать. – Деньги найдутся, – добавила она спокойно. – Ты его отец. У всех его сверстников давно уже есть велосипеды. – Она махнула спицей в сторону мужа, и тут отец совсем озверел.

– Этот придурок упадет и свернет себе шею, а докторам надо платить! И все наши денежки тут же уплывут.

– Не будь скрягой. Марти хороший парень. И твой единственный сын.

– Ах мой сын? Да он продаст меня с потрохами за билет на бейсбол через несколько лет. И он не мой сын. Ты обманула меня, ты, немытая шлюха. Наверняка его папаша – та жирная, толстогубая, волосатая обезьяна из...

– Не смей так говорить!

– Ты пустой мешок из-под кукурузы, а сынок твой – гребаный педик. Да в тебе нет ничего человеческого с тех пор, как ты в первый раз присосалась к мамкиной титьке.

– Предупреждаю тебя, – ровным голосом сказала мать. – В следующий раз я тебе таких слов не спущу. Вот и все. Я не шучу, сам знаешь. – Казалось, она читает кулинарный рецепт. – Не говори больше о моем сыне.

– Или что? – Папаша поднял кулак. – Ах ты б...

– Или я убью тебя.

Он наклонился к самому ее лицу.

– Сынок твой – маленький вонючий пачкун, говнюк, педераст...

Мартин не видел из коридора удара. Ему показалось, что мама просто чихнула. Ее голова дернулась вниз. Потом она уперлась обеими руками в кровать и встала. В правой руке у нее была зажата вязальная спица, конец которой глубоко вошел отцу в глаз. Милтон Флетчер дернулся, будто его ударило током, и мешком повалился на пол.

– Ну что, дорогой, убедился? – Мама наклонилась и потянула за спицу, потом наступила отцу на голову и с силой дернула, раздался резкий звук – будто пробка вылетела, – и спица вышла наружу. Мама аккуратно вытерла ее о штанину мужа и убрала в рабочую корзинку на кровати.

– А ведь я тебе говорила, – объявила она и погрозила пальцем в сторону неподвижного тела. – Я предупреждала вас, мистер. Попробуй только скажи, что не предупреждала.

Ева повернулась и увидела в полоске света за дверью сына, зажавшего рот руками.

– А ну-ка пойди сюда. – Она указала пальцем в пол подле своей ноги, словно подзывала собаку. Мальчик вошел в комнату с округлившимися от ужаса глазами.

– Не бойся, малыш. Папу просто хватил удар.

Ребенок уставился на залитый кровью глаз.

– Я видел... – промямлил он. – Ты ткнула ему в глаз той штукой. Как ты это сделала?

– Ты что же, шпионил за мамочкой?

– Нет. Я только...

– Шпионил. Так вот, милый, когда подглядываешь, нужно быть готовым ко всему. – Она засмеялась и потрепала сына по голове. – Ты слышал, как я его предупреждала?

– Да.

– Хорошо, а теперь послушай мамочку. Запомни, не важно, что именно ты видел, если никто об этом не знает.

– Он умер? – Мартин встал на колени и провел пальцем по щеке отца. Палец покраснел от крови, мальчик внимательно осмотрел его и вытер о штаны.

– Мертв как бревно, – ответила Ева. – Помоги мне. Подними ему ноги, пока я потащу. Еще застрянет где-нибудь. Погоди минутку, я найду полотенце, а то он весь пол замарает. Замучаешься отмывать.

Маленький Мартин следовал за матерью, которая волокла отца через весь дом, держа его за толстые запястья. Мальчик, как мог, старался помочь и поддерживал ноги, уцепившись за края брючин. Пятно на обернутом вокруг головы полотенце постепенно становилось все больше и больше. Они миновали кухню, потом лестницу и оказались в саду. Там мама прислонила тело спиной к дереву.

– Тебе холодно, малыш? – спросила она.

Мартин молча затряс головой, хотя у него промокли ноги, и в саду было прохладно.

– Подожди здесь. – Мать бегом вернулась в дом.

Где-то неподалеку забрехала собака. Мартин запомнил это. Три раза. Потом напротив дома взвизгнули тормоза – пьяный лихач резко остановил машину, хлопнула дверца, и раздался истеричный женский голос: «Ты что, думаешь, что крутой, да? Да ты мешок с дерьмом!»

Водитель рявкнул что-то в ответ – листва деревьев заглушила слова, – машина рванула с места и, еще раз взвизгнув тормозами, скрылась за поворотом. Секундой позже хлопнула дверь; от сильного удара задрожали стекла.

Мать вышла через черный ход с ружьем в руках и торопливо зашагала к сыну. На ней совсем ничего не было – только очки и купальная шапочка. Она сдернула полотенце с головы Милтона и с силой вогнала ружейный ствол прямо в поврежденный глаз, а приклад уткнула в землю между растопыренными ногами отца. Рука отца вдруг сжалась в кулак, трава зашелестела.

– Он не умер! – испугался Мартин. – Будешь бить в другой глаз?

– Рефлекторное движение. Отправляйся-ка домой, если не хочешь испачкать свою новенькую пижаму. И запомни, если кто-нибудь будет тебя расспрашивать, отвечай, что спал и ничего не слышал, вообще ничего. А отец крепко набирался в последние дни. И плакал, дескать, он последний неудачник, дескать, всем на него наплевать. А теперь поцелуй мамочку.

Мартин чмокнул ее в подставленную щеку.

– Всем на него наплевать, – повторил он для верности. – Пил все время. Плакал. И ты ведь предупреждала его перед тем, как проткнула глаз? Помнишь, предупреждала?

– Нет, Мартин. Хорошенько выслушай мамочку. Забудь и предупреждение, и продырявленный глаз, потому что этого вообще не было. Если проговоришься, то нас посадят на электрический стул или повесят, а потом зароют в холодную землю, и нас сожрут черви.

– Превратят нас в скелеты?

– Именно так.

Мартин кивнул сам себе в точности, как кивнул маме той ночью. Тогда она улыбнулась ему, поцеловала в лоб, взъерошила волосы и, взяв за плечи, развернула в сторону двери.

– Иди в дом, прочитай молитву и ложись в свою постельку. Я загляну потом и укрою тебя получше.

Она притянула сына к себе так, что его лицо оказалось прижатым к треугольнику волос у нее между ног. Он ощутил терпкий запах ее пота и – совсем чуть-чуть – мочи. Вдохнув его, Мартин почему-то успокоился. Потом мать подтолкнула его к дому.

Мартин вернулся к себе в комнату, встал коленями на плетеный коврик и начал молиться. Он никогда не забывал о молитве. Потом он услышал грохот, словно кто-то взорвал во дворе петарду. Еще до того, как Мартин успел перечислить все свои просьбы Создателю – и среди них новую, чтобы папина душа попала на небеса, – он услышал, что мама вернулась, закрылась в душе и включила воду. Мальчик дочитал «Отче наш», забрался в кровать и прислушался. Мать напевала – верный признак, что она веселится на всю катушку. «Я смою его со своих волос... со своих волос... со своих волос... и пусть убирается во-о-он!»

* * *

Наутро он проснулся и сразу отправился посмотреть, не приснилось ли ему вчерашнее. Глянуть на того, кто прежде слыл его отцом, на первого в его жизни жмурика, да еще без половины черепа в придачу. Эта картина навсегда сохранится в его памяти: зияющая дыра на месте проткнутого глаза и кровавое месиво в полупустом черепе. Оставшийся глаз вылез из глазницы на целый дюйм и повис на ниточках нервов. Зрелище заворожило Мартина, и он наклонился поближе, не забывая, что не должен измазаться кровью.

Один палец отца цеплялся за спусковую скобу ружья. В коре дерева позади него осталась глубокая рытвина, замызганная бурыми пятнами. Подсохшие мозги покрывал густой слой зеленых мух; муравьи вереницей заползали в штанину, выбирались через расстегнутый ворот рубахи, растекались по лицу, забирались в череп.

– Жизнь, она вроде соревнования, – сказала мать за его спиной, и Мартин испуганно вздрогнул. – Ешь, или съедят тебя самого. А если кто-то тебе навредит, отплати впятеро, не меньше.

Мартин обернулся. Мать стояла на крыльце с кофейной чашкой в руке и сигаретой в уголке рта. Она подошла и положила руку ему на плечо.

– Пойдем, я приготовлю яичницу, как ты любишь. А потом лучше бы нам позвонить копам и сказать, что я нашла его. А может, сказать, что отца нашел ты? Тогда ты можешь просто таращиться на копов с открытым ртом и молчать, вот и не проговоришься. Похоже, никто не почесался сообщить о выстреле. Что творится с людьми в наше время?

Полиция не проявила особого рвения. Мартин помалкивал и в ответ на все вопросы только выпучивал глаза.

– Парнишку надо бы показать психиатру, – посоветовал один из полицейских. – Ребенок может свихнуться. От такого зрелища и у взрослого крыша поедет.

После той ночи они с мамой несколько лет спали вместе. Мартин так и не понял: сам ли он стал зачинщиком их постельных игр или просто догадался, в чем нуждается мать. Ему исполнилось двенадцать или тринадцать, когда они начали заниматься сексом. Он припоминал: к тому времени у него на лобке уже выросли волосы, и мама решила, что пришла пора приступить к «образованию». Первый шаг – научить его трогать особые местечки. Каким же сильным он себя почувствовал, когда понял, что может довести ее до оргазма, повелевать ею, просто меняя ритм и силу движения пальцев! Мартин любил смотреть, как она впадает в неистовство, корчится и издает звуки, которые раньше мог исторгнуть из нее лишь отец. Они никогда не говорили об этом, но именно мать показала ему, какая волшебная штука оргазм. Она смазала его восставший пенис кремом и терла, пока он не затрепетал от боли – божественной боли, – она взяла пенис в руки, как брусок мыла, и терла обеими руками, терла до самого конца, и извергнутое семя оказалось у него на животе, на груди, на подбородке... Как здорово было потом, просто чудесно. Какое счастье, что мама оказалась такой чуткой, сильной и заботливой.

Ее любовь была всесильна и целиком направлена на сына. Любовь, приносящая знание. Урок хорошей жизни. «Именно этого и хотят все девчонки, – сказала она как-то во время их упражнений. – Чтобы большой мужик вроде тебя залез в то особое место. Когда кошка мурлычет, она как раз об этом местечке и думает».

Мартин вызвал в памяти облик чернокожей девушки, «подарка» от мамочки. Ее кожа, черные как смоль груди с пурпурными сосками, мягкий пух подмышек, узкие запястья, твердые округлые ягодицы, мускулистые ноги и темное, влажно-скользкое лоно, похожее на орхидею. Запах ее дыхания, ее любви, их пота и его семени. Ева называла девушку служанкой, но работать ей приходилось только в постели. Мама хорошо ей платила – девица ходила к ним трижды в неделю около года. Негритянка считала, что трахаться куда приятнее, чем пахать по дому. Что и говорить, трахаться она любила. Любым способом, как только ему вздумается. Чего только она не вытворяла в постели и всегда с удовольствием учила Мартина, как получше ее ублажить. Он даже вел записи их уроков, и пока ее не было, придумывал новые затеи, которые записывал со всеми подробностями. Вроде ей это нравилось. А вот ему было наплевать. Эта девица с гладкой, черной, будто тюленьей кожей значила для него не больше, чем белка, прыгающая между деревьями напротив окна, или съеденное мимолетом лакомство.

С появлением негритянки урокам любви между Евой и Мартином пришел конец. Он тосковал, но взросление означает изменение, а изменение – это хорошо. Их духовная связь, неослабевающая благодарность, с которой он воспринимал ее поддержку и заботу, нисколько не изменились. От мамы у него не было секретов, только те или иные оттенки правды в зависимости от того, что она хотела услышать. Она души не чаяла в сыне, так же как и он в ней. Быть может, только у них двоих на всей земле и были души. И только в ее объятиях, при звуках ее мягкого голоса ему становилось по-настоящему покойно. Ни один человек не понимал их любви. Ни один.

Он помнил слова матери, сказанные в ту ночь, когда она трудилась над его мужским естеством умасленными руками. «В природе любовь матери чиста и естественна. А что такое человек, если не ручное животное? Дикие звери делают такое со своими матерями, стало быть, это естественно».

Мимо прогрохотала мусорная машина и перебила поток воспоминаний. Мартин открыл глаза, глянул на часы. Он не мог вернуться в прошлое, но, сосредоточившись, сумел представить себе, будто все это случилось неделю назад, будто не минуло с тех пор тридцати лет.

* * *

Накануне вечером Мартин видел в выпуске новостей «кадиллак». Машину выудили со дна реки, словно огромную рыбину. В камеру попало разбухшее тело водителя и его рука, торчащая плавником из окна машины. «УБИТ ХОРОШО ИЗВЕСТНЫЙ В МЕСТНЫХ КРУГАХ БИЗНЕСМЕН». Заголовок угодил на первую полосу. В Новом Орлеане никого не удивишь убийством, и все равно поднялась буча. Показали фотографии – Лалло Эстевес в окружении семьи, он же рядом с мэром и нынешним губернатором (впрочем, этот же господин был и прошлым губернатором). Снимок шофера, стоявшего наготове, пока Лалло залезал в лимузин. А вот гангстер с суперулыбкой – находка моряков с баржи. Этот попал на вторую полосу, в самый последний столбец. Мартин надеялся, что машину найдут не раньше, чем он покончит с делами в Новом Орлеане. Теперь заварится каша. Но он не может отложить исполнение своего замысла или вовсе отказаться от дела, которому посвятил шесть последних лет. Новый параметр в и без того сложном уравнении. Они попытаются перехватить его с матерью во Флориде, не подозревая, что их ждет. Мартин улыбнулся, Его стараниями вся Америка будет потешаться над этими убээновскими шутами. Мертвыми шутами.

* * *

В два часа волна ребятни – и вместе с ней Эрин – выплеснулась из школьных ворот. Эрин была сама не своя от волнения. Она обменялась взглядом с Эриком Гарсиа, нисколько не сомневаясь, что залилась краской. На переменке они проговорили десять минут, обсуждая свои планы. У Эрика день оказался свободен. У нее нет, да только она об этом не сказала. Эрин сообщила, что отец приставил к ней телохранителей – он работает в УБН и чересчур осторожничает. Если Эрику и неохота было затевать свидание с дочкой федерального агента, по следам которой бегают сторожевые псы, то парень никак этого не показал. Наоборот, похоже, препятствия только придали ему пыла.

Эрин заметила Шона, тот стоял под деревом в школьном дворе, сунув руки в карманы льняного плаща. Глаза за темными очками – она это знала – смотрели на нее. Он не подойдет к ней, а просто потащится следом до самого дома. Охранники хотели возить ее в школу от двери до двери, но Эрин воспротивилась. Мама, хотя и неохотно, взяла ее сторону – сказала, что девочку можно защитить, не смущая ее перед школьными друзьями. Как только Эрин миновала Шона, агент двинулся за ней. Девушка обернулась и увидела, что Эрик садится в серый «мерседес» своей матери.

Эрин прошла два квартала до трамвайной остановки. Обернулась и в трех футах позади себя заметила Шона; агент оглядывал людей поблизости. Их взгляды встретились.

– Привет, – сказала она.

Шон кивнул.

– Где твой баллончик? – спросил он.

– Ждет, пока его заполнят. А где мои десять баксов на поход в «Кей энд Би»?

Он полез в карман и вытащил бумажник. Протянул ей десятку.

– В расчете, – сказала она, убрав купюру в школьный рюкзак. – Сами виноваты.

– Ну, если ты утверждаешь...

– Ладно, что прошло, то прошло. – Она протянула ему рюкзак. – По крайней мере, вы можете тащить мои книжки. Они ужасно тяжелые.

Эрин краем глаза глянула на подъезжающий трамвай. На остановке в ожидании стояло с десяток ребят и несколько взрослых. Шон взял ее рюкзачок левой рукой и повесил себе на плечо. Трамвай остановился, кондуктор открыл сразу и переднюю и заднюю двери. Люди начали выходить из задней двери, а входить в переднюю, Шон и Эрин оказались последними.

– После вас, – сказала она.

Он улыбнулся и полез в вагон. Потом до Шона дошло, что происходит что-то не то; он оглянулся и увидел, как Эрин стремглав несется к стоящему неподалеку «мустангу» с молоденькими девицами в салоне. Прежде чем охранник нагнал ее, Эрин нырнула в машину, взревел мотор, и «мустанг» отвалил от тротуара. Девушки захохотали и помахали Шону руками. Шон выругался и бросился следом, но тут же понял, что бежать нет смысла – машину не догнать. Он повернулся и увидел, как трамвай отъезжает от остановки. Шон остался стоять в одиночестве посреди улицы Святого Карла со школьным рюкзаком в руках. Помертвев от страха, он выхватил из нагрудного кармана радиотелефон.

Проревел гудок, и Шон с проклятиями отпрянул от потрепанного «шевроле-каприз». Он почувствовал себя полным ничтожеством, услышав гогот водителя – громогласное ржание не заглушили даже поднятые в машине окна. Автомобиль пронесся мимо и устремился вслед за «мустангом».

Через несколько секунд подъехал полицейский патруль дополнительного прикрытия и затормозил перед Шоном. Тот прыгнул на заднее сиденье машины. Они бросились было в погоню, но следующий светофор уже сменил огни, и дорогу им тут же перекрыла шеренга машин с поперечной улицы. Полицейский включил сирену, и машины неохотно расступились. Шон чертыхнулся – к тому времени как патруль миновал перекресток, «мустанг» ушел далеко вперед.

Глава 38

Вуди держал в руках небольшой портфель Реба и вел мальчика к красному «вольво-850», который припарковал неподалеку от ворот. Они вышли из дверей в сопровождении целой стайки детей, которые тут же брызнули кто куда. На улице в ожидании своих пассажиров чинно выстроились автобусы, и среди них автобус Реба.

– А почему мне нельзя поехать на автобусе? – спросил Реб, подойдя к машине. – А вы бы ехали за мной следом, как всегда.

– Не сегодня, – сухо, по-деловому ответил Вуди.

На заднем сиденье «вольво» расположился Элтон Вэнс, агент, который в последние дни вел наблюдение у школы Реба.

Вуди оглядел ряд машин, не собирается ли кто выезжать, и забрался в «вольво». Реб оглянулся на сидящего позади агента.

– Привет! – Глаза мальчика наткнулись на короткий черный предмет возле ноги охранника. – Что это? – спросил он, безуспешно пытаясь скрыть свое возбуждение.

– Мой водяной пистолет, – усмехнулся тот.