Дейзи Миллер

Окольные пути любви

1

Зал судебных заседаний, в представлении многих, — это просторное помещение со строгими дубовыми панелями, чинными рядами кресел, обязательной ковровой дорожкой, желательно красного цвета, горделиво свисающим государственным флагом с благородными складками, чинным судьей в черной мантии и с непременным молоточком, суетливым адвокатом, непреклонным обвинителем, бледным от волнения подсудимым и внимающей публикой. Короче, суд, в представлении тех, кто знаком с ним исключительно по голливудским фильмам, есть оплот демократии, страж законности и вершитель справедливости.

В данном случае все было не так. Или, по крайней мере, не совсем так.

Довольно тесная комната при всем желании не могла вместить более двух десятков зрителей, стены прятались под слоем штукатурки, дорожка отсутствовала, а линолеум на полу вызывал недоумение пестрой расцветкой. Подсудимый сидел за обшарпанным столом, всем своим видом демонстрируя наплевательское отношение к происходящему, а публика, разместившаяся на потертых скамьях, состояла всего лишь из восьми человек, причем половину ее привел сюда отнюдь не интерес к процессу.

За окнами бушевал ливень.

Пожалуй, лишь судья, пятидесятитрехлетний Джереми Уинстон, соответствовал закрепившемуся в сознании киношному образу.

— Итак, мистер Ламли, вы себя виновным не признаете. — Отсутствие вопросительной интонации не предвещало подсудимому ничего хорошего.

— А с какой стати? — Мистер Ламли, более известный под именем Джесс Попрыгунчик, двадцатипятилетний блондин в кожаной куртке со зловещей надписью «Убей их всех» и нашивкой, изображающей жутковатого вида костлявую старуху, презрительно фыркнул. — Она сама выскочила на дорогу.

— Девочка шла по переходу, — уточнил судья, — а вы, мистер Ламли, находились в состоянии алкогольного опьянения. Содержание алкоголя в вашей крови на момент происшествия превышало допустимый уровень.

— Подумаешь, хлебнул пивка, а меня тут уже пьяницей выставляют, — проворчал подсудимый. — Да и не сбил я ее, а только слегка задел бампером. Девчонка даже не упала. Ей бы лучше…

— В этом вашей заслуги нет, мистер Ламли, — сурово оборвал его судья. — Вы повели себя совершенно безответственно и трусливо…

Лиза Макбейн опустила голову, пряча зевок, который Джереми Уинстон мог бы счесть неуважением к суду. Происходящее навевало скуку. Впрочем, находилась она здесь отнюдь не по собственной воле, а в силу служебных обязанностей. Поступив полгода назад на работу в местную газету «Стандарт», Лиза получила назначение в отдел новостей и происшествий. Главный редактор и по совместительству совладелец «Стандарта» Саймон Гринслоу был давним другом ее отца, человеком, которого она знала с детства. Разумеется, Лиза не питала иллюзий относительно перспектив — в небольшом городке с населением в пятьдесят тысяч происшествия случались нечасто, так что довольствоваться приходилось мелочью, но она рассчитывала, набравшись опыта за год-полтора, штурмовать настоящие вершины.

Подавив зевок, Лиза подняла голову и виновато огляделась. Сидевший по другую сторону прохода Кен Джессон усмехнулся и покачал головой.

— Не выспалась, Лиззи? Бурная ночка выдалась, а?

Она скорчила гримасу. Кен трудился во второй городской газете, «Мерфи-Лейк ньюс», и был ее прямым и единственным конкурентом, что и определяло характер их отношений. Конкуренция, впрочем, никогда не переходила границы приличий. Поначалу Кен пытался взять на себя роль наставника, покровителя, но Лиза быстро дала понять, что играть по его правилам не будет. Иногда они пикировались, даже поругивались, но каждый раз, поостыв, делали шаг навстречу друг другу.

— Приглашаю на ланч после заседания, — прошептал Кен. — Надеюсь, в нашем захолустье не случилось чего-то такого, что помешает нам выпить по чашечке кофе.

Лиза пожала плечами. Она прожила в Мерфи-Лейк всю свою жизнь, то есть двадцать шесть лет, и за это время размеренное существование городка нарушило лишь убийство мэра, имевшее место пять лет назад. Преступление осталось нераскрытым, и эта тема до сих пор поднималась как соперничающими изданиями, так и горожанами в жаркие летние или унылые зимние месяцы, когда о чем-то другом писать и говорить становилось абсолютно нечего.

— А ты сегодня хорошо выглядишь, — прокомментировал Кен. — По какому случаю? Уж не появился ли на горизонте некий объект, достойный твоего внимания? Может, к нам Джонни Депп пожаловал? Или какой-нибудь русский притащил свои грязные миллионы, чтобы открыть здесь нелегальное казино, а то и подпольный бордель? Я бы…

Договорить Кен не успел. Судья Уинстон, отвернувшись от подсудимого, вперил в репортера суровый взгляд.

— Мистер Джессон, вы проявляете неуважение к суду. Выношу вам предупреждение. И, если не угомонитесь, мне ничего не останется, как удалить вас из зала заседаний.

— Я буду нем, как сорок четыре мертвеца, — сделав покаянное лицо, пообещал Кен и церемонно поклонился. — Честное скаутское.

— И оставьте ваши шуточки, — добавил Уинстон и посмотрел на Лизу. — А вы, мисс Макбейн, перестаньте строить глазки мистеру Джессону. Не забывайте, жители Мерфи-Лейка ждут от вас другого.

Лиза открыла было рот, чтобы выразить если не возмущение, то хотя бы недоумение — Кен никогда не вызывал у нее желания строить ему глазки, — но вовремя осеклась. Судья славился крутым нравом, а портить с ним отношения было совсем не в ее интересах.

— Хорошо, ваша честь.

— Вот так-то лучше. — Судья Уинстон откашлялся, заглянул в какую-то бумажку и взялся за молоток. — Мне все ясно, мистер Ламли. Вы являете собой вопиющий пример безразличия, безответственности и постыдного для вашего возраста неуважения ко всему, что вас окружает, и равнодушия к собственной судьбе. Поскольку уплатить денежный штраф вы отказались, сославшись на отсутствие финансовых средств, я приговариваю вас к шестидесяти часам общественных работ. Вы будете убирать мусор вдоль автострады. Начнете с завтрашнего дня. И не думайте, что вам удастся увильнуть. Я позабочусь, чтобы вы уделяли сему занятию не менее двенадцати часов в неделю.

— Собирать бумажки у дороги? Да я лучше… — Джесс даже задохнулся от возмущения. — Надо мной же весь город потешаться будет.

— Кроме того, — безжалостным тоном продолжал судья, — я лишаю вас права управления автомобилем на год. — Он поправил сползавшие с носа очки. — Единственная альтернатива — лишение свободы. Вас это больше устраивает?

— Давай, Джесс, соглашайся! — подал голос сидевший в последнем ряду верзила, под расстегнутой рубашкой которого виднелась разукрашенная татуировками грудь. — Харчи бесплатные, а с такой, как у тебя, задницей, популярность быстро завоюешь.

Судья оставил реплику без внимания, а Джесс после слов приятеля заметно сник.

— Вам все ясно, мистер Ламли? — холодно осведомился Уинстон, бросив взгляд на часы.

— Чего уж, яснее не бывает, — проворчал Джесс.

— В таком случае заседание объявляется закрытым, — громко объявил судья.

Немногочисленная публика потянулась к выходу. Лиза посмотрела в окно — дождь почти перестал, небо выжимало из себя последние капли.

— Ну так что, идем? — спросил Кен, помахивая красным кейсом. — Сейчас половина первого, а я сегодня без завтрака. Сама знаешь, как трудно одинокому мужчине. Никто не позаботится, никто не приготовит овсянку утром, никто не согреет постельку.

Лиза положила в сумочку блокнот и ручку, достала сотовый, который выключила на время заседания, проверила сообщения. Новых было только одно — от сестры. Кейт напоминала о встрече с мистером Кэлхауном из юридической конторы, занимавшейся делами их семьи.

— Ладно, пойдем, — решила она после недолгой паузы. — Только у меня не больше сорока минут.

— Вот так всегда, — вздохнул сокрушенно Кен. — Нынешние девушки такие деловые. Все у них по расписанию, кроме, естественно, работы.

— Ты ведь тоже далеко не романтик, — улыбнулась Лиза. — Мы с тобой почти тысячу лет знакомы, но большего, чем приглашение на ланч, я от тебя так и не дождалась.

— А что бы ты хотела? — насупился Кен. — «Феррари»? Ожерелье из черного жемчуга? Виллу во Флориде? И потом, возле тебя же постоянно увивается Лоренс. Не понимаю, что ты в нем нашла.

Лиза промолчала. Она и сама задавалась порой тем же вопросом. Лоренс работал в банке и был там на неплохом счету, а его семья считалась одной из самых преуспевающих в Мерфи-Лейке, но, похоже, его вполне устраивала ситуация, когда мужчина и женщина ничем друг другу не обязаны, а встречаются лишь для приятного времяпрепровождения. Он ни разу не дал понять, что хотел бы что-то изменить, а уж тему брака вообще обходил за милю. Смущало ее и отсутствие у Лоренса честолюбия и всякого намека на авантюризм. Он всегда точно знал, что будет делать сегодня, завтра, через неделю и даже через десять лет, а потолком его притязаний было место управляющего банком — здесь, в Мерфи-Лейке. Лизу же такие перспективы не устраивали.

— Ладно, закрыли тему, — сказал Кен, уловив ее настроение. — Лучше расскажи, что новенького в «Стандарте». Чем занят Росс? Как дела у Мирен? Старик Саймон не зверствует? Кстати, ты слышала последнюю новость?

— Насчет Ромми Бродерик?

— Что бы мы делали, если бы не Ромми. — Кен отворил дверь, и они вышли в коридор. В здании было тихо и пустынно. Время ланча для большинства служащих из расположенных здесь учреждений еще не наступило. В прохладном холле тихо журчал декоративный фонтанчик. За столиком в углу негромко беседовали двое мужчин, в одном из которых Лиза узнала Роджера Кэлхауна, того самого, о встрече с которым напоминала сестра. Заметив ее, он улыбнулся и помахал рукой. Его собеседник, пожилой джентльмен с южным загаром и при дорогих золотых часах, тоже повернулся и посмотрел на нее. У Лизы почему-то возникло ощущение, что они говорили о ней. — Ромми нужно поставить памятник, — продолжал между тем Кен. — Она для Мерфи-Лейка примерно то же, что Пэрис Хилтон для всей страны. Без нее и писать было бы не о чем.

— Росс говорит, что у Ромми новый поклонник, — поделилась информацией Лиза. — Какой-то баскетболист из Лос-Анджелеса. Они даже ездили вместе в Напу, на праздник дегустации вина. — Она вздохнула. — Ромми многое может себе позволить. Работать не надо, а денег, оставленных папашей, хватит не только ей, но и ее внукам, если, конечно, таковые будут.

— Меня только удивляет, что девушка с такими возможностями и, это я говорю как мужчина, такими внешними данными довольствуется нашим захолустьем.

— Насчет возможностей я с тобой, пожалуй, соглашусь, а вот в том, что касается данных…

Кен усмехнулся, взял ее за локоть и, наклонившись, прошептал в самое ухо:

— Лиззи, зависть — смертный грех.

— Зависть? Хочешь сказать, я ей завидую? — Она даже остановилась. — А чему? Что у нее есть такого, чего нет у меня? Может, ты имеешь в виду, что она лучше виляет задом? Что в ее декольте виден пупок? Что длина ее юбок позволяет убедиться в отсутствии трусиков?

Явно не ожидавший столь бурной реакции на совершенно безобидное заявление, Кен отступил на шаг и поднял руки.

— Эй, эй, я всего лишь…

— И что вы за люди такие, мужчины! Для вас женщина — это размер лифчика да ширина бедер. Вы же просто животные. Похотливые, мерзкие…

— Лиззи, на нас смотрят!

Она осеклась на полуслове. Закрыла рот. Огляделась. Свидетелями ее вспышки стала пожилая семейная пара, прекрасная половина которой смотрела на нее с откровенным сочувствием. Господи, что это с ней? Чувствуя, как по лицу растекается краска стыда, Лиза перевела дыхание.

— Извини. — Она покачала головой. — Сама не знаю, что на меня нашло. Честное слово, мне очень жаль.

— Ладно, ладно. — Кен снисходительно улыбнулся. — Тебе просто надо отдохнуть. Съездить куда-нибудь, развлечься. Я же понимаю, на вас с Кейт столько свалилось.

Свалилось…

Еще полгода назад небо было безоблачным, жизнь казалась легкой и беззаботной, а самой большой проблемой считался прыщик на носу. Но потом та жизнь сначала дала трещину, а затем и вовсе рассыпалась. Сначала умер отец. Лег вечером спать, а утром не проснулся. Как объяснили врачи, оторвался тромб. Нелепая, несправедливая, обидная смерть. Жизнь, еще вчера улыбавшаяся ласково, как добрая тетушка, повернулась вдруг злым, холодным ликом завистливой соседки.

Подлый, исподтишка, удар подкосил всех. Через два месяца слегла мать. Врачи пытались что-то сделать, но она просто угасала, как лампа, в которой кончилось масло. Кейт и Лиза поддерживали ее, как могли, но сама Джулия Макбейн, похоже, уже все для себя решила.

Вот так, в течение полугода, рухнула прежняя жизнь. Рухнула, как рушится красивое и вроде бы прочное здание, жильцы которого, оставшись на руинах, совершенно не представляют, что делать дальше, и только бродят среди развалин, отыскивая в мусоре дорогие сердцу вещицы.

Почувствовав, что задел за больное, Кен посмотрел на Лизу виновато и тяжело вздохнул.

— Извини, ляпнул не подумав.

Она пожала плечами.

— Все в порядке. И перестань извиняться — тебе это не идет. Лучше расскажи, как съездил в Техас.

Кен демонстративно развел руками.

— Нет, в этом городе жить невозможно. Все обо всех все знают. — Он покачал головой. — Но поездка классная.

Заведение, в которое Кен привел Лизу, носило не слишком оригинальное имя «Серебряная подкова» и пользовалось в городе немалой популярностью. Знатоки утверждали, что здесь готовят самые лучшие в штате стейки.

Заведение процветало, и получить свободное место, тем более в такой час, когда перекусить сбегались десятки служащих из ближайших контор, было практически невозможно. Кену, однако, стоило лишь обменяться несколькими словами с хозяином, как их без задержки провели к уютному столику в самом углу, отгороженному от других чахлой пальмой в облезлой кадке.

Оставив спутницу в одиночестве, Кен прорубился через шумную толпу у стойки и вскоре благополучно вернулся с подносом, на котором стояли высокие пластиковые стаканы со свежим апельсиновым соком.

Над заказом думали недолго. Кен взял именно стейк, Лиза же, следуя недавно установившейся традиции — а по утверждению Кена, став жертвой агрессивной рекламы, — заказала суши-макидзуси, или крученые суши, приготовленные в форме цилиндра с помощью бамбукового коврика макису. Заворачивают макидзуси в лист сухих водорослей, нории, или в тонкий омлет. Увлекшись некоторое время назад японской кухней, она регулярно покупала все необходимые для суши ингредиенты — рис, листья альгина и бамбука, соевый соус, васаби, креветки, кожу и филе лосося и даже тобико, икру летучей рыбы, — но все попытки приготовить что-то, отвечающее даже ее собственным, далеко не изысканным, эстетическим и гастрономическим вкусам, неизменно заканчивались фиаско.

Когда официантка поставила на стол тарелки — одну с четырьмя сиротливыми цилиндриками суши и другую с сочным стейком из мраморной говядины, вьетнамским лимонным соусом, фасолью и картофельными чипсами, — Лиза поймала себя на том, что завидует Кену. Ей ничего не оставалось, как только покачать удивленно головой и развести руками, признавая очевидный талант коллеги…

Кену определенно нравилась эта женщина, нравилось, как она держится, как ест, как смеется, как выглядит. Он даже попытался представить, что занимается с ней любовью: ее длинные, обвивающие его ноги, ее полные и тугие груди, сладкой тяжестью спелых плодов лежащие на его ладонях, пряди ее разметавшихся по подушке каштановых волос… Он уже чувствовал вкус ее губ, слышал срывающийся с них стон наслаждения…

Вообще-то Кену больше нравились блондинки, но ради Лиз он вполне мог бы изменить принципу. Женщина с такой фигурой — мечта каждого мужчины. Взгляд его снова и снова останавливался на вырезе блузки, в котором мелькала покрытая темно-золотистым загаром нежная кожа. Низкие переливы ее голоса заставляли сердце биться в бешеном ритме. В зеленых глазах мелькали таинственные огоньки. И при этом Лиза вела себя абсолютно естественно, словно и не сознавала истинной ценности того, чем обладала и что с такой непосредственностью выставляла на его обозрение. Когда он положил на стол деньги, чтобы расплатиться, Лиза накрыла его руку своей. Пальцы у нее были прохладные, но Кена как будто обожгло, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать всколыхнувшихся чувств.

— В следующий раз угощаю я, — предупредила Лиза.

— Только, ради бога, не этой сырой рыбой и мерзкой травой, ладно?



Офис Роджера Кэлхауна располагался в том же, что и суд, здании, только этажом выше. Заглянув после ланча в редакцию, Лиза предупредила секретаршу шефа, что ее не будет до пяти, и отправилась на встречу с сестрой. Кейт работала в самом крупном в городе торговом центре, где за два года поднялась по карьерной лестнице от продавщицы в парфюмерно-косметическом отделе до заместителя управляющего. После смерти родителей она с головой ушла в работу, рано уезжала из дому и поздно возвращалась. Несчастье странным образом развело сестер, как будто необходимость держаться вместе вдруг отпала, и каждая пыталась справиться с горем в одиночку. Поначалу они по привычке встречались утром за завтраком, а вечером за ужином, но беззаботного и веселого, как раньше, общения не получалось, разговор не складывался, возникавшие то и дело паузы затягивались, превращаясь в долгое, гнетущее молчание. Каждая как будто считала себя в чем-то виноватой, попытки поддержать друг дружку либо заканчивались слезами, либо натыкались на стену сдержанности. Обе упрекали себя в том, что уделяли родителям мало внимания, что слишком много времени тратили на себя и в результате пропустили, недоглядели, недодали. Вероятно, чтобы избежать возможных стычек, Кейт стала уезжать на работу раньше, а Лиза по той же причине возвращаться позже, так что виделись сестры только мельком, а иногда и совсем не виделись на протяжении нескольких дней кряду.

Путь от редакции к многоэтажному офисному зданию, где сосредоточилась городская бюрократия, занял у Лизы не больше пятнадцати минут. Подойдя ближе, она заметила на парковке серую «хонду» сестры. До назначенного Кэлхауном времени оставалось еще около четверти часа. Войдя в вестибюль, Лиза замедлила шаг и огляделась.

— Лиз, я здесь! — окликнула ее Кейт, сидевшая в углу, на том самом диванчике, где утром сидел Кэлхаун.

Хотя разница в возрасте у сестер и не превышала двух лет, посторонний наблюдатель нашел бы в них очень мало общего. Кейт была блондинкой с бледной, боящейся загара кожей, тонкими, с серебристым отливом волосами, ясными, как горные озера, голубыми глазами, стройная, изящная, элегантная. Она вполне могла стать лицом какой-нибудь косметической фирмы или рекламировать меховую одежду. В школе за ней закрепилось прозвище — Снежная королева.

— Привет, ты давно здесь? — Лиза устало опустилась на диван.

— Нет, минут пять как приехала. Мистер Кэлхаун сейчас занят, так что не будем беспокоить его раньше времени.

— Хорошо. — Лиза машинально раскрыла сумочку, но тут же ее закрыла. Курить она начала сразу после смерти отца и втянулась так быстро, что сама испугалась и твердо решила покончить с вредным пристрастием. Борьба с привычкой шла нешуточная, и, хотя воля пока побеждала, Лиза то и дело ловила себя на том, что тянется за пачкой, которую носила раньше в сумочке. — Ты потом на работу?

Кейт слегка замялась перед ответом.

— Наверно, нет. Вернон пригласил пообедать, а потом мы собирались сходить в кино.

Вернон Спаркс работал в том же торговом центре, что и Кейт, и, насколько знала Лиза, с самого начала обратил на сестру особое внимание. Несколько раз он бывал в их доме, познакомился с родителями и сумел им понравиться. Роман развивался вполне традиционно, но потом, когда на семью обрушились несчастья, дело застопорилось — похоже, по желанию самой Кейт. И вот теперь отношения, по-видимому, возобновились. Причину неуверенности сестры Лиза понимала: Кейт считала, что, устраивая личную жизнь, как бы предает память о родителях. Глупо, конечно. И отец, и мать наверняка сказали бы Кейт именно это, но Лиза уже научилась держать свое мнение при себе и воздерживаться от советов. Пусть все идет своим чередом.

— Что за фильм?

Кейт наморщила лоб. Память у нее отличалась удивительной избирательностью: сохраняя всю деловую информацию, она безжалостно избавлялась от того, что считала «мусором». Кейт могла, не заглядывая в бумажку, перечислить содержимое каталога едва ли не любой косметической фирмы, но не помнила автора только что прочитанной книги.

— Не скажу. Что-то из сериала о Джеймсе Бонде. Верной никак не выйдет из детства. Знаешь, у него в спальне… — Она осеклась, поймав себя на том, что сболтнула лишнее, но сумела справиться с замешательством и закончить предложение: — Все еще висит постер с… ну, с тем парнем, боксером… у него итальянская фамилия…

— Сталлоне?

— Да. Точно.

— Что ж, хорошая мысль, — нарочито равнодушно заметила Лиза. — А вот мне, боюсь, весь вечер придется потратить на Джесса Ламли.

— Того, что сбил девочку на прошлой неделе?

— Вообще-то он ее не сбил, но Джереми Уинстон выставил его настоящим злодеем. — Лиза коротко поделилась впечатлениями о судебном заседании, а когда закончила, Кейт улыбнулась и покачала головой.

— Бедняга Джесс. Он ведь учился со мной в одном классе и, помнится, как-то даже приглашал покататься на мотоцикле. Строил из себя рокера, ходил в черном, с банданой и ужасно ругался.

— Таким и остался, — кивнула Лиза и посмотрела на часы. — Ну что, пойдем?

Кейт поднялась, поправила юбку и вздохнула.

— Пойдем.

Они поднялись по лестнице на третий этаж, прошли по длинному коридору и остановились перед дверью со строгой черной табличкой, на которой значилось: «Р. Кэлхаун. Юридические консультации».

— Что-то мне не по себе, — призналась неожиданно Кейт, и Лиза, посмотрев на сестру внимательнее, заметила, что та и впрямь выглядит не лучшим образом: глаза блестят, на лбу и над верхней губой выступили бисеринки пота, под искусно наложенным макияжем проступила бледность.

— Держись, сестренка.

— Постараюсь.

В приемной их встретила секретарша Кэлхауна, Мэй, двадцатилетняя блондинка, сходство которой с куклой Барби компенсировалось доброжелательностью и искренностью. Секретарши у Кэлхауна менялись едва ли не каждый год, что служило поводом для самых разных слухов, тем более что в свои пятьдесят с лишним он оставался неженатым, поддерживал себя в отличной физической форме и, как поговаривали, мог очаровать любую женщину за пять минут. Некоторые завистники и недоброжелатели неоднократно предпринимали попытки вчинить «этому плейбою» судебный иск, но каждый раз борцы за нравственность наталкивались на непреодолимое препятствие: ни одна из работавших у него молодых женщин не признавала себя пострадавшей, и все отзывались о нем исключительно положительно. Потерпев поражение на одном фронте, моралисты предприняли фланговый маневр: по городу поползли слухи, в которых Кэлхаун объявлялся голубым, педиком, растлителем юных душ и даже «богомерзким содомитом». Дошло до того, что на двери его офиса появились устрашающего рода надписи с требованием убираться из Мерфи-Лейка. Кэлхаун отреагировал по-своему — установил скрытую камеру. Через неделю, собрав достаточно видеодоказательств, он обратился в суд. Двое привлеченных исполнителей-юнцов, изрядно перепугавшись, не только признали свою вину, но и назвали имена заказчиков, весьма уважаемых в городе людей.

Скандал закончился полным триумфом Кэлхауна и посрамлением его врагов.

— Прошу извинить, если заставили ждать. — Мэй мило улыбнулась. — Шеф только что освободился и взял паузу на чашечку кофе.

— Мы подождем, если только…

Договорить Лиза не успела — внутренняя дверь открылась, и на пороге появился хозяин кабинета, высокий мужчина с наголо выбритой головой, широким, скуластым лицом и атлетической фигурой.

— Лиза, Кейт. — Он радушно улыбнулся. На протяжении последних двадцати лет Кэлхаун был юридическим советником семьи Макбейнов, а последние лет десять еще и ее другом. — Проходите. Долго я вас не задержу.



— Собственно говоря, ничего нового я сказать вам не могу. Ваша мать составила завещание одновременно с вашим отцом и после его смерти не вносила никаких изменений. Вся недвижимость, включая дом, в котором вы сейчас живете, переходит в вашу совместную собственность, распоряжаться которой каждая из вас может только с согласия другой. Список объектов недвижимости здесь. — Он похлопал по папке. — Зачитать?

— Нет, — в унисон отозвались сестры.

— О банковских вкладах, насколько я понимаю, ваши родители побеспокоились заранее?

Лиза кивнула.

— Да.

— Отлично. Что касается акций и прочих ценных бумаг, то они также разделены между вами поровну. Их совокупная рыночная стоимость на сегодняшний день составляет…

Ровный, монотонный голос Кэлхауна убаюкивал, и в какой-то момент Лиза даже отключилась, встрепенувшись только тогда, когда услышала свое имя.

— Лиза? Лиза, с вами все в порядке?

Она тряхнула головой.

— Да, спасибо. Извините, задумалась.

Он ободряюще улыбнулся.

— На этом, собственно, и все. Вам остается лишь поставить несколько подписей на документах. Прошу. — Кэлхаун раскрыл папку и положил на стол дорогую ручку с золотым пером. — Пожалуйста, Лиза, Кейт…

Процедура заняла не больше пары минут, после чего они вернулись на место.

— Ваши родители, Ричмонд и Джулия, были не просто моими клиентами, но и друзьями, — продолжал Кэлхаун. — Поэтому я считаю своим долгом предложить вам не только профессиональную, но и любую другую помощь.

— Спасибо. — Кейт приподнялась, но адвокат остановил ее, едва заметно покачав головой.

— И, наконец, последнее. За неделю до смерти ваша мать передала мне два запечатанных конверта и попросила вручить их вам именно в этот день. Вот они. — С этими словами он положил на стол два обычных почтовых конверта. — Лиза, Кейт…

Они молча покинули кабинет, кивнули улыбчивой Мэй, спустились вниз и вышли на улицу.

2

Кейт, как и собиралась, отправилась на свидание с Верноном, а Лиза, оставшись одна, посмотрела недолго телевизор в гостиной, после чего пошла на кухню, где соорудила себе легкий ужин из яблока, киви, банана и йогурта. Когда-то на ужин собирались все вчетвером и засиживались порой до глубокого вечера — каждый рассказывал о прошедшем дне, делился впечатлениями. В конце отец смешил всех очередным анекдотом — и откуда он только их брал? — и они расходились по комнатам в прекрасном настроении и с ожиданием нового дня.

Она открыла бар. Что бы приготовить? Коктейль? Не получится — нет ни джина, ни ликера. Пришлось ограничиться вишневым бренди, слегка разбавленным соком лайма.

Нераспечатанный конверт лежал на столе, притягивая и отпугивая одновременно. Что в нем? Что хотела сказать мама уже после смерти? Какую тайну открыть? Или, может быть, никакой тайны нет и у нее просто разыгралось воображение?

Стакан был уже наполовину пуст, когда Лиза все же решилась: подошла к столу, оторвала уголок, заглянула в конверт. Там лежал всего лишь один листок.

Интересно, прочитала ли свой Кейт? Чувствуя себя воришкой в собственном доме, она поднялась на второй этаж, где находились их комнаты, ее — в левом крыле, Кейт — в правом. Подойдя к правой двери, на всякий случай постучала. Никто, конечно, не ответил. Она повернула ручку — открыто. Переступила порог.

Как всегда, у Кейт царил полный порядок. На столике — фотография, точно такая же, как и у самой Лизы: вся семья на фоне Золотых Ворот в Сан-Франциско.

Сколько Лиза себя помнила, они ездили куда-то каждое лето, когда отец брал отпуск. К поездке готовились тщательнейшим образом, а потом каждый докладывал свой план: каким маршрутом лучше следовать, где остановиться по пути, какая ожидается погода, какие достопримечательности заслуживают внимания. Все решалось затем голосованием, а если голоса делились поровну — жребием.

Прошлым летом они собирались на Ниагарский водопад. Последняя победа осталась за Кейт. Лиза невольно улыбнулась, вспомнив тот вечер, когда сестра устроила свою, как она выражалась, презентацию, сопровождавшуюся смонтированным, вероятно не без участия Вернона, видеороликом.

Как же недавно это было. И как давно.

Она вздохнула и огляделась. Конверт, точная копия того, что вручил ей самой Кэлхаун, лежал на тумбочке. Нераспечатанный.

Внизу, в холле, зазвонил телефон. Лиза выскочила из комнаты, скатилась по лестнице и торопливо схватила трубку перед четвертым звонком.

— Да? — выдохнула она, чувствуя, как колотится, словно в ожидании чего-то, сердце.

— Привет. — Голос принадлежал Лоренсу, и напряжение мгновенно спало. — Ты как?

— Нормально. А что?

В трубке вздохнули.

— Ну вот, забыла. — Лоренс даже не старался скрыть раздражения. — Мы же договаривались, что ты позвонишь после работы. Сейчас уже почти восемь. Что-то случилось?

Черт, как она могла забыть! Они ведь действительно собирались встретиться и, может быть, немного погулять, потому что Лоренса посылали на неделю в столицу штата, Олимпию, где находился головной офис банка.

— Я… у меня… — Лиза поймала себя на том, что пытается придумать оправдание, как-то объясниться, и ей стало вдруг стыдно перед самой собой. С какой стати? Мог бы позвонить и сам. К тому же, когда с Лоренсом случалось что-то подобное, он до объяснений и извинений никогда не снисходил. — Мне было некогда, — сказала она и, подумав, холодно добавила: — А потом я еще и забыла.

Такого ответа Лоренс, похоже, не ожидал, потому что несколько секунд из трубки не доносилось ни звука. Лиза тоже молчала.

— Ну, если так… — наконец протянул он обиженным тоном и снова взял паузу в надежде, что Лиза заполнит ее своими извинениями или объяснениями. — Ну, если ты так…

Она не выдержала.

— Извини, Лоренс, но мне сейчас некогда. Поговорим позже, хорошо? — Не дожидаясь ответа, она положила трубку и еще с минуту стояла в холле, глядя на умолкший телефон и качая головой. Такое случилось с ней впервые. Нет, Лоренс раздражал ее и раньше, но она всегда находила для него объяснения, уступала, отмалчивалась и никогда не шла на обострение. Сегодня же…

Ладно, к черту. Никогда не жалей о том, что сделала поддавшись чувствам, говаривал отец. Негативные эмоции полезнее выплескивать, чем держать внутри.

Лиза решительно вернулась в свою комнату, взяла со столика надорванный конверт и опустилась в кресло. Вытряхнула тонкий, сложенный пополам листок. Развернула…

Почерк матери она узнала сразу — быстрый, летучий, с сильным наклоном и полным отсутствием пунктуационных знаков, за исключением точек.



«Дорогая, Лиза, прости за то, что я говорю тебе это только теперь. Мы с папой виноваты перед тобой, но я знаю — ты поймешь. Ты наша приемная дочь. Мы взяли тебя, когда, тебе не было и месяца. Твоих настоящих родителей звали Рита и Джулиан, а родилась ты в Тампе, Флорида»…



Сердце снова заколотилось, но не мелко, учащенно, а тяжело, с натугой, будто вырываясь из трясины. Лиза поднялась, сняла с книжной полки резную шкатулку из сандалового дерева, откинула крышку. Под старыми письмами, какими-то квитанциями и фотографиями затерялась пачка крепких сигарет. Там же лежала и старая бензиновая зажигалка. Она достала издающую слабый аромат темно-коричневую сигарету, крутанула колесико, прикурила и жадно затянулась.

Еще раз пробежалась глазами по строчкам.




«Если ты когда-нибудь захочешь узнать о своих родителях больше, обратись к Эвану Чалмерсу. Он живет в Тампе.
Прощай, милая, и прости нас. Мы хотели для тебя самого лучшего.
Твоя мама, Джулия Макбейн»




Лиза сидела в гостиной, когда стукнула входная дверь. Быстрые шаги — значит, Кейт в хорошем настроении. Звонок сотового — невнятный ответ… смех…

Дверь отворилась, и в комнату заглянула Кейт.

— О, ты еще не спишь?

— Как видишь. — Лиза потерла глаза. — Мне надо с тобой поговорить. Ты прочитала письмо?

— Письмо? Какое письмо? — Кейт наморщила лоб. — А, то, что от мистера Кэлхауна получила? Ты его имеешь в виду?

— Да. Так прочитала?

— Еще нет. Не успела. Вернон так подгонял, что я едва успела душ принять да переодеться. И, знаешь, он сегодня понравился мне куда больше, чем в прошлый раз.

— Кто? Вернон?

— Какой еще Вернон! Бонд, конечно! Этот новый актер… как его… ну, ты знаешь, кого я имею в виду.

— Крейг? Дэниел Крейг?

— Точно! Так вот, в прошлом фильме он мне не понравился, уж больно холодный, никакой романтики. А сегодня присмотрелась получше и хочу сказать… — Кейт внезапно остановилась и виновато посмотрела на сестру. — Извини. Просто вечер сегодня такой… — Не найдя подходящего для адекватной передачи переполнявших ее эмоций прилагательного, она развела руками. — А еще Вернон… Все. Молчу. Так ты о чем?

— Ты прочитала мамино письмо?

— Еще нет, но сейчас прочитаю. Это важно?

Лиза молча кивнула.

— Прочитай и спускайся сюда через полчаса — ладно?

— Конечно.



— То есть ты ничего не знала? — в третий уже раз спросила Лиза.

Сестры сидели напротив друг дружки, разделенные резным столиком красного дерева с инкрустацией из зеленовато-голубого камня. Бутылка бренди опустела больше чем наполовину. За окном давно стемнело, июльский ветерок нежно трогал занавески, в саду постепенно умолкали птицы.

— Конечно, не знала. Мне такое даже в голову не приходило.

— И мама ни разу…

— Ни разу. Ни мама, ни папа. Неужели ты думаешь, что если бы я знала или хотя бы подозревала что-то, то ничего бы тебе не сказала?

— Не думаю. Пожалуй, проболталась бы.

Они кисло улыбнулись друг другу и развели глаза. Что-то изменилось, но ни та, ни другая еще не успели понять, что именно, и присматривались к перемене, как к неведомому зверьку, от которого не знаешь, чего ожидать.

— Будешь связываться с этим… — Кейт пощелкала пальцами, — который во Флориде…

— С Эваном Чалмерсом?

— Да.

— Пока не знаю. — Лиза задумчиво покрутила в руке стакан. — Я даже не понимаю, что с этим делать. И зачем мама написала это письмо? Почему не сказала раньше? Почему папа ничего не сказал? Ну оставили бы все, как было, и не пришлось бы голову ломать.

— Наверно, не могли. Наверно, посчитали, что ты должна это знать. Только вот почему не сказали раньше, это действительно странно. Обычно от приемных детей ничего такого не скрывают. Например, Дженкинсы, что живут в конце улицы, воспитывали Ханта как собственного сына до двенадцати лет, но потом все-таки рассказали.

Лиза покачала головой.

— Нет, ты упускаешь два момента.

— Каких же?

— Во-первых, меня воспитывали не как приемную, а как свою родную. Меня выдавали за нее. И, во-вторых, кроме папы и мамы, никто, кажется, ни о чем не догадывался, а это уже о многом говорит.

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай сама. Ребенок не может появиться в одночасье, его надо выносить. Беременность не скроешь. Нельзя встать однажды утром и сообщить знакомым, что у тебя родилась дочь. Значит, либо мама уезжала куда-то по крайней мере на четыре — пять месяцев, либо притворялась беременной. Ну, например, носила под платьем подушку или что-то в этом роде. Другими словами, все это готовилось заранее.

Кейт устало потянулась, зевнула и с опозданием прикрыла рот ладошкой.

— Да, запутанная история. И какой вывод?

— Вывод? История не только запутанная, но, похоже, и темная. Почему папа и мама так упорно все скрывали? Почему моя настоящая мать ни разу за двадцать шесть лет не поинтересовалась, как там ее дочь? Почему…

— Этого ты не знаешь, — перебила ее Кейт. — Может, и интересовалась, да только тебе ничего не говорили. Меня больше другой вопрос волнует.

— И какой же?

— Почему мама все же рассказала тебе об этом. Да еще упомянула этого Чалмерса. Не хочешь позвонить?

Лиза посмотрела на часы.

— Пожалуй, нет. По крайней мере не сейчас. Во Флориде сейчас раннее утро. И вообще… Хочу сначала навести справки здесь. Поговорить с мамиными знакомыми — например, с миссис Грейстоун или миссис Карвет. Проверить запись о рождении. Просмотреть документы здесь, дома.

Кейт еще раз потянулась, бросила взгляд на бутылку и решительно поднялась.

— Ладно, давай поговорим обо всем завтра. Честно говоря, у меня сегодня мысли разбегаются. — Она обошла столик, погладила Лизу по голове и чмокнула в макушку. — Ты только будь осторожна, хорошо? И помни — я всегда с тобой. Спокойной ночи, сестренка.

— Спокойной ночи, — пробормотала Лиза. — И не беспокойся за меня — я вовсе не собираюсь ворошить муравейник прошлого.

Если бы мы всегда выполняли свои же обещания.



Она долго лежала в темноте, пытаясь уснуть, вытеснить из головы мысли, что кружились там бесконечным хороводом. Жизнь, еще утром казавшаяся простой и ясной, внезапно перевернулась, как переворачивается получивший пробоину корабль. Все вроде бы осталось прежним, но выглядело теперь иначе. Пол ушел из-под ног, и сама она повисла в пустом пространстве, не зная, за что ухватиться, кого звать на помощь и что вообще делать — выбираться из каюты и бросаться в незнакомое, неприветливое море или ждать, пока кто-то придет на выручку.

Зачем? Чего ради? Что заставило маму написать это письмо и раскрыть тайну, которую они с отцом так бережно хранили много лет? Кто ее настоящие родители? Почему они отказались от нее? Живы ли они еще или их давно нет на свете? И как теперь будут складываться ее отношения с Кейт?

Сестренка.

Мало-помалу водоворот мыслей замедлялся.

Конечно, можно было бы сделать вид, что ничего не случилось, что никакого письма нет, и идти дальше намеченным путем, но Лиза понимала — так не получится: загадка будет висеть за спиной невидимым грузом и рано или поздно ее придется решать. К тому же и мама никогда бы не написала этого письма, если бы не хотела… Что? Предупредить о чем-то? Указать на возможную скрытую пока опасность? Предостеречь? Если так, то дело двадцатишестилетней давности еще не закрыто.

Лиза перевернулась на другой бок. Прислушалась. Как это часто бывает, в будто бы полной тишине проступили звуки: шорох листьев за окном, писк залетевшего в комнату комара, тиканье часов.

Неужели же в доме не сохранилось никаких следов, никаких документов, писем, фотографий? И при чем здесь этот Эван Чалмерс? Кто он такой?

Пролежав без сна еще с полчаса, Лиза поднялась, накинула халат, сунула ноги в шлепки и, стараясь не шуметь, выскользнула из комнаты. Хотя после смерти матери прошел уже месяц, разбором бумаг они с Кейт еще не занимались, постоянно находя какую-то причину, чтобы отложить это дело на потом.

Откуда начать? Разумеется, дом она знала как свои пять пальцев. В детстве они с Кейт частенько играли в нем в прятки, забирались в самые потаенные его уголки, начиная от подвала и заканчивая чердаком. Особняку было более ста лет, а построил его в 1896 году Стив Макбейн, перебравшийся в здешние места как раз в то время, когда в окрестностях Мерфи-Лейка обнаружили серебро. В отличие от многих ему повезло — купленный участок принес немалую прибыль, и новоявленный богач решил первым делом пустить корни. Сначала он построил дом, тогда еще двухэтажный, потом женился на местной красавице, а уже затем приступил, как здесь говорили, к освоению территории. Прииски скоро иссякли, цены на серебро упали, и многие из тех, кому повезло меньше, чем Стиву Макбейну, покинули Мерфи-Лейк в поисках лучшей доли. Население городка резко сократилось, но перед Второй мировой войной у оставшихся вспыхнула новая надежда — власти заговорили о строительстве железной дороги, которой предстояло связать город с Сиэтлом. После войны сюда стали приезжать те, кого манили дикие ландшафты, свежий воздух, отличная рыбалка и невысокие цены. Последние, впрочем, вскоре поползли вверх. И дом Макбейнов тоже подрос, на целый этаж. В шестидесятые особняк подвергся реконструкции, в нем появилось газовое отопление, подвал переоборудовали под хозяйственные нужды, но укромных местечек хватало.

Впрочем, спускаться в подвал Лиза не собиралась — ее целью была угловая комнатка на третьем этаже, которую в семье называли архивом. Там оседали старые документы, счета, договора, фотографии, не нашедшие места в альбомах, газеты и журналы, потрепанные книги. За порядком в ней всегда следил отец, а девочки заглядывали туда редко, и в памяти Лизы она осталась пыльным складом со стеллажами, на которых стояли какие-то серые коробки с ярлычками.

Прежде чем подниматься на третий этаж, Лиза спустилась в кухню — все ключи хранились там. Прихватив связку, а заодно и соорудив бутерброд с ветчиной и сыром, она прокралась по лестнице, прислушалась — из комнаты Кейт не доносилось ни звука — и двинулась дальше. Попасть ключом в замочную скважину получилось только с третьей попытки. Петли, словно напоминая о том, что их давно не смазывали, противно скрипнули, но выключатель оказался именно там, где ему и следовало находиться, — слева от входа, на высоте головы.

Стеллажи, шкафы, ящики… Ни одного окна. На стенах с десяток картин, не удостоившихся чести украшать собой жилые помещения и безжалостно сосланных доживать век в этой богадельне ненужных и забытых вещей. Посредине комнаты небольшой столик и стул. На столике пустой графин и перевернутый стакан — симпатичная пара из тонкого, похоже муранского, стекла. И на всем слой пыли.

— И как же я тут что-то найду? — спросила шепотом Лиза.

Ответа не было.

Она медленно обошла комнату по периметру, рассматривая ярлыки на пухлых, перехваченных ленточками папках и картонных коробках: «Джеймс и Сара. Письма», «Лукас. Наградные документы», «Рукописи Питера». Вот она, история семьи. Джеймс и Сара — ее бабушка и дедушка. Лукас — брат Джеймса, погибший на войне. Питер — дядя Сары, инвалид, проживший в этом доме последние годы, бывший дипломат, карьера которого оборвалась из-за болезни.

— М-да… — протянула Лиза. — Здесь и за неделю не разберешься. — Она огляделась. Так… книги трогать не стоит. Надо искать… И тут взгляд зацепился за простенькую деревянную шкатулку с выдвижной крышкой, отличавшуюся от соседних коробок тем, что слой пыли на ней был гораздо тоньше. Похоже, ею пользовались сравнительно недавно. Надпись на приклеенном сбоку листочке гласила: «Э. Ч.». И все.

Э. Ч.? Уж не Эван ли Чалмерс?

Сняв шкатулку с полки, Лиза перенесла ее на столик, смахнула пыль полой халата и сдвинула крышку.

— Ой! — Выползший из-под крышки паучок замешкался на секунду — должно быть, от света — и стремительно соскользнул по боковой стенке. — Какой молодец. Интересно, долго ты здесь томился? — Она опасливо заглянула внутрь — нет ли еще какой живности? — и обнаружила перехваченную широкой резинкой стопку писем. Всего штук двадцать. Нижние конверты успели пожелтеть, верхние были поновее. Лиза вытащила два, самое нижнее и верхнее. Первое было адресовано отцу, Ричмонду Макбейну. Второе уже матери, Джулии Макбейн. Оба отправлены из Тампы, штат Флорида. Второе, судя по штемпелю, пришло полтора месяца назад, за две недели до смерти матери. Штемпель на первом изрядно выцвел, и ей с трудом удалось разобрать лишь год — 1980.

Год ее рождения.

Сердце застучало вдруг часто-часто. Стало жарко. Лиза пошарила по карманам, но спасительной сигареты не нашлось. Ладони вспотели. Она встряхнула первый конверт. Пальцы противно дрожали. Желтоватый, сложенный вдвое листок выскользнул и, неуклюже перевернувшись, опустился на стол. Лиза развернула его.

Строчки вдруг расплылись, слились…

За спиной скрипнула дверь. Лиза обернулась…

На пороге стояла Кейт — в наброшенном на плечи халатике, заспанная, растрепанная.

— Уф, ну ты меня и напугала, — пробормотала Лиза.

3

Редакция «Стандарта» занимала половину четвертого этажа восьмиэтажного административного здания, построенного в середине восьмидесятых. Штат газеты составляли ровным счетом двенадцать сотрудников, включая главного редактора, Саймона Гринслоу. После того как пару лет назад прежний владелец ушел на покой и новым хозяином стал Мэдисон Краули, в редакции произошли большие перемены.

Дело в том, что с уходом с арены Мэтью Форстера, пользовавшегося и в городе, и в коллективе непререкаемым авторитетом, оставшиеся без «надзирателя», как выражался Гринслоу, работники потянули кто куда. Кто пытался подняться за счет товарищей, кто-то лез вон из кожи, чтобы выслужиться перед новым начальством, кто-то махнул рукой на все. Столкнувшись с угрозой полного развала вполне успешного бизнеса, Гринслоу и Краули решились на коренные перемены. Три человека были уволены, двое предупреждены. В числе пришедших им на смену была и Лиза Макбейн.

Предложение стало для нее полной неожиданностью. Конечно, кое-какой опыт за спиной у нее имелся — но было ли его достаточно для того, чтобы влить в тщедушное предприятие свежую кровь? Сейчас, оглядываясь на пройденный путь, Лиза искренне удивлялась — как она смогла все это выдержать? Почти два года без отпуска, практически без выходных, в атмосфере зависти и сочувствия, злобы и уважения, саботажа и поддержки. И ведь смогла же. Вот только чего это стоило. Да, тираж «Стандарта» почти удвоился, но зато ее личная жизнь, мягко выражаясь, пошла ко дну. С другой стороны, бешеный ритм жизни помог забыть Айка Баркли.

Почти забыть…

Айк Баркли покорил Лизу на втором году учебы в колледже. Родители хотели, чтобы дочь получила практичную, гарантирующую определенный доход профессию. Лиза собиралась стать юристом. Но потом, как это часто случается с впервые вдохнувшими воздух свободы студентами, учеба отошла на второй план, а на первый выступили многочисленные соблазны современного города. В Сиэтле их хватало.

Первый год она заводила новых друзей и знакомилась с кафе и барами. С Айком ее свела подруга по группе на какой-то вечеринке. Поначалу он был немного замкнут и держался напряженно, но после пары-тройки крепких коктейлей оттаял. Что ей нравилось в нем, так это его основательность. К тому же на фоне остальных парней Айк выглядел едва ли не богачом — шикарные итальянские мокасины, итальянский костюм из льна, швейцарские часы и мощный «крайслер». Все в нем дышало другим миром, миром взрослых, состоятельных, солидных людей. Ее сверстники — длинноволосые, неряшливо одетые, вечно голодные — говорили о музыке, книгах и, конечно, о девочках, Айка же Баркли интересовали инвестиции, курсы акций и недетские игрушки.

Разумеется, у нее не было ни одного шанса.

Ему даже не пришлось особенно стараться — она сама забралась к нему в постель после второго свидания.

Их роман развивался по самому обычному сценарию: бурная страсть, безумный секс, буйство гормонов, прогулы и пересдачи. Так продолжалось три месяца. Подруги, наверно, замечали в Айке что-то не то. Они предупреждали, намекали — мол, он далеко не совершенство, но Лиза не слушала, считая, что ей завидует весь мир.

Пропустив месячные, она почти не обратила на это внимания. Ее цикл никогда не отличался регулярностью, а Айк всегда был осторожен и никогда не забывал предохраняться. Он и от нее требовал того же, но Лиза постоянно забывала проглотить таблетку. Шли недели, ничего не происходило. Она заволновалась. Она не могла пойти в больницу и попросить провести тест на беременность, да и что это такое, представляла весьма туманно. И все же нужно было что-то делать. Заглянув в телефонный справочник, Лиза созвонилась с гинекологом и записалась на прием под вымышленной фамилией. Врач встретил ее доброжелательно, осведомился, впервые ли она на обследовании, и, объяснив, что собирается делать, приступил к осмотру. Вся процедура оказалась довольно страшноватой и весьма унизительной. Закончив, доктор сказал, что ей еще нужно пройти кое-какие тесты, но главное уже ясно — их семью ждет пополнение. О семье он упомянул, наверно, потому, что на пальце у нее красовалось подаренное бабушкой кольцо, которое вполне могло сойти за обручальное.

В первый момент Лиза ударилась в панику, но потом успокоилась — зачем волноваться, если у нее есть Айк. Он будет только рад. Они поженятся. Купят квартиру. Все устроится.

По дороге домой она произвела расчеты, согласно которым ребенок должен был появиться в начале весны. Вот и хорошо. За лето окрепнет, а к Рождеству, может быть, уже встанет на ножки.

Ей так хотелось поделиться новостью с Айком, что она тут же помчалась к нему на квартиру. Радость переполняла ее, как летучий газ воздушный шарик. Казалось, еще немного — и она оторвется от земли, поднимется вверх и поплывет над городом, как какой-нибудь дирижабль. Пассажиры в автобусе смотрели на нее и улыбались. Все вокруг были счастливы, а сама Лиза больше всех, и ее счастья хватило бы, наверно, на весь город, даже такой большой, как Сиэтл.

Айка дома не было, хотя в окне в спальне и горел нижний свет. Она долго стояла перед дверью, звонила, стучала. Потом долго возвращалась в кампус. И не спала всю ночь.

Встретиться удалось только через два дня.

— У меня для тебя хорошая новость, — сообщила Лиза уже в постели.

— Что такое? — усмехнулся он. — Выиграла в лотерею? Или купила что-то на распродаже?

Ее немного покоробил такой тон, но она списала его на усталость.

— У нас будет ребенок. Я была у врача.

Последовавшее далее не входило ни в один из проигранных ею сценариев. Это было настолько ужасно, что в какой-то момент Лиза закрыла глаза и заткнула уши. Она не знала, как долго была в отключке, но, когда очнулась, Айк сидел рядом на диване и говорил, что все будет хорошо, что он просто не ожидал, что у него есть план.

И она поверила. Хотела верить и поверила.

На следующий день он заехал за ней на машине, и они куда-то поехали. Куда-то далеко, едва ли не за город. В подъезде дома, куда повел ее Айк, было темно и пахло мочой. Ее едва не стошнило. Он долго тащил ее вверх по грязным ступенькам. За обшарпанной дверью их встретили двое — потрепанного вида женщина лет сорока и полный мужчина с нездоровым лицом и равнодушными глазами. Оба были в несвежих медицинских халатах.

Ее попросили раздеться. И только тогда она поняла наконец, что происходит, и попыталась вырваться.

— Придется отключать, — сказал мужчина с равнодушными глазами и посмотрел на Айка. — Помогите.

Айк обнял ее за плечи и стал нашептывать что-то на ухо. Лизу подняли и уложили на стол. Последним, что осталось в памяти, были эфирная маска и что-то блестящее, металлическое, страшное…

Она вернулась в колледж уже через два дня, но молчала целую неделю, и подруги даже думали, что она рехнулась, и вызвали Кейт. Сестра провела с ней еще три дня. Лиза не тронулась и осталась среди живых, но какая-то часть ее умерла, как и ребенок, которого у нее отняли.



— Черт возьми, Лиза, о чем ты говоришь! — Саймон Гринслоу даже хлопнул ладонью по столу. — Какой отпуск! Ты же прекрасно знаешь, что сейчас это невозможно. Конни собралась рожать. Джейк улетел на похороны в Чикаго. Милла разводится, и толку от нее никакого. Мне абсолютно некем тебя заменить. К тому же твой отпуск запланирован на июнь. Нет. Нет! — Он вышел из-за стола, подошел к ней и ласково обнял за плечи. — Ничего такого ведь не случилось, а?

— Нет, не случилось. — Лиза опустила голову. Вообще-то на успех она и не рассчитывала. Июнь обещал быть жарким, приближались внеочередные выборы мэра, а на редакцию как будто обрушились разом все тридцать три несчастья. — Просто, мистер Гринслоу…

— Саймон, — поправил он. — Мы же не в «Ньюс». Это там Грег Данкан требует называть его боссом. Кстати, твой приятель, Кен Джессон, уже прощупывает почву, предлагает свои услуги.

— Кен хочет перейти к нам? — искренне удивилась Лиза. — Мне он ничего такого не говорил.

Гринслоу усмехнулся. Копна седых волос и густые брови над слегка крючковатым носом придавали ему сходство с комиком Лесли Нильсеном, которое еще больше усиливалось, когда он улыбался.