Эрих Кестнер

Фабиан. История одного моралиста

Глава первая

Кельнер-оракул

И все-таки он идет туда

Институт душевных сближений

Фабиан сидел в кафе под названием «Полено» и просматривал заголовки в вечерних газетах: «Над Бовэ взорвался английский воздушный корабль», «Стрихнин хранится рядом с чечевицей», «Девятилетняя девочка выпрыгнула из окна», «Снова безуспешные выборы премьер-министра», «Убийство в Лайнцском зоопарке», «Скандал в городском торговом ведомстве», «Искусственный голос в жилетном кармане», «Снижение добычи угля в Руре», «Подарки директору Германской государственной железной дороги Нойману», «Слоны на тротуаре», «Скандал вокруг Клары Боу», «Нервозность на кофейных рынках», «Предстоящая забастовка 140 000 рабочих-металлистов», «Драматическое преступление в Чикаго», «Переговоры в Москве по поводу демпинга древесины», «Бунт егерей Штаремберга». Все как всегда. Ничего особенного.

Он отпил кофе, и его даже передернуло. Кофе был сладкий. С тех пор как десять лет назад Фабиан три раза в неделю, давясь, съедал в студенческой столовой у Ораниенбургских ворот лапшу с сахарином, сладкое ему опротивело. Торопливо закурив сигарету, он кликнул кельнера.

— Чем могу служить? — спросил тот.

— Ответьте мне на один вопрос.

— Слушаю вас.

— Идти мне туда или нет?

— Куда, простите?

— Ваше дело не спрашивать. Ваше дело отвечать. Идти мне туда или нет?

Кельнер в замешательстве почесал за ухом и, переминаясь с одной плоской стопы на другую, ответил:

— Пожалуй, лучше вам не ходить, осторожность — прежде всего!

Фабиан кивнул.

— Ладно. Я пойду. Счет!

— Но я же вам советовал обратное!

— Именно поэтому я и пойду. Счет, пожалуйста!

— А если бы я вам посоветовал идти, вы бы не пошли?

— Все равно пошел бы. Счет, пожалуйста!

— Не понимаю, — сердито проговорил кельнер, — зачем было меня спрашивать?

— Если бы я знал, — ответил Фабиан.

— Чашка кофе, хлеб с маслом, пятьдесят, тридцать, восемьдесят, девяносто пфеннигов, — деловито подсчитывал кельнер.

Фабиан положил на столик одну марку и вышел. Он понятия не имел, где находится. Если человек садится на Виттенбергплатц в автобус № 1, у Потсдамского моста пересаживается в трамвай, не успев заметить его номера, через двадцать минут вдруг выходит из вагона, потому что туда вошла женщина, как две капли воды похожая на Фридриха Великого, то он и вправду не может знать, куда его занесло.

Спотыкаясь о толстые доски, он пошел вслед за тремя торопливо шагавшими рабочими, вдоль заборов, огораживающих стройку, мимо унылых серых отелей, где сдают комнаты на час, к вокзалу городской железной дороги Яновицбрюкке. В поезде он вытащил адрес, который записал ему шеф конторы Бертух: «Шлютерштрассе, 23, фрау Зоммер». Он доехал до станции Цоо. На Иоахимсталерштрассе какая-то нетвердо держащаяся на тощих ногах девица спросила, не составит ли он ей компанию. Он отказался от этого предложения, погрозил ей пальцем и пошел прочь.

Город походил на ярмарку. Фасады домов были так расцвечены пестрыми огнями, что звездам в небе оставалось только стыдиться самих себя. Над крышами зарокотал самолет. И вдруг дождем посыпались алюминиевые монеты. Прохожие глянули на небо, засмеялись и бросились их собирать. Фабиану вспомнилась маленькая девочка из сказки, которая поднимает подол своей рубашонки, ловя денежки, падающие с неба. Он снял монету с твердых полей чьей-то шляпы. «Посетите экзотический бар на Ноллендорфплатц, 3, красивые женщины, обнаженные скульптуры, в том же доме пансион Кондор» — стояло на ней. Фабиан на миг представил себе, что это он летит в самолете и смотрит вниз на себя, молодого человека, стоящего в толпе на Иоахимсталерштрассе, в свете фонарей и витрин, в хаосе лихорадочно разгорающейся ночи.

До чего же мал этот молодой человек! А ведь это он, Фабиан. Он пересек Курфюрстендамм. На одном из фронтонов крутилась светящаяся фигурка — маленький турок с электрическими глазными яблоками. Вдруг сзади кто-то сильно стукнул Фабиана по башмаку. Он сердито обернулся. Трамвай. Вожатый разразился бранью.

— Внимательнее надо быть! — крикнул полицейский.

Фабиан надвинул шляпу на лоб и сказал:

— Постараюсь.

На Шлютерштрассе дверь открыл лилипут в зеленой ливрее; поднявшись вместе с гостем по красиво убранной лестнице, он помог ему снять пальто и ушел. Едва зеленый гномик скрылся, как из-за драпри, шурша платьем, появилась пышная дама, видимо, фрау Зоммер, и сказала:

— Не угодно ли пройти ко мне в кабинет? Фабиан последовал за ней.

— Ваш клуб мне рекомендовал некий господин Бертух.

Она полистала в тетради и кивнула.

— Бертух, Фридрих Георг, начальник конторы, сорок лет, среднего роста, брюнет, Карлштрассе девять, любит музыку, предпочитает стройных блондинок не старше двадцати пяти лет.

— Да, это он!

— Господин Бертух посещает нас с октября и был за это время уже пять раз.

— Это говорит в пользу вашего заведения.

— Вступительный взнос — двадцать марок, и каждый визит — десять.

— Вот тридцать марок. — Фабиан положил деньги на письменный стол.

Пышная дама сунула их в ящик и, вооружившись ручкой, спросила:

— Ваши данные?

— Фабиан, Якоб, тридцать два года, определенной профессии не имею, в настоящее время — специалист по рекламе, Шаперштрассе семнадцать, больное сердце, волосы каштановые. Что еще вам угодно узнать?

— Имеются ли у вас какие-либо пожелания относительно дам?

— Мне не хотелось бы себя связывать. Вкус мой склоняется к блондинкам, но опыт говорит против них. Предпочитаю крупных женщин. Но и против маленьких ничего не имею. Так что оставьте эту графу свободной.

Где-то играл граммофон. Пышная дама поднялась и серьезно сказала:

— Я должна, прежде чем мы войдем, ознакомить вас с основными нашими правилами. Сближение между членами клуба считается скорее желательным, чем нежелательным. Дамы пользуются теми же правами, что и мужчины. Сообщать о существовании, местонахождении и обычаях клуба рекомендуется лишь людям, вполне заслуживающим доверия. Несмотря на преследуемые клубом идеальные цели, плата взимается наличными. В помещении клуба ни одна пара не вправе рассчитывать на уединение. Пара, желающая уединиться, должна покинуть здание клуба. Наш клуб служит установлению связей, но не связям как таковым. К членам клуба, случайно встретившимся здесь со своими знакомыми, мы обращаемся с просьбой, во избежание ненужных осложнений, немедленно забыть об этом. Вы меня поняли, господин Фабиан?

— Вполне.

— Тогда попрошу вас следовать за мной. Гостей было человек тридцать — сорок. В первой комнате играли в бридж. Рядом танцевали. Фрау Зоммер указала новому члену клуба свободный столик, сообщила, что в случае необходимости он может обратиться к ней, и удалилась. Фабиан сел, заказал кельнеру коньяк с содовой и огляделся. Похоже, он попал на чей-то день рождения.

— Люди выглядят простодушнее, чем они есть на самом деле, — заметила маленькая черноволосая девушка и подсела к нему. Фабиан предложил ей закурить.

— Вы кажетесь симпатичным, — сказала она. — Вы родились в декабре.

— В феврале.

— Ага! Созвездие Рыб и несколько капель Водолея. Натура довольно холодная. Вы пришли только из любопытства?

— Теоретики ядерщики утверждают, что даже самые крохотные частички материи состоят из непрерывно вращающихся электрических масс энергии. Считаете ли вы эту точку зрения гипотезой или представлением, соответствующим истинному положению вещей?

— А вы, оказывается, обидчивый, — воскликнула эта особа. — Ну да ничего. Вы хотите здесь подыскать себе женщину?

Он пожал плечами.

— Это формальное предложение?

— Какой вздор! Я дважды была замужем, пока что с меня хватит. Брак — неподходящая для меня форма самовыражения. Но мужчинами я интересуюсь. И каждого, кто мне хоть немного нравится, воображаю своим мужем.

— В точном смысле слова, надеюсь?

Она засмеялась, словно икнула, и положила руку ему на колено.

— Разумеется. Недаром говорят, что моя фантазия излишне прямолинейна. Если в течение вечера у вас появится желание проводить меня домой, ну что ж, — квартира у меня маленькая, как и я сама, но зато постоянная.

Он снял со своего колена чужую, беспокойную руку и сказал:

— Все может быть. А пока я хочу осмотреться здесь.

Но это ему не удалось. Когда он встал и обернулся, то увидел перед собою рослую, как по заказу, женщину, которая сказала:

— Сейчас начнутся танцы.

Она была выше его и к тому же блондинка. Согласно здешним правилам маленькая черноволосая болтушка скрылась. Кельнер запустил граммофон. У столиков возникло оживление. Начались танцы.

Фабиан придирчиво рассматривал блондинку. У нее было бледное инфантильное лицо, с виду более скромное, чем можно было судить по ее поведению во время танцев. Он молчал и чувствовал, что еще несколько минут, и молчание достигнет той стадии, когда начать разговор, даже самый пустячный, будет уже невозможно. К счастью, он наступил ей на ногу. И она разговорилась. Показала ему двух дам, которые недавно из-за какого-то мужчины надавали друг другу оплеух и даже платья порвали. Сообщила, что фрау Зоммер состоит в связи с зеленым лилипутом, и добавила, что не решается даже вообразить себе подобную связь. Наконец, спросила, хочет ли он еще остаться здесь, она, мол, сейчас уходит. Он пошел с нею.



На Курфюрстендамм она подозвала такси, сказала шоферу свой адрес, села в машину и принудила Фабиана сесть рядом.

— У меня только две марки осталось, — пробормотал он.

— Не имеет значения, — ответила она и крикнула шоферу: — Выключите свет!

Стало темно. Машина рванулась с места. На первом же повороте блондинка навалилась на Фабиана и укусила его в нижнюю губу. Он стукнулся виском о металлическое крепление, схватился за голову и простонал:

— О-о-о! Неплохое начало!

— Не будь таким недотрогой! — потребовала она, продолжая оказывать ему знаки внимания.

Ее нападение было слишком внезапно. Голова у него трещала. Он вконец растерялся.

— Собственно говоря, до того, как вы стали меня душить, я собирался написать одно письмо, — прохрипел он.

Она двинула его в ключицу, засмеялась — при этом ни один мускул на ее лице не дрогнул (в ее смехе прозвучала вся гамма от йо до я и обратно) — и продолжала его душить. Все его попытки освободиться она, увы, истолковывала неверно. Каждый поворот дороги усугублял его мучения. Он заклинал судьбу сократить число поворотов. И судьба над ним сжалилась.

Машина наконец остановилась, блондинка попудрила нос, расплатилась и уже у самой двери дома заметила:

— Во-первых, у тебя все лицо в красных пятнах, а во-вторых, ты выпьешь со мной чашку чая.

Он стер со щек губную помаду и сказал:

— Ваше предложение делает мне честь, но завтра утром я должен вовремя быть на работе.

— Не зли меня. Ты останешься здесь. Горничная тебя разбудит.

— Но я все равно не встану, нет-нет, я должен спать дома. В семь утра я жду срочную телеграмму. Ее принесет хозяйка и будет трясти меня, покуда я не проснусь.

— Как ты можешь знать, что тебе принесут телеграмму?

— Я знаю даже, что будет в этой телеграмме.

— Что же именно?

— «Пора вставать! Твой верный друг Фабиан». Фабиан — это я.

Он, прищурившись, взглянул вверх на деревья и порадовался желтому сиянию фонарей. На улице царила тишина. Кошка бесшумно шмыгнула во тьму. Если б он мог сейчас пройтись вдоль серых домов!

— История с телеграммой просто выдумка, да?

— Нет, как ни странно, — отвечал он.

— Зачем же ты пришел в клуб, если тебя не интересует дальнейшее? — сердито спросила она и отперла дверь.

— Мне дали адрес, а я очень любопытен.

— Ну, так але-гоп! — сказала она. — Любопытство не знает преград.

Дверь за ними захлопнулась.

Глава вторая

Бывают очень назойливые дамы

Адвокат ничего не имеет против

Нищенство портит характер

В лифте имелось зеркало.

Фабиан вытащил носовой платок и стер с лица пятна помады. Галстук сбился на сторону. Висок горел. И бледная блондинка смотрела на него сверху вниз.

— Вы знаете, что такое мегера? — спросил он. Она обняла его.

— Знаю, но, думается, я красивее.

На дверной табличке значилось: «Молль». Дверь открыла горничная.

— Принесите нам чаю.

— Чай в вашей комнате.

— Хорошо. Можете идти спать!

Девушка скрылась в коридоре. Фабиан последовал за блондинкой. Она провела его прямо в спальню, налила ему чаю, достала коньяк, сигареты и, сделав широкий жест, сказала:

— Прошу!

— Бог мой, ну и темпы у вас!

— Где? — спросила она.

Он пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Молль — это вы?

— Я даже Ирена Молль, так что людям, окончившим гимназию, есть над чем посмеяться. Садись же, я сейчас вернусь.

Он удержал ее и поцеловал.

— Зачем так торопиться, — сказала она и вышла из комнаты.

Он выпил глоток чаю и рюмку коньяку. Потом окинул взглядом комнату. Кровать низкая и широкая. Лампа отбрасывает рассеянный свет. Стены — сплошь зеркальные. Он выпил еще коньяку и подошел к окну. Окно не было зарешечено.



Чего хочет от него эта женщина? Фабиану было тридцать два года; он и прошлую ночь не бездействовал, и этот вечер уже начал его возбуждать. Он выпил третью рюмку коньяку и потер руки. Его уже давно занимала вся пестрая палитра чувств, из любви к искусству, так сказать. Но чтобы эти чувства постигнуть, надо их испытать. Только испытывая их, можно о них судить. И, как хирург, вскрыть собственную душу.

— Итак, сейчас я расправлюсь с этим маленьким мальчиком, — сказала блондинка. Теперь на ней была пижама из черных кружев. Он попятился. Но она с криком «урра!» бросилась ему на шею, да так, что он потерял равновесие и вместе с дамой очутился на полу.

— Ну разве она не ужасна? — спросил вдруг чей-то незнакомый голос.

Фабиан в изумлении поднял глаза. В дверях стоял сухопарый, длинноносый человек в пижаме и зевал.

— Что вам здесь нужно? — спросил Фабиан.

— Прошу простить меня, но я не знал, что вы с моей женой уже ползаете по комнате.

— С вашей женой?

Вошедший кивнул и, отчаянно зевая, голосом, полным укоризны, сказал:

— Ирена, ну зачем ты ставишь молодого человека в ложное положение? Если ты хотела показать мне свое новоприобретение, могла бы, по крайней мере, представить мне его, как принято. Но на ковре!.. Молодому человеку это наверняка неприятно. А я так сладко спал, когда ты меня разбудила… Моя фамилия Молль, — отрекомендовался он наконец, — я адвокат и, кроме того, — он душераздирающе зевнул, — и, кроме того, супруг той особы, которая обнимает вас.

Фабиан высвободился из объятий блондинки, встал и пригладил волосы.

— Ваша супруга, видимо, содержит мужской гарем? Моя фамилия Фабиан.

Молль подошел и протянул ему руку.

— Весьма рад познакомиться с симпатичным молодым человеком в обстоятельствах столь же привычных, сколь и непривычных. Все зависит от точки зрения. Но вы не беспокойтесь: я к этому привык. Садитесь, прошу вас.

Фабиан сел в кресло. Ирена Молль примостилась на подлокотнике, погладила Фабиана и сказала мужу:

— Если он тебе не нравится, я расторгну контракт.

— Но он же мне нравится, — отвечал адвокат.

— Вы говорите обо мне так, словно я кусок обсыпного торта или детская игрушка, — заметил Фабиан.

— Ты и есть игрушка, мой мальчик! — воскликнула фрау Молль и прижала его голову к своей роскошной груди за черной решеткой кружев.

— О, черт! — воскликнул он. — Будьте добры оставить меня в покое!

— Милая Ирена, не серди своего гостя, — сказал Молль, — сейчас мы с ним пройдем ко мне в кабинет, и там я ему все объясню. Ты забываешь, что ему эта ситуация представляется несколько необычной. Потом я снова пришлю его к тебе. Доброй ночи. — Адвокат пожал руку жене.

Она вскочила на свою низкую кровать и сказала, печально и одиноко стоя среди подушек:

— Доброй ночи, Молль, спи спокойно. Только не заговори его до смерти. Мне он еще нужен.

— Да, да, — отвечал Молль и увел гостя за собою. В кабинете они уселись. Адвокат закурил сигару, зябко поежился и, прикрыв колени верблюжьим одеялом, полистал в какой-то папке.

— Меня это, правда, нимало не касается, — начал Фабиан, — но то, что вы позволяете вашей жене, переходит все границы. И часто она вас подымает с постели для оценки любовников?

— Очень часто, сударь. Поначалу я добивался гарантированного права на освидетельствование. После первого года нашего брака мы составили контракт, параграф четвертый коего гласит: «Одна из договаривающихся сторон, фрау Ирена Молль, обязуется любого человека, с коим она намерена вступить в интимные отношения, прежде всего представить своему супругу, доктору Феликсу Моллю. Если последний возражает против данной кандидатуры, фрау Ирена Молль должна немедленно отказаться от своих намерений. Любое нарушение сего параграфа влечет за собою сокращение месячного содержания наполовину». Контракт весьма примечательный. Может быть, Зачитать вам in extenso[1] — Молль вынул из кармана ключ от письменного стола.

— Не беспокойтесь, — остановил его фабиан. — мне только хотелось бы узнать, как вам вообще пришло в голову составить подобный контракт.

— Моей. жене снились дурные сны.

— Что?

— Ей снились сны. черт знает что за сны. мне было совершенно очевидно, что чем дольше мы состоим в браке, тем больше возрастают ее сексуальные потребности, отсюда и сны, о содержании которых вы, к счастью, даже представления не имеете. я устранился, и она навела в свою спальню китайцев, боксеров и танцовщиц. что мне оставалось? вот мы и заключили договор.

— А вам не кажется, что более действенным и менее безвкусным было бы другое? — нетерпеливо спросил фабиан.

— Что, например? — адвокат выпрямился.

— Например, человек двадцать пять за вечер.

— Мы и так пробовали. но мне это было слишком больно.

— Вполне вас понимаю.

— Нет, — воскликнул адвокат, — вы не можете меня понять, ирена очень сильная женщина.

Молль понурил голову. фабиан вытащил из вазы на письменном столе белую гвоздику, вдел ее в петлицу, встал, прошелся по комнате и поправил две-три покосившиеся картины на стенах. не исключено, что этому типу доставляло удовольствие даже сносить побои от жены.

— Я хочу уйти, — сказал фабиан. — дайте мне ключ!

— Вы это серьезно? — испугался молль. — но ведь ирена ждет вас. ради всего святого, останьтесь. она будет вне себя, когда узнает, что вы ушли. решит, что я вас спровадил. останьтесь, прошу вас! она так вам радовалась. доставьте ей это маленькое удовольствие!

Адвокат вскочил и вцепился в пиджак гостя.

— Останьтесь! вы не пожалеете! и еще вернетесь сюда! вы будете нашим другом. и я буду знать, что ирена в хороших руках. сделайте это ради меня!

— Может, вы еще гарантируете мне помесячную оплату?

— Об этом мы поговорим, сударь. я не так уж беден.

— Дайте мне ключ. и незамедлительно! я для такой роли не гожусь!

Доктор молль вздохнул, пошарил на столе, протянул фабиану связку ключей и сказал:

— Очень, очень жаль, вы с самого начала были мне симпатичны. пусть этот ключ побудет у вас несколько дней. может, вы еще передумаете. во всяком случае, я был бы очень рад видеть вас снова.

— Доброй ночи, — пробормотал фабиан. тихонько пройдя через переднюю, он взял свое пальто и шляпу, открыл дверь, потом осторожно прикрыл ее за собой и галопом ринулся вниз по лестнице. на улице он облегченно вздохнул и покачал головой. мимо проходили люди, не догадываясь о том, что творится за стенами этого дома. волшебный дар — видеть сквозь стены и занавешенные окна — сущая ерунда в сравнении со способностью стойко перенести увиденное.

«Я очень любопытен», — говорил он блондинке, а сам сбежал, вместо того чтобы удовлетворить свое любопытство при помощи четы молль. тридцати марок как не бывало. в кармане оставалось всего две. значит, и поужинать не удастся. насвистывая что-то, он отправился бродить по темным незнакомым аллеям и ненароком очутился у станции хеерштрассе. доехал до цоо, спустился в метро, сделал пересадку на виттенбергплатц и на шпихернштрассе снова выбрался из преисподней на свет божий.

Он зашел в свое излюбленное кафе. доктора лабуде там уже не было. тот, как ему передали, прождал его до одиннадцати. фабиан сел, заказал кофе и закурил.

Хозяин, некий господин ковальский, поинтересовался, как его драгоценное здоровье.

Кстати, сегодня вечером произошел один забавный случай. первым обратил на это внимание кельнер нитенфюр. — ковальский засмеялся, блеснули его искусственные зубы. — вон там, за круглым столиком, сидела молодая пара. они оживленно беседовали. женщина все гладила руку мужчины, смеялась, прикурила ему сигарету, вообще была сама любезность, что не так уж часто встречается.

— Не вижу тут ничего смешного.

— Погодите, дорогой господин фабиан. погодите немножко! женщина — а она была очень красивая, надо отдать ей должное, — одновременно флиртовала с господином, сидевшим за соседним столиком. да еще как! вот это-то и дал мне незаметно понять нитенфюр. зрелище — сногсшибательное! наконец этот тип передал ей записку. она прочитала, кивнула, тоже что-то нацарапала на ней и перебросила на соседний столик. и все это ни на минуту не переставая болтать со своим дружком, к вящему его удовольствию. много я видал предприимчивых дамочек, но эта мастерица одновременной игры всех за пояс заткнула.

— Но почему он это терпел?

— Минуточку, дорогой господин фабиан. в этом вся соль! мы, конечно, тоже удивлялись, почему он ей это позволяет. но он, довольный, сидел с ней рядышком, простодушно улыбался, а в момент, когда она кивнула господину за соседним столиком, даже положил руку ей на плечо. тот тоже ей кивнул, сделал какой-то знак, мы только рты раскрыли. потом они подозвали нитенфюра, чтобы расплатиться. — господин ковальский расхохотался, запрокинув свою громадную голову.

— Ну, так в чем же дело?

— Мужчина, с которым она сидела, был слепой! хозяин отвесил поклон и ушел, громко смеясь.

Фабиан изумленно смотрел ему вслед. прогресс человечества был налицо.

У дверей стоял шум. нитенфюр и помощник кельнера пытались выдворить какого-то оборванца.

— Убирайтесь вон! целый день эти нищие, просто наказание! — шипел нитенфюр.

А помощник кельнера что было сил тряс бледного, ни слова не произносившего человека. фабиан бросился к двери.

— Немедленно оставьте этого господина! — крикнул он кельнерам.

Те нехотя повиновались.

— А, вот и вы! — сказал фабиан и подал нищему руку. — мне чрезвычайно неприятно, что вас обидели. извините, и пойдемте к моему столику. — он повел мужчину, который не понимал, что с ним происходит, в свой уголок, предложил ему сесть и спросил: — что бы вы хотели? может, выпьете для начала кружку пива?

— Вы очень любезны, — сказал нищий, — но я доставляю вам столько хлопот…

— Вот меню, выберите себе что-нибудь, пожалуйста.

— Не стоит. они отгонят меня от стола и вышвырнут вон.

— Не посмеют. возьмите себя в руки. неужели только потому, что у вас пиджак залатан и в животе урчит, вы сидите на краешке стула? вы сами виноваты, что вас никуда не пускают.

— Если ты уже два года без работы, то иначе смотришь на вещи, — сказал нищий. — я сплю в ночлежке. мне платят десять марок пособия. я испортил себе желудок, объевшись черной икрой.

— Кто вы по профессии?

— Банковский служащий, насколько я помню. я и в тюрьме побывал. боже, стоит только оглянуться… единственное, чего я пока не испробовал, это самоубийства. но еще успеется. — он сидел на краешке стула, дрожащими руками прикрывая вырез жилета, чтобы не видна была грязная рубашка.

Фабиан не знал, что ответить. он мысленно перебрал множество фраз. ни одна из них не годилась. он поднялся и сказал:

— Минуточку, кельнер, видно, хочет, чтобы за ним выслали делегацию. — он направился к буфету, потребовал от обер-кельнера объяснений, схватил его за руку и потащил через залу.

Нищего за столиком не было.

— Завтра заплачу! — крикнул фабиан, выскочил из кафе и огляделся. человек исчез бесследно.



— Кого вы ищете? — спросил кто-то.

Это был мюнцер, редактор мюнцер. он застегнул пальто, закурил сигару и сказал:

— Какая глупость! я мог за милую душу выиграть эту партию. шмальнауэр играл как бегемот. однако мне пора на ночное дежурство. немецкий народ хочет с утра пораньше знать, сколько чердаков сгорело, покуда он спал.

— Но вы же политический редактор, — удивился фабиан.

— Пожары бывают в любой области, — сказал мюнцер. — и как раз ночью. так уж заведено. знаете что, пойдемте со мной! хоть посмотрите на наш цирк!

Мюнцер сел в свою маленькую машину. фабиан — рядом с ним.

— Давно вы обзавелись машиной? — спросил он.

— Я купил ее у нашего торгового редактора. ему она стала не по карману, — отвечал мюнцер. — он здорово злится, всякий раз когда видит, как я залезаю в его бывшую «шикарную» машину. это даже забавно. а вы знаете, что едете со мной на свой страх и риск? если сломаете себе шею, будете отвечать сами.

И они поехали.

Глава третья

Четырнадцать убитых в калькутте

Самое правильное — поступать неправильно

Улитки ползают по кругу

Коридор был пуст. в торговой редакции горел свет, там не было ни души, дверь стояла настежь.

— Жаль, что мальмю уже здесь, — с сожалением сказал мюнцер, — опять не увидел своей машины. минуточку, давайте послушаем, что творится в мире.

Он рывком открыл дверь. стучали пишущие машинки, из телефонных кабин, теснившихся вдоль одной из стен, доносились приглушенные голоса стенографисток.

— Есть что-нибудь важное? — крикнул мюнцер в этот шум.

— Речь рейхсканцлера, — ответила одна из женщин.

— Так я и знал, — сказал редактор, — этот тип испакостит мне своей болтовней всю первую полосу. полный текст имеется?

— Вторая кабина принимает уже вторую треть.

— Немедленно в машину, а потом ко мне, — приказал мюнцер, закрыл дверь и повел фабиана в помещение политической редакции. снимая пальто, мюнцер указал на письменный стул.

— Полюбуйтесь на этот хлам! бумажная лавина! он порылся в ворохе только что поступивших

Сообщений, точно портной, ножницами обкромсал одни, другие выбросил в корзину, сказав при этом:

— Марш в корзинку!

Затем позвонил, заказал рассыльному в форменной куртке бутылку мозельского, два стакана и сунул ему деньги. в дверях рассыльный столкнулся со взволнованным и запыхавшимся молодым человеком.

— Только что звонил шеф, — едва дыша, проговорил он. — мне пришлось убрать пять строк из передовицы. ввиду последних сообщений они уже устарели. я сейчас прямо из наборного цеха, снял эти пять строк.

— Ну, вы и шельма, — сказал мюнцер. — разрешите вас познакомить. доктор заблудший, у него впереди большое будущее. «заблудший» — это псевдоним. господин фабиан.

Оба пожали друг другу руки.

— Но в колонке-то, — растерянно пробормотал заблудший, — теперь пять свободных строк.

— И что же надо делать в таком из ряда вон выходящем случае? — спросил мюнцер.

— Заполнить пустоту, — отвечал тот. мюнцер кивнул.

— А запаса в наборе не осталось? — он порылся в оттисках. — увы нет. худо дело. — он быстро просмотрел сообщения, только что отложенные в сторону, и покачал головой.

— Может, еще поступит что-нибудь подходящее, — предположил молодой человек.

— Вам бы столпником быть, — сказал мюнцер. — или подследственным заключенным, а не то просто человеком, у которого времени хоть отбавляй. если вам нужна заметка, а ее нет, значит, надо ее состряпать. вот, смотрите! — он сел, быстро, не задумываясь написал на листке бумаги несколько строк и отдал его молодому человеку. — ну, а теперь бегом вниз, заполнитель пустот! если этого мало, возьмите на шпоны.

Заблудший прочел написанное мюнцером, прошептал едва слышно:

— Господи помилуй! — и опустился в шезлонг прямо на ворох шелестящих иностранных газет, как будто ему вдруг стало дурно.

Фабиан заглянул в листок, дрожавший в руке заблудшего, и прочитал: «в калькутте имели место уличные столкновения между магометанами и буддистами. несмотря на немедленное вмешательство полиции, четырнадцать человек убито и двадцать два ранено. спокойствие полностью восстановлено». шаркая домашними туфлями, вошел старик и положил перед мюнцером несколько машинописных страниц.

— Речь канцлера, продолжение, — буркнул он. — окончание дадут минут через десять.

И потащился вон из комнаты. мюнцер подклеил шесть листков, из которых пока состояла речь, один к другому, и они стали похожи на потрепанный транспарант. потом начал править.

— Пошевеливайся, йенни, — сказал он, искоса взглянув на заблудшего.

— Но ведь в калькутте не было никаких беспорядков, — нехотя возразил тот. опустив голову, он растерянно пробормотал: — четырнадцать убитых.

— Не было беспорядков? — возмутился мюнцер. — попробуйте мне это доказать! б калькутте всегда беспорядки. может, прикажете нам сообщить, что в тихом океане опять появился морской змей? и зарубите себе на носу: сообщения, которые нельзя опровергнуть сразу или можно разве что через несколько недель, — соответствуют действительности. а теперь бегите в цех, да поскорее, иначе я велю заматрицировать вас и выпущу как приложение.

Молодой человек ушел.

— И этот юнец хочет стать журналистом, — простонал мюнцер, вздохнул и принялся синим карандашом черкать в речи канцлера. — любительские репортажи, с этим он бы еще справился. но таковых, увы, не бывает.

— Вы, значит, не задумываясь, убили четырнадцать индусов, а два десятка остальных поместили в городскую больницу калькутты? — спросил фабиан.

Мюнцер раздраконивал рейхсканцлера.

— А что мне оставалось? — отвечал он. — впрочем, к чему сокрушаться об этих людях? ведь они живы, все тридцать шесть, и вполне здоровы. поверьте, дорогой мой, то, что мы присочиняем, много лучше того, о чем мы умалчиваем. — с этими словами он вычеркнул полстраницы из речи канцлера. — такого рода сообщения несравненно больше воздействуют на общественое мнение, нежели статьи, а всего действеннее — когда нет ни того, ни другого. впрочем, самое милое дело — отсутствие общественного мнения.

— В таком случае надо прикрыть вашу газету, — заметил фабиан.

— А на что прикажете нам жить? — спросил мюнцер. — и, кроме того, чем мы будем заниматься?

Рассыльный принес вино и стаканы. мюнцер наполнил их.

— Да здравствуют четырнадцать убитых индусов! — провозгласил он, осушая свой стакан. потом вновь принялся за канцлера. — наш достославный глава государства опять такого вздора намолол! — сказал он. — ни дать ни взять школьное сочинение на тему: «вода, в которой плавает, но не тонет будущее германии». в шестом классе он заработал бы тройку. — мюнцер повернулся к фабиану и спросил: — а как мы озаглавим эту смехотворную статью?

— Мне больше хотелось бы узнать, что вы там приписали в конце, — сердито сказал фабиан.

Мюнцер отпил еще вина, подержал его во рту, потом проглотил и ответил:

— Ни словечка! ни единой буквы! у нас есть указание — не наносить правительству ударов в спину. выступая против него, мы вредим себе, а полное молчание идет на пользу правительству.

— Я хочу сделать вам одно предложение, — сказал фабиан, — напишите статью в его защиту.

— О нет! — воскликнул мюнцер. — мы порядочные люди. привет, мальмю!

Появившийся в дверях стройный, элегантный господин кивнул спорившим.

— Вы на него не обижайтесь, — сказал мальмю, редактор торгового отдела, фабиану. — он уже двадцать лет как журналист и сам верит в свою ложь. его совесть погребена под десятью перинами, а на них возлежит господин мюнцер и спит неправедным сном.

Опять вошел старик рассыльный с машинописными страницами. мюнцер подклеил их к транспаранту с речью канцлера и продолжал править.

— Вы осуждаете равнодушие вашего коллеги, — сказал фабиан господину мальмю, — а что вы еще делаете?

Редактор торгового отдела улыбнулся, правда, одними губами.

— Я тоже лгу, — отвечал он, — но я это сознаю. сознаю, что система наша порочна. хозяйство тоже, это и слепому видно. но я преданно служу этой порочной системе. ибо в рамках порочной системы, в распоряжение которой я отдал свой скромный талант, неправильные мерки, естественно, считаются правильными, а правильные, конечно, неправильными. я сторонник железной последовательности, и, кроме того, я…

— …Циник, — бросил мюнцер, не подымая головы. мальмю пожал плечами.

— Я хотел сказать, трус. это гораздо точнее. мой характер недотягивает до моего разума. я искренне об этом сожалею, но уже ничего не могу с собой поделать.

Вошел доктор заблудший и заговорил с мюнцером о том, какие сообщения выбросить из номера и какие вместо них вставить в хронику на основании последней почты. это в самом деле оказались два пожара на чердаках. в женеве было брошено несколько туманных слов по поводу немецкого меньшинства в польше. министр сельского хозяйства посулил крупным ост-эльбским землевладельцам повышение тарифных ставок. следствие по делу директоров городского торгового ведомства приняло совсем неожиданный оборот.

— А как мы озаглавим речь рейхсканцлера? — спросил мюнцер. — думайте, господа! десять пфеннигов за удачный заголовок. ее уже пора сдавать в набор! если матрицы запоздают, у нас опять выйдет скандал с печатником.

Молодой человек думал так напряженно, что у него даже вспотел лоб.

— «Канцлер требует доверия», — предложил он.

— Посредственно, — заметил мюнцер, — возьмите-ка стакан и выпейте глоток вина!

Молодой человек незамедлительно последовал его совету.

— «Германия, или леность сердца», — сказал мальмю.

— Не говорите глупостей! — закричал политический редактор. синим карандашом он вывел крупные буквы заголовка и сказал: — десять пфеннигов мои.

— Что вы там написали? — спросил фабиан. мюнцер нажал на кнопку звонка и патетически

Произнес:

— «Оптимизм — наш долг, — говорит канцлер».

Рассыльный забрал бумаги. редактор торгового отдела, ни слова не говоря, сунул руку в карман и бросил на стол десятипфенниговую монетку. его коллега удивленно поднял глаза.