Почти автобиография

Длинный такой монолог

   Было это - как щас помню - шестого марта одна тыща девятьсот семьдесят пятого года. Была у нас беспосадочная \"маршрутка\" Бугуруслан-Уфа-Бугуруслан. Ах да, забыл сказать, я тогда \"бугай из БЛУГА\" был, как мы - курсанты - сами себя называли, то бишь, учился в Бугурусланском летном гражданской авиации. Так вот, летели мы в тот день на дежурной \"развалюхе\", так как наш - нашей летной группы - Антошка на регламентных работах был. Я, значит, сижу в левом кресле, командирском (обучаемый всегда слева сидит), справа пинстр (пилот-инструктор, в авиации почему-то все любят сокращать), а сзади между кресел Колька стоит, еще один курсант. Втроем мы летели. В общем, двигаем мы уже назад, солнышко светит, птички поют... Э нет, заврался, птички явно не пели. За бортом-то минус двадцать восемь. Вы не думайте, что на южном Урале в марте тепло. Климат там, так называемый резко-континентальный. Но в кабине тепло. Тыщасильный АШ-62ИР (импеллерно-редукторный, о как!) греет. Да и одеты мы в меховые комбинезоны. Летим, значит, дребездим о чем-то, покуриваем помаленьку (да знаю я, что запрещено, да и пинстр курящий, и, вообще, все курят!), я курс и эшелон держу, кажись 1000 метров тогда было, и тут...

   Затрясло нас. Хорошо так затрясло. Это на \"жигулях\" троит, а у нас ТРЯСЕТ! Технический термин такой даже есть, \"Тряска двигателя\" называется. Это когда один из \"горшков\", а у АШ-62ИР их целых девять, работать не хочет. Ну что, попереключал я магнето, перегазовочку сделал, даже шагом винта поиграл, но ничего не помогает. Все равно трясет. Похоже, клапан \"завис\". Это когда, из-за дикого количества серы в бензине, уж больно много смол при сгорании образуется. Вот эти-то, гадские смолы, штоки выпускных клапанов и \"засмаливают\". На производство такую горючку, конечно, хрен дадут, а вот нам в летное... Курсанты, они ж не люди, они... курсанты. Надо, значит, каждый день эти самые штоки клапанов вонючим авиационным бензином Б91/115 мыть будут! Ну, в общем, пришлось \"останов двигателя\" дергать. Нельзя при \"тряске\" лететь, никак нельзя! Запрещено! Развалиться наша машинка может из-за \"усталости металла\" в некоторых местах. И тишина... Нет, конечно ветер в плоскостях и растяжках свищет, да и движок что-то там шепчет, винт-то его от набегающего потока крутит. Ну, нет у Антошки \"флюгера\", нет. Сзади меня в стойке умформер гудит. А все равно, как заглушились - тишина. Пинстр, недолго думая, уже диспетчеру бубнит, докладывает, что мол на \"вынужденную\" идем, и координаты наши сообщает, а я глазами по земле шарю, местечко, где присобачиться можно, ищу. А шли-то мы над лесом. Ну, в принципе, Ан-2 и на лес посадить можно. На \"парашютировании\" у нас горизонтальная скоростенка всего-то 35 камэ в час. Ушибы, и притом множественные, те да, будут. А штоб членовредительство - это вряд ли. Машина, правда, в этом случае, вдребезги. Но, хоть и дежурная развалюха под седлом, а все равно жалко. Да и множественных чего-то совсем не желается. Углядел я недалече речушку, ну почти прямую в одном месте. И направил я нашего дракона рукотворного и четырехкрылого к этой речушке. Что сажать я машину буду, а не пинстр, тут вопросов не было - я тогда уже значительно лучше него пилотировал. Опыта, конечно меньше, а вот умения больше. Да, хвастаюсь, но на самом деле так было. А кто, когда военные нам в училище списанный тренажер двадцать первого мигаря подарили, с первого раза посадил? Да и сам пинстр брякнул, сажай, мол, \"Чудо-ребенок\". Это кликуха у меня в летном такая была. Почему такая? Это уже совсем другая история. Ну, значит, планируем мы к выбранному мною местечку, скольжениями запас высоты выбираю. Тютелька в тютельку должны вписаться. Почему тютелька в тютельку? Ну, это... по утверждению армянского радио: они точно не знают, но подозревают, что это что-то из сексуального эпоса лилипутов. Хорэ хохотать. Даю закрылки на сорок пять. Без двигла и на сорок пять? Много? Нормально. Мы ж пустые шли. Притираю аккуратненько на три точки. Чую - не то. Ну не так машина себя ведет. Не так, как надо. Хвост задирает! И тормозит нас слишком прилично. Я же тормозную гашетку не жал! Впиваюсь глазами в манометры тормозов, а они на полную, на все восемь атмосфер. Почему восемь, а не тринадцать? Тринадцать, это летом, на колесах, а зимой, на лыжах восемь. Какие тормоза на лыжах? Да гребенки там такие, из лыжи вниз выдвигаются, о снег и тормозят. Ну, нельзя нам на тормозах, нельзя! Точнее можно, но не на полную. Скорость как поменьше станет, крылышки наши держать перестанут, тут нам и пи... \"капот\", в общем. Не компот, а \"капот\". Капотируем, значит. Через движок кувырнемся. А мы ж на льду, на речном. Ну и что, что холодно и лед толстый? А ты знаешь, сколько Антошка весу имеет? Три с половиной полноценных тонны пустой! Вот именно, что северный пушной зверек! Да, в \"Союзпушнине\", на Московском в родном Питере, таких не видывали! Что дальше? Смотрю я на свой штурвал, тормозная гашетка свободна, смотрю на правый, у пинстра. А он, кАзел, еще в воздухе, видать, когда затрясло, штурвал схватил вместе с гашеткой, а на нее при тряске скоба наскочила. Для чего скоба нужна? Стояночный тормоз. Вырулил на стоянку, гашетку прижал, скобу на нее накинул. Двигатель заглушишь, компрессор накачивать перестанет, а в ресивере аж пятьдесят атмосфер есть, надолго хватит. Ну вот, значит, я пинстру на гашетку рукой указал, крепким словом объяснил, какой он нехороший человек, а сам ногами задрыгал и левой рукой давай главный редуктор закручивать, что бы давление в системе убрать. Зачем ногами задрыгал? Ну, попробую объяснить. Вот, если просто тормозить на пробеге или рулежке надо, то гашетку или держишь, или пульпируешь, то бишь быстро-быстро нажимаешь и отпускаешь. А если повернуть при этом надо, ну, скажем, влево, жмешь-толкаешь педальку. Есть там такая хитрая релюха пневматическая, ПУ-8 (а может и ПУ-11, точно уже не помню) называется. Она из правого тормозного цилиндра воздух-то и выпустит. И покатится машинка влево. А если тут же другую педальку дать, то в правый цилиндр воздух пойдет, а из левого выйдет. Ну, а если часто-часто ногами дрыгать, туда, сюда, то эффектик от тормозов поменьше будет. Ну, я редуктор-то одной рукой кручу на закрытие, другой штурвал к себе тяну, что бы хвост хоть немного вниз прижать, пинстр ноги из педалей выдернул, чтобы мне не мешать ими шуровать, и пытается скобу с тормозной гашетки сбить. Но, вот не получается у него ни хрена, увы. Колька же в кресла наши вцепился и пищит так тихонько, и все словами нехорошими. Ну, вроде садимся мы, скорость уже поменьше, не капотируем. Это я рассказываю долго, а на деле там секунды были, ну может чуток больше. И тут... Да, правильно, опять неприятности. Речушка там небольшой поворотик делала. На берегу полянка. И вот на этой полянке ветерку было, где разгуляться, он снег-то со льда и сдул. Мы в лед гребенками тормозов и въехали. Тут оно все разом и случилось - лыжи срезало, пирамиды шасси рассыпались. Пирамиды? Так конструкция из двух подкосов и амортизатора называется. Мы всей массой об лед. Нижние плоскости срезало. Лед проломили. Низ фюзеляжа смяло. Мне балкой по ногам. Они и хрустнули. Как раз, посередке между коленками и ступнями. Левую руку с вентиля редуктора сорвало и о штурвал. На том же месте, где в детстве, с забора свалившись, сломал. Мне ее потом, уже через годы, еще раз в драке сломали на том же самом месте. По поговорке \"Бог троицу любит\". Вот у меня, где эта его любовь! Хоть и не верующий. Челюстью тоже о штурвальную колонку приложился. Кровищи было... Вот с тех пор бороду и таскаю, для прикрытия, так сказать, шрама. Хотя он теперь совсем незаметный. Ну, да привык, ношу. Что дальше? Левой стороной груди о рог штурвала. Там только пара ребер треснула. Хотя - вопрос спорный. Почему спорный? Немного погодя объясню. Остальные? А что им сделается? Пинстр вообще не пострадал. Вот Колька, тот по загривку схлопотал. Чем? Да у нас у пятнадцатого шпангоута чехлы лежали самолетные, для мотора и фонаря. Вот их-то в этот момент и вынесло Кольке по загривку и вперед, сквозь остекленение фонаря. Самолет, тем временем, вниз, под лед, двигаться начал. Эти ухари, недолго думая, через аварийный люк наверх и выскочили. Где у Антона аварийный люк? А вверху фонаря кабины пилотов есть такой приличный открываемый прямоугольничек. Выскочили и на меня смотрят. А я, как дурак, сижу в кресле, и понять не могу, почему это встать не получается? А водичка уже до груди дошла. Дышать еще могу свободно, а головенка-то вверх сама тянется от холодной воды подальше. Ну, они, эти гаврики, мне орут, мол, руки давай. Я им их и подал. Я ж не знал тогда, что левая рука сломана. Вытащили они меня, поставить пытаются, а ноги не держат. Дотащили до сугроба на берегу, посадили в него, надо признать, аккуратно. Оттуда вид на самолет такой... Он полностью-то не утонул. После того, как меня вытащили, всего сантИметров на двадцать-тридцать осел. Речушка мелкая оказалась. Верхние плоскости задрались, правая почти вертикально. Из левой бензин хлещет. Видно, бак порвало. Пинстр чехлы под эту струю подтащил, затем их на берег, поближе ко мне. Пару выстрелов в упор, и костер. Откуда \"Макаров\"? А мы все оруженные были. В то время, после первых угонов, приказ такой был, вылет за район училища только с оружием. Мы-то с Колькой мокрые насквозь. Я поболе, он менее. Но начальство подумало и решило сделать строго наоборот. Пришлось Николаю за аварийной укладкой нырять. Заодно он и свой новенький кассетник Электроника-301 достал. Они тогда только-только в продаже появились. Воду вылил, у костра подсушил, играет! Тянет жутко, воет, но играет. Аварийная рация, соответственно, не заработала. Ну не предназначена она для глубоководного использования. Впрочем, не страшно. Координаты наши известны. А, раз после посадки на связь ни по коротковолновой командной, ни по средневолновой связной радиостанции не вышли, значит вынужденная аварийная. Спасатели вылетят. Ну, я, первым делом, из аварийной укладки аптечку к себе подтянул. Хотя все, как в тумане, но голова еще работает. Нам, курсантам, на лекции по травматической медицине сто раз втолковывали, что если сразу после \"членовредительства\" боли не чувствуется, значит она выше определенного порога. Мозг ее просто не воспринимает - шок. Но его надо обязательно снимать. Как? Элементарно, Ватсон. Берем, что у нас тут есть? Ага, понтапон. Берешь шприц-тюбик, накручиваешь колпачок и откручиваешь. Аккуратно втыкаешь себе в мягкое место и сжимаешь. Как я себе в меховом комбинезоне в это самое мягкое втыкал? Фу, как грубо! Не обязательно в верхнюю часть нижних конечностей, можно и в руку, и в ногу, и прямо сквозь комбинезон и белье. Пинстр сначала мне нижнюю челюсть перекисью промыл и пластырем заклеил. Потом из подручных, так сказать, материалов, лубки на ноги соорудил. Ага, поверх комбинезона и унтов. Колька как раз в это время с помощью топорика грелся и подручными материалами, то есть дровами, нас обеспечивал. Потом? Потом мы спиртик употребили. Была у нас в аварийной укладке литровая фляга медицинского, семидесятиградусного. Строго по инструкции. Сначала противорвотное, что у нас там было, кажется, \"церукал\". Затем, пару глотков жидкого жира для смазки пищевода - кукурузное масло прекрасно подошло. Ну, а затем просто вливаешь в подготовленное горло. Именно, не глотая. В них, как менее пострадавших, одну половину, а вторую в меня. Вот закусить нормально не смог, увы, сломанная челюсть жевать отказалась категорически. Так, шоколаду пососал, а потом аж две банки подогретой на костре сгущенки высосал. Вот Кольку развезло. Сначала порывался мне морду лица начистить, лежачему-то, потом пьяный танцевал у костра под жутко тянущий маг. За что морду лица? Сложные у меня с ним отношения были. Я у него полгода назад Томку отбил. Он только с ней познакомился, запал на нее, а я увел. Ох, и красивая девчонка была! И что во мне бабы находили? Рост - метр с кепкой. Нижнюю границу всего на сантиметр перебрал. Какую границу? Так на размер пилота нормы существуют. От ста шестидесяти до метр восемьдесят пять. Есть такая наука эргономика. Кресло пилота, приборы и органы управления под стандартного летчика делаются. Ну, вот, а я о чем? И чего они на меня, как пчелы на мед? Ни кожи, ни рожи, правильно. Ну, нахал. Но, заметь, не наглец. Язык подвешен? Да, нет, не особо. В жизни не разбираюсь, вот в технике... Что потом? Потом Колька сломался. В сон потянуло. Пинстр давай его поднимать, не давая заснуть. При минус двадцати восьми потом хрен разбудишь! Да и меня, напичкав кофеином, на лапнике поворачивал то одной, то другой стороной к костру. Спасатели прилетели только через четыре часа. Почему так долго? А черт его знает. Да и не наши это были, а соседские. Ну, какие соседи у гражданской авиации могут быть в Советском Союзе? Только, ВВС. В общем, уложили меня на носилки и в Ми-4, этот гроб такой с музыкой. Почему гроб? Ну, как бы тебе это объяснить? Первый более-менее терпимый советский вертолет. Надежность, как у детского конструктора. Вибрации... Это с тех времен байка ходит, что вертолетчику наливать надо вдвое, а выпьет, все равно столько же. Половину по привычке расплескает, пока ко рту поднесет. А уж шум! Движок там с Ла-7-го был, модернизированный. Двойная звезда из четырнадцати горшков. АШ-82В называется. Аж, тыща семьсот лошадок. Занесли меня внутрь этого чудовища, закрепили носилки и на взлет. Врач, молодой парень, как потом выяснилось, год как нашу Ленинградскую военно-медицинскую академию закончил. Ну, соответственно, сначала расспросил, вколол мне еще понтапона, какие-то таблетки скормил, и холодным стетоскопом до груди добрался. В этот-то момент, мы только от земли оторвались, оно и встало. Кто? Сердце! Горжусь! Седьмой, официально зарегистрированный случай на мировую историю медицины! Клиническая смерть в сознании в неклинических условиях. Что тут началось! На маленькой лесенке в кабину пилотов кто-то стоял. Врач его по спине как ё..., мда. Ну, в общем, по спине кулаком со всего размаха и руками показывает: вниз, мол, вниз. Говорить там из-за рева двигателя на взлетном режиме невозможно было. Тут же сели. Меня на носилках на свежий воздух. Адреналин в сердце и закрытый массаж этой самой главной мышцы. Хотя, некоторые считают, что есть главнее. Какой такой специальной иглой? Не знаю. Кажется, он, врач, обычной достал. И давай мне по груди кулаком. Оно и застучало. Этот Гиппократ до ста двадцати двух досчитать успел. Он, оказывается, как оно встало, отсчет вести про себя начал. Потом, в госпитале, мне медики объяснили, что при правильном закрытом массаже сердца ребра обязательно повреждаются. Да, вот потому и говорил тогда, что под вопросом.

   Дальше? А что дальше, ночь в теплой палатке. Медик меня еще порасспрашивал и сделал вывод, что у меня небольшая аллергия к бензину. Как я ее ощущаю? Да никак, особенно. Ну, неприятен мне его запах, ну и что? В жизни хватает значительно более неприятных вещей. Вот, в восьмидесятом, кажется, на третьем курсе института, или все-таки, на втором? Ну, не важно. Одна дура, не посмотрев в карточку, стрептомицин мне вколола. А он мне противопоказан. А я ведь, в приемном покое этих гребанных Боткинских бараков, врачу специально упор сделал на это. А привезли меня туда с подозрением на менингит. Оказалась - обычная ангина. Водку из морозилки холодильника перебрал. Студенческая жизнь, она такая. Вообще-то я малопьющий, но иногда бывает. Ох, старший брат тогда переволновался! Мы тем летом отца похоронили. Мать? Мама умерла, когда мне двенадцать было. Потом? А что потом? Подумал врач, сказал, что причина остановки сердца комплексная. Тут и переохлаждение, и вибрации, и аллергия, и главное, нервотрепка. Не зря говорят, что все болезни от нервов. Ночь в теплой палатке, а утром Ми-шестой прилетел. Вот это громадина! До сих пор, кажется, в серии. Ну, его модификация - Ми-26. Самый большой в мире из серийных. Вибраций - мизер. Шум? Да там винты громче, чем турбины. Перелетели в нем на центральный аэродром училища. Прямо там перегрузили в Ан-18. Что за зверь? Ну, очень редкий самолетик. Турбовинтовой вариант Ан-14-той \"Пчелки\". Вот ты на самолете, соответственно, летал. А дома, небось, ванну принимал. А я совмещал! Да, обычная эмалированная белая жестянка в темном салоне. Да, наверное, только что переделали из транспортника в спасатель, перекрасить внутри не успели. Врач-то еще предыдущим вечером, после того, как я, как это у них называется, стабильным стал, по рации доложил, что переохлаждение у меня, множественные переломы, про остановку сердца. Ну, в общем, что нетранспортабельный. Хорошо, хоть не в отрубе. Ну, не в лесу же меня собирать из кусочков. Почему, не прямо на Ми-шестом полетели, а на \"Пчелку\" перегрузили? Так расход керосина у вертушки на порядок больше!

   Вот балдею я под понтапоном в теплой водичке, и летим мы в горячий город Сухуми. Почему, все-таки, в ванне? Из-за переохлаждения. Температуру тела поднимать надо. Нет, в горячую нельзя было. Нагрузка на сердце. Можно только на два градуса выше, чем температура трупа. А как еще назвать, если до тридцати трех по цельсию не дотягиваю? А под Сухуми тогда госпиталь авиации Северного флота был, с соответствующей специализацией: переломы и переохлаждения. Вот там мне температуру быстро подняли. Вот только рост остановить не смогли. Сходу под сорок. А что ты хочешь - двухсторонняя крупозная пневмония. Положили меня на стол в операционной, и давай костоломы изгаляться. Под местным наркозом. Под общим из-за сердца нельзя. Да и зачем? Ноги ведь собирать, а не аппендикс удалять. Руку-то в гипс сразу замуровали, на подбородок лодочку гипсовую на резинках к шлему из бинтов притянули, а над ногами решили поэкспериментировать. Поставили мне на живот микроширмочку, чтобы, значит, я наблюдать за их варварскими действиями не мог. А над столом люстра хитрая висит - бестеневая лампа называется. А она вся хромированная. Кривое зеркало получилось. Все равно все вижу. Но, вот что эти оглоеды творили, ни за что не поверишь. Надрезают кожу, раздвигают мышцы и сверлят кости дрелью. Ей-ей не вру! Обычная электродрель, с проводом в розетку. Белой тряпкой обернули ее и сверлят. И все это с шуточками и прибауточками. Что чувствовал? А ничего. Мне в ногу повыше колена несколько уколов сделали, и как нет ее. Новокаиновая блокада называется. Сверлят и в каждую кость по три спицы под разными углами вставляют. Я к тому времени ширмочку их уговорил убрать. Почему? Так интересно же. С технической точки зрения. Вокруг аппаратуры всякой разной полно. На телевизоре зеленый огонек прыгает в такт с моим сердцем - кардиомонитор называется. Народу, когда пять человек, а когда и десять. И все вокруг меня столпились. А я голый лежу. Ну, только верх бедер полотенцем прикрыли. Пару медсестер довольно симпатичные были. Говоришь, на смертном одре о бабах думать буду? Не знаю, не знаю. Вот когда он вдруг на третьем часу операции встал, вот тогда похохотали все знатно. Это ж какое совпадение - восьмое марта было. Чего так долго? Ну, сам посчитай, костей в ноге две рядом проходит. По три спицы на кость, итого шесть над переломом и столько же под. Спицы в специальные кольца вставляются, гайками фиксируются. А вот кольца меж собой шпильками соединяются. И эту всю ажурную конструкцию надо очень точно по месту подогнать, чтобы кости совместились, и ноги прямыми остались. А называется это аппаратом Елизарова. Вот то-то и оно, что двадцать четыре дырки в ногах проделали. Нет, с перекурами. Когда они на второй собрались, тут уж и я взмолился, дайте хоть пару раз затянуться. Вошли в положение. Вот хочешь, верь, хочешь не верь. Лежу на операционном столе и сигарета в зубах. Потом еще дважды я перекуривал. Ну, так четыре с половиной часа дырки во мне делали. Переложили на каталку и в палату отвезли. Почему одноместную? На четверых палата. Я, правда, третьим был. Там уже два летчика лежали. Старлей и майор. Нет, не с северного флота - местные. Чем больны? Абсолютно здоровые. Они на ежегодную медкомиссию на праздник в наказание за что-то угодили. Вот уж приколисты и матершинники, я тебе скажу. Медсестер молоденьких, что мне уколы ставили, и нянечек, что утку выносили, в краску на раз вгоняли. Уколы? Много всяких разных. Каждые четыре часа, шесть раз в сутки, понтапон. Что значит наркоманом стану? Я им через два дня уже был. Капельницы постоянно. А уж кальций этот гребанный во всех видах в меня толкали. На творог, разведенный молоком, смотреть не мог. Зачем разводили? Ну, так челюсть-то ломаная. Через трубочку все употреблял. Через неделю приспособился, лодочку эту гипсовую оттяну, она же на резинках, на голову закину, и ложкой, ложкой... манную кашу, или суп-пюре протертый. Да, через два дня после операции температуру мне сбили и ходить заставили. Это, значит, чтобы кровь не застаивалась и мышцы не слабели. Сунули костыли. Топай, мол, давай. А я же костыли, считай, в кино только видел. Да и аппараты эти. Вот возьми футбольный мяч, нет футбольный маловат будет, поболе надо, зажми между ног, и попробуй пройтись. А как иначе? Аппараты же цепляются друг за друга. Ну, один костыль я сразу откинул, мешается только. Да и рука в гипсе. Ноги ведь держат, а с равновесием проблемы. Да и сам под понтапоном как в тумане. Хорошо, мне кто-то палку догадался принести. Вот это другое дело. Тут уж я зашкандылял вовсю. И на процедуры сам топал, и покурить. Майор и старлей через три дня все свои анализы посдавали и смылись. Мне в палату двух капитанов и аж целого полковника подселили. Тоже на годовую комиссию. Я тогда понять не мог, чего их всех в мою палату кладут? Свободных же полно! И только через годы понял, что начальник госпиталя не дурак был, ох не дурак. Это он мне психотерапию устраивал. Ну, сам подумай, переломанный мальчишка, сколько мне тогда было, двадцать с мелочью, за полгода до выпуска из училища и тут такое, все мечты коту под хвост. Еще и вынужденный наркоман на тот момент. Он, небось, с моими сопалатниками еще и беседы заранее проводил. Нет, все-таки хороших людей на Земле больше, чем плохих. Так вот, эта троица, два капитана и полковник, мне о нехорошем задумываться не давала. Тоже все шуточки и прибауточки. А уж историй с авариями и ранениями наслушался... И все с \"хэппи эндом\". Дней через десять аппараты Елизарова с меня сняли. Больно быстро? Так я же молодой был, и химия эта, что в меня через порошки и капельницы вливали. Еще через пару дней руку от гипса освободили. А знаешь, как кожа под гипсом чешется? Нет? Твое счастье. Лодочку с подбородка с опостылевшем шлемом из бинта тоже убрали. Вот только жратву давали еще неделю только мягкую. Чтобы свежесросшуюся челюсть не перегрузить. Как вообще кормили? Отлично! Плюс к тому, сополатникам из дома всякие вкусности притаскивали. Там же вечером вход практически свободный был. И в самоволку народ иногда смывался на несколько часиков. Надо же естественные мужские потребности удовлетворять было. Как я обходился? А зачем обходиться, была там одна медсестричка Таня, лет на пять постарше меня. Все при всем, красивая. И почему не замужем? Вот она меня ночью разбудит, в процедурную уведет, значит, чтобы другим спящим не мешать, в эту самую верхнюю часть нижних конечностей укольчик понтапона сделает, нежно так мягкой ладошкой место укола погладит, а потом... Когда от железок на ногах и гипса меня освободили, совсем хорошо стало. Ну, ничего не мешает этим делом заниматься! Впрочем, кайф мне довольно быстро обломали. Боли стали появляться. И приличные... И вообще - общее состояние. Именно, что нестояния. Как чуть позже выяснилось, начали мне дозу наркотика уменьшать. Ровно две недели на понтапоне продержали и хватит. Хорошенького, как говориться, помаленьку. Кололи-то точно так же, каждые четыре часа, но доза... За пять дней свели понтапон на нет и, паразиты, два дня кололи анальгином с димедролом, разводя новокаином к тому же. Ощущения при введении лекарства почти те же, а \"прихода\" нет. Тут уж не до Танечки стало. Ломает всего по черному. А \"вели\" меня двое: старлей - хирург и подполковник - терапевт. Он, кстати, и зав отделением был. Вот, как-то, приходит этот подполковник - терапевт к нам в палату, Ставит мне на тумбочку прикроватную какую-то мензурку стеклянную приличных размеров и начинает расспрашивать о самочувствии. Я, естественно, начинаю жаловаться. Вот тогда он мне и рассказал об отлучении меня от наркотиков. Как я его матом покрыл, аж самому потом, правда, стыдно стало. Подпол мне это мензурку под нос и сунул. А там он. С2Н5ОН, разведенный. А из кармана белого халата горсть шоколадных конфет подполковник достает, на тумбочку высыпает, и одну мне из фантика разворачивает для закусона. Вот так несколько дней и прожил, алкоголь, жратва, снотворное и в койку. Клин клином вышибают. Потом меня по парку госпитальному гонять начали. Вокруг клумбы круги наматывать. И из маленького спортзала, изверги этакие, не выпускали, пока у меня хоть какие-то силы оставались. И вот, когда меня однажды как-то на Танечку мою ненаглядную потянуло, меня взяли и через пару дней выписали! Почему? Здоров, потому что. И, самое главное, годен без ограничений!!! Вернулся я обратно в БЛУГА. Месяц еще полетал. Потом все равно списали. Заочно. Пришла бумага из ЦВЛЭКа. Центральная врачебно-летная экспертная комиссия. Нашли к чему прицепиться. Астигматизм левого глаза в одну диоптрию. Это, при повышенной силе глазных мышц. Мне в детстве очки прописали для профилактики. А я их стеснялся. То носил, то нет. Ну и натренировал. Конечно мелочь. Это повод, а не причина. Поступал-то в летное я с \"волосатой лапой\". Прицепиться тогда к здоровью не могли, а тут вот сумели. Я уж и в Москву ездил, к Бугаеву пытался прорваться, он тогда министром ГА в Союзе был. Не вышло... Реальная причина отчисления? Да вот, больно у меня фамилия звонкая для советской авиации.

   Тома? Ндаа... Пока я в госпитале валялся, Тамарка замуж за Кольку успела выскочить. Недаром у тамошних девчонок поговорка есть: \"Не буду я настоящей бугурусланкой, если замуж за летчика не выйду!\" Городок-то маленький. А через пять месяцев после свадьбы родилась у них девочка, как потом выяснилось, удивительно похожая на меня. Таней назвали. Сухумская Татьяна? Таня, Танечка, Танюшка... Служил я тогда в армии, срочную. Зачем от нее откручиваться? Долг есть долг. Я под Ленинградом служил, недалеко от дома, повезло. Приехал как-то меня папа проведать. И подарки на день варенья привез. Письмо заодно прихватил нераспечатанное. Там меня тоже с днем рождения поздравляли. Да, Танюшка. Она, оказывается, через два месяца после моей выписки, замуж вышла. И тоже за летчика. Он у них в госпитале медкомиссию проходил. Капитан. Через семь месяцев после свадьбы мальчика родила. Получается, что недоношенный. Три кило и триста пятьдесят граммов. Пятьдесят три сантиметра. То-о-ощий! Ничего, выходила. Многовато для недоношенного? Действительно, странно. Светленький, в маму, блондинку пошел. Папа-то черный. А я-то тут причем?! Ну и что, что на собственном дне рождения тогда в госпитале нажрался и резинку порвал? Сам? Давно женился. Двое. Мальчик и девочка. Старший пару лет назад дедом сделал. Сердце? Никаких проблем. Так и стучит с тех пор без единого перебоя. Ноги? Как видишь, ходят. Зато после сорока они мне погоду предсказывают, как тот синоптик.

   Как я сейчас к наркотикам отношусь? Сугубо положительно. Если зуб прихватит, то только на седальгине и сижу. А так? Ну не стоит из-за этих \"приходов\" жизнь себе ломать. Ей, ей, не стоит...







   Писал все по памяти. За штурвал почти три с половиной десятка лет не садился, увы. Если в чем ошибся, поправьте.