В общем, у Рика была возможность. И, похоже, желание – парень не блистал особым умом, но считал, что ему удаётся обманывать отца. Это наверняка должно было потешить его самолюбие. И в конце концов, пусть он и был довольно простодушен, никакого зла в его сердце не задерживалось. Это Харрис и подкупило, когда Джорджина изложила ей свой план.

Так что сегодня Хлоя с нетерпением дожидалась Рика, который должен был привезти в точности то, что они с Джо ему описали. И она дождалась – ещё до того, как Харрис отправилась будить своего подопечного, его младший брат постучал к ней в комнату. Хлоя подорвалась с места, когда услышала стук – она всё утро была как на иголках, и вовсе не желала, чтобы кто-то видел Рика с подозрительной коробкой в руках. Особенно возле её комнаты – мало ли, кто что мог подумать? Все знали, что мальчик помогает своим сёстрам, и все знали о его наивности – один лишний вопрос мог всё испортить. Если бы за дверью оказался кто-то, кто не был в курсе их плана, Харрис было бы нужно любыми способами избавиться от ненужного свидетеля – звучало, конечно, не очень, но девушка уже навскидку придумала несколько отговорок, чтобы отослать незваного гостя подальше.

Но это был Рик. Уставший после ранней тренировки, но довольный – когда Хлоя приняла из его рук коробку, но с её губ ещё не успели сорваться слова благодарности, парень огляделся и шагнул к ней в комнату, склонился к её уху и с детским интересом спросил:

– А зачем вам этот?.. – Харрис поспешила забрать коробку, закрыть за мальчиком дверь, чтобы шёпотом минимально посвятить его в их план – рассказывать ему всё было бы опасно, Рик мог сболтнуть лишнего. Так что девушка судорожно обдумывала, как бы так осторожнее ему рассказать часть своей идеи…

И в спешке не увидела, как кто-то осторожно выглядывает из-за угла в коридоре.



Ноа не нравилась Хлоя с самого первого её появления – он чувствовал, что с ней было что-то не так. Ещё не понимал, не мог разобраться, хоть и не отрывал от неё взгляда весь вечер, когда она приехала к ним домой. Девушка была излишне мила со всеми, часто улыбалась, использовала какие-то свои приёмчики – порой парень моргал и понимал, что вот уже несколько секунд смотрел в тарелку или на своего отца, а не на нового подозрительного человека в доме. Странно, но Годфри тоже был к ней непривычно добр – и все вокруг казались такими милыми, что Ноа просто начинало мутить, когда он слышал, сколько сахара было в голосах его братьев. Даже Аманда, единственная, кто обычно не притворялся дружелюбным, выдавила из себя улыбку, когда Харрис что-то у неё спросила, включая её в общую беседу.

Парня это всё не устраивало.

Особенно его раздражал старший брат, который свалился на него вместе с этой докторшей, с которой теперь будто бы шёл в комплекте. Он был словно пришибленным, постоянно отводил глаза, как если бы ему было, что скрывать. Прятал руки, говорил так тихо, что приходилось молчать и напрягать слух, чтобы услышать его речь. Постоянно запинался, заикался, теребил одежду, что была ему велика. Аманда упомянула, что Лукас потерял память, забыл последние несколько лет своей жизни – но разве это могло быть правдой? Разве можно было забыть то, что было главной проблемой для их отца, но не забыть имена десятков родственников или то, как играть на рояле?

Поиск информации в Интернете ему ничего не дал. Медицина была на стороне его брата – такое и правда было возможно: забыть несколько лет, но не потерять никаких навыков. Можно было даже лишиться памяти полностью, но вспомнить, при необходимости, язык, который когда-то знал. О рояле нечего было и говорить.

Ладно, тогда Ноа им уступил. Ему всё ещё не нравилась эта перемена, не нравилось то, что отец как-то разом перестал обращать на него внимание – но голос разума убеждал, что всё было в порядке. Годфри, всё-таки, был занят довольно важными делами. Лукас только вернулся домой, и всё должно успокоиться, вернуться, как было. Но как-то вдруг отец совсем перестал выделять его из общей группы детей – не здоровался с ним лично, как раньше, даже прикрикнул, когда увидел эту противную Хлою вместе с ними в столовой. Как будто Ноа должен был нести ей и брату обед – обычно этим занимались другие, прислуживать его никогда не заставляли.

Хотя… нет, вообще-то, такое было. И было это тогда, когда Лукас ещё не уехал на лечение.

В тот момент, когда Джорджина тащила их всех наверх, чтобы перебрать для раздражающе беспомощного брата одежду, до Ноа и дошло, что случилось. Он был заменой – был игрушкой для отца, который привык иметь любимчика. Когда его драгоценный Лукас вернулся, пусть и такой – больной, поломанный, – всё внимание Годфри переключилось на него. Бонусом в одном комплекте с любимым сыном шла симпатичная девушка – отец не мог ею не увлечься. Ноа, который занял место брата, теперь должен был его освободить.

Наблюдая за тем, как жалок был Лукас, не справляющийся с инвалидным креслом, с одеждой, неспособный не то, что надеть штаны – даже просто усидеть, снимая футболку, Ноа понял, что не хочет этого делать. Он не хочет уступать своё место идиоту, которого из жалости вытащили из психушки. Не может позволить, чтобы отец ворковал над шрамами на его теле – прошёл год, и за это время Годфри могла надоесть замена в лице младшего сына. Ему могли надоесть и угрызения совести – да, Ноа подозревал, откуда у брата были эти шрамы. Не только с больницы. Парень до сих пор помнил, как в четырнадцать с половиной лет у него начались проблемы со сном, когда в двух этажах ровно под ним буквально из-под земли донеслись крики – и голос показался очень знакомым.

Лукас провинился, но виноватым чувствовал себя их отец. Он притащил любимчика сюда, взял ему сиделку, видимо, в надежде исправить всё то, что было сделано. И он хотел забыть о нём, о Ноа – это было уже слишком. Может, парень смирился бы с присутствием брата, который и на человека сейчас мало был похож, такой тощий и вечно дрожащий, смирился бы с доктором, которая могла бы завести интрижку с его отцом, но смириться с тем, что он потеряет всё то, что получил за последние полтора года… Это было уже выше его сил. Терпение лопнуло.

Он начал за ними наблюдать. Иногда подменяя Зака, которому Годфри поручил присматривать за Хлоей и Лукасом. Ему редко удавалось услышать что-то ценное – эта доктор и правда была настоящим врачом, копающимся в головах у тех, кого ей поручили. Это было невыносимо нудно, Ноа не трогали слёзы брата, когда он бормотал что-то невнятное, и парень обычно уходил – но вот в саду его что-то остановило. Всё было уже привычно – скучно и мило, доктор и Лукас что-то перебирали на гитарах.

Но вот брат подъехал к девушке ближе, почти обнял её, взял её руками гитару, попытался их переставить. Ноа ожидал, что сейчас прикосновение будет разорвано, но этого не случилось. Они о чём-то пошептались, парень подался вперёд, чтобы лучше слышать – не то, чтобы ему было интересно, но услышать что-то полезное было бы не лишним. Кусты пошевелились, и Ноа пришлось замереть. А вот его брат, похоже, останавливаться не собирался – он тянулся к губам Хлои с явным намерением её поцеловать. Внутренне боролся, сомневался, но правда в глазах смотрящего – Ноа понял мысли Лукаса почти сразу.

Поцелуя тогда не случилось – безмозглый Рик испортил момент. Ноа уже достал телефон, чтобы сфотографировать голубков – и не успел. Запечатлел лишь мяч, который влетел в голову Лукасу. Не то, чтобы удар был сильным, и ему было на самом деле больно – но сам факт произошедшего порадовал Ноа. Это было то, что он хотел сделать всё последнее время. Настолько прекрасное ощущение, что парень даже пожалел, что не сделал этого сам раньше.

Он решился поговорить с сестрой. Ближе Джорджины у него всё равно никого не было, и Ноа логично рассудил, что сестра-близнец должна понять его – но этого тоже не случилось. Джо встала на сторону Хлои – или, по крайней мере, точно не встала на сторону брата. Ей не понравились его слова, её они не убедили – хотя, может быть, он заронил зерно сомнения в её сердце.

Но больше они об этом не говорили. Ноа заметил лишь, что Джорджина в тот же день отправилась поговорить с доктором. О чём-то они секретничали минут двадцать – ему не удалось подслушать, потому что парень прекрасно знал, что в любой момент сестра может выйти из комнаты, или Лукас, не дождавшись свою Хлою, потащится к ней сам. Доктор нарушала правила, не закрывая его днём – но это можно было, на самом деле, хоть как-то оправдать. Действительно, разве было бы приятнее самому Ноа, будь он в положении брата, что ему даже не дают выйти в туалет? Харрис вроде как уважала его личное пространство, это было довольно мило, и, наверное, являлось единственным, что не стоило рассказывать отцу – даже не ради доктора с братом, а ради того, чтобы Годфри не придумал новых проблем. Зак, кстати, тоже так думал – им обоим хорошо был известен этот факт, но Лукас не вытворял глупостей, и они не упоминали об этом. На ночь Хлоя исправно закрывала дверь – всё было под контролем. В конце концов, Джо была права – девушка всё время была рядом со своим пациентом. Он просто не успел бы сделать что-то неугодное отцу.

А вот после того случая началось что-то совсем уж странное. Джорджина начала уходить куда-то каждую ночь – не то, чтобы Ноа волновало, где спит его сестра, но он вот уже несколько раз замечал, что Джо проходит по коридору поздно вечером и потом возвращается лишь через пару часов. Ладно, может, у неё были на то свои причины – мало ли, чем и где она занималась. Может, торчала с Лукасом – именно в ту сторону уходила Джорджина. Может, ходила к Хлое – если доктор решила устроить и ей психологические беседы, Ноа был не против. Отец обещал доктору огромную сумму денег – пусть отрабатывает.

Но всё-таки сомнения были сильнее. Что, если они вместе обмозговывают какой-то коварный план против семьи? Хлоя была раздражающе умной – и что, она правда не видела ничего странного в доме? А если даже и не видела – что ей рассказала Джо?

Последней каплей стало то, что вслед за Джорджиной в сторону комнат доктора и Лукаса отправилась и малышка Ребекка. Она тоже застряла там – и Ноа решил, что ему стоит попробовать выяснить, чем они там занимаются. Руки младшей сестрёнки на следующее утро были заметно испачканы въевшейся краской, а в волосах у неё Ноа заметил блёстки – Джорджина быстро отогнала его от сестры, но парень уже видел достаточно. Может, это была своего рода арт-терапия – но что, если всё не так просто? Ему нужно было это выяснить.

Поэтому, когда Рик вернулся с тренировки раньше обычного, неся в руках какую-то коробку, Ноа этим заинтересовался. О покупках в городе или о передаче вещей друзьям обычно их недалёкого брата просили только девочки. Не так давно тем, что были старше них с Джорджиной, исполнилось восемнадцать, и они отправились в колледж, так что поручений у Рика поубавилось – теперь его могли о чём-то попросить только Джо и Ребекка. Было очевидно, что и Хлоя тоже – они втроём что-то скрывали ото всех остальных, и, если им понадобились какие-то вещи – просить их достать больше было некого. Сама доктор из дома не отлучалась вовсе, Джо и Ребекка покидали его довольно редко. Оставался лишь Рик – довольно очевидный и опрометчивый выбор.

– Привет, – заговорил Ноа с братом, едва тот вошёл в дом. Рик отряхнул дождевик, и парень поморщился, отступая на шаг – было странно, что у их отца родился такой бестолковый увалень. Немного утешало лишь то, что Годфри всегда делал тест ДНК после рождения очередного ребёнка, чтобы исключить возможность подкидыша от очередной девчонки с мечтой и долгами. И Рик действительно был членом их семьи – поразительно, откуда в нём, в таком случае, взялись эти раздражающие привычки.

– О, привет, – брат стянул с себя мокрый дождевик одной рукой. На второй он всё ещё висел и волочился по полу. – Дождина – ух! Бегать нас сегодня не заставляли, я и пораньше ушёл, – то ли пожаловался, то ли похвалился он. Ноа это не особо интересовало, но он сделал как можно более сочувствующее лицо.

– Бывает. А что это у тебя? – спросил парень, указывая на коробку, которую его брат пытался удержать одной рукой, пока снимал верхнюю одежду. Рик пожал плечами.

– Да, ерунда. Доктор попросила привезти, – обронил он, наконец, справляясь с мокрыми рукавами. Ноа даже остановился, растерянно глядя на брата – всё оказалось слишком просто. Его глуповатая честность оказалась на руку – парень думал, ему придётся выискивать способ заставить Рика проболтаться, рассказать ему, кому и что он привёз – но брат и не собирался скрывать имя заказчика.

Ноа моргнул. Понял, что упустил брата – тот уже взбегал по ступенькам лестницы наверх, неся загадочную обёрнутую непрозрачной бумагой коробку Хлое. Парень нахмурился – теперь ему нужно было точно узнать, что именно Харрис попросила привезти. Может, увидев содержимое таинственной упаковки, он поймёт, что ему делать дальше.

Он поспешил вслед за братом. Взлетел по лестнице наверх, не чуя под собой ног, забыв о своих узких джинсах, которые были не предназначены для такого бега по ступенькам. Это его сейчас не волновало – ему хотелось раскрыть тайну, и он был совсем близко к своей цели.

Ноа опоздал. Когда он оказался на лестнице, Рик уже постучался в какую-то дверь и ему открыли – парню пришлось шарахнуться назад, и он не понял, кто и где открыл дверь. Когда он осмелился выглянуть, обе комнаты снова были закрыты.

Отлично, он облажался. Теперь ему было нужно обыскать обе комнаты, может, найти что-то чужеродное в них, или поискать эту коробку – кто его знает, как Хлоя или Лукас будут хранить этот загадочный предмет. Точно, кстати, Лукас – этот хитрый чёрт мог знать о том, что только Рик соглашается привезти сестрёнкам какие-то подарки с города.

Парень привалился к стене. Как ему это сделать? Как обыскать обе комнаты? Сегодня дождь, значит, доктор и его брат на улицу не пойдут – а даже если бы они пошли, это было бы бесполезно, ведь окна обеих комнат выходят в сад. Один случайный взгляд на дом – и они могут заметить его. Ползать на коленях по полу Ноа совершенно не вдохновляет.

Так. Если будут какие-то мероприятия, то позовут всех – и ему не удастся сбежать, чтобы провернуть свои дела. Если нет – в дождь Хлоя и Лукас всё равно будут вместе в одной из комнат. Значит, он может обыскать хотя бы другую, но… скорее всего, они услышат подозрительный шум – их комнаты через стенку. Этот вариант отпадает. Ладно. Тогда…

– Ноа, – раздалось сзади. Парень вздрогнул, оборачиваясь.

– Пап? – он шагнул назад, уступая отцу последнюю ступеньку, хоть места на лестнице хватало, чтобы разошлись четверо. – Доброе… доброе утро?..

Годфри устало стянул с головы промокшую шляпу. Очевидно, он только приехал – внизу открылась дверь, и Аманда с Максом втащили в дом несколько пакетов. Макс вернулся на улицу – похоже, покупок было много. Ноа, быстро моргнув, отвёл взгляд от брата с сестрой и услужливо протянул руку, чтобы забрать головной убор у отца, но тот покачал головой. Где-то слева открылась и закрылась дверь, раздались шаги, хлопнула лёгкая дверца ванной комнаты. Ноа не посмел отвернуться от Годфри, и стиснул зубы – похоже, Рик успешно покинул чью-то спальню, а чью – он так и не понял.

– Доброе, – невнимательно обронил Эосфор-старший. – Слушай, сходи к доктору Лукаса. Попроси, чтобы она заглянула ко мне по поводу сегодняшней фотосессии. Сейчас, – акцента на последнем слове он не делал, но парень сам почувствовал, что тянуть с выполнением поручения отца не стоило. Он тут же кивнул, ещё отступая назад.

– Конечно, сейчас позову, – пообещал Ноа. – К тебе в кабинет, да? – отец молча направился по коридору в сторону упомянутого кабинета. Ноа кивнул сам себе, не нуждаясь больше в ответе, и поторопился в противоположную сторону – к комнатам Хлои и Лукаса.

Он уже поднял руку, чтобы постучать в дверь, но вдруг остановился на полпути. Что же, это была отличная возможность выполнить задуманное. Хлоя отлучалась от Лукаса крайне редко, и их с отцом беседы были довольно продолжительными – вряд ли доктор успела спрятать таинственную коробку так быстро. Сейчас она оставит её у себя, уйдёт к Годфри, и останется там минут на десять, а то и пятнадцать. Нужно было только избавиться от брата, который мог бы помешать осмотру его комнаты, если это он прятал коробку – но нейтрализовать его было проще простого. У Ноа родился план буквально за несколько секунд, и, честно говоря, он гордился собой – ничего лучше парень ещё так быстро не придумывал.

Закусив губу, чтобы не выдать своей слишком довольной улыбки, Ноа всё-таки постучал в комнату доктора.

– Доброе утро, мисс Харрис, – слегка передразнивая Зака, поздоровался он, когда дверь открылась. Хлоя качнула головой, вежливо улыбнулась, эхом повторяя приветствие. – Вас зовёт отец, – парень сказал это почти с удовольствием, наблюдая за тем, как девушка глубоко вздыхает.

– Хорошо, сейчас буду, – пообещала она. Вышла в коридор, прикрыла за собой дверь, и шагнула в сторону комнаты Лукаса – в противоположном направлении от кабинета Годфри. Ноа мягко сжал её руку.

– Отец просил вас поскорее прийти, – с нажимом сказал он. Харрис приподняла брови. Ноа сделал как можно более честное лицо. – Послушайте, там, кажется, было что-то про фотосессию. Наверняка Лукас захочет освежиться перед съёмками, – Хлоя отвела взгляд, задумалась. Она знала о привычке своего подопечного подкармливать птиц и часто открывать окно – да, скорее всего, он уже успел высунуться под дождь, которого так давно не видел. Несмотря на то, что они оба посещали ванную вечером, перед сном, во время съёмок им приходилось мыться ещё раз: Харрис – чтобы уложить волосы и не дать никому ни малейшего шанса в чём-то её упрекнуть, а Эосфору – потому что птицы и их лапы были далеко не стерильными. Наглые шельмецы уже осмеливались влетать в комнату – мало ли, каких проблем они могли натворить.

– И ты поможешь ему в ванной? – спросила доктор, слегка недоверчиво глядя на парня. Ноа кивнул.

– Конечно, помогу. Папа не сказал, когда приедут фотографы, думаю, чем скорее мы закончим все дела, тем лучше, – Хлоя пристально посмотрела ему в глаза, секунду посомневалась, и лишь потом отпустила ручку двери, ведущей в комнату Лукаса. Похоже, там уже было открыто – интересно. Значит, Рик мог войти именно туда.

– Хорошо. Спасибо, – Ноа не чувствовал особого доверия к себе, но Харрис ему всё-таки уступила – это было уже хорошо. План сдвинулся с мёртвой точки.

Проводив взглядом девушку, Эосфор решил, что будет лучше для начала нейтрализовать брата. Он мог, конечно, для начала обыскать её комнату – скорее всего, коробка была там. Но позволить себе так легко облажаться Ноа не мог. Вдруг они с Риком очень тихо вышли из комнаты Лукаса, а потом один скрылся в ванной, а другая – у себя? Кто их знает. Они обманывали весь дом, обмануть их с отцом, когда раздались голоса с лестницы, было бы довольно логично.

Так что парень решительно открыл дверь в комнату брата и вошёл.

Лукас уже сидел в коляске. Похоже, жизнь дома пошла ему на пользу – Ноа наблюдал за ним только издалека, во время общих приёмов пищи специально садился подальше, и сейчас, в общем-то, впервые за всё время увидел так близко. Его брата откормили, он больше не был похож на дрожащий скелет, явно набрался сил – если уж так спокойно перебирался из кровати в коляску, которую ещё и надо было для начала подтащить к себе.

Окно в комнате было открыто. Лукас протягивал руки на улицу, пытаясь поймать капли воды – но на лице у него особой улыбки не было. Он был задумчив и определённо печален – странно, ведь когда Ноа видел его с доктором, брат всегда выглядел довольно весёлым, даже несмотря на своё состояние. Они даже шутили, смеялись, перешёптывались – Лукас почти всегда улыбался, если она была рядом. Может, они обсуждали свой коварный план?

А может, его беспомощный идиот-братец и правда влюбился в эту девушку, у которой явно во рту было больше зубов, чем у акулы.

– Утречка, – бодро поздоровался Ноа. Лукас вздрогнул, услышав явно не тот голос, который ожидал. Обернулся, сразу же опустил руки на колёса кресла, будто собираясь куда-то «бежать».

– Ноа? – растерянно спросил он. Парень развёл руками. – Да, доброе… доброе утро, – Лукас скользнул взглядом за спину брату. – А где доктор? – игнорируя явное нежелание брата разговаривать, Ноа решительно подошёл ближе. Лукасу пришлось принять его присутствие во внимание – поняв, что Хлои позади него нет, он поднял взгляд на брата. Тот уже стоял совсем близко – опирался на подлокотники его кресла. – Что-то случилось? – голос у Лукаса дрогнул, он быстро сглотнул, Ноа заметил мелькнувший во глубине чужого взгляда страх. Хмыкнул, рассеивая иллюзию опасности.

– Ничего, – сказал он. – Отец позвал доктора поболтать. Всё в порядке. Она попросила меня, – тут уже Ноа начал сплетать ложь и правду, – помочь тебе в ванной, – парень обошёл коляску, толкнул её в сторону выхода. Лукас вопросительно посмотрел на него, оглядываясь назад и вверх. Ноа дружелюбно улыбнулся.

– Доктор попросила помочь? – уточнил он, цепляясь за колёса и тормозя их передвижение. Ноа оставил коляску в покое, опять развёл руками. В коридоре послышался шум, парень тут же понял – в ванную из этих комнат отправился всё-таки Рик. Но теперь он ушёл – впрочем, ловить брата теперь было бесполезно. Ноа и так был готов выяснить всё самостоятельно.

– Ну, если честно, это я ей предложил, – выкрутился он. – Сегодня фотосессия, – после этих его слова Лукас глубоко вздохнул, словно понял, наконец, к чему это всё было, и заметно расслабился, отпуская колёса. – Так что я предложил ей помочь с тобой, чтобы потом у неё было время на все эти женские делишки. Правильно? – желая подтвердить свои слова, Ноа стиснул зубы и наклонился к брату, обнимая его со спины. Лукас еле слышно хмыкнул – парню показалось, что этот звук выражал радость.

– Хорошо, – на секунду удержав его руки, будто отвечая на объятие, сказал Лукас. Судя по голосу, он улыбался – когда Ноа отошёл, чтобы открыть шире дверь, он понял, что так оно и было. Брат улыбался мягко, смущённо, явно не ожидая такой доброты с его стороны. Он что-то взял из шкафа, потом сам подъехал к выходу, преодолел порожек – Ноа, закрыв за ним дверь, почувствовал, что ему лучше поторопиться.

В ванную комнату коляску он почти что втолкал с разгона. Лукас лишь усмехнулся, когда они резко затормозили – сказал что-то о том, что с доктором так весело лихачить не удаётся. Ноа, честно говоря, пропускал комментарии брата мимо ушей – лишь фоном удивлялся тому, что тот до сих пор не потерял чувства юмора. Ему показалось в первое утро, что Лукас тронулся, когда улыбнулся Хлое, что пыталась спасти его от аварии в виде столкновения с роялем. Но вот сейчас её не было рядом, и его брат всё равно пытался как-то пошутить над собственным состоянием – что же, он либо был действительно безумен, либо хорошо притворялся. Чему тут радоваться, если тебя парализовало, и ты не можешь ходить?

Лукас быстро перебрался в ванну. Нужно сказать, Ноа даже не заметил, как он это сделал – парень выглядывал в коридор, тревожась, как бы Хлоя не пришла раньше времени. Устроить брата с парализованными ногами в ванной комнате было немного сложнее и гораздо дольше, чем ему сначала казалось – пришлось помогать с одеждой, складывать её, чтобы Лукас ничего не заподозрил, постелить на коляску огромное полотенце, положить другое рядом, включить воду, отрегулировать, и так далее… Одним словом, бесконечная проблема – помыться, если у тебя не работают ноги.

Впрочем, похоже, Лукас неплохо справлялся, это просто Ноа понятия не имел, что ему следует делать.

Наконец, брат оказался в воде. Теперь ему было гораздо сложнее двигаться – выбраться и последовать за ним он если бы и смог, то точно не так быстро, как хотел бы. Впрочем – Ноа бросил на него взгляд, – Лукас был так расслаблен, нежась в горячей воде, радуясь тому, что ему впервые кто-то помог по собственному желанию, кроме доктора и сестры. Парень подумал, что у него есть шанс проскочить в чужие комнаты и сделать то, что он задумал – и Лукас даже ничего не заметит.

Ноа быстро выскочил из ванной комнаты. Закрыл за собой дверь, секунду подумал – и повернул защёлку, вовсе не желая испортить такой прекрасный план. Он сам сыграл на чувствах брата, заставив его поверить в его бескорыстность – что же, если Лукас притворялся всё это время, он тоже мог сыграть на его доверии в ответ. Он так ловко забрался в ванну – и вполне мог так же ловко и выбраться, пусть даже Ноа и сделал всё, чтобы замедлить его.

Поэтому парень, закрыв полностью обезвреженного брата, спокойно толкнул дверь и вошёл в его комнату.



Лукас распахнул глаза, когда услышал этот странный щелчок. Сначала он подумал, что брат начал копаться в телефоне, и звук донёсся оттуда – в конце концов, сейчас у него мобильника не было, и он вполне мог забыть за полтора года, какие звуки могли издавать эти устройства. Но после этого щелчка наступила тишина, прерываемая лишь журчанием набирающейся воды.

Воды…

Эосфор в панике дёрнулся, когда жидкость достигла критического уровня. Воды было уже слишком много, она подошла к самому его носу – ведь Лукас расслабился, доверившись брату, и спокойно лежал в большой душевой кабине, которая состояла, собственно, из ванны и закреплённого где-то наверху душа. Дотянуться до него не представлялось возможным даже сидя, но вытянуться в ванне Эосфор мог во весь свой немаленький рост. И сейчас это сыграло против него – вода неумолимо прибывала, собираясь перекрыть ему доступ к воздуху. Лукас быстро окинул помещение взглядом. Ноа нигде не было – ни в одном из углов, где он мог бы сидеть.

Эосфор с трудом вытащил из воды руку – от страха он ослабел, – и уцепился за бортик ванны. Подтянулся, что получилось далеко не с первого раза, сел.

– Ноа? – позвал он, сам не понимая, какого чуда ждёт. Прятаться брату было негде, но была безумная надежда – может, он вышел, когда получил сообщение? Или не хочет смущать его? – Ноа?.. – ещё раз повторил Лукас. Никакого ответа. Вода подступила к горлу, и Эосфор понял, что если сейчас сам не выключит её, то она начнёт выливаться на пол, а у него после этого не будет никакого шанса выбраться отсюда самостоятельно. Зато шанс захлебнуться появится неплохой – ведь он не мог долго сидеть прямо.

Так что ему пришлось тянуться к крану. С неподвижными ногами, да еще и в воде, это было сложно, но страх был сильнее – Лукас трясущимися мокрыми руками несколько раз неудачно скользнул по крану, прежде чем смог наконец выключить воду. Спину нещадно тянуло, но это того стоило – поток прекратился.

Эосфор попытался выбраться из ванны. Понял, что у него это не получится – ноги были слишком тяжёлыми и без того, а тут они ещё оказались и под толщей воды. Ладно – пришлось помучиться, прежде чем у него получилось нащупать под бесчувственными ногами отверстие для слива. Дальше уже проблем было меньше – но пока вода убывала, в голову к Лукасу начали прибывать мысли. И совсем не хорошие.

Что, если это была попытка убить его? Ноа идеально подходил на эту роль. Если бы к нему пришла Аманда с добрыми намерениями, Эосфор бы сразу понял, что его пытаются прикончить – и был бы напряжён, не дал бы утопить себя, это точно. Послать младших девочек было бы довольно глупо – Лукас бы просто не позволил им видеть себя таким. Но вот Ноа, который скривился при виде его спины, и который пришёл, чтобы наладить братские отношения, это – в точку. Это было то, что нужно, чтобы заставить его потерять бдительность. Эосфор ни за что не поверил бы расфуфыренной Монике или трусливому Заку. Но вот – идеальный вариант его убийцы.

Тут же голову посетила новая мысль. Если они решили убить его, то что ожидало Хлою? Неужели, отец не просто так позвал доктора к себе? Правда ли он вообще пригласил её в свой кабинет – может, её уже схватили и утащили в подвал, или ещё куда, и теперь оставалось только избавиться от него, подстроив несчастный случай, чтобы никто не посчитал это подозрительным?

– О, Боже, – пробормотал Лукас. Да, похоже, всё так и было – если они ещё не поймали Харрис, это не должно было занять много времени. Девушка была в опасности, и только он мог предупредить её об этом, попытаться дать ей шанс спастись, сбежать, нарушить чужой опасный план.

Когда вода почти спустилась, Эосфор дотянулся до одного из полотенец и быстро протёр им бортики и свои руки, чтобы обеспечить сцепление и не соскользнуть обратно. Ему нужно было выбираться как можно быстрее, чтобы спасти доктора.

Крепко схватившись за бортик, он изо всех сил рванулся вперёд. Обычно Хлоя придерживала для него коляску, что и так была на тормозе, но сейчас помощи ждать было не от кого – и Лукас вывалился прямо на пол. У него перехватило дыхание от сильного удара, в глазах на секунду потемнело, будто он резко встал, а не распластался на полу, беспомощный. Пока ещё тёмный туман не рассеялся, Эосфор наощупь нашёл коляску и вполз на неё. Одеваться было некогда – полотенце слезло на него, кое-как прикрывая тело, но Лукасу сейчас было всё равно. Даже если его убьют сегодня – он был намерен не допустить гибели доктора, и в данный момент ему было не до собственной наготы.

Она могла сама убить человека. Её не смутит его вид.

Да и какая разница, прикрыто ли его тело хоть чем-то, если скоро оно ему может вообще не принадлежать?

Спустя две болезненные минуты, проведённые в попытках взобраться на коляску, Эосфор оказался у двери. Подёргал ручку – убедился в том, что странный щелчок не был сигналом о сообщении. Он был заперт – и ничего хорошего это ни ему, ни доктору не сулило.

Лукас хотел начать барабанить в дверь, когда понял, что этим может только ухудшить ситуацию. Шум может привлечь не только Ноа или Хлою, но и всех тех, кто ещё участвовал в этом плане. Хуже того, он может привлечь отца и Аманду – тогда даже призрачного шанса спасти доктора уже не останется. Но что же ему делать?

Эосфор ещё раз дёрнул дверь. Прислушался – в коридоре было довольно тихо. Если бы там кто-то был, то уже бы раздались какие-то звуки, кроме стука щеколды.

Стоп, точно. На этой двери была простая щеколда. Всего лишь – и с ней вполне можно было бы справиться каким-нибудь длинным и острым предметом.

Не чувствуя холода, Лукас быстро развернулся и подъехал к раковине. Там, а ещё в шкафчике внизу, у них с Хлоей хранились все их туалетные принадлежности. То есть, не то, чтобы Эосфору было там что хранить, кроме электрической бритвы и шампуня. Но вот доктор могла бы помочь ему, даже не присутствуя тут.

Было неловко вскрывать её косметичку. Харрис никогда не лезла в его вещи – даже когда он просил её найти какую-то книгу или что-то ещё в шкафу, девушка никогда не превышала лимита доверия. Не позволяла себе лишнего, не трогала того, что её не просили подавать. И Лукас старался поступать так же – он терпеливо ждал, пока она не достанет фен, например. И никогда не лез к её телефону – хоть было несколько ситуаций, когда он мог бы себе это позволить: к примеру, когда девушка не торопилась искать текст песни, которую плохо помнила, или странно улыбалась в экран, не сообщая ему, что её так веселит. У неё была личная жизнь, и он старался уважать этот факт, раз уж решил отказаться от собственных чувств и затолкать их подальше.

Но это был вопрос выживания. Вероятно, между неприкосновенностью своей косметички и собственной жизнью Хлоя бы выбрала второе. Так что Эосфор быстро перетряхнул сумочку – оттуда вывалилась косметика, которую он тут же отложил в сторону, небольшое зеркальце, какие-то таблетки, всякая мелочь…

И маникюрные ножницы.

Секунду Лукас смотрел на них, прикидывая, пролезут ли они в щель. Потом выдохнул, схватил их, чудом не уколовшись – примеряться было некогда, нужно было просто пробовать сделать хоть что-то.

Так что он подъехал к двери, не заботясь о том, чтобы притормозить вовремя, и яростно начал пытаться пропихнуть тонкие лезвия так, чтобы задеть щеколду и опустить её, освободив себе путь к спасению девушки, которая была для него важна.

И неважно – почему.



То, что Годфри позвал её к себе, одну, Харрис совсем не вдохновило. Но отказаться она не посмела – было бы неразумно послать своего работодателя, который в любой момент мог отнять у неё возможность присутствовать в этом доме. А может, и возможность вообще присутствовать где бы то ни было.

Для разнообразия, поручение отца выполнил не Зак, а Ноа – близнец Джорджины Хлое не нравился, но деваться было некуда. Девушка направилась в кабинет к Эосфору-старшему, натягивая на лицо свою самую невозмутимую маску.

Годфри впустил её не сразу. Похоже, он суетился в кабинете, что-то перебирал, и попросту стука не услышал – Харрис успела обернуться и заметить, как Ноа вывозит Лукаса в ванную, как и обещал, и её немного отпустило. Мальчик был не самым приятным членом этой семьи, но не был и самым противным – по крайней мере, явно не таким мертвенно-жутким, как Аманда, что оскалилась в качестве приветствия, когда покинула кабинет отца, едва не ударив дверью Хлою.

– А, доктор, – заметив её, вздохнул Эосфор. Выглядел он не очень – одежда была влажной, волосы тоже, усы торчали, вместо того, чтобы, как им и было положено, смирно лежать под носом у хозяина. – Простите, не услышал вас. Заходите, – мужчина подкрепил своё приглашение жестом, и Харрис всё же вошла. Чуть прикрыла за собой дверь, не до конца, так, чтобы Годфри это заметил – и он заметил, но, что странно, не придал этому никакого значения. В руках он держал красивую стеклянную бутылку с тёмной жидкостью – видимо, дорогим коньяком.

– Что-то случилось, мистер Эосфор? – Хлоя решила сразу пойти напролом – пусть Ноа и пытался её сегодня уверить в том, что он заслуживает доверия, девушка всё-таки хотела как можно скорее вернуться к Лукасу, чтобы убедиться, что он в порядке.

– О, да, – Годфри устало опустился в своё кресло, – прошу, присядьте, доктор, – он от души плеснул себе выпить, отставил бутылку – так по-домашнему, словно был в кабинете со своей дочерью, а не с Харрис, что приняла приглашение и села в мягкое кресло напротив хозяина дома. – Простите, нервы шалят, – заметив взгляд девушки, объяснил Эосфор. Отпил пару глотков из гранёного стакана, отставил и его тоже. – Ладно, – коснулся рукой губ, промокая их, – я хотел спросить у вас, как себя сегодня чувствует Лукас.

Хлоя прищурилась.

– Неплохо, – осторожно ответила она. Годфри рассеянно кивнул, словно слушал её фоном, на самом деле пытаясь решить разом с десяток вопросов в своей голове. – То есть, не то, чтобы мы приступали сегодня к терапии, но…

– Да, понимаю, – Эосфор кивнул снова, теперь уже более осознанно. – Вы сдвинули график из-за наших съёмок. Всё в порядке, доктор, я пригласил вас не по этому поводу. Это не проверка, – он залпом допил то, что у него оставалось в стакане, и откинулся в кресле назад. – Хорошо. Если Лукас в порядке, как вы думаете – он мог бы поучаствовать в нашей фотосессии?

– Ноа уже сказал мне о ней, – ответила Харрис, чуть пожимая плечами. – Он отправился с Лукасом в ванную. Если вы позволите… – она чуть отодвинулась, наклонилась, собираясь встать, но Эосфор качнул головой.

– Нет-нет, вы не поняли. Сегодня будет особая фотосессия. Для календаря, которые мы будем использовать во время благотворительных работ, что будут проведены в приютах и лагерях для бездомных в канун Рождества, – он улыбнулся, потирая переносицу. – Впрочем, простите, что нагружаю вас этой информацией. Это абсолютно лишнее. Дело вот в чём: во время этой фотосессии у нас будет много разных нарядов, помимо рождественских свитеров. Я хотел бы знать, готовы ли вы помочь Лукасу принимать участие в данном мероприятии, и готов ли он сам… к столь утомляющим съёмкам, – тут в усталом промокшем деятеле проскользнуло что-то прежнее: хищное и акулье. Хлоя напряглась.

– Думаю, мы справимся, – сказала она. Похоже, что у них и не было на самом деле особого выбора – если бы Харрис отказалась, Годфри мог бы расценить это как её беспомощность. То есть, зачем он платит ей, если она столько времени не может минимально привести его сына в порядок, чтобы тот сумел за день переодеться десяток раз? Относительно здоровый человек справился бы с этим даже в коляске. Логично.

И хоть не каждый настолько восстановился бы психически после событий в подвале дома, насколько восстановился Лукас, Эосфор, в принципе, был прав.

Что же, её ждал ещё один день, полный увлекательной болтовни с дивами и бизнесменами под вспышки камер.

– Хорошо, – покровительственно кивнул Годфри. – Мы рассортируем вещи, – только сейчас Хлоя поняла, что находилось в пакетах, которыми была заставлена половина кабинета, – и пришлём ваши через час. Надеюсь, вам хватит времени, чтобы настроиться на нужный лад, – мужчина опустил голову, увлекаясь чем-то в своих бумагах, и Харрис поняла, что ей пора отсюда уходить. Похоже, Годфри и правда был очень занят – может его благотворительные акции были лишь способом показать себя, но к ним, и ко всему, что могло для них понадобиться, он относился довольно серьёзно.

Ладно – девушка встала и направилась к выходу, маневрируя между пакетами. Ей ещё нужно было «обрадовать» Лукаса, который наверняка хотел выбраться сегодня под тёплый дождь хоть на несколько минут.

Она почувствовала, что что-то не так, когда только миновала лестницу, ведущую на этаж. Остановилась, не понимая, что именно её напрягает, прислушалась – кажется, услышала шорох из своей комнаты. Но не успела Хлоя подойти к двери, как в самом конце коридора вдруг раздался довольно громкий удар, и дверца ванной содрогнулась. Чувствуя что-то уж совсем нехорошее, Харрис подошла ещё ближе к ней – и услышала, как кто-то копошится в замке. Моргнула, не понимая, что происходит. Дотронулась до ручки, поняла, что кто-то опустил щеколду. На автомате повернула её обратно, открывая дверь – и замерла, когда к её ногам свалилось что-то живое, мокрое, дрожащее, и отдалённо напоминающее её пациента.

Только без одежды.

Он опирался на пол руками, и одна из них была подозрительно окрашена в алый – когда Эосфор выпрямился, в едином порыве откинулся назад, чуть отполз в ванную комнату, Хлоя поняла, что на кончиках пальцев у него и правда была кровь. Он стискивал что-то блестящее, острое… её ножницы из косметички?

Девушка быстро бросила взгляд на раковину, шкафчик, где хранились её вещи. Шкафчик был открыт, её косметичка – вывернута в раковину, будто кто-то в панике что-то искал.

– Самаэль… – Харрис подняла руки, демонстрируя свою полную безоружность – если дело у него дошло до такого, то всё было совсем плохо. – Самаэль, пожалуйста, отдай мне ножницы, – Хлоя осторожно присела рядом с ним, не рискуя приближаться. Лукаса потряхивало, он смотрел на неё во все глаза, даже чуть приоткрыв рот. – Самаэль, слышишь меня? Пожалуйста… – вот сейчас Харрис и правда было страшно. Мелькнувшая мысль о том, что она была бесполезна, воплощалась прямо у неё на глазах. Все эти дни она посвятила своей затее, а Лукас столкнулся со своим братом – и вот уже был готов убить себя. Какой же она, мать её, врач после этого?

– Доктор… – губы у него дрожали не меньше рук. Хлоя сделала маленький шажок вперёд, всё ещё не рискуя сильно наклоняться. Если его так трясло, чувства затуманили разум – и он мог навредить не только себе. Да, Харрис, самое время испугаться собственного пациента, которого за это время ты должна была изучить вдоль и поперёк! – Д-д… Д… Ж-живая… – Эосфор выдохнул, словно не дышал всё это время, пока… стоп, пока что?

Девушка быстро огляделась. На полу была вода, полотенце на коляске было сорвано. А руки у Лукаса были на самом деле целы – вернее, по крайней мере, вены. Похоже, он был в полном порядке, не считая тех маленьких порезов, что получил, видимо, когда уже свалился с коляски, пытаясь… Пытаясь, если подумать, открыть дверь, которая была заперта снаружи.

– Самаэль… – Хлоя всё же протянула руку к ножницам. – Что произошло?

Эосфор так дрожал, что даже не смущался абсолютной наготы – он пытался стряхнуть с руки маленькие ножнички, чтобы отдать их Харрис, и это девушку слегка успокоило. Когда она быстро спрятала ножницы в карман, Лукас вдруг вскинул на неё испуганный взгляд – как будто до него только сейчас дошло, что она увидела, когда вошла.

– Доктор, клянусь, я не… – с пальцев у него всё ещё капала кровь, и Эосфор спрятал их, сжав ладонь. – Это не то, что вы подумали. Я клянусь. Я… я бы так с вами не поступил, – голос у него дрожал, как и он сам, и Хлоя, стянув с коляски большое полотенце, торопливо укутала своего подопечного, сочувственно кивая, показывая, что слушает. – Я… это Ноа, – зубы стучали – видимо, он выбрался из воды и оказался на полу, о чём свидетельствовало огромное мокрое пятно прямо там, где обычно стояла коляска.

– Он хотел заставить тебя?.. – по коже у Харрис пробежал холодок. Годфри отправил шестнадцатилетнего мальчика отвлечь её, пока тот будет заставлять своего старшего брата резать себя?

Лукас мотнул головой.

– Ноа сказал, что поможет мне помыться, и… он… он закрыл меня, он ушёл, а я… – он судорожно сглотнул, сам кутаясь в полотенце, как в одеяло, и цепляясь при этом ещё и за руки Хлои, пытаясь удержать её внимание, говорить как можно убедительнее. – Я всё понял, когда воды было слишком много, я думал… я боялся…

– Ты подумал, что он хочет тебя убить? – очень тихо спросила Харрис. Эосфор, глядя ей в глаза, едва заметно кивнул – будто просто чуть сильнее задрожал. – И ты испугался за меня, – во взгляде появилось тепло, Лукас снова судорожно сглотнул, приоткрыл рот, чтобы вдохнуть побольше воздуха, будто согреваемого Хлоей.

Девушка смотрела на него несколько секунд, качая головой, а потом её губ коснулась улыбка. Стало теплее – это она обняла его, согревая через полотенце, не обращая внимания на абсурдность ситуации. Эосфор опустил веки, прижимаясь к доктору, стараясь не думать о том, что только что было – это помогало. Сверху становилось теплее, дрожь и страх уходили. То есть, может быть, он захлебнулся в этой ванной и это его предсмертные галлюцинации, но Харрис была уж слишком тёплой, чтобы отказаться от этого момента, пусть даже сидеть на плитке, которой вымощен пол, было довольно холодно.

Этот контраст был каким-то слишком непривычным, и оттого лишь более притягивал, заставляя желать продлить эти мгновения.

– Так, – спустя, наверное, полминуты раздался голос Хлои над его ухом. Лукас приоткрыл глаза, наблюдая за тем, как девушка, подозрительно часто делающая глубокие вдохи, поднимается с пола. Оперся на руки, чтобы не упасть, и отпустил полотенце – оно сползло, но не упало. – Давай-ка посадим тебя обратно, – Харрис говорила будто бы в нос, как если бы его слегка заложило – но в голове у Эосфора шумело, и он не смог понять, отчего с ней такое происходит.

– Хорошо, – пробормотал он. Воспоминание щёлкнуло в сознании, как яркая лампочка – точно, отец, фотосессия. Он прошёл сейчас через личный Ад буквально за несколько минут, но пытки на сегодня не закончились – день будет ещё очень-очень долгим.

Хлоя уже знакомо, крепко сжала его плечо и бедро, помогла перевернуться на бок. Лукас приподнялся, готовясь рывком вползти на коляску. Девушка наклонилась, позволяя ему опереться на её плечо, чтобы «прыжок» был выше и дольше. Эосфор почти взлетел, приложив усилие – но их неумолимо потянуло к полу, и он рухнул в коляску. Неудачно, боком, пришлось отпустить Харрис и подтянуться левой рукой. Но под ногами у него, как выяснилось, осталась ещё одна лужа – от него же самого, когда он не услышал шагов возле двери и слишком подался вперёд, а потом – вывалился, голый и мокрый, прямо на доктора. Вода заставила его заскользить, и Лукас бы скатился обратно, на пол. Но он инстинктивно дёрнулся вперёд, прикладывая усилие, и вот – ему удалось взобраться на коляску. Конечно, её всё равно скоро придётся покинуть, до ванны Хлоя его бы сама не дотащила, и…

А почему она так на него смотрит?

– Доктор?.. – сейчас, чуть отдышавшись, Эосфор понимал, что девушка была поражена его стремлением спасти её – потому у неё так дрожал голос, просто от эмоций, от благодарности, которая могла быть не такой разрушительной, как в его случае. Но она умела справляться с чувствами, она собралась и помогла ему влезть на коляску, понимая, что день ещё не окончен. И сейчас смотрела на него так, будто у него только что отросли рога.

Из груди у неё вырвался какой-то звук. То ли вздох, то ли что – Лукас испуганно дёрнулся, стараясь заглянуть ей за спину – безумная мысль, но однажды он уже не услышал шагов: что, если кто-то ударил её сзади? Он толкнул колёса, но они не сработали – коляска стояла на тормозе. Тогда Эосфор, всё ещё в едином порыве, попытался помочь себе ногами, и…

Чёрт побери.

Лукас медленно опустил глаза на свои ноги. Всё остальное сразу же стало так блёкло на фоне случившегося – он только что шевельнул ими. И, видимо, когда вползал на коляску, перебрал ногами, пытаясь не свалиться на пол и дать себе опору внизу.

Ещё яркое воспоминание – падение из ванны было довольно болезненным. И не только от того, что он ударился грудью или ушиб ладони – нет, сейчас Эосфор отчётливо помнил, что удар пришёлся и на ноги тоже. А он этого даже не заметил в своём диком порыве отчаяния, желания спасти Хлою.

А этот контраст тепла и холода, пока она обнимала его, сидящего на полу, показался непривычным потому, что Лукас почти забыл, каково это – ощущать что-то, прикасающееся к ногам.

Девушка медленно наклонилась над ним. Присела рядом, осторожно коснулась колена, запутавшегося в длинном полотенце. Эосфор отчаянно напрягся, желая почувствовать её прикосновение – и, кажется, смутно что-то ощутил. Тепло. Вибрацию. Она дрожала? От напряжения или от эмоций?

Он накрыл её ладонь своей. Вот это ощущалось уже больше. Боже, а может быть, это и правда было, как в детстве? Дикий страх и потрясение вывели его из строя, но сейчас, стремясь спасти важного для него человека, Лукас сумел приложить достаточное усилие, чтобы шевельнуть ногами. К ним медленно возвращалась чувствительность. Может дело ещё было и в перепаде температур, может, его отец вовсе не уродовал его – по крайней мере, не настолько, ведь доктор так и не рассказала ему, что показал анализ его крови?..

Эосфор вздрогнул, заметив за спиной у девушки какую-то тень. Кто-то выскользнул из её комнаты – или из его, было сложно понять. Человек быстро скрылся, словно его тут и не было – можно было даже подумать, что Лукасу показалось. Но Харрис, заметив выражение его лица, оглянулась – и тоже дёрнулась, будто собиралась вскочить. Тень быстро пропала – Хлоя опустила голову, покачала ею, видимо приходя в себя. Потом закрыла дверь, глубоко вздохнула.

– Нам нужно работать, – вместо неё сказал Эосфор. Девушка кивнула, закусив губу. Он сам толкнул свою коляску, подъезжая обратно к ванне, где не так давно пережил такой ужас, что по доброй воле, честно говоря, не вернулся бы туда ещё месяца два. И Харрис наверняка это понимала, думала, что он не справится. Но у него только что получилось заставить заработать парализованные ноги ради неё – так что вытерпеть несколько минут водных процедур казалось не таким уж серьёзным подвигом.

Пусть Эосфор и слегка задрожал, когда вновь услышал шум набирающейся воды.

Но гораздо важнее было то, что сердце стучало так сильно, что иногда он ощущал покалывающую пульсацию крови там, где уже давно не чувствовал никаких прикосновений.

В… коленях, конечно же. Конечно же, только в коленях.



К концу дня Хлоя вымоталась окончательно. Наверное, это были самые тяжёлые съёмки – даром, что ни она, ни Лукас иррациональным желанием переодеваться при глазастых фотографах не горели, так им ещё и приходилось несколько раз менять место съёмок. Потому у девушки и побаливали руки – четыре раза ей пришлось сегодня возить своего подопечного на разные этажи. События дня взбудоражили их, им приходилось прятать свои чувства ото всех, даже от тех, кому Харрис доверяла – Джорджина два или три раза шёпотом спрашивала, что произошло, но Хлоя отказывалась говорить. Она понимала, что это могут услышать совсем не те люди – Эосфор наверняка теперь верил, что ноги у него отнялись сами по себе, но девушка знала правду. Нельзя было дать его семье узнать об этом – по крайней мере, не сейчас.

Может, если они узнают об этом слишком поздно и лишат его возможности ходить снова, Лукасу будет ещё больнее, но Харрис не хотела лишать его сейчас этой радости, которая помогала ему держаться.

Она и сама искренне старалась сохранять позитивный настрой, чтобы не расстроить его. Пусть ей было довольно сложно это сделать, но Эосфор был так счастлив, почти искрился радостью, и Хлоя не могла сдержать улыбку, наблюдая за ним. Она старательно скрывала свои тревоги и постоянное напряжение. Настолько, что физически от этого устала – даже больше, чем от постоянных перемещений тяжёлой коляски по этажам. Девушка думала, конечно, что отлично с этим справляется, что её прикрытию ничто не угрожает – но потом поняла вдруг, что понятия не имеет, куда пропала добрая половина людей, что их окружала. Ей стало не по себе, когда она осознала, что не заметила, когда ушёл Годфри – вот это было уже жутковато, потому что девушка старалась всегда держать его в поле зрения, чтобы он не успел лично их в чём-то заподозрить и, например, банально подойти сзади, чтобы удостовериться, что его сын вёл довольно осмысленные беседы для человека, который вроде как ни черта не помнил.

– Вы устали, – склонившись к её уху, шепнул Лукас, когда Харрис вздрогнула, словно проснувшись, и начала оглядываться в поисках своего пропавшего работодателя. Нашла взглядом только Ноа – тот быстро отвернулся, пряча глаза, и делая вид, что он очень занят беседой с молодой девушкой-фотографом. Хлоя уже собиралась отвести взгляд, когда вдруг зацепила взглядом знакомую милую футболку и притормозила. Естественно, само собой разумеется, этой девушкой, что так мило болтала с братом Лукаса, была её подруга, Эмма. Ничего нового.

– Да, наверное, – пробормотала Харрис, не отводя взгляда от своей подруги. Эмма искоса взглянула на неё, чуть качнула головой, будто отвечая Ноа. Хлоя подумала, что это было приветствие – но потом до неё дошло, что подруга указывала на кого-то. Харрис осторожно оглянулась и заметила ещё несколько знакомых лиц. Это были коллеги Эммы и Джека – похоже, расследования шло полным ходом.

Поговорить им в этот раз не удалось. Вернее, почти не удалось – перебираясь с этажа на этаж, Эмма всё-таки притёрлась к подруге в толпе. Вызваться помогать она не рискнула, справедливо рассудив, что будет странно, если помощь предложит хрупкая ассистентка фотографа, а не какой-нибудь широкоплечий красавчик, желающий подлизаться к доктору в этом доме, чтобы получить побольше информации о происходящем. Инсайдерскую информацию ценили на любом рынке, и Хлоя была ходячим сундуком с деньгами для каждого, кто хотел обогатиться на жёлтых статейках, которые могли бы стать сенсацией, имея под собой реальные основания.

На самом деле, Харрис даже рассматривала вариант выгодной продажи данных, собранных ею об Эосфоре и его семье – конечно же, больше о семье. Её подопечный не заслуживал больше никаких издевательств, а его храбрость поразила Хлою в очередной раз – подумав, что младшего брата послали убить его, с трудом выбравшись из воды, он не остался рыдать на полу, и не забился подальше, спрятавшись от семьи, заперев ванную и изнутри тоже. Нет, он бросился спасать её жизнь, плюнув на всё. Так что реальная выгода для Хлои была вовсе не в деньгах – если бы она и связалась с каким-нибудь журналистом, то лишь для того, чтобы выбраться из этого дома и вытащить отсюда Лукаса. Но никаких предложений не поступало, а проявлять инициативу самой было пока страшновато – если бы это кто-то заметил, путь в этот дом для неё навсегда был бы закрыт.

Может, и в любое другое место, кроме последнего пристанища, тоже.

Так что Харрис не стала подвергать себя и своего подопечного риску. С Эммой она перекинулась буквально парой слов, завуалированных настолько, что они сами с трудом друг друга поняли. Подруга была единственной, кому очень тихо и почти наедине Хлоя сообщила о том, что Эосфор сегодня для неё сделал. Эмма особой радости не продемонстрировала – это было довольно странно для человека, который от переполняющих душу эмоций мог обнять даже незнакомца. Впрочем, подруга вела себя правильно – она и так рисковала, шёпотом передавая Хлое свежие новости о расследовании.

В общем-то, всё указывало на одного из работников больницы, где Карен была главврачом и держала в плену Лукаса. Дело было складное, одно цеплялось за другое, но никто не мог найти орудие убийства – и Джек как мог стопорил своё начальство, указывая именно на эту деталь. Факт немаловажный, и Гонзалес был уверен – когда найдут орудие убийства, всё сложится совершенно иначе. Улики можно было истолковать двояко, мотив у несчастного санитара, или кем он там работал, был довольно хлипкий – было даже странно, что Годфри не постарался скрыть убийство жены получше. Но это можно было объяснить, собственно, местом работы бедолаги: если он работал с психически неуравновешенными людьми, то мог и сам в конце концов оказаться, мягко говоря, нездоров.

Как же всё это оказывалось раздражающе умно и логично, едва стоило начать серьёзно обдумывать происходящее с точки зрения Эосфоров…



В общем, день выдался насыщенным. Несмотря на усталость и странное исчезновение Годфри, Харрис втолкала Лукаса на второй этаж так быстро, как никогда ещё этого не делала – оставшиеся силы подпитывали энтузиазм и желание как можно скорее смыть с себя все прикосновения, а потом – лечь в постель и проспать так долго, как только это будет возможно. Эосфор тоже выглядел довольным – несмотря на изматывающую фотосессию и пережитый утром ужас. Вот эта маленькая победа всё перекрыла – его тело снова принадлежало ему и его чувствам. Он по несколько раз чесал одно и то же место на ноге, беспрестанно поправлял плед, стараясь коснуться теперь уже разных мест, чтобы проверить, где чувствительность возвращается быстрее. Когда Лукас обратил на это внимание, процесс словно остановился – порой ноги немели так, что ему было сложно улыбаться в камеру, потому что горло сжималось само по себе до темноты перед глазами. Но потом ему снова удавалось почувствовать случайное прикосновение к колену или бедру, и сердце опять билось быстрее.

Хотя бы потому, что он вдруг понял – ему может повезти. Он может встать на ноги, добиться вместе с Хлоей серьёзного прогресса – может, им удастся убедить отца, что ему нужно курортное лечение, или типа того. Может, всё будет проще – если достаточно долго притворяться, что он ему нужно инвалидное кресло, то стоит ему начать ходить – и они могут банально сбежать отсюда. Лукас опубликует всё, что собрал на свою семью, подарит этой девушке целый безопасный город – нет, может, даже, целый штат. Может, целую страну. Что, если тогда Харрис…

Эосфор пришёл в себя от лёгкого удара, который он почувствовал острее обычного. Это Хлоя вкатила коляску в его комнату – он всегда подпрыгивал на порожке, и сегодня это было почти непривычно. Лукас моргнул, увидев собственную кровать, и его вдруг почти что замутило. Он вновь думал о докторе в том ключе, в котором обещал себе никогда не думать. Да, ему было хорошо рядом с ней – и сейчас Эосфор ощущал её бережные прикосновения, пока она помогала ему перебраться в кровать. У него едва билось сердце. Ему стало страшно сегодня утром, но был ли это страх за неё? Что, если он думал о том, что останется здесь один – Харрис умрёт из-за него, а потом умрёт и он, и никто не придёт на помощь, никто даже не вспомнит о нём, никогда по нему не прольют ни одной слезы. Сам он достаточно оплакивал свою оборванную жизнь ещё в психлечебнице – ему было страшно думать о том, что никто никогда не пожалеет о том, что он исчезнет.

И вот эта девушка могла бы стать ему близка. Нет, они были близки, что бы там она ни говорила своим друзьям или его сестре. Они вместе работали, жили рядом, знали друг о друге достаточно, беспокоились о благополучии другого – это ли не была близость? Но это не то. Лукас продолжал думать о ней совершенно не так, как она думала о нём. Каждый вечер его посещали мысли о том, что он мог бы сейчас податься вперёд и поцеловать её – вот в этот момент, когда девушка осторожно погладила его по колену, растирая ногу, тоже. Умом он понимал, что скорее всего, она оттолкнёт его, или попытается объяснить, что с ним происходит – ему это было не нужно, он и сам прекрасно всё понимал.

Но всё-таки сейчас, после этой маленькой победы, Эосфор задумался снова. Что, если он перестанет быть её пациентом? Что, если ему взять – и стать обычным человеком? То есть, не пленником, не инвалидом. Кем-то не имеющим клеймо психически больного. Что, если он станет прежним собой – победит отца, спасёт себя, спасёт Хлою, вернётся домой на своих двоих, а не в коляске? Будет ли у него шанс остаться с ней, завоевать её, узнать заново, сделать так, чтобы все его мечты о завтраке в постель и о большом и светлом вдруг претворились в жизнь? То есть, конечно, ему нужно для начала стать ей полноправным другом, а потом уже…

– Я в душ, – сообщила ему на ухо Хлоя. Сняла с себя тёплую кофту с карманами, оставила на своём стуле, что стоял возле его кровати. Лукас снова моргнул, фокусируя на ней взгляд – похоже, он едва не уснул, следуя фантазиями за своими мечтами. Он пробормотал что-то невнятное, и опустил веки – чёрт, эта же фраза могла быть сказана при других условиях. Вот он у себя дома, это уже не первое их свидание, и Харрис остаётся с ним – наконец-то. Она устала, ей хочется освежиться – и эти же слова девушка произносит ему на ухо совсем иначе. Их ждёт другое будущее, даже этот вечер будет совсем другим. Не похожим на те, что были до этого – хотя бы потому, что они наконец-то разберутся со своими чувствами. Они получат своё развитие: Эосфор поймёт, что именно чувствовал к Хлое, а Хлоя, может быть, наконец посмотрит на него другими глазами, если ещё этого не сделала.

Дверь приоткрылась. Лукас уловил едва слышный звук и чуть повернул голову, чтобы посмотреть, кто пришёл – Харрис, конечно, в душе не задерживалась, но даже для неё это было слишком быстро. Эосфор оказался прав – по телу пробежала волна тепла, когда он понял, о чём только что подумал – он знал Хлою. Гораздо лучше, чем она могла думать. Это было приятно – посмотреть на вошедшего и убедиться в том, что он только что предсказал действия девушки.

Конечно, тут же кольнул его внутренний голос – это было несложно. Ему больше нечем было заняться, кроме как бесконечно ждать её, а ушла она около минуты назад. За это время чисто физически невозможно помыться – так что все его подростковые мечты о великой связи можно было обрубить одним простым фактом: он не знал сейчас ничего и никого другого, кроме Харрис.

На пороге комнаты стоял Рик. Лукас чуть приподнялся, пытаясь сесть – не то, чтобы он боялся младшего брата, просто за сегодняшний день к нему заглядывал уже второй человек, который довольно редко с ним общался. В первый раз это кончилось довольно плохо – Эосфор едва не утонул, пусть, может быть, Ноа и не хотел этого, ведь больше ничего странного в доме не произошло за весь день. Возможно, это был только его план, и отец даже не знал о том, что сегодня едва не лишился сына – может, и двух.

Рик молча толкнул дверь, открывая дверь шире, и Лукас выдохнул, когда увидел, что брат держит в руках небольшой поднос. Обычно вечерние вкусности им приносила Джорджина, если у неё получалось умыкнуть с кухни что-нибудь кроме молока или сока. Но сегодня на подносе были разные печенья, а ещё – неожиданно, – два кусочка торта.

– Ого, – вырвалось у Эосфора. Младший брат взглянул на него, и Лукас опустил взгляд, вспомнив о том, как должен разговаривать. – О… это… – он заставил себя почти виновато улыбнуться, – какой-то праздник? – тут же тепло сменилось холодом – вдруг он и правда забыл о каком-то важном дне? Что, если Эосфор и правда болен, и всё вокруг – всего лишь игра его фантазии, которая заставила поверить, что каждый член семьи может желать ему смерти?

Рик, протолкнувшись всё-таки в дверь, подошёл к кровати брата и опустил поднос на тумбочку. Тот немного выпирал, молоко было готово упасть – Лукас едва удержал себя от порыва подхватить что-нибудь, показать, что он не так уж беспомощен, как брат мог бы подумать.

– Осталось после съёмок, – пояснил Рик, подвигая тарелки с тортом, пачкая пальцы. Задумчиво облизав их, прибавил: – Отец отдал только после ужина. Моника фигуру бережёт, Аманда сладкое не любит, остальные там тоже чего-то нос воротят, – он пожал плечами. – Папа и сказал вам отнести. Будете? – Эосфор вздрогнул, когда брат крепко схватил его под руки и подтянул выше, помогая сесть. Хлоя такого провернуть не могла, но похоже, тренировки шли Рику на пользу – когда ему надоело следить за тем, как брат сминает постель в попытках подтянуть ноги и опереться спиной на подушку, парень просто взял и сделал это вместо него.

Дыхание на секунду перехватило – вот кого стоило посылать избавляться от нежелательных жителей дома, это точно. Впрочем, возможно, именно такое будущее Годфри и уготовил Рику – кто его знает? Отец так редко поощрял чьи-то увлечения, если не находил в них выгоды для себя самого. Наверное, это было всего один раз – он сделал исключение для «любимого» сына, позволив ему заниматься музыкой – обычно это было позволено только девочкам, которые должны были быть культурно развитыми, чтобы поддерживать беседы со своими мужьями. Им нужно было их чем-то ещё привлечь, зацепить – мальчикам, само собой разумеется, это было ни к чему – они и без того становились завидными женихами.

А Лукас получил возможность учиться тому, что ему нравилось. После этого исключений стало лишь больше – например, ночной клуб, что едва ли было полезным для Эосфора-старшего как для политика, и даже как для бизнесмена.

Но вряд ли Рика ждала такая свобода, которая была доступна когда-то его старшему брату. Вероятно, всем его миром сейчас были только соревнования и награды – и скорее всего, он был претендентом в ученики Аманды. Может быть, отец даже уже подыскивал, кто её заменит – а что, нужно думать наперёд.

Звук из груди у Лукаса вырвался довольно испуганный и жалкий. Он не успел удержать его, этой первой реакции, когда брат схватил его, желая помочь – Эосфор мало кому верил в этом доме, и честно говоря, его бы не удивило, если бы милый, добрый тугодум Рик пришёл свернуть ему шею. Кто знает, что за год успел сделать с ним их отец?

– Что тут происходит? – раздалось с порога. Лукас не сразу узнал голос Хлои – похоже, он у неё слегка сорвался в конце фразы. Она испугалась за него? Конечно, это ведь не у неё сегодня впервые за долгое время заработали ноги – единственным за день потрясением для Харрис было то, что один из младших детей мог попытаться убить её пациента. Она управилась быстрее обычного – видимо, и правда всего лишь освежилась, поспешила вернуться к нему, чтобы – опять же! – защитить от чего-нибудь плохого, что могло с ним случиться.

Он такой беспомощный, до сих пор, даже когда к ногам стала возвращаться чувствительность.

– Печеньки, – сообщил Рик, оборачиваясь к девушке. Хлоя остановилась, приподняла брови. Парень беззаботно улыбнулся, отпустил Лукаса, оставив его сидеть, и стянул с подноса одно печенье. Харрис секунду соображала, переводя взгляд с него на поднос и обратно. Потом с облегчением выдохнула, усмехнулась, убирая с лица влажные волосы.

– Точно. Спасибо, – кивнула она. Рик поднялся, уступая ей место возле кровати Лукаса. Эосфор, подумав, что это было бы странно, если бы он не начал есть, привычно перевернулся – вернее сказать, перекатился, – на бок и потянулся к подносу. Хлоя улыбнулась, когда он не рассчитал переворот и испачкал в креме нос – пока Лукас был занят тем, чтобы стереть его, они с Риком быстро обменялись взглядами. Парень кивнул в сторону её комнаты, а Харрис быстро взглянула на своего подопечного и чуть качнула головой. Очень зря многие в семье этого мальчика недооценивали – её намёк он понял сразу. Она не придёт, пока его брат не уснёт – что логично, поскольку странный шум в соседней комнате может его встревожить, а этого им было совсем не надо.

– Я тогда пойду, – он отступил назад. – Там, это… Ребекке помогу, – эта идея Харрис пришлась по душе. Малышка Ребекка, за неимением лучшего варианта, оставалась у неё в комнате, чтобы нарисовать плакат. То есть, Хлоя, конечно же, понимала, что огромный разрисованный лист ей потом будет особо некуда девать, но не позволить девочке участвовать в подготовке праздника она не могла. Конечно, было бы лучше, если бы Ребекка продемонстрировала свои навыки за роялем – но это невозможно было сделать в праздничной обстановке, не посвятив в её план сразу всю семью. А одобрить это могли далеко не все, раз уж любой праздник для них был только поводом заработать. Неважно, что: деньги или популярность.

Так что она со спокойной душой отправила Рика помогать младшей сестрёнке, а сама – устроилась рядом с Эосфором.

– Вкусно? – Харрис заметила, что немного крема всё-таки осталось у него на носу и добродушно усмехнулась. Лукас вопросительно смотрел на неё, не чувствуя над губой лишней влаги, и Хлоя скользнула пальцем по его лицу, стирая остатки шоколада. Эосфор скосил глаза, наблюдая за этим.

– Настолько, что рта не хватает, – подыграл он ей, демонстративно опускаясь низко над куском торта. Девушка рассмеялась – и Лукас тоже, ведь ему едва удалось не шлёпнуться лицом в торт по-настоящему. Резко подавшись назад, чтобы избежать катастрофы, он чуть запоздало дёрнул коленом. Замер, когда почувствовал это, смех затих, но улыбка не пропала. Харрис услышала его дыхание – обрывающееся, как будто он пытался задержать его, чтобы справиться с чувствами. Осмелившись, она пересела поближе и снова, как утром, дотронулась до его колена.

– Чувствуешь? – спросила девушка. Эосфор сглотнул, откинулся назад, в положение полусидя, опираясь спиной на высоко поднятую подушку. Сосредоточенно посмотрел на её руку, потом опустил веки, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Немного, – ответил он. Потом свёл брови у переносицы. – Не всегда.

Тогда Хлоя осторожно провела ладонью по его ноге. Мягко, но достаточно надавливая, чтобы он мог попытаться различить её пальцы, тепло её руки. Лукас чуть дрожал, делал шумные вздохи, отчаянно стараясь напрячь мышцы, сделать какое-нибудь движение, или почувствовать прикосновение. Харрис проскользила ладонью до самого бедра, спустилась вниз, к ступне, снова «прокатилась» наверх. Он вдруг вздрогнул под её рукой, попытался отстраниться – Хлоя не стала настаивать на дальнейших попытках дать ему больше ощущений, и сама отодвинулась. Эосфор притянул к себе одеяло, и девушка позволила ему это, когда заметила, как он прячет глаза.

Некоторое время она соображала, но потом до неё дошло – похоже, стараясь заставить его почувствовать больше, она слегка переусердствовала. То есть, чувствительность у него возвращалась ведь не только к ногам – и она, сидя с ним комнате наедине и допуская столь интимные прикосновения, могла и не ожидать другой реакции. Лукас, тем временем, смущать ещё больше её не хотел – то есть, разумеется, он помнил, как она ухаживала за ним, пока он не мог держать даже ложку, настолько у него всё болело после встречи с Амандой в подвале. Но то была необходимость – никто другой не мог помочь ему в тот момент. Да у него и не было особого выбора, на самом деле. Но сейчас он мог себя контролировать, мог за собой следить – и Эосфор выбрал вежливо отстраниться, оставив рассуждения Харрис о естественности физиологических процессов за кадром. Она его понимала – было бы странно ожидать другого от столь гордого человека.

Впрочем, произошедшее нисколько не мешало ей направить беседу в другое русло. Что Хлоя и сделала – увлеклась тортом, печеньями, шутливым ворчанием на Лукаса, который случайно крошил угощения на постель. Ещё раз тортом – уж слишком вкусным он оказался. И очень уж сладким. Настолько, что она даже не заметила, как расправилась со своим стаканом молока.

Харрис оглянулась в поисках графина с водой, который всегда стоял у Лукаса в комнате, чтобы ему не приходилось изнывать от жажды душными ночами в запертой комнате. Привстала, нашла-таки графин и стаканы на окне – но воды в них не было. Во рту разом стало ещё слаще, теперь уже раздражающе – организм всегда был вредной штукой, хотел получить то, чего у него не было, а если видел препятствие на пути к своей цели – хотел ещё больше.

– Вода кончилась, – угадав её мысли, сказал Эосфор. Хлоя вздохнула, безо всякого желания слизывая с губ крошки от печенья. Она уже собиралась встать, отправиться набирать воду, но Лукас коснулся её руки, привлекая к себе внимание. Харрис взглянула на него, и он кивнул на свою кружку с молоком – высокую, как стакан, с красиво выведенными буквами, которые складывались в его имя. Похоже, чей-то подарок, когда он ещё жил в этом доме. – Пейте, если хотите, – предложил Эосфор. Хлоя это предложение оценила – ей вовсе не хотелось бегать несколько раз туда-сюда, набирая воду сначала для себя, потом для него.

– Ты точно не хочешь? – переспросила она. Лукас качнул головой, подвигая к ней кружку. Харрис, честно говоря, других подтверждений и не надо было – она и в первый раз уточнила ради приличия. – Ладно, принесу тебе попозже, – пообещала девушка, беря в руки горячую кружку.

Эосфор мягко улыбнулся, опускаясь на подушке, сползая по ней ниже.



Они просидели так ещё минут десять. Хлоя не хотела портить ему вечер плохими мыслями, но ей было нужно провести с ним беседу о безопасности в этом доме. Ноа умудрился обмануть их обоих и едва не утопил своего брата. Может, у него самого был какой-то хитроумный план, а может быть, в этом был замешан и Годфри – но тогда, подумала Харрис, вряд ли бы он ездил со старшими детьми за нарядами для фотосессии. Скорее уж он съездил бы за двумя гробами, чем за сезонными костюмами для съёмок. Так что, судя по всему, это была неожиданная выходка мальчика, который преследовал определённую цель – вот только пока неизвестно, какую. Не зря он ей не понравился с самого первого дня.

– Будь аккуратнее со всеми, кто внезапно захотел помочь тебе, – подвела она итог, глядя в глаза притихшему Лукасу. – Я постараюсь выяснить, что устроил Ноа, но ничего не обещаю. Будет лучше, если мы на некоторое время… – слово внезапно выпало из памяти, Хлоя моргнула, пытаясь его вспомнить. Но у неё не получалось, и вдобавок ко всему – свет в комнате будто бы мигнул, став сначала тусклым, а потом – уж очень ярким. Эосфор, не дождавшись окончания фразы, подсказал ей:

– Отстранимся от семьи? – это было сказано шёпотом, иначе о своих настоящих планах они не говорили. Харрис, угадав последнее слово по губам своего подопечного, кивнула.

– Да. Это довольно сложно, и я понимаю… – свет снова мигнул, Хлоя чуть нахмурилась, оглядываясь. Но Лукас этого явно не заметил. – Я понимаю, – вытолкнула она на «поверхность» предложение, – что тебе хочется общения с ними. Но сейчас это не лучшая идея… Хм-м-м… – девушка вдруг почувствовала, что стул под ней закачался. Она часто заморгала, нащупала под собой опору, попыталась найти равновесие, почти как на велосипеде, но это было бесполезно. Харрис взглянула на своего пациента – тот был спокоен и задумчив. Что тогда происходит? Почему он не чувствует… что это вообще? Землетрясение? Отключение света, и переход на генераторы? Может, это пол слегка дрожит, но Эосфор своими мало чувствительными ногами не может ощутить этой вибрации?

Она на секунду опустила веки, стараясь сделать глубокий вздох, чтобы успокоиться. Но что-то явно было не так, что-то поднималось из глубин, заставляя её дрожать, пол под ней – искажаться, «плыть», а звуки делал приглушёнными.

Девушка поняла, что ей срочно нужно отправляться в свою комнату. Что-то происходило, и происходило только с ней одной. Что это могло быть? Внезапно лопнувшая внутри «струна», как если бы она вдруг взяла и расслабилась больше, чем должна была себе позволять? Страшная усталость? Неожиданно нахлынувший страх?

Может, всё вместе?

– Знаешь, я… – Хлоя сглотнула, стараясь хотя бы так привести себя в чувство, – я… пойду принесу воды, – ей было нужно уйти, но заставить себя встать она смогла не сразу: сидела ещё с полминуты молча, протянув бессильно опущенную руку в сторону графина. Наконец, стало ясно – что бы это ни было, само оно ни за что не пройдёт. Вероятно, ей нужно умыться, лечь спать, позволить себе, может быть, поплакать, или ещё каким-то образом выпустить чувства – слёзы были самым простым и физически доступным способом.

На службе она порой почти заставляла себя плакать – сесть в углу наедине с собой и выдавить из себя всё накопившееся. Поначалу было тяжело, Харрис чувствовала, будто её душа черствеет, хоть это и было не так – и всё же она наблюдала за ужасами войны и не могла заставить себя проронить даже пару слезинок. Но скоро это стало невыносимо, опасно для неё – и Хлоя решила спровоцировать контролируемый взрыв эмоций, пока не стало слишком поздно. И это на самом деле сработало – пусть рыдания были пятиминутными, пусть были похожи на истерику по расписанию: ей было от этого легче, слезами она будто пропитывала свою душу, напоминая себе, что всё ещё может чувствовать, что не огрубела и не стала равнодушной.

Может, ей стоило заняться этим прямо сейчас, пока не случилось чего-то совсем уж плохого?

В горле сдавило, как перед неконтролируемым срывом, и Харрис поняла – да, точно стоило.

– Извини, – пробормотала она, поднимаясь со стула. Лукас вопросительно взглянул на неё – шум в ушах на секунду утих, и Харрис вдруг осознала, что Эосфор на самом деле что-то ей говорил. И все его слова показались ей невнятным звуком, типа журчания воды, или стука крови в ушах.

– Доктор? – с трудом различила Хлоя. Качнула головой, и тут её повело в сторону – она ухватилась за инвалидную коляску, что стояла на тормозе, чтобы не упасть. Голова кружилась, Харрис шатало, у неё даже мелькнула мысль – может, это не из-за перенапряжения? Уж слишком странно было для внезапной перегрузки. Будь ей так плохо из-за эмоций, она бы, как Лукас, забилась бы где-нибудь в угол и порыдала бы от души. Это была не паническая атака, страх присутствовал, но он не высасывал душу, Хлое не казалось, что у неё сейчас остановится сердце – ей, скорее, казалось, что сейчас она упадёт и провалится в чёрную пустоту, откуда выберется очень нескоро, если вообще когда-нибудь выберется.

– Мне нужно… извини, – она шагнула вперёд, забыв о пустом графине, куда обещала налить воды, совсем не уверенная в том, что не рухнет на пол прямо сейчас. Но сил хватило на то, чтобы подойти к двери и опереться на неё. Несколько секунд она стояла так, думая, что окажется не в силах выйти из комнаты, в которой стало слишком душно. Не замечая, как Эосфор тревожно смотрит на неё, как с его лица пропала улыбка, Харрис всё-таки собралась с силами и открыла дверь. Не вышла, а почти вывалилась в коридор. Она изо всех сил старалась стоять ровно, потому что понимала: стоит ей оказаться в горизонтальном положении – и мир исчезнет. Поэтому цеплялась за стены – и не заметила, как надавила на выключатель в комнате Лукаса, когда скользнула руками по стенке.

Сделала шаг в коридоре. Ещё один, ещё – проползла по стеночке к своей комнате и толкнула дверь. Вошла. Здесь было открыто окно, она всегда оставляла его открытым – а сегодня, к тому же, прошёл дождь, так что Хлоя надеялась получить немного влажной прохлады перед сном. Но даже когда она создала сквозняк, оставив дверь приоткрытой, подувший ветерок не смог ей помочь. Она лишь отчётливее почувствовала, как у неё в горле колотится сердце.

– Доктор? – услышала Харрис тонкий голосок, словно отражением голоса Лукаса. Собралась с силами, проморгалась, посмотрела туда, откуда донёсся звук. Точно, за её столом сидела Ребекка – Рика не было, может быть, он куда-то отошёл. Наверняка был рядом – что будет, если он вернётся и застанет её в таком состоянии? Они оба потащат её к отцу? Вызовут «Скорую»? Этого допустить нельзя – и пусть Хлоя смутно помнила, почему именно, она до сих пор чётко осознавала, что не может просто так покинуть этот дом. Что бы с ней ни произошло, она должна справиться. Разобраться. Суметь преодолеть. Вот чёрт… ноги стали ватными, едва слушались. Неужели, язык тоже стал таким же непослушным и тяжёлым?

Может, Ребекка предложила брату пойти спать. Может, у мальчика завтра тренировки. Может, им повезёт.

– Привет, – в горле царапнуло, когда Харрис напряглась, чтобы издать какой-то звук. Она едва удержалась от того, чтобы не поморщиться – и от того, чтобы не упасть. – М-м… Уже довольно поздно, – Хлоя бы удивилась, что смогла придумать вообще хоть какой-то план, чтобы выпроводить девочку, но у неё еле хватало сил, чтобы просто говорить связно. – Давай закончим завтра, – на одной ноте, почти механически сказала она. – Всё… мы всё успеем сделать вместе.

– Вы устали? – предположила Ребекка, отстраняясь от стола, уже почти пугая сходством с братом. Харрис побоялась кивать – лишь осторожно опустила голову на грудь. Ей хотелось привалиться к стене, ухватиться рукой, а лучше – опереться всем телом, чтобы уж точно не упасть. Видимо, этого ответа девочке хватило – она соскочила со стула, быстро свернула плакат с подсохшей краской – видимо, пока намечала карандашами место для других рисунков, – сунула между столом и шкафом и поспешила к выходу. Обычно они обнимались, когда прощались – и в этот раз Ребекка тоже прижалась к ней, едва доставая ей до груди. Хлоя вяло скользнула рукой по её плечу, и чуть подтолкнула в сторону двери, радуясь тому, что в голове всё-таки немного прояснилось от свежего воздуха.

– Спокойной ночи, – имя девочки вылетело из головы, и Харрис будто со стороны услышала, как невнятно бормочет эти слова. Но Ребекка кивнула, эхом откликаясь на эти слова – у этого наверняка была причина. Отсутствие матери, например. Может, Хлоя проанализировала бы её поведение, если бы у неё были на то силы, но сейчас она точно не могла о чём-то долго думать.

Ей определённо было плохо.

И она не знала, почему.

Дверь за Ребеккой закрылась. Харрис шагнула вперёд, от стены, и у неё вновь закружилась голова. Она вспомнила, что собиралась пойти умыться, сделать что-то ещё, но всё будто плыло перед глазами, и сосредоточиться не удавалось ни на реальности, ни на мыслях.

Хлоя сделала ещё один шаг вперёд, даже забыв о том, что должна, по идее, выключить у себя свет. Она с освещением едва могла разглядеть свою кровать, а уж если оказаться в темноте… Вряд ли она до неё доберётся, пока её так штормит.

Мир выплыл на секунду из этих мутных миражей, и девушка сумела нащупать правой рукой шкаф. Такой ободряюще твёрдый и ровный угол, за который можно было держаться. Она даже посмотрела на него, чтобы удостовериться, что он и правда стоит рядом – и в ту секунду у неё разом в голове всё сложилось.

Шкаф был приоткрыт. Дверцу подпирала коробка, которую Харрис сегодня лично старательно спрятала там, среди вещей и одежды. Они с Ребеккой и Джорджиной договорились, что откроют его вместе, и то – уже почти перед самым днём рождения Лукаса. И вот – кто-то копался в её вещах. Кто-то нашёл и открыл коробку – скотч был сорван с самого края и прилепился к дверце шкафа.

Вместо жара Хлою обдало холодом страха. Ноа. Похоже, он заметил, что она с его сёстрами что-то задумала. Он, должно быть, видел, как Рик привёз ей подозрительную коробку. Он пришёл сразу после брата, и очень умело направил её к отцу, а сам – избавился от Лукаса, заперев того в ванной. Может, парень и не хотел его убивать – а может, это было бы для него приятным бонусом.

Но ведь он с ней не заговорил об этом? Сейчас память девушку подводила, будто превратилась в вату, от которой кто-то отрывал большие куски, но кажется, он беседовал только с Эммой. Отворачивался, становился как можно дальше от них, скрывался даже во время ужина. Значит, он нашёл коробку и ничего не понял? Или догадался, зачем ей всё это нужно?..

Харрис сделала новый шумный вдох. И очень зря – от нового прилива кислорода её зашатало ещё сильнее. Боже, а что, если он подумал о худшем? Если у него больше информации о них, чем она думает? Если он знает не только о невинном тайном празднике, но и о том, чего она хочет добиться на самом деле?

Ещё вдох, ещё один шанс споткнуться о собственную ногу.

Ногу.

Хлою словно озарило – этот мутный Ноа, все эти страхи, всё отступило на второй план. Она вдруг осознала, что произошло: неважно, сколько о ней знал этот парень. Он видел главное – как его брат шевельнул парализованными ногами. Дверь в коридор тогда была открыта, а раз он копался в их комнатах, значит, той странной тенью, что скользнула по коридору, был именно Ноа.

Он сказал об этом отцу? Аманде? Может, как настоящий манипулятор, подсказал кому-то посмотреть камеры в коридоре? Нет, вряд ли, ему бы точно досталось за то, что он натворил.

Харрис медленно опустилась на колени, не в силах сделать ещё несколько шагов до кровати. Почти в таком же состоянии был Лукас в их первый вечер в этом доме. Он жаловался на горький сок, а на следующее утро оказался парализован ниже пояса – и они знали, почему так было, но вот… Хлоя никогда не думала о том, отчего Эосфор не почувствовал укола, который сделал ему Рэй. Почему-то она считала, что он ослабел от потрясения. Но этот сок…

Даже в этом затуманенном состоянии Харрис сложила два и два. Рика послали принести им сладости не просто так – похоже, тот, кто сделал это, собирался вновь сделать Лукасу укол. Но… да, его штормило, но не настолько, чтобы он не мог шевелиться. Они разговаривали ночью, и проснулся он довольно бодрым, что…

Из груди у Хлои вырвался едва слышный стон, когда по голове ей снова нанесли невидимый удар. Звук дёрнул болью пересохшее горло. Девушка опустила веки. Точно – молоко. В тот раз – сок, а в этот – молоко. Лукас был крупнее неё, ему требовалась бо́льшая доза препарата, и… что, если оба стакана были отравлены? И они не почувствовали горечь из-за сладкого торта?

Харрис дёрнулась, подумав о своём пациенте. Распахнула глаза, когда страх за него стиснул грудь ледяными тисками. Может быть, их раскрыли, и они оба должны были сегодня окончить свой путь в этом доме? Может, это было что-то другое, это был какой-то яд, или они сейчас оба окажутся в том страшном подвале, где их будут пытать, пока они не расскажут всё, что задумали, или…

Последним, что девушка запомнила, было то, как она отчаянно вцепилась в угол шкафа, пытаясь вползти наверх, встать на ноги, и когда у неё это почти получилось – новая тёмная волна захлестнула её сознание и она вновь рухнула вниз.



Лукас вздрогнул, услышав странный звук в соседней комнате. Ему вообще всё это казалось странным: доктор внезапно ушла, выключив свет, забыв о пустом графине для воды, забыв свою кофту, забыв даже то, о чём только что говорила сама. Она не услышала его, когда он несколько раз спросил у неё, что происходит. Это было ненормально – такая внимательная, всегда бодрая Хлоя, вдруг сбежала от него, пошатываясь, хватаясь за всё вокруг, лишь что не упасть. Он слышал, как она прошла по коридору – уж очень медленно, чем-то шурша, будто девушка прислонилась к стенке и передвигалась только по ней. Слышал, как она открыла дверь, как с кем-то заговорила – потом раздались быстрые лёгкие шаги, и Эосфор понял, что это была, скорее всего, Ребекка. Что младшая сестрёнка делала у доктора в комнате в такое время? Это было как-то связано с состоянием Харрис?

Несколько минут тишины прервались глухим звуком. Лукас почувствовал, как сердце пропустило удар, когда до него дошло, что, вернее, кто мог упасть в соседней комнате с таким звуком. Упади Хлоя в кровать – та бы, может быть, едва скрипнула. Но она упала на пол, и… судя по всему – не вставала.

Эосфор ждал. Секунду, две, десять. Никакого движения. Ему бы подумалось, что он оглох – но в доме всё ещё были слышны голоса, шорохи, где-то даже тихо звучала музыка. На других этажах жизнь била ключом, пусть постепенно дом и погружался в сон. Но из комнаты доктора не доносилось ни звука – лишь звенящая тишина. Лукас едва дышал, чтобы услышать как можно больше – и это не помогало. Он чувствовал, как холод вновь охватывает всё его тело. Так же, как утром.

Это был страх. Настоящий. И сейчас было не до мучительных размышлений о том, чего он на самом деле боится: переживает ли за девушку, или за себя. Сейчас все его мысли были только о Харрис – и Лукас уже собирался сесть, переползти к коляске, сесть в неё и выехать проверить, что произошло, когда он вдруг услышал чьи-то шаги.

Эосфор замер. У него в комнате было темно, но в комнате у Хлои горел свет – по крайней мере, он не слышал щелчка выключателя. Если это кто-то из его семьи, они могут подумать, что Харрис ненадолго отлучилась, и вряд ли доложат о незапертой двери отцу – подумаешь, он уснул? Доктор придёт и закроет его, мало ли, какие у неё могли появиться дела? Может, кто-то позвонил?

Но было жутко от того, что неизвестные гости могут первым делом заглянуть к ней – и найти на полу, беспомощную и беззащитную. А может, это они её и отравили? Сегодняшнюю выходку Ноа они с девушкой могли воспринять слишком несерьёзно, кто его знает, что на самом деле задумал его брат – что, если он и правда собирался убить их обоих?

Шаги затихли у самой двери. Лукас быстро обнял подушку и закрыл глаза, притворяясь спящим. Ему казалось, люди за дверью могут услышать его громкое дыхание и стук сердца. Хлоя на второй день после первого неудачного интервью научила его дыхательным упражнениям – и Эосфор не придумал ничего лучше, кроме как начать их выполнять, чтобы никто не мог заподозрить, что он не спит.

Кто-то тронул ручку двери. Лукас вдруг осознал, что до сих пор был напряжён, вслушиваясь в тишину за стенкой – он едва сдержал стон, когда почти насильно заставил себя расслабиться, сделать позу максимально естественной. Сбилось дыхание, но пришлось взять себя в руки и, образно говоря, схватить самого себя за горло. Иначе он бы потерял контроль, иначе он бы подвёл Хлою – сейчас всё было слишком тихо, но девушка просила всегда быть настороже.

И он будет.

Снова раздались шаги. Кто-то оказался совсем рядом, коснулся его плеча – Лукас сонно вздохнул, и человек рядом хмыкнул. Эосфора словно облили ледяной водой – по одному звуку он узнал свою старшую сестру, которая совершенно точно просто так никогда бы к нему не зашла. Неужели, в этот раз всё будет хуже? Что его ждёт?

– Иди сюда, – тихо позвала сестра. Эосфор подавил желание сглотнуть, когда понял, что не ошибся, когда подумал, что это была Аманда. Ещё шаги – и рядом оказался второй человек. Его спины кто-то осторожно коснулся, потянул наверх одежду. Он едва сдержал дрожь от чужого прикосновения. Но пришлось терпеть.

– Он спит? – раздалось уж очень тихо – так, что Лукас даже не смог понять, кто пришёл вместе с Амандой. Похоже, кто-то из братьев – но шёпот был едва различимым, узнать по голосу было невозможно.

– Спит. Я выйду, проверю коридор, задержу докторшу, если что. А ты делай, что сказали, – даже когда Аманда говорила так тихо, в её голосе звучала сталь. Лукас вздохнул глубже обычного, когда сестра отступила назад, уступая место своему напарнику. Тихий звук – она прикрыла за собой дверь, чтобы, видимо, Хлоя ничего не заподозрила.

Брат где-то над ухом тоже глубоко вздохнул. Затих на секунду, видимо, боясь, что разбудил его своим вздохом. Потом наклонился над ним, скользнул пальцами по спине, снова задрал одежду. Эосфор задержал дыхание, но потом буквально заставил себя снова задышать – в этом доме могли быть сломленные люди, но откровенных идиотов, неспособных понять, что человек возле них не спит, вроде бы, не было.

Самое пугающее – он не знал, чего ждёт. Чувствовал прикосновения брата, который пытался что-то сделать, понимал, что вот-вот произойдёт что-то страшное, но что именно – неизвестно. Неизвестность – худшее, что может быть. То есть, если ты знаешь, например, что сейчас тебе выстрелят в затылок – ты можешь хотя бы яростно цепляться за последние секунды жизни и глотать воздух в отчаянном порыве надышаться перед самым концом. Но что задумали сделать с ним? Стоит ли ему вырываться, есть ли смысл раскрыть то, что он не спит – поменяет ли это хоть что-то в планах его семьи? Вряд ли.

Лукас вздрогнул, ощутив укол ниже спины. Иглу не вынимали, она двинулась дальше, чем при введении какого-нибудь успокоительного, например, или снотворного. Открывать глаза Эосфор не рискнул, двигаться теперь тоже было страшно – мало ли, что с ним собирались сделать. Вряд ли ему кололи какой-то яд, отравить было можно и так, просто подмешав что-нибудь в пищу, или, как когда-то сказала Харрис, подменив что-нибудь у них в аптечке, или…

Лукасу показалось, он совершенно прекратил дышать, когда до него дошло, что происходит. У него снова отнимали возможность начать ходить. Он столько раз слышал об этом от отца, когда тот собирался завести очередного ребёнка, и не подумал, что с ним самим могут сделать то же самое, что делали с каждой очередной женщиной, что имела глупость связаться с его семьёй. Это было обезболивающее, очень сильное, которое использовали при родах – не то, чтобы Эосфор хотел присутствовать во время такого события, но пару раз рожениц не успевали довезти до больницы, и врачи принимали роды прямо в стенах этого дома.

Опять же – не то, чтобы Годфри специально оборудовал для этого целое помещение…

Лукас стиснул зубы, когда брат отстранился от него. Он попытался найти в памяти тот момент, когда ему сделали первый укол – теперь было очевидно, что ноги отнялись у него не сами по себе. Может, кстати, и в детстве этого не происходило – испугавшись за состояние сына, Годфри мог попытаться так его обезопасить. Эосфор пытался отвлечься, пока ему поправляли одежду и укрывали одеялом – кто и когда мог это сделать?

Так… очевидно, что до спальни он дошёл ещё сам. Хлоя не могла так с ним поступить – или могла? Почему она ничего не сказала ему после того, как отвезла его кровь на анализ? Может, ей хотелось просто удостовериться, что его не подсадили на наркотики в больнице, или она пыталась уточнить, что именно ей приказали вколоть ему? Рэй был с ними тогда – но разве он мог пойти на это? Что случилось с ним за этот год? Почему тогда Лукас не почувствовал укола? Может, кто-нибудь вошёл ночью?..

Эосфор судорожно вздохнул, когда понял, что пытается оправдать младшего брата в собственных глазах. Впрочем, кого бы отец ни послал сделать это с ним… Неважно. Главное, что он действительно не ощутил укола – и сейчас он вспомнил, почему.

Ему было плохо. Вот поэтому с ними наверх пошёл тогда Рэй – его штормило от усталости, он едва мог передвигать ноги. Но, похоже, дело тогда было не в усталости – очевидно, Эосфор съел или выпил что-то со снотворным и обезболивающим.

Горький сок…

И тогда доза была небольшой, чтобы у ослабевшего в больнице Лукаса просто не остановилось сердце, но вот сейчас… Сейчас всё было иначе. Они подсыпали ему что-то – скорее всего, в молоко, ведь Эосфор к нему даже не притронулся, а сладостей съел достаточно. И всё досталось Харрис – маленькой и хрупкой, по сравнению с ним, девушке.

Боже, она вообще останется после этого жива?.. Насколько быстро они хотели его усыпить? Если потратились на дорогой препарат – может, пока не планировали убивать?

Дверь тихо прикрыли. Лукас приподнял веки, вглядываясь в темноту перед собой. Он выждал минуту, прежде чем осмелился сунуть руку под одеяло и проверить свои ноги. Ничего – Эосфор наткнулся на собственное тело ладонью так, будто это был инородный предмет. Он откинул одеяло, подтянулся, сел, снова скользнул руками по бедрам, коленям – ниже не получилось. Никаких ощущений, будто ноги были мертвы. В груди что-то сжалось – и Лукас понял, что пыталась сделать Хлоя. Она хотела защитить его от этой боли, от знания, которое могло его сломать. Гораздо проще было верить в то, что ноги отнялись из-за огромного стресса, страха перед семьёй – пусть это и звучало довольно глупо. А сейчас он знал, что останется прикованным к коляске до тех пор, пока его жизнь либо чудесным образом не изменится, либо не окончится.

Доктор. Точно.

Эосфор тряхнул головой, почти физически вышвыривая оттуда все мысли о себе и о своей боли. Сейчас он был нужен Харрис – скорее всего, его планировали усыпить точно так же, как и до этого, так что снотворное и обезболивающее, или что там было намешано, предназначались ему. Конечно, это успокаивало: вряд ли доза была убойной, ведь иначе не было бы смысла колоть ему что-то ещё – значит, Хлое очень плохо, но она жива. Может быть, спит. Может, потеряла сознание.

У Лукаса даже не возникло вполне логичного вопроса – что ему делать. Он собрался с силами и развернулся в кровати так, чтобы суметь дотянуться до своей коляски. Добираться до Харрис без неё было бы проблематично – вряд ли он смог бы дойти самостоятельно даже если бы ему ничего сейчас не ввели. Эосфор знал, что двигаться после такого укола обычно нельзя, но у него в спине не торчал катетер, он проверил – значит, вкололи ему что-то другое. Может быть, более сильное и действенное. Впрочем, всё равно – даже если ноги отнимутся навсегда. Кто сказал, что ему удастся отсюда выбраться? А зачем ему ноги, если он останется здесь? Никто не позволит Лукасу начать ходить – это было сегодня доказано. Едва действие препарата ослабло, и последовал новый укол. Вряд ли он вообще когда-нибудь сможет ощутить под ногами землю.

Думать об этом было некогда, и Эосфор снова себя одёрнул. Кое-как дотянулся до коляски, снял её с тормоза, медленно покатил к себе – переборщить с толчком было проще простого, так что пришлось подтягивать кресло аккуратно, чтобы оно не столкнулось с тумбочкой, где всё ещё оставался поднос и стаканы.

Стаканы…

Поставив коляску так, как было нужно, Лукас сделал секундную передышку – и дотянулся до своей кружки, из которой сегодня пила Хлоя. Поднёс к лицу, принюхался – кажется, что-то знакомое пробивалось через молочный запах. Во рту разом стало горько, и Эосфор убрал от себя кружку – ему не нужно было больше доказательств того, что Харрис отравили тем же, чем его вывели из строя в первый вечер дома.

Перебраться в коляску в полной темноте оказалось, неожиданно, не так уж и сложно. Лукас мог бы сделать это с закрытыми глазами – и вот сейчас этот навык особенно пригодился. Хоть что-то хорошее в этой ситуации.

Небольшая проблема возникла с креслом Хлои. Отодвинуть его совсем тихо не получалось, плюс к тому – Эосфор путался в кофте девушки, которую та оставила у него ещё тогда, когда шла в душ. Лукас с трудом сумел стянуть её, собирался взять с собой в комнату доктора – и вдруг услышал тихий звон. Что-то выпало из кармана – уцепившись за подлокотник кресла, Эосфор рискнул наклониться и пошарить рукой по полу. Не зря – он немедленно идентифицировал маленький предмет, когда нащупал его. Это была небольшая связка ключей – уж очень лёгкая для того, чтобы быть её личной. Неужели, Годфри дал Харрис ещё какие-то ключи от комнат в этом доме? Или это Лукас, некогда – хозяин клуба, не мог представить себе связку из всего лишь четырёх ключей?

В голове у него сразу созрел план. Если брат с сестрой вернутся, им наверняка покажется подозрительным то, что его не заперли на ночь. Возможно, они начнут после этого искать их с Хлоей – и найдут, и тогда поймут гораздо больше, чем Эосфор мог допустить. А если ему самому закрыть эту комнату – и шмыгнуть к девушке, которой явно требовалась его помощь? Ей ведь могло быть совсем плохо – как он сможет бросить её одну и уехать спать к себе, даже зная о том, что в любой момент его могут увидеть у неё?

Решение было принято моментально. Лукас забрал на всякий случай аптечку, одно полотенце, пустой чистый стакан и свой пустой графин – он не представлял, как плохо Хлое, и что ему делать, но был намерен сделать всё, что сможет, чтобы ей помочь. Воду набрать будет можно в ванной, до выключателя Эосфор дотянется какой-нибудь книгой, и при свете телефона Харрис сможет разобраться, что из имеющегося в аптечке может пригодиться. Сердце у него колотилось, как бешеное, но Лукас заставлял себя размышлять холодно – кататься по коридору ночью ему нельзя, и, если его заметят, лучше он Хлое точно не сделает. Нужно было действовать быстро, с минимальными затратами времени – и заодно, перемещений.

Подъехав к двери, Эосфор оглянулся и ещё раз окинул тёмную комнату взглядом. Глаза у него уже привыкли к темноте, и он осмотрелся, прикидывая, что ещё ему могло бы помочь. Больше особых вариантов не было – и Лукас осторожно приоткрыл дверь. Едва дотронулся до колёс кресла, толкая вперёд. Проверил, нет ли кого в коридоре. Разумеется, там были камеры – но ему было, честно говоря, не до этого. Если отцу настолько нечего делать, что он круглыми сутками следит за их крылом, пусть сейчас прибежит Аманда и схватит его. Пусть Макс открутит ему голову за то, что он покинул комнату. Может быть, ему удастся обмануть их, заставив поверить, что Харрис ни о чём не знает, и они помогут ей… И плевать, если её спасение будет стоить ему ещё одного посещения подвала.

Может, даже последнего.

Но ничего не произошло, когда он выехал в коридор. Было тихо, пусто, гром с неба не грянул, никто не выбежал его остановить. Эосфор более решительно толкнул коляску и ловко развернулся, не коснувшись стены напротив. Быстро сунул ключ в замочную скважину, закрыл свою дверь – два оборота, он каждую ночь слышал, как Хлоя делала это.

Ещё толчок – и он аккуратно затормозил у комнаты девушки. Прислушался. Тихо. Чуть толкнул дверь, заглянул – прищурился от яркого света, который бил в глаза после темноты в комнате Лукаса и полумрака в коридоре. Эосфор скользнул взглядом по помещению, но не услышал голоса, который остановил бы его вопросом – так что он снова крутанул колёса, въехал в комнату, и…

С трудом подавил в груди возглас, когда увидел Харрис, лежащую на полу.

Вот сейчас, оставшись наедине с проблемой, Эосфор почти растерялся. Вновь онемевшие ноги тяготили его холодным грузом, хоть он и не чувствовал, на самом деле, холода – ничего не чувствовал, – это было что-то на уровне психики, наверное. Девушка была неподвижна, а он – едва ли полезен с этими обездвиженными ногами.

Лукас заставил себя сглотнуть. Ему повезло – отец не пожалел на коляску денег, и она не скрипела, а значит, он мог попытаться сделать что угодно, чтобы помочь Хлое. Он может, например, для начала подъехать к ней поближе, чтобы наклониться и проверить пульс. О, и сгрузить куда-нибудь все те вещи, что нахватал у себя в комнате, не зная, что может пригодиться.