Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Льюис Клайв Стейплз

Кружной путь, или Блуждания паломника

КНИГА ПЕРВАЯ

ПУРИТАНИЯ

…души их тщатся вернуть свое в туманном воспоминании, но, словно опьяненные вином, никак не найдут дороги к дому. Боэций
Чего-то он ищет, и не знает, что это, но само стремление так разжигает его, что никакие услады не утешают, кроме поисков едва различимой цели. Хукер
Глава 1. Правила

Мне снился мальчик из страны Пуритании, по имени Джон, и еще мне снилось, что, научившись ходить, он убежал погожим утром из отчего сада. По ту сторону дороги лежал лес, не очень густой, устланный мягким зеленым мхом, и в нем цвели первоцветы. Увидев их Джон подумал, что они удивительно красивы, перебежал дорогу, опустился на четвереньки, чтобы нарвать побольше цветов, но из калитки выскочила мать, тоже пересекла дорогу, шлепнула сына и запретила ему ходить в лес. Джон заплакал, но ни о чем не спросил, потому что еще не умел спрашивать. Потом прошел год; и снова погожим утром Джон вышел в сад и увидел на дереве птичку. Он натянул рогатку, чтобы ее подстрелить, но выбежала няня, и схватила его, и шлепнула, и сказала, что убивать нельзя.

— Почему? — спросил Джон.

— Потому что управитель рассердится, — отвечала няня.

— Кто такой управитель? — спросил Джон.

— Тот, кто управляет здесь, у нас, — сказала няня.

— Почему? — спросил Джон.

— Потому что его послал Хозяин.

— А кто такой Хозяин? — спросил Джон.

— Тот, кому принадлежит вся страна, — сказала няня.

— Почему? — спросил Джон.

Тогда няня пошла и пожаловалась матери, а мать до самого вечера говорила Джону про Хозяина, но Джон ничего не понял. И прошел год; и однажды, непогожим утром, Джону велели одеться во все новое. Одежды были удивительно некрасивы, но это бы ничего, только очень жало под мышками. Родители повели его по дороге, крепко держа за руки (что было и неудобно, и ненужно), и сказали, что идут они к управителю. Жил управитель в большом мрачном доме у самой дороги. Мать и отец зашли к нему первыми, а Джон ждал в передней, на таком высоком стуле, что ноги его болтались в воздухе. Были здесь стулья и пониже, но отец сказал, что садиться на них нельзя, управитель рассердится. Джону становилось страшно, и он сидел, болтая ногами, а куртка жала все больше, пока через несколько часов родители не вышли с таким видом, словно побывали у доктора. Тогда к управителю пошел Джон и увидел немолодого человека с красным круглым лицом, который был к нему ласков и непрестанно шутил, так что страх исчез и они поговорили про удочки и велосипеды. Но вдруг, на полуслове, управитель поднялся, откашлялся, снял со стены маску с длинной бородой, надел ее и стал очень жутким. «Теперь, — сказал он, — мы с тобой поговорим про Хозяина. Ему принадлежит наша страна и по своей великой, да, именно великой милости он позволяет нам здесь жить». Слова «по великой милости» управитель повторял так часто и так протяжно, что Джон рассмеялся бы, если бы тот не снял с гвоздя большой лист бумаги, исписанный сверху донизу, и не сказал: «Все это Хозяин запретил нам. Прочти-ка!» Джон взял список, но о половине запрещенных действий он никогда не слыхал, а другие совершал каждый день и представить себе не мог, как избежать их. Всего же правил было столько, что не упомнишь. «Надеюсь, — спросил управитель, — ты еще не нарушил ни одного?» Сердце у Джона сильно забилось, и он бы спятил от страха, но управитель снял маску и сказал: «А ты солги, солги, всем легче!..» и снова в мгновение ока ее надел. Джон поспешил ответить: «Конечно, нет!» и ему показалось, что глаз в прорези маски подмигивает ему. «Смотри! — сказал управитель. — А то Хозяин бросит тебя навеки в черную яму, где кишат змеи. Кроме того, Он так милостив, так бесконечно милостив, что тебе самому больно Его огорчить». «Конечно, сэр! — вскричал Джон. — Только скажите, пожалуйста…» — «Да?» — откликнулся управитель. «А если я нарушу одно… ну, случайно… Неужели прямо и в яму?» — «Так…» — протянул управитель, и опустился в кресло, и говорил долго, но Джон ничего не понял. Правда, под конец выяснилось, что Хозяин очень добрый и мучит своих подданых за малейшую ошибку. «И не тебе Его судить, — сказал управитель. — Это Его страна, и еще спасибо, что Он не гонит отсюда таких… да, таких, как мы». Тут он снял маску и стал очень милым, и дал Джону пирожное, и вывел к родителям. Перед самым их уходом он наклонился и шепнул: «Я бы на твоем месте не портил себе жизнь», и сунул ему в руку список правил.

Глава 2. Остров

Шли дни и недели, и мне снилось, что Джон все мучался, думая о правилах и о змеиной яме. Сначала он очень старался, но каждый раз, к вечеру, видел, что нарушил больше, чем выполнил, и огорчался, и наутро нарушал уже совсем много, и даже не очень страдал. Но через несколько дней страх возвращался к нему и был еще сильнее, потому что Джон успевал нарушить много правил. Особенно удивлялся он тому, что на оборотной стороне листа были другие правила и некоторые из них противоречили тем, первым. Например, на лицевой стороне Джон читал, что надо все время проверять себя, а на оборотной — что надо поменьше в себе копаться. В начале он читал, что если сомневаешься, нарушил ты правило или нет, надо спросить старших; в конце находил пословицу: «Не пойман — не вор».

Еще мне снилось, что однажды утром Джон вышел погулять на дорогу, чтобы хоть ненадолго забыть о списке; но забыть не мог. Однако он шел вперед, и отошел далеко от дома, и попал в незнакомое место. Вдруг он услышал какой-то дивный звук, словно кто-то позвонил в колокольчик или дернул струну; потом раздался голос, такой высокий, чистый и странный, что, казалось, он звучит где-то над звездами. «Иди сюда!» — сказал голос, и Джон увидел стену вдоль дороги, а в ней окошко без стекла, прямоугольную дыру. Заглянув туда, он увидел лес, как бы устланный цветами, и смутно припомнил, что когда-то, где-то хотел нарвать цветов. Пока он пытался поймать это воспоминание, из-за леса повеял ветер, такой благоуханный, что он сразу забыл и отца, и мать, и Хозяина, и список правил. Душа его опустела; потом он понял, что плачет, пытаясь вспомнить, что же было с ним когда-то в лесу. Туман за лесом рассеялся, и Джон увидел в просвете мирное море и остров, устланный мхом. Из-за деревьев глядели феи, мудрые как богини, и невинные как зверьки. Длиннобородые колдуны восседали на мшистых тронах. Джон подумал, что ему не разглядеть все это отсюда, да и вообще, тут что-то иное; но он был слишком молод, и не уловил разницы. Когда же все скрылось от него, он не мог понять, что же утратил. В лес его не тянуло, он пошел домой, печалясь, и радуясь, и повторяя на все лады:

«Теперь я знаю, что мне нужно». Когда он сказал так в первый раз, он не был уверен, что это правда; но, ложась в постель, твердо в это верил.

Глава 3. Горы на Востоке

У Джона был дядя, и жил он на соседней ферме. Однажды, вернувшись из сада, Джон увидел, что в доме переполох. Дядя сидел в кресле, серый, как пепел. Мать плакала. Отец важно молчал. Был здесь и управитель в той самой маске. Джон спросил у матери, что случилось.

— Бедный дядя Джордж получил повестку, — отвечала она.

— Какую? — спросил Джон.

— Его выселяют.

— А разве никто не знал, сколько ему можно тут жить?

— Конечно, никто! Мы думали, что он проживет еще много, много лет. И вдруг, внезапно…

— Вы же знаете, — сказал управитель, — что Хозяин вправе выселить любого из нас, когда захочет. Спасибо, что вообще терпит.

— Да, да! — сказала мать.

— Само собой! — сказал отец.

— Я не жалуюсь! — сказал дядя. — А все ж нелегко…

— Что вы! — воскликнул управитель. — Да вы просто переедете в замок, к самому Хозяину. Там куда лучше, вы же знаете…

Дядя Джордж кивнул и не сказал ничего. Отец посмотрел на часы, потом на управителя.

— Да, — проговорил тот.

И Джона послали наверх и велели надеть тесный костюм, а когда он спустился, ему дали маленькую маску. Родители тоже надели маски; и мне показалось во сне, что они полезли с маской к дяде Джорджу, но он сильно дрожал, и она упала. Пришлось смотреть на него, как он есть, а был он так ужасен, что все смотрели кто куда. Его с трудом подняли и повели на дорогу. Шла она с Запада на Восток, и в одном ее конце светило солнце, но все повернулись к солнцу спиной, и Джон увидел темные горы. Дальше дорогу пересекал ручей, вплоть до него росла трава, а за ним темный, болотистый склон вел к голым холмам, над которыми высились горы. Самая высокая гора была и самой темной. Джон испугался, и ему сказали, что на ней живет Хозяин.

До ручья шли долго, впереди совсем стемнело, дул холодный ветер. Когда они остановились, дядя оглянулся и застонал тоненьким детским голосом. Потом перешел ручей и удалился во мрак по топкому склону.

— Что ж, — сказал управитель, снимая маску. — Все мы туда уйдем в свое время.

— Вот именно, — сказал отец, раскурил трубку и прибавил: — Вы знаете, его свиньи получили на выставке приз.

— Я бы их взял, — сказал управитель. — Продавать не стоит, продешевите.

— И то правда, — сказал отец. Джон шел с матерью сзади.

— Мама! — сказал он.

— Что, дорогой?

— А нас тоже могут выселить без предупреждения?

— Ну, да, конечно… но, ты понимаешь…

— Нет, могут?

— Тебе еще рано об этом думать.

— Почему?

— Ты еще мал.

— Мама!

— Да?

— А мы можем сами расторгнуть договор?

— Как это?

— Он выгоняет нас, когда хочет. А мы не можем уйти, когда хотим?

— Нет, что ты!

— Почему?

— Так уж заведено. Он может, а мы — нет.

— Почему?

— Наверное, потому, что договор составил Он.

— А если мы уедем?

— Он рассердится.

— И загонит в яму?

— Наверное…

— А вот скажи…

— Да, дорогой?

— Дядю Он туда загонит?

— Как ты смеешь так говорить?! Конечно, нет.

— А разве дядя не нарушал правил?

— Дядя? Да он был прекрасный человек!

— Что ж ты мне раньше не сказала? — спросил Джон.

Глава 4. Лия, а не Рахиль

Тогда я повернулся на другой бок, и заснул крепче, и увидел, что Джон уже юноша, а не мальчик. Главной радостью его было ходить к стене и глядеть в окошко, надеясь, что снова покажется остров. Иногда — особенно вначале он и показывался; но это бывало все реже, и Джон часами стоял у окошка, глядя в лес. Ему казалось, что он умрет от тоски; а думал он о том, что нарушил бы ради острова любые правила, попал бы в черную яму, если бы оттуда был виден остров. Однажды ему пришла в голову простая мысль — пройти через лес к морю. Ночью лил дождь, было пасмурно, но Джон, едва позавтракав, кинулся на дорогу. Дул ветер, кричали птицы, громыхали повозки и когда, еще задолго до стены, он услышал дивный звук, он не был уверен, что ему не померещилось. И он не пошел на этот звук, а добрался до окошка и нырнул в лес. Долго шел он между деревьями, глядя туда и сюда, но моря не было, не было и берега, и конца тому лесу. К середине дня Джон очень устал и присел отдохнуть. Теперь он не столько тосковал, сколько злился, повторяя: «А я его найду!», пока слова эти сами собой не сменились другими: «А что-нибудь да найду!» Тогда он подумал, что он, наконец, в лесу, и это очень хорошо. «Ага! — сказал он себе. — Буду радоваться». Он стиснул зубы, нахмурился, весь вспотел, но радость не являлась, да и радоваться, собственно, было нечему. Под ним росла трава, над ним — деревья, а что со всем этим делать, он не знал. Тут он решил воскресить былое чувство — ведь остров вызывал в нем чувство, и ни что иное, — закрыл глаза, сильнее стиснул зубы и попытался представить себе утраченную красоту; но мысли его блуждали, и чувств никаких не было. Когда же он открыл глаза, в густой траве сидела и смеялась темнолицая девушка его лет, совсем голая.

— Меня ты и ждал, — сказала девушка. — Каких тебе еще островов!

И Джон обнял ее и совершил с ней любодеяние.

Глава 5. Ихавод[1]

Теперь он часто ходил в лес. Он не всегда обнимал ее, хотя нередко этим кончалось; иногда они просто беседовали, и он говорил ей о том, какой он умный и смелый, а она запоминала его слова и повторяла их ему. Иногда они даже ходили искать остров. Тем временем листья опали, небо все чаще было серым, солнце стояло низко, дул сильный ветер. Девушка была очень противна Джону, и он знал, что она это знает, хотя она по-прежнему хвалила его и улыбалась ему. Однажды, оглядевшись, он увидел, что лес очень мал, как бы и не лес, а полоса деревьев между дорогой и давно знакомым лугом.

— Я больше не приду, — сказал Джон. — Я искал не тебя, сама знаешь.

— Да? — сказала она. — Ну, иди. Только забери их всех.

Она позвала кого-то, и из-за деревьев понабежали темнолицые девочки.

— Это кто такие? — спросил Джон.

— Наши дети, — отвечала она. — Ты что, не знал? Ах, дурак! А теперь, детки, — и она обернулась к стайке девиц, — идите с папой.

Испугавшись свыше меры, Джон перепрыгнул через стену и побежал домой.

Глава 6. Что ищете живого между мертвыми?[2]

И с этой поры до ухода из дома Джон не знал счастья. Он мучался, что нарушил столько правил (пока он ходил в лес, он почти не помнил о Хозяине), и боялся расплаты. Кроме того, он разучился мечтать об острове. К стене ходить он тоже боялся, чтобы не встретить темнолицую девушку, но вскоре обнаружил, что дочери постоянно вертятся вокруг. Садился ли он отдохнуть или выходил на прогулку, рядом с ним, рано или поздно, оказывалась темнолицая тварь. Вечером, когда семья собиралась у камина, они лежали прямо под ногами, но ни мать, ни отец не замечали их и удивлялись, куда же он глядит. Иногда, по утрам, он решался перечитать список, чтобы начать заново, но все шло по-прежнему. Он утешал себя надеждой на то, что завтра будет легче; однако назавтра бывало труднее, а на третий день — еще хуже. Тогда он ложился в постель, где его поджидала темнолицая и, умученный вконец, не мог ей противиться.

Когда он понял, что от темнолицых не спрятаться, он стал ходить к стене, ни на что не надеясь, как ходят к дорогой могиле. Стояла зима, обнажились деревья, ручей — теперь он видел, что это просто канава — был полон мертвых листьев. Стену он сломал, когда прыгал. И все же он простоял там много зимних вечеров, и ему казалось, что хуже быть не может.

Однажды по пути домой он заплакал. Тоска — уже не по острову, а по другой, сладостной тоске — была столь сильна, что сердце у него едва не раскололось, и он услышал короткий дивный звук, словно кто-то дернул струну или тронул колокольчик. Навстречу ему проехала карета. Он обернулся и увидел лицо в окошке, и услышал слабый зов. А далеко, там, куда карета держала путь, сверкнуло море и показался подобный облаку остров. Почти ничего не увидев, Джон очнулся. Той же ночью, когда отец и мать уснули, он вышел черным ходом из дому и пошел на Запад.

КНИГА ВТОРАЯ

СОБЛАЗНЫ

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху. Исх 20:4.
Глава 1. Сказал безумец[3]

Я лежал в постели, и спал, и глядел, как Джон идет по темной, холодной дороге. Шел он долго, занялось утро, у дороги показался кабачок, и женщина открыла дверь, чтобы вымести мусор. Джон спросил ее, можно ли здесь позавтракать и, пока она стряпала, дремал у очага на неудобном стуле. Когда он проснулся, светило солнце, завтрак стоял на столе, а за столом сидел и ел еще один путник, у которого все три подбородка поросли рыжей щетиной. Насытившись, путник встал спиной к огню, откашлялся и сказал:

— Хорошее утро, молодой человек.

— Прекрасное утро, сэр, — согласился Джон.

— На Запад идете?

— Да… да, на Запад.

— Вижу, вы меня не знаете.

— Я не здешний, сэр.

— Ничего, — сказал путник. — Я — мистер Умм. Надеюсь, вы обо мне слыхали. Рад помочь вам, тем более, что еду туда же.

Джон поблагодарил его и, выйдя на улицу, увидел хорошенькую двуколку, в которую был запряжен пони, такой гладкий, что шерстка его сверкала в утреннем воздухе. Джон сел в двуколку, мистер Умм хлестнул толстого пони, и они покатили по дороге, словно не было на свете никаких забот.

— Откуда же вы, молодой человек? — спросил мистер Умм.

— Из Пуритании, сэр, — отвечал Джон.

— Приятно оттуда вырваться, а?

— Как хорошо, что вы так думаете! — обрадовался Джон. — А я уж боялся…

— Надеюсь, узким меня назвать нельзя, — сказал м-р Умм. — Я пойму любого, кто придет ко мне за помощью и просвещением. Но Пуритания… это уж, знаете!.. Наверное, вас учили бояться Хозяина?

— Я и сейчас иногда…

— Не осложняйте себе жизнь, молодой человек. Его нет.

— Нет Хозяина?!

— Не было, нет и не будет.

— Это точно? — переспросил Джон, и в сердце его родилась дивная надежда.

— Куда уж точнее! Вы посмотрите на меня, молодой человек. Как вам кажется, легко меня провести?

— Нет! — быстро ответил Джон. — Но почему же решили, что Он есть?

— Управители выдумали, чтобы держать нас в узде. Дошлый народ, я вам скажу. Знают свой интерес. Чего-чего, а мозгов им не занимать. Не хочешь, а залюбуешься. Да, управители, я вам скажу…

— Значит, сами они в Него не верят?

— Как не верить! Верят. Они чему хочешь поверят. Истинно, дети. Науки не знают, мозгов нет, что хочешь, то им и вкрутишь.

Джон помолчал и начал снова.

— Как же вы узнали, что Его нет?

— Колумб, Галилей, книгопечатание! — закричал м-р Умм так зычно, что пони вздрогнул.

— Простите? — сказал Джон.

— Э? — сказал м-р Умм.

— Я не совсем вас понял.

— Чего тут не понять! У вас, в Пуритании, верят всяким басням. Науки не знают, нет образования. Вот, например, я вас удивлю: Земля круглая, как апельсин! Так-то, молодой человек.

— Отец мне это говорил, — растерянно сказал Джон.

— Нет, нет, нет, не путайте! Вы его неправильно поняли. Мы прекрасно знаем, что в Пуритании Землю считают плоской. Что-что, а тут я не ошибусь. Словом, дело ясно. И потом, раскопки.

— А что это?

— Ну, вам говорили, что дороги проложил Хозяин. А этого быть не может, так как старики помнят другие дороги, похуже. Более того: они шли не туда, куда теперь. Ничего не попишешь!

Джон промолчал.

— Ничего не попишешь, я сказал, — повторил м-р Умм.

— Конечно, конечно! — заторопился Джон и покраснел.

— Наконец, этнографы и фольклористы…

— Простите, я не совсем…

— То-то и оно! Ученый ходит по отсталым деревушкам и собирает басни про Хозяина. Да что там, в одной деревне считают, что у Хозяина есть хобот. Может это быть, я вас справшиваю?

— Навряд ли…

— Более того: нам известно, почему они так считают. Когда-то из зверинца сбежал слон, а кто-то — видимо, спьяну — увидел его на холме, и вот, извольте.

— А слона поймали?

— Кто его должен ловить?

— Эти, ученые.

— Молодой человек, вы меня не поняли! Тогда еще не было никаких ученых.

— Как же они узнали?

— Да, туманные у вас представления о науке!.. Скажу попроще: узнали они потому, что в соседней деревне видели примерно тогда же беглую змею. Называется это индуктивным методом. Гипотеза, молодой человек, подобна снежному кому, а говоря попроще — если вы достаточно часто повторяете догадку, она становится научным фактом.

Джон подумал и сказал:

— Кажется, я понял. Почти все истории про Хозяина — выдумки. Значит, выдуманы и остальные.

— Что ж, для новичка неплохо! Когда же вы приобщитесь к науке, домыслы сменятся твердым знанием.

Толстый пони пробежал немало и они увидели развилку.

— Если вам прямо на Запад, — сказал м-р Умм — тут мы расстанемся. А может, поедем вместе? Видите, какой замечательный город!

Джон взглянул туда, куда шла дорога поуже, и увидел на пустыре крытые толем домишки, один страшнее другого.

— Это и есть, — сказал м-р Умм, — знаменитый Шумигам. Хотите — верьте, хотите — нет, но я еще помню, как здесь была жалкая деревушка. Когда я приехал в первый раз, тут жили сорок человек, а теперь — двенадцать миллионов, четыреста тысяч триста шестьдесят один, в том числе немало влиятельных газетчиков и популяризаторов. Скажу не хвастаясь, приложил тут руку и я. Если вы хотите к нам присоединиться…

— Нет, спасибо, — сказал Джон, — я бы еще немножко прошел по большой дороге.

Он вылез из двуколки, и вдруг прибавил:

— Я не уверен, сэр, что понял все ваши доводы. Это точно, что Хозяина нет?

— Точнее некуда, — отвечал м-р Умм. — Будьте спокойны.

Глава 2. Холм

Затем я увидел, что Джон пошел по дороге легко и быстро и, сам того не заметив, очутился на вершине холма. Там он остановился, задохнувшись не от усталости, а от счастья. «Нет Хозяина!» — ликовал он. Изморозь сверкала серебром; небо давно очистилось; позади, на ограде, сидел снегирь; вдалеке пел петух; а Хозяина не было. Джон засмеялся, вспомнив длинный список в темной и невысокой комнате отчего дома. «И ямы нет!..» Он огляделся, и дух у него перехватило от радости: на Востоке, в утреннем свете, поднимались горы, подобные синим, лиловым и пурпурным тучам, на самых вершинах уже играло солнце, и вершины эти можно было принять за высокий замок. Джон понял, что до сих пор не осмеливался смотреть на горы. Теперь он знал, что Хозяина нет, и увидел, что они прекрасны, быть может — прекрасней острова. «Не пойти ли на Восток?» — подумал он, но тут же решил, что если мир так хорош, неважно, куда идти.

И тогда он увидел человека, поднимавшегося по склону холма, а я понял во сне, что зовут незнакомца мистер Виртус[4] и он чуть постарше Джона.

— Как называются эти места? — спросил Джон.

— Божий Дол, — отвечал м-р Виртус.

И они пошли дальше, на Запад. Когда они прошли немного, м-р Виртус посмотрел на Джона и едва заметно улыбнулся.

— Чему вы смеетесь? — спросил Джон.

— Тому, что вы так счастливы, — ответил Виртус.

— Будешь счастлив, — сказал Джон, — когда всю жизнь боялся Хозяина и узнал, что Его нет.

— Ах, вон что!

— Надеюсь, вы в Него не верите?

— Я ничего не знаю о Нем. Конечно, кое-что слышал, как все мы.

— Неужели вам хотелось бы Его слушаться?

— Я никого не слушаюсь.

— Пришлось бы, у Него ведь черная яма.

— Что мне яма, если его приказы осудит моя совесть!

— Да, вы правы. Нет, просто не верится, что можно чихать на этот список! Смотрите, опять снегирь. Подумать только: захочу — и подстрелю, никто мне не указ!

— Вам хочется его подстрелить?

— Н-нет… — сказал Джон, снова посмотрел на птичку, и повторил: — Нет, совсем не хочется. А все-таки, хотелось бы — мог бы.

— То есть, вы могли бы, если бы выбрали это.

— Какая разница?

— Очень большая.

Глава 3. Немного южнее

Я думал, что Джон спросит еще, но тут они оба увидели женщину. Шла она медленней, чем они, и, когда они ее нагнали, оказалась красивой, разве что слишком смуглой. В отличие от темнокожей девицы она была не развязной, а приветливой, и молодые люди обрадовались такой встрече. Они назвали себя, назвалась и она, сперва — мисс Компромисс, потом и просто Лирией.

— Куда держите путь, мистер Виртус? — спросила она.

— Не все ли равно? — ответил он. — Движение важнее цели.

— Значит, вы просто гуляете?

— Конечно, нет! — и Виртус несколько смешался. — Я совершаю паломничество. Раз уж вы настаиваете, признаюсь, что цель мне не очень ясна. Но не в этом суть. Размышления идти не помогут. Главное — делать по тридцать миль в день.

— Почему?

— Так надо.

— А, вон что! — вмешался Джон. — Значит, и вы верите в Хозяина.

— Нет. Я не говорю, что это Он так велел.

— Тогда кто же?

— Я сам.

— А зачем?

— Это все умозрения! Что могу, то делаю. Мог бы, делал бы больше. Главное — иметь свои правила и соблюдать их.

— А вы куда идете? — спросила Лирия Джона. И Джон рассказал ей про остров с самого начала.

— Тогда вам надо повидать папу, — сказала Лирия. — Мой отец — сам лорд Блазн. Живет он вон там, через полчаса дойдем.

— Ваш отец был на острове? Он знает путь?

— Он очень часто говорит совсем как вы.

— Идите и вы с нами, Виртус, — сказал Джон. — Вам ведь все равно.

— Нет, — сказал Виртус. — С дороги сходить нельзя.

— Почему? — спросил Джон. — Не понимаю.

— Вот именно, — сказал Виртус.

Они спустились на зеленую лужайку, за которой лежал лес. Мне показалось, что Джон колеблется, но потому ли, что на дороге было слишком жарко, потому ли, что он рассердился на Виртуса, или потому, что туда шла Лирия, свернул к Югу.

Глава 4. Легкий путь

Идти по лужайке было легко, трава ложилась под ногами, грело солнце, где-то печально и нежно звонили колокола.

— Это в городе звонят, — сказала Лирия. Теперь они шли рука об руку, и даже целовались, и тихо говорили о чем-то нежном и печальном. Лесная тень и звон колоколов напоминала Джону об острове и, почему-то, о темнолицей девице.

— Именно этого я и хотел, — сказал он. — Девица груба, остров бесплотен. Вот она, истинная жизнь!

— Это любовь, — вздохнула Лирия. — Вот он, истинный остров!

Потом я увилел во сне город, старинный, в шпилях и башнях. Лежал он в долине, через него медленно текла река, дома были сверху донизу увиты плющом. Джон и Лирия вошли в старинные ворота, пробитые в обветшалой стене, постучались у резной двери, их впустили, и хозяйка повела гостя в полутемную сводчатую комнату с витражом. Им принесли сласти, плоды и вино, а вслед за этим явился сам лорд Блазн, среброкудрый старик в мягких одеждах. Джону показалось, что он похож на управителя в маске, но гораздо лучше его, ничуть не страшный, не говоря уж о том, что маска ему не нужна, у него такое лицо.

Глава 5. Лия, а не Рахиль

Пока все угощались, Джон говорил об острове.

— Здесь ты обретешь его, — сказал лорд Блазн, глядя ему в глаза.

— Как же так, в городе?..

— Он везде и нигде, — промолвил старец. — Надеюсь, даже в Пуритании знают, что замок Хозяина — в нашем сердце.

— Я не замок ищу, — сказал Джон. — А в Хозяина я не верю.

— Что значит «верить»? — спросил старец. — Те, кто говорил тебе о Хозяине, и ошибались, и не ошибались. Красота — это истина. Хозяин, которого они жаждут — здесь, в сердце. Остров, который ты ищешь, ты уже нашел.

Наевшись, старец взял арфу, провел рукой по струнам, и Джону показалось, что он слышит дивные звуки, которые предвещали видение. Тут старец запел — не тем печальным, мягким голосом, каким говорил, а сильно и звонко, и в комнате зашумело море, закричали птицы, подул ветер, загрохотал гром. Джон увидел свой остров, больше того — он ощутил его благоуханье сквозь острый запах волн, словно до песчаного берега оставалось несколько ярдов.

Но только он коснулся ногой песка, песнь оборвалась, видение исчезло, Джон очутился на низком диване, рядом с Лирией.

— Спойте еще раз! — вскричал он. — Прошу вас, спойте!

— Я знаю много других песен, — сказал старец. — Лучше не слушать одну и ту же два раза подряд.

— Я умру, лишь бы ее услышать, — сказал Джон.

— Хорошо, — сказал певец. — Тебе виднее. Он мягко улыбнулся, покачал седыми кудрями, и Джон, сам того не желая, подумал, что после пения речь его немножко глупа. Но волна дивных звуков смыла все мысли. На сей раз Джон наслаждался еще больше и подметил много нового, и решил: «Теперь я не забудусь и выжму из этой песни все». Он уселся поудобней, Лирия взяла его руку, и ему было прятно, что они увидят остров вдвоем. Наконец, остров явился, но Джон едва его заметил, ибо у самой воды стояла златокудрая дева в сверкающем венце. «Ну, вот! — обрадовался Джон. — Совершенно светлая кожа!..», и протянул руку к сияющей золотом деве. Любовь его была так чиста и прекрасна, что он пожалел себя, и даже деву, за то, что они так долго томились в разлуке. Когда он собрался ее обнять, песнь оборвалась.

— Спойте еще, спойте еще! — закричал он.

— Что ж, если хочешь, — сказал старец. — Приятно, когда тебя ценят, — и запел снова.

Теперь Джон обратил внимание на самый напев, и заметил, какие пассажи лучше, какие хуже. Обнаружил он и длинноты. Остров виднелся еле-еле, да он о нем и не думал. Лирия совсем приникла к нему, и когда, взрыдав напоследок, отец ее кончил песню, он увидел, что дочь его и гость целуются. Тогда он встал и сказал:

— Вы нашли свой остров…

И вышел на цыпочках, отирая глаза.

Глава 6. Ихавод

— Никому не понять нашей любви, — вздохнул Джон.

Тут раздались быстрые шаги и, стуча подошвами, вошел молодой человек с фонариком. У него были черные волосы, а рот походил на щель. Увидев их, он громко фыркнул. Они отскочили друг от друга.

— Опять твои штучки? — спросил он.

— Да как ты смеешь! — вскричала Лирия, топая ножкой. — Сколько тебя просить?

Молодой человек повернулся к Джону.

— Вижу, старый дурак вас обработал, — сказал он.

— Не смей так говорить о папе! — воскликнула Лирия, густо краснея и тяжело дыша. — Все кончено! — она посмотрела на Джона. — Нашу мечту растоптали… Нашу тайну опошлили… Мы должны расстаться. Уйду и умру! — и она выбежала из комнаты.

Глава 7. Его здесь нет[5]

— Ничего, не умрет, — сказал молодой человек.

— Много раз пугала. Кто она такая, в сущности? Темнорожая девка.

— Как так! — вскричал Джон. — А ваш отец?

— Они его кормят, темнорылые, а он и не знает. Зовет их музами, душой и тому подобное. Обыкновенный сводник!

— А как же остров? — спросил Джон.

— Утром потолкуем. Я с ними не живу, я живу в Гнуснополе, и завтра туда еду. Возьму-ка я вас и покажу, что такое поэзия. Без дураков. Первый сорт.

— Спасибо вам большое, — сказал Джон. И молодой человек отвел его в другую комнату, и все легли спать.

Глава 8. Большие надежды

Проснувшись, они позавтракали вместе, чтобы скорее уехать. Отец еще спал, а сестра всегда завтракала в постели. Потом, когда они вышли, сын лорда Блазна показал Джону свою машину.

— А? — сказал он. — Вот она, поэзия. Красота! Джон промолчал, ибо машина никак не наминала об острове.

— Да ты пойми! — настаивал сын лорда Блазна, носивший имя Болт. Предки творили кумиров, богов и богинь, но все это были темнокожие девки, только припудренные. Фаллический культ, и больше ничего. А уж в ней похоти нет, верно?

— Еще бы! — сказал Джон, глядя на открытый мотор. — Какие уж тут девушки! Скорее змеиное гнездо или логово ежей.

— То-то! — сказал Болт. — Сила! И заметь (он понизил голос), сколько денег на нее ухлопано.

И они сели в машину, и Болт долго нажимал на какие-то штуки, пока она не сорвалась с места и не ринулась вперед. Джон опомниться не успел, как они пронеслись через дорогу, на Север, и проехав какие-то пустоши, разделенные проволокой, оказались среди стальных домов.

КНИГА ТРЕТЬЯ

ДУХ ВРЕМЕНИ

Чем меньше люди знают, тем тверже верят, что их приход и их часовня — истинные вершины, к которым карабкаются в муках цивилизация и философия. Бернард Шоу
Глава 1. Гнуснополь

И мне приснилось, что Болт привел Джона в большую комнату, вроде ванной, такие гладкие были в ней стены, и столько стекла и металла, и все пили какой-то напиток, похожий на лекарство. Видимо, люди эти были молоды, и девушки походили на мальчиков, а мужчины — кроме тех, конечно, у кого росла борода — на женщин.

— Почему они сердятся? — тихо спросил Джон.

— Они не сердятся, — ответил Болт. — Они спорят об искусстве.

И он поставил Джона посреди комнаты, и сказал:

— Глядите! Вот этого типа обработал мой папаша. Надо вправить ему мозги. Начнем с чего-нибудь такого… ну, этакого…

Присутствующие посовещались и решили, что первой споет Викториана. Когда она встала, Джон подумал было, что это школьница, но, приглядевшись, понял, что ей под пятьдесят. Она надела маску с красным носом и одним прикрытым глазом, словно подмигивающим раз и навсегда.

— Великолепно! — закричала половина гостей. — Чистая Пуритания!

Но другая половина, в которую входили все бородатые, поджала губы и подняла носы. Викториана запела, подыгрывая на игрушечной арфе, издававшей чрезвычайно странные звуки, и перед Джоном мелькнул было остров, быстро сменившийся людьми, похожими на его отца, и на лорда Блазна, и на управителя, только все они кривлялись и были в клоунских костюмах. Потом появился цветок в вазоне, и песня оборвалась.

— Превосходно! — сказали гости, носившие имя Снобов.

— Ну, как? — спросил Джона молодой Болт.

— Понимаете… — начал Джон, не зная, что ответить, но Викториана сбросила маску и ударила его по щеке.

— Так ему! — сказали Снобы. — Что-что, а удаль в ней есть! Мы не всегда согласны с тобой, Викки, но в смелости тебе не откажешь.

— Преследуйте меня! — визжала тем временем певица. — Бейте меня, садист! Мещани-и-ин! — и она зарыдала.

— Простите, — начал Джон, — я, собственно…

— А пела я хорошо! — рыдала Викториана. — Всех великих людей преследуют, пока они живы… меня пре-пре-преследуют… значит, я великая!

— Что, нечем крыть? — возликовали Снобы, а Викториана выбежала из комнаты.

— Надо сказать, — промолвил один из них, — песенка ее… тогось…

— Да уж, слушать противно, — поддержал его другой.

— Ей бы и съездить по морде, — предложил третий.

— Избаловали! — пояснил четвертый. — Перехвалили, вот в чем беда.

— То-то и оно! — откликнулся хор.

Глава 2. Южный ветер

— Может, кто другой споет? — сказал Болт. — Я! — закричали человек тридцать, и тот, кто кричал громче всех, вышел на середину комнаты. Он был из бородатых, в красной рубахе, в шортах крокодиловой кожи, и держал большой барабан. Ударив в этот барабан, он стал извиваться, глядя на всех огненным взором. На сей раз Джон острова не видел. Ему показалось, что он в зеленой тьме, среди переплетенных корней и мохнатых лиан, шевелящихся, как змеи. Тьма сгущалась, дышало жаром, корни сплелись в огромный непотребный комок, и песня оборвалась.

— Да, — сказали все Снобы, как один, — истинно мужское искусство.

Джон огляделся и увидел, что сами Снобы, холодные, как огурцы, спокойно курят и пьют свое лекарство. «Какие, однако, чистые люди», — подумал он и устыдился за себя.