Келлин колебался. Кэнди бросила на него холодный выжидающий взгляд, и он исчез.
— Прежде чем я вышвырну вас вон, мистер Наварр, возможно, вы сумеете объяснить свое поведение. Потом мне нужно будет вернуться к гостям.
И, словно по команде, из-за стены донеслось соло скрипки. Гости начали хлопать.
— Где Дэн? — спросил я.
— Мой сын плохо себя чувствует.
— Не сомневаюсь.
– Что же вы сразу не сказали? – всплеснула руками директриса. – Я-то думала, что из женщин только Бирюкова.
Кэнди не привыкла, чтобы ей перечили, и короткое мгновение смотрела на меня так, словно я того стоил.
– Народная любимица. При упоминании ее имени посторонние люди всегда принимают нужные решения.
— Вы не сможете меня понять, — сказала она. — Вам никогда не быть матерью, мистер Наварр, и вы не в состоянии оценить…
– Мы в любом случае разместим ваших людей. Где остальные дамы?
— А вы попробуйте, — сказал я, — расскажите про больного мужа и годы, когда вам пришлось в одиночку воспитывать Дэна. И вот он достиг нежного возраста двадцати восьми лет, но по-прежнему еще не готов покинуть родное гнездо. Однако, несмотря на все ваши усилия, сумел вляпаться в глубокое семейное дерьмо. Где вы совершили ошибку?
– Прошу! – Пилютик открыл заднюю дверцу.
Кэнди собралась было призвать на помощь гнев, но следует отдать ей должное, сумела взять его под контроль и посмотрела на висящую на стене фотографию мужа — Дэн Шефф в военной форме во время войны в Корее.
Из салона автомобиля показалась нога в мягком коричневом сапоге, перехваченном у щиколотки тонким ремнем. После чего на землю опустилась вторая нога, и наконец появилась высокая стройная женщина. Помимо сапог, на ней были кожаные штаны и подбитая мехом кацавейка. На голове – кожаный шлем.
— Я не понимаю, к чему относятся ваши грубые намеки, мистер Наварр, но вот что я вам скажу: моя семья значит для меня больше, чем… — Тут она запнулась. — Я не позволю вам…
Пилютик закашлялся и галантно ее представил:
Я прервал ее совершенные по форме упреки, вытащил из заднего кармана потускневший розовый конверт, аккуратно вынул письмо и развернул его.
– Лионелла Баландовская.
— Так что вы говорили? — подсказал я. — Ваша семья значит для вас больше, чем старый любовник, который стал слишком любопытным? И больше бремени предательства — вы же рассказали о нем своему мужу? А также вины, ведь именно по этой причине погиб мой отец?
Елизавета Петровна заулыбалась:
Кэнди смотрела на письмо в моих руках, и суровое выражение на ее лице стало не таким всеобъемлющим. Мне кажется, что под толстым слоем косметики она покраснела, и я вдруг увидел следы прежней молодой привлекательной женщины, позволявшей себе и другие чувства, кроме презрения. Женщины, которая стала вызовом для моего отца.
– Как же, как же! «Останься, если любишь», «Верх по течению», «Красивая девочка»…
Однако ей почти сразу удалось вновь обратить свой взгляд на далекие, невидимые мне миры. Она выпрямила спину.
– Знаете мою фильмографию? – удивилась Лионелла.
— Как — вы — смеете.
– Мне нравятся все ваши фильмы!
Тонкая полоска черной туши появилась у нее под глазами, когда Кэнди моргнула. Если бы не это, я бы не поверил, что в ней есть хоть капелька влаги. Ее холодный взор и тон были сухими, точно пустыня Сахара.
– Их было немного…
— Я не собираюсь тут сидеть и слушать обвинения юнца, который ничего не понимает в моей жизни, — продолжала Кэнди.
– Зато какие!
Я сложил и убрал в карман письмо.
– Довольно любезностей, мои драгоценные, – прервал их Пилютик. – Нам еще мужчин размещать… – Внезапно его голос перекрыл громоподобный раскат, и в черном небе выросла кроваво-красная хризантема. – Что это?!
— Мне кажется, я очень хорошо вас понимаю, мадам. Десять лет назад вам пришлось нелегко. Ваш муж серьезно заболел и через некоторое время оказался навсегда прикованным к постели. Ваш бизнес понес серьезные убытки, сын уехал в колледж. Вам требовалось сочувствие, и мой отец его обеспечил. Поначалу он внес разнообразие в вашу жизнь, но довольно скоро рассказал, что начинает расследование мошенничества вашей компании, обманом получившей от города выгодный заказ — и все благодаря документам, которые он нашел потому, что спал с вами.
– Фейерверк! Бояре гуляют! – ответила Елизавета Петровна.
– Кто?!
Прежде чем она успела ответить, в дверях появился Келлин. Он подошел к Кэнди, поставил перед ней бокал с вином и поднял маленькую фотографию Дэна-старшего, которую мистер Кембридж сбросил со стола. Кэнди метнула на нее быстрый взгляд и тут же отвела глаза.
– На том берегу озера. – Для пущей убедительности директриса помахала рукой. – Во дворце Тихвина!
— Мои прошлые ошибки ничего не меняют, — сказала она, поправив выбившуюся прядь сияющих волос и словно обращаясь к самой себе. — Мне необходимо думать о сыне. Я сделала все, что смогла, чтобы его вырастить.
– Не тот ли это Тихвин?.. – начал Пилютик.
— И защитить.
– Хозяин химкомбината, – закивала она.
— Да, я его защищаю, — согласилась она без всякого выражения. — И не позволю вам — не позволю другому… — Тут она смолкла.
– Слышал, но лично с ним не знаком.
— Другому Наварру вмешаться, — закончил за нее я.
Пока все трое смотрели в небо, из машины выбралась еще одна женщина.
– Иван Иваныч, мне нужно в туалет…
Кэнди морщинистой рукой расправила складки платья на животе, медленно качая головой, и я увидел в ее глазах нечто новое — негодование.
— Нет, — ровным голосом возразила она. — Ничего подобного.
– Тамара, наш костюмер, – коротко представил ее Пилютик.
Я посмотрел на портрет отца Дэна в серебряной рамке — тогда он был еще достаточно крепок, чтобы флиртовать с бесчисленными девицами из команд болельщиц. Теперь же Дэн-старший лежал где-то наверху, слушал, как капает лекарство из его капельниц, грохот танцев и музыку Боба Уиллса, от которых содрогался пол, и пытался вспомнить собственное имя. Затрудняюсь назвать чувство, которое я к нему испытывал, но это не была жалость.
– Прошу вас. – Елизавета Петровна указала на дом. – Туалет – четвертая дверь по коридору налево. Третья дверь ведет в вашу комнату.
— Какого дьявола здесь происходит? — сказал кто-то за моей спиной.
Костюмерша вошла в дом. На небе между тем взрывались и вырастали все новые огненные цветы.
— Дэнни, — ответила миссис Шефф, и мне показалось, что у нее сжалось горло. — Я думала, мы договорились…
– В поместье какой-нибудь праздник? – предположила Лионелла.
– Нет, просто пятница, – ответила Елизавета Петровна.
Смокинг изменил внешность Дэна-младшего. От шеи и ниже он выглядел элегантным, чистым и выглаженным — шнурки завязаны, в руке бокал с бурбоном вместо бутылки пива. Но выше шеи все осталось по-прежнему: покрасневшие глаза, болезненно-бледное лицо, светлые пряди волос торчат в разные стороны, ему не удалось одержать над ними безоговорочную победу. Он выглядел более трезвым, чем я, но едва ли это имело позитивное значение.
– Что, простите?
— Ты сказала, что мы поговорим позже, — заявил Дэн. — Но я хочу сейчас знать, что происходит. Проклятье, речь идет о моей компании, мама.
– Мы здесь уже привыкли к этой пальбе. Каждую пятницу, субботу и воскресенье гуляют. Потом – тишина.
— На самом деле это часть проблемы, — сказал я. — Компания тебе не принадлежит.
– Прошу меня извинить. – Лионелла забрала из багажника дорожную сумку. – Я очень устала.
Дэн уставился на меня. Кэнди уставилась на меня. Келлин стоял за спиной Кэнди, и на его лице эмоций было не больше, чем у шкафа. Он смотрел в пространство.
– Вторая дверь направо, – сказала директриса, и Лионелла ушла.
– Ну что же. – Пилютик по-деловому потер руки. – Будем размещать остальных.
— Меня заинтересовало, каким образом компания «Шефф констракшн» сумела получить заказ на строительство «Центра Трэвиса» в 1985 году, — объяснил я. — Вы находились на грани банкротства, и вдруг за один вечер снова обрели силу. Даже для партнеров, которые помогли вам получить контракт, ваша компания не могла выглядеть надежным вложением капитала. Кроме того, я не понимал, почему Терри Гарза считал, что он имеет право давить на семью Шеффов. Ведь он всего лишь был верным клерком. И тогда я проверил файлы на вашем персональном компьютере, миссис Шефф.
– У меня свободны три восьмиместных дома, – сказала Елизавета Петровна.
Кэнди застыла в полнейшей неподвижности. Дэн слегка раскачивался, глядя на меня сверху вниз.
– Этого вполне достаточно, – одобрил Пилютик и, прежде чем сесть в машину, спросил: – Поблизости есть автосервис?
— Я тебя не понимаю? — пробормотал он.
– У вас сломалась машина?
— «Шефф констракшн» больше не твоя компания, Дэн. С 1985 года она не принадлежит Шеффам — твой отец наделал столько долгов, что сам уже не мог исправить положение. Вашу компанию без лишнего шума выкупили, и она перешла к новому владельцу. С тех пор вы заработали кучу денег для ее нового хозяина и его партнеров — возможно, мафии — на контрактах, полученных от города. Мои поздравления, Дэн. Ты унаследуешь титул почетного председателя совета директоров в оплату права использовать твое имя и, если будешь хорошо себя вести, достойное ежегодное содержание. Ты всего лишь наемный работник, вроде Мораги и Гарзы. Как и твоя мать.
– Как я говорил – у нас полетел генератор. Режиссер распорядился: кровь из носу, но завтра «лихтваген» должен работать.
Между тем оркестр закончил исполнение очередной песни, и раздались аплодисменты, за ними последовало объявление о том, что открыт новый ящик с шампанским.
Елизавета Петровна кивнула:
Дэн Шефф начал раскачиваться чуть сильнее, словно собирался упасть, но не мог решить, в какую сторону падать. Его голубые глаза совершенно ничего не выражали.
– Все ясно. Он хочет отснять последнюю сцену.
— Мама? — В голосе даже не слышалось гнева.
– Мы все будем ждать, пока наладят «лихтваген». Впрочем, вы не ответили на вопрос. Есть поблизости сервис?
Скорее он просил, рассчитывая, что мамочка произнесет речь, и все снова будет в порядке.
– Утром вам покажут дорогу. – Елизавета Петровна села в машину. – А теперь поехали к свободным домам. Как только заселим ваших людей, я покажу, где припарковать фургон и автобус.
Однако Кэнди молчала, и я подтолкнул к ней выцветшее розовое письмо.
* * *
— Насколько я понимаю, вы лишь однажды сказали моему отцу правду. «Шефф констракшн» использовали. Но вовсе не Дэн-старший избавился от Рэндалла Холкомба, изображенного на фотографиях шантажиста. Ни один человек с болезнью Паркинсона — даже в самом ее начале — не в состоянии всадить между глаз пулю 22-го калибра почти в полной темноте. И вовсе не семья Шеффов приказала Гарзе платить шантажисту, а Мораге — похитить Лилиан, чтобы она никому ничего не рассказала. Вы защищали не вашего сына или мужа, миссис Шефф. Вы защищали человека, который владеет вами.
Комната Лионеллы Баландовской оказалась уютной и вполне деревенской: беленые стены, крепкая дубовая кровать, стол, накрытый вышитой скатертью, пара кресел и темная этажерка, уставленная милыми безделушками.
Когда Дэн начал падать назад, Келлин моментально оказался рядом, и помог ему устоять на ногах, и поддержал руку Дэна, чтобы тот смог сделать несколько глотков бурбона из бокала.
Не мешкая ни минуты, Лионелла скинула с себя пропотевший костюм, надела халат и вышла в коридор в поисках душа. Дважды ошиблась дверью и, наконец отыскав душевую, всецело отдалась умиротворяющим горячим струям воды.
Кэнди затрясла головой.
В комнату она вернулась полная сил, немного повалялась в постели и поняла, что вовсе не хочет спать. Была половина одиннадцатого. Лионелла никогда не ложилась спать в это время, даже если сильно уставала.
— Я лишь хотела, мистер Наварр, чтобы вы ушли. Мой сын унаследует компанию. Он вернет Лилиан без вашей помощи или помощи полиции. Потом он на ней женится.
Она поднялась с постели, откинула ажурную занавеску и вгляделась в темноту за окном. Представив, что где-то там плещется озеро, которого она, быть может, никогда не увидит, Лионелла стала одеваться и через несколько минут вышла из дома. Она отправилась в ту сторону, где, по ее мнению, находилась вода.
Она произнесла эти слова так, словно читала книгу доктора Суса,
[180] и мне вдруг стало смешно.
Озеро оказалось ближе, чем ожидалось. Береговая линия в темноте едва угадывалась, и только масляный блеск волны обнаруживал поверхность воды.
— Я не могу это так оставить, — сказал я.
На противоположном берегу озера, вдалеке, мерцали огни и звучала музыка. Пошел мелкий дождь, боковой ветер сделал его секущим. Не получив и малой доли тех впечатлений, на которые рассчитывала, Лионелла прогулялась вдоль берега, но, промочив ноги, свернула к березовой роще. Чтобы сократить дорогу к пансионату, пошла напрямик, но уже через минуту в темноте заблудилась.
Дэн попытался что-то возразить, но взгляд Кэнди заставил его замолчать.
Где-то недалеко, за деревьями, послышался звук автомобильного двигателя. Три раза рыкнув, автомобиль затих. В это же время из-за облаков показалась луна, между деревьями блеснули огоньки пансионата «Рыбачий».
— Спокойной ночи, мистер Наварр, — сказала она и кивнула Келлину.
Уже подходя к домику, Лионелла услышала звонок мобильного телефона, достав его из кармана брюк, ответила:
Хорошей драки не получилось. Даже будь я трезвым, на стороне Келлина была быстрота, и ему хотелось свести со мной счеты. Он дважды ударил меня в живот, и уже в следующий момент я лежал на антикварном ковре килим
[181] и смотрел в потолок. В голове у меня возникло странное теплое ощущение. Думаю, это был башмак Келлина.
– Слушаю!
– Занята? – спросил голос мужа.
Мы вышли из кухни через заднюю дверь. Келлин тащил меня так, что я смог по полной программе насладиться керамическими плитками Сальтильо.
[182] Молоденький официант попытался вернуть мне мусорный бак, парочка поваров обменивалась шутками на испанском, но, когда мы проходили мимо, замолчали.
– Нет. Прогуливаюсь перед сном.
Когда Келлин приволок меня во двор, я увидел Фернандо Асанте. Член городского совета прибыл на вечеринку в сопровождении одетых в атлас херувимов и бизнесменов в смокингах. Сам Асанте демонстрировал всем присутствующим ярко-зеленый галстук.
– Как прошли съемки?
— Вы нас покидаете, мистер Наварр?
– Хуже некуда.
Кто-то немного нервно рассмеялся.
– Что-нибудь случилось? Когда ты возвращаешься?
Келлин протащил меня еще несколько футов и поставил на ноги.
– Не знаю. Сегодня точно не приеду. Вся съемочная группа, в том числе я, ночует здесь.
— Ничего личного, — сказал он, познакомил мое лицо с гравием подъездной дорожки и зашагал прочь.
– Где здесь?… – удивился муж.
– В пансионате «Рыбачий».
– Ничего не понимаю. Черт знает что! Мы же договорились провести этот вечер вместе. Завтра я улетаю в Макао.
Глава 55
– Прости, Лев. Так получилось. Простимся по телефону. Когда возвращаешься?
Мне пришлось тридцать минут ждать детектива Шеффера, прежде чем он появился в коридоре с чесночным бубликом в руке. Шеффер выглядел еще более усталым, чем обычно, словно утро в убойном отделе выдалось напряженным.
– Дней через пять, – ответил Лев. – Так что там у вас случилось?
— Нет времени, — сказал он. — Нужно разобраться с трупом. Хочешь со мной?
– Сломался генератор «лихтвагена».
Через несколько минут мы ехали в сторону Ист-Сайда на «Олдсмобиле» такого густого коричневого цвета, что какой-то паршивка с чувством юмора написал на нем краской при помощи распылителя: «ЭТО НЕ ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА» — с одной стороны по-английски, с другой — по-испански.
– Ну и что?
— Больше машин не было, только патрульные, — проворчал Шеффер.
– Не успели снять одну сцену.
Однако мне показалось, что ему нравится этот автомобиль. Несколько минут мы молча ехали по Коммерс.
– Важную?
— Ну, и что тебя ко мне привело?
– Ну, если она есть в сценарии – разумеется. В ней заняты десятки статистов.
— Думаю, нам нужно поговорить.
– Кто такие?
— Я предлагал тебе это два дня назад.
– Дружинники князя, татарские конники.
— И еще мне нужна услуга.
– Я понял. Та сцена в лесу?
— Замечательно.
– Да. Планировали закончить к шести вечера, но было около двенадцати дублей, и съемки затянулись до половины девятого. Потом пропал свет, и мы битый час сидели в машинах.
Шеффер связался с диспетчером, и тот сообщил ему, что фургон уже на месте и ждет возле дома. Шеффер выругался и высморкался в огромную красную салфетку, в которой принес бублик.
– Не простыла? Костюмчик у тебя еще тот.
— Они ждут возле дома, — повторил он. — Замечательно.
– С этим все в порядке. Меня волнует другое.
— Чтобы запах оставался внутри, — сказал я.
– Что еще?
Шеффер фыркнул — нечто вроде неохотного согласия.
– Кажется, я не тяну роль… То есть я убеждена, что не тяну. Чего-то не хватает. Внутри меня пусто, и я бы отказалась от этой работы, если бы не…
— Твой отец был полицейским.
– Если бы не что?… – сочувственно спросил Лев.
Мы свернули на юг, на Нью-Браунфелс, потом налево, где вдоль обочины стояли маленькие домики с земляными дворами.
– Если бы уже не сняли полфильма. Не могу подвести Комиссарова. Он выбрал именно меня, понадеялся….
— Ну, давай, я слушаю, — подтолкнул меня Шеффер.
– А что говорит сам Комиссаров?
– Ничего…
Накануне — даже не знаю, в какой именно момент, — я решил рассказать Шефферу все. Наверное, около трех часов ночи, когда закончил очищать от гравия лицо, и так долго смотрел в потолок, что начал видеть мертвые лица на белой штукатурке. Возможно, они показались мне слишком хорошо знакомыми. Или я вспомнил, что вот-вот выйдет газета со статьей Карлона. А может быть, мне захотелось, чтобы Ларри Драпиевски и Карл Келли мной гордились. Так или иначе, но я ввел Шеффера в курс — со всеми подробностями.
– Вообще ничего?
Когда я закончил, он кивнул.
– Ну, в общем, хвалит.
— Все?
– Вот видишь!
— Вам нужно больше?
– Хвалит, чтобы поддержать. Но я-то знаю!
— Просто я хочу убедиться, что ты перестал пороть чепуху. Это все?
– Знакомая песня…
— Да.
– Что это значит? – обиженно спросила Лионелла.
— Хорошо. Дай подумать.
– Типичное самокопание, – сказал Лев. – Муки художника.
Я кивнул, и Шеффер снова вытащил салфетку.
– Ты так считаешь?
— Может быть, когда я немного успокоюсь, мне расхочется надавать тебе пинков за глупость.
– Просто ты давно не снималась. И вдруг – главная роль в картине такого режиссера.
— Вам придется встать в очередь, — сказал я.
– Комиссаров – талант, – уныло подтвердила она. – Но я не понимаю эту женщину… Совсем не понимаю.
Я не понимаю, как Шеффер умудрялся вести машину одной рукой, прижимая другой здоровенную салфетку к лицу, но он сумел сделать все необходимые повороты, ни разу не сбросив скорость ниже тридцати миль в час и ни на кого не наехав. Мы остановились возле патрульных машин, припаркованных рядом с двухэтажным бирюзовым домом на Сальвадор. Как я и предполагал, все ждали снаружи. Тех, кто недавно побывал внутри, можно было сразу отличить от остальных по ярко-желтым лицам. Группа соседей, главным образом пожилых мужчин в халатах, начала собираться возле крыльца ближайшего дома.
– О ком идет речь?
— Однажды я непременно выясню, почему все решают умереть именно в одиннадцать часов. Видит бог — это час пик для трупов.
– О Варваре. О моей героине.
— У вас есть ватные тампоны или что-нибудь в таком же духе? — спросил я.
– А что тут понимать? Она предводитель разбойников, атаманша, русская баба.
— В отделении для перчаток, и еще там лежит «Олд Спайс».
– Но как быть с любовью? Как можно крошить людей топором и при этом быть женщиной?
Я скорчил гримасу.
– Ищешь зерно роли?
— Уж лучше буду нюхать мертвецов.
– Не зли меня, Лев!
— Это вряд ли. Насморк имеет свои плюсы. Я вообще не чувствую запахов. Сейчас тебе насморк очень пригодился бы.
– Все получится, верь мне.
Я взял «Олд Спайс», вытащил два ватных тампона и засунул по одному в каждую ноздрю. Когда мы вошли в дом, я похвалил себя за предусмотрительность.
Закончив разговор с мужем и пожелав ему счастливого пути, Лионелла вошла в дом, закрыла входную дверь и заперла ее на засов.
Жертвой оказалась пожилая вдова, миссис Гутьеррес. Если верить соседям, никто не видел ее несколько дней, пока один из парней, живущих в доме напротив, не забеспокоился и решил проверить, что с ней. Он открыл дверь, тут же захлопнул ее и вызвал полицию.
Когда Лионелла Баландовская засыпала в кровати, огромный диск луны смотрел на нее сквозь окно.
Я видел мертвые тела, но только не после того, как они провели в заполненной кровью ванне несколько дней при температуре плюс тридцать восемь. Смотреть на миссис Гутьеррес было нелегко. Однако я хотел кое-что доказать Шефферу, и оставался с ним, пока он изучал место преступления.
Глава 3. Красный сапог
— Самоубийство — поцелуйте меня в задницу, — сказал он патрульному полицейскому и показал на рассеченное запястье распухшей руки миссис Гутьеррес. — Ты видишь следы пробных попыток?
Утро следующего дня выдалось ясным. Стоя на крыльце пансионатского дома, Лионелла щурилась на холодное солнце. По застывшей за ночь грязи к ней семенил Пилютик.
Полицейский ответил, что не видит, и тут же отправился блевать в туалет. Шеффер взял руку трупа, высморкался и продолжил разговор со мной.
– Плохие новости! – с полдороги выкрикнул он. – Сегодня съемок не будет!
— Пробных следов нет, — сказал он. — Когда ты делаешь это сам, требуется две или три попытки, чтобы преодолеть боль. Кто-то другой рассек ей запястья.
– Грустно, Иван Иванович, – сказала Лионелла. – Вечером я хотела уехать домой.
Шеффер посмотрел на меня, наверное, в ожидании аплодисментов.
Пилютик развел руками:
— Вы таким образом мне мстите? — спросил я сквозь ватные тампоны.
– И что делать? Режиссер предполагает, а бог располагает.
Моя мысль показалась ему забавной.
– Где, кстати, он?
— Забудь, мальчик. Сейчас я покажу тебе, почему предпочитаю пить «Ред Зингер».
– Комиссаров? Еще вчера уехал в гости к друзьям. За ним, видите ли, прислали машину, а я здесь один разбирайся.
Я последовал за ним вниз. Он поставил на плиту сковороду с молотым кофе, чтобы перебить трупный запах. Если бы я не дышал через «Олд Спайс», этого хватило бы, чтобы навсегда отказаться от кофе. Затем мы поискали окно, через которое убийца проник в дом. Шеффер считал, что нет никакой необходимости дожидаться бригаду экспертов, и воспользовался бутылкой спрея с разведенным суперклеем, чтобы получить высохший отпечаток ботинка на ковре у входной двери и отпечаток ладони на стене.
– У Комиссарова повсюду друзья. Даже в такой глуши.
— Урок дня, мальчик. Сцена преступления не лжет. Убийца вышел через дверь при свете дня. Вероятно, сначала изнасиловал старую леди. Готов даже поставить на это деньги.
– Вы же слышали, директриса пансионата вчера сказала: на другом берегу озера живет «король автомасел»? В его распоряжении одна треть российского рынка. Богатый человек.
Я не стал с ним спорить. Когда Шеффер решил выйти на улицу немного передохнуть, я с радостью выскочил за ним. Мы прислонились к капоту его автомобиля и стали ждать коронера, а Шеффер тем временем приводил в порядок брюки у себя на животе. Я попытался представить, как выглядит труп через полторы недели. Труп человека, которого я знал.
– Да, я что-то такое слышала, – кивнула Лионелла. – Но, вероятно, большую часть информации она донесла до вас без меня.
— Так о какой услуге ты говорил?
Пилютик посмотрел на часы:
— Я хочу, чтобы дело Кембридж расследовали по всем правилам, — ответил я.
– Вам нужно спешить. Завтрак закончится в десять. Здесь недурственно кормят. Яйца – свежие, творог – объедение. Советую заправить сметанкой и сверху – сахарку. Попробуйте, скажете спасибо…
Он прищурился в лучах солнца, пробивавшихся сквозь листву орехового дерева.
– А где здесь столовая? – поинтересовалась Лионелла.
— Это не услуга. Так и будет.
Пилютик показал:
— Я хочу получить свободу действий.
– Видите дом, возле которого курят статисты? За домом стоит другой: крашеный, чистенький. Это и есть столовая. – Он снова взглянул на часы. – Поторопитесь, иначе останетесь голодной. А где Надежда Ефимовна?
Шеффер посмотрел на меня.
– Я стучалась к ней минут десять назад, но мне никто не открыл. Вероятно, она ушла завтракать.
— Вот теперь похоже на услугу. О какой свободе действий ты говоришь?
– В столовой я ее не видел.
— Я хочу быть в курсе того, что станет известно вам — до пятницы.
– Значит, еще спит.
— Почему именно до пятницы?
– Не будем ее будить, – благоразумно отступился Пилютик. – Сами знаете, чем это может закончиться.
— ФБР не должно именно сейчас отобрать расследование у Риваса, кое-кто может начать нервничать. Если Лилиан еще жива, мне нужно несколько дней, чтобы ее найти.
Дурной характер Бирюковой был широко известен. Помимо вздорности и высокомерия, народная артистка имела острый язык, который не щадил ни своих, ни чужих. Коллеги сторонились Бирюковой, и поводов для нападений было немного. Это позволяло сохранять на съемочной площадке относительный мир.
— А если она умрет между сегодняшним днем и пятницей?
Впрочем, неуживчивым характером отличалась не только Бирюкова. Вторым по «буйности» на площадке был партнер Лионеллы Максим Стрешнев. Имея внешность былинного богатыря, он много снимался, но озвучивали его, как правило, другие актеры. У самого Стрешнева для этого не хватало актерского мастерства, органики, а может быть, и таланта.
— Ее нет уже неделю. Вы эксперт — каковы шансы на то, что она жива?
Днем раньше он и Лионелла поссорились, поскольку оба были вымотаны затянувшейся съемкой, холодом и невозможностью вернуться в Москву. Теперь единственным желанием Лионеллы было не встретить Максима в столовой. Но, как назло, все вышло наоборот: свободное место было только одно – за столом, где завтракал Стрешнев.
Шефферу не хотелось обсуждать проблему с такой точки зрения.
– Доброе утро. – Лионелла села и, не глядя на Максима, обратилась к его соседу Никанину, консультанту по воинским традициям и боевым искусствам славян: – Охота же вам, Юрий Платонович, убивать свое время здесь? Ехали бы в Москву.
— Все равно я не согласен.
– Это моя работа, – ответил Никанин. – Вы же не уехали? Отчего мне уезжать?
— Тогда вы сами займитесь расследованием, — предложил я. — Я сумел связать похищение с убийством. Обратитесь к шефу убойного отдела.
– Последняя сцена в экспедиции. Ваши консультации вряд ли потребуются.
— Что будет в пятницу, когда федералы возьмут дело под контроль?
– Не мне решать. По крайней мере, Комиссаров ничего не сказал. И, кстати, – он огляделся, – где же наш режиссер?
— Я должен буду все закончить.
– Говорят, уехал к друзьям, которые живут где-то поблизости, – вступил в разговор Максим. Он взял Лионеллу за руку и проникновенно продолжил: – Прости меня, дорогая.
Шеффер почти рассмеялся.
– За что? – Она нехотя подняла глаза.
— На что ты рассчитываешь, Наварр? Насколько мне известно, ты мечешься, точно шарик в пинболе. Неужели ты надеешься что-нибудь узнать, получив еще пару раз по голове?
– Не сдержался, нагрубил.
— Возможно, вас ждет сюрприз.
– Неужели?
— Да, наверное, большой сюрприз.
– Мы все вчера очень устали.
Он с минуту на меня смотрел, и я испробовал на нем свою самую обаятельную улыбку.
– Оба хороши, – согласилась Лионелла и пожала плечами. – И, главное, непонятно, когда продолжатся съемки. Я, может, успела бы съездить домой.
— Ладно, труп, въехавший в офис Шеффов, Эдди Морага — мы не смогли отыскать следов «Тандерберда». Номера заменили, номер двигателя соответствует машине, украденной в Кингсвилле. Дальше тупик.
– А здесь вовсе не плохо, – сказал Никанин. – Чистый воздух, природа, продукты натуральные. Есть смысл расслабиться и получать удовольствие.
— Торговля кокаином. Возможно, это как-то связано с Уайтом.
На завтрак им подали вареные яйца, творог, молоко и жареную рыбу, которая на первый взгляд могла показаться лишней. Но если вдуматься, все было очень логично: рядом – озеро, а название пансионата – «Рыбачий».
— Может быть, — сказал Шеффер, но ему не понравилась моя версия. — Мораге выстрелили в сердце, в упор, сверху вниз, как будто он сидел, а убийца над ним стоял. Пули в глаза выпущены уже после смерти. Оружие — «парабеллум» 9 мм.
– Давно хотела спросить, Юрий Платонович, – заговорила Лионелла. – Не кажется вам, что художник по костюмам увлекся и пошел не в том направлении?
— Или «глок»?
– Вы говорите в общем или конкретно?
Он пожал плечами.
– Не думаю, что в тринадцатом веке русские женщины носили брюки из кожи.
— Работа профессионала. Никаких отпечатков. Скорее всего, Морага знал убийцу и не подозревал об опасности.
– Этот вопрос следует задать специалисту по историческому костюму. Я же, например, могу рассказать о холодном оружии Древней Руси или в крайнем случае, из чего в тринадцатом веке делали квас.