Дмитрий Градинар
Чужое оружие
ПРОЛОГ.
ОПЯТЬ НЕ К МЕСТУ
Сны оставались прежними, но теперь в них вплелись безликие людские фигуры, неумолимо проходящие мимо. Джокту хотелось крикнуть, чтоб остановить их, но что-то закрыло рот, какая-то вата набилась в легкие, и он начал задыхаться…
С этим он и проснулся посреди ночи.
Ветеран-артиллерист, лежащий рядом, сказал ему: «Теперь понял, для кого ты жег вражеские корабли? Видишь, как обходят нас стороной все эти подонки, которых мы защищаем на высоких орбитах от уничтожения?»
– Ты не прав. Просто тогда во всем этом был смысл, а теперь его не осталось… Нельзя воскрешать мертвецов. Это вправе делать только Всевышний.
– Всевышний? Ты бредишь, пилот! Когда-то этим можно было утешиться, но ты опоздал родиться… Всевышний умер, а скоро умрем и мы – ближние, которых никто не возлюбит.
– Успокойся, сейчас уже ничего не изменишь. И когда ты надевал мундир, то отлично знал, чем это все может кончиться… И мы не можем быть ближними для всех остальных, потому что летаем слишком далеко от них… Успокойся.
…На тринадцатый день в Пантеоне людей было меньше обычного, то есть практически не было совсем. Это в какой-то мере можно было объяснить дождем, что лил за окнами здания. Но это же и обрадовало Джокта, потому что он очень остро вдруг ощутил свою неполноценность. Свою непринадлежность к человечеству. Он вспоминал балладу об Орфее и Эвридике…
Даже после разрешения, полученного от Аида, Орфей потерял свою возлюбленную. Стоило тогда с самого начала пытаться воскресить ее?
– …а здесь? – отвлек его от грустных философствований приятный женский голос.
– А здесь стоит настоящий зомби! Без лица, без кожи и без сердца, – тут же шепотом ответил второй посетитель Пантеона.
Джокт чуть повернул голову вправо и увидел странную пару.
На девушке было надето дорогое платье, сплошь в золотых украшениях, а в ее распущенных каштановых волосах красовалась белая роза.
Во всем ее облике сквозило непонимание.
Спутник девушки был высок, тучен, с гладко зализанными назад волосами. Он носил шикарный костюм, и от него буквально разило пошлым парфюмом. Лет ему было – под сорок, ей – не более двадцати пяти.
Джокта сразу же посетила мысль, что мужчина чувствует себя комфортно в этом обличье, в то время как девушка более напоминала прекрасную птицу, случайно оказавшуюся в змеиной коже. Казалось, она здесь сама по себе, а ее платье и украшения существуют отдельно.
И еще… По ее виду никак нельзя было сказать, что она какая-нибудь шлюха, однако сквозь тонкую шелковую ткань отчетливо вызывающе проглядывали большие упругие груди, что явно нравилось мужчине.
– Мистер, я не знаю вашего имени, но хочу предупредить, что этими самыми ушами, которые вы почему-то решили обмануть, когда-то я расслышал настолько слабый шорох в эфире, что даже движение червя под землей оказалось бы громче. К слову, именно этим я спас всю группу от вражеской засады. Неужели вы думаете, что мне не расслышать всего того, что вы уже сказали, и то, что вы наверняка еще собираетесь сказать? Главным образом, как я понимаю, – насчет моего внешнего вида, так? Точнее, по поводу его отсутствия… Тем более мне должно быть обидно оттого, что вы оскорбили меня в присутствии дамы. Но раз уж я нахожусь здесь, в своей клетке, то, наверное, не стоит обижаться на слова, которые уже никак не могут повредить. Единственное, о чем бы я хотел попросить вас, так это пройти дальше, а еще лучше – как можно скорее покинуть Пантеон. Поверьте, ни мне, ни всем остальным здесь не так уж легко смотреть на людские лица, тем более что времени у меня осталось не так много. Не надо портить последние часы жизни… Пожалуйста…
Пока Джокт голосом навигатора, готовящегося поспорить с сетью вражеских шумовых заграждений, говорил свою речь, девушка все так же непонимающе, теперь еще и несколько испуганно, повернулась, начав рассматривать что-то над его головой.
Первоначально Джокт решил, что она боится посмотреть ему прямо в глаза, но затем, на какой-то миг, их взгляды встретились…
Она смотрела сквозь него!
Толстяк заерзал, подхватывая спутницу под руку и собираясь уходить.
– Леди, простите! Возможно, вы не менее несчастны, чем я. А поэтому прошу вас, никогда не возвращайтесь в Пантеон! И пусть нам обоим повезет в следующей жизни.
Голос Джокта дрогнул, и если бы он мог, он бы заплакал. Но он не мог, и дело было не в отсутствии индапа, хотя именно это можно назвать крайней жестокостью – вот так неожиданно лишить пилота его верного помощника. Но мера себя оправдывала тем, что одновременно с индапами не стало и случаев самоубийств. Это так просто – «тревожный коктейль», плюс еще одна комбинация, плюс еще…
Но плакать хотелось, ведь ему стало понятно, что девушка – прелестное творение природы – полностью слепа. И что ее кавалер рано или поздно сделает ее просто игрушкой для удовлетворения возникающей страсти, а потом бросит. Либо будет заигрывать с другими прямо в ее присутствии, не страшась разоблачения. Для него это – беспроигрышный вариант. Потому и красуются девичьи груди в угоду мужчине, поэтому и блестят бессмысленные украшения, и лишь белая роза – живой цветок, вдетый в кудри явно ее же рукой, затмевает этот блеск.
Но это была лирика, непонятно зачем взволновавшая Джокта за тридцать шесть часов до смерти.
Толстяк понял, что калека из Пантеона разгадал его секрет, и почти силой повел девушку…
– Постой! – Она мягко, но настойчиво освободила руку, а затем сделала несколько неуверенных шагов в сторону Джокта.
– Извините моего друга; возможно, он несправедлив. А я… Я не могу вас судить, так как…
– Не продолжайте. Я знаю. Очень хорошо, что вы не можете нас судить.
Мужчина вновь подошел к ней, чтоб увести навсегда. Но тут, словно из воздуха, возник оператор.
– Господин! Вы нарушаете Правила Определения!
Было видно, что еще немного, и оператор Пантеона измочалит франта, поскольку уж он-то точно догадывался – что пришлось пережить всем тем, кто попал в Пантеон, и что они все переживают в ожидании своего приговора.
– Нет, нет! Я только хотел… – У толстяка задрожал двойной подбородок, а галстук съехал набок.
Нарушение Правил Определения считалось одним из тяжких государственных преступлений.
Девушка между тем сделала еще шаг.
– Неужели это очень опасная процедура – передать импульсы своего сердца другому человеку?
– Не знаю. Врачи говорят, что сама процедура установления медицинской мини-аппаратуры безопасна…
– Странно, почему этот метод не практикуется везде, то есть для обычных людей? Тогда все было бы привычнее и не так… страшно.
– Да, эта процедура применяется только в Пантеонах. Но поверьте, все те, кто помещен в Пантеоны, нуждаются в импульсах и жизненной энергии чужих органов не потому, что хотят жить больше других, а потому, что они сейчас нужнее Солнечной, чем другие. – При этом Джокт многозначительно посмотрел на спутника девушки.
– Вы говорите загадками. – Ее карие глаза смотрели почти в глаза Джокту.
– Ну почему же… Все двести человек, которые ждут здесь либо помощи, либо забвения, не так давно были пилотами, штурманами и стрелками космического флота Земли. Воспитать такого воина на планете стоит немыслимых затрат, поэтому путем использования Пантеонов военные власти пытаются возродить к жизни тех, кто уже бился в звездных сражениях. Стоял до конца и не отступил. И если кому-то из нас добрые самаритяне возвращают жизнь, то вовсе не для того, чтоб ею насладиться… Мы садимся в навигаторские кресла, берем снова в руки джойстики управления истребителями…
– Какая ей, к черту, разница?! – вмешался усатый пилот, находящийся в нише напротив.
– Погоди, дружище. Нет ничего плохого в том, если на прощание я расскажу хоть немного, – какие мы все-таки… – У Джокта не нашлось простых слов, чтоб сказать то, что он желал. – Возможно, это будет и нескромно, но – ты не против?
Усатый был не против, так как имел две «Лунные Короны», добытые не где-нибудь, а в самом настоящем пекле.
– Леди! Все калеки, которых собрали в этом зале – герои. Вы мне верите? Хотя бы потому, что они – здесь. Никто из нас не прятался за чужими спинами…
– Ну а вы? Почему вы? В чем ваше несчастье?
– Мое? – Джокт грустно усмехнулся. – Ваш друг, он верно все сказал. Я потерял сердце в бою с Бессмертными. Мое имя – Джокт, хотя вам оно ни о чем теперь не скажет. Мой корабль назывался «Витраж». Это одноместный истребитель, который рано или поздно должен был стартовать в преисподнюю. Правда, при этом мы забираем с собой немало могильщиков… А теперь я нахожусь здесь и слушаю по ночам, как за стенами Пантеона справляются кошачьи свадьбы…
– Джокт… «Витраж»… – будто пробуя слова на вкус, произнесла девушка.
– От вас пахнет розой. Какое счастье, что этот запах сильнее, чем самые дорогие духи. И вы смогли невольно сделать всем нам большой подарок, напомнив, что мы – воины! Что прожили не зря и должны умереть так же, как уже умирали однажды – с верою в жизнь… А теперь уходите. Вам еще предстоит быть израненной шипами розы по имени Жизнь. Тогда вспоминайте о нас, и пусть станет легче…
– Джокт… «Витраж»… розы, – повторяла она, когда толстяк все-таки ухватил ее за руки и буквально вынес из Пантеона, воспользовавшись слабостью оператора, ушедшего утирать глаза.
– До свидания!
– Прощайте… – неслышно сказал он ей вслед.
Ему оставалось жить чуть больше суток.
ПРОЛОГ ВТОРОЙ
Существуют вещи, которые нельзя потрогать руками. Например, время, энергия, эмоции и мысли. Бег времени, истечение энергии – порождения процесса эволюции Вселенной. Тонкая материя мыслей и чувств – развитие жизни. Но для всего должна существовать точка отсчета, момент, когда был запущен невероятно сложный механизм всех эволюций. Нулевой момент.
Наверное, его искали, ищут и будут искать по той простой причине, что очень тяжело, вернее – невозможно представить себе Вечность и Бесконечность. Еще этому способствует открытие красного смещения и реликтовых тепловых излучений, потому что и то и другое так и подталкивает найти тот нулевой момент, после которого началось разбегание вещества и течение времени.
Классическая модель Большого Взрыва, разработанная в Солнечной, позже видоизмененная в Инфляционную модель развития Вселенной, так или иначе указывала, что все началось примерно двадцать три миллиарда лет назад.
Пройдя путь от сингулярности (ее можно назвать нулевой пространственностью) до эры вещества за десять тысяч лет, Вселенная потом долго и упорно обустраивалась некими Протогалактиками. О звездах, тем более о планетах и их обитателях, тогда и речи не шло. Первые звезды появились через четыре миллиарда лет после нулевого момента, девятнадцать миллиардов лет назад. Но и тогда Солнечная была, что называется, только в проекте, впрочем, как и подавляющее большинство планетарных систем. А приблизительная дата ее рождения – семь с половиной миллиардов лет до изобретения телевидения и запуска первых орбитальных спутников.
Если обращать больше внимания на Землю как на колыбель человеческой цивилизации и отмечать основные моменты ее жизни, то и здесь – цифры с бесконечными рядами нулей. Потому что первые микроорганизмы образовались на Земле ни много ни мало – шесть миллиардов лет назад…
Как и всякая другая модель, теория Большого Взрыва, или Инфляционная, то есть теория падения, допускающая, что до наступления нулевого момента происходили некоторые пока непознаваемые процессы, приведшие к Большому Взрыву, – все это может оказаться ошибочным. Не зря ведь существуют и другие теории. Например, модель Стационарной Вселенной: все было, есть и будет, но даже Вечности и Бесконечности не чужды перемены. Или теория Эддингтона – Леметра: Вселенная – Большое Яйцо, за скорлупой которого – великое Ничто и безвременное Никогда.
К счастью, после совершения Единого Акта Отречения от Веры ученый корпус больше не искал наиболее легких путей, уносясь, в случае неудачных исследований, навстречу простому и всеобъемлющему облачно-пуховому догматизму Божественного Творения, довлевшего над человечеством множество веков. Тем более если задуматься, теория Божественного Творения – всего лишь персонификация того же Большого Взрыва. Сначала не было ничего, потом появилось что-то, а чаще – кто-то, и вот тогда стало все!
Морально устаревшая попытка указать появление высшего сознания в качестве исходной точки для всеобщей эволюции Вселенной, не более. Урбанизированное общество Солнечной легко рассталось с догматизмом. К тому же элита цивилизации, клан хайменов (и это уже не секрет) больше не нуждались в спекуляции верой для управления обществом. Поэтому самыми перспективными остались различные вариации теорий на тему Большого Взрыва.
Ученые не случайно обращались к пересчетам этапов общей эволюции именно сейчас, когда война с Бессмертными – не стучалась, нет! – уже вышибала все двери! Дело в том, что существует и другая шкала, более наглядная. Условный календарь, пригодный для актуального прогноза уровня развития врага. Это очень просто…
Если принять время существования Вселенной за один земной год, начав его отсчет с нулевого момента, то картина получится следующая.
Одиннадцать месяцев в этом условном году на Земле вообще не происходило ничего интересного. Да и сама Земля появилась лишь в начале девятого месяца. Не правда ли, символичное совпадение?
Потом все пришло в движение. Завертелось, начало преобразовываться, делиться, размножаться, плавать, ползать, летать, цвести. И вообще, покатилось, как снежный ком.
Под самый конец года, 31 декабря, в десять часов вечера, на Земле появились первые люди. И были общинно-родовые эпохи, племена, питекантропы и неандертальцы. За полторы-две минуты до начала войны с Бессмертными в мир вошел Человек Разумный.
Вот только первые черви, по крайней мере на Земле, появились почти месяц назад по этому же календарю…
– Я – свой! Я – свой! – кричала его бортовая аппаратура. – Не атаковать! Я – свой…
И тысячи участников группы прорыва ждали сейчас, затаив дыхание, – что же произойдет? Опознают ли Бессмертные линкор, потерянный когда-то в бою и захваченный абордажной командой штурмовиков Космической Пехоты?
Казалось, в Прилив входит маленькая Луна, – правая часть линкора, кое-как залатанная техническими службами, напоминала шершаво-кратерную поверхность безжизненного небесного тела, сплошь покрытого шрамами. Рядом с линкором, едва заметный благодаря своим маленьким размерам, крошечной точкой на фоне массивного трофейного звездолета, шел корабль радиоэлектронной поддержки. Он-то и подавал непрекращающиеся сигналы, транслируемые затем мощной станцией связи линкора. Офицеры-радиоэлектронщики на «Обманщике», так назывался корабль РЭП, напряженно всматривались в экраны дешифровальных установок, ожидая как чуда хоть какого-нибудь ответного сигнала Бессмертных.
Позади этой странной пары корявили изображение созвездий прикрытые полями искажения шесть ударных отрядов. По два линкора, двадцать крейсерских звездолетов, тридцатка истребителей плюс четыре средних транспорта, несущие штурмовиков и бронетехнику, а также несколько вспомогательных звездолетов входили в состав каждого отряда. В идеале, если бы уловка сработала и все шесть отрядов смогли благополучно выйти из Прилива, за ними была готова стартовать вторая волна – двадцать линкоров, до полусотни тяжелых крейсеров прорыва, несколько инженерных станций, способных длительное время генерировать мощные гравитационные экраны, парочка больших транспортов, несущих каждый по штурмовому полку полного состава, и пять тридцаток истребителей. Операция «Троянский конь» началась!
Группа Гонзы, куда входил Джокт со своими ведомыми, находилась в составе третьего ударного отряда. Кроме этого, отряду была придана базовая станция истребителей, напоминающая огромное колесо, у которого каждая ступица оканчивалась зафиксированным в гравитационном захвате и готовым к старту истребителем дистанционно-управляемой группы – ДУГи. В центре станции-колеса размещался пункт управления, и операторы ДУГи заняли места в индивидуальных капсулах, готовясь начать свою Игру.
Никаких переговоров, ни единого кодированного сообщения. Чтобы не выдать приближения всей армады кораблей, были заблокированы даже функциональные каналы автоматической связи между звездолетами группы. Только звезды, кое-где затуманенные, «поплывшие», когда их свет оказывался тронут искажающими оптику массированными полями прикрытия, только извечная трескотня эфира – реликтовый фон и голоса далеких квазаров – квазизвездных радиоисточников, чья мощность излучения в радиодиапазоне превышала совокупную мощность излучения целой галактики… Следы движков каждого звездолета частично скрадывались особым рабочим режимом, частично растворялись в невидимой замкнутой сфере, воспроизводимой инженерными станциями. Это все напоминало движение бесцветных мыльных пузырей, внутри которых затаилось по отряду. Огромных пузырей, объемом сопоставимых с какой-нибудь малой планетой. Никакого активного энергетического и гравитационного сканирования. Бездействовали даже лазерные дальномеры, поэтому на первой стадии операции приходилось опасаться больше столкновения со своими же звездолетами, чем атаки Бессмертных.
Звезда-гигант, о которой сообщил по прибытии из последнего рейда Джокт, представляла собой отдельную опасность. И неизвестно еще, как бы отреагировала она на вторжение не единичного истребителя, а целого флота Солнечной. Единственное, что утешало, – это единодушное решение специалистов-астрофизиков о невозможности быстрого разгона внутренних процессов, происходящих в фотосфере звезды. Иначе говоря – если даже Бессмертные захотели бы уничтожить флот Солнечной (а заодно едва ли не сотню оперативных квадратов пространства), превратив красный гигант в Новую, мгновенно им это не удастся. Как не удастся в течение ближайшего столетия. Обладай они такими возможностями, – вся их война с Солнечной оказалась бы каким-то фарсом, безумием, нелогичной тратой времени. Для противника намного проще было бы разом уничтожить все форпосты, а потом, как выразился Балу, – «просто заплевать всю Солнечную».
– Я – свой! Не атаковать! Я – свой!
Наконец линкор с «Обманщиком», словно гигантская акула – мегалодон с присосавшейся рыбкой-прилипалой, вошли в Прилив. Следом за ними скользнула отдельная группа – десять крейсеров, лишенных экипажей и идущих в автоматическом полетном режиме. Корабли-мишени, на случай, если что-то пойдет не так. Вместо торпед и прочего оружия эти крейсеры были упакованы Имитаторами цели – Имами и гравитационными ловушками, которые, все до единой, должны были быть сброшены сразу же после предполагаемой атаки. Тогда, по замыслу тактического управления, у боевых отрядов оставалось время на продвижение в глубь звездной системы с домашней планетой Бессмертных, – к следующей приливной точке. А средства противодействия, выпущенные автоматикой группы полностью роботизированных крейсеров, нейтрализовали бы автономные торпедоносцы врага, дислокация которых была уже известна благодаря прорыву Джокта.
К слову, линкор Бессмертных, только что исчезнувший в Приливе, тоже шел без какого-нибудь экипажа, управляемый с навигационного поста «Обманщика». Однако управление достигалось не за счет дистанционных РЭ-команд, а допотопным методом – посредством защищенной кабельной связи. Надежно экранированная нить – всего полтора миллиметра в поперечнике – и еще одна, точно такая же, дублирующая, протянулись от корабля РЭП к покорному вражескому звездолету. В случае успеха операции линкор был подготовлен к выполнению функции планетарной станции. То есть переделан под миниатюрную базу для штурмовых отрядов, собирающихся осуществить высадку на поверхность планеты. Поэтому если наружная обшивка линкора подвергалась лишь грубому латанию, то внутри была проведена основательная работа. Лазарет на тысячу двести мест, регенеративный центр, опреснительные установки, а также командный пункт с мощными тактическими вычислителями и антеннами связи. Все остальное пространство линкора занимали композитные материалы, выполняющие роль дополнительной защиты.
С момента, когда Джокту удалось побывать рядом с домашней планетой Бессмертных, прошло два месяца. Срок достаточный, чтобы враг успел подготовиться к вторжению. Но тем не менее иного выхода командование КС не нашло. Сторонники немедленной атаки остались в меньшинстве. Вместо этого было проведено тактическое отступление, при котором пришлось даже оставить пять оперативных квадратов, основательно блокировав все прилегающие приливные точки. Наличие возле обнаруженной планеты лишь небольшого, по меркам орбитальной обороны, линейного флота (а тактический анализатор истребителя успел тогда зафиксировать десять линкоров, один из которых мог оказаться если и не уничтожен, то достаточно сильно поврежден маневром истребителя ДУГи) позволяло предполагать, что враг подтянет и другие силы. Так что немедленная атака могла обернуться поражением любого флота Солнечной, который посмел бы пройти Серым Приливом к планете Бессмертных. Опять же – управляемая звезда, прицельно плюющаяся убийственным излучением. Кто знал, каковы были возможности врага в применении этого грандиозного оружия? Ведь точечные удары по мечущемуся одиночному истребителю – это одно дело, другое – сплошной фон излучения, который окажется направленным в сторону Прилива, когда из него начнут появляться корабли Солнечной.
В том, что Бессмертные решатся на такой удар, сомневаться не приходилось. Поэтому и шел во главе строя трофейный линкор. И кричал на открытой волне, используя доступные техническим службам частоты Бессмертных:
– Я – свой! Не атаковать!
А следом плыли гигантские мыльные пузыри с готовыми к атаке звездолетами…
За два месяца были осуществлены и другие специальные мероприятия. Такие, например, как имитация штурма оперативного квадрата, в котором находился вход в Серый Прилив. Штурм – в лоб! Но, как и предполагалось, все атаки землян оказались отбиты. Причем не только и не столько из-за отсутствия приказа о прорыве к планете, – такой приказ мог быть отдан лишь после достижения значительных успехов в первой фазе операции. Нет, не в приказе дело. Пройти не удалось именно из-за противодействия со стороны противника. Поэтому весь сектор оказался начинен останками погибших звездолетов: земных и вражеских. Прилив, ведущий в этот сектор, теперь был заблокирован с обеих сторон.
На самом деле основной задачей имитации штурма являлось, помимо собственно попытки прорыва, обнаружение «черного входа» в этот же сектор. И таковой был найден – в двух световых днях. Сто пятьдесят часов подлетного времени, с учетом необходимости маскировки и малой скорости инженерных станций.
Сейчас, по прошествии двух месяцев, через «черный вход» в сектор пробралась группа кораблей, которые деблокировали приливную точку, обеспечивающую путь к планете. Контролирующие блокаду звездолеты врага – десять крейсеров и линкор Бессмертных, – по словам командира деблокирующей группы, «даже чавкнуть не успели»… Залп, – практически в упор! – произведенный двадцаткой мониторов, образовал буйный водоворот, гравитационное завихрение, там, где только что располагались вражеские корабли. Заодно было обкатано новое оружие Солнечной, те самые прикрывающие поля, генерируемые инженерными станциями. Это что касается эффекта неожиданности…
Еще двумя днями раньше весь линейный флот Крепости «Европа» вышел в атаку на противостоящую группировку Бессмертных. Вот здесь успех оказался более чем внушительным, и дрогнувший противник немедленно направил к месту схватки дополнительные силы – сразу тридцать линкоров. По данным аналитической службы, несколько из вновь прибывших кораблей могли оказаться как раз из состава прикрытия обнаруженной планеты. Итого – сразу два эффекта. Неожиданность и временное ослабление сил противника в квадрате подготавливаемого удара.
– Я – свой! Не атаковать! Я – свой! – вновь появился сигнал.
И это означало, что трофейный линкор вместе с «Обманщиком» вышли из Прилива.
ГЛАВА 1
Два месяца – достаточный срок, чтобы в жизни произошли какие-то перемены. Война – не в счет. Она лишь ускоритель событий. К тому же ни один из своих вылетов Джокт не мог назвать рутинной работой. Усталость, будто расплата за сверхъестественные возможности, цепко хватала пилотов сразу после возвращения из рейдов. По счастью, этой усталости пока не удавалось перерасти в апатию ко всему остальному. И любые события, происходящие с Джоктом или с его друзьями, по-прежнему вызывали у него интерес к жизни.
Во-первых, значимым событием он считал разговор, произошедший с полковником Бар Аароном. На самом деле это была всего лишь первая попытка, разведка боем, как назвал произошедшее Джокт, но ведь должен он был хотя бы попробовать!
Психиатр долго и размеренно кивал в такт словам Джокта, пока тот вел свою речь, а потом огорошил довольно неприятной репликой:
– То есть ты хочешь склонить меня к совершению преступления?
Джокт заморгал, услышав такие слова.
– П-почему – к преступлению?
– Потому что Каталина – пилот Вирт-команды и, следовательно, является полноценным солдатом своего подразделения. А ты просишь, чтобы я превратил ее в неполноценного Вирт-пилота. Понимаешь?
Попросив помощи в выведении Лины, Великой Мамбы, из-под патологической зависимости от Игры, Джокт даже не предполагал о наличии иных аспектов. Теперь же он видел, что ответ полковника вполне логичен. Более того, является единственно правильным ответом.
Ведь действительно, как только Каталина (Лина, продолжал он называть ее про себя) поймет, что существует другая реальность, и, более того, соприкоснется с этой реальностью, научится ее ощущать и отличать от Игры, она перестанет быть Великой Мамбой.
– Ощущение ответственности за свои действия не позволит ей дальше продолжать участвовать в сражениях. И вполне может привести к гибели действительных пилотов. К твоей, например, гибели. Неужели ты не задумывался над этим?
– Я… я думал, она сможет продолжать свою работу и в то же время станет полноценным человеком, перестанет быть сомнамбулой, которую нужно водить в туалет и кормить из трубки…
– Не сможет, Джокт. Она не сможет продолжить… Дело ведь не в том, что всем этим юношам и девушкам удалось наловчиться быстрее всех орудовать джойстиком. Речь идет о серьезных изменениях структуры мыслительного процесса. Знаешь, психологи часто приводят пример такого самовнушения, когда у человека получается вызвать волдыри на коже простым прикосновением карандаша. Этот человек просто внушил себе, что карандаш на самом деле является зажженной сигаретой. Или вот тебе пример попроще: люди с неуравновешенной психикой способны блокировать работу внутренних органов. Для них эмоциональное напряжение оказывается настолько велико, что желчный пузырь, например, начинает работать не в такт, сбивается дыхание, изменяется сердечный ритм, скачет давление… Но это все – частные случаи. Инфонаркомания – не просто страсть к играм и синдром «ленивого человека». Тут все сложнее… Можно сказать, они сами умудрились произвести начальную модификацию сознания. То, что с вами проделывали путем медицинских вмешательств… Цена за такие изменения – полное выпадение из реальности.
– Так что же получается? Каталине уже никогда не стать нормальным человеком?
– Я этого не утверждал, – смягчил только что сказанное полковник, – я говорю о том, что сейчас ей не нужно становиться нормальным человеком. Как ни странно, но для той работы, которой она занимается, ее состояние ненормальности и есть единственно нормальное. Ничего загнул, а?
Увидев, насколько оказался огорчен его отказом Джокт, Бар Аарон попытался его отвлечь.
– Да не печалься ты так! Рано или поздно проблема информационной наркомании все равно будет решена. Просто сейчас не время… К тому же после оснащения флота дистанционно управляемыми истребителями твоей девушке почти не грозят никакие опасности…
– Она не моя девушка! – живо отреагировал Джокт.
– Это ты кому хочешь рассказывай, только не мне. Зачем тогда именно ее ты хочешь увидеть нормальным, полноценным человеком? Вернее, чтобы не получилось, будто я сам себе противоречу, – хочешь увидеть ее неполноценным пилотом Вирт-команды? Насколько я знаю, Каталина не единственная девчонка, есть и другие…
Крыть было нечем, Джокт из-за этого только разозлился.
– Хорошо! Вы правы! Я бы очень хотел завести знакомство с Каталиной. Но невозможно встречаться с сумасшедшей куклой, для которой значение имеет только ее Игра, и ничего больше!
– Гхм-м, – протянул медик, – то ты пытаешься сблизиться с певицей, то тебе нужна инфонаркоманка… Какая-то плохая у тебя карма, Джокт.
– Чего-чего?
– Ничего, это я так, о своем… Зачем оно тебе нужно, ты можешь мне объяснить?
Джокт поморщился, с силой потерев щеку. Как всегда, полковнику удалось попасть, что называется, не в бровь, а в глаз. И никакого вразумительного объяснения у Джокта не имелось. Ну в самом деле, смешно рассказывать человеку, который намного старше тебя, о каких-то странных фантазиях, о стыде, что вгоняет в краску, о неожиданном желании – когда он увидел ее длинные ноги. Смешно и неправильно. Неправильно и глупо. Глупо и…
Полковник, заметив, что заставил Джокта испытать смущение, прервал его мысли.
– Давай представь себе на минуту, что каким-то чудесным образом Каталина излечилась. Не будем сейчас думать о последствиях для службы… Стала нормальной, забыла, что была пилотом… Уверен ли ты, что она сама захочет с тобой знакомиться? Вполне возможно, ее привлекают совсем другие мужчины. Коренастые, широкоплечие, рыжеволосые… Тут недавно заходил ко мне один сержант – как раз такой… Рыжий, квадратный, с голубыми глазами…
Джокт вздрогнул как от удара. Потому что знал этого сержанта. Тогда пришлось вызвать Балу, так как сам Джокт не был уверен, что сможет справиться с сержантом в одиночку. Вернее – он был полностью уверен, что справиться не сможет… А сержант как раз заканчивал вскрывать замок на двери Каталины…
Случись Джокту отсутствовать в это время – он даже ничего не узнал бы. И штурмовик, наплевав на возможность нормального общения, чего так недоставало Джокту, и беззащитное состояние девочки-пилота, свел бы с ней знакомство, что называется, вплотную.
К счастью, группа истребителей только-только вернулась из рейда, и Джокт услышал мелодичные переливы электронного раскодировщика, которым рыжеволосый сержант пытался открыть замок. Еще к счастью – Балу вовремя прибежал на палубу, откликнувшись на вызов. Иначе Джокту пришлось бы вступить в безнадежную схватку со штурмовиком. Навряд ли, как он признался потом Балу, ему хватило бы смелости использовать оружие и стрелять на поражение. Потому что любой предупредительный выстрел из «Клинча», и даже выстрел в руку или в ногу, не остановил бы сержанта.
Балу вырубил любителя клубнички только с третьего удара.
– Силен, бык! – изумился майор, потирая отбитую ладонь, – Наверное, из кинематической артиллерии. Там все такие…
– Почему? – Джокт поинтересовался больше для того, чтобы Балу не обратил внимания на его дрожащие руки, – Я думал, участники штурмовых групп – самые-самые…
– После нескольких залпов автоматика часто отказывает. И тогда приходится подавать заряды вручную, – пояснил Балу, – каждая болванка – сто двадцать килограммов…
Похоже, он все-таки заметил, как дрожат руки у Джокта, но вида не подал…
Теперь Джокту пришлось еще сильнее тереть щеки, чтобы отогнать неприятное воспоминание. А Бар Аарон продолжил:
– Еще, вполне может случиться, после излечения у нее появится антипатия к играм. И, естественно, ко всякому антуражу этих игр. Во что там они играют? Ах, в «Зигзаг-52», конечно же! Замечательно! Да ей будет противно даже смотреть на форму пилота, не говоря уже о большем. А ты ведь большего хочешь, не так ли, мой друг?
Джокт хотел большего. Для него стало пыткой даже просто смотреть, как несколько раз в день мимо его каюты проходят «медики-няньки». Ведь он отлично знал, что происходит потом в каюте Каталины… Рывком стянутые брюки, движения марионетки и кукловод – вот он, рядом! Упаковка чипсов и бокал питательной дряни…
Самое страшное, как казалось Джокту, это то, что медики перестали краснеть, исполняя обязанности нянек. Перестали краснеть и перестали видеть в инфонаркоманах своих пациентов. Чем могли закончиться такие обходы? И чем тот же Хенс, молодой второй лейтенант медицинской службы, который когда-то и познакомил Джокта с Каталиной, лучше рыжего сержанта?
Джокт знал, как это называется. Ревность! Знал и то, что персоналу, обслуживающему Вирткоманду, запрещены любые действия сексуального характера в отношении подопечных. Знал, но все равно ревновал. Что могут означать подобные запреты здесь, в Крепости?
А сколько раз он представлял себя на месте Хенса? Сколько раз мысленно снимал с Каталины одежду, оказываясь лицом рядом с ее коленями! Но рассказать все это Бар Аарону ему не хватало духу.
К счастью, полковнику и так все было ясно. Иначе разговор мог закончиться гораздо раньше.
– Вот что, Джокт. Не нужно ничего объяснять, я вполне понимаю, что тобой движет. И даже восхищен этим альтруизмом. Боюсь, однако, мне не удастся все обставить даже как медицинские изыскания. Например, для обнаружения эффективных путей излечения человеческой болезни, каковой и является инфонаркомания. Попытаться сделать что-нибудь самому – тоже не советую. Будет только хуже. Повторюсь, – сейчас не время. Думаю, никто не поймет движение твоей души. Ты уж поверь, но все обстоит именно так: попытайся я помочь Каталине, меня тут же потащат в особый отдел. Кстати, как там твой знакомый особист поживает?
Разговор ушел в другое русло, и все, что оставалось Джокту, это виртуальное общение с Каталиной во время сетевых игр.
«Великая Мамба вызывает Питона Джокта!» – так теперь начиналась для Джокта каждая вторая ночь.
«Было приятно с тобой летать!» – так она заканчивалась. С одним лишь уточнением: перед словом «приятно» появилось еще одно слово.
Очень. Приятно. С тобой. Летать…
Пусть это всего лишь свойство фантазии, но для Джокта это слово звучало едва ли не как признание в любви.
Вторым важным событием после осознания влечения к Каталине и неудачной, к сожалению, попытки ей помочь, для Джокта стал специальный тест-маджонг.
Если раньше ему удавалось справляться с любыми запутанными комбинациями фишек, выкладываемых маджонг-автоматом, то на этот раз задача ставилась несколько иная. Теперь фишки маджонга превратились во что-то другое, в инструмент, позволяющий определить не только индивидуальные возможности пилотов, но и их способность воспринимать ход мыслей друг друга. Делалось это просто…
Когда-то давно, насколько успел узнать Джокт, когда человечество еще только-только делало первые шаги в космосе и осваивало орбиту Земли, существовало множество поразительно несложных тестов для подборки экипажей космического корабля. На прежних орбитальных станциях космонавтам доводилось проводить длительное время в некомфортных условиях. Чего стоила одна только гравитация, вернее – ее отсутствие, когда кровь равномерно приливала ко всем участкам тела Явление, не предусмотренное природой человеческого организма. И чтобы вынести такое состояние, участники полетов были вынуждены проводить бесчисленные тренировки на специальных тренажерах, отдавая этому занятию множество времени.
Потом – психологический стресс. Ведь особенностью орбитальных станций являлась их лишь относительная надежность. Тогда еще не существовало защиты от всепроникающих микрочастиц. После возврата с орбиты можно было обнаружить при помощи увеличительной техники деформацию поверхности скафандров. Фактически каждый из космонавтов (если указывать точнее – ткани их тела на молекулярном уровне) подвергался во время полета постоянному обстрелу невидимыми частицами, где каждое «ранение» являлось проникающим. Белые вспышки перед глазами во время полета, приступы недомогания, если полет продолжался длительное время – это лишь осязаемые последствия попадания микрочастиц.
По сравнению с современными межзвездными перелетами космонавты начальной эпохи освоения космоса выглядели крайне выносливыми людьми. Выносливыми во всем: от способностей выдерживать огромные физические нагрузки (без всяких модификаций!) до невероятной эмоциональной устойчивости. Каково им было там, в тесных переходах орбитальных станций? Каково им было осознавать, что защита от метеоритов и микрочастиц – эфемерна? И любой крохотный предмет, даже затвердевшая чешуйка краски с другой станции, способен прошить их корабль насквозь… А ведь, кроме этого, прежде чем оказаться на орбите, им нужно было пройти стадию подъема, когда прямо под ногами у них висела огромная бомба с топливом! Взлетать приходилось, что называется, верхом на пуле.
Еще. Что может быть милее и желаннее для военного астронавта, чем возврат на базу? Когда все трудности и опасности позади, полетное задание выполнено, движки не вгрызаются ультразвуком в мозг во время критических режимов работы, а пляска огней на экранах угасает, угасает, угасает, что позволяет впервые за множество минут сморгнуть. Когда-то все было не так. Возврат на Землю являлся самым ответственным, самым рискованным этапом полета. Спускаемые капсулы трепало в объятиях атмосферы. Языки плазмы облизывали их со всех сторон, заставляя обугливаться внешнюю обшивку. Вибрация могла оказаться настолько сильной, что едва не крошились зубы… Но было еще кое-что.
Совместимость!
Каждый из космонавтов сам по себе мог являться сверхчеловеком, – причем в буквальном смысле. Выносить огромные перегрузки, справляться с большим количеством стрессовых ситуаций. А вот вместе, при проведении полета в составе экипажа, они могли оказаться слабее. Ведь каждый час, едва ли не каждая минута на орбите – ответственный труд. Это потом уже, с развитием космического туризма, на орбитальных станциях стали появляться состоятельные бездельники, которые только делали вид, что чем-то заняты. Экипаж всегда должен работать как часы. А в часовом механизме, как известно, даже шестерни делаются из одного металла. Вывод – экипаж должен быть сплоченным. Не только в силу приказа, но и в силу естественных причин. Иными словами, космонавты должны были подходить один другому лучше, чем самые образцовые друзья. Они Должны Быть Совместимы. Не желать уединения друг от друга. Суметь вытерпеть друг друга, ведь все мы разные, и материя человеческих отношений весьма тонка – тоньше, чем нанопленка! Месяц непрерывной работы в замкнутом, сильно ограниченном по площади пространстве, под грохот вентиляции да еще в непрекращающейся борьбе с подсознанием, когда кажется, что звезды уже говорят: «Ты наш! Второй посадочный не раскроется! В капсуле случится декомпрессия! И вообще, вас снесет, вы сядете прямо в кратер действующего вулкана Санторин…» Весь этот месяц нужно верить не только в себя, но и в того, кто рядом.
В годы орбитальных полетов экипажи, которые планировалось отправить в космос на одну-две недели, должны были проходить совместную подготовку около полугода. Если срок нахождения на орбите достигал одного-двух месяцев, подготовка велась не меньше года. А на случай длительного полета, сроком до года, время подготовки занимало больше двух лет. И уже тогда актуальным являлся вопрос лидерства и подчинения. Особенно для небольших, в два-три человека экипажей. Ведь в большом экипаже увеличиваются шансы найти «родственную душу». Да и проще складываются отношения подчинения. Вот у двух космонавтов, находящихся даже десять суток на орбите на станции, таких шансов уже не было. Вариант «два паука в одной банке» мог привести к срыву полетного задания и катастрофе, не говоря уже о сумасшедших затратах, пущенных на ветер. Ведь тогда, столетия назад, при составлении бюджета орбитальной экспедиции, учитывали каждую минуту полетного времени!
Кстати, первые орбитальные станции почему-то носили название пилотируемых. Хотя, учитывая крайне ограниченные возможности маневрирования, им больше подходило прилагательное «обитаемые»… Но даже в то время профессия космонавта являлась более чем почетной.
Естественно, каждый из кандидатов в отряд космонавтов вольно или невольно пытался скрыть собственные недостатки, многим это удавалось. Почти удавалось. Все недостатки проявлялись уже потом, когда отошли разгонные ступени и станция выведена на орбиту. Результат – несколько потерянных дорогостоящих спутников, поврежденная станция, незавершенные эксперименты. Поэтому бывали, оказывается, даже такие случаи, когда в последний день предполетной подготовки обоих членов экипажа снимали с программы, назначая на их место дублеров, которые сумели больше притереться и поладить между собой, понимая друг друга с полуслова.
Но какими бы ухищрениями ни пользовался человек, существует огромное множество неконтролируемых реакций тела, которые расскажут о человеке больше, чем он сам о себе знает. Используя знания этих реакций, группа психологов, формировавшая экипажи, и делала свои заключения. А методы оказались настолько просты, что Джокт чуть не рассмеялся над словами инструктора-психолога, рассказывавшего эту предысторию.
– Всего-то? Сложить руки на груди? – Даже Барон не удержался от скептицизма.
– Всего-то… Попробуйте! Только одновременно… Ну, скажем, с вашим временным лидером. Готовы?
Барон кивнул, Джокт тоже. В следующую секунду они сложили руки на груди, крест-накрест, как и показал инструктор.
– Та-ак! – Психолог довольно ухмыльнулся, не торопясь пока с разъяснениями. – А теперь просто похлопайте, будто вы на концерте. Можете это сделать громко…
И Барон, и Джокт воспользовались советом, несколько раз звонко хлопнув в ладоши. Пока все казалось им игрой. Причем каждый старался сделать это громче другого, почему-то решив, что в громкости и силе хлопков кроется какой-то загадочный показатель. Величина, способная выдать некоторую информацию. Конечно же, они ошибались.
– Все, все! Молодцы. Из-за вас в ушах зазвенело… Хватит, я сказал! Лучше с последним хлопком сцепите ладони… Очень хорошо… Превентивная проверка окончена, и я уже готов дать рекомендации. Хотите услышать?
Еще бы! Вокруг Джокта с Бароном собралась остальная группа, все тридцать пилотов, которых вот-вот должны были развести по-новому в тройки, указав каждому его маленькую судьбу – быть лидером или ведомым.
Теперь молодые пилоты уже знали, что никаких особых привилегий лидерство в тройке не дает, за тем лишь исключением, что ведомые должны беспрекословно следовать за лидером, а лидер – избирать направление атаки. Но в остальном это положение не сказывалось ни на служебном росте, ни на признании какой-то вторичности ведомых по сравнению с лидерами. Просто в регулярных флотских подразделениях основной боевой единицей считалась именно тройка, а не одиночный «Зигзаг». И в этой тройке каждый должен находиться на своем месте. В остальном… Психология – туманная наука. В смысле, для всех, кроме специалистов, ее положения – сплошной туман. Не всегда самые рискованные и одаренные пилоты, с полным набором открывшихся после модификаций возможностей и способностей, становились лидерами. И наоборот – командирами крупных флотских соединений впоследствии чаще становились именно ведомые. Их работа позволяла, как ни странно, накопить чуть больше опыта, поскольку, пока лидер принимал решение за решением, ведомым доставалось больше времени на анализ. Ошибки – они ведь со стороны всегда виднее. Да и советы легче давать со стороны… Возвратившись в Крепость после выполнения полетных заданий, ведомые иногда выдавали более четкую, чем лидер, картину произошедших во время вылета событий. Естественно, при командовании, например, тридцаткой, это могло сослужить хорошую службу. К слову, майор Гонза пять лет летал в ведомых, а затем стал командиром тридцатки истребителей.
– Смотрите, что у нас получилось! – начал инструктор. – Когда вы скрестили руки, у Джокта сверху легла правая рука, а у Барона – левая.
И Барон, и Джокт, да и все остальные тут же повторили жест, заново сложив на груди руки и отмечая, какая именно рука легла сверху. Получилось – у двадцати двух человек, и у Джокта в том числе, сверху оказалась правая рука, у восьми оставшихся, включая Барона, – левая. Джокт попытался сделать все наоборот, но тут же почувствовал разницу.
– Невозможно обмануть самого себя, – прокомментировал эти попытки инструктор. – И дело вовсе не в пространственной ориентации и доминировании разных мозговых полушарий. Левша или правша – тут не играет никакой роли. Дальше…
Дальше оказалось, что при хлопках и Джокт и Барон одновременно делали основной замах правой рукой.
– Тут вы совпали, – прокомментировал инструктор, – но вот рукопожатие с самим собой, последовавшее за хлопками, снова выявило разницу. У Джокта сверху ложился большой палец правой руки. У Барона – левой.
– И что все это означает? – Хлопки и рукопожатия получились разными и у остальных пилотов. Само собой, всех их теперь заинтересовала интерпретация теста.
– Это говорит сразу о многом. Например, о том, что Джокт и Барон не должны находиться в составе одной тройки…
– Как? Почему? – вырвалось одновременно у Джокта, Барона и даже Гавайца.
– Вот так и потому! – ответил сразу на оба вопроса инструктор. – Можете считать это официальным заключением. А к нему я прихожу потому, что рано или поздно возникнет ситуация, когда вам лучше не находиться в одной тройке. Модель, конечно, теоретическая, но… Кстати, – добавил он, обращаясь уже ко всем пилотам, – не пытайтесь что-то изменить. Я понимаю, всем вам не хочется расставаться с товарищами и вы готовы пойти на обман, спешно тренируясь в хлопках и рукопожатиях… Напрасный труд. Все, что происходило только что в кубрике, записано на видеочипы. Уже через час я буду знать – кому и с кем нельзя оставаться в одной тройке.
Возникла пауза, и каждый из пилотов смог прочувствовать определенную долю подлости, присутствующую в тестировании.
– Поймите! – увидев недовольство сразу в тридцати взглядах, направленных на него, поспешил оправдаться инструктор. – Мы не стремимся развести все тройки! Но точно так же не стремимся сохранить и уже создавшиеся. Для Солнечной и для Крепости важен только один вопрос – эффективность каждой тройки в любой возможной ситуации… И спорить со мной бессмысленно, и осуждать несправедливо. Потому что все через это проходят. Вы уж поверьте мне на слово, будет только лучше.
Вряд ли слова инструктора вызвали у кого-то понимание. Все были возмущены фокусом с тайной видеосъемкой.
– Джокт! – Неожиданно инструктор ткнул пальцем в грудь пилоту. Вернее, попытался это сделать, потому что тот отклонился ровно настолько, чтобы палец инструктора остановился меньше чем в сантиметре от ткани комбинезона. – Джокт! – повторил инструктор. – Тебя никогда не посещали мысли, что из Барона может получиться неплохой лидер? Может быть, даже получше тебя?
Джокту даже не пришлось раздумывать, потому что он успел задать себе тот же вопрос, пытаясь найти объяснение только что полученному известию.
– Да, ком. И не однажды.
– Пилот Барон? Никогда не мечтали о том, чтобы самому вести тройку?
Барон отмолчался, но из отведенного в сторону взгляда ответ был понятен.
– Значит, мое заключение не должно вас удивлять. Вот так вот.
Гаваец, до сих пор молчавший, перебегал взглядом с Джокта на Барона и обратно, наблюдая, как они переваривают свалившееся несчастье. А после не выдержал и поинтересовался:
– А… Как же я? – Даже голос Гавайца показался сейчас каким-то измененным, чужим. Растерянность в его глазах плескалась сильней, чем у Джокта с Бароном. – Я-то уж точно никогда не желал быть лидером! И, черт возьми, не понимаю, почему должен расставаться с кем-нибудь из своих друзей только потому, что они неправильно машут руками. А может, у них сегодня просто такой день случился… Очень не хочу с кем-нибудь из них…
– Или с обоими сразу, – подкинул фразу психолог.
– Как? – Теперь Гаваец выглядел донельзя изумленным, с покрасневшим лицом и выпученными глазами он напоминал большого тюленя.
– Запросто. То, что вы никогда не стремились к лидерству в тройке, мне еще ни о чем не говорит. Только после тест-маджонга станет ясно – летать вам ведомым или лидером. Но даже если ведомым – стоит поискать ответ на вопрос, чьим ведомым? Кто будет для вас лидером? Джокт? Барон? Кто-то другой?
– О-о-о! – протянул Гаваец, запустив пятерню в короткий ежик на голове. – Почему весь этот цирк нужно было проводить именно сейчас? Почему – не раньше? Ведь нам позволили слетаться, а потом – как палкой по голове! Этот, слева, – больше не ведомый, а тот, другой, – уже не лидер, и вообще, лидером будет тот вот задохлик, который если чего-то и умеет, так это правильно хлопать в ладоши и скрещивать руки как положено… Мы вместе выходим на задания! Уже год! Неужели вы не понимаете? Вы бы вообще почаще меняли состав троек, дождались бы от пилотов благодарности…
– Да, как-то нелогично получается, – согласился Барон. – Если бы не сегодняшний тест, никто бы и не додумался разводить нас… Позвольте выразить несогласие с вашими выводами?
– Да-да! – Поняв, что это уже не шутки и все происходит на самом деле, Барона поддержал Джокт: – Мы подадим рапорт коменданту, и тогда…
– Не теряйте время понапрасну! – оборвал их инструктор. – Как вы думаете, я здесь по чьей воле нахожусь? По своей, что ли? Ага, дошло наконец-то! И имею от коменданта четкую инструкцию посылать всех несогласных в задницу. Понятно? Да и с чем вы не согласны? Не я хлопал за вас в ладоши… Так что комендант моего решения не отменит, вы же не оберетесь неприятностей, если будете досаждать ему с подобными просьбами. Обращайтесь лучше сразу в штаб Внешнекосмической обороны, на Землю. Там, по крайней мере, вам не накидают нарядов по службе. Надеюсь, вы догадываетесь, каков даже в этом случае будет ответ?
Молчал Барон, молчал Гаваец. Молчал и Джокт, представляя, как его рапорт ложится на стол гелиокомандора Бисмара.
– Знаете, что? – Теперь инструктор сам пошел в атаку: – Не нужно смотреть на меня волком! Не думаю, что вам стало бы приятней, если бы я оставил всех в неведении до окончания тестирования, а потом кто-то из ассистентов объявил тот же результат. Что скажете? Вот то-то! Не знаю, насколько это поможет лично вам, пилот Джокт. – Психолог снова попытался ткнуть пальцем, и снова это у него не получилось. – Но я бы хотел сказать, что подобная участь ожидает практически всех здесь собравшихся. Набрать минимальный боевой опыт, летая временными тройками, – это одно. А стать полностью автономной боевой тройкой, которой можно доверить любое задание, – совсем другое дело. Кстати, – теперь он обращался к Гавайцу, – ваше предложение о частой замене троек принимается! Можно считать, вы попали прямо в точку.
– То есть?
– Иногда что-то меняется в людях, вернее – что-то изменяет их. Кто-то приобретает новые качества, кто-то теряет… Раз в год ВСЕ пилоты теперь будут проходить тест-маджонг. Такое уже практиковалось раньше.
– И как успехи? – Пилотам оставалось только язвить.
– Редко кто из ведомых попадал в лидеры, еще реже – из лидеров в ведомые. Но состав троек изменялся почти наполовину. Почему – сами поймете со временем. Сейчас же, перед прохождением тест-маджонга, и пока обрабатывается информация с видеочипов, не забивайте головы ненужными вопросами. Давайте, я лучше расскажу что-нибудь еще о непроизвольных реакциях и их связи с нашей сущностью…
И, не дожидаясь согласия, а больше – чтобы отвлечь пилотов от раздумий, инструктор пустился в экскурс по практической психологии. Мало-помалу в разговор вступили и пилоты…
Пусть этот разговор и оказался сумбурным, из тех, что забываются на следующий день, но все же он достиг своей цели. Через десять минут со всех сторон посыпались вопросы, и больше никто не заикался о несогласии с выводами инструктора. Вскоре, если ощущение несправедливости и осталось, вслух его никто не озвучил…
– А сила рукопожатия о чем-нибудь говорит? Если один человек сжимает руку другого со всей силы, то это значит…
– Это значит, что он более эгоистичен, чем собеседник. Еще, возможно, свидетельствует о гипертрофированном инстинкте собственника. Конечно, по одному этому жесту ничего не скажешь, здесь немалую роль играет и физическая сила. – Инструктор кивнул в сторону Гавайца. – Но все же в большинстве случаев такой жест делается умышленно и говорит скорее о плохом, чем о хорошем.
– Почему?
– Как вам сказать… Это в моем понимании… Одно дело – быть человеком честолюбивым, другое – стараться подавить любого другого человека. Это ведь атавизм чистейшей воды! Звери рычат, демонстрируют зубы, парнокопытные вскидывают рога, а люди… Наблюдения показывают, что такие «силачи», здороваясь с людьми, от которых в чем-то зависят, резко ослабляют хватку. Такая реакция не относится к неконтролируемым. Я называю – любить себя, любимого.
– А разве это не показатель жесткости характера?
– Возможно. Но еще может оказаться свидетельством простой жестокости. Между жесткостью и жестокостью граница, конечно, имеется. Но очень тонкая. Вы понимаете? И почему-то, чаще всего, такая жестокость вымещается на женщинах, уж простите за сентиментальность, но бывают… перегибы…
Пилоты понимали. Может быть, каждый по-своему.
– А имеет ли значение, на каком расстоянии от собеседника останавливаться во время разговора? Это тоже о чем-то говорит?
– Ну-у… Специалист различит сразу несколько случаев, и, если это не близкие друзья, чаще всего такое положение собеседника, когда он пытается буквально втиснуться в вашу кожу, должно заставить сомневаться в его правдивости. Хотя общего заключения делать по этому признаку нельзя. Для тех, кто живет в густонаселенных районах, такая близость – норма. А вот, скажем, колонисты, которым пришлось осваивать обширные территории и жить обособленно друг от друга, те всегда при разговоре сохраняют дистанцию, стараясь находиться на расстоянии вытянутой руки. Присмотритесь сами: всегда можно отличить астронавтов линейного флота от пилотов истребителей. На линкорах ютятся в тесных помещениях, особенно капонирщики и расчетные группы, обоймами, вплотную друг возле друга. Вы же привыкли к простору. Простору и одиночеству. Все, что чуть больше вашего одиночества, – полетные тройки…
Так, постепенно, инструктор вернулся к основной теме разговора – о тестировании для формирования новых полетных троек. В это же время в кубрике начали появляться новые лица. К своему удивлению, Джокт увидел среди них и Спенсера.
– Привет! – обменялись они рукопожатиями.
И Джокт поймал себя на том, что оценивает силу пожатия Спенсера. С каким-то облегчением и радостью в итоге он решил, что с женщинами у Спенсера все нормально, без перегибов. И с другими людьми тоже.
– Ты чего здесь? – задал он вопрос Спенсеру.
– За тем же, что и ты, – без улыбки ответил Спенсер. – Формирование троек. Тест-маджонг.
– И… Ты тоже?
– Как видишь, не я один… Жестокая штука, правда?
Джокт тут же вспомнил слова инструктора насчет регулярно проводимого тестирования даже для опытных пилотов и согласился, что да – штука эта ужасная!
Объявление инструктора о том, какие тройки будут разбиты, Джокт уже не слушал и почему-то старался не встречаться взглядом ни с Бароном, ни с Гавайцем. Ему казалось, что повинен он сам. А вот недовольных возгласов у присутствующих прибавилось. Впрочем, это были только пилоты одного с Джоктом выпуска, к пилотам, вошедшим вместе со Спенсером, это не относилось. Они стояли спокойно, словно готовились принять к исполнению какое-то будничное указание. К тому же их очередь пока не настала. И в итоге вышло, что полностью нетронутыми остались всего две тройки. Хотя бы кому-то повезло! Еще в трех тройках выбыло всего по одному человеку.
– Ну и что сейчас будет происходить? Как нас собираются склеить заново? – поинтересовался Джокт у Спенсера.
– О! Это будет незабываемая игра! – живо откликнулся тот. – Хорошо, если закончим к утру…
– Даже так?
– А ты что думал? Иногда тест-маджонг длится несколько дней. Вот, например…
Неизвестно, какой пример собирался привести Спенсер, потому что в следующую секунду инструктор отдал команду.
– Активировать индапы! Предполетный режим! Разбейтесь по парам и проходите в маджонг-класс.
– А… – начал было кто-то.
– Это без разницы, с кем будете в паре. Вам предстоит собрать не один пасьянс, пока что-то прояснится. Ну кто первый?
Барон ухватил Джокта за руку и, насупившись, сделал первый шаг.
– Сложите руки… Похлопайте… Еще бы попрыгать заставил – кто выше! – баобаб ученый! – бормотал он при этом, очевидно пытаясь найти хоть какой-нибудь шанс опровергнуть выводы психолога.
Но с первой же партии все стало ясно. И если этот метод, испробованный годами и поколениями пилотов, был верным, то выходило, что психолог не ошибался…
– Начинайте! – приказал один из ассистентов, и перемешивающий автомат выложил перед Джоктом и Бароном немыслимую головоломку…
ГЛАВА 2
Основным отличием этого теста от почти забытых уже занятий в маджонг-классе являлось условие парного разбора пасьянса. Рядом со столом, на котором высилась замысловатая фигура из фишек маджонга, звонко тикал неутомимый метроном. Ритм его щелчков был не быстрым и не медленным, средним, как раз таким, чтобы в одиночку справиться с заданием стало бы чуть ли не пустяковым делом. Но это – в одиночку… Напарникам было запрещено общаться между собой. Никаких слов, никаких лишних жестов, никакой мимики. Впрочем, мимика и слова сейчас никак не могли помочь – на каждого из пилотов опустился оптико-акустический барьер, отключающийся и включающийся синхронно со звучанием метронома. Попеременно – то один, то другой пилот – оказывались окруженными снопами переливчато-розового света. И Джокт не видел напарника те две-три секунды, за которые Барон должен был снять свою фишку. А потом – наоборот, барьер включался над Бароном. Сегментом пересечения двух тубусов света являлся стол с пасьянсом. Он-то и открывался взору при переключении барьера. Щелчок – и Джокт видит лишь стол и пасьянс, в котором Барон уже снял одну из фишек. За три секунды нужно распознать, какую именно, и снять парную. Или же самому убрать фишку, оставляя на долю Барона вспоминать предыдущее расположение фишек, оценивая, какой из них не стало, и снимать парную. Все это – в вязкости искажающего барьера, за которым нет Барона, нет инструктора и ассистентов, других столов и испытуемыми. Ничего нет. Какие-то тени, что движутся хаотично, избегая возможности стать человеческим очертанием. Звуки – словно услышать их под водой…
Конечно, можно было бы попытаться обхитрить психолога, нарушить весь процесс хотя бы тем, что задержать руку над местом, откуда только что снял фишку. Или наоборот – будто невзначай указать на парную фишку, облегчая задачу напарника. Барьер непроницаем только для света и звука… Но именно это делать было строжайше запрещено. Всевидящее око видеочипов, которыми был буквально начинен маджонг-класс, тут же оповещало ассистента о нарушении вводной. И почувствовать себя снова курсантом, которого инструктор тыкает лицом в экран с записью его поведения, никому из пилотов не хотелось.
Уже через десять переключений барьера Джокт понял, что недооценил коварства инструктора. Потому что основного общеизвестного правила собирания маджонга – пасьянса никто не отменял. Убираются только парные фишки. Одна за другой. Просто в предложенном тесте одновременность зависела сразу от двух участников. Я увидел выгодную пару: две двойки-доты по углам. Убираю первую двойку, а вторую убирает напарник. Только он должен сориентироваться, понять, какую пару выбрал я, и продолжить действие. А заодно согласиться, что эта пара в перспективе освобождает путь к другим парам. Самая большая проблема заключалась в том, что выгодность снятия той или иной пары каждым из пилотов оценивалась по-разному. В одиночку Джокт разобрал бы не менее трех четвертей выпавшей головоломки. Это если она не имела окончательного решения. Если же имела – обязан был разобрать всю до конца.
Убираем пару двоек-дотов, этим открываем второй ряд из трех и высвобождаем сразу четыре фишки, из которых можно выбирать… Тогда через пять-шесть ходов откроется фишка с цветком орхидеи – нужная пара для цветка сливы, которая находится на вершине одной из пирамид и в свою очередь открывает дорогу сразу к шести фишкам, освобождая их. Это просто. Но почему-то Барон не замечает такой простоты. И когда стол с пасьянсом снова возникает перед Джоктом, он видит, что Барон не тронул двойку-дот. Он убрал фишку «южный ветер»…
Сомневаться в том, что Барон смог вычислить задумку Джокта, не приходилось. Значит, он умышленно пошел на штрафной балл, заметив другую комбинацию, которая, по его мнению, позволяет еще эффективнее, за меньшее количество снятий разобрать весь пасьянс.
Джокт чертыхнулся. Ведь допустимо было набрать всего три штрафных балла, после чего сеанс прекращался. Задание считалось проваленным. Но с другой стороны – если общее количество ходов оказывалось хотя бы одинаковым с количеством, на которое программировал головоломку перемешивающий автомат, пара считалась подходящей друг другу. Именно это опровергло бы жестокий вердикт инструктора, и Джокт с Бароном могли остаться в одной тройке.
Джокт понимал, что Барон старается, хочет сделать все как лучше. Странно… Неужели он не понял, что самый верный путь – четко следовать за тем, кто сделал первый ход и убрал первую фишку? Это же очевидно!
«Стоп! – сказал сам себе Джокт. – А с чего я решил, что мой вариант – самый верный? Может быть, Барон как раз и прав? По крайней мере, в жизни Барон не раз принимал более верные решения, чем я».
Первый промежуточный удар метронома… Идти за Бароном? Снять фишку «северный ветер»? Двойка-дот возвращена на место перемешивающим автоматом. Ход Джокта не засчитан, этот ход обменяли на штрафной балл. Барон обменял. Так прав он или не прав? Фишки с ветрами освобождают пару шестерок – иероглифов и одновременно другую пару. Убрать иероглифы – получаем цепочку с цветами орхидеи и хризантемы… Освобождаются еще две пары фишек «дот»… За ними еще пара… И разбирается почти половина пасьянса…
Второй промежуточный удар. С третьим настанет передача хода. Неужели Барон снова оказался на высоте? Открыть своим ходом дорогу к решению половины проблемы! Заманчиво. Но почему тогда он, Джокт, сам не заметил этой возможности? Индап щелкает, время растягивается, но растяжение его не бесконечно, вот-вот раздастся третий щелчок и…
Еще раз – стоп! Так нельзя! Убрать фишки с орхидеей и хризантемой – оставить без пары цветок сливы! А он – на вершине пирамиды, запирает собой сразу шесть фишек. Единственно оставшийся цветок бамбука, который тоже мог бы послужить парой к цветку сливы, пока не виден, его нет в верхнем слое! Значит – пасьянс не может быть собран таким способом!
Третий щелчок. Джокт вновь снял двойку-дот. А фишка, только что снятая Бароном, возвратилась на место…
– В этом вся проблема, – терпеливо, будто общаясь с детьми, разъяснял психолог. – Даже если бы вы поняли, что самое важное в тесте вовсе не скорость, а способ взаимодействия, у вас все равно ничего бы не вышло.
– Если бы мы договорились заранее, все бы у нас получилось! – возражал Барон, который оказался виноват.
Но выяснилось, что его вина – мнимая.
– Смотрите! – Инструктор вызвал на экран запись пасьянса, ставшего несчастливым для Джокта с Бароном. – Даже если забыть про вашу игру с фишками и два штрафных балла… Вот! – Наконец-то он нашел интересующий момент: – Видите?
В компьютерной обработке на экране воспроизводилась не только видеозапись, но и сложные расчеты, выводимые в правом верхнем углу экрана, а также алые стрелки, высвечивающиеся наложением на запись. Стрелками отображались траектории взглядов, которыми тестируемые оценивали ситуацию на маджонг-столе.
– Вот-вот-вот! Видите?
Сначала дошло до Джокта, потом уже и Барон понял, в чем дело.
Каждый раз, когда выпадала очередь Барона, тот сразу вычислял, какую фишку убрал Джокт, это легко давалось им обоим, но вот после, в оставшиеся две секунды Барон постоянно пытался нащупать взглядом собственную комбинацию. Стрелка металась по рисунку пасьянса, указывая, куда направлен его взгляд. А ведь он не просто так высматривал какие-нибудь пары фишек, доступных для снятия! Нет, Барон шел дальше, выстраивая прогноз для других возможностей, развивая собственный поиск. Когда же этого не происходило, Барон тратил время на то, чтобы попытаться разгадать замысел Джокта. Это как акт ревности: почему он снял именно эту фишку? Что это нам дает? Ага, кажется, понятно, но вот мой вариант…
– В затяжном бою это неизбежно приводит к дезорганизации тройки, – продолжил пояснения инструктор, – ведомый не должен, не имеет права размышлять, почему его лидер избрал именно такой угол атаки? Почему повел тройку в атаку на северную полусферу, в лоб, когда можно уйти на вираж, атаковать позже восточную полусферу… Сейчас речь идет не об индивидуальных аналитических способностях, а об их совместимости. И я лишний раз убедился, что не ошибся при первичном тесте. Вы не должны летать вместе, как бы вам того ни хотелось и какой бы несправедливостью ни показалось мое решение.
– Но разве это плохо, – пытался возражать Джокт, – когда в тройке есть ведомый, способный увидеть лучшее решение?
– Очень. Очень плохо! Об этом вам лучше пораспрашивать командира Гонзу. Ведомые обязаны идти за лидером, даже если он ведет их прямо в преисподнюю. А лидер не должен ожидать подсказок, пусть даже сделанных лучшим другом.
– Но Бессмертные научились неожиданно появляться в любой точке! Они прокладывают собственные Приливы, и…
Джокт не договорил. Хотя идея его была понятна каждому, психолог повысил голос. Теперь в нем не осталось ни следа от прежней терпеливости. И выложил последний козырь.
– Именно! Научились появляться где угодно и когда угодно! Поэтому лидер тройки всегда должен держать в голове этот случай, какое бы маневрирование ни производила его тройка. Всегда должен готовиться, что в любой точке, в любой момент может появиться новый соперник! Скажи, Джокт, только без обмана, как по-твоему, – из Барона получился бы классный лидер?
Джокт понял, к чему задан вопрос и что он услышит после своего ответа. Но хитрить и выворачиваться не стал.
– Ему даже не нужно прилагать к этому усилий. Барон – прирожденный лидер. Наверняка даже лучший, чем я.
Барон попытался вставить слово, но был остановлен жестом инструктора.
– И я так считаю. На одной чаше весов – ваша дружба, а на другой… Зачем же лишать истребительный флот прирожденного лидера? Я не могу оценивать – лучше он будет, чем ты, или нет, мое дело – формировать полетные тройки. Но знаю – он будет лидером!
На этом испытания для Джокта не окончились. Поняв, что так и будет, что им не летать с Бароном в одной тройке, едва касаясь крыльями-подвесками, он разозлился на такую несправедливость, а заодно на инструктора, на себя, на маджонг и прочее остальное. Теперь Джокт нашел выход злости на маджонг-столах. Он не думал о совместимости. Как не думал о том, с кем хотелось ему оказаться в одной тройке и кто будет его ведомыми.
Вторую тестовую комбинацию Барон разыгрывал с Гавайцем, и настала очередь Джокта ревновать, следя за ходом испытания, ожидая их результатов. Инструктор оценил совместимость Барона с Гавайцем как близкую к идеалу…
Джокт ушел в игру, его руки летали над столом, ему хотелось, чтобы метроном щелкал чаще. К чему теперь время? К чему раздумья над головоломкой? Он шел напролом, даже не переживая – успевает за ним очередной напарник или нет. Появившийся «Взгляд Орла» позволял ему видеть насквозь хитрости и ловушки, подготовленные перемешивающим автоматом.
Первый взгляд на пасьянс. Оценка. Восемнадцатиходовая комбинация, дальше – ерунда! Подчищать оставшиеся пары… Метроном и впрямь зачастил. Время на ход – секунда! Напарники вылетали один за другим, не поспевая за нестандартным мышлением Джокта. Те из них, кто все же умудрялся уловить, какой именно фишки только что не стало и какую парную фишку требуется убрать, были отсеяны инструктором. Виной тому – все те же алые черточки-стрелки на экране. Может быть, из таких напарников получатся лидеры, может быть – идеальные ведомые. Но только не для него. Не для Джокта.
И оказалось так, что вскоре Джокт остался в одиночестве. Из тридцати пилотов первого года действительной службы двадцать семь были разведены по тройкам. Еще двоим осталось подобрать лидера из числа более опытных, пришедших вместе со Спенсером, пилотов. А Джокт остался один. Сам по себе. Лидер без ведомых. Белая ворона, оказавшаяся светлее других белых ворон. Единственное, что утешало, когда он уже смирился с мыслью, что Барон и Гаваец не будут летать с ним в тройке, – это то обстоятельство, что из них троих не разлучили хотя бы их Барона с Гавайцем. Барон стал лидером, Гаваец – его ведомым, что не являлось чем-то удивительным. Вторым ведомым Барона стал Монс. Вот это уже странно, потому что Монс до сих пор был лидером. Ну теперь это станет лучшая тройка, порадовался за друзей Джокт. Гаваец – прикрывает тыл, надежный как скала, – вспомнил Джокт виртуальную смерть Гавайца, когда тот безропотно принял истребителем ДУГи сразу две торпеды… Монс – лучший постановщик ловушек, какого не против были бы заполучить к себе даже офицеры рангом повыше. А он…
– И что мне теперь делать? – ломающимся голосом спросил Джокт у инструктора, понимая, насколько глупо и плаксиво звучит его вопрос. – Переквалифицироваться в пилоты миниджета?
Психолог между тем воспринял это как шутку и улыбнулся.