Уайт Эдвард Лукас
Амина
Эдвард Лукас Уайт
Амина
Перевод А. Флотского
Встретившись лицом к лицу с реальностью невероятного - как это выразил бы сам Уолдо, - он был совершенно оглушен. Он молча позволил консулу вывести себя из прохладного мрака гробниц, через разрушенный дверной проем, на жару сверкающего ландшафта пустыни. Хассан шел за ним не оглядываясь. Без единого слова он взял ружье из вялой руки Уолдо и понес его вместе со своим и ружьем консула.
Консул прошел к полуразрушенному участку стены шагах в пятидесяти от юго-западного угла гробницы; отсюда хорошо просматривались две стены гробницы-с дверью и большим проломом.
- Хассан, - приказал он, - ты будешь наблюдать отсюда.
Хассан сказал что-то по-персидски.
- Сколько щенков там было? - спросил консул у Уолдо.
Уолдо непонимающе на него смотрел.
- Сколько там было детенышей? - повторил консул.
- Штук двадцать или больше, - наконец сказал Уолдо.
- Это невозможно, - фыркнул консул.
- Где-то шестнадцать-восемнадцать, - заверил его Уолдо.
Хассан улыбнулся, хмыкнув. Консул взял у него два ружья, одно отдал Уолдо, и они обошли гробницу вокруг. Здесь тоже были остатки руин и камень, обращенный в сторону гробницы и находившийся по большей части в тени.
- Подходит, - сказал консул. - Садись на этот камень и прислонись к стене; устраивайся поудобнее. Ты слегка потрясен, но скоро придешь в себя. Тебе бы надо поесть, но у нас ничего нет. Во всяком случае, глотни этого.
Он подождал, пока Уолдо отдышится после глотка неразбавленного бренди.
- Хассан принесет тебе свою фляжку перед тем, как уйти, - продолжал консул, - пей побольше, потому что тебе придется провести здесь некоторое время. Теперь слушай внимательно. Мы должны изничтожить эту нечисть. Самца, как я понимаю, нет.
Если бы он был поблизости, тебя бы уже не было в живых. Детенышей не может быть так много, как ты говоришь, но думаю, что нам придется иметь дело с десятком - полный выводок. Мы должны их выкурить. Хассан пойдет в лагерь за топливом и охранниками. А в это время нам с тобой надо смотреть, чтобы ни один из них не ушел.
Он взял ружье Уолдо, открыл затвор, закрыл, осмотрел магазин и отдал обратно.
- Теперь внимательно наблюдай за мной, - сказал он. Он отошел влево от гробницы, остановился и собрал в кучу несколько камней.
- Видишь их? - крикнул он.
Уолдо ответил положительно.
Консул вернулся, прошел вдоль той же линии вправо, сложил на таком же расстоянии еще одну кучку камней, снова крикнул и снова получил ответ. Он вернулся обратно.
- Ты уверен, что не перепутаешь эти две отметки?
- Совершенно уверен, - ответил Уолдо.
- Это важно, - предупредил консул. - Я вернусь к месту, где остался Хассан и, пока он будет ходить, буду следить оттуда. Ты же будешь смотреть отсюда. Ты сколько угодно можешь ходить между этими отметками. От любой из них ты сможешь увидеть меня. Но не отклоняйся от линии между ними. Поскольку, когда Хассан скроется из виду, я буду стрелять в любое движущееся существо. Подожди здесь, пока я не установлю такие же границы своей линии патрулирования по ту сторону гробницы, а затем стреляй во все, что движется вне этой линии. Также поглядывай и вокруг себя.
Есть один шанс на миллион, что самец может вернуться днем, - они ночные животные, но эта берлога не совсем обычная. Будь начеку.
- Теперь послушай меня. Никакой дурацкой сентиментальности по поводу того, что эта нечисть якобы похожа на людей! Стреляй, и стреляй с целью убить. Это не только наша обязанность, но мы еще можем оказаться в опасности, если этого не сделаем. Между мусульманскими племенами здесь мало согласия, но единственное, в чем они единодушны, так это в том, что каждый человек обязан способствовать искоренению этих тварей. Старый добрый библейский обычай забрасывать камнями до смерти распространен и здесь. Эти современные азиаты вполне способны сделать это со всяким, кто небрежно отнесется к этой обязанности. Если мы упустим хоть одного из них и слух об этом распространится, то можно ожидать такого взрыва расовых волнений, с которым трудно будет справиться. Стреляй, я говорю, без всяких колебаний и сомнений.
- Я понимаю, - сказал Уолдо.
- Мне безразлично, понимаешь ты или нет. Я хочу, чтобы ты действовал. Стреляй, когда необходимо, и стреляй в цель, - и консул ушел.
Вскоре появился Хассан, и Уолдо выпил чуть ли не всю его флягу с водой. Он ушел, и вскоре Уолдо стала мучить жара и монотонность его времяпровождения. Он уже ходил как бы в полусне, страдая от жажды, когда появился Хассан с двумя осликами и мулом, нагруженными дровами. Позади тащились охранники.
Состояние транса у Уолдо превратилось в кошмар, когда дым оказал свое действие и начался бой. Его, однако, не только не попросили присоединиться к битве, но предложили держаться подальше. Он стоял в отдалении и смотрел только из любопытства. И все же он чувствовал себя убийцей, глядя на десять маленьких трупов, выложенных в ряд, и воспоминания об этом дне до сих пор представляют для него обрывки какой-то фантасмагории, несмотря на то, что этот день был днем одного из самых чудесных его приключений.
Утром этого дня - когда Уолдо подвергся самой большой опасности - он проснулся рано. Воспоминания о морском путешествии, виды Гибралтара, Порт-Саида, Суэца, Адена, Муската и Басры; переход от регулярной жизни в Новой Англии - дом и учеба - к захватывающим дух чудесам огромной пустыни.
Все казалось ему нереальным, и эта странность настолько досаждала ему, что он чувствовал себя не в своей тарелке; он не мог спокойно спать в палатке. Он долго не мог заснуть и проснулся очень рано, когда только начинало рассветать.
Консул спал, громко храпя. Уолдо тихо оделся и вышел, механически захватив с собой ружье. Снаружи, сидя, с ружьем на коленях, спал Хассан его сон был не менее глубоким, чем у консула. Али и Ибрагим вчера уехали за продуктами. Уолдо был единственным, кто бодрствовал, во всей округе; охранники, расположившиеся неподалеку, представляли собой не более чем бревна, лежащие вокруг потухшего костра. Уолдо сел на камень в нескольких шагах от палатки. Ему захотелось насладиться этим коротким моментом прохлады между жарким днем и теплой ночью; неверный свет зари уже тушил звезды, усыпавшие небо. Покручивая в руках ружье, он ощутил непреодолимое желание побродить, прогуляться в одиночестве по этой захватывающе огромной бесплодной пустыне.
Когда они только разбили лагерь, он ожидал, что консул - эта комбинация спортсмена, исследователя и археолога - окажется довольно снисходительным наставником. Он с нетерпением ждал того времени, когда совершенно свободно сможет бродить по этим огромным пространствам бескрайней пустыни. В реальности оказалось все наоборот. Первым же указанием консула было:
- Никогда не оказывайся вне поля зрения моего или Хассана, если только мы не пошлем тебя с Али или Ибрагимом. Каков бы ни был соблазн, ты не должен ходить в одиночку. Даже простая прогулка опасна. Ты можешь потерять лагерь из виду, не успеешь и глазом моргнуть.
Поначалу Уолдо подчинился, но потом запротестовал:
- У меня хороший компас. Я знаю, как им пользоваться. Я никогда не терялся в лесах штата Мэн.
- В лесах штата Мэн нет курдов, - ответил консул.
Но вскоре Уолдо заметил, что те несколько курдов, которых они встретили по дороге, с виду были простыми, мирными людьми. От них не исходило и подобия опасности. Их вооруженная охрана, состоявшая из дюжины немытых босяков, изнывала от безделья.
Также Уолдо заметил, что консула мало интересовали руины, мимо которых они проезжали или у которых разбивали лагерь; консул не стремился заниматься пустячными и неинтересными делами. Нахватавшись достаточно слов из местных диалектов, Уолдо постоянно слышал разговоры о \"них\". \"Вы не знаете, здесь они есть?\" \"Один убит?\" \"Их следов нет в этом районе?\" Такие вопросы он слышал во время разговоров с местными жителями; кто же такие были эти \"они\", он не имел ни малейшего представления.
Он пытался расспрашивать Хассана, почему он должен быть так ограничен в передвижениях. Хассан немного говорил по-английски и потчевал его сказками о злых духах, упырях, призраках и прочих жутких и легендарных персонажах; о джинне пустыни, появляющемся в человеческом виде и говорящем на всех языках, который всегда готов заловить неверующего; о женщине, ступни у которой повернуты в обратную сторону и которая заманивает неосторожных к озеру и топит их; о зловредных привидениях мертвых разбойников, более ужасных, чем их живые коллеги; о духе в виде дикого осла или газели, который заманивает преследователей к краю пропасти и сам будто бы бежит вперед - простой мираж, который рассеивается, когда жертва падает вниз; об эльфе, появляющемся в виде хромого зайца или птицы со сломанным крылом, который увлекает преследователя к невидимой яме или колодцу.
Али и Ибрагим по-английски не говорили. Но, судя по их длинным разговорам, они рассказывали такие же сказки или намекали на такие же туманные, воображаемые опасности. Подобные детские разговоры о страшных буках только подстегивали в Уолдо стремление к независимости.
Теперь, сидя на камне, он хотел насладиться ясным небом, чистым утренним воздухом, одиноким ландшафтом без присутствия кого-то постороннего, чтобы иметь это все для себя. Ему казалось, что консул просто чрезмерно осторожничает, перебарщивает в своей осторожности. Никакой опасности нет. Он спокойно пройдется, подстрелит, может быть, что-нибудь и уж точно вернется в лагерь до того, как солнце начнет палить. Он встал...
Через несколько часов он сидел на упавшем карнизном камне в тени разрушенной гробницы. Вся страна, по которой они путешествовали, была полна гробниц или остатков гробниц - доисторических, бактрийских, староперсидских, парфянских, сассанидских или магометанских; они были разбросаны везде группами или по отдельности. Исчезли даже малейшие следы городов и деревень, жалкие дома или временные хижины, в которых жили те, кто опекал эти гробницы.
Гробницы же остались - они строились более прочно, чем простые жилища для живых. Гробницы были везде - целые, или разрушающиеся, или разрушившиеся до основания. В этом районе они были все одного типа. С куполом, квадратные, единственная дверь с восточной стороны открывалась в большое пустое помещение, за которым находились погребальные камеры.
В тени такой гробницы и сидел сейчас Уолдо. Он ничего не подстрелил, заблудился, не имел понятия, в каком направлении находится лагерь, устал, ему было жарко, и он хотел пить. Он не взял с собой флягу с водой.
Он окидывал взглядом бесконечную равнину; небо было однородного бирюзового цвета. Далекие красноватые холмы на горизонте переходили в коричневые холмики и дюны; но это ничуть не разнообразило всей желтизны равнины. Вблизи были только песок и камни, один-два жалких кустика, и повсюду виднелись руины - то ярко-белые, то серые, полосатые. Солнце встало не так уж давно, между тем вся поверхность пустыни уже струилась жаром.
Когда Уолдо обозревал окрестности, из-за угла гробницы вышла женщина. Все деревенские женщины, которых видел Уолдо, носили яшмак или чадру или другим образом закрывали лицо. Эта женщина была с непокрытой головой и без чадры. На ней было какое-то желтовато-коричневое одеяние, в которое она была завернута от шеи до щиколоток, без линии талии. Несмотря на жгучий песок, она была босой.
Увидев Уолдо, она остановилась и уставилась на него - так же как и он на нее. Он заметил, что ступни она ставила не по-европейски: не с развернутыми в стороны носками, а параллельно. У нее не было браслетов, заметил он, ни на руках, ни на ногах, не было ни бус, ни сережек. Он подумал, что ее обнаженные руки были самыми мускулистыми из всех, которые он когда-либо видел. Ногти, как на руках, так и на ногах, были длинными, заостренными. Волосы черные, короткие и спутанные, но все же она не выглядела ни дикой, ни непривлекательной. Глаза ее улыбались, и рот тоже изображал какое-то подобие улыбки, хотя губы не раскрылись ни на миллиметр.
- Какая жалость, - сказал Уолдо вслух, - что она не говорит по-английски.
- Я говорю по-английски, - возразила женщина, и Уолдо заметил, что даже во время разговора ее губы заметно не открывались. - Что угодно джентльмену?
- Ты говоришь по-английски! - воскликнул Уолдо; вскакивая на ноги. Какая удача!. Где ты его выучила?
- В миссионерской школе, - ответила она, слегка улыбнувшись углами своего широкого, но закрытого рта. - Что я могу для вас сделать? - она говорила почти без акцента, но очень медленно и с каким-то ворчанием, переходящим от слога к слогу.
- Я хочу пить, - сказал Уолдо, - и я заблудился.
- Джентльмен живет в коричневой палатке, похожей на половину дыни? спросила она, не раскрывая губ, со странным ворчанием между словами.
- Да, это наш лагерь, - сказал Уолдо.
- Я могла бы провести джентльмена туда, - ответила она, - но это далеко, и в той стороне нет воды.
- Сначала я хотел бы воды, - сказал Уолдо, - или молока.
- Если вы имеете в виду коровье молоко, то у нас его нет. Но у нас есть козье. Там, где я живу. Это недалеко. Но в другую сторону.
- Показывай дорогу, - сказал он.
Она двинулась вперед, и Уолдо, с ружьем под мышкой, пошел с ней рядом. Она шла быстро и бесшумно, так что Уолдо едва за ней успевал. Он часто отставал и видел, как ее развевающиеся одеяния обнимают статную, гибкую спину, изящную талию и крепкие бедра. Каждый раз, догоняя ее, он оглядывал на нее сбоку, озадаченный тем, что ее талия, так четко обозначенная на спине, совершенно не просматривалась спереди, что ее облик от шеи до колен под бесформенными одеяниями не имел ни талии, ни выпуклостей. Он также заметил искорку смеха в ее глазах и крепко сжатых красных - на удивление красных - губах.
- Сколько времени ты провела в миссионерской школе? - спросил он.
- Четыре года, - ответила она.
- Ты христианка? - поинтересовался он.
- Свободный Народ не признает крещения, - просто ответила она, но с несколько более заметным рычанием между словами.
Он ощутил какую-то странную дрожь - ее губы, через которые пробивались слова, практически не шевелились.
- Но ты без чадры, - не удержался он.
- У Свободного Народа, - объяснила она, - нет обычая носить чадру.
- Значит, ты не магометанка? - решился он спросить.
- Свободный Народ - не мусульмане.
- Но кто же это - Свободный Народ? - настороженно выпалил он.
Она бросила на него злобный взгляд. Уолдо спохватился - он же имеет дело с азиаткой. Он припомнил три дозволенных вопроса:
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Амина.
- Похоже на имя из \"Арабских ночей\", - рискнул заметить он.
- Из глупых сказок верующих, - презрительно усмехнулась она. Свободный Народ не интересуется такой ерундой.
Ее постоянно закрытые губы и тягучее ворчание между словами поражали его все больше - губы изгибались, не открываясь.
- Ты странно произносишь слова, - заметил он.
- Твой язык - не мой язык, - ответила она.
- Как же получилось, что ты изучала мой язык в миссионерской школе, а сама не христианка?
- В миссионерской школе учат всех, - ответила она, - и девочки Свободного Народа не отличаются от любых других, хотя взрослые Свободные Люди отличаются от горожан. Поэтому они учили меня, как будто бы я родилась в городе, и не знали, кто я есть на самом деле.
- Они хорошо тебя научили, - заметил он.
- У меня способности к языкам, - загадочно проговорила она с ноткой триумфа.
Уолдо внезапно затрясло - не только от ее жутких слов, но просто от усталости.
- Далеко еще до твоего дома? - выдохнул он.
- Вот он, - она указала на дверной проем большой гробницы прямо перед ними.
Через проем они вошли в большое помещение, прохладное из-за толстых каменных стен гробницы. На полу не было никакого мусора. Уолдо, радуясь тому, что они ушли отсверкавшего снаружи солнца, уселся на камень посередине между входом и внутренней разделительной стеной, оперевшись прикладом о пол. На мгновение он был ослеплен переходом от невыносимого сияния утреннего солнца к полумраку внутри.
Когда в глазах у него прояснилось, он огляделся и заметил, что во внутренней стене была проломлена неровная дыра, что говорило о том, что сама усыпальница осквернена. Затем, еще больше привыкнув к полутьме, он внезапно вскочил. Ему показалось, что во всех четырех углах комнаты кишели голые дети. На его неопытный взгляд, им было года по два, но двигались они суверенностью восьми-десятилетних.
- Чьи это дети? - воскликнул он.
- Мои, - сказала она.
- Все твои?- усомнился он.
- Все мои, - ответила она с оттенком хвастливости.
- Но их же здесь не меньше двадцати!
- Ты плохо считаешь в темноте, - сообщила она ему. - Их меньше.
- Но дюжина-то уж точно, - настаивал он, крутясь на месте, в то время как дети плясали и вертелись вокруг него.
- У Свободного Народа большие семьи, - сказала она.
- Но они же все одного возраста, - воскликнул Уолдо; язык у него присох к небу.
Она рассмеялась неприятным, издевательским смехом, хлопая в ладоши. Она находилась между ним и дверным проемом, и поскольку Уолдо стоял против света, то не мог видеть ее губ.
- Сразу видно мужчину! Ни одна женщина не сделала бы такой ошибки.
Смутившись, Уолдо сел. Дети сгрудились вокруг него, смеясь, болтая, хихикая; они испускали радостные возгласы.
- Пожалуйста, принеси мне попить чего-нибудь холодного, - сказал Уолдо; сухой язык едва шевелился у него во рту.
- Сейчас у нас будет питье, - сказала она, но оно будет теплым.
Уолдо ощутил беспокойство. Дети прыгали вокруг него, издавали какие-то странные утробные звуки, облизывались, показывали на него пальцами и, не отрывая от него взгляда, время от времени поглядывали на мать.
- Где же вода?
Женщина стояла молча, руки у нее висели по бокам, и Уолдо показалось, что она стала меньше ростом.
- Где же вода? - повторил он.
-Терпение, терпение, - прорычала она и подошла к нему на шаг.
Солнце освещало ее сзади и создавало гало вокруг ее бедер. Казалось, что теперь она стала еще ниже ростом. Она двигалась как-то украдкой; дети зловеще хихикали.
В это мгновение почти одновременно прозвучали два выстрела. Женщина упала на пол лицом вниз. Дети все хором резко завизжали. Затем она внезапно подпрыгнула на всех четырех и бросилась, качаясь, к пролому в стене, затем с ужасающим воплем вскинула руки, упала на спину, стала корчиться и биться, как умирающая рыба, напряглась, дернулась - и затихла. Уолдо, в ужасе глядя на нее, даже в своем изумлении не смог не отметить, что губы у нее не открылись.
Дети, жалобно пища, пробрались через пролом во внутреннее помещение и исчезли в чернильной пустоте. Едва только успел исчезнуть последний из них, как в проеме двери появился консул с дымящимся ружьем в руках.
- Мы успели секунда в секунду, мальчик мой, - воскликнул он. - Она как раз собиралась прыгнуть.
Наклонив ружье, он ткнул тело стволом.
- Спокойная и безопасная, - заметил он. - Какая удача! Обычно требуется три-четыре пули, чтобы их прикончить. Я видел одну, которая с двумя пулями в легких убила человека.
- Вы убили эту женщину? - возмущенно спросил Уолдо.
- Убил? - консул фыркнул. - Убил! Посмотри на это.
Встав на колени, консул раскрыл полные, сжатые губы -там были не человеческие зубы, но мелкие, острые и редко расставленные коренные зубы и длинные, крепкие, перекрывающие друг друга резцы, как у гончей собаки, страшное и опасное оружие.
Уолдо ощутил приступ тошноты, но тем не менее лицо и тело женщины своей человечностью вызывали у него сочувствие.
- Вы убиваете женщин потому, что у них длинные зубы? - спросил он, все еще находясь под впечатлением ужасной сцены смерти.
- Тебя трудно убедить, - жестко проговорил консул. - И это ты называешь женщиной?
Он содрал с трупа одежду.
Уолдо стало плохо. То, что он увидел, походило не на женскую грудь, а скорее на живот старой фокстерьерки с щенками, или свиньи со своим вторым выводком: от ключиц до промежности шло десять, в два ряда, вялых сосков.
- Что же это за существо? - пробормотал он.
- Вурдалак, мальчик мой, - серьезно, чуть ли не шепотом ответил консул.
- Я думал, их не бывает, - бормотал Уолдо. - Я думал, что это все миф; я думал, что их нет.
- Я вполне могу поверить, что их нет на Род-Айленде, - мрачно ответил консул. - Но здесь Персия, а Персия - это в Азии.