Тебе грозит беда, Аделаида.

На этом этапе его работа носила большей частью характер надзора за деятельностью подчиненных, посему усиленное потоотделение не являлось следствием бешеной физической активности. О\'Мара называл это состояние психосоматической потливостью и терпеть не мог тех, кто был к ней склонен.

Только семена страха дают такие цветы.

Один из пациентов скончался до операции, и Конвей изумился тому, что среагировал на его смерть гораздо сдержаннее, чем ожидал. У этого худларианина прогноз был в любом случае самый неблагоприятный, потому никто и не удивился, когда биодатчики зарегистрировали летальный исход. Мельфианский, илленсианский, кельгианский, тралтанский и гоглесканский компоненты сознания Конвея отреагировали на это с некоторым профессиональным сожалением. Худларианское alter ego испытало более сильные чувства, однако к боли утраты примешалась солидная доля облегчения – ведь ФРОБ, гостивший в разуме Конвея, отлично понимал, что за жизнь ожидает пациента в случае его спасения. Сам же Конвей, углубленный в раздумья о судьбе остальных трёх раненых, отреагировал на смерть первого пациента как бы усредненно.

Глава 36

Софи опустилась на колени и уставилась на грибную семейку. Ее рот наполнился слюной.

Конвей позаботился о сохранении неповрежденных органов и конечностей скончавшегося худларианина, дабы в дальнейшем использовать их для трансплантации. Вскоре после этого у него в сознании началась жаркая дискуссия между худларианским компонентом и всеми прочими на предмет отношения к останкам пациентов.

– Как там говорил Йозеф? – подумала она вслух. – Если шляпка коричневая, а крапинки белые, значит грибы съедобные? Или наоборот – шляпка белая, а крапинки коричневые?

Она выбранила себя за то, что не смотрела внимательно, как Йозеф перебирает грибы, принесенные Тапфен. Есть хотелось до смерти. Желудок как будто сжался до размеров лесного ореха, и все же Софи не отваживалась есть грибы, которые вызывали у нее сомнения.

Худлариане, во всех остальных отношениях народ высокоцивилизованный, тонкий и мудрый, сами не понимали, откуда у них взялось такое в высшей степени непочтительное отношение к умершим сородичам. Воспоминания о том, каким был покойный худларианин при жизни, его друзья свято хранили, его память чтили, исполняя различные ритуалы, но при этом всячески избегали упоминания о его кончине. Умерших хоронили быстро и безо всяких церемоний – так, словно избавлялись от неприятных отходов.

Она убежала от капитана Краузе и его солдат, но разве убежишь от голода и усталости, что кружат над ней, словно стервятники?

Грязная и потная, с волосами, где застряли листики и травинки, со вспухшей губой, которая болела даже через сутки после оплеухи капитана Краузе, Софи снова опустилась на землю, открыла фляжку и сделала глоток. Она надеялась, что вода хотя бы ненадолго уймет боль, терзавшую желудок, но знала, что от страха, сковавшего сердце, та не вылечит. Надо найти что-нибудь съедобное, иначе она сама скоро станет скелетом, одним из тех, что истлевают в Темном Лесу. Но где взять еду, она не знала. Все ценное – рубины и кольцо – у нее отняли, а до ближайшей деревни, где можно было раздобыть съестное – Граузельдорфа – оставалось еще много миль.

В данном случае худларианская идиосинкразия к трупному материалу имела явные преимущества, поскольку избавляла от длительных переговоров с ближайшими родственниками на предмет их согласия на взятие органов для трансплантации.

Сердце тревожно ударилось в ребра.

– Тише, – сказала ему принцесса. – Это все ты виновато.

Внезапно осознав, что отвлекся и упускает драгоценное время, Конвей дал знак начинать операцию.

Не послушай она его тогда, в Дрогенбурге, и не вступись за Беккеров, то не оказалась бы сейчас в глухом лесу без гроша в кармане и маковой росинки во рту.

Софи долго бежала, спасаясь от Краузе. Вместе с Зарой она выскочила на задний двор дома Беккеров, добежала до ограды, помогла перебраться собаке, потом перелезла сама. Промчавшись через яблоневый сад, они нырнули под спасительный полог леса. Там Софи ненадолго задержалась, чтобы перевести дух, но, услышав, как Краузе отдает приказы своим людям, снова бросилась наутек.

Он подошёл к операционному столу, на который уложили ФРОБа под номером три – пациента с наиболее благоприятным прогнозом, и занял место наблюдателя рядом с кельгианским хирургом, Старшим врачом Ярренсом, возглавившим хирургическую бригаду. Вначале Конвей намеревался лично прооперировать того худларианина, что только что умер, но теперь у него появилась полная возможность внимательно проследить за ходом всех трех операций. Все хирургические вмешательства были срочными, а критическое состояние всех трёх раненых продиктовало не последовательное, а одновременное их выполнение. Члены бригады Конвея рассредоточились и присоединились к другим хирургам: Ярренсу, Старшему врачу мельфианину Эдальнету, приступившему к оперированию ФРОБа под номером десять, и Старшему врачу тралтану Хоссантиру, занявшемуся ФРОБом под номером сорок восемь.

Итак, барон фон Арним и капитан Краузе узнали, что долг семьи Беккер оплачен драгоценностями принцессы, и Софи ни минуты не сомневалась, что эта новость дошла до королевы еще перед заходом солнца. Софи представила себе бешенство мачехи, когда та узнала, что ненавистная падчерица снова уцелела. По ее следу наверняка пустили целый отряд. Она поняла, что чувствует лиса, слыша приближение королевской охоты – лай гончих, крики загонщиков и егерей, топот коней.

И все же, спеша через лес, Софи думала не о своих страданиях и не об опасности, которая грозила ей. Все мысли принцессы были о Беккерах. Перед ее внутренним взором представала беспомощная старуха, распростертая в пыли, и солдаты, насмехавшиеся над ней. Ее слух терзали вопли мужчины, которому капитан изрезал лицо, и плач его перепуганных детей. Софи еще никогда не видела, чтобы над людьми так измывались, и эта картина напугала ее. Боль, страх, горе – вот какие плоды приносило безжалостное правление королевы. Люди Дрогенбурга такого не заслужили.

Худлариане-ФРОБ обладали способностью жить и работать в невесомости и безвоздушной среде, но только тогда, когда их необычайно толстые и гибкие кожные покровы не имели повреждений. Стоило только произойти проникающему ранению, вследствие которого обнажались кровеносные сосуды и внутренние органы (а именно это и произошло у того раненого, за операцией которого сейчас наблюдал Конвей), как осуществление полостных операций сразу становилось возможным только в случае воспроизведения параметров давления и гравитации родной планеты ФРОБ.

Софи отчаянно жалела, что не могла ничего больше сделать для жителей городка. Ей хотелось избавить их от беды. Но как? У нее не было для этого ни сил, ни средств. Спасти их было не в ее власти. Все, что она может сейчас, – это продолжать путь в Скандинайю. Идти пешком придется куда дольше, чем она рассчитывала, но она дойдет; у нее нет выбора. Сейчас Софи как никогда нуждалась в силе Хаакона. Она выйдет за него замуж, он сделается королем Грюнланда и спасет ее саму от смерти, а ее народ – от тирана. Хаакон будет справедливым и честным правителем. Он не станет выгонять людей из их домов. В это Софи почему-то верила твердо.

В противном случае грозило тяжелейшее кровотечение и смещение органов за счёт высокого внутреннего давления в организме ФРОБ. Поэтому члены хирургической бригады заранее облачились в тяжелые скафандры, оборудованные усилителями гравитации, выдававшими четыре <G>. Только конечности хирургов были обтянуты плотно облегающими перчатками, хоть немного защищающими от избыточного давления.

Громкое урчание в животе в очередной раз отвлекло ее от мучительных мыслей. Надо было срочно искать еду – любую.

Она встала и огляделась. У самой земли что-то шевелилось. Она пригляделась: кролик щипал траву. Зверек поднял голову, взглянул на Софи, замер и скакнул под куст шиповника. Софи уже не в первый раз видела кролика в этом лесу. Вот и Зара всего пару минут назад умчалась вдогонку за лопоухим.

Конвею хирурги и их ассистенты показались стайкой голодных рыбешек, готовых наброситься на приманку.

«Может быть, я смогу его поймать», – подумала девушка.

Иеремия был охотником. Прежде чем уйти в Ниммермер, он давал ей пострелять из лука, а еще показал, как сделать из полосок кожи силки и поймать в них кролика. Правда, полосок кожи у Софи не было, зато у нее был поясной ремень.

– Задние конечности имеют лишь поверхностные повреждения, которые заживут естественным путем, – объявил Ярренс, более для записывающего устройства, нежели для Конвея. – Две срединные конечности и левая передняя утрачены. Требуется хирургическая обработка культей и их подготовка к протезированию. Правая передняя конечность сохранилась, однако имеет сильнейшие переломы, вследствие которых, невзирая на попытки восстановить кровообращение, успел развиться некроз. Требуется ампутация и этой конечности и обработка…

Обрадованная замаячившей перед ней перспективой сытного обеда, девушка поспешно расстегнула ремень и вытянула его из штанов. Конец ремня она просунула в пряжку так, чтобы получилась петля. Потом нашла упавшую ветку и пристроила ее возле куста, под которым скрылся кролик. Обмотав длинный конец ремня вокруг ветки, она опустила петлю почти до самой земли, чтобы та оказалась напротив корней шиповника, где сидел зверек.

– Кролик, один упитанный кролик, и все, больше мне ничего не нужно, – сказала она себе, делая шаг назад.

ФРОБ – обитатель сознания Конвея как бы беспокойно заерзал и, похоже, был готов высказать возражения, но Конвей промолчал, поскольку не понимал, против чего тут можно возразить.

В следующую секунду тяжелая бронзовая пряжка скользнула вниз и затянула петлю. Софи нахмурилась, наклонилась, чтобы поправить петлю, и стала молиться о том, чтобы петля осталась раскрытой. Тут ветка с ремнем упала. Девушка даже застонала от расстройства. Поправляя свою ловчую снасть, она зацепилась за шиповник, который оставил на ее руке глубокие красные царапины; Софи нетерпеливо выругалась и, глубоко вздохнув, начала все с начала. Но чтобы поставить силки на кролика, требуется точный глаз и твердая рука, а ее голова отказывалась думать от голода. Руки тряслись. Все тело била дрожь.

И все же несколько минут спустя ветка с ремнем была надежно закреплена возле куста, петля восстановлена. Скрестив на удачу пальцы, Софи отбежала подальше и распласталась на земле, не сводя глаз с ямки в корнях шиповника.

–..культи, – продолжал Старший врач-кельгианин. – В правой половине грудной клетки имеется металлический осколок, повредивший магистральную вену. Кровотечение из этого сосуда частично купируется за счёт применения внешнего давления. Эта рана требует срочного вмешательства. Наблюдается также повреждение черепной коробки – глубокий пролом, сопровождающийся сжатием главного нервного ствола, ведущим к утрате подвижности задних конечностей. В случае одобрения плана операции, – Ярренс бросил быстрый взгляд на Конвея. – сначала мы удалим поврежденную переднюю конечность и тем самым позволим нейрохирургам быстрее приступить к ликвидации черепно-мозговой травмы, а затем подготовим культи к…

«Пожалуйста, прыгни в мои силки, – молилась она про себя. – Пожалуйста, прошу тебя. Я не хочу умереть с голоду в этом лесу».

Она приподняла голову и заглянула под куст. Кролика не было. Сколько же времени пройдет, прежде чем он высунет нос из своего укрытия? Минуты? Часы? А может, дни? При этой мысли желудок снова свело. Голод не знал пощады. От досады у Софи защипало глаза, но девушка сморгнула непрошеные слезы. И тут между колючими стеблями показался розовый нос.

– Нет, – решительно заявил Конвей. Он видел только коническую головку кельгианина за лицевой пластиной шлема, но отчетливо представлял, как от гнева серебристая шерсть Старшего врача встала дыбом. – Не закрывайте культи передних конечностей. Подготовьте их к трансплантации. В остальном я одобряю план операции.

Софи затаила дыхание. Вслед за носом появилась голова.

– Ну же… еще чуть-чуть… – не выдержала она.

– Риск для пациента возрастает, – резко выговорил Ярренс. – Продолжительность операции увеличивается минимум на двадцать процентов. Это желательно?

Кролик потянулся носом к петле и стал ее нюхать. Сердце Софи забилось, как бешеное. Она вдруг поняла, что ей ужасно нравится этот кролик с милой пушистой мордочкой и большим карими глазами.

– Наверное, у тебя есть сестренки и братишки, – прошептала она. – А то и большая семья. – От этой мысли ей стало грустно. – Прости меня. Мне так жаль, что пришлось поставить на тебя ловушку. Но я так сильно, так ужасно хочу есть.

Конвей ответил не сразу. Он думал о качестве жизни пациентам в случае успеха более простой операции, выполненной в предпочтение более сложной. По сравнению с чрезвычайно сильными и ловкими передними конечностями здорового ФРОБа раздвижные сборные протезы были непрочными и малоэффективными. Кроме того, перенёсшие ампутацию худлариане считали протезы неэстетичными и жутко переживали из-за них: ведь только передними конечностями они могли дотянуться до глаз, ими они выполняли прочие тонкие движения, включая и те, что сопутствовали долгой процедуре ухаживания за брачными партнерами. Аутотрансплантация задних конечностей на место передних, невзирая на тяжесть состояния больного, была гораздо предпочтительнее. В случае успеха этой операции ФРОБ мог получить передние конечности, лишь немного уступающие чувствительностью и тонкостью утраченным. А поскольку материал для трансплантации предполагалось взять у этого же пациента, не приходилось волноваться за иммунологическую несовместимость или отторжение тканей.

Кролик насторожил уши. Неужели услышал? Попятился. Сердце Софи зашлось от испуга.

– Нет! – взмолилась она. – Вперед, пожалуйста, вперед!

Кролик дернул носом, поднял мордочку, широко раскрыв глаза, и тут же упал замертво. Из его головы торчала стрела, которая прилетела неизвестно откуда.

Худларианская мнемограмма, не унимаясь, твердила Конвею, что он недооценивает риск, а его собственный разум отчаянно метался в поисках методов снижения этого самого риска.

Софи сдавленно вскрикнула, но тут же поняла: кролика подстрелил охотник.

Он распорядился:

– Нет! Мое! – закричала она, бросаясь к добыче.

Она должна успеть первой. Для охотника, кем бы он ни был, это всего лишь удачный выстрел, забава, а для нее – вопрос жизни и смерти. Девушка схватила кролика, выдернула из него стрелу и стремительно повернулась туда, откуда та прилетела, готовая защищать свою добычу.

– К трансплантации приступайте только после окончания операции на черепной коробке и грудной клетке. Если эти этапы не дадут успеха, и трансплантация ни к чему. Не забывайте о как можно более частом промывании кожных покровов и распылении анестетика. В подобных случаях механизм всасывания повреждён за счёт общего состояния па…

Там стоял юноша. Высокий, стройный, лет восемнадцати или девятнадцати – не старше, – русоволосый и сероглазый. В руке он держал лук.

– С него кровь капает, испачкаешься, – сказал он и кивнул на кролика. – Слушай… может, отдашь его мне? Я его выпотрошу и…

– Я в курсе, – оборвал Конвея Ярренс.

– Он мой! – свирепо отрезала Софи и прижала к себе еще теплое тельце.

Парень приподнял бровь, удивленный ее тоном.

– Не сомневаюсь, – кивнул Конвей. – Ведь вы – реципиент худларианской мнемограммы, не исключено – той же самой, которую получил я. Операция сопряжена с высоким риском, но вы вполне способны с ней справиться. Не сомневаюсь, если бы пациент был в сознании…

– Вообще-то, мой, – возразил он. – Я же его подстрелил.

– А я поставила на него силки. И он попался бы в них. Наверняка. Если бы не ты со своим луком.

– Он бы тоже не пожелал рисковать, – вновь прервал Конвея Ярренс. – Но если обитающий в моем сознании худларианин придерживается такого мнения, я, как хирург, обязан высказать от его имени предосторожность. Между тем я согласен, Конвей. Операция желательна.

– Никуда бы он не попался. Ты его напугала своими разговорами. Даже я тебя слышал. Да и вообще весь лес. – Он фыркнул. – С тем же успехом ты могла попросить его прыгнуть прямо в горшок с водой и свариться. – (Софи не выпускала кролика.) – А освежевать его ты сумеешь? Выпотрошить? Зажарить? Или будешь есть сырым?

– Я его поджарю. Над костром.

Парень огляделся.

Конвей покинул операционный стол, решив польстить Ярренсу тем, что не будет наблюдать за началом операции. Как бы то ни было, инцизия прочнейших кожных покровов ФРОБ больше походила на работу в слесарной мастерской, чем на этап хирургического вмешательства. Тонкими лазерными резаками тут работать было нельзя, поскольку их прижигающий эффект, столь важный при полостных операциях, значительно замедлял процесс заживления по краям надрезов кожи. Приходилось пользоваться кельгианскими скальпелями шестого размера, применение которых требовало как приложения большой физической силы, так и значительной сосредоточенности. Частенько хирургу, орудующему этим скальпелем, грозила большая опасность, нежели больному. Пора было предоставить Ярренсу возможность трудиться, не отвлекаясь, в частности, на разговоры с будущим диагностом. Конвей перебрался к ФРОБу под номером десять.

– И где же он, твой костер? – спросил он и внимательно оглядел Софи с головы до ног. – Ты хотя бы знаешь, как его разжечь?

В сердце Софи опять заклинило какую-то шестеренку, отчего весь механизм вздрогнул и заскрежетал. Парень явно насмехается над ней. И смотрит так презрительно. Под его взглядом она ощутила себя незначительной и мелкой. Как дома, при королевском дворе, где ей все время твердили, какая она глупая, слабая и беспомощная. И это, похоже, было правдой.

Парень наклонил голову набок, услышав скрежет.

С первого же взгляда ему стало ясно, что этому пациенту никогда не вернуться на родину. Пять из шести конечностей худларианина либо оторвались, либо получили такие жуткие переломы, что ни о какой хирургической пластике и речи быть не могло. Мало того: на левом боку несчастного виднелась глубокая резаная рана, вызвавшая нарушение функции органов дыхания. Из-за декомпрессии – пусть и непродолжительной, поскольку пациент был почти мгновенно накрыт спасательной оболочкой, – пострадал второй дыхательный орган, поскольку все жидкости тела тут же устремились к участку туловища, открытому для вакуума. В итоге сохранить жизнь ФРОБу было можно, но при условии, что он будет воздерживаться от каких-либо нагрузок и передвижения.

– Это у тебя…

Но Софи перебила его.

– В спасителях не нуждаюсь! – отрезала она.

Представить себе ФРОБа, которому предписан полный покой, было почти невозможно. То есть в принципе возможно, но это был бы очень несчастный худларианин.

Парень попятился и примирительно поднял руки:

– Да я и не собирался никого спасать. Просто хотел помочь. Помощь тебе нужна или как?

– Предстоят множественные пересадки, – сообщил Старший врач Эдальнет, скосив глаз в сторону приближающегося Конвея. – Если придется пересаживать главный внутренний орган, нет смысла в протезировании. Но я в тревоге, Конвей. Моё худларианское alter ego предлагает мне не прилагать слишком больших усилий к этому пациенту, а мой эгоистичный мельфианский разум диктует необходимость приобретения опыта межвидовой хирургии.

– Или как. Если хочешь знать, у меня все прекрасно, лучше не бывает.

Парень опять фыркнул:

– Вы слишком строги к себе, – возразил Конвей и задумчиво проговорил:

– А сама едва с ног не валишься, не от усталости, так от голода. И тот, кто расквасил тебе губу, постарался на совесть. Ранка еще не затянулась. Вон, кровь идет.

Софи коснулась губы кончиками пальцев и посмотрела на них – действительно, кровь. Она гордо выпрямилась, собираясь свистом подозвать Зару, взять рюкзак и продолжить путь, но голова закружилась, в глазах потемнело. Сделав шаг, она споткнулась о корень и едва не упала.

– Между тем я искренне рад тому, что в госпитале не поощряются визиты родственников пациентов. Разговор после операции, особенно с таким больным, как этот, крайне тяжел.

Парень подошел ближе:

– Как ты оказалась в лесу? И куда идешь?

– Если эта перспектива вас сильно удручает, я могу поговорить за вас, – поспешил предложить Эдальнет.

Софи молчала. Кто знает, вдруг он тоже убийца, подосланный мачехой или Королем Воро́н?

– В лесу можно заблудиться и умереть, знаешь? – продолжил он. – Это со многими случается.

– Благодарю, не нужно, – не без сожаления отказался Конвей. – Это мой долг, никуда не денешься.

Софи вдруг стало смешно, как от щекотки. Она громко, истерически расхохоталась.

И действительно, куда было деваться? Ведь он сегодня исполнял обязанности Ответственного диагноста.

– Да что ты? Кто бы мог подумать? – Она отсмеялась, но тут же снова хихикнула. – А я-то решила…

– Конечно, – вздохнул Эдальнет. – Надеюсь, материал для пересадки готов?

Но закончить она не успела. У нее закатились глаза и подкосились ноги.

– Пациент под номером восемнадцать скончался несколько минут назад, – ответил Конвей. – Всасывательные и пищеварительные органы интактны. Имеются три полностью сохранившиеся конечности. Торннастор обеспечит вас дополнительным трансплантационным материалом по мере необходимости. Катастрофа была такая, что без запчастей мы не останемся.

С этими словами Конвей закрепился у операционного стола рядом с Эдальнетом, и они принялись обсуждать специфические проблемы предстоящей операции, в частности – необходимость осуществления трех глобальных хирургических вмешательств одновременно.

Из-за локализации ранений у ФРОБа под номером десять система всасывания отказала более чем наполовину. Поддерживающая аппаратура трудилась на полных оборотах, однако состояние купировалось с большим трудом. Нельзя было с уверенностью заявить, что через несколько часов несчастному не станет хуже. Механизм абсорбции худлариан позволял вводить в организм ФРОБ либо питание, либо анестетики, но ни в коем случае и то, и другое одновременно. Поэтому пребывание пациента под наркозом следовало сократить, елико возможно. В то время, как трансплантация конечностей представляла собой относительно несложную процедуру, изъятие пораженного внутреннего органа и такого же здорового от умершего худларианина сулило большие сложности. Это было всего лишь немногим легче, чем сама пересадка.

Органы абсорбции существ, относящихся к физиологическому классу ФРОБ, были уникальны для теплокровных кислорододышащих существ, обитавших в пределах Галактической Федерации. Уникальны даже притом что, строго говоря, дышать-то худлариане и не дышали. Расположенные под кожей по бокам, эти органы представляли собой большие, полукруглые, чрезвычайно сложные структуры, занимавшие более одной шестой площади туловища. По верхнему краю их разделял позвоночный столб. Эти органы составляли единое целое с кожей, которая в этих участках имела тысячи крошечных устьиц. Их раскрытием и закрытием ведала система произвольной мускулатуры. Сами же органы залегали на глубину до девяти – шестнадцати дюймов.

Лучник кинулся к ней. И вовремя. Еще секунда – и она рухнула бы на землю.

Этим органам приходилось выполнять одновременно функции легких и желудка. Смесь воздуха с пищей, которую являла собой плотная супообразная атмосфера Худлара, поступала в них, её газообразная и твердая части очень быстро перерабатывались, а осадок отправлялся в один биологически менее сложный орган меньшего размера, расположенный в нижней части брюшной полости. Экскременты выделялись из него в виде молочно-белого выпота.

Два сердца, расположенные между органами абсорбции и защищенные грудными позвонками, качали кровь с такой скоростью и при таком давлении, что первые попытки оперировать худлариан были чреваты для пациентов высочайшей опасностью. После вхождения Худлара в состав Федерации в хирургии ФРОБ был накоплен значительный опыт, и, что самое главное, убить худларианина было крайне трудно.

Глава 37

Если, конечно, как в данном случае, он уже не был полумертв.

Очнувшись, Софи уловила аромат жарящегося мяса.

Между тем одно большое преимущество у хирургической бригады все-таки имелось. И трансплантация конечностей, и пересадка органов абсорбции представляли собой более или менее поверхностные операции, не требовавшие сверхтонкой работы в области тесных межорганных пространств. На операционном поле могли одновременно трудиться сразу несколько хирургов, возникни такая необходимость. Конвей понимал, что сейчас возле операционной рамы ФРОБа десятого начнется самая оживленная работа в госпитале.

И медленно открыла глаза. Она лежала на земле, на ковре из опавших сосновых иголок. Под головой был рюкзак. Изо рта текла струйка слюны.

Эдальнет принялся инструктировать хирургических сестер, а Конвей отправился взглянуть на ФРОБа сорок третьего, мало-помалу начиная свыкаться со своей руководящей ролью. К этому чувству он привык за годы продвижения по ступеням врачебной иерархии. Чем выше ступень – тем больше ответственности и авторитета. Между тем Конвей понимал, что Эдальнет, один из лучших Старших врачей в госпитале, медик крайне ответственный, в случае чего не растеряется и позовет его ассистировать.

– Кролик почти готов. А пока у меня есть груши. И сыр, – услышала она. – Будешь?

Желудок Софи заворчал, словно голодный тигр.

Беглый осмотр ФРОБа сорок третьего позволил заключить, что состояние пациента более или менее удовлетворительное. У него сохранились все шесть конечностей, и притом безо всяких переломов. Пористая кожа в области органов абсорбции не пострадала. Похоже, целыми остались и черепная коробка, и позвоночник, хотя этому худларианину довелось в момент катастрофы находиться в отсеке модуля, принявшего на себя главный удар. В истории болезни коротко упоминалось о том, что данного худларианина заслонил собой другой ФРОБ, получивший тяжелейшие травмы.

– Видимо, это значит «да».

Однако жертва товарища – а скорее всего супруга – ФРОБа сорок третьего была напрасна. Прямо под одной из срединных конечностей Конвей разглядел герметизирующий колпачок, накрытый повязкой. Под повязкой располагалась глубокая колотая рана, нанесенная металлическим стержнем, проткнувшим кожу ФРОБа, словно тупое копье. В результате была прорвана стенка матки (во время катастрофы ФРОБ пребывал в женской ипостаси и вынашивал ребенка). На счастье, металлический стержень не задел крупные кровеносные сосуды и на долю дюйма не добрался до сердца.

Софи настороженно села и стерла рукавом слюну со щеки. Огляделась и поняла, что сидит под большим развесистым деревом. Было уже почти темно. Парень, который подстрелил кролика, надел его тушку на заостренную палочку и поворачивал над костром, разведенным в кольце из камней. Мясной сок с шипением капал в огонь. Рядом с парнем сидела Зара и не мигая смотрела на кролика.

Невзирая на то, что треклятый стержень прошел всего в нескольких дюймах от спины плода, состояние ребенка было вполне удовлетворительным. Сердце худларианки само по себе не пострадало, но конец стержня нарушил приток крови к сердечной мышце, и притом нарушил необратимо. Сердечную деятельность поддерживали с помощью аппаратуры жизнеобеспечения, но тем не менее сердце худларианки могло в любое мгновение остановиться. Нужна была срочная пересадка. Конвей вздохнул, предвидя новые серьезные огорчения.

– Где я? Как… как я сюда попала? – спросила Софи.

– Материал для пересадки можно взять у ФРОБа восемнадцатого, – сказал Конвей Хоссантиру, Старшему врачу-тралтану, возглавлявшему хирургическую бригаду. – Так или иначе мы забираем у него органы абсорбции и все интактные конечности. Возьмем и сердце – ведь теперь он не станет возражать.

– Я тебя принес, – ответил парень, внимательно следя за мясом.

Софи не знала, что подумать. И насторожилась еще больше.

Хоссантир уставился на Конвея всеми четырьмя глазами и сказал:

– Явилась вот эта псина и стала на меня рычать, – продолжал парень. – Я так понял, она твоя.

– Вы совершенно правы, если учесть, что восемнадцатый и сорок третий были супругами.

– Я этого не знал, – смущенно проговорил Конвей, почувствовав в словах тралтана упрек. Тралтаны в отличие от худлариан к покойникам относились чрезвычайно трепетно. – Какой у вас план? – спросил Конвей.

Софи кивнула и внимательно посмотрела на парня. Кто он такой? А вдруг его послал Король Воро́н? Ну, предположим, послал. И что с того? Все равно ей не удастся ни отбиться от него, ни убежать. Слишком она ослабела. Голод отнял почти все силы, и она была неспособна не то что драться, но даже стоять.

– Ты убийца? – спросила она сиплым от волнения голосом.

Хоссантир намеревался пока не извлекать из тела худларианки металлический стержень. Его наружную часть отпилили спасатели, дабы облегчить транспортировку раненой, но удалять стержень целиком не стали, дабы не осложнить и без того плачевное состояние пациентки. В данное время дальний конец стержня выполнял в некотором роде полезную функцию – сдерживал кровоизлияние. Хоссантир собирался первым делом зашить надорванную матку, чтобы затем производить пересадку сердца без риска навредить плоду.

– Нет.

– Ты пришел, чтобы меня убить?

– Нет.

Конечно, рана располагалась далеко не в непосредственной близости от сердца, однако все же довольно близко для того, чтобы её можно было расширить и тем самым избавить пациентку от дополнительного травмирования, связанного с произведением сечения грудной клетки.

– Если да, лучше убей меня сейчас, но только быстро и без боли и собаку не мучай. Она и так всякого навидалась.

Когда тралтан закончил изложение своих соображений, Конвей окинул взглядом хирургическую бригаду, дрейфующую в невесомости около операционной рамы. Мельфианин, двое орлигиан и ещё один тралтан – младшие хирурги, пять медсестер-кельгианок и две ианки. Все они молча смотрели на Конвея. А он знал, что Старшие врачи крайне болезненно относятся даже к мнимым поползновениям в отношении их авторитета и особенно тяжело воспринимают распоряжения, которые им дают из-за того, что они что-то упустили. Кельгианское alter ego Конвея убеждало его назвать вещи своими именами, а тралтанское уговаривало изыскать дипломатичный подход.

Парень посмотрел на нее:

– Давай для начала кое-что проясним… Я никогда, ни за что не обижу ни одну собаку.

– Даже при хирургическом расширении раны, – осторожно проговорил Конвей, – доступ к операционному полю будет ограничен.

Подозрительность Софи слегка ослабла. Опыт подсказывал ей: тот, кто не обижает собак, обычно не трогает и людей.

– Естественно, – отозвался Хоссантир.

Парень опять сосредоточился на жарке.

– Меня зовут Уилл.

Конвей решил выразиться более определенно.

– Софи.

Уилл снял жареного кролика с огня, аккуратно стряхнул его с импровизированного вертела на плоский камень, разрезал охотничьим ножом на две половины и протянул одну из них Софи. Девушка дрожащими руками взяла мясо. От своей половины Уилл отрезал ногу и бросил ее Заре.

– Одновременно оперировать смогут не более двух хирургов, – продолжал он, – поэтому большая часть бригады будет простаивать.

– Осторожно, – начал было Уилл. – Горя…

Но Софи не слушала. Она впилась зубами в кролика, точно волчица, и сразу оторвала кусок.

– Безусловно, – ответил Хоссантир.

– …чее.

Мясо было пресным, без трав и даже без соли. Местами оно подгорело, местами не прожарилось, но ничего вкуснее Софи в жизни не ела. Пока она глотала первый кусок, из ее глаз брызнули слезы. Она быстро стерла их. Уилл сделал вид, будто ничего не заметил. Когда Софи начисто обглодала каждую косточку, он протянул ей грушу. А потом кусок твердого соленого сыра. Софи проглотила и его. Пища согрела ее, придала сил. Теперь она смогла бы даже бежать, если бы понадобилось.

– А Старшему врачу Эдальнету, – решительно заявил Конвей, – нужна помощь.

– Спасибо, – сказала она, наевшись, и вытерла ладонью рот.

Хоссантир скосил два глаза в сторону соседней операционной рамы после чего быстро отрядил двух хирургов-орлигиан и тралтана на помощь к Эдальнету и сказал им, что они могут распоряжаться, в случае необходимости, медсестрами.

Уилл кивнул. Верхняя пуговка ее рубашки расстегнулась, приоткрыв шрам – пару дюймов. Парень смотрел на него.

Софи перехватила его взгляд и застегнулась. Тогда он стал смотреть на ее руки, сплошь покрытые парными лиловыми точками от змеиных укусов, – ранки уже зажили, но отметины все равно остались.

– Я проявил непростительный эгоизм и невнимательность, – сказал Хоссантир Конвею. – Благодарю вас за то, что вы столь тактично намекнули мне на это упущение в присутствии моих подчиненных. Но прошу вас, в будущем постарайтесь выражаться более прямо. В настоящее время я являюсь носителем кельгианской мнемограммы и не обижусь на любые посягательства на мой авторитет. Честно говоря, я очень рад тому, что вы здесь, Конвей. У меня не такой уж большой опыт в полостной хирургии худлариан.

– И куда же ты шла? – наконец спросил он.

Софи помешкала, все еще не зная, стоит ему доверять или нет, но в конце концов решила, что если бы он хотел ее убить, то вряд ли стал бы сначала спасать от голода.

«Если бы я рассказал вам о своём опыте, – с тоской подумал Конвей, – вы бы так не радовались».

– В Скандинайю.

Уилл тихонько присвистнул:

– Далековато. Пешком дней пять-шесть, и то если нигде не задерживаться.

Но неожиданно для самого себя он вдруг улыбнулся, вспомнив о том, как однажды О\'Мара, в свойственной ему сардонической манере, отозвался о назначении диагноста в операционной. По его мнению, функция диагноста здесь носила большей частью характер психологический, и отводились ему большей частью волнения, переживания и взятие на себя ответственности, которая оказывалась не по плечу подчиненным.

Софи приуныла, услышав о том, как далеко она от Хаакона и безопасного места.

Переходя от одного операционного стола к другому, от него – к третьему, Конвей вспоминал о первых годах своей работы после производства в Старшие врачи, о том, как ревностно он относился к порученной работе и сопряженной с ней ответственности. Работая под наблюдением диагностов, он то и дело пытался доказать им, что они ему вовсе не нужны. Порой ему это удавалось, поскольку надзор за его работой был либо минимален, либо отсутствовал вовсе. Но случалось и такое, что Торннастор или ещё кто-то из диагностов буквально дышал ему в затылок во время операций. Это жутко раздражало Конвея, но между тем бывало, что именно вмешательство диагностов спасало и жизнь пациента, и карьеру новоиспеченного Старшего врача, просто-таки одержимого энтузиазмом.

– А я иду в Граузельдорф, – продолжил парень. – Нам по пути. Я доведу тебя туда, если хочешь, и покажу дорогу на север.

Софи напряглась:

И как только диагностам удавалось наблюдать за ходом операции, непосредственно в них не участвуя, предлагать альтернативные варианты процедур, снабжать подчиненных поэтапными инструкциями? Конвей этого не понимал, ему это казалось почти невозможным.

– Зачем? Зачем тебе тратить на меня время? Почему ты поделился со мной едой?

Уилл бросил на нее удивленный взгляд:

Между тем часы текли, и Конвей исправно исполнял свои почти невозможные обязанности – сновал от Ярренса к Эдальнету, а от него – к Хоссантиру, не забывал взглянуть и на процесс изъятия органов у покойного ФРОБа восемнадцатого – а дело это требовало ювелирной точности, по сложности не уступало пересадке. Не всё ему нравилось, но он большей частью молчал и советы давал только тогда, когда о них просили. Все троё Старших врачей справлялись с работой недурно, Конвей уделял им своё внимание поровну, но всё же с наибольшей тревогой наблюдал за Хоссантиром. Именно у его пациентки могли возникнуть самые серьезные осложнения.

– Хм… а что, разве не все так делают?

И они возникли – на пятом часу операции. К этому времени уже была завершена ликвидация последствий черепно-мозговой травмы и произведено восстановление целостности артерий у ФРОБа под номером три и полным ходом шла пересадка конечностей. ФРОБу десятому трансплантировали органы абсорбции и купировали явления декомпрессии и теперь приступили к длительной микрохирургии, связанной с трансплантацией конечностей. Посему Конвей, естественно, вернулся к операционной раме, у которой священнодействовал Хоссантир – в данный момент он приступил к начальному этапу пересадки сердца.

– А разве все? – переспросила Софи.

И вдруг из операционной раны с бесшумным взрывом хлынула худларианская кровь.

Среди тех, кого она знала с детства, мало было таких, кто бескорыстно помог бы другому человеку. Зато многие совершенно бескорыстно и другу не протянули бы руки.

– Ложилась бы ты уже, – предложил Уилл и покачал головой. – Я выхожу рано.

Софи задумалась о том, благоразумно ли засыпать в паре шагов от незнакомца. После еды она окрепла, так что могла бы взять рюкзак и пойти дальше.

Глава 15

«А что потом? – спросила она себя. – Идти пешком через Темный Лес, ночью?»

Хоссантир издал непереводимый звук. Зажатые в его верхних конечностях инструменты с длинными рукоятками невероятно медленно двигались в залитом кровью операционном поле. Его ассистент, действия которого разнервничавшемуся Конвею тоже показались ужасно медлительными, тампонировал рану, но никак не мог найти кровоточащий сосуд. Конвей был приучен к тому, чтобы в таких экстренных ситуациях не медлить. Он и не медлил. Он с места сдвинуться не мог.

Она решила, что останется, но спать будет с кинжалом под рубашкой. На всякий случай.

Его руки, его несуразные пятипалые землянские, совершенно чужие руки, жутко дрожали. А его размноженное сознание отчаянно пыталось понять, как унять эту дрожь.

– Ладно, – согласилась она, чувствуя себя неловко.

Но Уилл перестал обращать на нее внимание. Он вынул из земли палки, которые служили опорой для вертела, и одну за другой скормил огню. Софи порылась в мешке в поисках фляжки, утолила жажду, остатками воды ополоснула руки и лицо. Потом сходила с Зарой в лес. Когда они вернулись, Уилл уже лежал. Софи расстелила свою скатку по другую сторону костра и достала одеяло – подарок Вебера.

Он знал: такое случается с медиками – реципиентами чересчур большого числа мнемограмм. Однако подобное не должно было слишком часто происходить с доктором, метившим в диагносты. Конвей отчаянно пытался призвать к порядку разбушевавшиеся фрагменты своего разума. Он мысленно призывал на помощь О\'Мару, который терпеть не мог особ, мыслящих неупорядоченно. Он вспоминал об инструктаже Главного психолога – тот говорил о том, что собой представляют мнемограммы, и, что самое главное – о том, чего они собой не представляют.

– Спасибо, – еще раз поблагодарила она Уилла, укладываясь и чувствуя, как Зара устраивается в сгибе ее коленей.

Каковы бы ни были субъективные ощущения Конвея, его разумом не до конца овладели чужеродные личности, обитавшие в его сознании. Просто-напросто его человеческий разум впитал колоссальный объем инопланетянской информации и обрел возможность этой информацией пользоваться. Но убедить себя в этом Конвею было страшно трудно, притом что все медики – доноры полученных им мнемограмм наперебой засыпали его собственными идеями о том, как поступить в теперешней экстренной ситуации.

Девушку изумляла спокойная доброта ее спутника, а ведь она поначалу резко набросилась на него. Такое отношение было ей непривычно. Во дворце отвечали ударом на удар и не смазывали раны елеем, а посыпали их солью.

Вдруг одна упрямая шестеренка в сердце Софи зацепилась за другую. Раздался скрежет, еще более громкий, чем когда она упала в голодный обморок.

Все идеи были хороши – в особенности те, что были высказаны мельфианским и тралтанским гостями сознания Конвея. Однако для претворения этих идей в жизнь требовались клешни ЭЛНТ или передние конечности ФГЛИ, а не человеческие пальцы, а Конвей жаждал ринуться в бой, наделенный неадекватным органическим оружием.

Уилл приоткрыл глаза («Какие у него длинные ресницы», – отметила про себя Софи) и озадаченно взглянул на нее.

– Это так… гм… часы, – поспешила успокоить его Софи.

Мельфианин, ассистент Хоссантира, который, как, впрочем, все и вся около операционного стола, был напрочь забрызган кровью, торопливо протараторил:

– Где они у тебя? – спросил он. – В кармане?

– Ха! Почти, – ответила Софи.

Уилл приподнял бровь, но расспрашивать не стал.

– Я ничего не вижу. Лицевая пластина…

– Ладно, доброй ночи, Софи. Спи крепко.

Одна из сестер поспешно протерла лицевую пластину шлема мельфианина в области глаз, но брызги крови снова её залепили. Мало этого – кровью залило и лампочки, которыми были оборудованы введенные в рану инструменты.

– Буду, Уилл. И ты.

– И я тоже. А как же.

Шлем Хоссантира был целиком прозрачен, кровью залило только его переднюю часть. Взглянув на Конвея глазом, расположенным на затылке, тралтан сказал:

Софи хихикнула тому, как смешно это прозвучало: «Буду, Уилл».

– Тебе, наверное, всегда так говорят.

– Да нет, я еще ни от кого не слышал.

– Нам нужен ассистент, Конвей. Не могли бы вы предложить… – Хоссантир умолк, заметив, как дрожат руки у Конвея. – Вам плохо?

– Правда?

Уилл улыбнулся.

Конвей медленно сжал кулаки – ему любые движения сейчас казались невыразимо медленными – и ответил:

– Шутишь, – сказала Софи, чувствуя себя неловко.

Уилл закрыл глаза и укрылся одеялом по плечи.

– Это пройдет.

А Софи еще долго лежала без сна и глядела на спящего Уилла, пока не погас костер. Лишь когда тьма обступила их, она сомкнула веки.

И добавил про себя: «Надеюсь».

Ее сердце довольно замурлыкало.

Ну и пусть. Он все равно спит, так что ничего не услышит.

Между тем оккупанты сознания Конвея униматься не желали. Он всеми силами пытался прислушиваться только к кому-нибудь одному из них, стараясь руководствоваться принципом «разделяй и властвуй», но и это не помогало. Все до одного доноры мнемограмм лезли с терапевтическими и хирургическими советами, и все эти советы были небесполезны в сложившейся ситуации, и каждый из них требовал немедленной реакции. Не проталкивалась и не лезла вперед единственная гостья разума Конвея – случайно попавшая туда гоглесканка Коун, но от этого никакого толку не было. Однако почему-то именно в этот уголок неудержимо тянуло разум Конвея, к этой робкой, но мужественной инопланетянке. Казалось, он тонул и пытался ухватиться за край некоего психологического плота.

Лежа в лесу на голой земле, в двух шагах от незнакомца, Софи вдруг испытала чувство, которого не знала уже давно.

С тех пор, как мать пела ей колыбельную на ночь. С тех пор, как отец брал ее на руки и показывал звезды, которые называл по именам.

Присутствие личности Коун было совсем не похоже на резкие, интенсивные, искусственно усиленные впечатления, возникавшие вследствие наличия мнемограмм. Конвей обнаружил, что сосредоточился на запечатленном его сознанием отпечатке памяти малютки гоглесканки, хотя Коун при виде такого числа странных, пугающих созданий, сгрудившихся возле операционного стола, была бы близка к панике. Но что интересно: в памяти гоглесканки остались и сведения о работе Конвея в госпитале, которые он невольно передал ей во время случайного телепатического обмена на Гоглеске. В некотором роде Коун была подготовлена к такому зрелищу. Кроме того, она принадлежала к расе индивидуалистов, старательно избегавших и контакта с другими существами, и их влияния.

Уже соскальзывая в сон, она вспомнила, что это за чувство.

Впервые за много лет Софи почувствовала себя в безопасности.

Гораздо более других гостей сознания Конвея Коун знала, как игнорировать чужое поведение и мнение.

Руки Конвея мгновенно перестали дрожать, безудержный гомон инопланетных медиков у него в мозгу стих и превратился в еле слышный шепот, на который можно было и наплевать при желании. Конвей громко постучал по панцирю мельфианина – ассистента Хоссантира.

Глава 38

Светало. Косые лучи бледно-золотого солнца пронизывали лес, скользили по земле. Уилл и Софи встали затемно, позавтракали, снялись с места и с тех пор все шли и шли.

– Прошу вас, отойдите и оставьте инструменты на месте, – распорядился он и, обратившись к Хоссантиру, добавил:

Вдруг Уилл замер. Он всегда так делал, когда видел или слышал что-то особенное. Софи уже привыкла. Но первые два-три раза, идя за ним по узкой лесной тропинке, от неожиданности врезалась ему в спину.

– Слышишь? – спросил Уилл. – Пустельга. Прямо над нами. – Он поднял голову и проследил за птицей, которая снялась с ветки и полетела куда-то. – Ищет, наверное, крапивницу пожирнее себе на завтрак.

– Кровотечением залито все операционное поле, увеличители изображения и источники света на инструментах. Кровью забрызгивает и лицевые пластины наших шлемов при непосредственном приближении к пациентке. Мы должны…

Но Софи глядела не на птицу, а на своего спутника. Удивительно, до чего он любит лес, как много знает о повадках и жизни его обитателей. Идти с ним было одно удовольствие: он то и дело останавливался и показывал ей след какого-нибудь зверя или редкий лесной цветок. А Софи не могла надивиться на него самого: при королевском дворе было полно юношей, и все они только и делали, что льстили, флиртовали и тараторили без умолку, как будто молчание вызывало у них аллергию. Уилл был совсем другой – добрый и молчаливый – и открывал рот, только когда ему действительно было что сказать. Это Софи поняла сразу.

– Отсосы не работают, Конвей, – прервал его Хоссантир. – И не заработают, пока кровотечение не будет остановлено в месте его источника. Но мы не видим источника!

– Где ты живешь? – спросила она его, едва они тронулись в путь.

– В лесу.

– С семьей?

–..использовать сканеры, – спокойно продолжал Конвей, сжав в пальцах рукоятки зажима, приспособленные для клешней мельфианина, – длинные полые конусы, – ваши глаза и мои руки.

– Да.

– А зачем тебе в Граузельдорф?

Наблюдать за операционным полем естественным путем было невозможно, поэтому Конвей предложил Хоссантиру воспользоваться двумя сканерами, расставленными как можно дальше один от другого и под таким углом, чтобы можно было видеть операционное поле сразу в двух ракурсах.

– Надо.

Вскоре она сдалась и, оставив попытки завести разговор, пошла молча. Ей и самой было о чем подумать. Хотя бы о том, как она доберется до Скандинайи пешком и без денег.

Тем самым можно было добиться точного стереоскопического изображения. Конвей намеревался работать вслепую, руководствуясь комментариями Хоссантира, который подсказывал бы ему, куда продвинуть зажим. Как только Конвей доберется до источника кровотечения, он зажмет кровоточащий сосуд, а дальше все пойдет обычным путем. Хоссантиру предстояло пережить несколько неприятных минут; он должен был смотреть на дисплеи сканеров всеми четырьмя глазами сразу, невообразимо раскосив их в стороны. Конвей извинился перед тралтаном за то, что тому на некоторое время придется отвлечься от непосредственного участия в операции, чтобы и сканеры, и прозрачный колпак его шлема не забрызгала кровь.

Пять драгоценных дней прошли с тех пор, как она покинула Лощину, а значит, до остановки часового механизма в ее груди оставалось около трех недель. Софи вдруг увидела себя внутри песочных часов: стоя в пустой нижней половине, она обеими руками затыкает отверстие у себя над головой, чтобы не дать песку высыпаться из верхней половины. Да, ей нужен помощник, чтобы довести до конца это дело, одной не справиться. А еще нужны запас еды и кратчайший путь до границы. Хорошо, если Уилл согласится пойти с ней. В лесу он как дома. Вот только готов ли он вести ее к Хаакону? Софи не сомневалась, что Хаакон щедро наградит его за помощь своей нареченной. Вопрос в том, согласен ли сам Уилл. Но задать его парню напрямую она не решалась: надо еще немного подождать, приглядеться к нему получше, а там, может быть, и спросить получится.

– Наверное, косоглазым останусь, – вздохнул Хоссантир, – ну да ладно, это ничего.

С тех пор как Уилл показал ей пустельгу, прошли уже часы, а они все шли по лесу, то поднимаясь на холмы, то спускаясь в ложбины между ними. Наконец впереди показалась опушка леса, а за ней – долина. Уилл предложил сделать привал, поесть и отдохнуть, и тут кто-то невидимый скомандовал им:

– Стоять! Руки вверх! Не двигаться!

Никому из alter ego Конвея мысль о косом четырехглазом слоноподобном тралтане смешной не показалась. К счастью, сдавленный человеческий смех транслятор переводить не стал.

Уилл молча поднял руки. Софи, повертев головой в поисках того, кто отдал приказ, сделала то же самое.

И собственные руки, и инструменты казались Конвею ужасно тяжелыми и неуклюжими, и не только потому, что он работал зажимом, рассчитанным на мельфианина. Поле нивелировки гравитации, окружавшее его, на пациентку, естественно, не распространялось, поэтому все, что находилось в контакте с операционным полем, весило в четыре раза больше, чем на самом деле. Тралтан включил сканеры и словесно препровождал Конвея к искомому сосуду – источнику массивного кровотечения. Учитывая повышенное давление крови у худлариан, Конвей ожидал сопротивления при зажиме сосуда.

Из-за деревьев вышел мужчина. В руке у него был нож. Софи судорожно сглотнула и оглянулась – из чащи выходили все новые люди. Скоро Уилл и Софи оказались в кольце.

Выяснилось, что в лесу, рядом с опушкой, разбит целый палаточный городок, который они не увидели, – палатки как следует прикрыли лапником. У входа в одну из них горел костер, но путники не ощутили запаха дыма, потому что ветер относил его в сторону.

Сопротивления он никакого не ощутил, а кровь все хлестала и хлестала.

Софи поняла, что они, сами того не подозревая, забрели в военный лагерь.

Одному из его alter ego как-то раз довелось столкнуться с несколько сходной ситуацией во время трансплантации органа существу, совершенно непохожему на ФРОБ, – крошке нидианину, у которого артериальное давление и близко не стояло к худларианскому. В том случае кровь тоже фонтанировала, а не текла пульсирующим потоком, как это обычно происходит при артериальном кровотечении, да и повреждение сосуда было механическим, а не следствием хирургической ошибки.

Приглядевшись, она различила в полумраке других людей, молодых и постарше. Они сидели на бревнах вокруг костра. Их темно-синие мундиры, линялые и вытертые, были аккуратно вычищены и заштопаны. И каждый был ранен, болен или изувечен. У одного висела на перевязи рука. Другой – парнишка лет пятнадцати-шестнадцати, с барабаном у ног – потерял оба глаза. Мужчина постарше, худой как смерть, непрерывно дрожал, словно от холода. Поодаль от огня стояло самодельное деревянное кресло с удлиненным сиденьем. У человека в кресле не было ног, сиденье поддерживало обрубки.

Конвей не был уверен в том, что сейчас всё обстоит именно так, но некая часть его сознания в этом просто не сомневалась, и Конвей решил её послушаться.

Уилл, который всегда ходил по лесу с луком наготове, незаметно опустил руку в колчан.

– Не рискуй, парень, – предупредил его человек с ножом. – Поверь, мой нож достанет тебя раньше, чем твоя стрела – меня.

– Отключите аппарат искусственного сердца, – решительно распорядился он. – Остановите приток крови.

Пальцы Уилла разжались, стрела упала в колчан. Рука поднялась в воздух.

– Мы просто шли мимо, – сказал он. – Нам не нужны неприятности.

– Так мы только предотвратим кровопотерю, – возразил Хоссантир, – но остановка кровотока более чем на несколько минут может закончиться смертью пациентки.

– Вот и хорошо. Не делай другим пакостей, и тебе их не сделают, – сказал человек с ножом и ткнул им в сторону лесной опушки. – А теперь проваливайте!

– Отключайте, – тоном не терпящим возражений повторил Конвей.

Уилл кивнул. Он и Софи опустили руки. Уилл схватил девушку за рукав куртки и потянул. Но та все равно шла, едва переставляя ноги, и даже пару раз споткнулась, заглядевшись на людей в лагере.

«Мундиры… палатки… порядок в лагере, – думала она. – Но почему они здесь?»

Через несколько секунд ярко-алый фонтан осел. Кровотечение прекратилось. Медсестра протерла лицевую пластину шлема Конвея, а Хоссантир отсосом убрал остатки крови с операционного поля. Для того, чтобы увидеть, что произошло, сканеры не требовались.

Такие лагеря и людей в таких мундирах она уже видела раньше, когда во время учений объезжала войска вместе с мачехой. Вдруг ее взгляд упал на человека, который дрожал у костра: он был худым как смерть, и бледным, как пепел. Она освободилась от хватки Уилла.

– Куда ты, Софи? Нам велели идти.

– Техник, быстрее! – крикнул Конвей. Он ещё и договорить не успел, как рядом с его локтем завис маленький пушистый нидианин, напоминавший в своём прозрачном стерильном костюме плюшевого медвежонка в подарочной упаковке.

– Тот человек у огня… он болен. Надо ему помочь.