Глава первая ЯРМАРКА

Конечно, Юлиан был несправедлив ко всем этим людям. Он и сам понимал, что злиться на них не стоит. В конце концов, они всего лишь делали свое дело, и, кстати, не зря старались: вокруг действительно царило праздничное настроение. Всюду, куда ни посмотришь, сверкали цветные огни, улыбались люди; веселые голоса перемежались с громкой музыкой; несколько мелодий наперебой рвались из дюжины динамиков, силясь пере­крыть одна другую.

Нет, с посетителями этой ярмарочной площади все было в порядке. Не вписывался в общее настроение только он, Юлиан. И даже знал почему.

Мальчик свернул с пути, чтобы не столкнуться с какой-то парочкой — они шли рука об руку, излучая эту нестерпимую для него радость, — засунул руки по­глубже в карманы, а потом пнул подвернувшуюся под ноги банку из-под колы. Пустые банки тем и хороши, что на них можно сорвать зло — ведь они не ответят тебе тем же. А Юлиана просто распирало от злости. Он-то рассчитывал, что праздничная сутолока поможет ему успокоиться или хотя бы отвлечься, но ничего не вышло. Напротив, он только что понял: хуже нет, чем очутиться среди беззаботных, веселых людей, когда у самого кошки скребут на душе. Нет, идея прийти сюда была не самая лучшая. Его привлекли яркие огни и музыка, но совершенно напрасно. Тем более что он никогда не питал пристрастия к таким развлечениям. Теперь Юлиан ненавидел всех этих людей за то, что ему здесь стало еще хуже, а ведь это было не только несправедливо, но и вызывало угрызения совести, что в свою очередь еще больше портило настроение.

Он был очень расстроен. Эти проклятые репортеры вечно все переврут — если вообще тебя выслушают, — а то и напишут отсебятину! А отец всегда так: толком не разобравшись, сразу начинает орать. И потом... Нет, об этом он сейчас вспоминать не хотел. Еще будет время, когда он вернется домой и скандал пойдет по второму кругу. В том, что так и случится, Юлиан не сомневался. Ведь он знал своего отца не первый день.

Вообще-то он даже ладил с ним, и гораздо лучше, чем большинство его школьных товарищей со своими отцами. Но бывали дни, когда он торопил окончание каникул, лишь бы скорее вернуться в интернат. Сегодня как раз и был один из таких дней.

Он пнул еще одну банку, но промахнулся и ушиб большой палец так, что слезы выступили на глаза. Мальчик вскрикнул и чуть не запрыгал на одной ноге. И разъярился еще сильнее, услышав за спиной злорадный смешок.

Он резко обернулся, встретил широкую ухмылку и почувствовал, как сжимаются его кулаки. Но сдержался и не замахнулся в эту наглую рожу, потому что противник был не только шире его в плечах, но и выше на целую голову.

А кроме того, гнев Юлиана внезапно куда-то испарился, как не бывало. Его смутило то, что противника совсем не задела такая ярость. Даже наоборот: улыбка незнако­мого подростка стала еще радостнее.

— Ничего смешного! — фыркнул Юлиан и отступил на шаг, потому что тот, тихо посмеиваясь, двинулся в его сторону.

Парень был действительно рослый и сильный. Под старой хлопчатобумажной рубашкой бугрились мышцы — почти как у заправского боксера. У него было грубоватое, но симпатичное лицо и светлые, подстриженные ежиком волосы.

— Да я не смеюсь, — с улыбкой сказал белобрысый. Он остановился и смерил Юлиана с головы до ног долгим, полным любопытства взглядом. — А ты кто?

Юлиан не ответил, враждебно глядя на него в упор.

— Я за тобой уже давно наблюдаю, — продолжал бе­лобрысый. — У тебя что-то случилось?

Юлиан отмалчивался, но это не остановило незна­комца, он приблизился еще на шаг и все так же радостно продолжал допрос:

— Так что же случилось? Поссорился? С родителями?

Юлиан продолжал молчать, но белобрысый почему-то воспринял его молчание как подтверждение и продолжал:

— И ты сбежал?

— Нет, — ответил Юлиан. Но тут же поправился: — Или, наверное, да. Но не так, как ты думаешь.

— Хочешь сказать, ты просто вышел прогуляться, чтобы голова проветрилась, — сказал белобрысый. — Ты не собирался удирать, так ведь? Я имею в виду, побега ты не замышлял.

Юлиан не был уверен, что правильно его понимает. Но на всякий случай кивнул.

— И правильно. Это только в кино хорошо получается и в книжках. На самом деле полиция поймает тебя самое позднее через два дня и отправит домой, а то еще засунет в приемник-распределитель. — Он достал из кармана пачку сигарет и протянул Юлиану: — Хочешь?

— Нет. — Юлиан помотал головой. Он уже курил од­нажды, полгода тому назад, в порядке испытания на мужество. Вкус у той сигареты — первой и пока что единственной в его жизни — был отвратительный, и его затошнило. — Меня зовут Юлиан.

— Юлиан? — Белобрысый щелкнул дешевой пласти­ковой зажигалкой. Его лицо озарилось красным светом, и на миг в нем промелькнуло что-то жуткое, почти нечеловеческое — такие лица бывают у призраков из папье-маше в комнатах страха. Он сделал глубокую за­тяжку, закашлялся, сощурил глаз и еще раз переспро­сил: — Юлиан? Как сын Леннона?

— Точно, — сдержанно подтвердил Юлиан. Ему не хо­телось разговаривать с этим парнем. Вернее, ни с кем не хотелось разговаривать. Но тот намеренно не замечал его настроения.

— А меня зовут Рогер, — сказал белобрысый и выпус­тил в сторону Юлиана облако вонючего сигаретного дыма. Он произнес не «Роджер», а именно «Рогер». Должно быть, это имеет для него особенное значение, подумал Юлиан. Он уже знал таких типов: они готовы расплющить тебе нос, если после второго предупреждения ты все еще путаешь их имя.

— Рад познакомиться, — буркнул Юлиан. Он отмахнулся, отгоняя от лица дым, и демонстративно закаш­лялся — не добившись этим ничего, кроме еще более широкой ухмылки Рогера. Мальчик повернулся и зашагал прочь, но успел сделать ровно два шага. На третьем Рогер через букву «г» преградил ему путь. Юлиан остановился.

— Чего тебе надо? — спросил он. — Отстань от меня.

— Я хотел только поговорить с тобой, — сказал Рогер. — Мне показалось, что тебе бы это не повредило. Выгово­риться иногда помогает, почти всем.

— А может, я не хочу, — ощетинился Юлиан.

Рогер ответил на это еще одной наглой ухмылкой, и Юлиан впервые почувствовал, как в нем тихо поднимается страх перед этим рослым крепышом.

— Отстань, — сказал он, от испуга чуть запальчивее, чем следовало, и сделал шаг к Рогеру.

Тот не шелохнулся, и Юлиану пришлось снова ос­тановиться.

Легкий испуг перерос в настоящий страх. А ведь Рогер не сделал ровным счетом ничего угрожающего. В его глазах поблескивала насмешка, но она была скорее дружелюбной, да и в позе его не выражалось никакой угрозы. Но нетрудно было представить, что он мог бы сделать, если б захотел.

Юлиан же не отличался силой, большинство его ро­весников выглядело покрепче. Он был довольно высоким мальчиком и очень уж стройным, если не сказать то­неньким. В первые школьные годы ему доставалось больше синяков, чем другим. После нескольких попыток дать сдачи — все они кончились плачевно — он постепенно научился избегать драк и вообще всяких споров, а в интернате развил это умение до совершенства.

Но тут у него не было выхода. Юлиан только теперь заметил, что забрел в переулок между ярмарочными киосками и очутился далеко от общей сутолоки, так что уже не мог рассчитывать на чью-либо помощь. А Рогер не производил впечатления человека, на которого можно подействовать уговорами.

— Тебе что, больше нечего делать, стоишь тут и пя­лишься на людей? — спросил Юлиан.

Но и этот вызывающий вопрос не вывел Рогера из равновесия, он только шире ухмыльнулся.

— Нечего, — подтвердил он и засмеялся, заметив рас­терянность Юлиана. — Нет, правда нечего. Вот уже не­сколько дней. И похоже, еще какое-то время придется побездельничать.

Он вздохнул, снова поднес сигарету ко рту, но сле­дующей затяжки так и не сделал, бросил сигарету на землю и загасил ее своим тяжелым башмаком.

— Действительно, такая зараза, — сказал он и закаш­лял. — У нас здесь павильон, знаешь? И неплохой, можешь мне поверить. Но мой старик что-то не поладил с инспекцией. Отказался соблюдать какие-то дурацкие пра­вила техники безопасности. И они прикрыли нашу ла­вочку. Насколько я знаю моего старика и его железобетонный характер, лавочка еще долго простоит прикры­той. — Он развел руками: — Так что слоняюсь без дела. Ну, и пялюсь на людей. — С этими словами он подмиг­нул. — А у тебя какие проблемы?

— Никаких. — Юлиан отвел взгляд. — Поругался с отцом, только и всего.

— Я понимаю, — Рогер кивнул, — тебе не хочется об этом говорить.

— Не хочется, — буркнул Юлиан.

— Ну и ладно, — согласился Рогер. Лицо его вдруг просияло, как будто в голову ему пришла счастливая мысль. — Эй! А не побездельничать ли нам вместе, как ты на это смотришь?

Юлиан против воли рассмеялся, и через секунду они с облегчением смеялись оба. Впервые за последние не­сколько часов Юлиана отпустило чувство безысходности, погнавшее его прочь из дома, хотя он знал, что себе же делает хуже. Уже за одно освобождение от этого мучи­тельного чувства он был благодарен Рогеру.

— Ну? — позвал Рогер. — Идем?

Юлиан медлил. Время у него вообще-то было. Все равно отца сейчас нет в отеле, и до конца представления пройдет не меньше двух часов, а то и больше, потому что потом отец обычно отправляется выпить с коллега­ми-артистами или смотрит их выступления.

— У меня нет денег, — сказал он. — Ведь я просто вышел из дома...

Рогер перебил его:

— А зачем тебе деньги? Я же здесь работаю, ты забыл? Думаешь, я здесь куда-нибудь покупаю билеты? — Он засмеялся. — Кроме того, я собираюсь показать тебе такое, чего ни за какие деньги не увидишь. — Он смотрел на Юлиана с ожиданием. — Ну, что?

Юлиан какое-то мгновение колебался, потом пожал плечами и сказал:

— Почему бы нет?

— Я и говорю, — улыбнулся Рогер и хлопнул Юлиана по плечу так, что тот покачнулся.

Они вышли из переулочка, и Рогер сдержал обещание: в следующие полтора или два часа они покатались на дюжине каруселей, на автоскутере, на турбокачелях и «гусеницах», постранствовали по стеклянному лабиринту, побывали в трехмерном кино и в симуляторе космического корабля, который за несколько мгновений успевал слетать на Марс и вернуться на Землю. В руках у Рогера, как по волшебству, откуда-то взялось две порции сахарной ваты, потом по банке колы на каждого и даже пакетик жареной картошки, которая, правда, отдавала прогорклым жиром. В конце концов щедрость Рогера начала угнетать Юлиана, ведь он не мог отплатить ему тем же, но, когда Юлиан заикнулся об этом, Рогер с такой решимостью ответил: «Какая чепуха!», что Юлиан сразу успокоился.

Под конец они попали на аттракцион, про который Юлиан даже не слыхал: Лукас-силомер. Это было простое и довольно обветшавшее устройство из колоды с кожаной обивкой на четырех пружинах, взятых, похоже, от ло­комотива. При колоде высился столбик метра в три с отметками: сосунок, малосильный, хвастунишка, молодец, силач и геркулес, а на самом верху висел маленький ржавый колокольчик.

Рогер перемолвился словом с хозяином аттракциона, потом отступил назад и молча взялся за тяжелый молот. Юлиан видел, как на взмахе напряглись его мускулы под рубашкой, и на миг его охватила зависть. Но он тут же застыдился этого чувства.

Рогер с размаху ударил молотом по колоде. Противовес подскочил вверх, словно пущенный из лука, и задел колокольчик наверху. Вокруг зааплодировали, и Рогер, широко улыбаясь, обернулся к Юлиану.

— Вот, — сказал он, протягивая ему молот. — Попробуй и ты.

Юлиан только взялся за молот — и тут же резко откинулся назад. Молот оказался таким тяжелым, что заскользил из рук и чуть не упал на ноги. Позади кто-то засмеялся.

Юлиан нагнулся и снова поднял молот, но не шагнул к колоде, а лишь нерешительно повертел тяжелый ин­струмент в руках — и тот снова чуть не выскользнул.

— Не знаю, смогу ли я...

— Что за чепуха! — перебил его Рогер. — Это не тя­жело, вот увидишь. Иди же! — В его голосе послышался приказной тон, и Юлиан подчинился — почти против воли и вопреки рассудку. Он чувствовал, что все это кончится катастрофой, и предчувствие не обмануло его. Мальчик крепко сжал рукоять молота обеими руками и замахнулся так же, как это делал Рогер.

К сожалению, он не мог сравниться силой со своим новым другом.

Когда молот достиг на взмахе высшей точки, Юлиан потерял равновесие и опрокинулся навзничь.

На сей раз смеялись все вокруг. И никак не могли насмеяться вдоволь.

Слезы стыда и гнева ослепили Юлиана. Рогер протянул ему руку, чтобы помочь встать на ноги, но Юлиан сердито отбил ее в сторону и поднялся сам. Правое плечо сильно болело.

Позади кто-то все еще смеялся. Юлиан сердито обер­нулся и в упор посмотрел на рыжего подростка в кожаной куртке, усеянной заклепками.

Парень оборвал смех, и глаза его коварно блеснули.

— Что, малыш? — спросил он.

Юлиан сглотнул. Вся его ярость разом обратилась в страх — такой, что задрожали руки. Что-то в этом парне внушало ему ужас. Более того, повергало в панику. И дело было даже не в его силе и не в коварном взгляде. Здесь таилось нечто другое, чего Юлиан не смог бы объяснить. Даже находиться вблизи этого рыжего было ему невмоготу.

Рыжий шагнул к нему и вызывающе упер руки в бока.

— Так что? — повторил он вопрос. На сей раз в его голосе явственно прозвучала угроза.

Сердце Юлиана заколотилось. Он хотел что-то сказать, но у него перехватило дыхание. И тут рядом с ним встал Рогер, и вызов в чертах рыжего разом сменился на растерянность и осторожность. Но не на страх.

— Хороший вопрос, — сказал Рогер. — Я присоединя­юсь к нему. Так что?

Юлиан перевел взгляд на Рогера. Тот улыбался без малейшего следа испуга: ни нервных подергиваний, ни скрещенных на груди рук, ни вспышек во взгляде — ни одного из верных знаков скрытого напряжения, которые были так хорошо знакомы Юлиану по себе. Даже голос Рогера звучал почти дружелюбно. Правда, так, что у Юлиана мурашки пробежали по коже.

Наверное, это и убедило рыжего лучше не связываться, хотя сам он был не слабее Рогера. Но одной силы тут недостаточно. Юлиан вдруг понял, что и его тоже испугала не только физическая сила Рогера. Было в его взгляде, голосе, движениях и даже в неподвижности нечто такое, что обеспечивало ему превосходство.

Тот, в кожаной куртке, больше не произнес ни слова, только сжал губы в бескровные полоски, похожие на шрам, и сверкнул глазами.

Рогер посмотрел на него с секунду, не переставая улыбаться, потом без видимых усилий поднял молот и протянул его Юлиану.

— Попробуй еще разок, — сказал он. — Со всяким могло случиться. Штука-то тяжелая.

Юлиан принял у него молот, но не двинулся с места. Взгляд его беспокойно метался. Тот, в кожаной куртке, был не единственным свидетелем его позора. Добрая дюжина ярмарочных зевак с интересом смотрела на Юлиана.

— Не хочется, — сказал он. — Я...

— Чепуха! — В голосе Рогера снова послышался при­каз, которому Юлиан не осмелился перечить. Слегка подтолкнув его к силомеру, Рогер шепнул: — Покажи этим идиотам! Не бойся, я тебе помогу.

Он отступил назад и небрежно прислонился к колонне.

Юлиан сжал молот. Сердце его бешено колотилось. Больше всего ему хотелось сбежать отсюда и забиться в темный уголок, где его никто не увидит. Рогер больше не казался ему другом. Видимо, он просто выбрал себе безответную жертву, чтобы выставить ее на посмешище.

— Ну же! — скомандовал Рогер. На сей раз в полный голос, так что новые зеваки обернулись и остались посмотреть, что же будет делать с тяжелым молотом этот щуплый мальчишка. Юлиан предпочел бы сквозь землю провалиться. Зачем Рогер над ним издевается? В эту минуту он почти ненавидел его.

Кровь бросилась ему в лицо, колени задрожали, а молот показался вдесятеро тяжелее. Сейчас он опозорится, и все будут над ним потешаться. Но отступать нельзя. По милости Рогера он оказался в такой ситуации, из которой уже не выйти, не осрамившись, — хоть бей мо­лотом, хоть отшвырни его в сторону.

Юлиан расставил ноги, чтобы снова не упасть, напряг мускулы и рванул молот вверх. Рогер отступил от колонны силомера и быстро переглянулся с хозяином аттракциона.

Молот с такой силой обрушился на колоду, что Юлиана дернуло вперед. Раздался грохот. Противовес взвился вверх, и послышался такой пронзительный звон, что Юлиан подумал: уж не сорвало ли колокольчик.

В толпе пронеслись изумленные возгласы, и Юлиан, удивленный больше, чем кто бы то ни было, уставился на колокольчик, раскрыв рот. Руки у него болели до самых плеч. Он в недоумении взглянул на Рогера и обернулся к рыжему в кожаной куртке. Взгляды их встретились. Юлиан прочел в глазах Кожаного смесь злобы и невольного признания. Но все бы, может, и обошлось и, кто знает, повернулось иначе, если бы Рогер держал язык за зубами.

Но он, к несчастью, не вытерпел.

Он неожиданно поднял молот, повернулся к рыжему и спросил:

— Не хочешь попробовать? — И, не дожидаясь ответа, бросил ему молот.

Кожаный изловчился поймать его, не опрокинувшись навзничь, как это было с Юлианом, но красивую позу ему все же не удалось сохранить. Кто-то засмеялся, но тут же осекся, натолкнувшись на его свирепый взгляд.

— Ну же, — сказал Рогер, жестом приглашая его к силомеру. — Малыш сумел, ты и подавно справишься. Или нет? — При этом он переглянулся с хозяином си­ломера, и тот незаметно кивнул. «Что-то они затевают», — подумал Юлиан.

Кожаный впился в Рогера взглядом, полным нена­висти, потом вдруг осклабился, презрительно взглянул на Юлиана и со всей мощью обрушил молот на колоду. Вся установка загудела от удара. Но бегунок вяло качнулся вверх, достиг отметки с надписью молокосос и упал об­ратно.

На сей раз смеялись все, и хохот не утихал даже под свирепыми взглядами рыжего. Тогда он повернулся к Рогеру и посмотрел на него в упор.

— Это ты! — сказал он дрожащим голосом. — Ты все подстроил!

— Я? — Рогер изобразил недоумение, отступил на шаг и поднял руки вверх. — Да я к этой штуке даже не прикасался! — Он засмеялся: — Может, тебе лучше не­много потренироваться?

Глаза Кожаного пылали гневом, голос походил на хрип.

— Я тебе это еще припомню! — пригрозил он и ри­нулся прочь так стремительно, что чуть не сбил с ног какого-то зеваку. Тот, едва устояв, укоризненно посмотрел вслед убегающему, а потом обернулся к Юлиану и Рогеру:

— Нехорошо получилось. Я имею в виду не себя, а то, что он вернется. Я его знаю.

— И что? — спокойно спросил Рогер.

— Он прав, — вмешался в разговор хозяин силоме­ра. — Непременно вернется, и не один. Я знаю этих типов. Лучше тебе исчезнуть вместе с другом, — сказал он, обращаясь к Рогеру.

— Мне и так пора домой, — сказал Юлиан, прежде чем Рогер нашел что ответить. — Я уже опоздал.

И он зашагал прочь, даже не простившись с Рогером. Он почти бежал, но вскоре услышал за собой шаги и почувствовал, что это погоня. На бегу мальчик оглянулся, почти не сомневаясь, что увидит Кожаного.

Это был Рогер, но Юлиан все равно ускорил шаг, насколько позволяла переполненная народом площадь.

Рогер же почему-то двигался быстрее Юлиана, ловко скользя мимо прохожих, как рыба в воде, и вскоре догнал его и протянул руку, чтобы схватить за плечо. Юлиан увернулся, а Рогер не повторил попытки, хотя ему не составляло труда схватить и удержать беглеца.

— Эй, черт возьми, да подожди же ты! — крикнул он.

Юлиан остановился, но демонстративно отступил на шаг и вызывающе посмотрел на Рогера:

— Ну что еще?

— Что с тобой? — удивился Рогер. — Обиделся на меня? Или ты боишься этого рыжего дурака?

— Нет, — ответил Юлиан, намеренно не давая понять, на какой из двух вопросов отвечает. — Мне правда надо домой. Если я опоздаю, мне попадет.

Юлиан хотел взглянуть на часы, и тут Рогер схватил его за запястье. Юлиан выдернул руку и сверкнул на Рогера глазами. Но тот только улыбался с обезоруживающим дружелюбием, и вся злость у Юлиана прошла.

— Я... мне правда домой. Это совсем не из-за тебя. И не из-за рыжего. Правда. — Юлиан потупился.

— Я понимаю, — кивнул Рогер.

У Юлиана возникло неприятное чувство, что Рогер понимает больше, чем ему хотелось бы. Опустив голову, он ощущал на себе его взгляд как прикосновение невидимой руки. Мальчик слышал, как Рогер зажег новую сигарету и закашлял.

— Это не каждому под силу — слоняться здесь часа­ми, — сказал Рогер. — Но я должен показать тебе еще одну вещь.

— Я больше не хочу, — ответил Юлиан, но Рогер, как и прежде, пропустил его возражение мимо ушей.

— Ты должен это увидеть! — решительно заявил он. — Идем. Это тут рядом. А потом я сразу провожу тебя к выходу, если этот дурак все еще будет здесь крутиться.

Последняя фраза была неприятна Юлиану, но он понимал, что, если попадется рыжему один, дело может кончиться плохо. К тому же слова Рогера уже разбудили в нем любопытство. Он неуверенно кивнул:

— Ну ладно.

— Я так и знал. — Рогер улыбнулся, щелчком отшвыр­нул сигарету в лужу и взял Юлиана за локоть. — Идем. Ты не пожалеешь.



Они отправились не туда, откуда пришли, а к северной стороне ярмарочки.

Обстановка вокруг постепенно менялась. Поток про­хожих редел, однако не иссякал до конца. Музыка звучала тише, павильоны, мимо которых они проходили, стано­вились все меньше и, наверное, все беднее.

Должно быть, это обманчивое впечатление, думал Юлиан. Но павильоны действительно стали меньше, огни горели не так ярко, и вместо дюжины соперничающих динамиков здесь было слышно только две или три ме­лодии — к своему удивлению, Юлиан услышал звуки шарманки.

Он присмотрелся внимательнее. Нет, павильоны не стали беднее. Они стали проще — и стариннее. Он раз­глядел колесо счастья, которое вертелось, поблескивая золотом и серебром, заметил старинный тир, в котором можно было сбить мячиком консервную банку или попасть маленькой стрелой в воздушный шарик. Еще тут были качели-лодочки и многое другое, но совсем не было никаких электронных, компьютерно-управляемых уст­ройств, которые преобладали на нормальной ярмарке.

— Что это здесь такое? — спросил он.

— Старая часть, — ответил Рогер, не останавливаясь. Звуки шарманки становились все громче, и Юлиан увидел, что музыка исходила не из динамика магнитофона, а из настоящей старомодной шарманки, на которой сидела обезьянка. Человек во фраке и в цилиндре одной рукой вертел ручку, а вторую поднял, приветствуя Рогера.

Рогер тоже помахал ему в ответ.

— Здесь только маленькие будки, потому что эти люди не могут оплатить аренду дорогих павильонов, — закончил он свои объяснения.

— И что ты хочешь мне здесь показать? — спросил Юлиан.

— Наше заведение, — ответил Рогер. — Аттракцион моего отца.

— Я думал, вы закрылись...

— Закрылись. Но для тебя будет особое представле­ние. — Он указал в сторону узкого переулка между тиром и киоском с жареной рыбой, откуда заманчиво пахло едой. — Тебе понравится. Вот увидишь.

Пройдя между киосками, они очутились в совсем малолюдной части ярмарки. Прохожие попадались здесь лишь изредка. Большинство будок было закрыто, жалюзи или подъемные двери опущены, музыка звучала все от­даленнее и тише, а потом осталась слышна только шар­манка. Наконец они дошли до места, где вообще не было людей. Темнота обступила их, музыка доносилась издалека еле слышно. Юлиану стало немного не по себе, и он невольно придвинулся ближе к Рогеру. Их шаги гулко отдавались между опустевшими киосками.

Как странно, подумал Юлиан. Он часто видел ярма­рочную площадь издали. Но никогда не замечал, чтобы целая часть ее была погружена в темноту.

Он спросил об этом Рогера, и тот кивнул, словно ждал этого вопроса:

— Я же сказал, это старая часть. Люди сюда почти не заходят. Им больше нравится давка посреди элек­тронного рева. — В его тоне послышалась горечь. — Поэ­тому здесь закрываются раньше. Нет смысла сидеть в палатке ради трех посетителей за вечер.

Это звучало убедительно. Юлиана удивляло только, что темная часть ярмарочной площади так велика. Но он не решился задать Рогеру еще один вопрос, потому что они уже дошли до места.

Внешне павильон ничем не отличался от других: еще одно темное строение среди таких же темных будок, ну разве что немного просторнее. Но для Рогера, судя по всему, оно представляло собой нечто совершенно осо­бенное. Он хоть и не произнес ни слова, жестом приглашая его подойти поближе, однако Юлиан заметил, как он весь преисполнился гордостью.

— Это и есть ваше заведение? — Вопрос Юлиана был излишним.

Рогер кивнул.

— А твой отец не будет против? — спросил Юлиан, не двигаясь с места. Он не мог объяснить почему, но у него вдруг пропала всякая охота заходить внутрь. Ему вообще не хотелось больше здесь оставаться. Эта зловещая, словно вымершая часть ярмарочной площади внушала ему неприятное чувство. — Я хочу сказать, если ты при­водишь с собой чужого...

— Ерунда, — перебил его Рогер. Похоже, перебивать людей на полуслове было его любимым занятием. — Кроме того, какой же ты чужой, ты мой друг. Идем.

Полный какой-то неясной, но нарастающей тоски, Юлиан неохотно двинулся за ним. Дверь была не заперта: она распахнулась, едва Рогер к ней прикоснулся. Внутри было темно, но Юлиан и в темноте ощутил, что помещение очень просторное.

Вначале Юлиан лишь слышал, как Рогер двигается в темноте, потом раздался щелчок, и под крышей и вдоль стен зажглись дюжины, если не сотни маленьких лампочек. Они располагались так хитроумно, что казалось, будто свет исходит не из определенного источника, а отовсюду разом, потому что не было заметно никаких теней.

— Что это? — растерянно спросил Юлиан.

За исключением нескольких предметов, таких далеких, что их можно было различить только по серебристым отсветам, в помещении ничего не было. И — или так казалось из-за искусного расположения ламп — Юлиана мучило странное впечатление, что изнутри это строение больше, чем снаружи. Но этого, естественно, не могло быть.

Он повторил свой вопрос, но Рогер опять не ответил, только жестом пригласил его пройти вперед. Юлиан пожал плечами, сделал шаг и больно ушибся, наткнувшись на какое-то препятствие. Он вскрикнул и отшатнулся, но Рогер не дал ему упасть и засмеялся.

Юлиан сердито сверкнул на него глазами и потрогал ушибленный нос, будто хотел проверить, на месте ли он.

— Здорово, правда? — улыбнулся Рогер.

Юлиан взглянул на него еще враждебнее, но потом все же повернулся посмотреть, чем это Рогер так восхищен. Он не сразу понял, но когда до него дошло, вся злость бесследно прошла.

Это завораживало.

Помещение казалось пустым, по крайней мере на первый взгляд. Оно представляло собой лабиринт из сотен и сотен стеклянных стенок.

Конечно, Юлиан и раньше видел стеклянные лаби­ринты. Он уже не раз бывал в них — как и всякий, кто хоть однажды посещал ярмарочное гулянье или луна-парк, — но такого не видел.

Стекла отличались не просто прозрачностью — они были почти невидимы. Лишь кое-где по слабому отсвету можно было догадаться, что здесь есть еще что-то, кроме пустоты; но искать это что-то пришлось бы на ощупь; но и найдя, трудно было поверить собственным рукам.

— Невероятно, — прошептал Юлиан. — Такого я... еще не видел!

— В том-то и фокус, — объяснил Рогер. — Ты не должен это видеть! — Он сделал приглашающий жест. — Хочешь попробовать?

Юлиан помедлил. У него все еще болел ушибленный нос. Но теперь он уже знал, чего ожидать, и медленно поднял руки, выставив вперед растопыренные пальцы. Через два шага он опять наткнулся на препятствие.

Это сводило с ума — он ощущал стекло: твердое, как сталь, и такое холодное, что кончики пальцев покалывало, но так и не смог его увидеть!

Потом он вспомнил один прием, про который ему говорил отец. Юлиан победно рассмеялся в сторону Рогера и опустил взгляд, ища металлические рамы, в которые должны быть вмонтированы стеклянные стенки лаби­ринта.

Но там ничего не было.

Юлиан посмотрел вверх. И там ничего.

Его удивление стало перерастать в беспокойство. Если весь этот лабиринт не отлит как единое целое — а это было решительно невозможно! — то он видел перед собой фантастическое изделие ручной работы, какого больше нет нигде в мире. Не было видно никаких краев. Никакой окантовки. Даже те места, где стеклянные стенки пере­секались — к тому же еще под разными углами! — были совершенно невидимы! Это надо показать отцу! — вот первое, что пришло ему в голову.

Он снова опустил руки, отступил на шаг и помотал головой.

— Лучше не надо, — произнес он.

Рогер рассмеялся:

— Боишься?

— Нет! — ответил Юлиан, опять немного задетый его вопросом. — Но я... у меня правда больше нет времени. Мой отец будет вне себя, если я не вернусь в отель вовремя.

На удивление, Рогер не стал его уговаривать, а лишь пожал плечами:

— Может, ты и прав. Надо много времени, чтобы пройти насквозь. — Он тихо засмеялся. — Нам уже при­ходилось выводить отсюда людей, которые сами не могли найти выход.

— А вдруг там кто-нибудь остался? — спросил Юлиан в шутку. Но когда произнес это, по спине у него пробежали мурашки. И потом еще раз, когда он взглянул в лицо Рогера и тот ответил очень серьезно:

— Много осталось.

— Ты ведь шутишь, да? — занервничал Юлиан.

На мгновение ему показалось, что Рогер не шутит, — таким серьезным и пронзительным оставался все это время его взгляд. Но вот в глазах Рогера блеснули искры усмешки.

— Конечно шучу, — сказал он, смеясь. — Пока все выбирались. Рекорд длительности пребывания лежит где-то между тремя и четырьмя часами. Даже мне иногда бывает трудно пройти насквозь.

Но эти слова почему-то не убедили Юлиана. Что-то мешало поверить — да нет же, вздор! Он сам перебил ход собственной мысли. Обыкновенный стеклянный лабиринт, такие есть на каждой ярмарке. Ему ли не знать, чего можно добиться при помощи света и нескольких ловко расставленных зеркал.

Но все же он еще раз остановился у двери и оглянулся, любуясь просторным, на первый взгляд пустым поме­щением.

— Фантастика! — сказал он. — Как вы это делаете? Светом?

— И светом тоже, — ответил Рогер, и по голосу его было заметно, что он удивлен догадливостью Юлиана. — Я и сам точно не знаю. Дело еще в стекле. Оно какого-то особого сорта, такое делают на одной-единственной фаб­рике.

— И где же эта фабрика?

— Понятия не имею. — Рогер нахмурился. — Но если бы и знал, не сказал. Мой старик ревнив к профессио­нальным секретам.

— Я совсем не это имел в виду, — поспешно заверил Юлиан. — Но понимаешь, мой отец тоже занимается... чем-то похожим. Его бы это заинтересовало.

— Вот как? — сказал Рогер, и отчуждение в его глазах усилилось.

— Может быть, у твоего отца и у моего был бы общий интерес, — робко заикнулся Юлиан. — Ты не против, если я в следующий раз приведу его сюда?

— Ну нет, — отрезал Рогер. Внезапно он снова оскла­бился. — Не он первый, кто пытался раскусить наш секрет. Пока что это никому не удалось. Хотя...

— Что хотя?

Лицо Рогера посуровело.

— Я рассказывал тебе о людях, которые не могли выбраться из лабиринта, или нет?

Страх пробрал Юлиана до мозга костей, но Рогер неожиданно подмигнул ему, и Юлиан понял, что опять попался на уловку.

Рогера разобрал смех, и он долго не мог успокоиться.

Да приводи, приводи, — сказал он, насмеявшись до­сыта. — Я покажу вам остальное. Ведь ты еще не видел главного.

— И что же это?

Рогер отрицательно покачал головой:

— В другой раз. Будет хоть порука, что ты снова придешь.

Он открыл дверь и выключил свет, хотя Юлиан еще не успел выйти. Его накрыло темнотой, как волной, и он ощутил в этой темноте нечто большее, чем просто отсутствие света. Юлиан поспешно выбрался наружу и отошел подальше от этого зловещего лабиринта. Сердце его колотилось.

Пока Рогер запирал дверь — на сей раз со всей тща­тельностью, — Юлиан снова оглядел эту заброшенную часть ярмарки. Тьма сгустилась, стало холоднее. К тому же поднялся ветер, зловеще завывая в переулочках меж будок.

Юлиан опять удивился, какую большую территорию занимает ярмарка. С оживленной половины сюда не доносило даже музыки. Будки и карусели утопали в темноте и безмолвии. Это место напоминало большую ярмарку, на которой таинственным образом остановилось время. В некотором отдалении Юлиан заметил даже стальные фермы колеса обозрения, это черное сооружение напоминало скелет гигантского доисторического ящера, который ползал здесь миллионы лет назад, да так и закаменел.

И странно было, что здесь целых два колеса обозрения. Обычно на ярмарках бывает только одно.

— Жутко, правда? — спросил Рогер, будто прочтя его мысли.

Юлиан кивнул. Слова Рогера только подкрепили впе­чатление угрозы, исходившее от покинутых дощатых па­вильонов и каруселей. Ему почудилось, что вокруг них движутся тени, будто подкрадываясь ближе.

Чтобы приободриться, он спросил:

— Здесь водятся привидения?

— Иногда, — серьезно ответил Рогер.

Юлиан начал беспокойно переминаться. Замыслова­тый юмор Рогера иногда действовал Юлиану на нервы. Не говоря больше ни слова, они зашагали прочь.

Тени двинулись за ними.

Само собой разумеется, это могло только почудиться. Здравый смысл подсказывал Юлиану, что тени не крадутся за людьми. Но у него вдобавок возникло навязчивое ощущение, будто внутри теней прячутся предметы. Но не чудища с клыками и когтями, а нечто совсем другое. Совершенно новое и вместе с тем древнее, злое — может быть, всего лишь сгустившаяся темнота, воплощающая собой все зло на свете...

Ему пришлось призвать все свое самообладание, чтобы отогнать страх, почти не повинующийся рассудку. Ну не смешно ли! Что это он стал пугаться темноты, как маленький ребенок? Но одна из теней действительно возникла впереди.

Нет, это была не галлюцинация — ведь Рогер тоже задержал шаг и испуганно вздрогнул.

— Что это? — спросил Юлиан. Голос его дрожал.

Рогер вскинул руку, требуя тишины, и прищурился, вглядываясь. Тень снова шевельнулась, заколыхалась, стала расти — и превратилась в рослую фигуру в кожаной куртке. Это был тот парень с силомера! Но в первый момент он показался Юлиану совсем другим. Конечно же, все дело было в освещении и в этой жуткой тени — а главное, в собственном страхе, но все равно в самый первый момент этот, в кожаной куртке, показался Юлиану вообще не человеком, а чем-то уродливым и черным, выползшим из тени и принадлежащим ей.

Но потом Юлиан поморгал, и из уродливого бесфор­менного образа снова возник Кожаный. Конечно, он был страшен не меньше призрака, которого сменил. К тому же не с пустыми руками. В одной он держал зажженную сигарету, которую как раз поднес ко рту, и кончик ее вспыхнул, словно третий глаз, красный и злой; в другой руке покачивалась мотоциклетная цепь.

— Вот черт! — пролепетал Юлиан. — Что теперь будет?

— Что будет? — Рогер усмехнулся. — Не бойся. Я с ним разделаюсь одной левой. Держись ко мне поближе, и ничего тебе не будет.

Скажи эти слова любой другой, они прозвучали бы как чистая похвальба. Но Рогер произнес их так есте­ственно, что Юлиан сразу поверил. И все равно сердце его колотилось от волнения, когда они подходили к Кожаному.

За шаг до него Рогер остановился:

— Что тебе нужно? Тебе здесь нечего делать, и ты это прекрасно знаешь.

Юлиана неприятно удивило, что Рогер и Кожаный, оказывается, знали друг друга, хотя из всего предыдущего поведения Рогера это никак нельзя было заключить.

— Мне плевать, — фыркнул рыжий, скривился и указал на Юлиана: — Мне нужен этот малый.

— Зачем? — спросил Рогер.

Рыжий рассмеялся:

— Сам знаешь зачем. Он меня опозорил. Это никому не сойдет с рук. Отойди.

— А если не отойду? — миролюбиво спросил Рогер.

Рыжий снова рассмеялся, поднял руку с сигаретой, и из темноты выступили две фигуры в черных мотоци­клетных куртках.

Рогер медленно переводил взгляд с одного на другого. Потом сунул руку в карман, вынул пачку сигарет и закурил.

— Ты совершаешь большую ошибку, — сказал он. — Ведь здесь моя территория, или ты забыл?

— Мне плевать, — сказал Кожаный. — Отойди, а то еще заденем невзначай.

Взгляд его сверлил Юлиана, и тому опять показалось, что он смотрит в нечеловеческие глаза.

— Ты это всерьез? — спросил Рогер и вздохнул: — Ну что ж, рано или поздно нам все равно пришлось бы выяснять этот вопрос. Почему бы и не сейчас? — Он сделал такую затяжку, что конец сигареты раскалился почти добела, затем с улыбкой шагнул к рыжему и протянул руку к грязной майке под его кожаной курт­кой. — Но тебе следовало бы усилить подкрепление.

С этими словами он оттянул вырез майки, с улыбкой выдохнул ему в глаза облако дыма и бросил в вырез горящую сигарету.

Полсекунды рыжий непонимающе таращился на Ро­гера, потом заверещал, бросил цепь и волчком закрутился на месте, тщетно пытаясь вытряхнуть из-под майки жгущую сигарету.

Рогер не стал тратить времени на зрелище пляски, а сразу повернулся к двум другим парням. Те, как и их предводитель, были вооружены цепями, но это не произвело на Рогера впечатления. Он влепил первому оп­леуху, которая с полуоборотом свалила того с ног. Второй взмахнул цепью, но оказался недостаточно расторопным. Рогер пригнулся, молниеносно отпрыгнул в сторону и ребром ладони рубанул парня по предплечью. Тот взвыл, уронил цепь и, наткнувшись грудью на кулак Рогера, отшатнулся назад.

Однако как ни ошеломителен был успех Рогера, на него сработал эффект неожиданности. На самом деле его противники были ничуть не слабее. И их было трое. Вернее, было бы трое, если бы рыжий прекратил отпля­сывать под собственные вопли индейский ритуальный танец.

Тот парень, которого Рогер свалил, уже снова поднялся на ноги и в ярости набросился на Рогера. Тот отразил свирепую атаку: отпрыгнул в сторону и нанес ему сильный удар кулаком в лицо. Парень отшатнулся. Из носа и расквашенной губы хлынула кровь.

И только теперь, при виде этой сцены, до Юлиана наконец дошло, что здесь происходит. Это была не та драка, какие он знал по школьному двору, где побежденный уходил с синяком или с расшатанным молочным зубом. Это была схватка, настоящий бой — возможно, не на жизнь, а на смерть. Если они с Рогером проиграют, им не уйти отсюда. А поражение было вполне вероятно, с ужасом осознал Юлиан. И хотя Рогер в этот момент серией точных ударов поверг наземь третьего детину, второй уже снова поднялся, да и Кожаный перестал прыгать на одном месте, хлопая себя по дымящейся майке. Он стоял, скорчившись, и дрожал, а на лице его отражалась смесь неистовой боли с такой же неистовой яростью.

И они все трое обрушились на Рогера.

Одному из них он подставил подножку, второго рас­стелил по земле метким ударом в шею, однако Кожаный ринулся на него, широко расставив руки, и, падая, увлек его за собой. Юлиан стоял как парализованный. Он знал, что должен прийти на помощь Рогеру, но страшные кулаки этих парней внушали ему смертельный ужас.

Рогер защищался как мог. И хотя их было трое, он не давал им продыха. Но в возможности его окончательной победы Юлиан сильно сомневался. Трое против одного — такая ситуация только в кино или в книгах разрешается в пользу одного, а в действительности же все происходит наоборот.

При этой мысли Юлиана Кожаный, как по сигналу, коленом прижал к земле руку Рогера, а один из подручных навалился всем телом на его ноги.

— Мальчишку! — рявкнул рыжий третьему. — Маль­чишку хватай!

Третий детина тяжело поднялся и повернулся к Юлиа­ну. Лицо его было залито кровью, а в глазах горел такой же нечеловеческий огонь, какой Юлиан видел во взгляде рыжего. Юлиан развернулся и бросился бежать.

— Стой! — закричал Рогер. — Только не беги...

Но Юлиан слышал уже только топот тяжелых баш­маков. Он даже ни разу не оглянулся, боясь потерять, может быть, решающую секунду.

Он мчался, словно гонимый фуриями, при первой же возможности свернул налево и тотчас снова направо, не сбавляя скорости. Дыхание его превратилось в хрип, и хотя он бежал всего несколько секунд, в боку уже закололо. Он совершал самый отчаянный рывок в своей жизни. Ведь он знал, что преследователь убьет его, если догонит. Скорость была его единственным спасением. Юлиан не обладал выносливостью в беге, но был хорошим спринтером, а страх смерти придал ему сил. Он бежал, пока ему не стало дурно от перенапряжения, а правый бок, казалось, пронзила раскаленная стрела. Только теперь он немного замедлил бег и рискнул оглянуться.

Он был один. Преследователь исчез.

Юлиан, пошатываясь, пробежал еще несколько шагов, потом упал на колени и уперся ладонями в землю. С минуту он хватал ртом воздух, и ему казалось, что он вдыхал осколки стекла. Если бы в этот момент сзади появился преследователь, он не смог бы двинуться с места. Но судьба в виде исключения сжалилась над ним. Его никто не потревожил, пока он не собрался с силами, чтобы встать и оглянуться. Он по-прежнему был один и совершенно не понимал, где находится.

Тут в нем заговорила совесть. Он удрал, и пусть ничем не мог помочь Рогеру, это никак не оправдывало того, что он трусливо бросил приятеля в беде.

Мальчик пытался уговорить себя, что это не так. Если бы он ввязался в драку, хватило бы одного кулачного удара Кожаного или его сообщника — и пришел бы ему скорый и бесславный конец. Но «бы» не считается. Счи­тается только факт, что он даже не попытался. Он повел себя как ничтожный трус и должен сейчас же вернуться назад и помочь Рогеру. Совершенно непонятно как, но попробовать он обязан.

Однако принять решение не значит осуществить его. Юлиан не только запутал своего преследователя, но и сам заблудился. Он сделал несколько неуверенных шагов и остановился. Темнота и холод пробрали его до костей, и ветер опять зловеще завыл в заброшенных переулках. Скорее всего, он и не переставал выть, но Юлиан только теперь обратил на него внимание. Зябко дрожа, он огляделся. Знать бы, где он находится!

Вдруг ему в голову пришла спасительная мысль: колесо обозрения! Оно было у них за спиной, когда они встретили Кожаного. Он поискал глазами и, вскоре обнаружив это стальное сооружение, быстро зашагал в его сторону. Он шел минуту. Пять минут. Потом десять.

Через добрую четверть часа он остановился и осмот­релся вокруг. Колесо обозрения казалось не таким уж далеким, но за пятнадцать минут он нисколько не при­близился к нему. Такой большой территория ярмарочной площади никак не могла быть!

Объяснение он нашел тут же, и оно оказалось настолько простым, что он чуть не рассмеялся. Он же бегал по кругу. В темноте все павильоны казались одинаковыми, стоило несколько раз неправильно свернуть, и...

Свернуть? Но павильоны выстроились как по линейке и он ни разу не сворачивал!

На сей раз ему уже не удалось подавить панический страх. Мальчик вскрикнул, бросился бежать и свернул в первый попавшийся переулок. В конце этого переулка виднелся свет. Но не яркие цветные огни ярмарки, а слабая лампочка. Все же это был свет, а значит, поблизости могут быть люди. Юлиан ускорил бег и снова запыхался, пока добежал.

Увы, спасительный островок в океане темноты и гроз­ных теней оказался всего лишь освещением кассовой будки, которое забыли выключить.

Будка была очень старомодная, как и все остальное здесь: ни хромированных штучек, ни стекла и пластика, только дерево да крашеное окошко со стеклом и прорезью, куда посетители просовывали деньги и получали билеты. И свет исходил не от неоновой лампы, а от свечки внутри будочки. Видно было, что ее зажгли совсем недавно.

Все это было довольно загадочно. В голову Юлиану впервые закралась мысль, что этот свет вместо долго­жданного спасения может оказаться ловушкой, приготовленной для него Кожаным.

Он в страхе оглянулся. Темнота казалась еще непроницаемее, чем прежде, но он был уверен, что отчетливо видит, как Кожаный и его сообщники стоят поодаль и ухмыляются, покачивая цепями.

Он отпрянул, развернулся и заметил массивный тем­ный силуэт позади кассовой будки. Юлиан неуверенно двинулся к этой фигуре — вполне возможно, что прямо в руки Кожаного, но вдруг это не Кожаный зажег свечу, тогда Юлиан спасен.

Кассовая будочка относилась к дороге привидений — такой же древней и покинутой, как и все остальное здесь. В темноте виднелись силуэты вагончиков, соеди­ненных между собой цепями. Вход в тоннель показался Юлиану зубастой пастью, поджидающей дурака, который даст себя заглотить, а чудовища из папье-маше, казалось, насмешливо подмигивали ему из глубины.

Юлиан в страхе повернулся — и обмер. В конце пере­улка появилась фигура, за ней вторая и третья. На сей раз они не были плодом воображения: Кожаный и его сообщники! Должно быть, они расправились с Рогером и теперь сообща двинулись на поиски Юлиана.

На сей раз он быстро справился со страхом. Если он рассчитывает выбраться живым, главное сейчас — со­хранять ясную голову. Он огляделся. Вперед нельзя — попадешь прямо в руки врагам. Налево и направо — почти то же самое, потому что придется пересечь полосу света, падающего из окошечка кассы.

Оставался единственный путь — назад, хотя все в нем противилось тому, чтобы нырнуть в распахнутую пасть дороги привидений.

Кожаный и его сообщники быстро приближались. У Юлиана уже не оставалось времени на поиск другого укрытия. Может быть, он и сюда уже опоздал. Взгляд его лихорадочно метался — и остановился на вагончиках, соединенных цепями. Не раздумывая больше, он вскочил на платформу и пригнулся за сиденьем.

В нос ему ударил запах пыли и старой кожи. И еще чего-то, что он не мог бы определить иначе, как запах древности. Он физически ощутил, как стар этот вагончик и вся дорога привидений.

Но Юлиан сердито отогнал эти мысли. В конце концов, у него сейчас были дела и поважнее, чем ломать голову над дорогой привидений. Почему 0ы, например, не со­средоточиться на преследователях.

Эти трое между тем уже почти дошли до дороги привидений. Кожаный остановился возле кассы, и Юлиан видел его лицо в слабом свете свечи. Левый глаз у него заплыл, на губах и подбородке запеклась кровь. Юлиан позлорадствовал, но тут же осознал, что означает появ­ление Кожаного здесь: как бы храбро ни защищался Рогер, Юлиан видел перед собой победителей битвы. И он понял, что теперешним своим жалким положением наказан за то, что так позорно бросил Рогера в беде.

Рыжий снова отступил из света в темноту. Юлиан слышал, как он переговаривается с сообщниками, но слов различить не мог. Они походили туда-сюда и потом...