– Воздух тут какой-то странный, – молвил Золотарев подходя к художнику, – словно пропитан какими-то страшными тайнами.

– Я гляжу вы это тоже заметили, граф, – проговорил Сизаре, – и здания и люди какие-то хмурые, неприветливые. Мне тут один из горожан, что встретился по дороге, когда я шел сюда, сказал, что места эти прокляты. Вначале князь Влад Цепеш, – художник не упомянул порядковый номер правителя, – много крови пролил. Потом «ворон\"(47) отметился своим предательством, а затем ведьма-графиня, что в жертву своему тщеславию невинных девушек приносила. Еще говорят, что много лет назад жили в этих краях ведьмы и колдуны.

– А ты их пока сюда шел не встретил? – подковырнул Андрей.

– Нет, – на полном серьезе ответил художник. – Если пойти вон в ту сторону, – продолжал художник, и махнул в направлении, чуть левее замка, – это мне трактирщик сказал, – пояснил он, – то можно увидеть лестницу в которой триста ступеней. Благодаря крыше, что нависает над ней, кажется что подниматься приходится по туннелю. Боязно представить, что чувствуют местные жители, когда поднимаются по ней. Ведь свет в конце тоннеля заслоняет могучий дуб.

«Не отсюда ли пошла поговорка: «увидеть свет в конце тоннеля», – подумал Андрей.

– Ведет этот туннель на кладбище, – продолжал художник, нанося на холст линии. – Там похоронены люди, что жили в этих местах последние пятьсот лет. Рядом с кладбищем есть часовенка, в которой, как гласит местная легенда, хранится мумифицированная рука древнего трансильванского грешника. Эту руку, – шепотом произнес Марио, словно он чего-то боялся, – ведьмы использовали для приготовления колдовских зелий и совершения черных месс.

Тут уж Андрей, бывший атеист, невольно перекрестился и стал озираться по сторонам. Затем мысленно выругал себя за то, что начал серьезно относится к сказкам.

– Еще говорят, что этот вот самый Влад III Цепеш, однажды собрал всех нищих, проституток и воров в церкви святого Варфоломея в городе Брожеве, якобы на благотворительный обед, закрыл вход и поджег здание…

– Хватит ужасы рассказывать, – остановил его Андрей. – Ночью не выспишься, а нам утром выезжать. Я об этих легендах еще с детства, – эстонец хотел сказать читал, но вовремя вспомнил, что роман Стокером еще не был написан, – слышал. Этой ночью глаз сомкнуть не мог. Думаешь это правильно? Сейчас вот усталость в ногах, как вернусь в таверну, рухну на кровать и сразу же усну, а тогда меня из пушки не разбудишь. Ты лучше дай мне взглянуть, что у тебя там выходит?

На картине был изображен замок в окружении елового леса. В небе над ним кружила птица. Андрей взглянул в сторону цитадели, но ничего подобного не увидел.

– Что за птица? – Поинтересовался он.

– Летучая мышь. Пейзаж будет ночной. Замок, летучая мышь, что кружит над крышами, бледный диск луны и внизу серый волк, что на нее воют.

– На мышь? – уточнил Андрей.

– Луну.

Под волком Золотареву вдруг преставился оборотень. Неожиданно в голову пришла забавная мысль, что художник, живи намного позднее, ну, скажем в его время, стал бы неплохим иллюстратором все для того же романа Брэма Стокера «Дракула».

Андрей уговаривать художника, чтобы тот вернулся в трактир, не стал. Не маленький, да и вряд ли здесь существуют вампиры, легенды и мифы – не более.

Возвратился в город. Прогулялся по улочкам полюбовался архитектурой. Когда же пришел в таверну сделал так, как обещал художнику. Поднялся в комнату и не раздеваясь рухнул на кровать. Проснулся он только ранним утром.

Спустился в зал таверны. Друзья уже завтракали. Присел рядом и попросил трактирщика что-нибудь принести перекусить.

После завтрака, собрав вещи, карета с графом Золотаревым выехала в сторону Карпатских гор. Казалось до Украины рукой подать, но по дороге их ждал сюрприз.

Казавшиеся скучным путешествие, на склонах Черногоры, вдруг прекратилось. Дремавший на облучке Золотарев проснулся как раз в тот момент, когда зеленый ветвистый бук с треском упал на дорогу. Андрей выругался и протянул руку к лежащему рядом четырехствольному пистолету.

Сначала сзади раздался звук, как будто кто-то спрыгнул на крышу карету, а потом звонкий голос:

– Ай, ай, ай. Покладіть ваш пістоль назад. Ви все одно не встигнете вистрілити.

Изъяснялся разбойник по-украински. Золотарев предположил, что они уже в Закарпатье. Андрей, понимая, что сопротивляться бессмысленно, положил пистолет на сидение и повернулся к говорившему. Появилась возможность разглядеть странного гуцула. На горце были черные штаны, заправленные в сапоги, белая расшитая дивными узорами сорочка, на голове соломенная шляпа. В руке он держал, направленную на эстонца ручницу.

«А может это и не гуцул совсем, – подумал эстонец, – может какой малоросс в наемники подался в эти края?»

Поинтересоваться у разбойника, почему тот по-украински разговаривает, было в данной ситуации – глупостью. Вполне возможно, решил Андрей, когда ситуация будет поспокойнее и появится такая возможность, он ей обязательно воспользуется.

– Злізайте панове, всі при§хали, – проговорил гуцул.

То, что товарищи ему не помощники, Андрей понял, когда к карете подошли еще трое горцев. Между собой они переговаривались то ли на словенском, то ли на румынском языке. Гуцулы перекинулись парой слов с тем, что сейчас был на крыше кареты. Тот им ответил и те захохотали. Скорее всего, тот, что говорил по-украински, был – главным.

– Saabus. – прошептал эстонец на своем родном.

– Чого? – удивился гуцул.

– Приехали – говорю, – произнес Золотарев.

– Чого при§хали? – не понял горец.

Андрей махнул рукой и спрыгнул на землю с козел.

– У карету лізь! – приказал разбойник.

Пришлось забираться. Тем паче, что в спину смотрело дуло кремневой пищали. Андрей взглянул на путешественников. Математик, казалось, был готов вступить в схватку (француз – чего с него возьмешь), но просчитав в уме все последствия, предпочитал пока рассматривать в окно кареты разбойников. Художник прижался в угол и жевал кисточку. Архитектор, понимая, что вряд ли их убьют, закрыл глаза и дремал. Андрей даже предположил, что вполне возможно, тот спал всю дорогу и на внезапную остановку просто не обратил внимание. До этого Марлонни разглядывал рисунки Сизаре. Жалел, что сам не отправился с ним на пленер, а просидел все это время в трактире.

Между тем гуцул, тот что забрался на крышу, сел на козлы. Трое других отволокли в сторону дерево, и скинули в пропасть. После этого карета тронулась. Свернув за поворот, Андрей отметил, что трое горцев ехали за ними на лошадях, ведя под уздцы, коня явно принадлежащего главарю.

– Что будем делать, господа? – поинтересовался де Муавр.

Вопрос явно был задан всем, но заинтересовал только Андрея.

– Будем ждать. Нас куда-то везут, и пока лично меня это устраивает. Тем более это нам по пути. Так что успокойтесь, де Муавр.

Математик пожал плечами, дескать, как хотите. Андрей улыбнулся и решил последовать примеру архитектора. Тот так и не проснулся.

Ближе к вечеру небо занесло, и граф Золотарев облегченно вздохнул. Улыбнулся. Пословица гласит: «Нет худа без добра». Вот и тут сработала. Не гуцулы, сейчас бы трясся на козлах, мок бы под дождем. Ливень не заставил себя ждать. Громыхнуло.

Архитектор проснулся, взглянул на путешественников и спросил:

– Что случилось?

– Дождь, – молвил Андрей.

Марлонни взглянул в окно и произнес:

– Этого и стоило ожидать.

Понять его можно было, два дня стояла невыносимая жара. Прохладно было только внутри кареты. Поэтому, когда вопрос вставал, кто будет управлять лошадьми, итальянцы делали вид, что их это не касается. Француз пару раз выругался было, но потом махнул рукой. Вот и ехали на козлах по очереди, пока не появился «доброволец».

Гуцул крикнул и щелкнул плеткой. Лошади помчались быстрее. Капли дождя ударили по крыше кареты.

– Интересно, – молвил Марио, – долго нам еще ехать?

Ответ на свои вопрос он получил через час, когда карета медленно въехала в ворота небольшого города. Андрей выглянул в окно. Каменная крепость, явно построенная где-то в X – XI веке. На стенах горят факелы.

Миновав небольшую деревянную церковь, несколько десятков глинобитных хижин с соломенными крышами, пару раз свернув, остановились у замка. Горец спрыгнул с козел, его товарищи уже привязывали промокших коней к привязи, и подошел к дверце кареты.

– Ласкаво просимо панове! Вилазте з карети. – Молвил он.

– Куда мы прибыли? – поинтересовался Андрей.

Гуцул мог бы промолчать, но все, же ответил:

– Ужгород. Резеденція Фереца II Ракоці.

О городе, честно признаться, Андрей никогда не слышал. В прошлой своей жизни ни разу судьба не забрасывала его в эти места. А вот имя правителя о многом говорило. Уже уезжая из мест связанных с графом Дракулой, эстонец решил подробнее узнать о местности, по которой ему предстояло ехать. Трактирщик за хорошим вином поведал, что вот уже четыре года, как местным князем является некий Ференц II Ракоци. Он же стал главой местной конфедерации и еще, последнее хозяин постоялого двора прошептал Андрею на ушко, тот является руководителем антигабсбургской национально-освободительной войны венгерского народа.

Четверых путешественников провели через ворота замка, и они оказались во дворе.

– Нам, туди, – проговорил горец и показал рукой в сторону главной башни.

Под ногами хлюпала жижа, туфли стали коричневые и Андрею вдруг на секунду стало стыдно, что перед князем он предстанет вот в таком вот виде, но потом отогнал эту мысль. Чай не сам напросился, ведь силой привезли.

Первым кого встретили путешественники, а Золотарева это очень обрадовало, был не кто иной, как барон Иоганн фон Паткуль. Тот разговаривал со щеголем в пурпурном кафтане, на ногах которого красовались изящные туфли, явно с золотыми пряжками, на голове у франта был черный парик, локоны которого спадали на плечи в руках трость, на голове шляпа, наподобие тех, что носили мушкетеры в прошлом веке. Заметив эстляндца, барон прервал разговор, извинился перед щеголем и направился к Андрею. Между тем, главарь горцев, оставив путешественников под охраной приятелей, отправился к Ференцу II.

– Граф это вы? – проговорил барон, подходя к Золотареву.

– Это я. Только теперь я нахожусь в положении арестованного, а не вы, – вздохнул Андрей.

– Вижу, вижу. Попытаюсь замолвить за вас словечко. – Паткуль оглядел попутчиков графа. – А это кто?

– Ученый из Англии – де Муавр.

– Француз?

– Француз, но протестант, – проговорил математик, давая таким образом понять барону, что человек, с которым тот разговаривал, а Абрахам в нем признал одного из людей Людовика XIV, ему вряд ли поможет.

Иоганн сразу смекнул.

– А эти? – спросил он у графа.

– Художник и архитектор из Италии.

– Хорошо, – проговорил Паткуль, – постараюсь помочь и им.

– А вы уважаемый, барон, какими судьбами в этих краях? – Поинтересовался Андрей.

– Дайте с начала, я разрешу ваши проблемы, а уж затем поговорим, как и почему здесь.

История появления Паткуля в Ужгороде была банальной. Чтобы понять причины стоит для начала описать те события, что происходили в этих краях с тысяча семьсот третьего года. В тот год большинство австрийских войск было отведено из Венгрии и Трансильвании для участия в пресловутой Войне за испанское наследство, а в окрестностях Мукачева была собрана новая армия повстанцев-куруцев(48), набранная преимущественно из венгерских и русинских крестьян Закарпатья. Их возглавил, воспользовавшись благоприятной внешнеполитической ситуацией, князь Ференц II Ракоци. Седьмого июня тысяча семьсот третьего года он призвал к восстанию против Габсбургов, и уже к осени удалось освободить от австрийцев всю Венгрию до Дуная.

Вот только в следующем году положение в Войне за испанское наследство изменилось. Австрийцам и англичанам удалось разбить французов и баварцев, что позволило Габсбургам верные войска бросить против повстанцев. Но и это не дало австрийцам преимущества в борьбе за Венгерские провинции, и, более того, они потеряли еще и Задунайский край. Тогда-то Ференца II и выбрали князем Трансильвании.

Тринадцатого июня тысяча семьсот седьмого года, стало ясно, что Франция не в состоянии оказывать систематическую помощь сражающейся Венгрии. Князь понял, что у него осталось только одно дружеское государство – Россия. В сентябре был подписан тайный договор с послами Петра Первого, и уже весной в Ужгород прибыл Иоганн фон Паткуль.

– Из-за этого я и здесь, – закончил свой рассказ лифляндец, – после того, как прибыл с вашим письмом к Петру Алексеевичу.

Паткуль наполнил кубки вином, протянул один из них Андрею.

– Надеюсь, я больше вам ничего не должен, граф? – произнес он, держа кубок в руке, – Ваша свобода компенсировала мое освобождение.

Золотарев промолчал. Стоило ли сообщать барону, что не решись царевич на столь безрассудный поступок в прошлом году, был бы сейчас Иоганн Рейнгольд фон Паткуль колесован и казнен самой мучительной казнью. Они выпили и долго еще обсуждали положение в Европе. Лифляндца интересовало путешествие эстляндца. Он полюбопытствовал, зачем Петру Алексеевичу – математик, художник и архитектор. Ладно, последний, он может пригодиться при строительстве новых крепостей, но вот первые два? Андрей попытался кое-как объяснить, а затем незаметно перевел разговор на события, происходившие в России с осени прошлого года.

События барон начал излагать с января тысяча семьсот восьмого года. Увы, но до этого времени Карл XII ничего не предпринимал, отходя от конфузии случившейся под Нарвой. Зато в конце января он вошел с войсками в Гродно. Пробыл там меньше недели и двинулся на Сморгонь, где находился больше месяца, аж до середины марта. Как утверждал Паткуль, Карл XII собирал необходимый провиант.

– К шведам бежали немец Мюленфельс и гетман Мазепа, – проговорил лифляндец. – Гетман пустил слух, что не только Украина, но и весь запад Россия будет приветствовать их вторжение. Между тем в середине марта Карл выступил к Радашковичам, где и стоит до сих пор. Есть предположение, что швед стремится в ставку гетмана Мазепы – Батурин.

– А русские? – уточнил Андрей.

– Петр приказал Меншикову выступить к тому же Батурину и овладеть городом, раньше, чем туда прибудут войска Карлуса. Но пока, ни Петр, ни его офицеры не уверены, куда пойдет швед. Действия Меншикова скорее попытка перехватить инициативу. Государь же больше склоняется к двум другим версиям продолжения наступления Карла XII.

– Какие же у него варианты? – уточнил Андрей, и наполнил кубки.

– Или на Ингрию, или на Смоленск – Можайск – Москва. После того, как потерпели неудачу под Нарвой последнее предпочтительнее. Одним ударом нанести царю Петру поражение.

Паткуль вновь наполнил кубки, и в этот момент Андрей решил спросить, о том гуцуле, что разговаривал по-украински. Ответ оказался самым простым. Наемник. Один из тех, что поступил на службу к Ференцу II Ракоци, после того, как разочаровался в политике гетмана Мазепы.

– Один из лучших воинов в армии князя.

Посидели еще минут двадцать, а затем просто оба вырубились.

Утром следующего дня, Андрей сообщил, что собирается отправиться на встречу с армией Меншикова. Графу захотелось предотвратить ту трагедию, что разыграется под Батуриным осенью тысяча семьсот восьмого года. Объяснять барону причину своего отъезда не хотелось, поэтому в качестве предлога Андрей предпочел сказать, что просто обязан вернуться в действующую армию.

Барон посоветовал в качестве проводников взять двух реестровых казаков, что так же состояли на службе князя.

– Думаю, их помощь вам не помешает.

Между тем погода настроилась. Дождь, продолжавшийся всю ночь, закончился. Дорога по-прежнему оставалась непроходимой, но это не пугало Золотарева. То, что помнил Андрей о городе Батурине пугало его.

В истории России было несколько темных пятен, и Батурин был одним из них. Причиной послужило то, что Мазепа пообещал Карлу зимовку в своей резиденции. Как знал Андрей, в ней сейчас было достаточно припасов, артиллерии, имелся хорошо подготовленный и преданный Мазепе гарнизон, которым руководил полковник Чечель. Планам изменника помешал князь Меншиков, который по указанию Петра взял город и все припасы в нем. Это была официальная версия тех событий, но существовала и другая, по которой Мазепа в какой-то мере был белым и пушистым. Согласно ей Карл вынужден был отказаться от похода на Москву. Швед повернул на истекающую «медом и молоком» Украину. Когда гетман узнал это, то произнес свою знаменитую фразу: «Дьявол его сюда несёт!».

Существовало предположение, что шестидесятидевятилетний Мазепа Карлу обещал одно, Петру – другое. А чего хотел сам – знал только он.

Примерно с неделю Меншиков вёл переговоры с восставшими. Но в начале ноября ввиду близости шведских войск, в течение двух часов вынужден был взять город. В тот же день, после того, как были подожжены деревянные стены крепости и продовольственные склады, взяв с собой пушки, русские в спешном порядке ушли. Люди Мазепы в большинстве своем были убиты.

Еще, Андрей в этом был уверен, в ходе штурма погибла большая часть жителей города, отчего и решил он отправиться в войска Меншикова, чтобы с меньшими потерями со стороны батуринцев взять город, и, если удастся, пленить гетмана Мазепу.

Поэтому вечером переговорив с Паткулем, оставив двух своих товарищей по путешествию, взяв хорошего коня и двух гайдамаков, что готовы были присоединиться к отважному эстонцу, он выехал из Ужгорода в сторону города Батурина.

Глава 3. Сеча. I

О том, что Мазепа изменил, оказалось знали пока только Иоганн фон Паткуль и граф Золотарев, это выяснилось в ставке русской армии, что стояла под Стародубом, в ожидание войск Карла XII, куда в конце сентября прибыл Андрей. Петр Великий по-прежнему считал гетмана своим союзником и о предательстве того не ведал. Человек от барона так и не добрался до лагеря, вполне возможно угодил к преданным гетману запорожцам в полон.

– Он сообщает, то что болен хирагричной и головной болезнью, то возмущался в простодушном народе, – проговорил Меншиков прохаживаясь от одной стены шатра к другому. – Мне сразу показалось, что очень не хочет он идти на встречу. Все придумывает отговорки, а на самом деле вон оно что выходит. Ты уверен, эстляндец?

– Как никогда, – проговорил Андрей, всматриваясь в лицо князя и пытаясь определить, как тот отреагирует на поступившие сведения.

Меншиков молчал. Сейчас он обдумывал информацию, что доставил граф Золотарев. С одной стороны Мазепу уже не в первый раз обвиняли в измене, при этом гетман успешно оправдывался и оставался преданным слугой в глазах Петра. Александр Данилович тогда еще не знал, что в Батурине за несколько месяцев, до его встречи с графом Андреем, Мазепа казнил Кочубея и Искру, пытавшихся раскрыть глаза на истинную игру старого лиса. Петр по доброте своей выдал их гетману, так как больше доверял тому, чем этим двоим. С другой стороны именно Андрей, тогда еще Андрес Ларсон подтвердил слова Алексашки, что лучший друг монарха лифляндец Ян Гуммерт – изменник. Неужели Мазепа изменник? Меншиков решил не спешить.

– Значит ты, граф, возвращаешься к жене и детям, – проговорил Александр Данилович.

– Увы, но мне хотелось бы остаться.

– Ты, граф вроде служил в Преображенском приказе? – уточнил фаворит.

– Был такой грех.

– Так может тебя в Преображенский полк перевести, – князь задумался на секунду, улыбнулся, – вряд ли нам понадобятся сейчас золотари, – тут он замолчал, словно вновь попытался сопоставить полученную информацию. – хотя, если в твоих словах есть истина, то золотарь может быть ой как нужен. Но я, граф, шучу. Поэтому, я сейчас напишу записку полковнику, чтобы он тебя взял к себе адъютантом.

Кем-кем, а адъютантом Андрей никогда не был. Слава богу, работа эта ему, по поступкам Юстаса Лемме была знакома. Не хотелось быть человеком на побегушках, но что делать? Меншиков вдруг задумался, вспомнил первую их встречу и произнес:

– Может медовуху на мухоморах?

– Честно признаюсь не обедал со вчерашнего вечера, – проговорил Андрей, и припомнил, как в последний раз сидя у костра с двумя казаками ел кашу. Приготовил ее Палий, так звали одного из его попутчиков. Нечеса, его приятель сидел тогда да наставлял:

– Гляды ж, вары так, шоб и не сыра була, шоб и не прикипела. А я пиду розвидаю.

Он ушел, явился только под утро, и сообщил, что обнаружил русский лагерь.

– Точно русский? – уточнил Андрей, понимая что тот мог просто наткнуться на шведов.

– Я що росийську мову не розумию? – обиделся хлопец.

Золотарев выругался. Он-то предполагал, что казак наткнулся на лагерь. Заметил людей в европейской одежде, да и решил, что те русские. А ведь ночью как известно – все кошки серы.

Собрали вещи, и уже через полчаса Андрей разглядел стан русских. Те разбили лагерь на берегу реки Бабинец. Золотарев вытащил из суммы, подзорную трубу. Драгуны, обнаженные по пояс, вели на водопой коней. Несколько офицеров толпилось у палатки главнокомандующего. Видимо Меншиков, а то что армией командует Александр Данилович, в тот момент граф не сомневался, вызывал каждого из них себе и о чем-то беседовал. Прискакал гонец, растолкал офицеров и вломился в палатку. Оттуда пятясь вывалился толстяк. Через несколько минут появился Меншиков что-то произнес, затем показал рукой на северо-запад. Зазвучала труба и лагерь закопошился. Позже Андрей, когда его доставили к Светлейшему узнал, что на горизонте появилась шведская армия. Алексашка хотел было дать бой, чтобы отстоять Стародуб, но те решив, что силы не равны отступили.

Закончив разглядывать, Андрей и товарищи направились в лагерь. А дальше было почти, как под Нарвой. Вот только в этот раз обошлось без рукоприкладства, и все благодаря тому, что сопровождали его казаки. Вот тогда и закралось у Золотарева сомнение, что Меншиков, а может и сам царь, не знали об измене Мазепы.

– Ну, тогда давай перекусим, – предложил Александр Данилович, – настойки на мухоморчиках у меня нет, а вот горилка найдется.

Он крикнул к себе служивого. Тот вошел в шатер.

– Неси харчи.

Через минуты три на столе перед Меншиковым и Золотаревым стоял поднос с жареным кабанчиком, каравай хлеба, луковица и бутыль белой мутноватой жидкости.

– Поди не пивал, басурманин? – произнес князь, наливая ее в деревянные кружки.

Горилку, как и чачу Андрею пить приходилось, а что оставалось делать. Откажись партнер может обидеться, а то и еще хуже…

Между тем Александр Данилович достал нож и всадил в кабана. Отрезал окорок и протянул Андрею.

– Чай поди на западе не едал такого, – молвил он, и подмигнул.

– Не едал, – признался граф, рассказал между делом, чтобы трапеза скучной не показалась, как голубей ел, селедку с картошечкой и макароны… Потом вдруг хлопнул себя по лбу, да так, что чуть парик не слетел.

– Вот я дурень! – воскликнул он, полез в сумку и достал бутыль с соусом.

Затем попросил у князя нож, а тот сидел с раскрытым от удивления ртом, и одним движением срезал сургучовую печать. Вытащил пробку.

– Вино? – впервые за это время произнес Алексашка.

– Лучше.

И на глазах у изумленного Меншикова облил окорок соусом.

– Брависсимо, – воскликнул Андрей поглощая отрезанный кусок мяса.

– А можно мне?

– Пожалуйста, князь.

Меншиков сначала запихнул палец в горлышко. Обмакнул его в соус и облизал.

– А что, действительно вкусно, – проговорил он, – что это?

– Соус.

– Черт с ним с названием, – выругался князь, – из чего он сделан?

– Из томатов. Сейчас в Московском государстве такие не растут.

Меншиков вылил почти полбутылки на свою порцию и стал жадно поглощать пищу, то и дело восхищаясь.

– А у нас их можно выращивать? – поинтересовался вдруг он.

– Конечно. Достаточно либо семена из Италии привезти, либо рассаду. Хотя в том, что ее, я имею ввиду рассаду, в сохранности удастся доставить очень сомневаюсь. Уже в этом году можно будет собирать урожай, а из томатов потом с различными добавками, ну, там чесноком, укропчиком, лавровым листом делать вот такой вот соус. Можно конечно готовый соус из Италии возить, но боюсь это будет накладно казне.

Андрей хотел произнести – «экономически не выгодно», но в последний момент подумал, что Меншиков может просто его не понять.

– Знаешь, граф, – произнес князь, забирая бутылку и закупоривая ее пробкой, – я пожалуй ее себе заберу. Государю покажем, а он у нас мужик с головой, сообразит что к чему. Ты лучше расскажи, как вам с царевичем удалось из темницы Иоганна фон Паткуля вытащить. Сразу скажу, что Петр вначале осерчал, что вы нарушили приказ, и влезли в авантюру, но потом сменил гнев на милость…

– Видел я недавно Паткуля, – проговорил Андре, перебивая князя.

– Так ты еще и в восставшей Венгрии побывал, – воскликнул Меншиков. – Надеюсь не с царевичем.

– Без него. Это уже на обратном пути было. Ему я в какой-то мере жизнью обязан…

– Так, что же ты, ирод, про всякую снедь рассказываешь? Давай докладай, – так и сказал – ДОКЛАДАЙ, – как царевича в Лондон доставили, да сам обратно возвращался. Заодно сравню, как вы с Христофором Шредером приукрашивать горазды.

Радовало, что майор вернулся в свой полк. Прибыл он как раз тогда, когда в городе еще был царь. Тот вызвал офицера к себе и долго расспрашивал, сравнивая его информацию со словами лифляндского барона. Удивился, тому, как легко Золотарев провернул дело с Паткулем. Сейчас же рассказывать вынужден был Андрей, да и не самодержцу, а его лучшему приятелю-собутыльнику.

Ганновер, Амстердам, Лондон, Неаполь, Трансильвания и Ужгород. Почти все подробно, да еще к тому же в деталях. Если дорогу туда, Андрей пытался как-то придерживаться достоверности, до пути обратно расписал лучше некуда. Умолчал, что непонятно по какой причине (вполне возможно всему виной были фильмы про Дракулу, просмотренные еще в детстве), не мог заснуть одной из ночей в ожидании вампира. Тогда, Андрей готов был зуб дать, он на себя не был похож.

Разговор закончился тем, что Ивашка Хмельницкий в который раз победил.

На следующий день Меншиков все же спровадил его в Преображенский полк.

На графе был знакомый еще по Архангельскому городку мундир. Сейчас в нем он ничем не отличался от обычных служивых. Вот только условия жизни, благо полковник был старым приятелем князя Ельчанинова, были просто царские. Утром завтракал с офицером, в обед заезжал к Меншикову, завтракал с солдатами, наслаждаясь перловой кашей из солдатского котелка. Если с полковником вспоминали Силантия Семеновича и последний бой князя при Орешке. Александром Даниловичем занимались делами государственными. Князь сообщил графу, что отправил к Петру письмо об гетманской измене.

Ответ не заставил себя ждать. Петр Первый писал, что не стоит прислушиваться к левентикам. Гетман был порядочным человеком и вряд ли пошел бы против него. Вполне возможно писал Петр, что тот действительно болен.

Когда Меншиков дал это прочитать Золотареву, Андрей почувствовал, что у него земля уходит под ногами.

– Доказательств измены очень мало, – вздохнул Александр Данилович, – чтобы убедить Петра.

В тот день возвращаясь от Светлейшего эстонец вдруг задумался. Как бы не сложилась ситуация после битвы ее всегда можно исказить. Достаточно просто преувеличить. Пусть погибло в ходе сражения всего шестьсот человек, всего-то достаточно приписать в летописи один лишь нолик, и жертв станет в десять раз больше. И если удастся предотвратить резню, но останется только одно – не допустить искажения в летописях.

Но больше всего вечером нравилось Андрею находиться в обществе Палия и Нечеса. Только теперь эстонец заметил, что ростом казаки не уступали гвардейцам, и были так же сильны и проворны, как и служивые. Бродяги в душе они с трудом переносили дисциплину. В отличие от тех же преображенцев, позволяли себе «здорово выпить», так как кроме графа Золотарева в лагере никому не подчинялись. А Андрей не решался изменить их обычаи, хотя князь Меншиков и читал ему нотации насчет того, что разгульное поведение хлопцев, дурно влияет на боевой дух. Данилыч и сам бы осадил казаков, да только нутром чувствовал, что те могут ему пригодиться – не сейчас, так потом.

Зато когда дело доходила до отдыха, служивые извлекали флейты и балалайку, выяснилось что Палий и Нечес были лихими танцорами. Впервые за все это время Золотарев слушал, как те играли на бандуре(49). Сей инструмент был необходимой принадлежностью любого казака, как и люлька(50).

Как-то оставшись наедине, Андрей рассказал товарищам, о предстоящем взятии Батурина. Поведал о жестоких последствия, и сказал, что очень хотел бы их избежать. Поинтересовался если у казаков по ту сторону товарищи побратимы?

– Були, але вси вони зараз вже мертви, – ответили те.

– вы можете уйти, и даже пробраться в город, чтобы предупредить о предстоящих событиях, – продолжал Золотарев. – Я вам не пан, да и вы мне не холопы. Осуждать, если встанете на противоположную сторону – не буду.

Но казаки отказались уходить, и Андрей, как и Меншиков, задумался о возможности использования их в будущем.

Почти месяц простояли под Стародубом. К тому времени туда подошли войска Шереметева. Старик ни чуть не удивился, когда в лагере Меншикова увидел знакомого эстляндца. Он лишь только проворчал:

– Наш пострел везде успел.

Фельдмаршал так и не простил Андрею, что тот увел у него прачку, на которую старый ловелас успел в далеком тысяча семьсот втором году глаз положить.

Особенно Золотарева поразило то, что в Преображенском полку был свой Андлар. Пока, эстонец был в Европе, Петр повелел во всех полках иметь данные для шары. Использовали их для разведки. Именно с Андлара и были в свое время замечены шведские войска, двигавшиеся к Стародубу. Золотарев выпросил разрешение у полковника подняться на нем несколько раз в небо и оглядеть окрестности.

Числа восемнадцатого октября прибыли в Горск. Встали лагерем у его стен, когда на следующее утро прибыл племянник Мазепы – Войнаровским. Меншиков не задумываясь отослал своего денщика к Золотареву с запиской. Андрей изучил ее и тут же отправился к Светлейшему. У входа его остановил адъютант князя и разъяснил, как тот должен себя вести.

Эстляндец вошел в шатер и занял место в углу за столом. Сейчас в ему нужно было слушать диалог с Войнаровским, да еще и конспектировать, для истории беседу. Меншиков посмотрел на своего приятеля, а за последнее время они с Золотаревым даже сдружились. Неожиданно для себя Алексашка изменил об эстонце мнение. Даже подумал, что понял, почему Андрей пришелся по душе государю. Сел в резное кресло с вырезанным в спинке двуглавым орлом, не иначе подарок Петра, еще в первую свою встречу отметил граф.

Вслед за ним вошел казак. Андрей удивился тому, как Войнаровский принарядился для встречи, стараясь таким образом пустить пыль в глаза. Да вот только ни Золотарева, а уж тем более Меншикова таким видом не поразишь. Андрей встречал бизнесменов и покруче.

Казак снял с головы бархатную шапку, обнажив лысую голову с чупрыной, замотанной за левое ухо. Поклонился в пояс.

Золотарев оторвался от бумаги и стал его разглядывать. Разодет, что, Боже, твоя воля! Золото и серебро! Жупан на казаке красного сукна, по всей видимости самого дорогого, широкие суконные синие штаны, нависающие на перед красных сафьяновых сапог с загнутыми носками. Лядунка, перевязь и даже сабля, что болтается с боку, при этом чуть ли не земли касается, золотые. Взгляд у пана гордый, такому палец в рот не клади – всю руку откусит.

– Что же гетман не приехал? – поинтересовался Меншиков.

– Гетьман при смерти. Поихав у Борзну причещаться, – произнес Войнаровский.

– Сия о нем весть сильно меня опечалила, – произнес Алексашка, делая вид что жалеет старого гетмана, – первое тем, что не получится его видеть, а он зело нужен был здесь. – вздохнул, – жаль такого доброго человека. А теперь ступай – располагайся.

Племянник Мазепы ушел. Алексашка посмотрел на Андрея.

– Ну, что думаешь, граф?

– Хитрит старый лис, ой хитрит. Не желает вести войска. Пиши Петру об измене. Теперь доказательств достаточно.

– Верно говоришь, граф. Ох, верно. Бери бумагу и пиши.

В тот же вечер гонец с письмом к Петру Великому покинул ставку, а на следующий день, «не простившись», ушел по-английски, сказал потом Петру Золотарев, уехал к Мазепе и Войнаровский.

– Может с гетманом решил проститься, – предположил Меншиков в разговоре с Шереметевым.

Фельдмаршал развел в сторону руки, что-то ему не верилось.

– Тебе бы проведать гетмана, – посоветовал Борис Петрович, – если это не измена, так хоть простишься с умирающим.

Утром двадцать третьего октября, не дождавшись гонца от государя, Меншиков с драгунами и двумя полками гвардии выступил к Борзину.

До Борзина добраться не удалось. В дороге встретили полк полковника Анненкова. Офицер доложил Меншикову, что встретил гетмана направляющегося в Батурин.

– Мне его величество, – докладывал Александру Даниловичу полковник, – дало указание забрать из Батурина артиллерию Туда Мазепа, еще летом свез около семидесяти пушек. Близость шведов, направляющихся в Малороссию, беспокоит Петра Алексеевича.

Последние оправдания рухнули. Меншиков больше не сомневался, что это измена. Оставалось только одно – дождаться письмо от государя. Интересно поверит ли монарх старому приятелю – Алексашке?

К Батурину подошли вечером двадцать шестого октября. Александр Данилович заставил разбить лагерь и повелел отправить парламентеров в город, давая тем самым Мазепе последний шанс исправить свою ошибку и вновь перейти на сторону Петра Великого.

Известия были неприятные. Мазепа оставив в Батурине гарнизон из четырех сердюцких полков, бежал.

– Опоздали, – прошептал Алексашка, глядя на Шереметева и Золотарева, – опоздали. Ну, и где теперь этот изменник? – воскликнул он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Мазепа со старшинами и двумя тысячами казаков идет навстречу с Карлом, – проговорил Андрей, и заметил, как удивленно посмотрел на него Борис Петрович.

– Наверное, – согласился Светлейший, посмотрел на Шереметева и добавил, – граф знал что Мазепа предатель. Пытался меня предупредить, я с ним согласился, но вот убедить в этом государя, увы, не смог.

– Я думаю, ваше сиятельство, – проговорил фельдмаршал, –нужно отправить гонца к Петру.

– Так и сделаем, – согласился Александр Данилович, – переговоры с крепостью поручим, он оглядел присутствующих, – Голицын и Золотарев. Граф Андрей, ты должен убедить полковника Чечеля, чтобы он сдал город. Вояка он не плохой и не хотелось бы его терять. Сейчас же садитесь, будем писать письмо Петру.

Андрей пошел к столу. Достал бумагу и приготовился.

– Пиши.– Проговорил Меншиков. – Государь должен доложить тебе о измене гетмана твоего – Мазепы Ивана Степановича. Ибо изменил он тебе и поехал до короля шведского, чему явно есть причина и то, что племянник его Войнаровский, будучи при мне в двадцать второй день сего октября, в самую полночь, без ведома и с нами не простясь, к нему уехал, и с того времени ни о чем он, гетман, не отзывался.

Далее описывалось, что Мазепа вселил в народ свой озлобленность к государю московскому.

В тот же вечер уже второй гонец мчался к Петру.

– Шведам нужно спешить к Батурину, да и нам медлить с взятием города не стоит, – проговорил на следующий день утром Меншиков, обращаясь к Золотареву. – После того, как мы с Петром двадцать восьмого сентября сего года разбили корпус Левенгаупта, под деревней Лесной, у шведов почти не осталось запасов. Поэтому и спешат эти изнищалые и изголодалые солдаты к Батурину, где им их верный, – тут Алексашка плюнул в промерзшую землю, – пес шелудивый – гетман Мазепа, приготовил зимние квартиры. – Меншиков на секунду задумался, – а еще пушки, порох и конечно запасы продовольствия. Светлейший князь вдруг предложил Андрею сесть в соседнее кресло.

– Мне хочется подробно рассказать тебе, граф об этой баталии, чтобы ты понял как нам важно захватить этот чертов город. Ты предлагаешь уговорить казаков сдать его добровольно. Хорошо. Вот тебе шанс отличиться и заслужить право вернуться из земель Устюжны Железнопольской в Санкт-Петербург, где ты вновь окажешься при дворе государя. Поэтому сиди и слушай.

Александр Данилович достал трубку, набил ее табаком и закурил, и только после этого начал свой рассказ. Он долго рассказывал, причем в таких подробностях, что Андрея бросало то в жар, то в холод. Закончил же князь повествование словами:

– После проведенной ночи «под ружьем», в нескольких сотнях шагов от шведского лагеря, возле деревеньки Лесная, батальоны Преображенского и Семеновского полков, двинулись стеной, возобновляя прерванный накануне бой. Они вошли в огражденное сомкнутыми повозками расположение противника и были разочарованы – шведы, будь они неладны – ушли. Генерал Адам Людвиг Левенгаупт вновь, как несколько дней до этого при переправе через Днепр, вновь сумел нас обмануть. Он создал видимость бивуачной ночевки, а потом с оставшимися солдатами отступил. Разведка донесла государю – к городу Пропойску. Тогда у Лесной, при равенстве сил, мы решились первыми атаковать. Причем командовал войсками – сам государь. Это был наш ответ на ту конфузию, когда шведы, ведомые Карлом, в сражении под Головиной за несколько месяцев до этого, виртуозно атаковали превосходящие силы Бориса Петровича Шереметева. В тот раз бежали мы, в этот – противник. Был захвачен после той битвы огромный обоз с трехмесячным запасом, а также артиллерия предназначавшаяся Карлусу. В той схватке особо отличился Мишка Голицын. Шельмец, чуть не пленил самого Левенгаупта. Командующий ушел, а вот его генерал-адъютант Кнорринг был схвачен в плен во время боя в перелеске.

Меншиков замолчал, посмотрел пристально на Андрея.

– Теперь понимаешь, что в случае неудачи, мы потеряем уверенность в своих силах. А это недопустимо – со времени первой Нарвы фортуна медленно но верно переходит на нашу сторону. Так что, граф, ты должен сделать все возможное и невозможное, чтобы Батурин сдался. – Александр Данилович ударил кулаком по столу, – если не получится не сносить нам с тобой, граф, головы. Петр Алексеевич такого позора не перенесет. – Он поставил кубок, посмотрел на Андрея и добавил, – крепость по любому взять должны, если не получиться сожжем. Хотя, честно признаюсь, граф, это мне не по душе.

Гетманская столица была небольшим, с деревянными стенами городком-крепостью, расположенной на левом берегу Сейма. Главным в цитадели был полковник Чечель, хоть и отменный вояка, но увы недалекого ума. Такого легко было убедить, что все зло в Малороссии от Петра. Под его началом состояло полтысячи сердюков, в основном состоявших из польских наемников. Честным же служакой был – «есаул артиллерии» саксонец Фридрих фон Кенингсек. Именно на переубеждение его, а не полковника делал ставку Андрей, помня если в привычном для него мире Чечеля так и не удалось уговорить, то в этом, нужно сделать всё, для его убеждения.

После обеда Голицын, Золотарев и барабанщик подошли к главным воротам города. Андрей, так как приказом Меншикова именно он был назначен главным, распорядился бить сигнал – «Пришли парламентеры». Дежуривший сердюк высунулся из-под крыши башни и прокричал, кто такие?

– Послы от государя Московского! – ответил ему Золотарев. – Пришли обсудить с полковником Чечелем сложившуюся ситуацию.

– Шо? – переспросил сердюк.

– О сдаче города пришли гуторить, – пояснил Мишка Голицын, не дожидаясь пока эстонец правильно сформулирует фразу.

– Так би й говорили, – прокричал в ответ служивый.

Вскоре ворота распахнулись и парламентеры вошли внутрь.

Со всех сторон раздавался топот коней, пробная стрельба из ружей, бряканье сабель, мычание быков, говор, яркий крик и понукание. Откуда-то донеслась песня.

Небольшие дома, на площади возвышалась небольшая деревянная церковь. Тут же стоял священник читавший молебен и окроплявших пришедших к нему казаков водой, то и дело давая тем целовать крест.

Сам же полковник Чечель жил в городском замке. Пока туда шли, Андрею удалось разглядеть работавший и слонявшийся без дела народ, в самых причудливых и часто богатых одеждах. Свитки, шаровары, пояса и чеботы были всех цветов, оттенков и достоинств. У некоторых без сожаления вымазанные дегтем. Встречались, несмотря на позднюю осень, и совсем полуголые. На пришедших они смотрели свысока. В толпе бросалось полное отсутствие женщин. Андрей предположил, что бабы находились в хатах и не высовывали из них носа.

Здесь в казачьем городе, как и в Сечи все считались равными, атаманы – полковники выбирались – «товарищами», а гетман– радой.

Миновали большую площадь, и остановились у ворот «замка».

Просторное помещение, почти как царские палаты. Вдоль стен лавки, впереди некое подобие трона, на котором в обычное время во восседал гетман, теперь его занимал полковник Дмитрий Васильевич Чечель. Золотарева поразил его красный кафтан, так напоминавший стрелецкий, синее шаровары и оранжевые чеботы, в руках булава. Чувствовалось, что всю ответственность гетман свалил на полковника. По правую руку от него, в европейской одежде, серых мышиных цветов, не кто иной как Фридрих фон Кенигсек. Своим видом он выделяется из этого разношерстного общества, по левую полковник Иван Яремеевич Нос. Пока Андрей зачитывал требования Меншикова, его по имени пару раз назвал Чечель.

– М-да. – молвил Дмитрий Васильевич, – але сам я таке ришення прийняти не можу. Запоризький киіш завжди управлявся за старовинним звичаєм. Потрибно збирати – виче. Тильки вси козаки можуть прийняти ришення, пидкоритися чи воли государя московського Петра. Коли бильшисть скаже так, так и бути – присягну на вирнисть росийському цареви, але коли – ни…

– Ну, на нет и суда нет, – проговорил Михаил Голицын. – Тогда видимо баталии не избежать и вместо нас заговорят наши ружья и пушки.

Чечель вздохнул, он согласился, что в противном случае будет сражение. Как говорили русские – третьего не дано. Андрей видел, что тут нужны особые аргументы. Нужно было переговорить с полковником с глазу на глаз, но вот появится такая у него возможность или нет, он не знал. Но даже если ему удастся убедить Чечеля, решение все равно зависело не только от него одного. Например, как поведет себя «есаул артиллерии», как-никак саксонец? Умирать он вряд ли захочет поэтому и биться будет до последнего. Или скажем полковник Нос? Андрей помнил, что несколько казаков все же согласились присягнуть Петру, но был ли среди них Иван Яремеевич.

– Ну, що скажете панове? – обратился Чечель к товарищам.

– Збирай раду полковник, – молвил Нос.

– Собирай, – согласился фон Кенигсек.

Вряд ли саксонец был рад, что все важные вопросы решались здесь не одним человеком, а толпой, но менять управление было опасно. Казаки народ вольный и вряд ли одобрят такое поведение. Тогда и рада не понадобится, перейдут на сторону Петра, а так хоть шанс остается.

– Ну, а ви? – обратился полковник Чечель к присутствующим в зале казакам.

По очереди, все произнесли только одно слово – РАДА.

– Добре. – с этим соловом Дмитрий Васильевич поднялся с кресла, посмотрел на послов и молвил, – – Все виришить рада!

– Хорошо. – проговорил Андрей, – мы возвращаемся в лагерь . Там и будем ждать решение.

– Я думаю, що вам варто бути присутним.

– Хорошо, мы остаемся.

Первыми зал покинули казаки, затем есаул фон Кенигсек и полковник Нос. Последним должен был уходить Андрей, но у дверей он замешкался, повернулся к Чечелю и сказал, когда дверь за Голицыным закрылась:

– Мне нужно с вами полковник поговорить. От этого будет зависеть очень и очень многое.

– Добре.

Золотарев сел на лавку, где до этого сидел саксонец.

– Вы, господин полковник, не считаете, что лучший выход в сложившейся ситуации сдать крепость?

– Не вважаю. Думаю фортеця може витримати не один мисяць облоги, а там дивишся гетьман Мазепа з шведською армиєю пидийде.

– Вроде взрослый вы человек, полковник, – вздохнул Андрей, – а верите сказкам. Неужели вы считаете, что Петр не прикажет полководцам, как можно скорее взять город, пока шведские войска не подошли?

– А вин це зробить?.

– А як же, – по-украински ответил граф. – Для того, чтобы взять крепость достаточно пары часов.

Андрей не врал. Из истории, а про русский геноцид в Эстонии твердили на каждом шагу, он знал что Батурин будет взят именно в течении двух часов. Это потом уже начнется резня, по крайней мере, так утверждали политики. Затем, по приказу Петра, чтобы город не достался шведам его сожгут. Золотарев в общих чертах изложил ситуацию, даже чуточку сгустил краски, отчего тут же подала голос совесть. А чем он лучше тех, кто сделал из русских извергов? Андрей сейчас, проживая в восемнадцатом веке, стал убеждаться что на самом деле многое, что известно человеку двадцатого – двадцать первого века, просто приукрашено, и к тому же темными холодными оттенками.

– Я подумаю над вашими словами, граф. – Ответил полковник, – А зараз ходимо на раду, инакше Меншиков виришить, що ви перейшли на наш бик.

– Не, думаю. Тем более Александр Данилович в курсе нашего разговора.

Гремели боем литавры, заменявшие казакам вечевой колокол. Затем выстрелила пушка и честной народ, бросая работу и дела, устремился толпой на площадь к церквушке. Где становились в круг – майдан. Затем суремщики сыграли на трубе мелодию и наступила тишина. На деревянный помост начали подниматься полковник Чечель, есаул фон Кенигсек с войсковой хоругвью, полковник Нос с бунчуком, Михаил Голицын, граф Золотарев и замыкал сию делегацию писарь с чернильницей у пояса, пером за ухом и войсковой печатью. Затем поднялся на помост священник и отслужили молебен. После этого Чечель вытащил булаву из-за пояса и вытянул руку вверх.

– Слухайте мене козаки, – молвил он, – товариши слухайте. Пид стинами миста нашого росийське вийсько стоить. И прийшло це вийсько не горилку з нами випити, и не гопак станцивать. А прийшли вони поробатіить нас и зробити холопами. Мовляв зминили ми принципам своим, порушили присягу дану цареви московському.

От слов таких Андрей побагровел, на смертоубийство толкает казаков полковник Чечель. Не прислушался, песий сын, к словам его. Вошли те в одно ухо полковника, да в другое вышли.

– Вам панове, козаки виришувати, як всиеи ситуации вчинити. – Продолжал полковник, – Здати мисто и стати холопами або дати бий, дочекавшись коли з допомогою гетаман Мазепа прийде.

По площади прокатился гул.

– Доверяете чи ви мени панове козаки прийняти ришення про долю миста Батурин? – спросил Чечель, – Нехай кожен висловиться! Я особисто за те, щоб дати бий, може у кого инша думка? Починайте полковники, ви перши.

Вперед вышел полковник Иван Яремеевич Нос. Поклонился в пояс и произнес:

– Дозвольте мени першому видповидь тримати?

По майдану пронесся шум, казаки давали право полковнику говорить.

– Ви мене, панове, давно знаєте. Я з вами змалку. Багато чого разом пройшли. Ворог перед воротами сильний. Це не ти росияни, що були пид Нарвою и Азовом. Вони нас хлопци в пух зитруть. Тому я вважаю потрибно здати мисто Петру, щоб уникнути кровопролиття миж двома братними народами.

Недовольный шум прокатился. Андрея даже передернуло: им, послам ничего не сделают, а вот полковника и разорвать на клочки могут.

– Зрадник.(51) – пронеслось над радой.

На сцену тут же залезли двое и скрутили полковника.

– Прикувати його на гармату(52).

– Що ви товариши робите? – раздался вдруг голос.

Андрей взглянул в ту сторону откуда он прозвучал и заметил бедно одетого казака.

– Ви ж кров християнську пролити хочете!

Договорить ему не дали, двое сердюков схватили его и потащили к пушке. Полковник Чечель повернулся к послам.

– Ви бачите, як виришив народ! Тепер або дочекайтесь письмову видповидь,або рухайте из миста, – молвил он.

Золотарев предпочел последнее. Неизвестно, что предприняли бы разгоряченные казаки. Любитель исторического кино – Андрей вдруг вспомнил эпизод из фильма «Огнем и мечом». Там казаки безжалостно обошлись с польским посольством. Если бы главный герой не спас Хмельницкого, то и ему не удалось бы уцелеть. Поэтому он и сообщил Голицыну о своем решении.

– Это и стоило ожидать, – проговорил Меншиков.

Александр Данилович ничуть не удивился такому известию. Он нервно ходил, покуривая трубку. Останавливался бросал взгляд в сторону Андрея. Трудно было определить – гневается князь или нет.

– Ладно, граф, – молвил вдруг он, – ты со своей стороны сделал все, что мог. Пытался переубедить полковника, но не смог.

Эстонец переминался с ноги на ногу. Он ощущал вину за предстоящую трагедию.. Меншиков же подошел к столу и вытащил из кипы бумаг – два письма.

– Гонцы, с разницей в сутки доставили. Последнее, как раз перед твоим возвращением.

Увидев удивленный взгляд графа Золотарева, пояснил:

– Первое тебе не показывал, так как о его содержании ты, непонятно каким образом, и так можешь догадываться. Так что – читай!

Андрей взял первый листок, пробежался по нему глазами. Петр писал, что несмотря на все предыдущие письма от князя, до последнего не верил в измену гетмана. Только это сообщение, из-под города Батурина, открыло ему глаза. Монарх приказывал закрыть путь для неприятельских войск и не допустить врагов к продовольствию и оружию, что там имелись. Во втором письме Петр сообщал, что послал в Чернигов указ о измене гетмана, чтобы те опасались и не допустили Мазепу в этот город.

– Обложили словно лису, – молвил Андрей.