Вольфганг Хольбайн

«Сердце волка»

Часть 1

— Нет, — сказал Висслер. — Он получит лишь то, о чем мы договорились, и ни пфеннига больше — так ему и скажите. И при этом спокойно добавьте, что ему лучше не перегибать палку. Я могу провернуть это дело и с кем-нибудь другим.

Эти слова были обращены к высокому черноволосому мужчине, сидевшему с другой стороны стола. Он не отличался опрятностью: щеки и подбородок были покрыты трехдневной щетиной, а одет он был в камуфляжные штаны и порванный зеленый свитер из старых запасов НАТО. Уже от одного вида этого человека Мевес почувствовал сильный зуд. У партизана были самые грязные руки, какие Мевес когда-либо видел, а внимательно присмотревшись к его одежде, можно было мысленно восстановить его меню за последние три месяца. Судя по исходившей от него вони, оно большей частью состояло из чеснока и к этому добавлялся устоявшийся запах мочи. Единственное, что было чистым у этого парня, — так это его оружие. У него на коленях лежал автомат Калашникова, изготовленный лет двадцать назад, но наверняка еще прекрасно функционирующий, а из-за пояса брюк торчал пистолет. Когда он проводил своими обломанными ногтями по цевью автомата, раздавался неприятный скоблящий звук. В целом этот парень вызывал у Мевеса смешанное чувство отвращения и страха, в котором явно преобладало отвращение, по крайней мере в данный момент.

— Переводите! — потребовал Висслер от партизана.

Тот по-прежнему сидел неподвижно и лишь пристально смотрел на него, будто впиваясь колючими глазами. В течение следующих двух-трех секунд между этими двумя столь разными людьми происходила немая дуэль: кто кого переглядит. Наконец партизан с неохотой повернулся на стуле к одному из двоих мужчин, сидевших в тени в дальней части помещения, и изложил ему сказанное Висслером на русском языке.

По крайней мере, Мевес надеялся, что это было именно так. Он совершенно не понимал, что сейчас говорит этот человек, потому что был силен в русском не больше Висслера. Оплошность, о которой он уже успел пожалеть: им следовало бы позаботиться о том, чтобы у них был русскоговорящий проводник. Теперь им приходилось вверять этому человеку свои жизни. Мевес понимал: это был не единственный просчет в их плане, так как их умопомрачительная затея постепенно становилась одной большой ошибкой.

Сделав два шага, он подошел вплотную к Висслеру и заговорил с ним, понизив голос до шепота в надежде, что человек на другом конце стола ничего не расслышит.

— Почему вы не даете им эти чертовы деньги? — спросил он. — Это же меньше пятидесяти марок!

Реакция Висслера была совершенно неожиданной: австриец резко повернулся на каблуках, поднял руки, как будто хотел схватить Мевеса за шиворот и хорошенько встряхнуть, и прикрикнул на него:

— Да не встревайте вы! Я знаю, что делаю!

— Но…

— Пожалуйста!

Гнев Висслера потух так же быстро, как и вспыхнул, но при этом в его глазах появилось какое-то другое, новое выражение, еще больше испугавшее Мевеса. Висслер стал говорить уже более спокойным голосом, однако это напускное спокойствие заставило Мевеса отступить на шаг назад.

— Я и сам знаю, что правильно, а что нет. Прошу вас не вмешиваться. Договорились? Почему бы вам не сходить куда-нибудь? Выпейте кофе или успокойте свою супругу. Я тут сам все улажу.

На какой-то миг Мевеса охватил еле сдерживаемый гнев. Что, собственно, возомнил о себе этот парень, если пытается выставить его из комнаты, как глупенького мальчугана? Но, еще раз взглянув в глаза Висслеру, он снова увидел в них странный предостерегающий блеск. Момент был явно неподходящим для того, чтобы выяснять отношения.

— Ну как знаете! — пробормотал он.

Еще один раунд, выигранный Висслером. Отвернувшись, Мевес в течение нескольких секунд нервно теребил свою одежду, тем самым невольно демонстрируя всем присутствующим, насколько шатко его положение здесь. Затем он чрезмерно быстрыми шагами вышел из комнаты.

Ребекка спала. Она свернулась калачиком перед камином на одной из двух неудобных кроватей, укрывшись такой большой кипой всевозможных покрывал, что Мевес не сразу ее и разглядел в этой серо-коричневой массе. Взглянув на нее, он тут же вспомнил еще об одной из бесчисленных забот, отягощавших его в последнее время: Ребекка была больна. Ее чрезмерная гордость не позволяла ей признать это, а Мевес слишком хорошо знал Ребекку, чтобы решиться ей об этом сказать. Они оба понимали, что ее состояние серьезно. Уже вторые сутки она очень много спала и испытывала все меньше желания о чем-либо разговаривать. Ребекке почти все время хотелось пить, и совсем не нужно было класть ей ладонь на лоб, чтобы понять, что у нее жар. Мевес и сам чувствовал себя ненамного лучше. Его голова казалась ему воздушным шариком, наполненным горячим воздухом, а во рту он ощущал неприятный привкус, от которого никак не удавалось избавиться. Они оба были больны. Уж лучше бы они вообще сюда не приезжали!

Дверь позади него громко захлопнулась, и этот звук разбудил Ребекку. Пока она сонно выкарабкивалась из груды набитых соломой подушек, шерстяных одеял и наброшенной сверху верхней одежды, Мевес подошел к камину и опустился перед ним на корточки. Его суставы хрустнули, как будто ему было не сорок два, а целых девяносто два года. Однако он последнее время и в самом деле чувствовал себя дряхлым стариком.

В обычной обстановке его внешность производила скорее обратное впечатление. Хотя он уже перешагнул сорокалетний рубеж, даже отъявленный скептик вряд ли дал бы ему больше тридцати пяти лет. При помощи различных видов спорта ему удавалось поддерживать хорошую физическую форму, при этом он старался не перенапрягаться. Кроме того, большинство друзей и знакомых были моложе его лет на десять, а потому иногда ему даже казалось, что лежащее в его кармане удостоверение личности — поддельное. Он был мускулистым (но совсем не похожим на тех качков, которые улыбаются с киноафиш и блестящих обложек журналов), с подстриженными под «ежик» волосами. Мевес принадлежал к той категории людей, у которых всегда бывает много приятелей: он пил умеренно, но от души и рассказывал всем, кому было не лень его слушать, что позволяет себе лишь десять сигарет в день (в действительности их было скорее тридцать). Профессия фотожурналиста давала ему возможность разъезжать по различным странам, чего он не мог себе позволить ввиду своего скромного финансового положения.

Однако в данный момент он излучал не больше жизнерадостности, чем омар, лежащий в морозильнике. Когда Мевес потянулся к покореженному кофейнику, висевшему на проволоке над пылающим огнем, его руки сильно дрожали. Он, конечно, тут же обжегся о горячий металл. Тем не менее он не издал ни звука и, поспешно донеся кофейник до стола, лишь засунул обожженные кончики пальцев в рот. Черт бы побрал эту романтику Дикого Запада!

— Сколько времени… я спала? — спросила, запинаясь, Ребекка.

В ее голосе чувствовалась изможденность.

— Недолго, — ответил Штефан.

Он вытащил пальцы изо рта, подошел к шкафу и предложил:

— Кофе?

— Последний раз я пила кофе, пожалуй, неделю назад, — сказала Ребекка. Штефану было слышно, как она снова зашевелилась под кипой покрывал. Наконец она села на кровати. — Но если ты имеешь в виду ту мерзкую светло-коричневую бурду, которую здесь называют «кофе», то… Впрочем, почему бы и нет?

Он достал из шкафа две жестяные кружки, которые были такими же старыми и покореженными, как и кофейник, поставил их на стол и наполнил до краев. Кофе хотя и не был таким мерзким, как сказала Бекки, но пить его все-таки было противно. Штефан даже не стал утруждать себя поисками сахара и молока: их тут не было. Еще неделю назад он наотрез отказался бы пить кофе без молока. Теперь же он сделал большой глоток, перед тем как взял обе кружки и пошел с ними к Бекки. Удивительно, как быстро улетучивается в человеке привередливость, когда этого требуют обстоятельства.

— Вот, держи! — сказал он. — Кофе хоть и противный, но, по крайней мере, горячий.

Ребекка спустила ноги с кровати, потянулась к кружке и прижала обе ладошки к горячему металлу. Легкая, еле заметная дрожь охватила все ее тело. Эта дрожь передалась кружке с кофе, и на поверхности черной жидкости появилась рябь.

— А где Висслер? — поинтересовалась она, отхлебнув кофе и поморщившись.

— Тут, рядом, — ответил Штефан и присел на край кровати, но старался держаться от Ребекки как можно дальше. — Он как раз торгуется, словно марокканский базарный зазывала, по поводу астрономической суммы в пятьдесят марок. И он однозначно дал мне понять, у кого тут есть право голоса. Вот ведь придурок!

Ребекка искоса посмотрела на Штефана:

— Он, видимо, знает, что делает.

— Да уж! — буркнул Штефан. — Именно так он мне и сказал. Остается только надеяться, что он прав. А если нет…

— А если нет? — переспросила Ребекка, но Штефан ответил не сразу: в голосе Ребекки он почувствовал легкую тревогу.

Он пожал плечами и, чтобы выиграть пару секунд на обдумывание ответа, отхлебнул из своей кружки. Ребекка все-таки была права: кофе здесь и в самом деле мерзкий.

— Тогда у нас может возникнуть проблема, — наконец сказал он.

— Какая проблема?

— Ну, например, от всей этой затеи, возможно, придется отказаться, поставив на ней резолюцию: «Полный провал».

— Ах да! — пробормотала Ребекка. — Я забыла: мой муж — пессимист.

— Твой муж — реалист, — поправил ее Штефан.

Он отважно влил себе в рот остатки кофе и поднялся, чтобы поставить чашку на стол. Он вполне мог это сделать, не вставая с кровати, а лишь наклонившись вперед, однако у него вдруг появилось ощущение, что ему сейчас необходимо пройтись по комнате. Проблема, которую он на самом деле имел в виду, заключалась в другом.

— Мы находимся здесь уже почти две недели, но не продвинулись вперед ни на шаг. Висслер — придурок, который ничего не делает и лишь пускает пыль в глаза, а у нас тем временем мало-помалу заканчиваются деньги. Собранного нами до сего момента материала хватит лишь на то, чтобы заполнить почтовую открытку с романтическими видами Боснии и Герцеговины. Снаружи шатается с полдюжины головорезов, по сравнению с которыми Али-Баба и сорок разбойников выглядели бы как ежегодное собрание английских дворецких. И после всего этого ты считаешь, что я пессимист?

Ребекка слегка улыбнулась.

— Готова поспорить, что ты не сумеешь повторить то, что только что сказал.

Штефан остался серьезным.

— А ты хоть знаешь, во сколько нам на сегодняшний день обошлась эта затея?

— Знаю, вплоть до последнего пфеннига, — ответила Ребекка.

— Тогда, надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что мы станем нищими, если у нас здесь ничего не выгорит. Мы будем полными банкротами. Чтобы оплатить наше путешествие и прочие расходы, мне пришлось довести перерасход средств на нашем счету до максимально допустимого лимита. О том, что с момента нашего отъезда все поступления на счет тут же списываются, я не хочу даже и говорить. Если мы вернемся назад без сенсационного материала, нас ожидает не просто какая-то там проблема.

— Ну теперь ты вообще видишь все уж слишком в мрачных тонах, — сказала Ребекка. — В случае особой нужды ты всегда сможешь получить должность в фирме моего брата.

Штефан едва сумел удержаться от резкой реплики, уже вертевшейся у него на языке. Еле заметные искорки в воспаленных глазах Ребекки подсказали ему, что она для того это и произнесла, чтобы позлить его. Он давно сбился со счету, сколько у них уже было поводов поскандалить из-за этого.

— Я говорю серьезно, — сказал Штефан. — Давай не будем обманывать сами себя, Бекки. Это была совершенно нелепая идея, причем с самого начала.

— Насколько я помню, это была твоя нелепая идея.

Штефан почему-то даже пожалел о том, что эти слова прозвучали словно констатация факта — без малейшего упрека.

— Эта идея тогда выглядела не такой уж и плохой, — заметил он. — Дело тут, видимо, в большой разнице между теорией и практикой.

Ребекка лишь пожала плечами. Штефан уже не раз пытался осторожно направить разговор в данное русло, но она неизменно уходила от этой темы, и он осознавал, что его попытки бессмысленны. Они с Бекки знали друг друга около двадцати лет, и за все это время ему еще ни разу не удавалось в чем-либо переубедить ее, если только она сама этого не хотела, как не удавалось ему и заставить ее отказаться от того, что ей время от времени взбредало в голову.

Это путешествие было наглядным тому примером: первоначально это действительно была его идея, но Ребекка очень быстро прониклась ею и при практической ее реализации проявила как раз ту умопомрачительную энергию, которая так восхитила Штефана в этой женщине двадцать лет назад. Возможно, именно его восхищение энергичностью Ребекки послужило причиной их женитьбы — вопреки здравому смыслу и всем внешним признакам их несовместимости. Надо сказать, что уже не первый раз из-за этой кипучей энергии они оказывались в затруднительном положении. Однако сейчас впервые был именно тот случай, когда положение становилось крайне затруднительным. Перечень проблем, которые Штефан только что перечислил, был отнюдь не полным. Он благоразумно не стал говорить Бекки о том, что уже не считал само собой разумеющейся возможность выбраться из этого закоулка мира живыми и невредимыми.

Штефан начал нервно ходить взад-вперед по комнате, стараясь согреться, так как холод, несмотря на потрескивающий в камине огонь, становился все ощутимее. Помещение, в котором они находились, было не особенно большим. Судя по интерьеру и способу постройки, такие дома возводили в прошлом, а то и в позапрошлом столетии. Собственно, это была примитивная бревенчатая изба с низким потолком и малюсенькими окнами. Стены были возведены из грубо обтесанных бревен, щели между которыми заполняла глина или же, чего доброго, какой-нибудь еще менее привлекательный уплотнительный материал. Здесь находилось лишь несколько предметов мебели, которые, за исключением двух ржавых походных кроватей, были изготовлены из плохо обработанных досок. Этот дом мог бы послужить хорошей декорацией для фильма о Диком Западе. Впрочем, его, возможно, именно для этой цели и построили. Хотя Штефан почти не застал те времена, однако он знал, что раньше в этой местности снимали очень много приключенческих фильмов и вестернов. Но это было еще до того, как люди в этих краях совсем потеряли рассудок и кучка авантюристов стала по-настоящему играть в войну.

Дверь распахнулась, и вошел Висслер, а с ним в комнату ворвались резкий запах чеснока и голоса перекрикивающих друг друга людей. Эти люди, казалось, о чем-то спорили. Впрочем, Штефан не был в этом уверен: для тех, кто не понимал по-русски, все, что говорили на этом языке, было похоже на спор. Висслер закрыл дверь, и голоса стихли прежде, чем Штефан смог как следует прислушаться.

— Ну? — Ребекка смотрела на него вопросительно. — Все в порядке?

Висслер кивнул. Он подошел к столу, взял кружку Штефана, наполовину наполнил ее кофе и осушил одним глотком. Лишь после этого он ответил:

— Да. Они отвезут нас туда.

— Когда? — спросил Штефан.

Казалось, он должен был обрадоваться этой новости, однако Штефан, наоборот, сильно удивился: он был абсолютно уверен, что Висслер придет с плохими вестями.

— Сейчас, — ответил Висслер, но тут же взмахом руки удержал Ребекку, пытавшуюся подняться. — Не торопитесь. Они будут искать для нас машину, а еще им нужно сделать кое-какие приготовления. Все это займет где-то полчаса. — Он еле заметно улыбнулся. — «Сейчас» в этой стране вовсе не означает «прямо сейчас».

— Штефан сказал, что есть какие-то проблемы. — Ребекка казалась встревоженной.

— Они не стоят того, чтобы о них говорить, — успокоил ее Висслер, небрежно махнув рукой. — В конце концов, я для того здесь и нахожусь, чтобы их уладить. Послушайте, Штефан, мне… мне жаль, что я на вас накричал. Мне просто пришлось так поступить. Вы ведь не знаете здешних людей.

— Да ладно, — сказал Штефан, хотя по тону его голоса чувствовалось, что думает он по-другому.

В глазах Висслера блеснуло почти враждебное выражение, и его голос вдруг стал чуть более резким.

— Нет, не «да ладно»! — Он был возмущен. — Вы, похоже, воспринимаете все происходящее как своего рода игру, однако это отнюдь не игра. Вы не знаете этих людей. Возможно, вы много о них читали, но это абсолютно ничего не значит. Вы можете допустить здесь кучу всевозможных ошибок, но одну конкретную ошибку допускать ни в коем случае нельзя — нельзя показывать свою слабость.

— Я это понял. — Голос Штефана звучал совершенно спокойно, но внутренне он буквально кипел от гнева. — Мне нужно напоминать вам, господин Висслер, кто вам платит?

— Нет, — ответил Висслер. Слова Штефана, похоже, не произвели на него особого впечатления. — Но может, мне нужно напомнить вам, за что вы мне платите: вы наняли меня, чтобы я привез вас и вашу супругу в эту страну и затем вывез отсюда живыми и невредимыми. Однако я не смогу этого сделать, если вы не будете соблюдать очень простых правил.

— Например, никогда не спорить с вами?

— Да, когда мы не одни, — подтвердил Висслер. — При этом абсолютно неважно, кто из нас прав. Если эти люди заметят, что у нас нет единодушия, — нам крышка. Вам, похоже, до конца еще неясно, с кем мы тут имеем дело.

— Да и вы тоже не давайте волю своей фантазии, — вмешалась Ребекка. — Мы здесь не в джунглях, а эти люди — не людоеды.

— Нет, не людоеды. Но они — убийцы, воры, грабители и прочие преступники. Они называют себя партизанами, но в действительности они — не более чем шайка бандитов. Единственное, что их интересует, — деньги. И единственное, что они уважают, — сила. Когда мы выйдем отсюда и сядем в джип, то — черт побери! — не делайте и не говорите ничего, на что не получили предварительно моего согласия.

— Вы что, рехнулись? — возмущенно воскликнул Штефан.

— Вовсе нет. Но вы уж слишком наивны, мой дорогой мальчик, — сказал Висслер. Он, судя по его внешнему виду, был лет на пять моложе Штефана, тем не менее в данной ситуации его слова вовсе не казались забавными. — Вы до сих пор так ничего и не поняли? Вы со своей смазливой женушкой, похоже, по-прежнему думаете, что всего лишь проводите здесь затянувшийся уик-энд, своего рода отпуск с приключениями. Но это отнюдь не так. Там, снаружи, — настоящие убийцы. Для них человеческая жизнь не стоит ни гроша!

— Почему же вы вообще сюда приехали, если здесь действительно так опасно? — спросил Штефан.

— Потому что вы мне за это заплатили, — ответил Висслер.

— Не так уж много, чтобы рисковать из-за этого своей жизнью, — возразил Штефан.

От подобного разговора ему все больше становилось не по себе. Он чувствовал, что Висслер припер его к стенке, и это ощущение ошеломляло его. Он и раньше знал, что рано или поздно произойдет подобный спор, но был уверен, что выйдет из него победителем. В конце концов, Висслер был обычным проходимцем, похожим на дешевую имитацию Индианы Джонса, и, как правило, вел себя так, что нужно было еще как следует подумать, прежде чем решиться пригласить его перекусить даже в «Макдоналдс». У него не было никаких шансов выиграть спор с таким человеком, как Штефан Мевес, даже если в качестве аргументов в ход пошли бы удары кулаками и ногами. По крайней мере, Штефан так думал раньше. Теперь же он казался самому себе боксером, который вышел на ринг сразиться с более легким — фунтов на сорок — противником и уже в первые несколько секунд поединка получил столько ударов, что у него все поплыло перед глазами. Ему оставалось лишь надеяться на то, что он проиграет по очкам, а не рухнет от нокаута на ринг.

— Ни с кем из нас ничего не случится, если мы будем придерживаться нескольких простых правил, — сказал Висслер. — Я дал им только то, о чем мы договорились, и не пфеннига больше.

— А почему вы уверены, что они нас, несмотря на это, не пришьют? — поинтересовалась Ребекка. Ее голос был немного встревоженным, но отнюдь не испуганным. — Если эти люди действительно так опасны, как вы утверждаете, что мешает им прикончить нас и затем забрать у нас то, что им захочется?

— Они хоть и негодяи, но отнюдь не дураки, — ответил Висслер. — Люди в принципе не могут долго и успешно заниматься тем или иным бизнесом, если вдруг выяснится, что они склонны отправлять на тот свет своих деловых партнеров. И я знаю правила, по которым они живут. Там, снаружи, — настоящие дикари, госпожа Мевес, хотя вы в это и не верите. Они уважают силу и презирают слабость; они не моргнув глазом убьют вас за одну сигарету, но, если вам хоть раз удастся вызвать у них уважение, вы сможете спать безмятежным сном, даже если у вас в сумке будет пакет с бриллиантами.

Штефан мысленно спросил себя, из какого дешевого романа Висслер позаимствовал эту тираду, однако вслух он не произнес ни слова. Схватка с Висслером была им уже проиграна, и попытка возобновить ее в лучшем случае позволила бы ему отыграть лишь пару очков. Кроме того, он боялся, что все-таки вынужден будет признать правоту Висслера.

— А теперь оденьтесь как следует, — произнес Висслер. — Наденьте самые теплые вещи, какие у вас есть. Путь будет довольно долгим, и, похоже, опять пойдет снег.

Штефан и в этот раз ничего не ответил. Они и так уже были одеты во все самое теплое из тех вещей, которые привезли с собой: сине-оранжевые полосатые лыжные костюмы для семейной пары, которые они купили, собираясь в свой первый — и последний — совместный зимний отпуск лет пять назад, зимние сапожки и перчатки, гармонирующие по цвету с костюмами. Когда они две недели назад упаковывали свои чемоданы, Ребекка не смогла удержаться от язвительной реплики, однако он настоял на том, чтобы взять с собой эту громоздкую одежду. Теперь же они были весьма рады, что все-таки взяли ее с собой: без этих костюмов с теплой подкладкой они, наверное, еще несколько дней назад замерзли бы во сне. Термин «центральное отопление», по-видимому, еще не вошел в лексикон жителей этой местности, зато в нем было множество слов, характеризующих понятие «зима».

Штефан подошел к стоявшему у окна большому сундуку, в котором хранились их вещи, открыл крышку и достал сумку со своей фотоаппаратурой и магнитофоном Ребекки. Когда он открыл магнитофон, чтобы на всякий случай поменять батарейки на новые, Висслер сказал ему:

— Зря стараетесь!

Штефан уставился на Висслера.

— Что?

— Я про магнитофон. Вам нельзя брать его с собой. Да и фотоаппарат тоже.

— Что это значит? — Штефан был удивлен.

— Это значит: нельзя фотографировать, — ответил Висслер. — И записывать на магнитофон тоже нельзя. Таковы условия.

— Чьи условия? — раздраженно спросил Штефан.

Казалось, что ему не хотелось верить тому, что он сейчас услышал.

— Баркова, — пояснил Висслер. — Вы сможете с ним поговорить — но без всей этой аппаратуры.

— Вы что, спятили? — сдавленно спросил Штефан. — Или, может, вы забыли, что мы здесь как раз для того, чтобы сделать снимки и записать материалы для репортажа. Я — фотограф, а моя жена — журналист.

— Весьма сожалею, — сказал Висслер таким тоном, что его слова можно было принять за плоскую шутку. — Именно такие условия поставил Барков. Вы можете взять у него интервью. Однако без фотографирования и без записи на магнитофон. Если вас это не устраивает, то нам остается разве что убраться восвояси.

— Вы сами не понимаете, что говорите! — вспылил Штефан. — С таким же успехом мы можем вернуться домой вообще без материалов. Интервью с майором Барковым? Замечательно! Но если у нас не будет какого-либо подтверждения, то это будет равносильно материалу, высосанному из пальца! Нам никто не поверит!

— Это — ваша проблема, — невозмутимо ответил Висслер и пожал плечами. — Я не выдумывал этих условий. Я просто сообщил вам о них.

— Немного поздновато, не так ли? — съязвила Бекки.

Она вздохнула, удрученно покачала головой и, покрепче натянув одеяло на плечи, поднялась на ноги. Висслер, снова пожав плечами, промолчал.

— Даже и не подумаю! — Штефан разозлился. — Мы не для того проделали весь этот путь, чтобы…

— Смирись, — Ребекка успокаивающе положила ладонь ему на предплечье. — По крайней мере, мы сможем с ним поговорить. Все же лучше, чем вообще ничего.

Штефан в полной растерянности уставился на жену. В течение нескольких секунд внутри него шла борьба между гневом, растерянностью и… еще каким-то чувством, которому он не мог найти точного названия, хотя оно, пожалуй, было еще хуже, чем предыдущие два, вместе взятые. И тут он увидел затаенные искорки в глазах Ребекки — это был почти неуловимый предупреждающий взгляд, который Висслер не смог бы заметить, даже если бы посмотрел сейчас Ребекке прямо в глаза. Однако для Штефана смысл этого взгляда был так же понятен, как если бы Ребекка заявила об этом громким голосом.

— Хорошо, что по крайней один из вас — благоразумный человек, — сказал Висслер. — Кстати, если вас это заинтересует, я вполне готов изложить на бумаге все, что увижу или услышу… за умеренное вознаграждение, само собой разумеется.

— Само собой разумеется! — произнес Штефан самым враждебным тоном, на какой только был в этот момент способен.

Висслер пожал плечами.

— Нужно понимать ситуацию. Вы ведь сами сказали, что платите мне не так уж много.

Штефан впился в Висслера взглядом, но продолжать перебранку у него не было никакого желания. Поэтому он — гневным и излишне сильным движением — запихнул свою фотоаппаратуру и магнитофон Ребекки обратно в сундук и захлопнул крышку.

— Мы еще поговорим об этом, — пробурчал он.

Висслер промолчал.

Штефан сунул ноги в сапоги, вытащил из кармана куртки перчатки и уже начал было натягивать их на руки, но передумал, снял перчатки и подошел к Ребекке, чтобы помочь ей. Ее движения были точными и целенаправленными, однако достаточно медленными для того, чтобы Штефан смог понять, скольких усилий они требуют от Ребекки.

— С тобой все в порядке? — спросил он. — Может, будет лучше, если ты…

— Останусь здесь? — перебила его Ребекка. Она решительно покачала головой. — Только через мой труп.

Штефан не оценил шутки.

— Это может стать реальностью намного быстрее, чем ты предполагаешь, — сказал он. — Ты больна, а впереди у нас долгий утомительный путь.

— У меня лишь небольшой жар, — ответила Ребекка, пожимая плечами. — Я переносила и не такое.

Лицо Штефана было озабоченным. У Бекки был не просто «небольшой жар». Ее глаза были мутными, и от нее дурно пахло — по всей видимости, не только из-за болезни, но и оттого, что она уже трое суток не снимала с себя одежду. Ее волосы утратили свой естественный блеск и были похожи на почерневшую солому, а руки слегка дрожали. Когда Штефан их коснулся, то с ужасом почувствовал, какой горячей и сухой была кожа Ребекки.

— У тебя сильный жар, — произнес он серьезно, — а не «небольшой». Это может быть воспалением легких.

— На этот случай люди придумали пенициллин, — сказала Ребекка. — Успокойся. Вот закончим здесь свои дела, и тогда уже можешь тащить меня к каким угодно врачам. Упираться не буду. Но сначала я все-таки возьму это интервью!

Висслер прокашлялся. Этот разговор становился для него неприятным.

— Я… подожду снаружи, — проговорил он, запинаясь. — А вы поторопитесь, хорошо?

Они дождались, когда он выйдет из комнаты. Затем Ребекка подошла к сундуку, подняла его крышку и несколько секунд что-то лихорадочно искала.

— Что ты задумала? — поинтересовался Штефан.

Ребекка выпрямилась и с торжествующим видом помахала маленькой коробочкой серебристого цвета размером чуть больше зажигалки — это было звукозаписывающее устройство, представляющее собой электронный эквивалент кассетного магнитофона. Оно позволяло сделать запись длительностью где-то в полчаса и было снабжено сверхчувствительным микрофоном — таким чувствительным, что, если положить его, например, в закрытый карман куртки лыжного костюма, оно сможет записать каждое слово, которое прозвучит в радиусе десяти метров. Бекки купила его во время своей поездки в Англию два года назад. Она случайно натолкнулась на это устройство в одной из тех несусветных лавочек, которые встречаются только в Лондоне и в которых можно приобрести всякую всячину, начиная с полного комплекта шпионского снаряжения и заканчивая кофейными чашечками, которые при каждом глотке издают мелодию часов на башне Биг-Бен, — в общем, все, кроме действительно полезных вещей. Как Штефану было известно, Ребекка еще ни разу не пользовалась этим устройством.

— Ты уверена? — спросил он.

— Оно работает, — ответила Ребекка. — Я проверила его еще разок перед нашим отъездом. Оно работает. И батарейки у него новые.

— Я не об этом, — произнес Штефан и показал движением головы в сторону двери. — Тебе не кажется, что Висслер, возможно, прав? Эти люди — действительно опасны. Если Барков заметит, что ты записываешь разговор…

— Не заметит, — заверила Штефана Ребекка. — Я спрячу его в такое место, где они наверняка не станут проверять.

Штефан неохотно сдался. Впрочем, противилось в нем лишь его благоразумие. Хотя замысел Бекки был рискованным, легкомысленным и безрассудным, Штефан прекрасно понимал ее. Он на ее месте поступил бы точно так же. У него ведь тоже незадолго до этого мелькнула мысль тайно взять с собой фотоаппарат — свой маленький Pocket, который можно было бы положить в карман куртки, — и попытаться сделать несколько снимков без вспышки, рискуя, правда, в результате вытащить из ванночки с проявителем полностью черную пленку.

А еще рискуя быть застреленным. Он не знал, насколько обоснованным был рассказ Висслера о партизанах, но, если хотя бы половина из того, что Штефан слышал о Баркове, соответствовала действительности, этому человеку и впрямь было глубоко наплевать на жизни других людей. «Как ни крути, — подумал Штефан, — определенно можно сказать лишь одно: нам явно не следовало сюда приезжать».

Однако понимание этого пришло слишком поздно.



Хотя Висслер их и поторапливал, отъезд задержался почти на час. Когда они уселись в автомобиль и выехали в восточном направлении, уже начало темнеть, и вместе со сгущавшимися над горами сумерками нарастало странное, почти мистическое ощущение.

Первым, что бросилось в глаза Штефану по приезде в эту страну, были как раз эти удивительные сумерки, каких он не видел ни в какой другой части мира. Казалось, что здесь темнело в два этапа: сначала все цвета вокруг начинали блекнуть, пока окружающий мир не превращался в своего рода черно-белую фотографию с резкими тенями и четко очерченными контурами, хотя при этом темнее в действительности не становилось, и лишь затем — через неопределимый, но, как казалось Штефану, довольно долгий промежуток времени — начинало действительно темнеть. За последние дни Штефан отснял по меньшей мере полдюжины пленок, стараясь запечатлеть это магическое явление, однако в глубине души он сомневался, что у него что-то получится. Иногда бывает так, что фотоаппарат фиксирует то, что незаметно человеческому глазу, а потому некоторые изображения человек может увидеть лишь на фотографии, но отнюдь не в реальной жизни. Здесь же все было как раз наоборот. Существуют вещи, качественно сфотографировать которые не представляется возможным, и явления, фиксируемые с помощью фотоаппарата только в искаженном виде.

Сумерки в этой стране были, безусловно, одним из таких явлений. Возможно, таинственное волшебство, которое Штефан чувствовал в здешних сумерках, в действительности было лишь особенностью его восприятия. Штефан попытался обратить на это природное явление внимание Бекки, но, получив в ответ лишь недоуменный взгляд, больше не возвращался к данной теме, чтобы не заработать в придачу к этому взгляду еще и пару язвительных реплик. Хотя они и неплохо уживались друг с другом, им никогда не удавалось достичь взаимопонимания. В их дуэте он, безусловно, был романтиком, а она — прагматиком. В своей профессиональной деятельности они прекрасно дополняли друг друга; в личной жизни их взаимоотношения были, мягко говоря, чуть хуже.

Оба джипа направились к подножию холма, откуда начинался лес. Штефан повернулся на сиденье, чтобы еще раз бросить взгляд на дом, прежде чем тот исчезнет из поля зрения. В сгущавшихся сумерках его уже еле было видно. Он теперь представлял собой одну из многих теней, которая выделялась на фоне холма лишь благодаря своей правильной геометрической форме. Штефан не очень-то радовался этому расставанию. И дело было вовсе не в том, что последние три дня эта небольшая изба была их домом. Они оставили там практически весь свой багаж. Стоимость только его фотоаппаратуры превышала цену легкового автомобиля среднего класса, не говоря уже о потенциальной цене их записей, оставшихся лежать в сундуке вместе с фотоаппаратурой. Ему вдруг вспомнились слова Висслера о местных людях. Фраза «шайка бандитов» кажется романтичной и захватывающей лишь тогда, когда человек слышит ее по телевизору, сидя в уютном кресле и щелкая орешки. А в джипе без обогрева, едущем бог знает куда на ночь глядя, когда температура воздуха снизилась до нуля, эта фраза звучала уже не так забавно.

— Я перекрыла газ, — сказала Ребекка. Она заметила взгляд Штефана, и, по-видимому, этот взгляд был более озабоченным, чем полагал сам Штефан. — И утюг я выдернула из розетки. Не переживай.

— Я переживаю за наш багаж, — ответил Штефан, причем так тихо, чтобы слышала только Бекки: они были в джипе не одни.

— У тебя уж слишком мрачный вид, — произнесла Ребекка. — Кстати, когда мы вернемся с этим интервью, я тебе, если захочешь, куплю два новых комплекта фотоаппаратуры.

Штефан улыбнулся. Послушать Бекки — так можно подумать, что материал уже лежит у нее в кармане вместе с чеком на сумму, выраженную семизначным числом, за которую она продала свой репортаж с аукциона. Быть может, они и впрямь уже в двух шагах от такой удачи, хотя цена за репортаж, конечно, может оказаться не такой уж и громадной. Однако этот репортаж действительно был бы для них большой удачей. Сенсационные материалы, как по нынешним временам, можно продать за вполне приличные деньги. Если, конечно, они еще достаточно долго будут живы, чтобы найти подходящего покупателя.

— Никто не тронет ваши вещи, — неожиданно сказал Висслер.

Штефан поначалу даже не знал, как ему следует отреагировать — удивиться или же разгневаться. Несмотря на холод, у обоих джипов был снят верх, а потому шум моторов должен был поглотить его слова, сказанные Ребекке, тем более что он произнес их очень тихо. Тем не менее Висслер все-таки услышал их, и это означало, что он совершенно беззастенчиво подслушивал.

— Вы уверены? — мрачно спросил Штефан.

— На сто процентов. — Висслер, сидевший рядом с водителем, обернулся и посмотрел сначала на Ребекку, а затем на Штефана. — До тех пор пока все идет так, как запланировано, никто не тронет ваши вещи. А если нет… — Он пожал плечами. — Тогда, думаю, вам уже будет не до какой-то там пары фотоаппаратов.

Штефан бросил быстрый настороженный взгляд на человека, сидевшего за рулем, однако Висслер лишь покачал головой.

— Не бойтесь. Он не понимает, о чем мы говорили, — ни единого слова.

— Вы уверены?

— Да. А если даже… то это не играет никакой роли. Все равно они нас презирают.

— А я думала, они нас уважают, — заметила Ребекка.

— Одно не исключает другое, — заявил Висслер.

Он отвернулся и — с некоторым трудом — прикурил сигарету. Он явно не хотел больше разговаривать. «Быть может, это и к лучшему», — подумал Штефан. Слова Висслера казались вполне уместными, хотя Штефан и был уверен, что Висслер позаимствовал их из приключенческих романов и фильмов. Не очень-то утешительная мысль, если учесть, что этому человеку они доверили свои жизни.

Они ехали по узкой лесной дороге. Было уже так темно, что окружающее пространство казалось бесконечным черным тоннелем. Штефану очень хотелось взглянуть на часы, но для этого ему понадобилось бы стащить с руки перчатку. «Слишком много возни», — подумал он. Да и… зачем? Он мог мысленно прикинуть, какое расстояние они уже проехали, однако абсолютно не ориентировался, в каком именно направлении они двигались. Даже если бы они находились не в лесу, он все равно не смог бы сориентироваться. Небо уже целую неделю было покрыто плотной пеленой туч, из которых непрерывно шел дождь, а временами и снег. Кроме того, Штефан весьма сомневался, что дороги, по которым они колесили последние дни, можно было найти на какой-либо карте.

Он заметил, что они ехали чуть более четверти часа, прежде чем лес начал расступаться. Деревья росли все дальше от дороги, и вскоре перед ними оказался каменистый, почти лишенный растительности холм. Оба джипа с трудом взбирались по склону холма, где, собственно, не было настоящей дороги. Штефану показалось, что они двигались по руслу высохшего ручья, а с середины подъема они уже ехали по горизонтальной поверхности, и автомобили, раскачиваясь и рыча, продвигались вперед среди множества камней, высохших кустов и валяющихся повсюду веток.

— Куда они нас везут? — спросила Ребекка. — На обратную сторону Луны?

Висслер рассмеялся.

— Я знаю, что эта местность кажется не очень приветливой. Но Барков настоял на том, чтобы мы поехали именно этой дорогой.

— Какой еще дорогой? — пробурчал Штефан. — Не вижу никакой дороги!

Автомобили мало-помалу приближались к вершине холма. Водитель первого джипа слегка сбавил скорость, чтобы его догнал второй джип и они могли бы проехать остаток пути вместе. На вершине холма водители остановили джипы и заглушили моторы, однако оставили фары включенными.

Взглянув вперед, Штефан едва не потерял дар речи: холм оказался вовсе не холмом, а настоящей горой, расположенной в горном хребте, который был одной из сторон вытянутой и очень глубокой долины. С другой стороны долина, тянувшаяся влево и вправо и исчезавшая в темноте, ограничивалась такой же горной цепью. Вся долина и большая часть противоположных склонов были покрыты густым лесом, однако Штефану удалось разглядеть внизу сверкавшие в некоторых местах серебристые искорки. Возможно, это была речка или широкий ручей, пробивший себе путь между гор. Несмотря на тусклое освещение — а может, как раз благодаря ему, — взору открывалась фантастическая панорама, представлявшая собой составленную из теней и тьмы картину. Из этого пространства, казалось, подкрадывалось что-то мрачное, доисторическое. Штефана охватило странное, необъяснимое ощущение. Это ощущение было таким мощным, что его, казалось, можно было потрогать.

— Что это? — спросила Ребекка.

— Местные жители называют эту долину Волчье Сердце, — ответил Висслер. — Жутко, да? Я был тут уже раза два или три, но каждый раз происходит одно и то же: неизменно возникает ощущение, что за тобой кто-то наблюдает. Как будто там, внизу, скрывается какое-то существо.

— Барков ждет нас где-то здесь? — спросила Ребекка.

Судя по тому, как она это сказала, увиденное вызвало у нее ужас. По правде говоря, ужас охватил и Штефана. Он не хотел себе в этом признаваться, но Висслер, по сути, выразил то, что почувствовал и сам Штефан, когда первый раз бросил взгляд на долину.

Австриец, тем не менее, покачал головой и указал на гребень противоположной гряды.

— Вон там, — сказал он. — Но нам придется подождать…

— Подождать чего?

Висслер вздохнул.

— Подождать сигнала ехать дальше, — пояснил он. — Они хотят убедиться, что мы действительно приехали сюда одни. А что вы хотели? Барков — недоверчивый человек. Может, они наблюдают за нами с тех самых пор, как мы покинули дом.

Ребекка сильно вздрогнула, испугавшись, да и Штефан инстинктивно огляделся по сторонам. Но он, конечно же, не увидел ничего, кроме темноты и теней, за которыми, возможно, кто-то прятался, а возможно, и нет. Когда он повернулся к Висслеру, то заметил, что тот смотрит на него насмешливо.

— Что тут смешного? — поинтересовался Штефан. Висслер стянул с руки перчатку и закурил. Ребекка и Штефан дружно покачали головами, когда он протянул им пачку с сигаретами.

— Вы смешные, — заявил Висслер, сделав первую затяжку.

— Мы?

Висслер несколько раз кивнул.

— Посмотрели бы вы на себя! — воскликнул он, обращаясь к Штефану. — Вы пытаетесь строить из себя крутого, а сами волнуетесь, как мальчишка, который ждет, когда же ему наконец разрешат войти в комнату с рождественской елкой. Вы и сами толком не знаете, во что впутались, так ведь?

— Барков… — начала было Ребекка, но Висслер тут же ее перебил.

— Я говорю не о Баркове, — сказал он. — Судя по тому, что я о нем слышал, он — не более чем мелкий проходимец. Слегка чокнутый и немного опасный, но всего лишь заурядный гангстер, который случайно оказался в нужное время в нужном месте и пытается отхватить куш пожирнее. Я же имею в виду эту местность.

— Вы имеете в виду… эту долину? — спросила Ребекка.

Висслер покачал головой:

— Нет. Все вместе. Местное население, образ жизни этих людей, их мысли. Я понимаю, что это меня не касается, но… чего, по-вашему, вы могли бы здесь добиться?

Штефан не понял смысла вопроса. Тем не менее этот вопрос его обеспокоил.

— Добиться?

— Изменить, переделать, улучшить… — Висслер взмахнул рукой. — Называйте это как хотите. У вас ведь есть какая-то цель, так ведь? Или же вы и в самом деле думаете только о себе и надеетесь получить хороший гонорар за это интервью?

— Конечно же, нет! — живо возразила Ребекка. — Но…

— Тогда вы, судя по всему, полагаете, что сможете что-то изменить, если обезвредите такого мелкого преступника, как Барков, — Висслер вздохнул. — Вы ничего не измените, можете мне поверить. Вы не сделаете этого до тех пор, пока не попытаетесь по-настоящему понять эту страну и ее людей. Я думал, вы отличаетесь от тех, кто здесь уже был. Но вы тоже приехали сюда всего лишь за сенсацией.

— А что, по-вашему, нам следовало бы делать? — спросил Штефан.

Этот разговор все больше его запутывал. Он совершенно не понимал, к чему клонит Висслер, однако для него было очевидно, что тот сейчас говорил совсем не как человек, каким его до сих пор представлял Штефан.

— Почему никто не интересуется этой страной? — спросил Висслер. — Ее людьми, их жизнью?

— Но мы ведь интересуемся! — возразила Ребекка. — Зачем же в таком случае мы сейчас здесь находимся? Мы уже многие годы делаем репортажи…

— …о войне, — перебил ее Висслер. — О да, это я знаю! В газетах и телепрограммах полно репортажей о войне: кто кому является союзником, какая сторона в очередной раз нарушила перемирие, какой город подвергся обстрелу и сколько все это уже длится… — Он нервно затянулся сигаретой. — Вы считаете, сколько гранат взорвалось, и публикуете фотографии детей, раненных срикошетившими пулями. А еще вы иногда помещаете кого-нибудь из этих раненых детей в одну из ваших современных больниц, где за ним ухаживают, пока он не выздоровеет, и все ради того, чтобы сделать об этом репортаж. Так ведь? Меня от всего этого аж с души воротит. Цветные фотографии, причем чтобы было побольше крови, — вот за чем вы гонитесь! И ни одна свинья по-настоящему не интересуется этой страной и ее людьми!

— Судя по вашим словам, нам, наверное, следует пореже помещать несчастных детей в наши современные больницы, — съязвила Ребекка.

Ее голос прозвучал неожиданно резко, хотя Штефан, в общем-то, не был уверен, что нападки Висслера направлены конкретно против него или Ребекки, да и Ребекка, пожалуй, так не считала. Однако Висслер, сам того не ведая, разбередил другую, уже давно не заживающую рану.

— Вовсе нет, — презрительно сказал он. — Обезвредьте какого-нибудь торговца оружием — и вместо него тут же появляется другой. Они — как тараканы: можете давить их сколько угодно — тут же появляются новые.

Ребекка хотела что-то гневно возразить, но Штефан перебил ее, спросив у Висслера чуть более громко:

— Но чем же, по-вашему, должны быть наши репортажи?

— Об этой стране, — выразительно ответил Висслер. — Из ваших коллег хоть кто-нибудь когда-нибудь удосужился походить по этой стране с открытыми глазами?

— Да их тут — непрерывный поток, заявил Штефан. — В иных населенных пунктах журналистов больше, чем солдат.

— Я не про это, — резко ответил Висслер. — На самом деле война — не главное.

— Что-что? — Голос Ребекки дрожал от возмущения.

Штефану было ясно, что Висслер чем-то разозлил ее, хотя не понимал, чем именно.

— Вы толком даже не знаете, из-за чего идет эта война! — заявил Висслер.

— Ваши слова просто смешны!

— Мои слова — правда, — сказал Висслер. — Проблема заключается вовсе не в этой так называемой гражданской войне. Сербы против хорватов, хорваты против мусульман, и все они, поочередно, то против НАТО, то против русских… Кому это интересно? Большинство из тех несчастных людей, которые погибли на этой войне, пожалуй, даже и не знали, кто их убивал, тем более во имя чего.

— А вот вы это знаете! — воскликнула Ребекка, придав своему голосу самую язвительную интонацию, на какую только была способна.

— Возможно, получше, чем вы. — Висслер говорил серьезно.

— Ну так что? Почему бы вам не поделиться с нами своей великой мудростью?

Висслер грустно покачал головой.

— Боюсь, что в этом нет смысла, — произнес он. — Если человек вынужден задавать подобные вопросы, он, по всей видимости, не сможет понять ответа.

— Очень прагматично! — фыркнула Ребекка.

— Вы находитесь здесь уже две недели, — заметил Висслер. — Если бы вы за это время хотя бы огляделись по сторонам, то поняли бы сейчас, что я пытался вам сказать. Вы думаете, что война бушует здесь уже пять лет? Это не так: война продолжается здесь уже лет пятьдесят, а то и дольше.

— Это еще что за глупости? — недовольно спросила Ребекка.

— Мы сейчас находимся в Герцеговине, — начал пояснять Висслер. — Несколько лет назад она называлась Югославией, а затем — Боснией. Если вы отъедете отсюда километров пятьдесят, окажетесь в Сербии — или как там ее называют те придурки, которые находятся сейчас у власти.

— Мы знаем историю этой страны, — неуверенно перебила его Ребекка. — Конечно, было ошибкой пытаться искусственно создать государство при помощи силы, но…

— Да, это была ошибка! — взволнованно сказал Висслер. — Ситуация не изменится, даже если эта война прекратится. Она не изменится до тех пор, пока внешний мир не перестанет вмешиваться в то, что его не касается. Вы не сможете создать в этой стране государство с единым правительством и единым языком… Все эти понятия, которые вам и мне кажутся правильными, не имеют здесь никакого значения. Местные люди мыслят совсем не так, как мы. Сходите в ближайшую деревню — вы окажетесь в совершенно ином мире, где люди говорят на своем языке, имеют свою историю, свои уникальные легенды…

— А-а, понятно! — воскликнула Ребекка с ехидством. — Вы хотите сказать, что нужно на полных парах рвануть обратно в средневековье. Может, нам еще следовало бы вернуться к временам городов-государств и удельных княжеств?

— Возможно, нам следовало бы попытаться понять менталитет этих людей. — Висслер будто не слышал ее. — Здесь вам не Франкфурт-на-Майне, не Вена и не Нью-Йорк. Здесь — Балканы.

— Да, я знаю. Это родина графа Дракулы, — насмешливо сказала Ребекка.

— И вовсе не случайность то, что подобные истории появляются именно в этой части света, — серьезно продолжал Висслер. — Я, знаете ли, верю, что в этих местах есть что-то особенное. Что-то уникальное, чего, наверное, не найдешь во всем остальном мире. Что-то священное.

Подобные слова, прозвучавшие из уст такого человека, как Висслер, должны были бы показаться смешными или по крайней мере забавными. Но все было как раз наоборот. Штефана почему-то тронули эти слова, да и Ребекка, вопреки ожиданиям Штефана, удержалась от очередного язвительного замечания.

— Вы взгляните хотя бы на эту долину! — продолжал Висслер.

— Волчье Сердце? — спросила Ребекка.

Висслер кивнул и указал вниз, в темноту. И хотя Штефан не смог там ничего различить, кроме черноты и хаотично мелькавших серебристых искорок, он с неохотой сопроводил взглядом движение руки Висслера.

— Я уверен, — проговорил Висслер, — что вы не найдете ее ни на одной карте. Люди из окрестных селений рассказывают о ней удивительные истории.

— Какие истории? — поинтересовалась Ребекка.

— Они вряд ли вам понравятся, — заявил Висслер. — Вы, наверное, будете даже смеяться над ними. Впрочем, это не так уж важно. Важно то, что местные люди относятся к этой долине с внутренним трепетом. Они никогда в нее не заходят. И сюда не ведет ни одна дорога.

— А жаль! — сказала Ребекка. — Это очень живописная долина.

Висслер как-то странно посмотрел на нее.

— Не все, что нам нравится, автоматически становится нашей собственностью, — заметил он. — Я знаю, что вы имеете в виду. Местные жители могли бы неплохо подзаработать, если бы стали водить сюда туристов, однако тогда эти места потеряли бы свою душу.

— А почему она называется Волчье Сердце? — спросила Ребекка.

Не успел Висслер ответить на ее вопрос, как из долины раздался жуткий протяжный звук. И Бекки, и Штефан тут же поняли, что это за звук, — впрочем, это был не настоящий волчий вой. Во всяком случае, не такой вой, который был хорошо им знаком по бесчисленным фильмам о Диком Западе и фильмам ужасов, поскольку в этом звуке не было ничего романтического, да и на зов, доносящийся из диких лесов, он совсем не был похож. От этого звука в воображении возникал не силуэт волка, стоящего где-нибудь на вершине холма и воющего на луну, а нечто совсем другое, гораздо более древнее и жуткое. От этого звука человека охватывали ощущения, которые невозможно было описать. Они казались совершенно неведомыми и пугающими, но одновременно и успокаивающе знакомыми. Это был, собственно говоря, не настоящий вой, а какой-то протяжный, то нарастающий, то стихающий звук, в котором чувствовалось одновременно и требование, и испуг, и угроза. А еще в нем ощущалось предупреждение, и не заметить это было просто невозможно.

— Такого ответа достаточно? — спросил Висслер.

— Там, внизу, и вправду есть волки? — В голосе Ребекки слышался легкий испуг.

Штефану тоже стало немного не по себе, но не из-за волчьего воя, даже если это действительно были волки. Его поразило то, как отреагировал на звук, донесшийся из долины, человек, сидевший за рулем джипа: он резко выпрямился и на его лице появилось выражение, которое Штефан сумел разглядеть даже в полумраке, — это, несомненно, был ужас. Штефан терялся в догадках. Если это выл волк, то он находился от них на расстоянии в несколько километров. К тому же он, наверное, трижды подумал бы, прежде чем решится прибежать сюда и приблизиться к автомобилям и тем, кто в них сидит. Кроме того, они вполне могли отразить атаку зверя, так как пятеро из них были вооружены до зубов. Не было ни малейших оснований чего-то бояться. Тем не менее у водителя был такой вид, как будто его вот-вот охватит паника. Его руки так сильно вцепились в винтовку, что кровь отхлынула от пальцев и они побелели.

— Здесь есть что-то такое, о чем вы и не догадываетесь, — наконец ответил Висслер.

На этот раз он, похоже, не собирался ограничиваться прозрачным намеком, а намеревался развить эту тему. Однако сидевший рядом с ним хорват положил ладонь ему на предплечье, произнес вполголоса одно-единственное слово на своем, непонятном Штефану языке и указал другой рукой вперед, на очертания гор с противоположной стороны долины.

В темноте блеснули две малюсенькие желто-белые звездочки. Затем они погасли, и снова появились, и снова погасли. Штефану показалось, что они похожи на два дьявольских глаза, сверкающих в темноте. Но он, конечно же, сразу понял, что это было на самом деле: две фары, которыми им давали сигнал с противоположной стороны долины.

— Барков? — спросил он.

— Да. — Висслер нервно заерзал на своем сиденье, пока водитель заводил мотор и мигал фарами. — Похоже, мы успешно прошли проверку.

Непонятно почему, но Штефану эти слова не понравились. Может, потому, что их произнес Висслер. Было слышно, как позади них завелся мотор второго джипа — хрипя и лишь с третьей попытки. Штефан зажмурился, когда джип позади них развернулся и фары на мгновение ослепили его, несмотря на это, он подавил в себе невольный порыв прикрыть глаза рукой. Его вдруг охватил какой-то непонятный очень сильный страх, который казался одновременно и обоснованным, и беспричинным. Ему почему-то было страшно пошевелиться, даже моргнуть, как будто он боялся тем самым привлечь к себе внимание чего-то невидимого и жуткого, таящегося в ночи.

Он посмотрел направо, словно хотел, увидев столь знакомое ему лицо Бекки, отогнать от себя дурацкий страх. Но точно такой же страх был написан и на ее лице. Во всяком случае, на нем было выражение, которое в подобной ситуации иначе как страхом назвать было невозможно.

Она почувствовала его взгляд и тоже посмотрела на него. Он ожидал, что она улыбнется или как-то по-другому выразит столь присущий ей оптимизм, но ничего подобного не произошло. Вместо этого Бекки протянула руку, намереваясь коснуться его ладони, однако тут же поняла, что это невозможно: на его руках были толстые перчатки.

— Если вы вдруг испугались, — неожиданно сказал Висслер, — то слишком поздно: пути назад теперь уже нет.

Штефан сердито повернулся и увидел лицо Висслера в зеркале заднего вида. Только тут до него дошло, что австриец, наверное, все время наблюдал за ними, и мысль об этом необычайно разозлила Штефана.

— Почему бы вам не смотреть вперед? Иначе мы можем столкнуться с каким-нибудь волком! — раздраженно заметил он.

Висслер ухмыльнулся, но водитель джипа вдруг так сильно вздрогнул, что это его движение передалось рулю и автомобиль сильно качнулся в сторону, на мгновение оказавшись в опасной близости от крутого обрыва.

— Думайте, что говорите! — зло произнес Висслер.

— Я полагал, что этот парень нас не понимает, — нервно буркнул Штефан.

— Кое-что, по-видимому, понимает, — сказал Висслер, пожимая плечами. — Нам лучше разговаривать о погоде или о вашем любимом блюде.

Штефан ничего не ответил и лишь подозрительно в течение нескольких секунд разглядывал сидевшего за рулем человека. Затем он, успокоившись только внешне, откинулся на сиденье. Он был почти уверен, что этот хорват понимал то, о чем они говорили. Хорошо еще, что Штефан не сказал ничего лишнего.

— А почему мы едем поверху? — спросил Штефан, бросив нервный взгляд налево.

Склон горы рядом с ними уходил довольно круто вниз — не так чтобы совсем отвесно, но вполне достаточно для того, чтобы машина покатилась кубарем, стоило ей только чуть-чуть съехать с дороги, если это вообще можно было назвать дорогой.

— Потому что Барков ждет нас на противоположной стороне, — ответил Висслер. — Я же вам уже говорил: через долину нет никаких дорог. Нам придется сделать большущий круг. Но не переживайте. Эти люди здесь хорошо ориентируются. Да и ехать не очень долго. Пожалуй, где-то с полчасика.

Штефан подумал, что вряд ли он сможет выдержать эти полчаса. Его все больше беспокоила темная пропасть, мимо которой они ехали, особенно когда колеса джипа оказывались не более чем в тридцати сантиметрах от ее края. Что-то, существующее там, в этой темноте, вселяло в Штефана страх.

Может, этот страх возник из-за того звука, который они недавно слышали, — волчьего воя. Штефан никогда не встречал этого зверя на своем пути, однако достаточно много о нем слышал и читал, чтобы не очень жаждать подобной встречи. А реакция водителя джипа говорила о том, что волки гораздо чаще покидают пределы этой долины, чем, возможно, согласился бы признать Висслер. Штефан даже было пожалел, что не взял с собой никакого оружия, но тут же осознал, насколько глупой была эта мысль: если отразить нападение не смогут их сопровождающие с автоматами и ручными гранатами, то какая может быть польза от какого-нибудь пистолетика или другого подобного оружия?

Может быть, в действительности его пугали вовсе не волки, да и не эта долина с ее опасными крутыми склонами. Все это было лишь подходящим оправданием для охватившего его страха. Настоящая же опасность ждала их на другой стороне долины — Барков. Если из того, что Штефан слышал об этом человеке, хотя бы половина соответствовала действительности, то он был раз в десять опаснее всех тех волков, которые могли жить внизу, в долине. Висслер объяснил, что Барков — торговец оружием, однако это была лишь часть правды — и, пожалуй, лишь малая ее часть.

Барков — майор Григорий Барков, если быть точным, — еще три года назад служил в Советской армии, причем был не просто военнослужащим, а командиром подразделения спецназа, которое во время боевых действий в Афганистане, а позднее участвуя в событиях в различных горячих точках, отличалось особой жестокостью. Никто толком не знал (хотя многие и пытались докопаться до истины), что же на самом деле произошло с ним потом. Возможно, Барков уж чересчур перегибал палку и его поступки показались слишком варварскими даже его начальникам. Ходили слухи о совершенных им массовых убийствах гражданского населения, но это были всего лишь слухи, не более того. А может быть, в Кремле стали более внимательно относиться к мнению общественности или же просто нужно было найти какого-нибудь козла отпущения. Для этой роли как раз и предназначались люди типа Баркова: они представляли собой прекрасное орудие в руках политиков, которое можно было использовать на все сто, а затем в подходящий момент пустить в расход под бурное одобрение общественности. Впрочем, могло быть и совершенно другое, совсем уж банальное объяснение тому, что с ним произошло. Так или иначе, три года назад майор Барков впал в немилость, был лишен воинского звания и его даже хотели арестовать.

Однако Барков отреагировал совсем не так, как, вероятно, ожидало его начальство. Вместо того чтобы подчиниться этому последнему приказу, он убил двух агентов КГБ, явившихся для доставки его в Москву, и тут же пустился в бега. При этом он прихватил с собой больше половины своего подразделения, а также столько оружия и разного воинского снаряжения, сколько они смогли с собой унести. С тех пор он сам и его люди были известны как торговцы оружием и наемники, но они не брезговали заниматься и другими подобными делами. Они появлялись в различных районах мира — там, где можно было сорвать свою злобу и заработать грязные деньги. Штефана ничуть не удивило, что этот человек оказался именно в Боснии и Герцеговине.

И теперь Барков ждал его и Ребекку. Стоило ли удивляться тому, что Штефан так сильно нервничал? Для этого у него имелось достаточно оснований.



Висслер говорил, что ехать придется полчаса. Может быть, столько они и ехали, но Штефану эти полчаса показались вечностью. Безусловно, это объяснялось главным образом его нервозностью. Охватившее Штефана чувство, пожалуй, было обычным страхом, однако он никому не признался бы, что боится. Вскоре добавилось еще одно ощущение, которое поначалу было неявным, но постепенно становилось все сильнее и сильнее: казалось, что окружавшее их пространство каким-то непостижимым образом меняется, причем не только внешне. Автомобили ехали один за другим по гребню горного хребта, где не было не то что дороги, но даже и признаков того, что здесь кто-то проезжал, а если чьи-то следы и были, то Штефан все равно не смог бы увидеть их в слабом свете фар. Машины с грохотом преодолевали скалистые выступы, выбоины и замерзшие кусты, которые под натиском колес рассыпались на кусочки, как стекло. Иногда из-под колес скатывались маленькие лавины камней, тут же исчезавшие внизу, в темноте, и пару раз — словно в ответ на вызванный ими шум — из долины доносился жуткий протяжный вой. Штефан снова подумал, что это, наверное, выли волки, но удержался от того, чтобы спросить об этом Висслера, поскольку, в чем он тут же попытался убедить себя, не следовало тревожить Ребекку.

Темнота с другой стороны гребня была такой же непроницаемой. Лес словно исчез за черной стеной, которая поглощала непрерывно падавший снег, а потому Штефан все явственнее представлял, что они едут по узкому тоннелю, стены которого состоят из вакуума. Перед его внутренним взором появилась странная картина, как будто взятая из какого-нибудь научно-популярного фильма или же из фильма ужасов: он видел, как джипы едут один за другим по узкому мосту без перил, перекинутому через огромную пропасть — такую глубокую, что в нее могли бы провалиться целые миры. Не требовалось особой фантазии, чтобы мысленно дополнить это видение, например, рухнувшим дальним пролетом моста, развалившимися на части бетонными перекрытиями и обрывавшимся пустотой съездом с моста.

Штефан отогнал это видение, усилием воли заставляя себя не обращать на это внимания, но его фантазия тут же устремилась в другом направлении. Деревья, то и дело появлявшиеся в виде теней из снежных вихрей, вдруг стали похожи на призрачных стражников с тоненькими паучьими лапками, которые изо всех сил тянулись, пытаясь схватить проезжавшие мимо машины. Казалось, что джипы направляются прямехонько в замок Дракулы. Штефан не удивился бы, если бы в это мгновение возник и проехал прямо перед ними экипаж, запряженный шестеркой лошадей, выбивающих копытами искры из камней.

— Что с тобой?

Голос Ребекки донесся словно сквозь вату, и только тут до Штефана дошло, что еще немного — и он совсем бы утратил чувство реальности. Эта мысль должна была бы испугать его (он ведь был убежденным реалистом), однако он снова вспомнил слова Висслера о том, что эта местность порождала множество легенд и мифов. Пожалуй, это было верно даже в большей степени, чем он мог себе представить. Штефан через силу улыбнулся.