Олег Верещагин

Чужая земля

(Мир вашему дому! - 1)



На наших танках, входивших в 2000 году в Грозный, было написано: \"Мир вашему дому!\" Мне кажется, писавшие это солдаты сами верили в то, что написали. Воспоминание очевидца.
ТЕМ, КТО СРАЖАЛСЯ, СРАЖАЕТСЯ И БУДЕТ СРАЖАТЬСЯ 3А РОССИЮ - посвящает автор эту книгу. ДЕРЖИТЕСЬ, МУЖИКИ!!!
ГЛАВА 1

ИГОРЬ МУРОМЦЕВ И ДРУГИЕ

Веселись, юноша В юности своей. Экклезиаст.




1.



25 июня кончались школьные экзамены.

Я всей душой ненавидел это число. Если бы я рассказал кому-то о своей ненависти, меня сочли бы сумасшедшим, наверняка. Любой мальчишка — от шести до пятнадцати лет — твердо знает, что нет ничего лучше этого числа, потому что этот день означает завершение девятимесячной каторги и обещает долгих три месяца самого лучшего времени года — каникул. Иные мнения не рассматриваются.

Сам я так тоже думал. Еще каких-то три года назад…



…У нас очень хорошая школа. Это даже не школа, а Императорский Лицей — одно из тех заведений, которые патронирует не Министерство Образования, а лично Его Величество. В таких лицеях — это все знают — готовят военную, политическую и экономическую элиту Империи. Ну, вы видели, в половине всех приключенческих стерео если нужен не совершеннолетний герой, то он обязательно учащайся или выпускник одного из Лицеев. Конечно, в стерео наворочено много всякой, ерунды, а кое-какая правда даже не упоминается, но это понятно. А в целом — все верно, у нас девять лет готовят из отборного материала отборных людей, за которых еще до окончания школы начинают тихо драться все имперские министерства и службы. И наши выпускники без работы не сидят, еще и выбирать могут, в профессиях, как в сору, роются.

Смешное выражение… Когда мне исполнилось семь лет и я окончил начальную школу, отец подарил мне диск со старинными мультиками — моно, нарисованными от руки (!) еще до Третьей Мировой, а теперь восстановленными. Там был мультфильм про волшебное кольцо, где царица вот так говорила — \"как в сору, роемся\"… Диск цел до сих пор. Только я его не смотрю. Не могу.

Ну так вот. Наш лицей — Селенжинский — один из самых старых. По неофициальной легенде — даже самый старый. Точно известно, что его построили еще до Галактической Эры, в годы Безвременья, там, где в Байкал впадает река Селенга. И был он тогда никакой не Императорский Лицей, а просто школа-интернат для сирот, который основал бывший генерал федеральной армии Белосельский. Ну, вы знаете историю. И про войну, и про то, какая, была ядерная зима, и как вымерли, целые страны, и как все развалилось, и про банды, и как уцелевшие стягивались в Сибирь и Канаду, и про эпидемии, и сколько было сирот — вообще все это в школах проходят, и хороший художественно-документальный сериал \"Хроники Безвременья\" вы смотрели, конечно… Это уже потом он стал лицеем, когда его выпускники помогли — ну, его и других таких интернатов, которых объединило движение «РА» — Петру Романову в Серых Войнах, когда он восстанавливал нашу страну. И это уже потом сюда стали принимать отборных. Таких, как я.

Я никогда не задирал нос, что я — «отборный». Но вот уже больше двухсот лет — все с того же Безвременья — Муромцевы получили дворянство и служили в армии. Первым, кто стал дворянином, был Игорь Борисович Муромцев (меня назвали в честь него!), который пять дет оборонял от банд Владивосток и сберег там часть океанского флота. Там он и погиб, не дожил до подхода подмоги, и Петр Романов посмертно присвоил ему наследственное дворянство, а его сына и дочь послал учиться в лицеи…

У нас дома есть Портретная Галерея, где висят портреты — настоящие, красками, не голографии — всех мужчин нашей семьи. Четверть из них — в оранжево-черных «георгиевских» рамках. В знак того, что эти люди погибли за Россию.

Еще три года назад я думал, как это здорово. Я гордился этим.

Я и сейчас горжусь. Но я только…



…В нашем лицее очень интересно учиться. Но я всегда ждал с нетерпением экзаменов и каникул, потому что пять лет подряд я проводил их с родителями. Это было как закон. Чаще всего — с мамой, но три раза отцу удалось так подгадать свой отпуск, что и он оказывался с нами, и это было интересней и веселей всего.

Мы отправлялись в походы по тайге. Мы были на берегу Московского Моря, навсегда скрывшего от людских глаз руины древней столицы. Отец жалел, что его опередили — не он научил меня стрелять и охотиться. Мы ездили в Петроград и в сам Великий Новгород. Были в Англо-Саксонской Империи. Путешествовали по заповедникам Южной Америки, Африки и Азии. И конечно, летали в космос. Трижды. Первый раз, когда я был еще совсем мелким, отец лечился на курортах Зеленого Шара — я тогда был в восторге и даже не знал, что отца ранили; там я первый раз увидел живых инопланетян — и Вассалов, и Союзников, и Нейтралов, и даже Чужих.

И фоморов среди последних. Но тогда — тогда я ничего еще не мог знать…



…Потом мы были на Океаниде, где жил дядя Женя и где я познакомился с Пашкой. Оттуда я вернулся загорелым до цвета черного кофе и переполненным впечатлениями. Я еще побывали на Брэссудзе — планете шэни, одной из нейтральных рас, где поразительно красивое небо и прозрачные башни парящих над лесами городов. Диски со снимками и фильмами я иногда смотрю до сих пор.

Тогда — три года назад — мы тоже должны были лететь в космос. Я так и не узнал — куда. Мне, дураку, вдруг показалось, что я уже не маленький — мотаться с родителями. Наш класс летел в Амазонию, и я сказал в разговоре по видеотектору, что полечу с ребятами.

Если бы я знал… Если бы только знал — я бы все бросил, я бы помчался домой, я бы вцепился руками, ногами… чтобы вместе. Пусть до какого угодно конца. Но вместе. А я отказался.

В Амазонии было весело, здорово. В начале сентября я вернулся в лицей, чтобы собраться и оставшиеся три с небольшим недели провести с мамой — меня немного покусывало изнутри, что я не захотел в этот раз лететь с ней, а с отцом вообще не поговорил.

Вот тогда я все и узнал. Сразу…



…Когда 202 года назад люди вышли в Галактику, то на целых четверть века началась череда войн. Оказалось, что в космосе довольно тесно, как это ни смешно. Выходили соперничающие империи — наша, Русская — и Англо-Саксонская, но про соперничество тут же пришлось забыть, потому что на людей набросилась сразу восемь рас, каждая из которых владела собственной империей — но уже звездной.

Мы победили. С тех пор за землянами установилась негласная слава самого драчливого, отважного и сплоченного звездного народа. За два века мы, русские, освоили шесть планет с собственной разумной жизнью (такие называли Вассалами), восемнадцать — пригодных для жизни, но без собственных цивилизаций и еще двести тридцать семь Лун — планет, на которых добывались полезные ископаемые, а атмосферы либо не было, либо она была ядовитой. У англосаксов те же показатели составляли четырнадцать, шестнадцать и двести три соответственно. Семь мощных звездных рас числили себя Союзниками человечества. Пять — либо слишком слабые, либо достаточно сильные, либо себе на уме — оставались нейтральны. В принципе, Галактика была достаточно велика, чтобы без особой нужды не сталкиваться в конфликтах, и наш выход на звездную сцену — с грохотом и взрывами, эффектный — даже уменьшил количество конфликтов между расами.

Но были еще и Чужие.

Были нэйкельцы и джаго — доминировавшие в прошлом, они не могли простить землянам потери лидерства и оставались достаточно сильными, чтобы временами щупать нас на прочность.

Были поразительно внешне похожие на нас, землян, сторки — жестокие, надменные, таящие на нас злобу за разрушение их рабовладельческой системы и за борьбу с пиратством, которым они промышляли.

Были дайрисы — совершенно непонятные, с нечеловеческой логикой существа, не признававшие — или не понимавшие — дипломатии, недоступные в своих чувствах и побуждениях нашим лучшим ксенологам. Неясно было даже, чем мы их задели, но нападали они регулярно.

И были фоморы.

Они появились не так давно — лет десять назад. \"Черт побери, это же натуральные фоморы!\" — успел передать офицер с исследовательского судна «Квест» Англо-Саксонской Империи, первым вступившего в контакт с новой расой. Офицер имел в виду одноглазых существ из древних легенд Британских Островов. А название «Квест» стало для землян символом мщения. Корабль захватили, уничтожив экипаж с варварской жестокостью, развернули его в сторону наших миров на автопилоте. Так раньше, говорят, отсылали головы послов тем, с кем не может быть мира.

Война получилась короткой, хотя и тяжелой. Я плохо ее помню — мне ещё и шести не исполнилось. Фоморы упрямо прорываюсь к обитаемым планетам. Казалось, они поставили себе целью не уничтожение вражеских кораблей, а истребление как можно большего количества людей — не важно, военных или гражданских. Они высаживали десанты, не считаясь с потерями — десанты из каких-то своих то ли союзников, то ли рабов, мы даже сейчас этого точно не знали. Помню, что мама запретила смотреть репортажи с одной из отбитых после короткой оккупации планет, но я посмотрел тайком и потом долго боялся спать по ночам.

После первой короткой растерянности за оружие взялось население пограничных планет. Вражеским десантникам пришлось воевать не только с регулярными частями гарнизонов, но и с решительным и многочисленным ополчением. А самое главное — наш флот оказался лучше подготовлен к войне. Специалисты решили позже, что фоморы, наверное, уже долго не встречали хотя бы приблизительно равного по силам врага и «растренировались», так сказать.

В 192 году Г.Э. в сражении у Веги фоморы потерпели страшнее поражение. Наш адмирал, Бакланов заманил их армаду в ловушку и почти полностью уничтожил, а затем последовательно и безжалостно стер в пыль две десантные эскадры. Потом в космос бросили сеть из крейсеров и методично вылавливая спасшиеся корабли врага. Было взято множество пленных и, хотя даже командиры кораблей почти все требовали истребить их, адмирал сказал, что не позволит нарушать правила и законы войны. Фоморам дали несколько грузовиков и проводили под конвоем до границы.

Но фоморы не успокоились. Она не только заблокировали очень перспективное направление нашей экспансии, но и то и дело организовывали налеты и провокации, снюхивались с Чужими — все такое прочее. Вот и тем летом, когда я пел песни у костров в Амазонии и продирался через джунгли…

Отец уже два года командовал своим кораблем — корветом «Буря». В том году у них с мамой не совпали отпуска, и, когда я отказался от поездки, мама улетела к отцу. Говорят, на базе шутили, что женщина на корабле — к несчастью, была когда-то такая примета, ещё во времена древних парусных флотов.

Если бы я согласился лететь, с ней — она бы не оказалась на той базе. Мне сказали, чтобы я не смел об этом думать, но мысль эта проползает сквозь блокировку, как змея.

Не оказалась бы.

Рейдер сторков напал на рудовоз одной из союзных рас. Отцовская «Буря» и. еще два корвета ушли на помощь. На базе остались только полдюжины истребителей. Что они могли сделать против линкора фоморов?

База продержалась шестнадцать часов. Этого времени хватило корветам, чтобы разобраться — их просто выманили подальше. Они даже успели вернуться.

Вот только база была уже почти полностью разгерметизирована и почти вся горела.

Линкор не успел уйти просто так. Корветы бросились на него, как бросаются на огромного хищнике маленькие зверьки, отчаянно защищающие свое гнездо. Был бой. Все три корвета получили тяжелейшие повреждения. Но и те подонки на своем разбойничьем корыте еле убрались за границу.

Мой отец, капитан-лейтенант Императорского Военно-Космческого Флота Вячеслав Андреевич Муромцев, пал смертью храбрых на боевом посту. Ракета попала прямо в боевую рубку. Там ничего не осталось. И никого.

Маму не нашли. Уцелевшие рассказали, что она была в скафандре, но отдала его раненому стажеру-кадету — у того скафандр распороло в нескольких местах — а себе взяла простую кислородную маску для внутренних работ по кораблю и комбинезон.

Что такое маска и комбинезон, когда со скрежетом лопается борт, визжит рвущийся наружу воздух, и внутрь вваливается абсолютный нуль с искрами звезд? Что такое маска и комбинезон, когда, хлюпая, текут расплавленные адским жаром переборки? Что такое маска и комбинезон, когда почти в упор, как в планетарном бою, избивают борта станции импульсаторы фоморов?

Тот кадет — на четыре-пять лет старше меня тогдашнего — прилетел ко мне сам и все рассказал.

Помню, как я прошёл мимо него. Вышел в коридор. А там было никак.

Первый раз в жизни я потерял сознание.

Это было три года назад.



2.



Поставив пятки на край скамьи и обхватив колени руками, я сидел на самой окраине Парка Памяти, недалеко от берега Байкала.

Огромное багровое солнце вставала над озером, над отрогами Приморского хребта. Ровный сильный ветер — знаменитый баргузин, — казалось, раздувает солнце, как уголь, чтобы оно поскорей засияло вовсю, чтобы поскорей настал настоящий день…



…Вот так я остался сиротой.

Конечно, я не один такой был в нашем лицее. Почти у четверти не было отцов, человек у десяти матерей, а двое иди трое, как говорится, вообще круглые сироты. Да и «сирота» в наши дни — это на то, что в древние, времена. Ясно было, что меня не бросят ни лицей (а значит, — сам Его Величество!), ни Флот, да и вообще… Тут же начались телевизиты сперва нашей родни, потом — полузнакомых и вовсе незнакомых людей, которые предлагали опеку, помощь, просто сочувствовали. Пашка с Океаниды прорвался и сообщил, что его родители готовы оформить опекунство, он уговорил… Ребята — и одноклассники, и из других классов — подходили с чем-то похожим — я, если честно, толком не помню, кто… Конечно, опекунство оформил лицей и для меня в жизни, казалось, ничего не изменилось… кроме одного.

С тех пор после 25 июня мне некуда стадо собираться. И не к кому.

Понимаете? Нет?

Хорошо, что нет.

Сперва я хотел покончить, с собой. Такое право есть у любого человека. Если вдруг почему-то он понимает, что жить больше не имеет смысла — его никто не осудит. Это бывает. Редко, но бывает… Но в школе меня научили разбираться в себе и анализировать свои поступки и их причины. Я понял, что это просто растерянная тоска — и остался жить.

Но я словно бы замерз изнутри. Нет, я не сидел, сложа руки на коленях и уставившись взглядом в никуда, как человек, побывавший в плену у джаго, которому стерли память и которого надо собирать по кусочкам, как расколотую вазу. Я продолжал учиться, занимался спортом, ходил на факультативы, играл в лицейском театре, разговаривал и даже иногда смеялся. Но я чувствовал — внутри меня сидит острый ледяной кристалл. Временами мне казалось, что я сам постепенно превращаюсь в такой кристалл — как расхотевший жить дайрис. Папа видел их пленных и рассказывал, что у них так бывает.

Так я прожил год.

Помню, что утром 25-го я проснулся в солнечном настроении, потому что сегодня…

Так было всего одну секунду. Потом я все вспомнил.

Я встал, привел себя в порядок. Собрался. Предупредил всех, что уезжаю на каникулы. Меня проводили до станции — и я уехал в Верный, где вот уже два века стоял наш родовой особняк.

В Портретной Галерее я увидел портрет отца, заключенный в георгиевскую рамку.

Я повернулся к Василию Андреевичу, нашему управляющему. Я хотел закричать, чтобы он не смел, чтобы он снял немедленно, чтобы… А вместо этого шагнул к нему, уткнулся в его мундир — и захлебнулся слезами. Первый раз с шести лет, когда меня увозили в лицей.

Я плакал навзрыд, забыв, что на мне лицейская форма, что я мужчина, что мне тринадцать лет и недавно я получил право носить оружие. А старик гладил меня по голове и шептал:

— Плачь, Игорь, плачь… Сейчас плакать не стыдно… Все воины плачут, когда уходят отец и мать… все воины плачут, когда погибает друг… все воины плачут, когда ранят в живот… плачь, мальчик, плачь…

Я плакал долго-долго. А когда затих, совсем обессилев — понял, что мне стало… легче. Словно растаял и вышел слезами тот страшный кристалл, разрывавший меня изнутри весь тот год.

Больше я дома не был. На следующих каникулах я улетел на Марс. К геологам. А следующий год был последним…



… Я спустил ноги со скамьи, нашарил туфли, но вставать не стал, а просто оглянулся. За моей спиной, среди разбросанных в кажущемся беспорядке кустов и деревьев Парка, возле хаотичных дорожек, стояли в траве люди. Неподвижные. Много…

Такой Парк есть в каждом лицее и даже в некоторых обычных школах. В нем устанавливают стабильные голограммы выпускников — или даже учеников — которые прославили себя, школу и Империю. На войне иногда, а иногда в мирное время, в науке, исследованиях, работе… Не статуи, а именно голограммы, безо всяких постаментов — так, что кажется, что просто живые люди стоят и любуются на зелень, небо, птиц…

Там есть мой пра-пра-прадед, Радослав. Его проще называть по имени, потому что он был совсем молодым, когда погиб, даже пра-прадед еще только должен был родиться. Радослав Игоревич Муромцев открыл две Луны и планету Рада. Вернее, тогда еще ее не назвали Радой… Это была большая и красивая планета как раз того типа, что больше всего подходит людям. Но буквально через неделю после высадки для первичного исследования на нее — тогда еще просто номерную — опустились два рейдера сторков.

У них было в двадцать раз больше бойцов, чем на корабле пра-пра-прадеда. В таких случаях надо отступать, и сторки даже были готовы предоставить Радославу такую возможность. Но он уже поднял над планетой черно-золото-белое знамя России. И он сказал на коротких переговорах: \"Никогда не будет спущен русский флаг там, где он поднят единожды.\"

Говорят, он не сам придумал эти слова, их сказал их первым какой-то древний адмирал еще земного, морского флота. Но разве это важно? Важно то, что, когда через две недели эскадра Флота пришла к номерной планете, флаг еще развевался над выжженной, оплавившейся, раскуроченной посадочной площадкой, подтверждая право этой земли именоваться РУССКОЙ.

Тело пра-пра-прадеда. вырезали из оплавленной земли — в обугленных доспехах, с искореженным оружием в черных руках. И похоронили его там же, недалеко от флагштока, с которого так и не спустили флаг. А планету назвали Радой…



…Когда мне было десять лет и нас впервые возили в Великий Новгород на День Поминовения, меня вдруг начал мучить один вопрос. Меня, как и остальных, заворожила печально-гордая церемония, похожая то на тихий снегопад в лесу, то на ослепительную зимнюю бурю, воющую и кружащуюся, то на январский солнечный день — в серебряном блеске… А когда Его Величество сказал — и голос громом раскатился над полем — \"Так мы будем чтить наших погибших!\" — я почувствовал, что у меня мокрые глаза, но это был не плач, нет, а гордость, и глаза моих товарищей тоже блестели, и глаза взрослых тоже…

Но потом — потом возник этот вопрос… ЗАЧЕМ?

Мы с отцом были на катке Медео, когда я задал ему этот вопрос.

ЗАЧЕМ? Ведь те, кто погиб, не услышат торжественных горнов, не увидят световых мечей в небе! Для них нет даже просто закатов и рассветов, росы на траве и дыхания! Какой для них-то смысл в победах и торжественных речах?! Зачем мы убиваем, например, нэйкельцев, а нэйкельцы нас? Ведь космос огромен…

Помню, что я говорил сбивчиво и нескладно, совсем не как ученик лицея. Но отец понял. Он долго молча, задумчиво глядя на меня, а потом спросил:

— Игорь, ты знаешь, почему погибла прежняя цивилизация?

— Конечно, знаю, — удивился я. — Была ядерная война.

— Нет, — покачал головой отец. — Война — это только итог. Как боль — итог ранения. Цивилизация погибла из-за того, что люди исказили смысл слов и понятий. Они, как и мы, хотели жить лучше. Но они хотели жить лучше даром. Ничего не отдавая, кроме слов. Они поверили, что хорошую жизнь можно получить голосованием. Они убедили себя в том, что обо всем и со всяким можно договориться. Они без конца придумывали законы вместо того, чтобы выполнять заветы предков. Были даже целые организации, занимавшиеся изобретением законов — и тут же существовали другие, помогавшие эти законы обходить. Их женщины занимались политикой вместо того, чтобы рожать детей. Их мужчины болтали вместо того, чтобы делать. А тех, кто не хотел жить так, называли опасными… Тогда думали одно, говорили другое, делали третье, хотели четвертого, а получалось вообще пятое — и те, кто имел власть, поощряли в людях слабость и пороки, потому что слабыми и порочными легко управлять. Вот тебе кажется естественным, что, когда ты в прошлом году заблудился в Петербурге, то просто лег на скамейку в парке и спал, пока тебя не нашли. А в те времена в твоем родном городе, например, — он тогда назывался по-другому, на одном вымершем языке \"Отец яблок\", но стоял там же — были целые районы, куда опасно было заходить даже взрослым. Люди кричали, что они свободны — и прятались за бронированными дверями квартир. И если бы тогда ты вздумал ночевать в парке, тебя бы украли или убили. Хотя везде говорили, что все лучшее — детям! в конце концов, — отец положил руку мне на плечо, — самые наглые и сильные потребовали, чтобы им подчинился весь мир. Они уже привыкли к тому, что им не перечат, им всегда уступают. Уступили бы и в этот раз, и мы бы сейчас жили в таком же мире, как сторки — с бессловесными рабами и жестокими рабовладельцами, в мире, где одни владеют всем, а другие даже собой не могут распоряжаться. Но у нас, в России, нашлись те, кто не захотел отступать. Они начали войну. Так отрубали когда-то пораженную гангреной конечность, чтобы выжил сам человек.

— Это называлось ампутация, — вспомнил я. Отец кивнул:

— Да, и ампутация оказалась болезненной — мы едва не погибли. Но выжили. И выздоровели. С тех пор мы живем по правилу: даром — НИЧЕГО! В принципе, человек может получить все — все, что пожелает. Если только согласен заплатить за это настоящую цену, Игорь. А цена иногда оказывается — жизнь…

— Но я об этом и спрашиваю! — помню, что я даже встал, вскочил от возбуждения. — Зачем человеку то, за что он сражался, если он мертв?! Ведь его больше нет! И не будет!

— А ты? — тихо спросил, отец. И взглянул мне прямо в глаза. Пристально и с улыбкой — не на губах, не на лице даже, а в глазах, в их глубине: — А ты, Игорь? А вы, дети? Конечно, отступить можно всегда… почти всегда. Космос ведь велик; не эта планета — так другая, пусть чуть похуже, зато без борьбы… Или просто Луна — в конце концов, можно построить на ней искусственные купола, зато не будет крови… А потом у твоих правнуков — во имя мира и согласия! — потребуют: откажитесь от колонизации вообще и заодно ограничьте рождаемость. Зато не будет крови… А к пра-правнукам придут и скажут: отдайте то, чем владели пра-прадеды, вы же все равно вымираете. За это мы позволим вам дожить спокойно. И не будет крови… А начнется все с того, что я спрошу себя: зачем мне эта победа? 3ачем она мне, если ради нее придется умереть? И, когда я так спрошу, Игорь — я ограблю тебя. И твоих детей.

Я представил себе то, о чем он говорил — и у меня даже волоски на шее и руках зашевелились, так это было страшно. А отец продолжал:

— Когда наши предки вышли в космос, то потеряли в Первой Галактической Войне две трети населения. Больше миллиарда. Но я и ты есть благодаря тем погибшим… Запомни, Игорь, — он положил ладони мне на плечи, — никогда не отступай. Ты землянин. Больше того, ты — русский. А если придется умирать — умри лицом к цели. И знай, что ты своей смертью продолжаешь жизнь. Вот и вся философия…



…Я взял и перелистал лежащую рядом на скамейке книгу. Это была книга из нашей библиотеки — я забрал ее тем летом; настоящая книга, не микрофильм на диске и даже не на пластиковых листах, как лет сто пятьдесят назад, а на бумажных. Ее выпустили еще до ядерной войны и Безвременья, этот сборник стихов поэта Белянина. Отец любил эту книгу — и я полюбил тоже, хотя началось все просто с того, что я, листая ее потрепанные страницы, наткнулся на жирно обведенное кем-то, — может, и отцом — стихотворение…

Вот оно. Я отложил сборник и начал громко читать — по памяти, все равно никого не было рядом…





Это было со мной,
но в какое-то
Давнее время,
О котором забыть —
или вспомнить —
Еще не успел.
Мне тогда не казалось звенящим
Горячее стремя,
Я не слышал поэзии.
В жалящем шелесте стрел.
Мне казалось, что меч —
Это просто орудие боя.
Я любил свой клинок,
Но беи ложного пафоса слов.
И в понятии \"смерть\"
Мне не чудилось что-то \"такое\"…
Умирать, чтобы жить —
Вот просто основа основ.
Как мы верили в жизнь!
Но никто не боялся и смерти.
Мы боялись лишь мора
И гнева суровых богов.
Над огнем и в огне
Нас ворочал чудовищный вертел,
И судьба нам являлась в смятеньи
Пророческих снов.
Горький дым пепелищ
И горящие гневом погони,
И ночные бои
Средь огня половецких костров…
Были кони у нас…
Ах, какие у нас были кони!
Я сейчас, как тогда,
Целовать их копыта готов.
И друзья на руках умирали,
Успев улыбнуться,
Я бессильные слезы
Текли по небритым щекам…
Я безумно хочу
В это давнее время вернуться
И пройти — по своим, может быть! —
Неостывшим следам…
Солнце встало, оторвавшись от воды.





Я помню, как обрадовался, услышав эти стихи, как песню в стерео о той, самой древней, России — в «Побратимах». Словно привет от отца прозвучал с экрана.

\"Как мы верили в жизнь! Но никто не боялся и смерти,\" — подумал я. Я понял в этот момент, что буду делать, дальше. Отчетливо и ясно понял.

— Игорь! — окликнули меня.

Я обернулся. По тропинке над речным берегом ко мне поспешно шагал Денис Карташов.



3.



С Денисом Карташовым мы не были друзьями. У меня вообще не оказалось в лицее близких друзей — так бывает, и я не очень страдал, потому что товарищами были мы все, и это — на вою жизнь. По-другому просто не может быть. Но неделю назад, на «выживании», так получилось, что я спас Карташову жизнь. Из нашего класса — из двадцати мальчишек — двое погибли, и Денис не стал третьим только благодаря мне.

Я если честно, об этом уже и думать забыл. Но он помнил, естественно. Денис был уже, конечно, не в лицейском мундире, но и не в строгой «тройке», в каких мы гуляли на балу и какую я не успел снять. Ну да, подумал я, все, наверное, разъезжаются…

— Привет, — Денис подошел, помедлил, присел на спинку скамейки. — Вот ты где… А я спрашиваю — никто не знает…

— Едешь поступать в Гагарин? — я откинулся назад, раскинул руки по верхней планке. Денис кивнул. Он всегда мечтал стать штурманов во Флоте, и, когда в числе прочего ему предложили попробовать поступить в Академию, он тут же отмел все прочие приглашения. Мне тоже предлагали. Я тоже мечтал, только о пилотском пульте. Мечтал… три года назад. А недавно понял, что служба в космосе, где погибли отец и мама, будет для меня пыткой. Какая уж там нормальная работа… — Удачи.

— Ага, спасибо… — он сверху вниз искоса посмотрел на меня: — А ты?.. Ты согласился?

Я понял, что он имеет в виду. Позавчера со мной беседовал очень вежливый и обстоятельный господин из Отдела Внешней Информации Военного Министерства. Проще говоря — из военной разведки. Он в самых обтекаемых фразах предложил работу у них — сперва стажером при какой-нибудь миссии, потом обучение и офицерский чин — ну и так далее. \"Нам очень нужны такие,\" — несколько раз повторил он. Такие — это геологи, информколлекторы, полевые врачи и пилоты малых космических кораблей; именно такими были освоенные мною профессии. Я попросил разрешения подумать, и человек немедленно согласился, сказав, что они могут ждать весь ближайший год, понимают, как я устал на экзаменах и вообще, поэтому пусть я отдыхаю и думаю, а когда приму решение — свяжусь с ними по коду…

— Согласился, — кивнул я, не став объяснять, что окончательно решил это какие-то минуты назад, здесь, над озерным берегом, когда читал стихи древнего поэта. И пусть фоморы поберегутся моего решения. Это не слова. Это клятва.

— Жаль, — вздохнул Денис, и я посмотрел на него удивленно, но он кивнул, подтверждая сказанное: — Я думал, ты все-таки решишь в Гагарин… тогда бы мы вместе…

— Ты же не один туда из наших, — усмехнулся я. Денис снова кивнул:

— Не один, но я хотел с тобой… Ладно, — он соскочил наземь и расстегнул куртку. — Вот… это тебе. На память, в подарок и все такое.

Я обалдел. Действительно обалдел, потому что такого не ожидал.

Два года назад, когда нам исполнилось по тринадцать лет, мы получила разрешение на оружие. Многие тут же бросились покупать первое, что попадется; я — нет. Меня вполне устраивал школьный арсенал, а свое собственное оружие выбирать нужно тщательно и тогда, когда в нем и в самом деле будет нужда. Тем более, что отец обещал помочь. А вот Денис оказался исключением. Его двоюродный брат — он был намного старше и служил в десантно-штурмовых войсках — привез Денису РАП ТБ-98. Настоящий ручной автоматический плазмомет «Тула-Баранников», тридцатизарядный, отделанный серебром и самшитом, в полированной кобуре, выложенной изнутри алой кожей. Не штучный образец, а сделанный на заказ!

И вот сейчас Денис протягивал кобуру с ТБ мне. Длинный ремень из мягкой коричневой кожи покачивался у его колен.

— Ты чего… серьезно? — выдохнул я, не смея поднять рук и прикоснуться к этому чуду.

— А чего? — Денис неловко вздернул плечи. — Зачем он штурману, это же планетарное орудие… А ты… если ты будешь в ОВИ… там как раз… Ну, бери, что ли…

— Подожди! — я дернулся. — Пошли, я сейчас тебе свою полевку отдам…

У меня был отличный полевой нож, настоящий русский, с вытравленным на лезвии девизом «РА» — \"РОССИЯ ИЛИ СМЕРТЬ!\" И не подделка, а настоящий нож из годов Безвременья. Такими сражались с бандами «витязи» «РА». И я бы сейчас его отдал, не задумываясь, потому что внезапно понял — Денис мог бы быть мне настоящим другом… но он покачал головой:

— Не надо, Игорь… Мне для тебя ввек не отдариться… — потом неожиданно обнял меня, отстранился и пошел, оставив кобуру на скамье. Я его окликнул, но он отмахнулся, а потом крикнул на ходу:

— Если буду нужен! Один визит — и я у тебя! Где бы ты ни был!

И — ушел.

Я помедлил. Поднял ТБ, осторожно повесил на плечо.

Оттянув его боевой тяжестью, кобура сурово повисла точно под правой ладонью — у бедра.



* * *



Моя комната была уже нежилой. Отдельно стоял рюкзак с упакованными личными вещами. Отдельно — контейнер с тем, что надо было отправить домой, куда я сам не собирался заезжать. Системы жизнеобеспечения ещё работали, но робот-уборщик уже привел комнату, где я прожил девять лет, в тот стерильно-нежилой вид, который яснее ясного говорил: тут уже нет хозяина. До первого октября, когда сюда вселят тихого, слегка оглушенного первоклашку…

Привалившись плечом к косяку и приказав двери закрыться, я вдруг остро и ясно ощутил свою бездомность. Тут я уже чужой. В Верном… в Верном я никогда и не был своим, если подумать. Домом на каникулах для меня всегда были мои родители. Где они — там и хорошо. А что теперь?

— А теперь — начинается взрослая жизнь, — громко сказал я в тишину комнаты. И это было правдой. До совершеннолетия мне оставался еще год и номинально лицей сохранял надо мной опекунство. Но реально у нас, «элиты», с этим было проще. В сущности, я мог идти, куда хочется и делать, что желаю.

Девять лет обучения и воспитания гарантировали, что я не сделаю глупости и не совершу преступления.

Может быть, прямо сейчас нанести визит по коду и принять предложение господина из ОВИ? Я задумался и понял, вдруг, что очень-очень устал. Нас всегда учили, что безделье — это страшный грех, что работать интересней, чем отдыхать, и я верил в это. Да и как было не верить, если Галактика была такой огромной, интересной и зовущей, жизнь — такой долгой, а сделать надо было успеть так много! Но сейчас я не годился для работы. Я знал, что такое бывает у взрослых. Человек вдруг остывает, как брошенный в росу уголек. Это не страшно. Ему просто надо отдохнуть, а там все завертится опять. Наверное, просто все сложилось так, одно к одному — мое одиночество, напряжение последних трех лет, тяжелые экзамены, сегодняшние мысли, мое решение о том, что делать дальше — что мне этот отдых требовался раньше, чем остальным. И я знал, что никто не ткнет в мою сторону пальцем, обвиняя в лодырничестве и существовании за чужой счет.

Четыре года назад преподавателю социоистории долго пришлось растолковывать нам смысл слова «бездельник» как социального явления.

Проще говоря, мне нужно было место, где никто не знает меня, я не знаю никого, где тихо и не стучатся в двери глобальные проблемы. В конце концов, этот год можно использовать, чтобы написать аспирантскую работу геологии и получить первое гражданское звание…

Эта мысль показалась привлекательной. Раньше я не задумывался об этой стороне карьеры, сосредоточив все мысли только на стезе военного. Но ведь масса военных прославились как ученые, исследователи, путешественники… Хотя бы майор Шаменков, у которого я работал на Марсе. Как майора инженерных войск его и не знает никто. А как исследователь Марса он во всех журналах по ареологии есть. Я до потолка прыгал, когда он похвалил мою заметку по аллювиальным почвам высохших рек, напечатанную в \"Русском императорском вестнике планетологии\". А капитан Паташов? Он же работал на Отдел Колониальной Безопасности Военного Министерства — и прославился как великий зоолог, автор книг по животному миру Сапфира; до сих пор зоологические каталоги по всем планетам так и называют «паташовские». А Белогрудов? Ему же шестнадцать лет было, когда он получил лейтенанта за \"обеспечение безопасности поселений перед лицом неконтактных туземцев\" — и одновременно защитил сразу кандидатскую по ксенологии. Его \"Жители песков Нова-Гоби\" я читал, как приключенческий роман, хотя ксенологией в жизни не интересовался за пределами программы!

Я представил себе дом на окраине инопланетного леса. Небольшая комната, настольная лампа, уютно горит экран компьютера. Вечер. Я сижу за столом, пью чай и пальцами левой руки набираю текст, записывая сделанные за день походов по местным холмам наблюдения… Здорово.

— 9-17, —сказал я в пространство, — дай-ка мне список наименее освоенных планет.

— Сделано, — раздался через миг спокойный, доброжелательный голос — и на панорамном окне вид на море сменился столбцом из множества названий. Я впопыхах не конкретизировал, и автомат выдал не только «наши» планеты, а вообще все известные малоосвоенные, но это были пустяки. Не сводя глаз со списка, я присел на диван, положил стукнувшуюся в пол кобуру на колени. Протянул руку, дернул пальцами — из стола выдвинулась клавиатура. У нас стояли лучшие компьютеры в мире — иркутские \"Финист+\". Не вставая, я представил себе клавиатуру и зашевелил пальцами. Такие фокусы приводили в оторопелый восторг «обычных» ребят с которыми я встречался во время каникул. Ничего особенного, простая телекинетика. В человеке потенциально заложена такая куча возможностей, что диву даешься, почему он вообще выбрал в свое время технический путь развития, а не занялся самосовершенствованием, как некоторые известные нам расы…

Остались три «наших» планеты — Багровая и Константина — обе без собственных цивилизаций — и «союзная» Сумерла, открытая перед самой войной с фоморами, каких-то десять лет назад. Подумав, я вывел на экран данные по Сумерле. Какое-то время изучал их. Потом сказал, не сводя глаз с окна:

— 9-17, заказ… Двенадцатичасовой струнник до Новосибирска. Дальше подгоняй время. Планетолет Новосибирск — \"Восток\"/Луна. Лайнер — ближайший с заходом на Адамант. Планетолет Адамант — Озерный/Сумерла. Стратолет Озерный — Прибой. Экраноплан Прибой — Чернолесье.

— Заказ принят, — ответил автомат, а через полминуты добавил: — Сделано, — и из щели принтера с шелестом выскользнула в приемный лоток тонкая стопка разноцветных билетов.



ПОЛЫЗМЕЙ (дельта Оленя):

расстояние до Солнца — 111 парсек…

Спектральный класс К4;

радиус и масса равны солнечным.

Тепловое излучение ок. 45 тыс. Кельвин…

13 спутников…

Луны NN 233, 234…

обитаем один мир — Сумерла (4-й спутник… статус — Вассал)…



С У М Е Р Л А:

орбитальный радиус — 1.5, величина — 1, период обращения — 432 дня…

естественный спутник — Адамант, величина — 1,8, расстояние —.1,7…

Масса планеты — 1, плотность 0,9, сила тяготения — 1,08…

Радиус — 7123 км., длина экватора — 41 327 км…

Общая площадь поверхности — 500 892 345, 23 кв. км…

Водой занято 70 % поверхности…

Среднее атмосферное давление 0,9, содержание кислорода — 22 %…

Наклон оси отсутствует. Период обращения — 24 часа…



Планетография:

Сумерла полностью геоморфна ботанически и частично — зоологически…

Один большой материк в западном полушарии планеты — Беловодье (80 % суши)…

большие острова в восточном полушарии: Жемчужная Коса, Огненный, Новый Мадагаскар (5, 4 и 2 % суши соответственно)…

на севере — архипелаг Ожерелье (3 % суши)…

Океан — Великий…

Климатические зоны отсутствуют. Средние температуры зима/лето = -15 / +20 градусов Цельсия повсеместно…

Ландшафт: лес, лесостепь по экватору, озерные цепи у полюсов…

внутренние моря Черная Чаша и Зеркальное (пресные). Крупных рек нет…

Примечательны пять горных цепей Меридианы, идущие через весь континент с севера, на юг и как бы делящие его на сегменты…

высочайшая вершина планеты — пик Силантьева (4247 м.)…

тектонически планета пассивна…

Население:

/на 200 г. Г.Э./ — 159 617 чл. (90 % русские, 5 % германцы, 4 % Союзники, 1 % англосаксы). Язык — русский…

Столица — Озерный (17 262 чл., космопорт, 3 ВУЗа). Города: Новый Магадан (Жемчужная Коса, 11 114 чл., космопорт, ВУЗ), Прибой (прибрежный, 8890 чл., ВУЗ), Вольный (8046 чл., плаваюший), Новый Минск (6789 чл.), Владимир-Горный (5987 чл.) Основная масса населения — фермеры, охотники, лесозаготовители, старатели — живет на фермах, кордонах, в поселках и станицах…

Управление:

вассалитет Российской Империи…

генерал-губернаторство…

11 губерний, 5 латифундий с внутренним самоуправлением…

Уверенно контролируется 32 % планетарной суши…

Экономика:

экспортируются продукты сельского хозяйства, лесоматериалы, пластмассы, драгоценные и полудрагоценные камни, меха, морепродукты, металлы платиновой группы…

импортируются техника, оружие, часть предметов быта…

денежная единица — рубль…

средний доход не душу населения — ок.4 тыс. руб…

История:

планета открыта в 192 г. Г.Э. 102-й Звездной экспедицией (З. С.Осташко, \"Целеустремленный\")…

В период Фоморианской Войны в силу своего положения стала второй по значимости после Луны базой Императорского Военно-Космического Флота, каковое положение сохраняется до сих пор в силу близости границы (соглашение о демаркации)…

Попытка фоморов захватить планету десантом (май-травень 193 года) была отбита силами гарнизона и казачества…

Туземцы: вабиска (оценочная численность на 200 г. ок. 40 млн). Человекообразные гуманоиды…

четыре конечности с двусторонней вертикальной симметрией. Средний рост ок.1,7 м. Серовато-коричневая крупнозернистая кожа, волосяной покров только на верхней части головы (т. н \"хохол\"), черного, реже — серебристо-серого цвета…

большие миндалевидные глаза черного, реже карего или серого цвета, лишенные видимого белка…

крупный клювообразный нос…

Уровень развития вабиска в разных частях континента колеблется от каменного века до ХVIII века по времени Земли…

На планете имеются несколько туземных государственных образований…

Большинство туземных государств и значительное количество племен признают вассалитет по отношению к Империи, но некоторые занимают непримиримо-агрессивную позицию; их противостояние с властями колонии выливается в регулярные пограничные конфликты.

Серия \"Планеты и Луны исследованной Вселенной.\"

Том 116. \"Сумерла\".



Ярослав Ярославович Дзюба (Яр, Яркий, Я, Полковник Дэ) Род. в 160 г. Г.Э… Со 166 по 175 г.г. — Минский Императорский Лицей… Со 175 по 179 г.г. — Рязанское Его Величества десантное училище. После окончания в звании поручика, направлен в 14-ю Собственную Его Величества Полесскую десантно-штурмовую бригаду (на должность командира ударного взвода в 41-й батальон)… Командовал: взводом (со 179 по 183 г.г.), ротой (со 183 по 189 г. г.), батальоном (со 189 по 194.г.), начальник штаба бригады (со 194 по200 г.г.)… Участвовал в: конфликте не Океаниде 180 г.; 2-й Дайрисской войне 183–184 г. г.; англо-нэйкельском конфликте на Хорзе 184 г. (наблюдатель); противосепаратистских операциях на Нова-Гоба 186–189 г.г.; 4-й Сторкианской войне 190 г.; 1-й Фоморианской войне 192 г..; оказании помощи шэни в реорганизации вооруженных сил 192–193 г.г.; конфликте на Сребрине 196 г.; конфликте на Хамм\'с-Лиу 197 г.; англо-джагггиском конфликте на Нью Уэллс 199 г. (наблюдатель)… Награждён орденами: Святого Георгия-Русского (184 г.); Олега Вещего с мечами (190 г.);. За заслуги перед Отечеством с мечами (192 г.); Олега Вещего с мечами и цепью (197 г.)… Витязь Русского Братства «РА»… Профессор органической химии… Императорская Премия 190 г… Автор научно-популярных трудов по вопросам синтеза белка… В 200 г. Г.Э. вышел в отставку в звании полковника. В том же году появился на Сумерле, возглавил отряд переселенцев из 60 активных бойцов, сопровождаемых примерно вдвое большим количеством детей и женщин (среди которых были жена самого Дзюбы и его сыновья Ярослав и Мирослав, близнецы восьми лет)… Назначенный в том году генерал-губернатором планеты С.К.Довженко-Змай принял Я.Я.Дзюбу, после чего, пополнив свой отряд местными добровольцами и доведя его численность до 340 активных бойцов, Я.Я. Дзюба двинулся от побережья Черной Чаши на запад, в направлении 3-го Меридиана. Параллельно с ним двигался отряд германских переселенцев (см.) и примерно равное количество Алых Драгун из личной охраны резиденции генерал-губернатора. 18 марта 200 г. их объединенные силы разбили у Водопадного Нагорья 25-тысячную армию Теократии Иррузай (аналог. Перевод), поддержанную примерно 100-тысячный племенным ополчением жителей лесов…

Результатом победы явилось создание цепи так или иначе подконтрольных рольных нам земель — губернии 2-го Мередиана — латифундия С.К.Довженко-Змая — вассальное княжество (аналог, перевод) Ваббам — новообразованная Прибойная губерния (губернатор Я.Я.Дзюба) — латифундия Фелькишер Ланд — которая отсекла Теократию Иррузай от наиболее простого и безопасного пути на юг. Такое положение дел в значительной степени облегчает нашу экспансию на Сумерле…

На начало 202 г. Г.Э. население Прибойной губернии — 12 972 чл. Столица — быстро растущий город Прибой (8890 чл.) на побережье океанского залива Долгая Губа. Поселки: Водопадный (1400 чл.), станицы Черноречье (560 чл.) и Столбовая (370 чл.)… Связь — воздушная, рейсовые экранопланы… из Прибоя через Ваббам строится струнник, который должен связать губернию со столицей.

Из отчёта ОКБ ВМ РИ по Сумерле за 202 г. Г.Э.



* * *



Птицы встречали рассвет дружным, отвратительно назойливым чириканьем, которое так восхищает людей, ни разу в жизни не встававших достаточно рано, чтобы услышать этот писк во всей его красе. Около кустов крутился туман; между деревьями он уже начал подниматься и висел в воздухе в паре метров над землей плотным ещё, но постепенно развеивающимся пологом. Подальше, где среди вековых деревьев пока стояла неподвижная ночь, угадывалось быстрое, но неслышное движение — спешили в свои логова ночные хищники, а неподалеку, возле реки, протрубил мамонт.

Неслышно раздвинув широкой грудью густые кусты, около деревьев появился серый в яблоках южноуралец. Закинув голову, раздувая розовые ноздри нежного храпа, несколько раз покивал, фыркнул.

Всадник небрежно похлопал коня по шее и выпрямился, выскользнув из-под нависших веток.

Он был еще совсем юн, этот всадник — лет 14, не больше — но во всем — в уверенной, прочной посадке, в широких плечах; в мягкой расслабленности хорошего спортсмена — сквозили спокойная сила и решимость. Почти метра восьмидесяти ростом, мальчишка весил глаз не меньше семидесяти килограмм — не за счет жира, конечно. Но заметная угловатость, курносый профиль, а главное — открытый, весёлый и немного наивный взгляд светло-серых глаз — говорили, что всаднику именно четырнадцать.

Мальчишка был одет в охотничью куртку, перетянутую широким кожаным поясом с большой витой пряжкой германской работы, на котором висели широколезвийный топор в петле, фляжка… Потертые джинсы были выпущены на мягкие казачьи сапоги, подвернутые до середины их голенищ, как в стерео \"Люди вьюги\". Правая штанина сбоку задралась, открыв рукоять засапожного ножа, рядом с которым торчала нагайка-волкобой. Светло-русый густой чуб падал на лоб поверх вышитой цветным бисером туземной повязки.

В правой руке — за середину — всадник держал короткую охотничью рогатину с широким пером и перекладиной. Но у правого колена в чехле покачивался КПП ИжС-52 — устаревшая модель плазменного полуавтомата, давно снятая с армейского вооружения, но широко используемая охотниками, ополченцами и иррегулярными формированиями. Без такого оружия вдали от границ освоенных земель появляться было рискованно…

Впрочем, Борька Утесов знал леса Сумерлы не хуже местных вабиска. Десять из своих четырнадцати лет мальчишка прожил на Сумерле — в поселке Пять Дубов за Первым Меридианом, а последние два года — в почти такой же станице Черноречье. Отец Борьки — начальник полиции Черноречья есаул Утёсов — и мать, инженер 1-го класса Императорского Гражданского Инженерного Корпуса — всячески поощряли охотничьи экспедиции сына. Именно поэтому он заработал в пионерской организации ранг следопыта (что на лесной Сумерле было непросто), получал профессию лесничего (и астроэнергетика, кстати) и собирался стать лесничим. Старшие сестры Борьки уже окончили школу — одна училась на Земле на врача-регенератора, вторая летала стюардессой на планетолете линии Озерный-Луна 233. Но и сам Борька успел побывать во многих местах освоенной человечеством Галактики — летал на каникулах. Землю он помнил плохо и ни разу не был на прародине с тех пор, как Утесовы покинули ее… Впрочем, мальчишка самодовольно считал: Сумерла — планета геоморфная, а всякие там Кижи и Эрмитажи и по стерео неплохо выглядят…



…Сейчас Борька находился в сорока с лишним километрах от границы губернии. И двигал им не охотничий интерес, а обычное любопытство.

Зимой этого года экспедиция Войко Александра Драганова, исследовавшая леса между Голубыми Песками и 3-м Меридианом, вышла на заброшенный город. В составе экспедиции были такие знаменитости, как создатель прославленной Группы Поиска Чарли Беннет и гаргайлианец, чьё имя земляне произнести были не в силах — крупнейший в известной части Галактики специалист по городам и цивилизации Рейнджеров. Именно они и определили найденное поселение, как таковой. Ничего из ряда вон выходящего в находке не было — города Рейнджеров, безвестно сгинувшей загадочной працивилизации, встречались на многих планетах. Но не заглянуть в него лично было бы надругательством над человеческой природой…

Поэтому Борька Утесов, четырнадцатилетний казачонок из станицы Черноречье, добирался туда вторые сутки.



* * *



Подняв левую руку с комбрасом — комплексным браслетом-терминалом — Борька сверился с картой. Оставалось километров семь, не больше, и мальчик похлопал коня древком рогатины по крупу:

— Давай, солнце моё, — негромко сказал он, — уже недалеко совсем, давай.

Между огромными деревьями легко мог бы пройти стандартный джип. Но густющий подлесок катастрофически затруднял движение, порскала из-под копыт животная мелочь, а могло попасться и что-нибудь крупное и опасное. Во всяком случае, медведи тут были. Кроме того, эти леса славились, как вотчина диких племен, не признающих ничьей власти, но умело подогреваемых в ненависти к землянам эмиссарами Иррузая. Ненависть эта густо замешивалась на страхе, а оттого была непредсказуема и опасна. В своих охотничьих экспедициях Борьке приходилось и убивать лесовиков, и меняться с ними, и даже жить в их селениях, поэтому он хорошо себе представлял, на что они способны.

Слева за деревьями появилась хижина — приземистая, сложенная из плоских глыб камня-дикаря, проконопаченных основательно мхом, крытая камышом, уже успевшим поседеть от старости. Ее построили германские охотники, заходившие в эти места. Между Борькой и хижиной стояла грубая прямоугольная плита из алого гранита с высеченными на ней солярными знаками и витыми готическими буквами. Плиту окружало плотное кольцо лежащих на земле черепов, на некоторым из которых сохранились «хохлы». Та еще картиночка — германцы ни милосердием, ни пониманием чужих проблем не отличались, философствовать не любили, стреляли быстро и точно, пленными не интересовались, за своих убитых мстили с угрюмой сосредоточенностью, из-за чего постоянно имели неприятности с властями колонии вплоть до генерал-губернатора, что их нисколько не колебало. Временами Борька их жалел и пытался представить себе Безвременье, когда погибло почти всё население Европы, а потомки уцелевших спаслись пол покровительство более везучих русских и англосаксов, вот уже третий век упорно и не слишком удачно пытаясь восстановиться, как полноценные народы. Но германцам еще повезло, а вот француза, китайца, негра Борька видел лишь в сохранившихся старых лентах и на фотках — смешных моноплоскостных изображениях…

— Хоп, — Борька вновь подбодрил коня. Впереди за деревьями прошли, неспешно обрывая листву с деревьев, несколько длинношеев — похожие на динозавров млекопитающие, они имели жуткую внешность, но для людей и вообще живых существ опасности не представляли — разве что наступят случайно… Да и добираться сюда из южных лесостепей они почти не добирались, предпочитая тамошние места, кишащие разнообразнейшей странной жизнью. — Хоппа, Раскидай!

Конь пошел рысью — плавной и мягкой. Борька на ходу отводил от лица древком рогатины тонкие ветви, пригибаясь под толстые.

Утоптанная звериная тропа вывернулась живой лентой под конские копыта из-под огромного раскидистого дуба. Борька выпрямился в седле, готовясь пришпорить коня каблуками (шпор он — казак и сын казака — не носил)… но короткий, утробный рык, за вершившийся всхлипывающим \"Иххх…\", заставил его натянуть повод, и Раскидай встал, как вкопанный. По его шкуре прокатилась волна дрожи, конь захрапел.

По тропе неспешно, уверенно трусила полосатая гиена. Очень похожая на своих земных собратьев (как и все геоморфные планеты, Сумерла доводила теоретиков биологии до умоисступления — будь их воля, они бы размазали подобные планеты по космосу тонким слоем вещества и успокоились) гиена вовсе не была труслива. Больше полутора метров в холке, с клыками, легко раскалывающими кости на ноге мамонта, полосатка мало кого боялась в лесу и сейчас, возвращаясь в свое логово, наткнулась на человека. На всадника. Людей гиена не видела никогда в жизни и не была голодна, но это существо шло по ее тропе — этого было вполне достаточно для нападения. Гиена опустила к утоптанной земле большую квадратную голову и снова зарычала.

Борька внимательно следил за ее движениями. Встреча была не из приятных. Точнее — встреча была смертельно опасной. Конечно, можно успеть развернуть Раскидая — и гиена с ее ковыляющим галопом вовек не догонит уральца. Можно выхватить \"пятьдесят второй\"… Но ни бегства ни стрельбы из плазмомета по зверю Борька себе не простил бы.

Он размышлял не больше секунды. Потом перехватил рогатину, левой рукой выхватил из-за голенища волкобой и, шенкелями подняв коня на дыбы, выкрикнул:

— Ну?!.