Ричард Матесон

Распространитель

20 июля

Пора переезжать.

Он присмотрел небольшой меблированный домик на Силмар-стрит. В субботу утром он въехал туда и отправился знакомиться с соседями.

— Доброе утро, — сказал он пожилому мужчине, который подстригал плющ у соседнего дома. — Меня зовут Теодор Гордон. Я только что переехал.

Пожилой мужчина распрямился и пожал Теодору руку.

— Приятно познакомиться, — произнес он. Его звали Джозеф Альстон.

С крыльца сбежала собака и принялась обнюхивать брюки Теодора.

— Хочет составить о вас мнение, — пояснил сосед.

— Как мило, — произнес Теодор.

На другой стороне улицы жила Инес Феррел. Она открыла дверь в халате, худенькая женщина лет под сорок. Теодор извинился, что побеспокоил ее.

— О, ничего страшного, — улыбнулась она. У нее полно свободного времени, пока муж в разъездах по работе.

— Надеюсь, мы станем добрыми соседями, — сказал Теодор.

— Уверена в этом, — ответила Инес Феррел. Она смотрела в окно, когда он удалялся.

В дверь следующего дома, стоявшего прямо напротив его собственного, он постучал осторожно, потому что на двери висела табличка: «Тихо! Спит работник ночной смены». Дверь открыла Дороти Бакус, миниатюрная, замкнутая с виду женщина лет тридцати пяти.

— Я так счастлив с вами познакомиться, — сказал Теодор.

В следующем доме жил Уолтер Мортон. Когда Теодор шел по дорожке, он услышал, как Бьянка Мортон громко отчитывала их сына, Уолтера-младшего.

— Ты не достаточно взрослый, чтобы гулять до трех утра! — говорила она. — Тем более с такой маленькой девочкой, как Кэтрин Маккэнн.

Теодор постучал, и мистер Мортон (пятьдесят два года, обширная лысина) открыл дверь.

— Я только что переехал в дом напротив, — сказал Теодор, улыбаясь.

Следующую дверь открыла Пэтти Джефферсон. Разговаривая с ней, Теодор видел сквозь застекленную заднюю дверь, как ее муж, Артур, набирает резиновый бассейн для детей, мальчика и девочки.

— Они так любят плескаться в этом бассейне, — с улыбкой пояснила Пэтти.

— Ничего удивительного, — сказал Теодор. Уходя от Джефферсонов, он заметил, что дом рядом с ними пустует.

На другой стороне улицы напротив Джефферсонов жили Маккэнны с четырнадцатилетней дочерью Кэтрин. Когда Теодор подходил к двери, он услышал, как Джеймс Маккэнн произносит:

— Да он просто чокнутый. С чего это я должен ровнять края его лужайки? Только потому что я пару раз одалживал его паршивую газонокосилку?

— Милый, прошу тебя, — произнесла Фэй Маккэнн. — Я должна подготовиться к следующему заседанию совета.

— Только потому что Кэти встречается с его паршивым сынком… — ворчал ее супруг.

Теодор постучал в дверь и представился. Немного поболтал с ними, сообщив миссис Маккэнн, что он, конечно же, с радостью поучаствует в работе Национального совета христиан и иудеев. Это действительно стоящая организация.

— А чем вы занимаетесь? — спросил Маккэнн.

— Я распространитель, — сказал Теодор.

У следующего дома двое мальчишек косили лужайку и сгребали траву, а рядом с ними резвилась собака.

— Привет, ребята, — сказал Теодор.

Они пробурчали что-то в ответ, глядя, как он направляется к крыльцу. Собака не обратила на него никакого внимания.

— Я всего лишь его предупредил, — раздавался из окна гостиной голос Генри Путнама. — Пусть только возьмет черномазого в мой отдел, и я уйду. Я все сказал.

— Да, дорогой, — отозвалась миссис Ирма Путнам.

На стук Теодора дверь открыл мистер Путнам в майке. Его жена лежала на диване. Больное сердце, пояснил мистер Путнам.

— О, как жаль, — сказал Теодор.

В последнем доме проживали Горсы.

— Я только что поселился по соседству, — сказал Теодор. Он пожал худенькую ладошку Элеоноры Горс, и та сказала, что отец на работе.

— Это он? — спросил Теодор, указывая на портрет человека с суровым лицом над каминной полкой, заставленной разнообразными предметами культа.

— Да, — ответила Элеонора, тридцать четыре года, дурнушка.

— Что ж, надеюсь, мы станем добрыми соседями, — сказал Теодор.

Тем же днем он отправился в свою новую контору и принялся обустраивать комнату для проявки.

23 июля

Утром этого дня, прежде чем отправиться в контору, он заглянул в телефонный справочник и отыскал четыре номера. Набрал первый из них.

— Не могли бы вы прислать такси к дому двенадцать ноль пятьдесят семь по Силмар-стрит? — попросил он. — Благодарю.

Он набрал второй номер.

— Не могли бы вы прислать телемастера ко мне на дом, — сказал он. — У меня пропало изображение. Дом двенадцать ноль семьдесят, Силмар-стрит.

Он набрал третий номер.

— Хочу дать объявление в воскресный номер, — сказал он. — «Форд» пятьдесят седьмого года выпуска. Отличное состояние. Семьсот восемьдесят девять долларов. Да, все верно, семьсот восемьдесят девять. Мой телефон четыреста четырнадцать семьдесят четыре ноль восемь.

Он сделал четвертый звонок и назначил встречу с мистером Джеремайей Осборном. Потом постоял у окна гостиной, пока к дому Бакусов не подкатило такси.

Когда он отъезжал от дома, мимо него проехала машина телевизионного мастера. Он оглянулся и увидел, как она притормозила у дома Генри Путнама.

«Дорогой сэр, — отпечатал он позже у себя в конторе, — прошу прислать мне десять буклетов, за которые я вношу плату в размере ста долларов». Он написал имя и адрес.

Конверт упал в коробку «Исходящие».

27 июля

Когда вечером Инес Феррел покинула дом, Теодор последовал за ней на машине. В деловой части города миссис Феррел вышла из автобуса и отправилась в бар под названием «Ирландский фонарь». Припарковавшись, Теодор осторожно проник в бар и проскользнул в темный кабинет.

Инес Феррел сидела в глубине зала, взгромоздившись на барный стул. Она сняла пиджак, демонстрируя облегающий желтый свитер. Теодор пробежал взглядом по выставленному напоказ бюсту.

Через некоторое время с ней заговорил какой-то мужчина, они поболтали, посмеялись, чуть-чуть посидели вместе. Теодор наблюдал, как они выходят, держась за руки. Заплатив за кофе, он последовал за парочкой. Путь оказался недолгим — миссис Феррел и мужчина вошли в двери гостиницы, находившейся в соседнем квартале.

Теодор поехал домой, насвистывая.

На следующее утро, когда Элеонора Горс и ее отец отправились куда-то вместе с миссис Бакус, Теодор последовал за ними.

Он встретил их на выходе из церкви по окончании службы. Ну разве не чудесное совпадение, сказал Теодор, что он тоже баптист? И он потряс жесткую руку Дональда Горса.

Когда они вышли на солнечный свет, Теодор спросил, не разделят ли они с ним воскресную трапезу. Миссис Бакус слабо улыбнулась и пробормотала что-то насчет своего мужа. Дональд Горс, похоже, сомневался.

— О, прошу вас, — взмолился Теодор. — Осчастливьте одинокого вдовца.

— Вдовца, — задумчиво повторил мистер Горс.

Теодор повесил голову.

— Уже много лет, — сказал он. — Пневмония.

— Давно вы баптист? — спросил мистер Горс.

— С рождения, — с жаром ответствовал Теодор. — В этом мое единственное утешение.

На обед он подал бараньи отбивные, бобы и печеную картошку. В качестве десерта — яблочный пирог и кофе.

— Я так рад, что вы разделили со мной эту скромную пищу, — сказал он. — Воистину, возлюбили ближнего своего, как самого себя. — Он улыбнулся Элеоноре, которая неуверенно улыбнулась в ответ.

Вечером, когда уже стемнело, Теодор отправился на прогулку. Проходя мимо дома Маккэннов, он услышал, как зазвонил телефон и мистер Джеймс Маккэнн заорал в трубку:

— Это ошибка, черт побери! Какого лешего я должен продавать какой-то паршивый «форд» пятьдесят седьмого года за семьсот восемьдесят девять баксов?

Трубка с грохотом упала на рычаг.

— Проклятье! — выкрикнул Джеймс Маккэнн.

— Милый, прошу тебя, будь спокойнее! — взмолилась его жена.

Телефон зазвонил снова.

Теодор двинулся дальше.

1 августа

Ровно в два пятнадцать ночи Теодор выскользнул на улицу, выдрал один из обожаемых плющей Джозефа Альстона и бросил его на дорожке.

Утром, выходя из дома, он увидел, что Уолтер Мортонмладший направляется к дому Маккэннов с покрывалом, полотенцем и портативным приемником. Старый Альстон стоял, держа в руках свой плющ.

— Его что, вырвали? — спросил Теодор.

Джозеф Альстон заворчал.

— Значит, так и есть, — обронил Теодор.

— Как — так? — спросил старик, уставившись на него.

— Вчера вечером, — сказал Теодор, — я услышал снаружи какой-то шум. Выглянул и увидел пару мальчишек.

— Вы рассмотрели их лица? — спросил Альстон, напрягшись.

— Нет, было слишком темно, — сказал Теодор. — Но я бы сказал, что они были примерно возраста мальчиков Путнама. Хотя, разумеется, это не могли быть они.

Джо Альстон медленно кивнул, оглядывая улицу.

Теодор доехал до бульвара и остановился. Прошло двадцать минут, и Уолтер Мортон-младший с Кэтрин Маккэнн сели в автобус.

На пляже Теодор расположился в нескольких метрах позади них.

— Ну этот Мак и тип, — услышал он слова Уолтера Мортона. — У него зудит в одном месте, и он отправляется в Тихуану, только чтобы перепихнуться.

Через некоторое время Мортон с девушкой, громко смеясь, побежали купаться. Теодор встал и дошел до телефонной будки.

— Я хочу, чтобы на следующей неделе у меня на заднем дворе установили бассейн, — сказал он. И объяснил все подробно.

Вернувшись на пляж, он терпеливо дождался, пока Уолтер Мортон с девушкой не улеглись загорать, обнявшись. Время от времени он щелкал зажатым в руке затвором шпионского фотоаппарата. Покончив с этим делом, он вернулся в машину и застегнул рубашку на груди, пряча крошечный объектив. По дороге в контору он остановился у магазина стройтоваров, где купил кисть и черную краску.

Весь день ушел на возню с фотографиями. Он напечатал их так, что казалось, будто все происходит ночью и как будто бы парочка занимается вовсе не тем, что было на самом деле.

Конверт мягко шлепнулся в коробку «Исходящие».

5 августа

Улица была тиха и пуста. Беззвучно ступая ногами в теннисных туфлях, Теодор перешел на противоположную сторону.

Он нашел на заднем дворе Мортонов газонокосилку. Тихонько оторвав ее от земли, перенес на другую сторону улицы, к гаражу Маккэнна. Осторожно подняв ворота гаража, он закатил газонокосилку за верстак. Конверт с фотографиями положил за ящик с гвоздями.

Вернувшись затем в дом, он позвонил Джеймсу Маккэнну и придушенным голосом спросил, продается ли все еще «форд».

Утром почтальон положил на крыльцо Горсов пухлый конверт. Элеонора Горс вышла и вскрыла его, из конверта выпал один из журнальчиков. Теодор наблюдал, как она воровато огляделась по сторонам, как темный румянец залил ее лицо.

Когда вечером этого же дня он косил свою лужайку, то видел, как Уолтер Мортон-старший промаршировал через улицу к Джеймсу Маккэнну, который как раз подстригал кусты. Он услышал, как они громко спорят о чем-то. Наконец оба пошли в гараж Маккэнна, откуда Мортон вытолкал свою газонокосилку, ничего не отвечая на сердитые протесты Маккэнна.

На другой стороне улицы, напротив Маккэннов, входил в дом вернувшийся с работы Артур Джефферсон. Проехали мальчики Путнама на велосипедах, их пес мчался следом.

Потом дверь напротив дома Теодора хлопнула. Он повернул голову и увидел, как мистер Бакус в рабочей одежде устремился к своей машине, возмущенно бормоча себе под нос:

— Бассейн!

Теодор поглядел на соседний дом и увидел, как Инес Феррел мечется по гостиной.

Он улыбнулся и принялся толкать газонокосилку вдоль стены своего дома, заглядывая в спальню Элеоноры Горс. Она сидела спиной к окну и что-то читала. Услышав стрекотание газонокосилки, она поднялась и, убрав пухлый конверт в ящик бюро, вышла из спальни.

15 августа

Дверь открыл Генри Путнам.

— Добрый вечер, — поздоровался Теодор. — Надеюсь, я не помешал.

— Нет, мы просто болтаем с родителями Ирмы, — сказал Путнам. — Они утром уезжают в Нью-Йорк.

— Правда? Ну, я всего на минутку. — Теодор протянул ему два воздушных ружья. — Фабрика, продукцию которой я распространяю, избавляется от товара, — сказал он. — Я подумал, может, вашим мальчикам понравится.

— Еще бы, — ответил Путнам. Он пошел в комнату, чтобы позвать сыновей.

Когда папаша вышел, Теодор прихватил пару спичечных коробков с надписью «Вина и крепкие напитки Путнама». Он опустил их в карман раньше, чем мальчики вышли поблагодарить его.

— Как это мило с вашей стороны, — сказал Путнам, стоя в дверях. — Я вам очень признателен.

— Всегда рад, — сказал Теодор.

Вернувшись домой, он поставил звонок на пятнадцать минут четвертого и лег спать. Когда будильник сработал, он вышел на безмолвную улицу и вырвал сорок семь плющей, разбросав их по дорожке Альстона.

— О нет, — сказал он Альстону утром. Теодор потрясенно качал головой.

Джозеф Альстон ничего не отвечал. Он с ненавистью оглядывал улицу.

— Позвольте мне помочь вам, — сказал Теодор. Старик отказался, но Теодор настоял. Съездив в ближайшую теплицу, он привез два пакета торфа, а потом сидел на корточках рядом с Альстоном, помогая тому заново сажать растения.

— Вы ничего не слышали прошлой ночью? — спросил его старик.

— А вы думаете, это снова были те мальчишки? — спросил Теодор, удивленно приоткрыв рот.

— Безусловно, — сказал Альстон.

Позже Теодор съездил в деловой квартал и купил дюжину фотооткрыток.

«Дорогой Уолт, — размашисто написал он на одной из них, — снял это в Тихуане. Как тебе, достаточно горячо?» Он надписал адрес на конверте, забыв прибавить «младший» к имени Уолтер Мортон.

В коробку «Исходящие».

23 августа

— Миссис Феррел!

Она вздрогнула на своем барном стуле.

— А, мистер…

— Гордон, — подсказал он, улыбаясь. — Как я рад снова видеть вас.

— Да. — Она поджала губы и снова вздрогнула.

— Вы часто сюда заходите? — спросил Теодор.

— О нет, не часто, — забормотала Инес Феррел. — Я просто… хотела встретиться сегодня вечером с подругой.

— А, понятно, — сказал Теодор. — Что ж, не будет ли позволено одинокому холостяку составить вам компанию, пока подруга не пришла?

— Ну… — Миссис Феррел пожала плечами. — Почему нет.

Ее губы выделялись ярким пятном на фоне алебастрового лица. Свитер плотно обтягивал выдающийся вперед бюст.

Прошло некоторое время, подруга миссис Феррел все не появлялась, и они перешли в темный кабинет. Там Теодор воспользовался моментом, когда миссис Феррел отошла попудрить носик, и подсыпал ей в бокал порошок без вкуса и без запаха. Вернувшись, она выпила коктейль и через минуту здорово захмелела. Она улыбнулась Теодору.

— Вы мне нрав’сь, миср Г’рдн, — призналась она. Слова толпились, путаясь ногами в языке.

Вскоре он проводил ее, спотыкающуюся и хихикающую, к своей машине и отвез в мотель. В номере он помог ей раздеться до чулок с поясом и туфель, и, пока она позировала в пьяном упоении, Теодор сделал несколько фотографий со вспышкой.

Когда в два ночи она рухнула, Теодор одел ее и отвез домой. Там он положил ее, полностью одетую, на кровать. После чего вышел на улицу и полил заново посаженный плющ Альстона концентрированным гербицидом.

Вернувшись домой, он набрал номер Джефферсона.

— Да? — раздраженно произнес Артур Джефферсон.

— Переезжай отсюда, а не то пожалеешь, — произнес шепотом Теодор и повесил трубку.

Утром он пришел к дому миссис Феррел и позвонил в звонок.

— Привет, — вежливо произнес он. — Вам уже лучше?

Она смотрела на него непонимающим взглядом, пока он рассказывал, как накануне вечером ей вдруг стало очень плохо и как он отвез ее из бара домой.

— Надеюсь, теперь вам уже лучше, — завершил он.

— Да, — произнесла она смущенно, — я… в полном порядке.

Уходя от нее, он заметил, как Джеймс Маккэнн с багровым лицом движется, зажав в руке конверт, по направлению к дому Мортонов. Рядом семенила встревоженная миссис Маккэнн.

— Мы должны проявлять терпение, Джим, — услышал ее слова Теодор.

31 августа

В два пятнадцать ночи Теодор взял кисть и банку краски и вышел на улицу.

Дойдя до дома Джефферсона, он поставил банку на землю и коряво написал на двери: «НИГГЕР».

После чего перешел на другую сторону улицы, позволив упасть нескольким каплям краски. Банку он оставил под задним крыльцом Генри Путнама, случайно перевернув собачью миску. К счастью, собака Путнамов ночевала в доме.

Потом он еще раз полил плющи Альстона гербицидом.

Утром, когда Дональд Горс ушел на работу, Теодор взял тяжелый конверт и отправился навестить Элеонору Горс.

— Взгляните-ка, — сказал он, вытряхивая из конверта порнографический журнал. — Я получил это сегодня по почте. Только посмотрите! — Он сунул журнал ей в руки.

Она держала его так, словно это был ядовитый паук.

— Разве не ужас? — спросил он.

Она скорчила гримасу:

— Возмутительно.

— Я подумал, надо поговорить с вами и другими соседями, прежде чем звонить в полицию, — сказал Теодор. — Вы тоже получили эту мерзость?

Элеонора Горс ощетинилась.

— С чего бы мне получать такое? — спросила она.

Старика Теодор обнаружил над его плющами.

— И как они поживают? — спросил он.

— Они умирают.

Теодор казался пораженным.

— Как такое возможно? — спросил он.

Альстон покачал головой.

— О, это просто кошмар.

Теодор пошел дальше, хихикая на ходу. Возвращаясь к себе домой, он заметил, что дальше по улице Артур Джефферсон отмывает дверь, а Генри Путнам, стоя напротив, внимательно наблюдает за ним.

Она ждала его на пороге.

— Миссис Маккэнн, — удивленно произнес Теодор. — Я так рад вас видеть.

— То, что я скажу, едва ли вас обрадует, — произнесла она горестно.

— Вот как? — удивился Теодор. Они вошли в дом.

— Чрезвычайно много разных… событий происходит на нашей улице с тех пор, как вы здесь поселились, — сказала миссис Маккэнн, когда они устроились в гостиной.

— Событий? — переспросил Теодор.

— Мне кажется, вы понимаете, о чем я говорю, — сказала миссис Маккэнн. — Однако это… эта расистская надпись на двери мистера Джефферсона, это уже слишком, мистер Гордон, слишком.

Теодор беспомощно взмахнул рукой.

— Но я не понимаю.

— Прошу вас, не надо все усложнять, — сказала она. — Я обращусь к властям, если эти безобразия не прекратятся, мистер Гордон. Мне очень не хотелось бы это делать, но…

— Властям? — Теодор казался испуганным до смерти.

— Ничего подобного не случалось, пока вы сюда не переехали, мистер Гордон, — сказала она. — Поверьте, мне нелегко это говорить, но у меня просто нет выбора. Тот факт, что ничего похожего никогда не происходило на нашей улице, пока вы…

Она внезапно замолчала, когда из груди Теодора вырвалось рыдание. Миссис Маккэнн смотрела на него с изумлением.

— Мистер Гордон… — начала она неуверенно.

— Я не знаю, о каких событиях вы говорите, — сказал Теодор дрожащим голосом, — но я бы лучше убил себя, чем причинил бы кому-нибудь вред, миссис Маккэнн.

Он огляделся по сторонам, словно проверяя, нет ли кого рядом.

— Я хочу сказать вам кое-что, чего не говорил ни одной живой душе, — произнес он. Он утер слезы. — Моя фамилия не Гордон, — сказал он. — Я Готлиб. Я еврей. Провел год в Дахау[1].

Рот миссис Маккэнн дрогнул, но она ничего не сказала. Лицо ее начало заливаться краской.

— Я вышел оттуда сломанным человеком, — сказал Теодор. — Мне недолго осталось жить, миссис Маккэнн. Моя жена умерла, трое моих детей умерли. Я совершенно один на свете. Я всего лишь хочу жить в мире… в маленьком мирке, как этот, среди людей, как вы. Быть соседом, другом…

— Мистер… Готлиб, — потрясенно произнесла она.

После ее ухода Теодор некоторое время стоял посреди гостиной, упираясь в бока побелевшими кулаками. Затем он отправился на кухню, чтобы себя наказать.

— Доброе утро, миссис Бакус, — произносил он часом позже, когда миниатюрная женщина открыла ему дверь, — простите, не могу ли я задать вам несколько вопросов по поводу нашей церкви?

— О. Да, конечно. — Она неуверенно отступила назад. — Вы не хотите… войти?

— Я буду вести себя очень тихо, чтобы не разбудить вашего мужа, — зашептал Теодор. Он увидел, как она покосилась на его перевязанную руку. — Обжегся, — пояснил он. — Так вот, насчет церкви… О, слышите, кто-то стучит в заднюю дверь.

— Неужели?

Когда она ушла в кухню, Теодор открыл стенной шкаф и кинул несколько фотографий за кучу садовых галош и инструментов. К ее возвращению дверца шкафа была закрыта.

— Там никого не было, — сказала она.

— Я мог бы поклясться… — Он извиняюще улыбнулся. Поглядел на круглый чехол на полу. — О, мистер Бакус играет в кегли?

— По средам и пятницам, после смены, — ответила она. — На Вестерн-авеню у нас есть круглосуточный кегельбан.

— Я тоже люблю покидать шары, — сказал Теодор.

Он задал свои вопросы по поводу церкви, а потом распрощался. Когда он шел по дорожке, то услышал голоса из дома Мортонов.

— Как будто мало было истории с Кэтрин Маккэнн и тех кошмарных фотографий, — вопил мистер Мортон. — Теперь еще и эта… грязь.

— Но мама! — кричал Уолтер-младший.

14 сентября

Теодор проснулся и выключил будильник. Поднявшись, он опустил в карман маленький пузырек с серым порошком и выскользнул из дома. Добравшись до места назначения, он насыпал порошка в миску с водой и помешал пальцем, чтобы порошок растворился.

Вернувшись домой, он нацарапал несколько писем, в которых говорилось следующее: «Артур Джефферсон пытается нарушить “цветной” барьер. Он мой кузен и должен признавать, что такой же черный, как и все мы. Я сообщаю об этом, потому что желаю ему добра».

Он подписал письмо именем Джона Томаса Джефферсона и адресовал три конверта Дональду Горсу, Мортонам и мистеру Генри Путнаму.

Завершив дело, он увидел, что по бульвару идет миссис Бакус, и последовал за ней.

— Можно вас проводить? — спросил он.

— О, — произнесла она. — Конечно.

— Вчера вечером упустил вашего мужа, — сообщил он.

Она непонимающе заморгала.

— Думал, встречу его в кегельбане, — сказал Теодор, — но, наверное, он снова заболел.

— Заболел?

— Я спросил тамошнего работника, и он сказал, что мистер Бакус перестал ходить, потому что все время болеет.

— О. — Голос миссис Бакус сделался тоненьким.

— Ну, может, увижу его в следующую пятницу, — сказал Теодор.

Позже, снова вернувшись домой, он заметил, как к дому Генри Путнама подъехал закрытый фургон. С их заднего двора вышел мужчина, неся завернутое в одеяло тело, которое он затем положил в машину. Мальчики Путнама плакали, глядя ей вслед.

Артур Джефферсон открыл дверь. Теодор показал письмо Джефферсону и его жене.

— Пришло сегодня утром, — сказал он.

— Это просто чудовищно, — прокомментировал Джефферсон, прочитав письмо.

— Именно так, — согласился Теодор.

Пока они разговаривали, Джефферсон поглядывал в окно на дом Путнама на другой стороне улицы.

15 сентября

Бледный утренний туман затягивал Силмар-стрит. Теодор тихо шел по улице. Под задним крыльцом дома Джефферсона он поджег коробку с бумагой. Когда она задымила, он прошел через двор и одним ударом ножа распорол резиновый бассейн. Спешно удаляясь, он слышал, как вода толчками выплескивается на траву. В переулке он выбросил коробок спичек с надписью «Вина и крепкие напитки Путнама».

Утром, вскоре после шести, его разбудил вой сирен. Маленький дом будто подпрыгивал, когда мимо проезжали тяжелые машины. Повернувшись на бок, он зевнул и пробормотал:

— Отлично.

17 сентября

Дверь на стук Теодора открыла бледная как смерть Дороти Бакус.

— Может быть, подвезти вас до церкви? — спросил Теодор.

— Я… я, кажется, неважно себя чувствую, — проговорила миссис Бакус.

— Как жаль, — сказал Теодор. Он увидел, что из кармана ее фартука торчат уголки фотографий.

Выйдя от нее, он увидел, как Мортоны грузятся в машину, молчащая Бьянка и смущенные Уолтеры. Чуть дальше по улице, у дома Артура Джефферсона, притормозила полицейская машина.

Теодор отправился в церковь с Дональдом Горсом, который сообщил, что Элеонора приболела.

— Очень печально, — сказал Теодор.

Тем же днем после обеда он провел некоторое время в доме Джефферсона, помогая прибирать и отмывать закопченное заднее крыльцо. Увидев распоротый бассейн, он немедленно поехал в магазин и купил точно такой же.

— Но ведь дети любят этот бассейн, — сказал Теодор, когда Пэтти Джефферсон начала протестовать. — Вы сами мне сказали.

Он ободряюще подмигнул Артуру Джефферсону, но тот был явно не в настроении.

23 сентября

Ранним вечером Теодор заметил, как улицу перебегает собака Альстона. Он схватил свое воздушное ружье, осторожно высунул в окно спальни и выстрелил. Собака яростно вцепилась себе в бок и завертелась на месте. Потом, поскуливая, припустила домой.

Прошло несколько минут, Теодор вышел на улицу и начал поднимать ворота гаража. Он увидел, как из переулка спешно выходит старик, неся на руках собаку.

— Что случилось? — спросил Теодор.

— Не знаю, — ответил Альстон безжизненным, испуганным голосом. — У него что-то болит.

— Быстрее! — воскликнул Теодор. — Садитесь в машину!

Он повез Альстона с собакой к ближайшему ветеринару, проскакивая на красные светофоры и стеная каждый раз, когда старик отрывал трясущуюся руку от бока собаки:

— Кровь!

Три часа Теодор просидел в приемной ветеринара, пока дверь не открылась; старик, пошатываясь, вышел из кабинета, его побелевшее лицо приобрело пепельный оттенок.

— Нет! — воскликнул Теодор, вскакивая на ноги.

Он довел обливающегося слезами старика до машины и отвез домой. Потом Альстон сказал, что ему лучше побыть одному, и Теодор ушел. Вскоре черно-белая полицейская машина остановилась у дома Альстона, и старик провел двух полицейских мимо дома Теодора.

Теодор некоторое время прислушивался к гневным крикам с улицы. Они звучали еще долго.

27 сентября

— Добрый вечер, — поклонился Теодор.

Элеонора Горс слабо кивнула.

— Я принес вам с отцом жаркое, — сказал Теодор, улыбаясь и протягивая завернутую в полотенце керамическую кастрюльку.

Когда она сказала, что ее отец ушел в вечернюю смену, Теодор изумился, словно бы он не видел, как пожилой господин уезжал сегодня после обеда.

— Ну что ж, — произнес он, — протягивая ей угощение, — тогда это лично для вас. С моими наилучшими пожеланиями.

Сойдя с крыльца, он увидел, что Артур Джефферсон и Генри Путнам стоят под фонарем чуть дальше по улице. Пока он смотрел, Артур Джефферсон ударил собеседника и спустя секунду они уже скатились в канаву. Теодор побежал к ним.

— Как вам не стыдно! — задыхался он, растаскивая противников.

— Не лезьте не в свое дело! — предупредил Джефферсон и выкрикнул, обращаясь к Путнаму: — Лучше скажи мне, как эта краска оказалась под твоим крыльцом! Полиция, может, и поверит, что твои спички случайно оказались у меня за домом, но только не я!

— Ничего я тебе не скажу, — с презрением отвечал Путнам. — Ниггер!

— Ниггер! Ну естественно! Ты, конечно, первый этому поверил, придурок…

Теодор стоял между ними пять минут. И только когда Джефферсон случайно угодил ему по носу, напряжение спало. Джефферсон вежливо извинился, затем, бросив убийственный взгляд на Путнама, ушел.

— Мне жаль, что он вас ударил, — с сочувствием сказал Путнам. — Проклятый ниггер!

— О, вы наверняка ошибаетесь, — сказал Теодор, зажимая ноздри. — Мистер Джефферсон говорил мне, как боится, что люди поверят этим сплетням. Это из-за стоимости двух его домов, ну, вы понимаете.

— Двух? — переспросил Путнам.

— Да, пустой дом рядом с ним тоже принадлежит ему, — сказал Теодор. — Я думал, вы знаете.