Аллен Даллес

Искусство разведки

К читателю

Читатель, ожидающий от этой книги легкого занимательного сюжета с захватывающей интригой, наподобие тех, что встречаются в книгах Чейза, Гарднера, Спиллейна или Флеминга, стремительно, будто снежный обвал в горах, обрушившийся на советский книжный рынок конца 80 – начала 90-х годов, не будет, видимо, разочарован камерно спокойным, можно даже сказать академически спокойным, содержанием книги Аллена Даллеса «Искусство разведки», вышедшей в США более четверти века назад и впервые выносимой на суд отечественной аудитории в публикациях серии «Секретные миссии». Именно поэтому представляется справедливым сказать несколько слов и о разведке вообще, и об авторе этой книги, и его времени в частности, не навязывая читателю мнения или готового решения, не идеологизируя вопрос, а предоставляя ему самому определить свое отношение к предмету, о котором идет речь в этой да и в других книгах серии.

В нашей стране долгое время культивировался интерес главным образом к героико-романтической стороне деятельности разведки (этот интерес, впрочем, достаточно высок и сегодня), но не к пониманию ее как общественно-политического явления, уяснению ее места в системе государственных институтов, участию в решении крупных, порой жизненно важных, вопросов, затрагивающих интересы государства. На романтическую идеализацию образа разведки, представлявшегося, как правило, через образ ее отдельного сотрудника, были направлены усилия авторов наших книг, пьес, сценариев, режиссеров и актеров – иногда талантливых, нередко средних, зачастую посредственных. Достаточно вспомнить разные по фабуле книги «Приключения майора Пронина» Л. Овалова (намек на причастность героя к разведке был неназойлив, но достаточно ощутим), «И один в поле воин» Ю. Дольд-Михайлика, трилогию о «Резиденте» О. Шмелева и В. Востокова, дилогию о приключениях советского разведчика Аскера Керимова А. Насибова, недавний бестселлер «Моя профессия – разведчик» Н. Губернаторова и Л. Корнешова и перекликающуюся с ним повесть В. Аграновского «Профессия – иностранец», многочисленные издания А. Лукина о Николае Кузнецове, стоящие особняком художественно-документальные книги о работе берлинской, брюссельско-парижской и бернско-женевской резидентур, художественные ленты, начиная с «Подвига разведчика» до сегодняшних кино– и телесериалов, пропорхнувших через экран, как мотыльки-однодневки (в ряду которых бриллиантом в горсти подделок сверкает «Мертвый сезон» С. Кулиша). Наконец, похоронивший всех тиражами, кассовостью и доведенный в народе до анекдота хмуро выдержанный, непередаваемо обольстительный Штирлиц, бодро промаршировавший от революционного Петрограда до Подмосковья 70-х годов через все столицы мира.

Не входя в дальнейшие детали и не втягивая читателя в обсуждение художественных достоинств отечественных да и многих зарубежных произведений о разведке, скажем лишь, что в подавляющем большинстве случаев авторами не предпринималось сколько-нибудь существенных попыток (собственно, это по разным причинам и не являлось их целью) рассмотреть разведку как общественное явление или инструмент государственной политики, представить ее деятельность в качестве совокупности интеллектуально-нравственных (т. е. основанных на определенных принципах, убеждениях, мировоззрениях), трудовых и профессиональных усилий довольно значительного коллектива людей, объединенных общими целями и задачами.

Разведка – слишком серьезная профессия, чтобы относиться к ней поверхностно, видя лишь одну, наиболее привлекательную для большинства сторону – романтику и не замечая большого, до пота – труда.

Книга А. Даллеса примечательна прежде всего тем, что является одним из немногих произведений о разведке, написанных не только теоретиком – профессионалом, заложившим фундамент современного ЦРУ и впоследствии занимавшим в нем самые высокие руководящие посты, но и разведчиком-практиком, не только планировавшим, но и принимавшим прямое участие во многих тайных операциях периода второй мировой войны и последовавшей за ним так называемой «холодной войны», в разработку и ведение которой семьей Даллесов[1] была внесена большая лепта.

Идеологизация общества в период разгара «холодной войны» в 50—60-х годах, а также ее рецидивов в 70-е годы (не следует воспринимать идеологизацию однобоко, лишь применительно к СССР и странам так называемого «социалистического содружества»; в полной мере этот процесс охватил также Соединенные Штаты и их союзников по различным военным, политическим и экономическим организациям, проявлением чего, в сущности, и являлась «холодная война») не могла не сказаться на ходе общественно-политических процессов.

Сказалась она и на культуре, в том числе на таком ее важнейшем (если не главном) участке, как литература. И если в нашей литературе о разведке того периода преобладала тема героизма советских разведчиков-одиночек, реже – описания успешных операций советской разведки за кордоном или в тылу противника во время войны (например, известный сериал публикаций под общим названием «Чекисты рассказывают»), то в англо-американской приобрели широкую популярность образ Джеймса Бонда Флеминга, герои раннего Ле Карре, затем – полудокументальные «разоблачения» Баррона («КГБ» и «КГБ сегодня») и в последнее время персонажи бестселлера англо-американского книжного рынка – фолианта Эндрю и Гордиевского «КГБ. Взгляд изнутри». Говоря проще и с должной степенью откровения, публикации и той и другой стороны отвечали задаче 50—70-х годов – показать собственные преимущества на фоне убожества противной стороны методами оглупления соперника, вплоть до его оболванивания.

Не избежал этого комплекса и Аллеи Даллес ни как автор книги «Искусство разведки», ни как персонаж в публикациях о разведке. И если в первом случае Даллес продемонстрировал свою устойчивую зоологическую ненависть ко всему «красному», то во втором он уподобился теннисному мячу, стремительно летающему на кортах политики, превращаясь из романтизированного обывателя, «рыцаря плаща и кинжала» в «акулу грязного политического бандитизма».

К слову сказать, наш читатель (а позднее и зритель) познакомился с образом Аллена Даллеса, который запечатлен без карикатурности и истерического надрыва в известной повести, а затем и телесериале Ю. Семенова «Семнадцать мгновений весны». Несомненно, следует отдать должное и нашему признанному романисту и режиссеру Т. Лиозновой, и актеру В. Шалевичу, сыгравшему роль Даллеса, хотя бы за то, что его образ был создан без привычного оглупления и сыгран в спокойной камерной манере. Не обошлось, правда, без стереотипа: знаменитая трубка Даллеса сыграла в эпизоде не меньшую роль, чем известная всему миру трубка Сталина, – столь многозначительно и тот и другой извлекали ее и таинственно раскуривали.

Каким он был, Аллен Даллес? На подобный вопрос, вероятно, невозможно получить однозначный ответ, если речь идет о незаурядной личности, а он был именно таким.

Руководитель самой секретной службы Америки оставался довольно известной фигурой в американском обществе. Одни считали его обаятельным, добродушным, романтичным человеком (именно таким он старался предстать перед людьми), другие видели в нем человека жесткого, расчетливого, с необузданной и безграничной фантазией, с авантюристическим тщеславием, который по своему желанию создавал и переделывал мир.

Альбер де Сюгонзак, корреспондент газеты «Франс суар», в своей статье после смерти А. Даллеса (последний умер в 1969 г. от осложнения на легких, вызванного азиатским гриппом) писал: «Мне редко приходилось встречать столь открытых, добродушных и обаятельных людей, как А. Даллес. Здоровяк, под два метра ростом и весом не менее ста килограммов, седеющий, с жесткими усами, никогда не вынимавший изо рта трубку, вечно одетый в старый твидовый пиджак, он, казалось, не имел никаких забот в жизни».[2]

Р. Клайн, работавший долгие годы с А. Даллесом, отмечал, что его шеф по меньшей мере три четверти своего времени и сил посвящал делам нелегальной деятельности. Он обожал остроту риска и интеллектуальную сложность зарубежных операций. Шпионаж был его стихией. Больше всего он не терпел застоя, в кругу близких друзей часто повторял: «Я требую только действий. Пусть рискованных, пусть опрометчивых, пусть фарисейских, однако же действий». Провалы, разоблачения его мало волновали.

А. Даллес много путешествовал, хорошо знал мир. Он боготворил Америку, с уважением относился к европейской классической культуре, с наслаждением читал книги по китайской философии, стремился понять душу японцев, вчитываясь в «хайку» и «танку»,[3] а русских – через образы Достоевского и Толстого. И еще он не любил всего советского. Что ж, это было его право. Его тянуло к необычному, опасному, но рассудочность никогда не покидала его.

Под добродушной внешностью скрывался сильный человек, обладавший всеми качествами, необходимыми профессиональному разведчику высочайшего класса.

В 23 года получив звание магистра наук в Принстонском университете, А. Даллес поступил на дипломатическую работу. Благодаря своему таланту и связям он быстро продвигался по службе и вскоре был назначен руководителем ближневосточного отдела госдепартамента. Вошел он и в мир бизнеса, став совладельцем известной юридической фирмы «Салливен энд Кромвелл», клиентами которой были крупнейшие американские компании, такие как, например, нефтяной концерн Рокфеллеров. Но ни карьера дипломата, ни бизнесмена, видимо, его не устраивала.

С 1942 года А. Даллес начал официально работать в Управлении стратегических служб (УСС), хотя у него Уже раньше были тесные контакты с этим разведывательным ведомством. Во главе Управления стоял 57-летний Уильям Донован, герой первой мировой войны, миллионер, владелец одной из преуспевающих юридических фирм Уолл-стрита, человек смелый, независимый, рискованный. Он сумел привлечь в эту организацию ряд наиболее блестящих и ярких умов своей страны, среди которых был А. Даллес.

Талант Даллеса как разведчика раскрылся в годы второй мировой войны, когда он, используя в качестве прикрытия дипломатический пост (официально он числился помощником посланника дипломатической миссии США в Берне), организовывал и лично участвовал в ряде крупных разведывательных операций против гитлеровской Германии.

18 июня 1946 г. на торжественной церемонии награждения А. Даллеса медалью Почета президент Трумэн заявил: «Господин Даллес за один год создал разведывательную сеть информаторов и работников, занимающихся технической стороной разведки, сеть, распространившуюся на Германию, Югославию, Чехословакию, Болгарию, Венгрию, Испанию, Португалию, Северную Африку и полностью покрывшую Францию, Италию и Австрию… Среди наиболее важных достижений Даллеса необходимо отметить первые сообщения, начавшие поступать с мая 1943 года, об экспериментальной лаборатории немцев в Пенемюнде, которые работали над созданием телеуправляемых снарядов, его доклад о размещении этих снарядов на северном побережье Франции и в районе пролива Па-де-Кале, его информацию о разрушениях и убытках, нанесенных со-союзниками Берлину и другим городам в результате бомбардировок».[4]

В 1982 году были рассекречены показания А. Даллеса перед одним из комитетов конгресса еще в 1947 году. Тогда, похваляясь успехами УСС, он указал, что около 10 % личного состава гитлеровской разведки – абвера были настроены против Гитлера и сотрудничали с УСС. Руководитель абвера адмирал В. Канарис и его заместитель находились в прямом контакте с А. Даллесом, возглавлявшим резидентуру УСС в Швейцарии. По словам Даллеса, он «достиг определенных успехов, проникнув в германскую разведывательную службу, МИД Германии и некоторые другие ведомства».[5]

После войны Даллес вернулся к частной юридической практике, однако не порвал своих связей с разведкой, став неофициальным консультантом Белого дома и конгресса. Вместе с генерал-лейтенантом У. Донованом он разрабатывает концепцию централизованной разведывательной службы послевоенного периода. Даллес полностью разделял идеи своего учителя о том, что разведка должна находиться под руководством президента страны и непосредственно подчиняться ему, что центральное руководство разведки должно координировать деятельность всех имеющихся разведывательных ведомств, что оно должно нести ответственность перед президентом за выработку разведывательных целей, сбор и анализ разведданных для планирования и проведения национальной политики. В задачи нового ведомства должно было входить осуществление подрывных операций за границей.

Расклад политических сил в стране не позволил У. Доновану реализовать свои планы, но А. Даллес продолжал настойчиво работать в этом направлении, правда, находясь в тени. В 1947 году им был подготовлен меморандум по созданию новой разведывательной службы США.

В 1946 году президент Г. Трумэн создает Центральную разведывательную группу (ЦРГ) во главе с контрадмиралом С. Соуерсом, который стал первым начальником Центральной разведки. На «крестинах» ЦРГ Трумэн вручил ее руководителям символические черные шляпы, плащи и кинжалы, титуловав их «рыцарями плаща и кинжала».

В 1947 году был принят Закон о национальной безопасности, по которому ЦРГ было преобразовано в Центральное разведывательное управление (ЦРУ). В статье 102 закона сказано: «Настоящим утверждается под руководством Совета национальной безопасности Центральное разведывательное управление во главе с директором Центральной разведки». Этим законом определены основные функции последнего: советник президента по вопросам деятельности разведки, руководитель разведывательного сообщества США и руководитель (у нас он именуется директором ЦРУ. – Р. Г.) Центрального разведывательного управления.

В вышеуказанном законе нашла отражение большая часть рекомендаций Даллеса. Положения закона, касающиеся ЦРУ, были преднамеренно неопределенны и двусмысленны и, как писал Даллес, законодатели обеспечили уникальное положение американской разведке. ЦРУ, воспользовавшись расплывчатостью закона, Действовало так, как считало нужным.

По признанию бывших руководителей ЦРУ, возникновение и рост их ведомства связаны с развязыванием политики «холодной войны». «Раздавалось все больше голосов, призывающих к тому, чтобы США не только располагали возможностями собирать и анализировать разведывательные данные по проблемам „холодной войны“, но и создавали механизм, позволяющий вести политические и полувоенные сражения»,[6] – писал бывший директор ЦРУ Л. Колби об этом периоде.

В 1948 году Даллес представил Трумэну доклад (считающийся до сих пор секретным) группы экспертов, которую он возглавлял по поручению президента для обследования деятельности ЦРУ и выработки рекомендаций по ее улучшению. В нем Даллес доказывал, что ЦРУ должно быть целиком оперативным ведомством вопреки мнению Трумэна, считавшего, что Центральное разведывательное управление должно быть не более чем информационным инструментом президента. Но вскоре Трумэн вынужден был принять точку зрения Даллеса, так как понял, что для реализации доктрины «сдерживания коммунизма» одних разведывательных данных мало, нужны специфическое оружие и подготовленные люди.

Весной 1948 года Белый дом считал, что война с Советским Союзом на пороге… В умах работников управления специальных операций ЦРУ на этот счет не было никаких сомнений. Враг – Советский Союз, «советская цель – наша миссия. Мы профессионально эмоционально посвятили себя только этой задаче. Мы рассматривали себя такими же участниками американского крестового похода против Сталина, как и против Гитлера».[7]

В этой атмосфере настойчиво проводимая идея Даллеса о том, что ЦРУ должно пользоваться исключительным правом осуществлять тайные разведывательные операции, нашла поддержку в правительственных кругах и у самого президента.

Реализации этой идеи способствовал и Закон о национальной безопасности, который в разделе функций ЦРУ включал пункт, взятый из меморандума Даллеса: «Осуществлять другие связанные с разведывательной деятельностью функции и обязанности, которые затрагивают национальную безопасность и которые Совет национальной безопасности может поручить ЦРУ». Этот пункт послужил надежным обоснованием «законности» тайных операций, ставших основой деятельности ЦРУ. По мнению Ф. Праути, в прошлом главного офицера связи Пентагона с ЦРУ, даллесовская концепция разведки предусматривает 10 % обычной разведки и 90 % подрывной работы.[8]

В 1951 году Даллес был назначен заместителем директора ЦРУ по планированию и шефом нового директората, ведавшего тайными подрывными операциями. В 1953 году вновь избранный президент Эйзенхауэр сделал Даллеса директором Центрального разведывательного управления. Даллес был первым гражданским лицом, ставшим во главе ЦРУ. Р. Бисселл, заместитель директора ЦРУ по планированию, назвал Даллеса «непревзойденным специалистом в деле создания разведки и повышения ее эффективности».

Именно Даллесу принадлежит инициатива строительства для ЦРУ, ютившегося прежде в здании старой правительственной типографии в Вашингтоне, комплекса в Лэнгли. Правда, ему самому не удалось занять спланированный по собственному вкусу кабинет: после провала операции ЦРУ на Кубе ему пришлось подать в отставку.

Своеобразным символом Лэнгли является возвышающийся в главном вестибюле здания бюст А. Даллеса, апологета тайных операций, дух которого поныне веет над ЦРУ. Он привнес в ведомство «плаща и кинжала» атмосферу бизнеса. На языке сотрудников ЦРУ оно стало именоваться «компанией», «фирмой», а сами они считают себя его «детьми», «служащими».

«С момента своего рождения, – пишет американский социолог У. Домхофф, – и на протяжении дальнейшей истории ЦРУ находилось под контролем членов высшего класса и функционировало в механизме элиты власти».[9] Так же как и в Управлении стратегических служб генерала У. Донована, в ЦРУ с первых дней его существования на ведущие посты были выдвинуты представители финансовых, деловых, юридических кругов, связанные с Уолл-стритом. Первым руководителем подрывных операций стал миллионер Ф. Визнер, юрист, один из партнеров адвокатской фирмы «Картер, Ледиярц, Милбург». Из той же фирмы вышел заместитель директора ЦРУ У. Джексон, юрист и акционер многих компаний. Этот список можно продолжить.

50-е годы ознаменовались расцветом тайных операций американской разведки. Исходя из «особой» роли Америки в мире и проникнув духом превосходства американского образа жизни, ЦРУ во главе со своим директором бросилось спасать «цивилизованный мир» от коммунистической угрозы.

Уже в первый год пребывания у власти в ЦРУ А. Даллес успешно осуществляет крупную, своего рода пробную тайную операцию «Аякс», в ходе которой было свергнуто правительство Ирана во главе с премьер-министром Моссадыком и восстановлен шахский режим. Непосредственно переворотом внутри страны руководил агент ЦРУ Кермит (Ким) Рузвельт (ныне известен ЦРУ под кличкой «мистер Иран»), внук президента Теодора Рузвельта.

В своей книге «Искусство разведки» А. Даллес намекает на роль, которую сыграло ЦРУ в Иране. «Сторонникам шаха была оказана поддержка извне», – писал он, не указывая прямо, что она исходила от ЦРУ.

Эта акция была направлена на защиту интересов американского капитала в сфере международных нефтяных компаний. Интересно отметить, что операция затрагивала и личные коммерческие интересы шефа ЦРУ, поскольку его фирма «Салливен энд Кромвелл» вела дела Англо-иранской нефтяной компании.

В 1954 году Эйзенхауэр был обеспокоен возрастающим влиянием Советского Союза в Латинской Америке, особенно в Гватемале. «Нам нужно было разделаться с пришедшим к власти коммунистическим правительством», – заявил позднее в одном из выступлений бывший президент. Последовала тайная акция ЦРУ – и неугодное правительство было свергнуто. Вскоре после этих событий на совещании в Белом доме Эйзенхауэр, обратившись к А. Даллесу, сказал: «Благодарю Вас, Аллен, Вы предотвратили появление советского плацдарма в Центральной Америке»

Затем последовало вмешательство ЦРУ в дела Египта, Коста-Рики, Бирмы, Индонезии, Лаоса, Вьетнама, Филиппин, Кубы.

Для реализации своих тайных планов ЦРУ не избегало явно преступных методов. Как однажды заявил А Даллес журналистам, директор ЦРУ должен оставлять мораль за дверью.

Планы политических убийств иностранных лидеров зародились в ЦРУ при президенте Эйзенхауэре и начали реализовываться под непосредственным руководством А. Даллеса. Комиссия сената во главе с Чёрчем в середине 70-х годов расследовала деятельность Центрального разведывательного управления, связанную с организацией покушений на государственных и общественных деятелей. И хотя эта комиссия всячески старалась оправдать американские спецслужбы, тем не менее была вынуждена признать заговоры с целью убийства. Замышлялись покушения на Ф. Кастро (имеются доказательства по крайней мере восьми попыток убрать лидера Кубинской революции), Сукарно, Джоу Эньлая. В I960 году А. Даллес отдал приказ убить премьер-министра Конго П. Лумумбу, для чего из Вашингтона в эту страну со специальным ядом был направлен один из руководителей американской разведки.

Авторы доклада также были вынуждены признать, что в начале б0-х годов в ЦРУ было создано специальное подразделение, предназначенное для организации и осуществления убийств под кодовым названием ZR-RIFLE.

Подтвердилась связь ЦРУ с американской мафией с целью проведения переворотов и устранения политических деятелей. Так, в августе 1960 года А. Даллес утвердил планы привлечения американской мафии в операции против Ф. Кастро.

Представляет интерес и сообщение комиссии Чёрча о том, что ЦРУ активно занималось программой по испытанию химических и биологических средств, пригодных для использования в оперативной работе с целью оказания воздействия на человека и контроле за его поведением.

Прямое вмешательство разведки в сферу политики началось при Даллесе, хотя последний упорно отрицал это. В настоящей книге он попытался доказать, что ЦРУ не делает политики и во всем следует указаниям президента и СНБ. Все его утверждения не выдерживают никакой критики, достаточно вспомнить его признание в 1954 году, что ЦРУ было «серым кардиналом», стоявшим за полдюжиной ярых проамериканских режимов. Не ограничиваясь чисто разведывательными задачами, но превратилось в прямого творца политики, ставя перед собой цель сражаться с коммунизмом во всем мире. Все это стало возможным благодаря созданию Белым домом климата наибольшего благоприятствования подрывной деятельности разведывательного ведомства, что поставило его директора в исключительное положение.

Хотя Даллес и писал, что документы, архивы, действия и бюджетные расходы ЦРУ были открыты для президентского совета по разведывательной деятельности (созданного Эйзенхауэром в 1956 г.) и что рекомендации этого совета играли неоценимую роль в его работе как главы разведки, на самом деле он их просто игнорировал. В 1957 году Совет вынужден был обратить внимание Эйзенхауэра на тайные операции ЦРУ, которые поглощали до 80 % бюджета, и лишь немногие из них были хотя бы формально одобрены Советом. Даже госдепартамент мало знал о том, чем занимается ЦРУ.

Даллес считал нужным согласовывать свои планы в основном только с президентом. Удавалось это ему потому, что он пользовался могущественной поддержкой монополистических кругов, особенно нефтяных, интересы которых ЦРУ успешно защищало на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке.

Среди американских магнатов были и недоброжелатели Даллеса, которые резко критиковали его действия. К ним в основном относились владельцы монополий, ориентировавшиеся на внутренний американский рынок и считавшие, что чрезмерная активность США за рубежом может пойти им во вред. Представитель этой группы Джозеф Кеннеди (отец бывшего президента США) после событий в заливе Кочинос в 1961 году однозначно выразил свое мнение о ЦРУ: «Я знаю это заведение, и я бы не платил ему ста долларов в неделю. Это счастье, что их поймали за руку, пока они до конца не оперились».[10]

Вторжение на Кубу было последней тайной операцией А. Даллеса. Он начал разрабатывать ее еще при президенте Эйзенхауэре и продолжил при Дж. Кеннеди, который, как и другие представители правящей верхушки США, был ярым сторонником уничтожения Кубинской революции. Эйзенхауэр недвусмысленно настраивал нового президента на «тихую агрессию», подчеркивая, что правительство США должно оказать помощь кубинским контрреволюционным силам до полного конца. А. Даллесу при поддержке руководства военного ведомства удалось убедить Дж. Кеннеди в необходимости проведения операции по свержению режима Ф. Кастро. У Даллеса была особая заинтересованность в осуществлении намеченного плана. Он надеялся укрепить свои позиции при новой администрации очередным успехом в Карибском море, а также превратить остров в свою вотчину, базу для борьбы с демократическими силами во всей Латинской Америке.

Даллес гарантировал президенту Дж. Кеннеди успех, заверяя его в том, что за высадкой наемников последует всеобщее восстание на Кубе. Но тщательно подготовленная операция закончилась полным провалом. 19 апреля 1961 г., по словам А. Даллеса, был худшим днем его жизни. Это была его личная трагедия и самая драматическая неудача США.

Наступил конец эры Аллена Даллеса.

Будучи долгие годы вне всякой критики, ЦРУ и ее директор вдруг сразу стали объектом жесточайших нападок со всех сторон. Первый удар последовал от самого президента Дж. Кеннеди: «Я, вероятно, допустил ошибку, сохранив Аллена Даллеса… Даллес обладает огромными способностями. Но я никогда не работал с ним, и мне сложно оценить смысл того, что он говорит. Даллес – легендарная личность, а с легендарными личностями крайне трудно работать эффективно. Я допустил ошибку, поставив Бобби (брат президента. – Р. Г.) во главе министерства юстиции… Бобби должен быть в ЦРУ».[11]

Карьера А. Даллеса как разведчика закончилась. Он, правда, успел поработать в комиссии по расследованию причин фиаско в заливе Кочинос. Благодаря его усилиям удалось избежать изъятия тайных операций из ведения ЦРУ и ограничения его функций сбором разведывательной информации. Дж. Кеннеди принял доводы А. Даллеса и все оставил в ЦРУ по-старому, сменив только руководство.

27 сентября 1961 г. в своей речи по поводу отставки Даллеса с поста директора Центральной разведки Дж. Кеннеди высоко оценил его заслуги: «Я не могу назвать никого другого, кто бы служил стране с большим мужеством и самоотверженностью, чем г-н Аллен Даллес».[12]

«С уходом А. Даллеса в ЦРУ не стало последнего великого романтика, чьим достоянием были секреты – тайны», – так бывший заместитель директора ЦРУ Р.Клайн отозвался о своем шефе, с которым он бок о бок проработал многие годы.

Бесспорно, А. Даллес «оставил свой след» в истории, так как ЦРУ является прежде всего делом его рук, и тем не менее правомерно задать вопрос: удалось ли ему создать свой «шедевр»? – спрашивает французский специалист по разведке А. Герэн и сам отвечает: «Да, он его создал». «Операция раскол» – под таким названием дело Даллеса вошло в историю ЦРУ – была очень честолюбивым, сложным и широкомасштабным предприятием, новизну которой следует подчеркнуть особо. Суть этой операции прекрасно выражена в словах английского писателя Грэма Грина: «В наши дни разведка является на самом деле одним из методов ведения психологической войны. Ее главная цель – посеять в лагерь противника взаимные подозрения союзников». Для недавно созданного ЦРУ она явилась своего рода «генеральной репетицией», как справедливо отмечает Санч де Грамон: «Расколы, разделения, распри – всюду, где бы они ни происходили, по ту или другую сторону „железного занавеса“, вдохновляются и поддерживаются ЦРУ»[13]

Спустя два года после отставки А. Даллеса появилась его книга «Искусство разведки», которую сразу нарекли «библией разведчика». Можно лишь предполагать, почему он решил написать ее: захотелось ли вклеить славы писателя или передать свой опыт другим, или просто появился «зуд в ладонях», как это зачастую бывает с отставными политиками и генералами, или захотелось объясниться с обществом по поводу своих неудач. А может быть, и первое, и второе, и третье. Сам Даллес сказал по этому поводу: «Я пишу настоящую книгу как частное лицо, и мне хотелось бы сделать предельно ясным для всех, что высказанные мною взгляды являются исключительно моими собственными и не были ни санкционированы, ни одобрены ни ЦРУ, ни каким другим правительственным органом».

11 лет А. Даллес руководил ЦРУ, стараясь сделать свое ведомство «лучшей разведывательной службой мира». За это время узнал взлеты и падения, триумфы и провалы. Д. Кеннеди на открытии новой штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли 28 ноября 1961 г. метко подметил: «Ваши успехи проходят незамеченными, а о ваших неудачах трубят во все трубы».

После ухода А. Даллеса в отставку критика ЦРУ не прекратилась. Подрывная деятельность американской разведки во многих случаях принимала настолько скандальный характер, провалы ее «тайных операций» были столь очевидны, что все это стало вредить престижу и ЦРУ, и самим Соединенных Штатов Америки.

У А.Даллеса появилась потребность объясниться с американской общественностью, смягчить удары, наносимые его любимому детищу. «Работая над книгой, я хотел осветить действительное положение разведки в нашем свободном обществе», – писал он.

Просматривается и еще одна причина появления этой книги. А. Даллес прямо заявляет, что «из всех специальностей профессию разведчика понимают, пожалуй, меньше всего и чаще превратно». Далее он пишет: «Вряд ли можно ожидать понимания и поддержки деятельности американской разведки, если о ЦРУ знают что-то только посвященные и некоторые лица в исполнительных и законодательных органах государственного аппарата, а остальные продолжают черпать сведения о разведке из материалов, авторы которых никогда „внутри“ (ЦРУ. – Р. Г.) не были».

И как человек из «внутри», правда, жестко придерживаясь принципов конспирации, Даллес дает довольно полную картину разведывательной деятельности. Его книга – своеобразная энциклопедия, в которой представлены и история разведки, и структура американской разведслужбы, планирование и руководство ею, методы и средства сбора информации и ее использование, техническое оснащение, кадровая политика, роль спецслужб и многие другие аспекты функционирования Разведки. Все это, бесспорно, интересно как для специалистов, так и для неискушенных читателей, желающих пополнить свои знания о разведке.

Огромный практический опыт, аналитический склад ума и прекрасное владение пером позволили Даллесу написать очень интересную и содержательную книгу, которая разошлась по всему свету. Даже сейчас, почти через тридцать лет после первой публикации, основные положения книги актуальны. Недаром специалисты по разведке обращаются к этой работе и в наши дни, охотно ее цитируют.

Представляя настоящую книгу советскому читателю, хотелось бы напомнить, что повествование Даллеса о противостоянии разведок, его взгляды и оценки американской и советской разведок порой отличаются субъективизмом и предвзятостью. Взять, к примеру, обвинения советской разведки в том, чем занимаются все спецслужбы мира, включая и американскую (речь идет о вербовочной работе, сборе информации агентурным путем и других аспектах разведывательной деятельности, которые, по словам автора, являются «кознями», «ухищрениями», «коварством Советов»). И все же, несмотря на негативное отношение к советской разведке, Даллес дает высокую оценку советским разведчикам-нелегалам: «В общем информация, которую посредством секретных операций смогли добыть советские разведчики во время второй мировой войны, содействовала военным усилиям Советов и представляет собой такого рода материал, который является предметом мечтаний для разведки любой страны».

Книга издается в аннотированном переводе, что объясняется отнюдь не идеологическими соображениями и не стремлением издателей убрать не понравившиеся им по тем или иным причинам части текста.

Со времени выхода книги в свет мир кардинально изменился. В наши дни по меньшей мере странно выглядят приводимые в книге высказывания Н. С. Хрущева о том, что СССР собирается силой уничтожить капиталистическую систему, или характеристики, даваемые автором разведывательным службам восточноевропейских стран.

Господствовавший в начале 60-х годов дух «холодной войны», открытая конфронтация США и СССР, их взаимные обвинения в агрессивности наложили свой отпечаток на содержание ряда глав. Поэтому сделанные в книге купюры преследовали цель по возможности устранить идеологические наслоения периода «холодной войны» и явные анахронизмы, которые только затрудняют восприятие того ценного, что есть в книге.

Нам остается лишь рекомендовать читателю запастись терпением и, внимательно ознакомившись с содержанием книги А. Даллеса и приложений к ней, самому сделать выводы об одной из наиболее трудных и вместе с тем увлекательных профессий—профессии разведчика.

Р.В.Горев, кандидат военных наук, капитан 1-го ранга в отставке

Глава первая

Немного о себе

Интерес к международным делам пробудился во мне рано, фактически уже в детские годы. Я воспитывался на рассказах моего деда с отцовской стороны о его путешествии на парусном судне из Бостона в индийский порт Мадрас, где он был миссионером. Во время этого путешествия, продолжавшегося 131 день, судно, на борту которого находился дед, едва не затонуло. В юности я часто бывал у родителей матери в Вашингтоне. Дед Джон У. Фостер в 1892 году занимал пост государственного секретаря при президенте У. Гаррисоне. Он участвовал в Гражданской войне, затем стал генералом, а позднее был нашим посланником в Мексике, России и Испании. Моя мать провела большую часть своей молодости в столицах этих стран, отец получил образование за границей. Я рос в атмосфере семейных споров по поводу происходящих в мире событий.

Наиболее ранние мои воспоминания относятся к испанской и бурской войнам. В 1901 году, когда мне было восемь лет, я жадно прислушивался к жарким спорам моего деда с его зятем Робертом Лансингом (впоследствии занимавшим пост государственного секретаря при президенте В. Вильсоне) о том, чье дело – англичан или буров – является правым. Я даже изложил на бумаге – в весьма решительной форме и со множеством орфографических ошибок – свои взгляды на этот счет. Сочинение мое было обнаружено взрослыми и издано в виде маленькой книжечки, ставшей в районе Вашингтона настоящим «бестселлером». Я был на стороне «обиженных».

За несколько месяцев до начала первой мировой войны, в 1914 году, я закончил университет и, не ожидая, как и все, предстоявших трагических событий, отправился путешествовать по свету, работал школьным учителем сначала в Индии, затем в Китае, и много поездил по Дальнему Востоку. В 1915 году я вернулся в Соединенные Штаты и за год до вступления Америки в войну был принят на дипломатическую службу.

На протяжении последующих десяти лет жизнь моя протекала исключительно интересно: сначала я служил в Австро-Венгрии, где в 1916–1917 годах был свидетелем начала крушения Габсбургской монархии, затем в дни войны я занимался в Швейцарии сбором разведывательных данных о том, что происходило за линией фронта в Германии, Австро-Венгрии и на Балканах. Фактически я был в большей степени разведчиком, чем дипломатом. Будучи направлен в 1919 году на Парижскую мирную конференцию для участия в переговорах по подготовке Версальского договора, я участвовал в решении вопроса об установлении границ новой Чехословакии и работал над проблемами, связанными с революцией в России и мирным урегулированием в Центральной Европе. Когда конференция закончила свою работу, я был одним из тех, кто открыл в 1920 году нашу первую послевоенную миссию в Берлине, а после служебной поездки в Константинополь проработал четыре года начальником отдела госдепартамента по делам стран Ближнего Востока.

К этому моменту, к 1926 году, мои финансы оказались полностью расстроены, и, хотя моя жажда познания мира отнюдь не иссякла, я занялся адвокатской практикой в нью-йоркской юридической фирме, старшие компаньоном в которой был мой брат. Время от времени в моей практике случались перерывы, когда я возвращался на государственную службу, выступая в должности юридического советника при наших делегациях на конференциях Лиги Наций по сокращению вооружений. По роду моей деятельности мне довелось встречаться с Гитлером, Муссолини, Литвиновым и руководящими деятелями Англии и Франции.

Мое тесное общение с братом – Джоном Фостером Даллесом не ограничивалось только сферой юриспруденции. Хотя он был на пять лет старше меня, мы провели значительную часть нашей юности вместе. Каждое лето в начале нынешнего столетия и позднее, когда только позволяла работа, Фостер и я приезжали в летнюю загородную резиденцию нашей семьи в Гендерсон-Харбор на юго-восточном берегу озера Онтарио. Джон У. Фостер основал семейное пристанище в Гендерсон-Харборе в конце минувшего века отчасти ради того, чтобы удовлетворить свою страсть к ловле рыбы (черта, которую мы с братом унаследовали от него). Вскоре к нему перебрались туда мои мать и отец с пятью своими детьми, старшим из которых был мой брат Фостер. И наконец, круг представителей старшего поколения пополнился зятем г-на Фостера Робертом Лансингом и моей теткой г-жой Элеонорой Фостер Лансинг.

Здесь, в чудесной местности, мы не только предавались радостям рыбной ловли, парусного спорта и игре в теннис, но и вели нескончаемые споры по важнейшим мировым проблемам, решать которые училась в то время наша страна. Участие в спорах бывшего – а также будущего – государственного секретаря, естественно, придавало им определенный вес и авторитетность. Мы, дети, вначале ограничивались ролью слушателей и учеников, но по мере того, как взрослели, становились активными участниками дискуссий по международным вопросам. Фостер Даллес часто выступал в этих случаях выразителем взглядов младшего поколения.

В 1908–1909 годах мы были вместе в Париже. Фостер писал тогда свою дипломную работу в Сорбонне, а я готовился в Эльзасской школе к поступлению в Принстонский университет. В 1914–1919 годах наши пути шли раздельно: сначала я путешествовал вокруг света, а затем получил назначение на дипломатическую должность в Вене. Однако мы встретились снова на Парижской мирной конференции в 1919 году. Наши задачи на ней были различными. Он занимался международными экономическими и финансовыми проблемами, я —. политическими. Сотрудничество с ним было для меня очень ценным, оно продолжалось также и в последующие годы. Позднее мы вместе служили на государственной службе, когда в 1953 году он стал государственным секретарем при президенте Д. Эйзенхауэре, а я был переведен с должности заместителя директорами Центрального разведывательного управления (ЦРУ), которую занимал при президенте Г. Трумэне,[14] на должность директора этого управления.

Фостера глубоко волновали кардинальные проблемы нашего времени, трагедия двух братоубийственных войн. между наиболее высокоразвитыми странами мира. Он тал убежденным приверженцем деятельности нового разведывательного управления. Ему хотелось обеспечить себя и своих коллег в госдепартаменте надежной информацией для должного анализа проблем, стоявших как перед президентом, так и перед ним. В силу своей юридической подготовки он всегда старался всесторонне оценить весомость того или иного довода. У него не было предвзятого мнения по внешнеполитическим вопросам. Он стремился проверять свои оценки, сопоставляя их с суровой прозой выводов разведки, методически исследовавшей один за другим все элементы каждой критической ситуации. Снабжать президента и государственного секретаря именно такими выводами и было обязанностью разведки.

Глубокое влияние как на Фостера, так и на меня в первые годы нашей деятельности в области права, дипломатии и международных отношений оказали принципы Вудро Вильсона. Нас волновала та высокая цель, которую он преследовал, направляясь на парижские мирные переговоры, где первой и главной его задачей было создание Лиги Наций, призванной стоять на страже дела мира. Мы оба были разочарованы неудачей версальских переговоров, не сумевших, несмотря на все усилия президента Вильсона, обеспечить прочные основы мира. Брат мой, так же как и его коллеги по делегации, решительно возражал против содержавшегося в договоре нереалистического пункта о репарациях. В этот период я работал над той частью Версальского договора, которая касалась территориального передела мира в соответствии с границами, продиктованными победителями, и которую я считал не менее нереалистической. Наличие этих пунктов сыграло значительную роль (хотя в то время мы могли лишь смутно это предвидеть) в создании атмосферы озлобленности и ожесточения, что способствовало приходу Гитлера к власти и началу в 1939 году новой войны в Европе.

Когда в 1941 году над США нависла угроза войны, президент Франклин Д. Рузвельт вызвал в Вашингтон полковника (позднее генерал-майора) Уильяма Донована и поручил ему организовать централизованную службу разведки. По моему мнению, Билл Донован – организатор и руководитель Управления стратегических служб (УСС) во время второй мировой войны – справедливо считается отцом современной американской разведки. После нападения японцев на Пёрл-Харбор он попросил меня перейти к нему, и я служил вместе с, ним в УСС до окончания войн с Германией и Японией.

В течение этих четырех трудных лет я работал главным образом в Швейцарии, а после прекращения военных действий против Германии – в Берлине. Я сторонник освоения профессии методом анализа исторических прецедентов. Здесь же передо мной представали один прецедент за другим, и я использую их для иллюстрации различных эпизодов в своем повествован. После заключения перемирия с Японией я возвратился в Нью-Йорк и снова занялся адвокатской практикой, Это обстоятельство, однако, не помешало мне принят активное участие в разработке закона о создании в 1947 году центрального разведывательного управления.[15]

В следующем году президент Трумэн предложил мне возглавить комитет, состоящий из трех членов (кроме меня, двумя другими его членами были Уильям Джексон, служивший во время войны в военной разведке, и Матиас Корреа, работавший специальным помощником при морском министре Джеймсе Форрестоле). Мы должны были представить правительству доклад об эффективности ЦРУ в том виде, в каком оно было организовано согласно закону 1947 года, и о взаимодействии ЦРУ с другими государственными разведывательными органами.

Наш доклад был представлен президенту Трумэнд после его переизбрания, и я вновь занялся исключительно адвокатской практикой, на этот раз, как я полагал, окончательно. Однако составление докладов для правительства влечет за собой иногда совершенно неожиданные последствия, например вас могут попросит помочь претворить ваши рекомендации в жизнь. Именно так и произошло со мной. В докладе мы предлагали осуществить ряд довольно серьезных изменений в организации ЦРУ, в частности в том, что касается анализа и оценки разведывательных данных. Генерал Уолтер Беделл Смит, возглавивший управление в 1950 году и уже назначивший Джэксона своим заместителем пригласил меня к себе, чтобы обсудить доклад. Я поехал, в Вашингтон, рассчитывая пробыть там шесть недель, а между тем проработал в ЦРУ 11 лет, из них почти 9 лет в качестве его директора.

С того момента, как в ноябре 1961 года я оставил государственную службу, пришел к выводу, что настало время, когда кто-то (пусть даже такое весьма заинтересованное лицо, как я) должен рассказать – в той мере, в какой это допустимо, – о деятельности разведки как жизненно важном элементе в структуре нашего государственного аппарата.

Я пишу настоящую книгу как частное лицо, и мне хотелось бы, чтобы для всех было предельно ясно, что высказываемые мною взгляды являются исключительно моими собственными и не были ни санкционированы, ни одобрены Центральным разведывательным управлением или каким бы то ни было другим правительственным органом.

Из всех специальностей профессию разведчика понимают, пожалуй, меньше всего и понимают превратно. Одну из причин такого положения метко охарактеризовал президент Дж. Кеннеди, когда приехал в Лэнгли 28 ноября 1961 г., чтобы открыть новое здание штаб-квартиры ЦРУ и попрощаться со мной как с его директором. Он сказал: «О ваших успехах нигде не говорят, а о ваших неудачах трубят повсюду. Ясно, что вы не можете говорить о тех операциях, которые идут хорошо. Те же, которые идут плохо, обычно сами говорят за себя». Затем президент обратился к нескольким тысячам сотрудников и сотрудниц ЦРУ со словами ободрения: «…Я уверен, что вы понимаете, как важна ваша работа и как она нужна, и как высоко будут оценены в далеком будущем ваши усилия. Поэтому хочу выразить вам сейчас мою благодарность и уверенность в том, что и в дальнейшем так же, как и прежде, вы будете оправдывать высокую оценку, которую дает вам наша страна».

Вряд ли можно ожидать надлежащего понимания и поддержки деятельности американской разведки, если о ЦРУ знают (да и то слишком мало) только посвященные, немногие в исполнительных и законодательных органах государственного аппарата, а остальные продолжают черпать сведения о разведке из публикаций, авторы которых знакомы только с внешней стороной дела.

Естественно, имеются веские причины не разглашать секретов разведки. Следует всегда помнить, что свидетельства, сообщенные публике, становятся достоянием противника. Однако принципы, средства и методы – все то, что мы называем ремеслом разведки, – широко известны всем представителям этой службы независимо от того, какой стране она принадлежит. О чем нельзя говорить и о чем здесь не будет сказано – это где, как и когда эти профессиональные средства были или будут использованы в тех или иных операциях, если только об этом уже не было где-то произнесено, как, например, в случае с У-2.[16]

Деятельность ЦРУ не является тайной. Достаточно ознакомиться с Законом о национальной безопасности США 1947 года, чтобы получить общее представление о том, для чего создана эта организация. Конечно, имеется и секретная сторона дела, и закон разрешает Совету национальной безопасности (что фактически означает – президенту) возлагать на ЦРУ определенные задачи и обязанности в области разведки в дополнение к конкретно перечисленным в законе. Эти обязанности не предаются гласности. Однако ЦРУ не единственный орган государственного аппарата, где соблюдение тайны имеет большое значение. Госдепартамент и министерство обороны также тщательно хранят в тайне многое из того, чем они занимаются.

Одним из руководящих принципов моей разведывательной деятельности на посту директора ЦРУ было сохранять в секрете всеми доступными средствами данные о такой деятельности, которую действительно следует держать в секрете, и не делать тайны из того, что известно всем и каждому или что совершенно очевидно как другу, так и врагу.

Вскоре после того, как я стал директором управления, мне представился удобный случай убедиться в бесполезности некоторых видов секретности. Брат президента доктор Мильтон Эйзенхауэр договорился о встрече со мной. Президент вызвался подвезти его к моему управлению на своей машине. Они поехали (по видимому, не предупредив об этом секретную службу), но не могли найти нужного здания, пока не спросили меня по телефону точного адреса. Этот случай побуди меня разобраться, для чего нужна была вся эта бесполезная секретность. В то время на воротах штаб-квартир ЦРУ висела вывеска «Государственная типография». Однако у водителей вашингтонских экскурсионных автобусов вошло в привычку обязательно останавливаться перед нашими главными воротами. Гид начинал разглагольствовать перед туристами о том, что за колючей проволокой, которую они видят перед собой, находится самое секретное, тщательно скрываемое здание в Вашингтоне: штаб-квартира американской шпионской организации – Центрального разведывательного управления. Я также обнаружил, что наше местонахождение было известно практически всем без исключения шоферам такси в Вашингтоне. И стоило мне только распорядиться повесить у наших дверей вывеску надлежащего содержания, как окружающий нас ореол таинственности бесследно исчез. Мы уже не казались посещавшим столицу гостям зловещими или загадочными, а стали для них всего-навсего одним из многих государственных учреждений. Излишняя секретность может причинить даже вред, так же как и излишняя болтливость.

Во время второй мировой войны имел место случай, когда известная доля гласности способствовала успешному сбору разведывательных данных. В ноябре 1942 года я по заданию генерала Донована и УСС был направлен в Швейцарию. В ту пору я официально входил в состав американской дипломатической миссии в должности помощника посланника. Один из ведущих швейцарских журналов опубликовал сообщение, в котором говорилось, что я приехал в эту страну как специальный секретный посланник президента Франклина Д. Рузвельта. На первый взгляд могло показаться, что такая непрошеная реклама помешает моей работе. Однако произошло совершенно обратное. Несмотря на мои скромные, но вполне правдивые попытки отрицать эту версию, в нее все поверили. В результате в мою сеть стали стаями слетаться осведомители: некоторые из них, правда, страдали известными странностями, но были среди них и чрезвычайно ценные субъекты. Если бы я в достаточной мере не умел отделять зерна от плевел, то был бы непригоден для выполняемой мною работы.

Когда мы пытаемся сделать тайну из того, что имеет хоть какое-то отношение к разведке, тем самым растрачиваем силы и энергию, которые следовало бы направить на сохранение в секрете и обеспечение безопасности таких операций, успех которых зависит от этого. Каждую ситуацию следует рассматривать в свете реальных фактов, взяв себе за правило скрывать от потенциального противника всю сколько-нибудь полезную для него информацию о секретных разведывательных операциях иди людях, участвующих в них. Рекомендации, которые Джордж Вашингтон дал полковнику Элиасу Дейтону письме от 26 июля 1777 г., имеют важное значение и наши дни при разработке разведывательных операции:

«Необходимость добывания разведывательных сведений очевидна, и нет нужды еще раз доказывать это. Мне остается лишь добавить, что вы должны стараться держать эту информацию в строжайшем секрете. Дело том, что от соблюдения конспирации зависит успех большинства подобных мероприятий, а при отсутствии её они, как правило, обречены на провал, как бы хорошо они были спланированы и какой бы успех им предрекали».

Большинство американцев склонны слишком много говорить о вещах, которые следует держать в секрете. Я считаю, что мы выдаем значительное число наших секретов в том, что касается военной техники и оружии что мы часто не делаем должного разграничения между теми операциями, которые должны сохраняться секрете, и теми, которые по своему характеру не являются секретными и не могут быть сохранены в тайне. Иногда наша пресса чрезмерно усердствует в погоне за «сенсационными» новостями о готовящихся нами дипломатических, политических и военных акциях. Во время войн мы понимали важность секретности, хотя даже и тогда имели место серьезные случаи неосторожности. Следует, однако, помнить, что наш противник в «холодной войне» использует в своих интересах все, о чем мы пробалтываемся или о чем объявляем открыто.

Конечно, при нашем государственном строе и при том естественном интересе, который вызывает деятельность наших разведывательных органов у американской общественности и средств массовой информации, мы не можем воздвигнуть вокруг этой деятельности стену, да я и не предлагаю этого делать. Ни конгресс, ни президент не имели этого в виду, когда принимался закон 1947 года. К тому же, если мы хотим укрепить веру общественности в миссию разведки и добиться того, чтобы профессия разведчика была оценена по достоинству, все же должны сделать определенную информацию достоянием гласности. Но самое главное – необходимо, чтобы как те, кто непосредственно занимается этой работой, то есть сотрудники разведывательных органов, так и общественность прониклись уверенности в том, что разведывательные операции могут сыграть в деле защиты государства огромную роль.

Глава вторая

Экскурс в историю

В V веке до н. э. китайский философ Сунь Цзы писал, что «причиной победы просвещенного государя и мудрого генерала над противником всякий раз, как они предпринимают поход», является наличие у них информации об этом противнике. В 1955 году специальная группа по вопросам разведывательной деятельности при второй комиссии Герберта Гувера в своем консультативном докладе правительству утверждала, что «разведка занимается всем тем, что должно быть известно еще задолго до того, как предпринимается какая-либо акция». Оба эти заявления, как бы ни был велик разделяющий их отрезок времени, имеют между собой общее – упор, который они делают на практическом значении для предпринимаемых действий заблаговременной осведомленности о противнике.

Стремление иметь заблаговременную информацию, несомненно, порождено инстинктом самосохранения. Правитель спрашивает себя: что случится дальше, как пойдут наши дела, какой линии действий следует нам придерживаться, какова сила моих врагов и что они замышляют против нас? И если мы обратимся к свидетельствам писаной истории, то заметим, что подобные вопросы задаются очень давно.

Самыми ранними источниками получения сведений в эпоху, когда человек верил во вмешательство в его дела сверхъестественных сил, были пророки, провидцы, оракулы, прорицатели и астрологи. Если боги заранее знали, что случится в будущем – поскольку они сами до известной степени предопределяли ход событий, – было логично искать указаний о божественных намерениях в откровениях святых людей, в загадках оракулов, в расположении звезд, а часто и в сновидениях.

Мифология и история религий содержат множество примеров вольного или невольного раскрытия божественного промысла в отношении человека самим же человеком. Однако лишь немногие из них касаются практических дел государства, исхода военных акций и т. п. И все же такие примеры встречаются, и я рассматриваю их как самые ранние из вписанных в историю случаев «сбора разведывательных данных».

Саул накануне своей последней битвы «испугался, и крепко дрогнуло сердце его», когда он увидел стан филистимлян. «И вопросил Саул Господа, но Господь не отвечал ему ни во сне, ни через урим, ни через пророков» (I книга Царств, гл. 28). Не имея других «источников информации» и желая узнать, как ему следует действовать в предстоящем сражении, Саул, как известно, вызвал с помощью волшебницы в Аэндоре дух Самуила, и тот поведал ему, что он проиграет сражение и погибнет сам. В одной из последующих глав книги Царств мы читаем, что Давид прямо обратился к Господу за советом по военным делам и получил в ответ именно те сведения, которые ему были нужны: «Преследовать ли мне это полчище и догоню ли я их?» И сказано ему богом: «Преследуй, догонишь и отнимешь».

Совсем иной характер носит еще более ранняя «разведывательная операция», также описанная в Библии. В ней бог предложил человеку самому искать «информацию» на месте (книга Чисел, гл. 13).

Когда Моисей находился с сынами израилевыми в пустыне, бог повелел ему послать вождей всех израильских племен «высмотреть землю Ханаанскую», которую он предназначил им в качестве будущего их местожительства. Моисей приказал вождям «осмотреть землю, какова она, и народ, живущий на ней, силен ли он или слаб, малочислен ли он или многочислен, и какова земля, на которой живет, хороша ли она или худа?» Вожди потратили на выполнение этого задания сорок дней. Возвратясь, они доложили Моисею и Аарону следующие сведения об осмотренной ими земле: «В ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее» – виноград, гранаты и винные ягоды. Однако затем десять человек из двенадцати, ходивших на это «разведывательное задание» (двумя не согласными с ними были Иисус Навин и Халев), сообщили, что народ там был сильнее сынов израилевых.

Это были «люди великорослые», а их «города укрепленные, весьма большие; и роптали на Моисея и Аарона все сыны израилевы». Тогда бог постановил, что, поскольку сыны израилевы усомнились в нем, они должны «кочевать в пустыне сорок лет» – по одному году за каждый день, в течение которого соглядатаи, принесшие столь напугавшие израильтян сведения, осматривали указанную им землю.

В этом «разведывательном задании» кроется нечто большее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Во-первых, если было необходимо получить верное, беспристрастное мнение о земле израильской и о ее людях, то такое поручение не стали бы давать политическим вождям. Послали бы специалистов, и, конечно, не двенадцать человек, а двух или трех. Во-вторых, Моисей и Аарон не нуждались в сведениях об израильской земле, поскольку они доверяли богу. Истинная цель этого задания состояла не в том, чтобы узнать, какова эта земля, а чтобы проверить, что представляли собой вожди израильских племен, насколько сильными они были и в какой мере на них можно было положиться. Когда только двое из них выдержали в глазах бога испытание, он осудил остальных и их народы кочевать в пустыне до тех пор, пока не вырастет новое, более сильное поколение и не займет их место.

История знает немало случаев, когда указания, даже совершенно ясные, оставлялись без внимания или когда их даже не пытались получить. Бог Аполлон наделил дочь троянского царя Приама Кассандру, в которую был влюблен, даром пророчества. Но, как говорит нам мифология, став обладательницей этого дара, она надсмеялась над искусителем. Аполлон не мог взять свой дар обратно, но он мог (и фактически так и сделал) присовокупить к нему ту оговорку, что пророчество Кассандры о том, что похищение Елены будет означать гибель Трои, и ее предостережение о знаменитом троянском коне (одна из первых записанных в летописях «обманных операций») были оставлены без внимания.

Греки с их довольно пессимистическими взглядами на взаимоотношения человека с богами, по-видимому, Попадали в беду даже в тех случаях, когда получали от богов предупредительную информацию, поскольку такая информация приправлялась настолько большой дозой загадок и противоречий, что становилась либо двусмысленной, либо совершенно непонятной. Рассказы о различных «предостережениях», которые красной нитью проходят через всю греческую мифологию, отражают твердую уверенность греков в том, что пути богов, как и пути судьбы, неисповедимы.

Геродот сообщает нам, когда спартанцы спросили у Дельфийского оракула, что им сулит военный поход против Аркадии, тот ответил, что они будут танцевать в Тегее (древний город в Аркадии) с «громким топотом». Спартанцы поняли это таким образом, что они отпразднуют свою победу в этом краю танцами. Поэтому они вторглись в Тегею, захватив с собой оковы, чтобы обратить тегейцев в рабство. Однако они проиграли сражение, были сами обращены в рабство и отправлены работать на полях закованными в те самые цепи, которые принесли с собой. Цепи гремели у них на ногах, когда они работали, и получался тот «громкий топот», который был предсказан оракулом.

На протяжении столетий Дельфийский оракул прошел в своей эволюции через ряд этапов и из «сверхъестественного» явления стал институтом, приобретшим более человеческий и более мирской характер. На начальном этапе девственница, сидевшая над расщелиной в скале, из которой подымались одурманивающие пары, внимала в состоянии транса ответам бога Аполлона на заданные ему вопросы, а какой-нибудь жрец переводил толпе таинственные магические слова «медиума». Именно тут и крылась большая возможность невольных или преднамеренных ошибок. Позднее дев сменили женщины старше пятидесяти лет, поскольку посещавшие оракула клиенты, видимо, мешали ему работать, проявляя неподобающий и весьма человеческий интерес к девам. Однако не следует делать вывод, что это обстоятельство якобы отражалось на божественной природе передаваемых откровений. Характер более мирского института оракул приобрел, как нам теперь известно, в последующие времена, потому что жрецы, по-видимому, располагали сетью «осведомителей» во всех греческих областях и таким образом были зачастую лучше информированы о положении дел, чем люди, приходившие сюда за советами. Их сведения отнюдь не имели божественного происхождения, хотя и выдавались за таковые. Еще позднее к делу, по-видимому, примешалась известная доля коррупции в результате того, что жрецы владели секретам доверенными им клиентами. Властитель или бога пользовавшийся благоволением жрецов в Дельфах, может, и подкупивший их, мог получить сведения о своих соперниках и врагах, которые те сами выдали, когда советовались с оракулом. В наиболее плодотворный период своей деятельности оракулы часто давали прекрасные практические советы.

Однако к 400 году до н. э. Восток значительно опередил Запад в искусстве разведки, отказываясь от услуг оракулов и прорицателей, хотя они, вполне возможно, и играли важную роль в еще более древние периоды китайской истории. Сунь Цзы придерживается более практической точки зрения.[17]

«То, что называют „предвидением“, – писал он, – не может быть получено ни от духов, ни от богов, ни путем проведения аналогий с событиями прошлого, ни посредством расчетов. Оно должно быть добыто от людей, знакомых с положением противника».

В одной из глав своей книги «Искусство войны», озаглавленной «Использование тайных агентов», Сунь Цзы излагает основы шпионажа, каким он практиковался китайцами в 400 году до н. э. и, собственно, в большей степени практикуется и сейчас. Он отмечает, что существует пять типов агентов туземные, внутренние, двойные, невозвратимые и живые. Термины «туземные» и «внутренние» агенты соответствуют понятию, которое мы дальше будем именовать агентами «на месте». «Двойной агент» – термин, употребляемый до настоящего времени, – это вражеский агент, который был захвачен в плен, соответствующим образом обработан и послан обратно, туда, откуда он пришел, в качестве агента захватившей его стороны. Выражение «невозвратимый агент» – китайская тонкость (мы еще вернемся к нему, когда будем рассматривать методику обманных действий). «Невозвратимыми» философ называет таких агентов, через которых противнику доставляется ложная информация. Сунь Цзы считает их невозвратимыми, потому что противник, вероятно, убьет их, когда обнаружит, что информация, полученная от них, была ложной. Те, кого Сунь Цзы именует «живыми агентами», впоследствии получили название «проникающих агентов». Они пробираются на сторону противника, добывают нужные сведения и ухитряются вернуться обратно живыми.

Сунь Цзы принадлежит заслуга не только в том, что он первым дал детальный анализ методов шпионаж; но и в том, что он первым письменно изложил рекомендации в отношении организации разведывательной службы. Он отмечает, что настоящий разведчик использует все пять типов агентов одновременно, и называет эту систему божественной паутиной, чем-то вроде рыболовной сети, состоящей из множества нитей, скрепленных одной общей веревкой. Но этим отнюдь не исчерпывается вклад Сунь Цзы в теорию разведки. Он пишет о контрразведке, психологической войне, мероприятиях по введению противника в заблуждение, обеспечении безопасности, об искусстве разведки в целом. Неудивительно, что книга Сунь Цзы является любимой книгой Мао Цзэдуна и что чтение ее обязательно для специалистов коммунистического Китая по вопросам тактики. Их методы проведения военных кампаний и сбора разведывательных данных явно говорят о том, что они придерживаются принципов, разработанных Сунь Цзы.

Вид шпионажа, который рекомендует Сунь Цзы и который не основывается на указаниях духов или богов, конечно, практиковался и на Западе в древности, однако не столь искусно, как на Востоке. К тому же на Западе он не носил такого организованного характера, и здесь не существовало свода правил, который давал бы возможность одному поколению строить свою работу, основываясь на опыте другого. Большинство зафиксированных в летописях случаев не выходит далеко за рамки того. что мы называли бы рекогносцировкой. Так именно обстояло дело и со второй, более удачной попыткой израильтян разведать обстановку в земле обетованной.

Иисус Навин послал двух человек в Иерихон, чтоб «тайно все высмотреть», и они пришли в дом блудницы Раав (книга Иисуса Навина, гл. 2). Это был, как мне кажется, первый упомянутый в исторических летописях пример того, что сейчас разведчики называют «явка-укрытие». Раав укрыла шпионов, которые добыли нужные им сведения, а позднее благополучно вывела их из своего рода. Израильтяне захватили Иерихон и «все истребили мечом», оставив в живых одну только Раав и ее семью. Тем самым была установлена традиция вознаграждать тех, кто помогает разведке.

Согласно Геродоту, греки перед великим походом 480 года до н. э. заслали в Персию трех шпионов, чтобы дни выяснили, как велика численность собираемых Ксерксом сил. Все три шпиона были пойманы, и их уже собирались казнить, когда Ксеркс остановил казнь и, к огромному удивлению своих советников, заставил обвести шпионов вокруг лагеря, показав им «всех пехотинцев и всех конников и дав им возможность всласть наглядеться на все». Затем он отправил их назад. Замысел Ксеркса сводился к тому, чтобы напугать греков и побудить их сдаться без боя, сознательно доведя до них правильную информацию о размерах собранной им армии. Поскольку, как известно, греков это не устрашило, его психологическая затея не дала результатов. Сунь Цзы, наверное, предложил бы сделать обратное. Он посоветовал бы Ксерксу подкупить шпионов и послать их назад с докладом о том, что его армия значительно меньше и слабее, чем было в действительности. Когда же персы осуществили бы нашествие на Грецию, эти шпионы, вероятно, по мнению Сунь Цзы, сообщили бы Ксерксу, что происходит в лагере греков.

Накануне Фермопильской битвы Ксеркс послал «конного соглядая» разузнать, что делают оборонявшие проход греки и как велика их численность. Несомненно, это было не чем иным, как ближней разведкой. Разведчик Ксеркса, очевидно, подобрался очень близко к врагу, поскольку смог сделать доклад о том, что некоторые из увиденных им воинов «занимались гимнастикой, другие расчесывали свои длинные волосы». Это был, говоря современным языком, образец «сырой информации», явно нуждавшейся в истолковании и анализе. Поэтому Ксеркс призвал к себе одного из своих советников, знакомого с обычаями греков, и тот объяснил ему, что «эти люди явились сюда, чтобы сразиться с нами за проход, и именно к этому они сейчас и готовятся. У них обычай тщательно убирать свою голову перед тем, как пойти на смерть… Тебе предстоит иметь дело с первым царством в Греции и с самыми храбрыми воинами». Ксеркс не совсем доверился этой «оценке» и потерял большое количество своих отборных воинов, бросив их в лобовую атаку против небольшого греческого отряда, которым командовал царь Леонид.

В древние времена использование и размах шпионажа в западном мире зависели, вероятно, от личности, мощи и честолюбия царей и полководцев, от их собственной склонности к военным хитростям и уловкам, от их стремления к власти и от осознания ими необходимости обеспечить безопасность своего царства. Афины во времена демократии и Рим в дни республики не были той средой, которая порождала шпионаж. Государственное управление и политика осуществлялись открыто, так же как планировались и готовились войны. Оставляя в стороне сведения о размерах и расположении вражеских сил в решающие моменты перед вступлением в бой, большой нужды в какой-либо особой информации, в заблаговременной осведомленности о противнике, которая могла бы как-то отразиться на исходе крупных операций, не было. Но для великих полководцев, таких как Александр Македонский и Ганнибал, для создателей неожиданно возникающих и, как правило, весьма недолговечных империй дело обстояло иначе. За покоренными народами надо было осуществлять контроль, выявляя малейшие признаки назревающего восстания.

Военные операции, зачастую представлявшие собой чистейшие авантюры, имели значительно больше надежды на успех при наличии у затевающей их стороны предварительной осведомленности о мощи и богатстве объекта нападения, равно как и о настроениях и политико-моральном состоянии его правителей и населения. Сведения, которыми мы располагаем, подтверждают, что такие основатели империй, как Александр Великий, царь понтийский Митридат и Ганнибал, значительно чаще пользовались данными разведки и полагались на них, чем их предшественники и современники. Известно, что Ганнибал, чрезвычайно искусный стратег, перед походами собирал информацию не только о военном состоянии своих противников, но и об их экономике, причем интересовался выступлениями их государственных деятелей и даже политико-моральным состоянием гражданского населения. Плутарх неоднократно упоминает о наличии у Ганнибала «секретной информации», о «соглядатаях, которых он засылал в лагерь своих противников».

Ганнибал, как мне кажется, был менее силен в лингвистике, чем в стратегии. От Плутарха мы узнаем, что, находясь в Южной Италии, Ганнибал приказал своим проводникам провести его в долину Касинум (прославившееся во время второй мировой войны Кассино): «Они же, неправильно поняв его… поскольку его итальянский язык был весьма посредственным, перепутали название и привели его и его армию… в окрестности города Касилинум». В этой местности Ганнибал едва не попал в ловушку, однако все же успел расправиться с теми, кто его сюда завел. «Поняв тогда ошибку, которую совершили его проводники, и оценив опасность, которой они его подвергли, он тут же накинул им на шею веревку и повесил». Этот эпизод часто рассказывают в наше время в школах разведчиков, чтобы внушить начинающим сотрудникам, насколько необходимо людям их профессии быть точными.

Митридат смог преградить Риму путь дальнейшим завоеваниям в Малой Азии отчасти потому, что сам стал выдающимся разведчиком. В отличие от Ганнибала, он владел 22 языками и диалектами и знал местные племена и их обычаи куда лучше, чем римляне.

В эпоху средневековья добиться стратегической внезапности в военных походах было невозможно в силу как политической раздробленности государства, так и трудностей с транспортировкой, снабжением и мобилизацией войск. Для того чтобы собрать армию, требовались недели и даже месяцы, но и после того, как войско было сформировано, оно могло двигаться со скоростью лишь нескольких миль в день. Экспедиционные силы, перебрасываемые морским путем, могли продвигаться более незаметно, но было трудно скрыть сосредоточение кораблей. Так, например, в 1066 году англосаксонский король Гарольд II располагал всей необходимой информацией о замыслах Вильгельма Завоевателя задолго до того, как тот высадился в Гастингсе. Он сам был в Нормандии и видел нормандскую армию в состоянии боевой готовности. Он знал, что Вильгельм намеревается напасть на Англию, и с большой точностью рассчитал намеченную противником дату погрузки войск на суда и место их высадки. Исходя из количества собранных Вильгельмом плавсредств, он довольно точно определил численность войск Вильгельма. Разгром его армии не был следствием плохой стратегической разведки. Он потерпел поражение скорее потому, что его войска устали от боев: непосредственно перед ним они одержали блистательную победу над датчанами при Стенфорд-Бридже. К тому же их измучил длительный форсированный марш.

Наиболее серьезные политические ошибки, совершенные Западной Европой в отношении Востока в средние века, были в значительной степени обусловлены неудовлетворительным состоянием дел со сбором разведывательных данных. Европейские правители все время старались ослабить Византию, вместо того чтобы поддерживать ее как щит против вторжения. Они не сумели правильно оценить опасность, которую несло с собой быстрое продвижение монголов на Запад. Они также недооценили и турецкую угрозу. Учитывая их предрассудки, можно полагать, что они повторили бы свои же ошибки, даже если бы могли опираться на лучшую информацию, однако без нее они почти не имели шансов найти правильное решение.

Европейские правители не были достаточно хорошо осведомлены о Византийской империи и восточных славянах; еще меньше им было известно о мусульманском мире, и почти ничего они не знали о том, что происходило в Центральной и Восточной Азии. Император Фридрих II (1212–1250 гг.) пытался поддерживать связи с мусульманскими правителями (и в награду за свои старания был обвинен в ереси), а французский король Людовик IX (1226–1270 гг.) посылал к монголам своих эмиссаров Знаменитая книга Марко Поло о Китае содержит материал, который мог бы быть полезен как источник для стратегической разведки, но никто не пытался использовать ее в этих целях. На протяжении большей части периода средневековья итальянские купцы получали довольно широкую информацию о Востоке; к несчастью, им редко представлялся случай передать ее тем, кто определял восточную политику Европы. Папам не нравилась готовность купцов торговать с врагами истинной веры, а короли не имели с этими купцами почти никаких контактов.

В XV веке итальянцы внесли важный вклад в организацию сбора разведданных, учредив постоянные посольства за границей. Особенную ловкость в добываний стратегической информации проявляли венецианские посланники. Большинство их докладов отличалось высокие качеством, изобилуя меткими наблюдениями и тонким выводами. Постоянные посольства обеспечивали возможность непрерывного наблюдения за ситуацией: на их базе можно было создавать регулярные шпионские сети. К XVI веку большинство европейских правительств уже следовали примеру итальянских городов-государств.

Важную часть информации составляли географические описания той или иной местности. Знание места нахождения брода через реку могло позволить армии ускользнуть из окружения, обнаружение горной тропы – помочь ей обойти сильно укрепленные позиции противника. Местных жителей обычно удавалось побудить давать сведения этого рода. Так, Людовик IX щедро наградил бедуина, показавшего ему, где можно перейти через один из нильских рукавов, что дало ему возможность осуществить внезапное нападение на мусульманскую армию. Сын Людовика обошел сильно укрепленную оборонительную позицию противника в Пиренеях, купив информацию о редко использовавшейся дороге через горы. Более широко известен случай, имевший место во время военных действий в районе Креси, когда Эдуард III едва не оказался окруженным крупной французской армией. Пастух показал ему брод через Сомму, и Эдуард не только сумел ускользнуть от преследования, но и занять такую сильную оборонительную позицию, которая позволила ему разгромить французскую армию, когда та напала на него.

С усилением национализма и религиозной борьбы в XVI и XVII веках в западных странах начали появляться специалисты в области разведки в лице министров и секретарей кабинетов, посвящавших значительную часть своей деятельности организации сбора секретной информации. Наряду с тем, что внутреннее недовольство и гражданские раздоры становятся в это время частым явлением, мы одновременно наблюдаем начало разграничения между разведывательной деятельностью за границей и мероприятиями по обеспечению внутренней безопасности. Тогда для существования двух отдельных служб с различными задачами и функциями время еще не назрело, оно пришло позже, однако шпионы в собственной стране уже играли не менее важную роль, чем шпионы за ее пределами, и все они направлялись одной и той же рукой.

Одним из мастеров в искусстве обоих видов был сэр Фрэнсис Уолсингем, который на протяжении почти всей жизни занимал пост государственного секретаря и был главным специалистом по шпионажу на службе королевы Елизаветы. Рука Уолсингема чувствуется во многих крупных авантюрах, затевавшихся в царствование Елизаветы. Именно он готовил для них почву, собирал необходимую информацию, провоцировал заговоры, а затем сам же их разоблачал. Нет, пожалуй, ни одного приема шпионажа, который не использовался бы им на практике. Благодаря ему плохо продуманный заговор с целью возвести шотландскую королеву Марию Стюарт на английский престол разросся до таких масштабов, что дал в конечном счете Елизавете удобный предлог подписать смертный приговор Марии. Уолсингем вербовал наиболее одаренных выпускников Оксфордского и Кембриджского университетов для продолжения учебы во Франции, с тем чтобы впоследствии они вошли в доверие французского двора и выведывали его замыслы против Англии. Одним из таких молодых людей был, по-видимому, Кристофер Марло, и его преждевременная смерть в трактирной драке в Дептфорде явилась, как считают, злосчастным результатом одной из уолсингемовских интриг.

Глубоко продуманным ходом Уолсингема, несомненно, явилась искусная обходная операция, обеспечившая Англии сведения о военно-морских силах и замыслах противника, на которых в значительной степени была построена ее оборона против испанской армады. Вместо того чтобы попытаться нанести удар прямо по цели, по двору испанского короля Филиппа II, Уолсингем отказался от обычно применявшейся в подобных случаях тактики прямой разведки, столь часто обреченной с самого начала на провал, а действовал через другие страны, где, как ему было известно, имелись уязвимые места, способные открыть ему доступ в Испанию. Он отправил двух молодых англичан в Италию, играя на их тесных связях с тосканским двором. (В операциях Уолсингема можно проследить одну общую для них всех черту – обманное использование религиозных верований: протестанты маскировались под католиков и клялись в, верности делу врагов Англии.) Молодой англичанин Антони Стенден настолько успешно втерся в доверие тосканского посла в Испании, что сумел пристроить, своих агентов на службу в его миссию в Испании. Таким образом, в испанские порты просочились надежные наблюдатели, которые не являлись англичанами и никак не могли быть заподозрены в том, что находятся на службе у англичан. В виде особой любезности тосканский посол позволил «друзьям» Стендена в Испании пользоваться его дипломатической сумкой, чтобы пересылать Стендену в Италию свои «личные» письма.

При Уолсингеме установилась такая практика, когда государственный секретарь ее величества перехватывает внутреннюю и внешнюю корреспонденцию, вскрывал её прочитывал, снова запечатывал и посылал по месту назначения. Для тех случаев, когда корреспонденция оказывалась закодированной или зашифрованной, Уолсингем держал при себе специалиста, некоего Томаса Фелиппеса, являвшегося одновременно шифровальщиком и дешифровалыщиком. Это означало, что он изобретал надежные шифры для Уолсингема и расшифровывал коды, использованные в перехваченных Уолсингемом посланиях. Именно Фелиппес расшифровывал те довольно дилетантские закодированные послания, которые шли от Марии Стюарт и обратно в ее адрес в дни Бабингтонского заговора.

Короче говоря, Уолсингем создал первую в мире вполне профессиональную службу разведки. Несколько позже его соперником стал кардинал Ришелье. Подобных ему мастеров шпионажа не было вплоть до XIX века.

Немало было сделано Джоном Тэрло, главой разведки при Кромвеле. Однако, рассматривая его деятельность в историческом плане, я не нахожу, что он обладал той остротой ума, изобретательностью и смелостью, какими отличался Уолсингем. Успеху Тэрло способствовало наличие тех весьма внушительных средств, которые были предоставлены в его распоряжение. Он тратил свыше 70 тыс. фунтов стерлингов в год. Эта цифра, возможно, несколько преувеличена, однако имеющиеся у нас сведения показывают, что он платил своим шпионам за поставляемую ими информацию непомерно большие суммы и поэтому не встречал никаких затруднений с их вербовкой. Между тем Уолсингем, находясь на службе у скупой королевы, имел самый нищенский бюджет и, говорят, нередко вынужден был оплачивать услуги своих агентов из собственного кармана, и притом в очень скромных размерах.

Тэрло, подобно Уолсингему, занимал должность государственного секретаря, но к этому времени его ведомство уже получило название разведывательного управления, которое впервые было официально употреблено на английском языке по отношению к правительственному органу. Эпоха, в которую жил Тэрло, несомненно, представляла собой время крупных заговоров, имевших целью восстановить Карла Стюарта (Карла I) на его троне. По этой причине – опять-таки как во времена Уолсингема – Тэрло руководил одновременно и внутренней службой безопасности, и системой внешней разведки. Для нужд последней он использовал английских консулов и служивших за границей дипломатов, однако дополнял их работу услугами тайных агентов. Тэрло даже в большей степени, чем Уолсингем, полагался на информацию, добываемую посредством почтовой цензуры, и, безусловно, ему принадлежит заслуга в организации прекрасно действовавшей с точки зрения контрразведки почтовой службы.

Несмотря на, казалось бы, спокойный и едва ли не банальный подход Тэрло к вопросу систематического сбора информации, он зачастую оказывался замешанным в неудавшиеся заговоры. Один из таких заговоров, подготовлявшийся им по наущению Кромвеля, имел целью убийство Карла и его братьев, герцогов Йоркского и Глостерского, и явился ответной акцией на роялистский заговор против жизни Кромвеля, раскрытый Тэрло. Замысел состоял в том, чтобы заманить трех королевских братьев из Франции в Англию, где их при высадке якобы должен был встретить отряд солдат, который затем взбунтовался бы. Сейчас, по прошествии большого отрезка времени, все это выглядит шитым белыми нитками и весьма не похоже на тонкие интриги Уолсингема, сумевшего втянуть в свои заговоры Марию Стюарт. Не стоит гадать, попался бы Карл в расставленные для него сети или нет, поскольку один из ближайших доверенных Тэрло, Морланд, сообщил Карлу о готовящемся заговоре. Уже через пять дней после того, как Карл вступил на трон, «г-н Морланд был возведен в рыцарское достоинство… и король открыто заявил, что это звание было пожаловано Морланду за сведения, которые он ему представил, будучи клерком у министра Тэрло».

Другой иллюстрацией успешной разведывательной операции в XVII веке служит Швеция. Этой стране удавалось сохранять свое положение великой державы в значительной мере благодаря тому, что она обладала наиболее эффективной системой сбора информации во всей Европе. Один русский министр того времени признал, что «шведы знают о нас больше, чем мы сами». В период религиозных войн они усиленно играли на своих протестантских связях и широко использовали людей других национальностей, в частности французских гугенотов, в качестве агентов и осведомителей, в манере, весьма похожей на ту, какая была принята при Уолсингеме, и таким образом избегали неприятностей и прямого обвинения в случае их поимки. Швеция и отчасти Голландия тех дней наглядно иллюстрируют, каким образом относительно небольшие страны могут компенсировать свой дефицит в силе превосходством в разведке в сочетании с техническим преимуществом и организационным искусством.

В конце XVIII – начале XIX века между деятельностью по обеспечению внутренней безопасности и сбором разведывательных данных о зарубежных странах стало возникать различие, с каждым годом проявлявшееся все более явно. Великие державы мира создавали с этой целью раздельные службы, возглавляемые каждая своим специалистом, и возлагали на эти службы все более несхожие задачи. Обусловлено это было, несомненно, тем обстоятельством, что рост внутреннего недовольства, угроза восстания и революции угрожали устойчивости и могуществу крупных автократических и имперских систем Европы и тем самым вызывали к жизни потребность в органах тайной полиции для охраны правителя.

При Наполеоне сначала печально известный Жозеф Фуше, этот продукт крупных заговоров периода Французской революции, а затем полковник Савари являлись одновременно министрами юстиции и начальниками чисто политической тайной полиции и органов контрразведки. Сбор военной информации и разведывательных данных о других государствах находился, однако, в руках эльзасца Карла Шульмейстера. Последний, хотя и был номинально прикреплен к Савари, однако занимался абсолютно обособленными операциями, целью которых было добыть информацию об австрийских армиях и обмануть австрийцев в отношении численности и намерений французских войск.

Появление в XIX столетии крупных наступательных вооруженных сил постепенно вызвало необходимость делать основной упор при добывании информации об иностранных государствах в первую очередь на ее военные аспекты, а ответственность за сбор такой информации переложить на армию. К началу первой мировой войны под эгидой генеральных штабов большинства европейских армий были созданы отдельные органы военной разведки, превратившиеся в главное средство для добывания разведданных об иностранных государствах. Руководили этими органами военные, а не гражданские лица или министры. Задача же ведения политической разведки по-прежнему лежала главным образом на дипломатах.

Единственным исключением вплоть до 1871 года была Пруссия – прежде всего потому, что одаренный и жаждущий власти Вильгельм Штибер держал в своих руках бразды правления как прусской военной разведкой, так и прусской тайной полицией. Ему принадлежат заслуги в проведении первых операций массового шпионажа, в изобретении метода насыщения района действий таким количеством шпионов, что не добыть подробной информации, касающейся всех аспектов военного и политического положения противника, они не могли. Шпионские сети представляли собой своего рода «пятые колонны», способствовавшие подрыву политико-морального состояния гражданского населения, внушая ему страх перед приближающимися захватчиками. Раньше, для шпионажа использовалось небольшое число избранных, занимающих высокое положение лиц. Штибер же набирал своих агентов среди фермеров и лавочников, официантов и горничных. Эти методы он использовал при подготовке к нападению Пруссии на Австрию в 1866 году и на Францию в 1870 году.

Размеры и полномочия органов внутренней безопасности, как правило, прямо пропорциональны масштабам подозрительности и страха, которыми охвачена правящая клика. При жестоком правителе-самодержце тайная полиция пышно расцветает, становится страшной паразитической силой, тянущейся своими щупальцами ко всем слоям населения, охватывающей все стороны жизни нации. Лучший пример подобной организации мы найдем в России XIX века, где устаревшая политическая система испытывала постоянный страх перед собственными народными массами, ее либеральными лидерами или опасными идеями и влияниями, проникающими сюда из соседних стран.

Но такое положение в России не представляло собой новшества XIX столетия. В ранние периоды русской истории татары и другие степные народы всегда пытались выяснить силу гарнизонов за стенами русских кремлей. В результате у русских выработалось чувство подозрительности по отношению к любому человеку, пытающемуся попасть в укрепленные города: они опасались, что действительной целью такого проникновения была разведка. Традиция прикрепления к каждому иностранному гостю «пристава» (что значит буквально «прикрепленный»), так чтобы сразу можно было распознать намерения иностранца, уходит своими корнями в XVI век. Слежка и «поездки с сопровождающим» имеют в России продолжительную историю. В XVII веке, когда русские начали посылать своих людей за границу для получения образования в иностранных университетах, они обычно направляли вместе с ними доверенное лицо, которое должно было следить за каждой группой студентов и доносить о замеченном в соответствующие инстанции.

Появление организованной политической полиции, находящейся в ведении государства, уходит к учреждению царем Николаем I в 1826 году Третьего отделения личной канцелярии императора, которое в 1878 году было упразднено, и его функции были переданы охранке, или отделу безопасности министерства внутренних дел.

Задачей царской охранки была «защита» императорской семьи и царского режима. В соответствии с этим она вела наблюдение за населением страны с помощью целых армий осведомителей и однажды даже отличилась, установив слежку за таким почтенным человеком, как Лев Толстой, в его поездках по России. Толстой уже давно стал всемирно известной фигурой в литературе, но для охранки он по-прежнему оставался лейтенантом в отставке и «подозрительной личностью».

В конце XIX века за пределами России оказалось так много революционеров, радикально настроенных студентов и эмигрантов, что охранка уже не могла гарантировать безопасность царской России одним только подавлением революционных настроений внутри страны. Ей надо было заставить замолчать и те голоса, которые доносились сюда из-за границы. Она стала посылать своих агентов, чтобы те вступали и проникали в организации русских студентов и революционеров в Западной Европе, занимались подстрекательством и подрывом морального духа, похищали документы и искали каналы, по которым нелегальная литература тайно перебрасывалась в Россию. Когда в 1912 году Ленин был в Праге, он, сам того не ведая, держал у себя в доме агента охранки.

Придя в 1917 году к власти, большевики распустили и «разоблачили» охранку как типичное орудие угнетения в руках царского режима. Государство рабочих, говорили они, не нуждается в столь отвратительном средстве поддержания закона и порядка. Однако одновременно с этим они создали собственную тайную полицейскую организацию – Чека, о которой мы скажем ниже.

Одной из крупных разведывательных организаций XIX века в Европе являлась организация, содержавшаяся не правительством, а частной фирмой, банкирским домом Ротшильда. Примером создания такой организации в прошлом – в XVI веке – служит банкирский дом Фуггеров в Аугсбурге. Фуггеры создали внушительную финансовую империю, ссужая денежными средствами обедневших государей и государства, позднее так поступали и Ротшильды. То обстоятельство, что Фуггеры редко ошибались при размещении своих капиталов, было результатом прекрасной организации ими сбора частной информации. Ротшильды, стоило им только достичь более или менее влиятельного положения, стали извлекать пользу из превосходно поставленной службы сбора информации как для самих себя, так и для своих клиентов.

Действуя из контор во Франкфурте-на-Майне, Лондоне, Париже, Вене и Неаполе в целях обеспечения финансовых интересов своих хозяев, агенты Ротшильда зачастую могли добывать сведения первостепенной важности раньше заинтересованных в них правительств. Так, в 1815 году, когда Европа ожидала сообщений об исходе битвы при Ватерлоо, Натан Ротшильд в Лондоне уже знал, что победа досталась англичанам. В целях наживы он играл на понижение, пустив в продажу ценные бумаги английского правительства. Другие дельцы, следившие за каждым его шагом на бирже, последовали его примеру, решив, что англичане и их союзники проиграли сражение при Ватерлоо. В благоприятный момент Ротшильд снова скупил все бумаги по дешевке, а когда, все узнали о победе Англии, цена на правительственные бумаги, естественно, стремительно подскочила.

Шестьдесят лет спустя, в один исторический вечер, потомок Натана Лайонель Ротшильд устроил у себя в доме обед, на котором присутствовал Дизраэли. Во время обеда Лайонель получил секретное сообщение о том, что контрольный пакет акций компании Суэцкого канала, принадлежавший египетскому хидеву, пущен в продажу. Новость чрезвычайно заинтересовала премьер-министра, но, чтобы купить пакет, необходима была сумма, эквивалентная примерно 44 млн. долл. Парламент был распущен на каникулы, и Дизраэли не мог быстро раздобыть такие деньги. Тогда Лайонель купил акции для английского правительства, дав тем самым Дизраэл возможность сделать один из удачнейших ходов в его карьере. Ходили слухи, что некоторые из своих сенсаций Ротшильд добывал с помощью почтовых голубей. Вполне вероятно, что такие слухи не имели под собой почвы, однако доподлинно известно, что один из Ротшильдов, оказавшийся в Париже, когда во время франко-прусской войны 1870 года город был окружен немцами, использовал воздушные шары, а возможно, и почтовых голубей, для сообщения с внешним миром. Мир узнал о заключении перемирия и окончании войны именно этим путем, а не через обычные каналы получения информации.

В первую мировую войну великие державы Европы вступили, имея разведывательные службы, никак не соответствовавшие мощи их вооруженных сил и не приспособленные к выполнению задач, которые ставила перед ними сложная обстановка назревавшего конфликта. Так обстояло дело у обеих сторон. Французская военная разведка была серьезно ослаблена делом Дрейфуса, и ее раздирали внутренние разногласия и интриги. По ее оценке численность германской армии была ровно вдвое меньше, чем в действительности, когда эта армия начала в 1914 году военные действия. Германская разведка, ставшая в 1870 году при Штибере весьма эффективной, впала в плачевное состояние после того, как он вышел в отставку. К тому же германский генеральный штаб времен 1914 года с присущим ему высокомерием и самонадеянностью смотрел на разведку и не придавал ей должного значения. Русские незадолго до этого осуществили ход конем в области разведывательных операций, склонив к измене офицера австрийского генерального штаба полковника Альфреда Редля, который был в конце концов разоблачен в 1913 году. (Я еще вернусь к нему в одной из последующих глав книги.) С его помощью они завладели австро-венгерскими военными планами, что помогло им нанести австрийцам ряд поражений на начальном этапе первой мировой войны. Но после 1913 года австрийцы пересмотрели некоторые из своих планов, и русские, слепо положившиеся на Доставленные Редлем материалы, зачастую испытывали серьезные неприятности. И, как это ни удивительно, они к тому же давали своим войскам на фронте указания военного характера не шифром, а открыто, и немцы, с радостью подслушивавшие их, получали без всяких затрат со своей стороны ценные сведения о расположении русских сил.

Австрийцы, видимо, сумели частично компенсировать измену Редля работой своего агента Альтшиллера, пользовавшегося большим доверием царского военного министра Владимира Сухомлинова и его жены. Общеизвестно, что фаворит императорской семьи Сухомлинов, который из кожи вон лез, обхаживая Распутина, был человеком тщеславным, корыстным и бездарным и имел привычку разбрасывать важные военные документы по всему дому. У немцев также был агент, некий полковник Мясоедов, являвшийся, как полагали, любовником госпожи Сухомлиновой. В 1915 году русские повесили его как шпиона.

В целом можно сказать, что если в ходе первой мировой войны и проводилась сколько-нибудь успешная работа по шпионажу (исключая сферу тактических действий), то она относилась не к сухопутным операциям. Акции такого рода предпринимались в связи с войной на море или в отдаленных, периферийных районах конфликта. Умелая расшифровка англичанами немецких морских кодов была большим достижением разведки, спасшим жизнь множеству людей и давшим Англии возможность продержаться в самые мрачные дни войны. Лоуренс Аравийский на Ближнем Востоке и немец Вассмус в Персии совершали настоящие подвиги в области шпионажа, подрывной работы и разжигания мятежей, подвиги, которые, несомненно, оказали влияние на ход войны в этих районах. Организованные немцами шпионаж и диверсии в Соединенных Штатах могут быть причислены к наиболее удачным акциям их разведки в первой мировой войне отчасти из-за нашей неподготовленности к ответным мероприятиям.

Тем не менее война способствовала появлении ряда новшеств в области шпионажа. Так, использование радио для передачи сообщений военного характера открыло новые возможности в деле сбора информации огромного тактического – а иногда и стратегического – значения путем перехвата радиосигналов и расшифровки кодов и шифров. Сохранение нейтралитета в первой мировой войне некоторыми стратегически важными государствами, такими как Швеция, Норвегия, Голландия, Швейцария, привело к возникновению нового метод шпионажа. Он заключался в том, что шпионаж в отношении противной стороны осуществлялся через нейтральную страну, несмотря на все усилия нейтралов помешать этому. Тот же метод применялся и в мирное время, особенно в Европе. И наконец, на арену международного шпионажа вышел Дальний Восток в лице японской разведывательной службы, которая в последующие годы стала чрезвычайно действенным и опасным фактором в области шпионажа.

На период между двумя мировыми войнами пришелся значительный рост числа разведывательных организаций и усложнения их внутренней структуры. Объекты разведки становились все более технически оснащенными. Обстановка в мире все более осложнялась. Разведывательная служба в руках новых диктатур в Германии, Италии и Японии стала главным их орудием в зондировании почвы за рубежом для подготовки и осуществления внешней экспансии. В то же время перед лицом угрозы со стороны этих диктатур свободные страны, особенно Англия, вынуждены были возложить на свои разведки новые, труднейшие задачи. Безмолвная война между разведывательными организациями обеих сторон во второй мировой войне дает много примеров этому и уроков на будущее, к которым я еще вернусь ниже. Перед лицом общего врага между разведками союзников установилось эффективное сотрудничество, не имевшее себе равного в истории и принесшее самые отрадные результаты.

В дни войны я, находясь на службе в УСС, имел честь работать в контакте с английской разведкой, и у меня завязались тесные личные и служебные взаимоотношения со многими из ее представителей, сохранившиеся и после войны.

В Швейцарии я вступил в контакт с группой французских офицеров, оставшихся верными традиции французского разведывательного управления и помогших генералу де Голлю и «Свободной Франции» создать собственную разведывательную службу. К концу войны у нас установилось сотрудничество со службой итальянской разведки и контрразведки, стоявшей на стороне короля Виктора Эммануила, когда нефашистская Италия примкнула к союзникам. Я также работал вместе с подпольной антифашистской группой в немецком абвере – профессиональной разведывательной службе германской армии. Группа офицеров абвера состояла в тайном заговоре против Гитлера. Глава абвера адмирал Канарис, весьма достопримечательная фигура, был ликвидирован Гитлером, когда после неудавшегося покушения на него в 1944 году были обнаружены документы, свидетельствовавшие о связи Канариса с заговорщиками.

Сотрудничество военного времени способствовало по-моему, появлению среди разведывательных служб свободного мира чувства единства цели, а после войны и Западная Германия внесла в дело организации разведки свой существенный вклад. Все это помогает нам отражать те массированные атаки, которые противник предпринимает против нас в настоящее время.

Глава третья

Эволюция американской разведывательной службы

До окончания второй мировой войны официальные государственные органы США вели активную разведывательную деятельность только во время военных действий. С установлением мира разведывательные организации, вызванные к жизни требованиями боевой обстановки, резко сокращались, накопленные знания утрачивались и уроки, преподнесенные горьким опытом, забывались. При возникновении нового кризиса, вплоть до Пёрл-Харбора, людям, работавшим в области разведки, приходилось все начинать сначала.

Разведка, особенно на ранних этапах истории Соединенных Штатов, велась недостаточно официально, поэтому историк или специалист, занимающийся изучением развития разведывательного дела в США, наталкивается на серьезные трудности из-за крайней скудности официальных материалов. Разведывательные операции зачастую проводились генералами и дипломатами единолично, так сказать, с налету. В то время это гарантировало в известной степени сохранение секретности, чего трудно было добиться позднее, когда донесения стали представляться в семи экземплярах или же размножаться на ротаторе и рассылаться большому числу должностных лиц, часто не имеющих непосредственного отношения к разведке. Однако для историка такое положение весьма усложняет задачу. Александр Гамильтон был в штабе генерала Вашингтона одним из тех немногих, кому доверялось расшифровывать и прочитывать донесения, написанные тайнописью ли закодированные, копий с которых не снималось. Вашингтон, хорошо понимавший необходимость секретности, хранил свои разведывательные мероприятия в столь глубокой тайне, что мы, быть может, никогда не узнаем всех их подробностей.

Правда, позднее двое из офицеров его разведки, Будино и Толмедж,[18] опубликовали мемуары, однако они отличались чрезвычайной сдержанностью. Даже когда через сорок лет после окончания войны Джон Джей[19] поведал Джеймсу Фенимору Куперу подлинную историю одного шпиона революционных войск, которую тот позднее использовал для своего романа «Шпион», Джей отказался открыть ему настоящее имя этого человека. Значительную часть сведений о том, что нам известно сегодня как о революционной, так и гражданской войнах, удалось выявить только через многие поколения после окончания этих войн.

Разведывательная деятельность стоит денег, и агентам нужно платить. Это государственные деньги, и поэтому даже те из генералов, которые являются ярыми противниками всяких формальностей и безрассудно горячими головами, все же, как правило, составляют отчеты о затратах, связанных со сбором информации. Вашингтон вел тщательную запись всех сумм, израсходованных им на приобретение сведений разведывательного характера. Обычно он выделял необходимые денежные суммы авансом из собственных средств, а затем включал выплаченную сумму в счет, покрывавший все его расходы, который посылал континентальному конгрессу. Поскольку Вашингтон расписывал все расходы по отдельным статьям, из его финансовых отчетов преследует, что он истратил на сбор секретной информации в годы революционной войны около 17 тыс. долл. – сумма по тем временам огромную. За два столетия до нее Уолсингем в Англии также вел подобную запись, и именно из нее мы почерпнули множество деталей в отношении его разведывательных мероприятий.

Однако не только официальные отчеты свидетельствуют, что денежная сторона дела помогает выявлен исторических фактов. Особенностью разведывательной деятельности в военных условиях является то обстоятельство, что между завершением агентом работы уплатой ему денежного вознаграждения за нее всегда проходит определенное время. Возможно, что он попал в тыл противника и не мог вернуться домой раньше, чем закончилась война. Или же использовавшая его воинская часть поспешно сменила месторасположение, чтобы пойти в наступление или отступить, и оставила его на произвол судьбы без награды за его труды. Может случиться, что лишь много лет спустя, и даже только тогда, когда бывший агент или его наследники впадают в нужду, государству предъявляется претензия с требованием уплаты вознаграждения за оказанные ему в прошлом услуги. В силу специфики разведывательной работы бывает, что к этому времени уже нет в живых никого, кто мог бы подтвердить справедливость такой претензии, равно как не сохранилось абсолютно никаких документов. Но при всех условиях подобные факты часто проливают свет на разведывательные операции, сыгравшие значительную роль в нашей истории, которые в противном случае могли бы остаться совершенно неизвестными.

В декабре 1852 года некий Даниэль Брайан обратился к мировому судье в графстве Тайога, штат Нью-Йорк, и дал под присягой показания, касавшиеся его отца, Александра Брайана, умершего в 1825 году. Даниэль Брайан заявил, что в 1777 году, перед самым началом сражения при Саратоге, генерал Гэйтс сказал его отцу, что хочет, чтобы тот «направился в армию Бургойна в качестве разведчика, поскольку ему необходимы были в этот решающий момент достоверные сведения об артиллерии противника (о калибре орудий и их количестве), а также информация о намерениях противника». Брайан «отправился в армию Бургойна, купил там кусок сукна на брюки и, пока занимался якобы поисками портного, разведал силу артиллерии и, насколько он мог судить, численность армии. Несмотря на то что планы действий противника хранились в секрете, он узнал, что на следующий день противник намеревался занять Бимисские высоты».

Даниэль рассказал, что Александр Брайан ушел из армии Бургойна, вовремя добрался до американских позиций и передал генералу Гэйтсу добытую им информацию. В результате Гэйтс на следующее утро был на Бимисских высотах «в полной готовности встретить армию Бургойна». Как нам известно, последняя потерпела жестокое поражение, после чего, десять дней спустя, Бургойн капитулировал в Саратоге. Брайан так и не был вознагражден за свои труды. В ту ночь, когда он отсутствовал, умер его больной ребенок и чуть не умерла жена. Гэйтс пообещал послать семье Брайана врача, однако тот так и не явился. Семьдесят пять лет спустя сын Брайана письменно изложил всю эту историю. Причины его поступка так пока и не выяснены, поскольку нет никаких указаний на то, чтобы от него поступила какая-либо претензия на выплату ему вознаграждения.[20]

Пока случай или дальнейшие изыскания не дадут на каких-нибудь новых сведений, мы так и не узнаем, в какой степени победа Гэйтса, которая способствовала перелому в войне и в большой мере определила решение французов помочь нам, была основана на информации, доставленной ему Брайаном. Неожиданные находки подобного рода могут только заставить нас задуматься о всех других невоспетых героях, рисковавших жизнью чтобы добыть информацию, нужную для борьбы за Америку.

Шпионом – героем революции, о котором знает каждый американский школьник, является, конечно, Натан Хейл.[21] Но даже Хейл, несмотря на принесенную им жертву, мог бы оказаться забытым, если бы Ганна Адамс не написала о нем в 1799 году в «Истории Новой Англии». Как это ни странно может сейчас показаться, но уже через 22 года после его гибели о нем совершенно забыли и, как писала Адамс, «вряд ли кому-нибудь известно, что такая личность вообще существовала». Благодаря Адамс его сила духа и преданность делу оказали на последующие поколения значительное влияние. Но, кроме этого, печальная судьба Хейла сыграла в то время и другую роль. Хейл был добровольцем, дилетантом, движимым глубоким чувством патриотизма, но плохо подготовленным к выполнению опасной работы разведчика. Его гибель и обстоятельства этой гибели, по-видимому, ясно показали генералу Вашингтону необходимость осуществления более профессиональных, тщательно подготовленных разведывательных акций. Потеряв Хейла, Вашингтон решил организовать управление секретной разведки и избрал в качестве одного из его руководителей майора Бенджамина Толмеджа, который был соучеником Натана Хейла по Йельскому университету и близким его другом. Это обстоятельство послужило для Толмеджа дополнительным стимулом к тому, чтобы добиваться успеха нового начинания. Толмедж работал в тесном сотрудничестве с неким Робертом Таунсендом.

Таунсенд руководил одной из самых плодотворных и разветвленных шпионских сетей среди действовавших на стороне колонистов во время революции. Мы по крайней мере не знаем другой ей равной. Объектом ее действий был нью-йоркский район, где находился штаб английских войск. Сложность работы в этом районе состояла не столько в сборе информации, сколько в ее передаче. (Помню, что генерал Донован всегда усиленно внушал мне важнейшее значение связи. Бесполезно заниматься сбором сведений, если нет возможности быстро и точно передать их по месту назначения.)

Поскольку англичане держали Нью-Йорк, реку Гудзон и район порта под строгим контролем, было совершенно невозможно или по меньшей мере чрезвычайно рискованно пробираться через их линии обороны к Вашингтону в Уэстчестер. Поэтому информация от агентов Таунсенда в Нью-Йорке доставлялась Вашингтону окольным, но по тем временам очень быстрым, эффективным и надежным путем. Она передавалась из Нью-Йорка на северный берег острова Лонг-Айленд, а оттуда через пролив на побережье Коннектикута, где попадала в руки Толмеджа, который переправлял информацию Вашингтону.

История знает имена и других шпионов времен революционной войны, кроме Хейла. Наиболее широко известными из них являются, несомненно, майор Джон Андре[22] и Бенедикт Арнольд.[23] Эти два господина, быть может, так и не были бы разоблачены, и в этом случае трудно даже представить себе, какой вред они могли бы нанести делу патриотов, если бы не Таунсенд и Толмедж, вторые, по-видимому, были такими же мастерами в области контрразведки, как и в сборе военной информации.

Согласно одной версии, Андре как-то посетил некоего английского майора, квартировавшего в доме Таунсенда. Случайно услышанный во время этого посещения разговор возбудил подозрения сестры Таунсенда, поделившейся ими с братом. Позднее, когда Андре был задержан при попытке перейти американскую линию фронта по выданному ему Арнольдом пропуску, ряд промахов, которые Толмедж не был в состоянии предотвратить, явился для Арнольда сигналом о том, что он разоблачен, и вызвал его спешное и благополучное бегство.

В типичной «инструкции», составленной в конце 1778 года самим Вашингтоном для Таунсенда, говорится, в частности, следующее: «Общайтесь как можно больше с офицерами и беженцами, посещайте кафе и все общественные места в Нью-Йорке». Далее Вашингтон перечислял интересующие его объекты наблюдения и уточнял, какие именно сведения о них были ему нужны: «Производятся ли какие-нибудь работы на реке Карле близ Гарлем-тауна и укреплен ли Хорнс-Хук. Если да, то сколько солдат содержится в каждом из этих пункте и какое количество пушек и какого калибра имеется на месте этих работ».

Приведенный документ может служить образцом подлинно деловой инструкции разведчикам. В нем точно указывается, что требуется узнать, и даже говорится, каким образом следует действовать агенту, чтобы добыть нужные сведения.

Работа по сбору информации об английских штабах в Нью-Йорке и Филадельфии проводилась, по-видимому, бесчисленным множеством частных граждан, лавочников, книготорговцев, трактирщиков и подобных им людей, повседневно соприкасавшихся с английскими офицерами, оказывавших им различные услуги, прислушивавшихся к их разговорам и прикидывавшихся сторонниками тори, чтобы войти к ним в доверие. Тот факт, что представители обеих сторон говорили на одном и том же языке, имели одни и те же традиции и обычаи, а отличались друг от друга только своими политическими убеждениями, делал шпионаж иным по характеру и в известном смысле более легкой задачей, чем в случае конфликта между сторонами, различными по национальности, языку и даже внешнему виду. Зато задача контрразведки в этих условиях неимоверно усложнялась.

Одним из типичных, невоспетых патриотов той времени был некий Геркулес Маллиган, нью-йоркский портной, имевший широкую клиентуру среди англичан. Соседи считали его тори или по крайней мере сочувствующим этой партии, поэтому они относились к нему с пренебрежением и всячески портили ему жизнь. Но в первое же утро в Нью-Йорке после окончания войны генерал Вашингтон на глазах всех жителей округи остановился в доме Маллигана и, к огромному изумлению соседей, позавтракал у него. После этого соседям стало ясно, как обстояло дело с Маллиганом. Он, очевидно, собирал по крохам важную информацию, которую черпал из разговоров своих болтливых военных клиентов-англичан, и ухитрялся передавать ее генералу, возможно, через Таунсенда.

В период революции разведка отнюдь не ограничивалась военным шпионажем в колониях. Более хитроумная игра в области международного политического шпионажа шла в дипломатических кругах. Ставки были высокими. Главной ареной была Франция, где Бенджамин Франклин возглавлял американскую миссию, целью которой являлось склонить французов на оказание помощи колониям. Англичанам было крайне важно знать, как проходят переговоры Франклина и какую помощь французы оказывают колониям. Нам, вероятно, никогда не станет известно, сколько шпионов окружало Франклина и скольких он сам имел в Англии. Он был человеком осторожным и к тому же находился в чужой стране, да и в опубликованных им воспоминаниях содержится очень мало сведений об этом периоде его жизни. Однако мы знаем многое о человеке, которому, как кажется, удалось перехитрить Франклина. Впрочем, удалось ли? Это еще вопрос.

Доктор Эдвард Бэнкрофт родился в английских владениях в Америке в городе Уэстфилд, штат Массачусетс, но получил образование в Англии. Он был назначен секретарем американской миссии в Париже, втерся в доверие к Франклину и стал его «верным» помощником и протеже за весьма небольшую плату. Бэнкрофт с успехом изображал из себя лояльного, преданного свой стране американца. Он мог очень неплохо жить на то маленькое жалованье, какое получал от американцев, поскольку его щедро субсидировали англичане. «500 фунтов стерлингов единовременно, такая же сумма в качестве годового жалованья и пожизненная пенсия» – такова была обещанная ему награда. Как человек, посвященный во все секретные дела Франклина (или так он по крайне мере думал), Бэнкрофт, несомненно, был ценным агентом для англичан.

Он передавал свои донесения английскому посольств в Париже, помещая их в бутылку, которую прятал в дупле дерева в Тюильрийском саду. Писались такие донесения тайнописью, между строк любовных писем. Всякий раз, когда имевшаяся у него информация был настолько обильной, что не вмещалась в бутылку, или когда ему нужны были новые указания от англичан, oн попросту ехал в Лондон с благословения Франклина, поскольку умел уверить того, что может добыть в Лондоне ценные сведения для американцев. Англичане охотно снабжали его тем, что мы называем сегодня «куриным кормом», то есть дезориентирующей информацией, специально подготовленной для противника. Таким образом он был одним из первых агентов-двойников в наше истории.

Чтобы по возможности отвлечь от своего агента всякие подозрения, англичане даже однажды арестовали Бэнкрофта, когда тот покидал Англию. Тем самым они рассчитывали убедить Франклина в его честности и показать, на какие опасности обрекает его верность американскому делу. Все зависело, конечно, от актерского таланта доктора Бэнкрофта, и талант этот, очевидно, был настолько велик, что, когда позднее Франклину представили доказательства двуличия его протеже, он отказался поверить им.

Может быть, лукавый Франклин и знал о том, что происходило, однако хотел оставить это в тайне. В 1777 году он писал Джулиане Ритчи, американке, жившей во Франции, которая предупредила его о том, что он окружен шпионами:

«Я весьма обязан Вам за Вашу добрую заботу о моем благополучии, выразившуюся в сообщенной мне информации. Я не сомневаюсь в том, что она является вполне обоснованной. Однако поскольку невозможно… укрыться от наблюдения шпионов, когда заинтересованные люди считают, что их следует засылать с этой целью, я уже давно руководствуюсь одним правилом, предотвращающим всякие неудобства от подобных интриг. Правило это такое: не заниматься никакими делами, предание коих гласности заставило бы меня краснеть, и делать лишь то, что пусть себе на здоровье видят шпионы. Когда поступки человека справедливы и честны, то чем больших известно, тем больше растет и укрепляется его репутация. Поэтому, будь я уверен в том, что мой камердинер шпион, думаю, что я не уволил бы его за это, если бы он нравился мне в других отношениях. Б.Ф.»[24]

Когда англичане заявили французам официальный дипломатический протест по поводу поддержки ими американской стороны, они основывались на секретном донесении Бэнкрофта. При этом они приводили факты и цифры, которые тот знал от Франклина, и даже использовали формулировки Бэнкрофта. Это был промах, какой время от времени случается в сфере разведки. Бэнкрофт смертельно испугался, что Франклин поймет, что тут что-то нечисто, и заподозрит его. Он даже уговорил англичан дать ему пропуск, чтобы немедленно бежать, если бы это потребовалось. Франклин сказал, что столь точная информация должна была исходить из весьма близкого к нему источника, однако, насколько нам известно, он не предпринял по поводу случившегося никаких других шагов.

Англичане тоже имели основания подозревать Бэнкрофта. Георг III, по-видимому, не вполне доверял ему и его донесениям с тех пор, как обнаружил, что Бэнкрофт приобретал на свои нечестно заработанные фунты ценные бумаги, стоимость которых должна была возрасти, если бы победили американцы.

Двуличие Бэнкрофта было неопровержимо установлено только в 1889 году, после опубликования некоторых материалов из английских архивов, относящихся к периоду революционной войны. Среди них есть письмо, написанное в 1784 году и адресованное министру иностранных дел лорду Кармартену, в котором Бэнкрофт кратко излагал историю своей деятельности в качестве английского шпиона. Видимо, английское правительство задержало выплату причитавшегося ему денежного вознаграждения, и Бэнкрофт предъявлял этим письмом претензию своим хозяевам, напоминая им о своих прошлых заслугах. Письмо заканчивается следующими словами: «Я не требую ничего, кроме бессрочной пенсии в сумме 500 фунтов стерлингов в год, каковую правительство неоднократно давало слово платить мне и ради каковой я пожертвовал почти восемью годами моей жизни».

Личные агенты Франклина в Лондоне занимали, по-видимому, высокие посты. В начале 1778 года Франклин узнал содержание донесения о положении в Америке, представленного генералом Корнуолисом в Лондон, меньше чем через месяц после того, как он официально вручил его. Суть донесения сводилась к тому, что победе в Америке была невозможна. Если агенты Франклина проникли на столь высокие посты в английском правительстве, то вполне вероятно, что им было известно о той информации, какой Бэнкрофт снабжал англичан.

В ходе Гражданской войны еще больше, чем во время революции, общность обычаев и языка обеих участвовавших в конфликте сторон и тот факт, что многие люди жившие на территории одной стороны, сочувствовали политическим целям другой, делали выполнение основных задач шпионажа делом относительно простым, а осуществление контрразведки – чрезвычайно трудным. Однако имеющиеся у нас данные показывают, что обе стороны, по-видимому, сумели осуществить слишком мало хорошо продуманных длительных шпионских операций, которые могли бы сравниться по ценности результатов или по совершенству выполнения с операциями времен революции. Не было случая, чтобы крупное сражение было выиграно, проиграно или предотвращено благодаря хорошо поставленной разведке. Большинство разведывательных операций ограничивались более или менее локальными и временными объектами. Один автор пишет: «В любом городе средневековой Италии за один только год шпионских операций осуществлялось больше, чем за все четыре года Гражданской войны».

Такое положение было обусловлено многим причинами. В начале войны ни одна из сторон уже не имела действующей разведывательной организации, а наши военные тех дней не обладали сколько-нибудь значительным опытом разведывательной работы. До революции колониальные лидеры в течение долгих лет занимались организацией антианглийских заговоров и вели против англичан ограниченную тайную войну. Таким образом, к началу открытого конфликта они располагали сетью действующих «источников», работавших на них в Англии, и к тому же могли опираться на проверенные методы осуществления тайной деятельности на континенте. Иначе обстояло дело как на Севере, так и Юге перед Гражданской войной. Вашингтон был исключительно талантливым руководителем разведки. Он сам направлял всю разведывательную деятельность американских сил вплоть до того, что лично участвовал в важнейших операциях такого рода. Во всем созвездии генералов федеральной и конфедеративной армий не было полководца, одаренного таким талантом. Кроме того, Гражданская война по своему характеру не была войной внезапностей и секретов. Большие, громоздкие армии подолгу располагались на одном месте, а когда начинали двигаться, то слух об их передвижениях разносился стремительно. Вашингтон, имея в своем распоряжении значительно меньше войск, мог распространять ложную информацию о численности своих сил и перебрасывать их с такой быстротой, что англичане, начинавшие запланированное наступление, уже не заставали их там, где они были еще накануне, особенно в тех случаях, когда Вашингтон заранее знал от своих агентов о движении английских войск.

В начале Гражданской войны город Вашингтон представлял собой настоящее решето, и северяне действовали настолько открыто, что размеры и передвижения их сил были очевидны любому заинтересованному наблюдателю. Говорят, что конфедераты никогда уже не имели столько полезной для них информации, как перед началом битвы при Бул-Ране.

Одним из первых событий этого периода, явно указывавшим на необходимость создания службы контрразведки, явился заговор банды головорезов в Балтиморе с целью убийства Линкольна на его пути в Вашингтон, где он должен был выступать с первой своей президентской речью в феврале 1861 года. Аллен Пинкертон, Уже получивший определенную известность, работая частным детективом на службе железнодорожных компаний, был нанят группой сторонников Линкольна для его охраны. Пинкертон благополучно доставил Линкольна в Вашингтон, договорившись о том, что президентский поезд будет пропущен через Балтимор поздней ночью без предварительного объявления. В то же время агенты Пинкертона «проникли» в организацию балтиморских заговорщиков и неотрывно следили за каждым их шагом.

Как бы ни был Пинкертон хорош для работы в службе органов безопасности и в контрразведке, он довольно слабо проявил себя как организатор сбора разведывательной информации. Тем не менее он сумел привлечь на работу одного превосходного агента, некоего Тимоти Уэбстера, который на свой страх и риск добыл в Вирджинии ряд ценных сведений. К несчастью, из-за безрассудного маневра Пинкертона Уэбстер был захвачен в плен еще в начале войны и казнен. Позднее Пинкертон стал работать в военной разведке непосредственно с генералом Маклеланом в его штабе. Пинкертон считал, что задач военной разведки состоит в том, чтобы подсчитывать число солдат противника, а затем снова пересчитывать их, чтобы удостовериться в правильности подсчета. Поскольку Маклелан прославился тем, что никогда не вступал в бой, если не располагал превосходящими силами, подсчеты Пинкертона вряд ли могли серьезно содействовать исходу каких бы то ни было сражений. Даже имея в своем распоряжении превосходящие по численности силы, Маклелан не добился успеха в сражении при Антитэме против генерала Ли. Когда Линкольн после этого сражения отстранил его от командования, Пинкертон вышел в отставку, оставив федеральные силы буквально без всякой секретной службы.

Тот факт, что Линкольн нанял в период сражения при Бул-Ране собственного агента для выполнения военно-разведывательного задания, стал известен только в 1876 году. В этом случае, как и в предыдущих, этот факт выявился благодаря предъявленному правительству требованию о выплате вознаграждения за оказанные услуги. В марте 1876 года Верховный суд Соединенных Штатов разбирал апелляцию, поступившую из палаты претензий: некий Енох Тоттен предъявил правительству иск, требуя «выплаты компенсации за услуги, якобы оказанные» неким Уильямом Ллойдом «по соглашению с президентом Линкольном, заключенному в июле 1861 года, в соответствии с которым он должен был отправиться на Юг и выяснить численность войск, размещенных в различных пунктах мятежных штатов, добыть планы фортов и фортификаций… и доложить эти факты президенту… Ллойд пробрался… в расположение войск мятежников и находился там на протяжении всего хода войны, собирая и время от времени передавая информацию президенту». По окончании военных действий ему были оплачены его расходы, но не жалованье в размере 200 долл. в месяц, которое Линкольн, как утверждается заявлении, обещал ему. Несмотря на скудость фактов случай этот интересен тем, что свидетельствует, о проявленной в то время Линкольном предусмотрительное и об осторожности, с какой он действовал на протяжении четырех долгих лет войны. Верховный суд отметил в своем постановлении, что «и наниматель, и агент, очевидно, понимали, что каждый из них должен навечно хранить молчание о его отношении к делу».

Этот эпизод подтверждает также, что агент разведки не может добиваться через суд выплаты ему вознаграждения за услуги секретного характера. Суд постановил: «Агенты… должны получать вознаграждение из соответствующих средств нанимающего их ведомства, и притом в той сумме, какую те, кто распоряжается этими средствами, могут выделить. Секретность, предписываемая подобного рода соглашениями, исключает взыскание вознаграждения по суду». Это решение служит агентам предостережением, что лучше требовать суммы причитающегося им вознаграждения сразу, в момент операции.

После того как Пинкертон вышел в отставку, была предпринята попытка создать чисто военную разведывательную организацию, известную под названием Бюро военной информации. Руководство им было поручено майору (позднее генералу) Джорджу X. Шарпу, который, по-видимому, был довольно посредственным чиновником и, насколько известно, не разработал и не провел ни одной крупной разведывательной операции.

Действительно, ценную информацию федеральные силы получали от случайных отважных добровольцев, которые в большинстве своем действовали по собственному почину и сами находили способы передачи добытых сведений. Одним из таких добровольных разведчиков был Лафайетт Бэйкер. Он маскировался под бродячего фотографа, разъезжал по южным районам, посещал лагеря конфедеративных войск в Вирджинии, фотографировал солдат и одновременно собирал ценную военную информацию. Позднее он стал бригадным генералом и возглавил Национальную сыскную полицию, своего рода предтечу нынешней секретной службы. Если Пинкертон был отличным контрразведчиком, но весьма посредственным руководителем службы разведки, то Бэйкер проявил исключительные способности в этом последнем искусстве, но его недостатки как начальника секретной службы стоили нам жизни одного из самых выдающихся наших резидентов. До сего дня никто не знает, где были люди Бэйкера вечером 14 апреля 1865 г., когда Авраам Линкольн сидел в никем не охраняемой ложе на спектакле в театре Форда, и почему убийцы, собравшиеся в пансионате госпожи Сьюрат, чей фанатизм был хорошо известен всему Вашингтону, не были взяты Бэйкером под наблюдение? Да и арест Бута и его сообщников также не являлся делом рук Бэйкера, хотя он и приписал заслугу себе.

Другим добровольным разведчиком, работавшим на Юге, была жительница Ричмонда Элизабет ван Лью. Она оставалась на своем посту на протяжении всей войны и считается самым ценным агентом из всех когда-либо имевшихся у северян. Сам Грант утверждал, что наиболее ценная информация из Ричмонда во время войны поступала от нее. Обращает на себя внимание тот факт, что за все время Гражданской войны не было ни одного случая «проникновения» в важные штабы противника, которое всегда представляет собой наиболее яркий образец разведки на высоком уровне. Почти не наблюдалось также и случаев применения высоко-результативных и хитроумных приемов шпионажа. Ближе всего к такому уровню шпионской деятельности подошла, говорят, Элизабет ван Лью, ухитрившись устроить одну из своих служанок, негритянку, горничной в дом Джефферсона Дэвиса. Получаемые от этого источника сведения Элизабет ван Лью пересылала майору Шарпу в Вашингтон.

В 80-х годах прошлого века в Соединенных Штатах были созданы первые постоянно действующие армейская и военно-морская разведывательные организации мирного времени. Армейская организация была известна под названием отдела военной информации, входившего в управление генерального адъютанта. Разведывательный отдел военно-морских сил входил в состав управления личного состава и штурманской службы. В течение того же десятилетия в наших заграничных посольствах и миссиях впервые были введены должности военных и военно-морских атташе, которые должны были выполнять обязанности наблюдателей и разведчиков. С созданием в 1903 году общего штаба армии отдел военной информации был включен в него в качестве «второго отдела», и с тех пор отделы разведки в штабах американской армии стали обозначаться индексом G-2. Однако ввиду отсутствия у работников этого первого G-2 всякой 1 заинтересованности и чувства ответственности, он вскоре пришел в полный упадок и едва не исчез вообще. Таким образом; в первой мировой войне мы снова оказались без настоящей разведывательной службы. Но на этот наше положение было иным. Мы воевали за границей, наши войска непосредственно участвовали в боевых действиях лишь немногим более года, и у нас были союзники. развернуть в полной мере разведку не было времени, да нам это было и не нужно, поскольку мы могли в значительной степени положиться на англичан и французов в деле войсковой разведки и, в частности, в выявлении возможностей вооруженных сил противника.

Однако мы быстро учились – в большой мере благодаря усилиям группы офицеров, которым я и хочу отдать должное. Прежде всего, следует упомянуть полковника Ральфа фон Демана. Многие признают его главной движущей силой в создании американской военной разведки. О его работе рассказано в «Истории секретной службы» Ричарда Уилмера Роуэна, книге, которую я считаю лучшим из написанных американскими авторами повествований о деятельности разведывательных служб на протяжении многих веков. Я сотрудничал с полковником ван Деманом в период первой мировой войны, когда находился в Берне, и могу засвидетельствовать плодотворность работы, проведенной им и его преемниками – генералом Деннисом Ноланом и генералом Мальборо Черчиллем – по закладке основ нашей нынешней военно-разведывательной службы.

К концу войны в США в основном уже сложились армейские и морские разведывательные органы, продолжавшие существовать, хотя и в сильно урезанном виде, вплоть до начала второй мировой войны: G-2, СКР (служба контрразведки) и УР ВМС (управление разведки ВМС). Не менее важное значение имел наш начальный опыт во время первой мировой войны в области шифровального искусства, о чем я буду подробнее говорить в одной из последующих глав. У нас имелась в зачаточном виде организация, сумевшая в мирные годы, в период между двумя мировыми войнами, создать такое средство разведки, которое сыграло для нас важнейшую роль, когда мы были вновь вовлечены в войну. Речь идет о нашей способности расшифровывать дипломатические и военно-морские коды японцев.

Лишь в ходе второй мировой войны, и в частности после нападения на Пёрл-Харбор, мы начали создавать наряду с органами военной разведки специальную организацию по осуществлению стратегической разведки. Как я уже отмечал выше, начало было положено в 1941 году, когда президент Франклин Д. Рузвельт пригласил полковника Уильяма Донована в Вашингтон и предложил ему взяться за эту проблему.

Полковник (позднее генерал-майор) Донован идеально подходил для этой работы. Видный юрист, ветеран первой мировой войны, награжденный орденом Почета, он в мирные дни делил свое до пределов заполненное время между юриспруденцией, государственной службой и политикой. Он знал мир, поскольку много путешествовал, понимал людей. У него была склонность к необычным и опасным действиям, но эта склонность уравновешивалась рассудительностью. Короче говоря, у него были качества, необходимые для разведчика.

Подлое нападение японцев на Пёрл-Харбор и наше вступление в войну, естественно, стимулировали быстрый рост Управления стратегических служб (УСС) и числа его разведывательных операций. Вначале УСС было создано официально как научно-исследовательская и аналитическая организация, работать в ней были приглашены наши лучшие историки и другие ученые. К июню 1942 года Бюро координатора информации – первоначальное название организации Донована – было переименовано в Управление стратегических служб, которое получило задание «собирать и анализировать стратегическую информацию, а также планировать и осуществлять специальные операции».

К этому времени УСС уже широко занималось «специальными операциями» – так для маскировки назывались секретная разведка и секретные операции любого вида и характера, в частности поддержка подпольных антифашистских групп в тылу противника и скрытая подготовка к вторжению в Северную Африку.

На протяжении 1943 года подразделения УСС работали во всех частях мира, за исключением Латинской Америки, где действовало ФБР, и некоторых районов Дальневосточного командования, где уже хозяйничал генерал Макартур.

Служба партизанской войны и групп Сопротивления, созданная в УСС по образцу ныне широко разрекламированного английского отдела руководителя специальных операций (РСО) и работавшая в тесном взаимодействии с последним на европейском театре военных действий, уже начала забрасывать группы во Францию, Италию и Югославию, а также на некоторые участки китайско-бирмано-индийского театра войны. Основной замысел заключался в поддержке, обучении и материальном обеспечении уже существовавших движений Сопротивления, а там, где их не было, – в организации добровольцев из местного населения в боевые партизанские отряды. В числе наиболее прославившихся групп были так называемые джедбурги, заброшенные во Францию, и отряд № 101, действовавший в Бирме. Позднее УСС создало специальные подразделения для разработки и распространения материалов подрывной пропаганды, а также для контрразведки и выполнения некоторых диверсионных заданий, требовавших от их исполнителей специальной подготовки – умения разрушать подводные объекты или технически обслуживать регулярные разведывательные операции. Наряду со всеми этими мероприятиями УСС должно было развернуть сеть собственных школ специальной подготовки.

К концу войны, когда наша армия стремительно двигалась по Германии, УСС создало особые подразделения для задержания военных преступников и спасения произведений искусства, награбленных немцами в разных странах. В задачи этих подразделений входил также контроль за перемещением денежных фондов, которые, как предполагалось, нацистские лидеры будут укрывать, с тем чтобы позднее воспользоваться ими. Кажется, не было ничего такого, чего не попыталось бы в то или иное время сделать УСС в период между 1942 годом и концом войны.

После окончания войны все подразделения УСС, кроме службы секретной разведки и службы анализа,[25] были распущены. Казалось, что даже и эти последние вскоре исчезнут.

В течение непродолжительного периода после победы над Японией создавалось впечатление, будто США намерены постепенно отвести свои войска из Европы и с Дальнего Востока. Видимо, это повлекло бы за собой прекращение разведывательной деятельности. Действительно, в конце 1945 года можно было предположить, что мы поступим так, как поступили после первой мировой войны, – свернем палатки и вернемся к своим обычным делам. Но на этот раз, в отличие от 1919 года, когда мы отвергли Лигу Наций, мы стали одним из членов – основателей Организации Объединенных Наций и оказали ей поддержку в надежде, что впоследствии она будет хранительницей международного мира. Кроме того, мы начали осознавать необходимость знать значительно больше, чем нам было известно, о тайных планах Кремля.

В своем обращении к конгрессу 12 марта 1947 г. президент Трумэн заявил, что действия коммунистов угрожают безопасности нашей страны. Мы будем, сказал он, «оказывать свободным народам помощь в защите их свободных институтов и их национальной целостности от попыток со стороны агрессивных движений навязать им тоталитарные режимы». Трумэн добавил, что мы не можем допустить каких-либо изменений в существующем положении, осуществляемых в нарушение Устава Организации Объединенных Наций посредством «насилия или таких уловок, как политическое проникновение».

К тому времени стало очевидным, что Организация Объединенных Наций, скованная в своих действиях советским вето, не могла играть роль полицейской силы. Было также ясно, что нам предстоит пережить длительный период конфронтации. В этих условиях правительство США осуществило ряд мероприятий по претворению наших слов в дела. Одними из первых таких мероприятий явились реорганизация структуры нашей национальной обороны, объединение всех видов вооруженных сил под руководством министра обороны и создание Совета национальной безопасности.

В то время Трумэн, основываясь на выдвинутом генералом Донованом проекте, рекомендовал учредить Центральное разведывательное управление в качестве постоянно действующего правительственного органа. Республиканский конгресс дал на это свое согласие, и с единодушного одобрения представителей обеих партий принятый в 1947 году Закон о национальной безопасности санкционировал создание Центрального разведывательного управления. Это был открыто функционирующий орган исполнительной власти, хотя, конечно, на нем лежало также много обязанностей секретного характера. Президент Трумэн позаботился о том, чтобы новое ведомство было обеспечено всем необходимым для содействия усилиям нашего правительства, направленным на то, чтобы отразить коммунистическую тактику насилия, уловок и политического проникновения. Центральное разведывательное управление переняло многое из опыта и методов работы УСС, а также использовало некоторых его сотрудников в своей деятельности. К счастью, многие старшие работники УСС продолжали служить в различных временных разведывательных организациях, находившихся в период 1945–1947 годов в ведении государственного департамента и военного министерства.

Однако в структурном отношении ЦРУ отнюдь не было копией УСС или прежней или нынешней разведывательной организации других стран. Принципиальное его построение было уникальным, поскольку оно объединило под руководством одного человека выполнение задач анализа и координации с проведением секретных разведывательных операций, о которых я расскажу ниже. Новая организация была также призвана восполнить пробелы в существующей у нас разведывательной системе, не вытесняя и не конкурируя излишне с другими американскими органами разведки, подчиненными госдепартаменту и министерству обороны. В то же время стало ясно, что ни государственный департамент, черпающий свою информацию в основном из донесений дипломатических представительств США за границей, ни вооруженные силы, опирающиеся главным образом на информацию своих атташе и военных учреждений за границей, не могли заниматься сбором разведывательных сведений в тех районах земного шара, куда доступ все более затруднялся. Они также не могли содержать там постоянные группы специально подготовленных разведчиков. По этой причине ЦРУ получило полномочия создать собственную службу сбора секретной информации, отдельную от той части организации, которая имела задачей собирать и анализировать информацию, поступающую из других правительственных ведомств.

Первая особенность структуры ЦРУ состоит в том, что оно должно подходить к разведывательным сведениям, добытым его секретной службой, с той же меркой, как и к информации, поступающей из других правительственных ведомств. Вторая особенность выработалась не сразу, а в результате ряда последовательных слияний, которые, как показал опыт, были практически необходимостью для достижения максимальной эффективности работы управления. Этой особенностью явилось объединение всех видов секретной деятельности под одной крышей и одним руководством. По традиции разведывательные службы для проведения операций в области шпионажа и контрразведки имели разные отделы и органы для политической или психологической войны. ЦРУ отказалось от такого деления, часто ведущего к тому, что правая рука не знает, что делает левая.

Последним нововведением в американской разведке было объединение всех разведывательных служб вооруженных сил под одним руководством. В соответствии с директивой министерства обороны в августе 1961 года было учреждено Разведывательное управление министерства обороны (РУМО). Первым его руководителем был назначен выдающийся представитель военно-воздушных сил генерал-лейтенант Джозеф Кэррол, а в помощь ему приданы два способных разведчика. С его заместителем генерал-лейтенантом Уильямом Квинном мне довелось работать в тесном контакте, когда Квинн во время вторжения союзных войск в Южную Францию и Германию прекрасно исполнял обязанности начальника разведывательного отдела 7-й армии под командованием генерала Александера Патча. Летом и осенью 1944 года я часто тайно встречался с Квинном в различных пунктах освобожденной Франции близ северной границы Швейцарии и снабжал его всей информацией, какую только мог собрать о передвижениях и планах фашистских войск во время отступления их к горному «редуту» в Южной Германии и Австрии. Квинн внес существенный вклад в работу Разведывательного совета США в те годы, когда я был председателем этого совета. Создание РУМО не только преследовало цель слияния разведывательных служб вооруженных сил в одну организацию. Его главная задача состояла в обеспечении максимальной координации и эффективности разведывательной работы, выполняемой армией, авиацией и военно-морским флотом.

Таким образом, если раньше мы полностью свертывали разведывательные структуры с окончанием войны, то теперь, наоборот, расширили их настолько, чтобы они могли успешно справляться с неизменно возраставшими и усложнявшимися задачами. Создание таких организаций, как РУМО, а до него ЦРУ, является результатом хорошо продуманных усилий, направленных на то, чтобы поставить разведку на подобающее ей место в системе обеспечения нашей национальной безопасности. Конечно, всегда будет существовать возможность того, что два столь влиятельных и щедро финансируемых органами ЦРУ и РУМО,[26] могут превратиться в соперников и конкурентов. В известной степени соперничество может быть полезным, но если оно окажется чрезмерным, то может дорого нам обойтись и станет опасным. Четкое разграничение функций необходимо всегда. В общих чертах оно имеется. К тому же высокая компетентность как военных, так и невоенных руководителей обеих организаций служит гарантией (если положение не изменится) плодотворности их работы. Однако необходимо сохранить контроль директора Центрального разведывательного управления над той частью деятельности нашей разведывательной организации, которая связана с оценкой поступающей информации.

Глава четвертая

Потребности свободного общества в области разведки

В настоящее время Соединенным Штатам брошен вызов со стороны враждебной им группы государств, которые исповедуют образ жизни и систему государственного управления, чуждые нашему. Само по себе это явление не новое: мы сталкивались с подобными вызовами и раньше. Новое состоит в том, что сейчас мы впервые имеем перед собой противника, обладающего достаточной военной мощью для того, чтобы нанес сокрушительный удар непосредственно по Соединенным Штатам; в эру ядерных ракет это возможно за каких – нибудь несколько часов и даже минут, так что почти не останется времени для объявления тревоги.

Правда, мы располагаем такими же возможностям по отношению к противнику. Но в свободном обществе средства обороны и сдерживания готовятся достаточно открыто, в то время как противная сторона возвела вокруг своих приготовлений непреодолимую стену секретности. Для того чтобы ликвидировать этот разрыв и сделать возможным стратегическое предупреждение, нам приходится все больше и больше полагаться на наши разведывательные операции.

Государственный департамент[27] и министерство обороны собирают информацию за рубежом, их специалисты по разведке анализируют ее, составляют донесения и хорошо с этим справляются. В таком случае не ограничится ли их работа только этими функциями?

Пятнадцать лет назад как исполнительные, так и законодательные органы нашего правительства ответили на этот вопрос «нет».[28] Такое решение основывалось на понимании нами характера коммунистической угрозы. Мы начали осознавать, что таится за той атмосферой секретности, какой по собственному почину окружили себя коммунисты, что означают те меры, с помощью которых они пытаются скрыть подготовку ими ракетного удара и свое проникновение с подрывными целями в страны свободного мира.

Огромные пространства как в Советском Союзе, так и в коммунистическом Китае наглухо закрыты для всякого постороннего глаза. Эти государства не предоставляют нам сведений о своих армиях и вооружении, не дают информации о том, что не было бы тщательно проконтролировано,[29] а между тем мы нуждаемся в них для обеспечения самообороны и защиты всего свободного мира. Они отвергают принцип инспектирования, который мы считаем необходимым для контроля над вооружениями, и, глазом не моргнув, утверждают, что подобная секретность представляет собой крупное преимущество и важнейший элемент политики. Они требуют права тайно вооружаться, чтобы быть в состоянии тайно совершить нападение (если они того пожелают). Они наотрез отказались от выдвинутого президентом Эйзенхауэром в 1955 году предложения об «открытом небе», которое мы готовы были принять для нашей страны, если бы они приняли его для своей. Их отказ заставил органы разведки взять на себя задачу обеспечения равновесия в области осведомленности.

Берлинская стена не только наглухо изолировала друг от друга обе половины расколотого в политическом отношении города и ограничила возможность дальнейшего бегства значительного числа восточных немцев на Запад. Она также явилась попыткой закрыть одну из последних крупных брешей в «железном занавесе» – в этом барьере из колючей проволоки, фугасов, сторожевых вышек, подвижных патрулей и закрытых пограничных районов, тянущихся к югу от Балтийского моря. Возведя берлинскую стену,[30] Советы завершили изоляцию Восточной Европы на свой манер, но им потребовалось на это шестнадцать лет.

И тем не менее имеются возможности проникнуть за воздвигнутый барьер: под ним, над ним, обойти его или даже прорваться через него. Это только одно из ряда препятствий. За ним находятся другие изолированные и запретные зоны, а позади них – стены секретности общего и личного порядка. Вся эта громоздкая система охраняет то, что, по мнению Советского государства, могло бы выдать его силу или слабость пытливому Западу.

С точки зрения западной разведки, «железный и бамбуковый занавесы» разделяют мир на две части – на свободные и закрытые районы. Главные объекты находятся в закрытых районах позади занавесов. Это военные, технические, промышленные и атомные установки, составляющие костяк коммунистической мощи, – возможности и ресурсы коммунизма. Это также и планы людей, стоящих у руководства в Советском Союзе и коммунистическом Китае, их воинственные замыслы и их «мирные» политические намерения. Чтобы добыть сведения об этих объектах, одной лишь открыто проводимой госдепартаментом и министерством обороны работы по сбору информации, какой бы успешной она ни была, недостаточно. Чтобы проникнуть сквозь сооруженный коммунистическим блоком барьер секретности, необходимы специальные приемы и средства, какими обладает только секретная разведка.

В наши дни разведка вынуждена вести постоянное наблюдение во всех районах мира независимо от того, к чему в данный момент приковано основное внимание дипломатов или военных. Наши жизненно важные интересы могут в любое время оказаться под угрозой практически в любом районе земного шара.

Несколько десятилетий назад никто не мог, да и не подумал бы, предсказать, что в б0-х годах вооруженные силы США окажутся в Корее и будут активно участвовать в военных действиях в Южном Вьетнаме, что Куба превратится во враждебное коммунистическое государство, находящееся в тесном союзе с Москвой, или что Конго займет важнейшее место в нашей внешней политике. И тем не менее сегодня это реальная действительность, а предстоящие годы, несомненно, привнесут много нового.

Сегодня невозможно заранее сказать, где может возникнуть новая опасная ситуация. Обязанность разведки – предупреждать о подобных опасностях так, чтобы правительство могло своевременно принять должные меры. В поисках информации теперь уже нельзя ограничиваться рамками лишь некоторых стран. Ареной противостояния является весь мир. В наш ракетно-ядерный век даже Арктика и Антарктика стали стратегически важными районами. Расстояние в значительной степени утратило свое былое значение. Со стратегической точки зрения счет времени идет на часы или даже минуты. Океаны, которые во время второй мировой войны служили нашей стране защитой и обеспечивали ей достаточно времени, чтобы во всеоружии встретить опасность, по-прежнему обширны. Однако в наши дни ракеты могут перелететь через них за считанные минуты, а бомбардировщики – за несколько часов. Сегодня Соединенные Штаты находятся на передней линии фронта, ибо они являются главной целью противника. Чтобы совершить нападение, уже не нужна длительная мобилизация, скрыть которую невозможно: ракеты стоят наготове на пусковых площадках, бомбардировщики по первому сигналу могут подняться в воздух.

Таким образом, сегодня на разведывательную службу ложится еще большая ответственность, чем прежде, ибо она не может ждать появления явных признаков враждебных действий против нас до тех пор, пока другая сторона не примет решения нанести нам удар. Правительство США должно быть заблаговременно предупреждено. Положение осложняется, когда (как в Корее и Вьетнаме) провокационное нападение направлено не против Соединенных Штатов, а против удаленного района, утрата которого для свободного мира поставила бы под угрозу нашу безопасность. Превосходно организованная, хорошо скоординированная служба разведки, всегда находящаяся в полной боевой готовности, способная точно и быстро доносить о событиях, происходящих в любом уголке земного шара, – лучшая гарантия против каких бы то ни было сюрпризов.

Бдительность разведки, заблаговременное предупреждение ею об опасности уже сами по себе могли бы явиться одним из наиболее эффективных средств сдерживания агрессивных устремлений потенциального противника. Поэтому тот факт, что такое средство имеется, не должен храниться в секрете, а, наоборот, о нем следует широко оповестить мир, однако методы и средства, используемые разведкой, должны содержаться в тайне. Нельзя допускать, чтобы деятельность разведки была запрещение] темой для разговоров. То, чего мы стремимся достичь и чего в значительной степени уже достигли – создания самой эффективной на земном шаре разведывательной службы, – должно стать общеизвестным фактом.

К проблеме добывания информации добавляется вопрос о том, как эту информацию обрабатывать и анализировать. По моему мнению, имеются немаловажные основания для того, чтобы возложить ответственность за анализ и обобщение разведданных на центральный правительственный орган, не имеющий отношения к принятию политических решений или к выбору тех систем вооружения, которые будут разрабатываться для нашей обороны. Естественно, политические деятели склонны держаться за предложенную ими политику, и сотрудник госдепартамента и министерства обороны отнюдь не представляют собой исключения из этого правила. Они, вероятно, будут предвзято относиться к разведывательным донесениям, которые поставят под сомнение ранее принятые политические решения или потребуют каких-либо изменений в устоявшейся оценке мощи Советов в той или иной военной отрасли. Самый серьезный недостаток в разведывательной работе, порождающий больше ошибок, чем любой обманный маневр или интрига иностранного государства, – это предубежденность. Я допускаю, что все мы страдаем предубежденностью, в том числе и сотрудники ЦРУ. Однако, поручив координацию поступающей информации нашей Центральной разведывательной службе, не связанной с разработкой политического курса и не имеющей особой приверженности к какому определенному виду вооружений, мы в состоянии максимально избежать подгонки фактов, добытых разведкой к какой-либо одной точке зрения.

Во времена Пёрл-Харбора высокопоставленные лица как в США, так и за рубежом были убеждены, что если японцы решатся нанести удар, то нанесут его в южном направлении, по наиболее уязвимому месту—английским, французским и голландским колониям. Возможность того, что они выберут объектом для первого удар наиболее опасного своего противника – Соединенные Штаты, полностью сбрасывалась со счетов. Нападение и Гавайские острова и Филиппины, а также неверное отношение к имевшейся у нас тогда информации серьезно повлияли на принятое позднее нашим руководством решение о том, как следует организовать разведывательную деятельность. Хотя сигналы, доходившие до нас, быть может, и не были настолько ясными, чтобы руководители страны могли определить, что речь идет именно о Гавайских и Филиппинских островах, при правильном их анализе они должны были открыть нам глаза на приближение опасности в районе Тихого океана.

Если кто-либо испытывает сомнения в отношении важности объективной информации, я порекомендовал бы ему проанализировать ошибки, совершенные руководителями государств из-за того, что они слушались плохих советов или неправильно оценивали действия и реакцию других стран. Когда кайзер Вильгельм II напал в 1914 году на Францию и позволил своим военачальникам убедить себя в том, что нарушение бельгийского нейтралитета необходимо для военных успехов Германии, он чересчур положился на мнение своих военачальников о том, что Англия не вступит в войну, и пренебрег предупреждениями своих политических деятелей. Здесь была налицо грубая недооценка имеющейся информации.

Накануне второй мировой войны английское правительство вопреки всем предупреждениям Черчилля не сумело оценить масштабы нацистской угрозы. В первую очередь это касалось недооценки возможностей немецкой авиации.

Аналогичным образом Гитлер, начав вторую мировую войну, совершил целый ряд просчетов. Он не учел мощи и решимости Англии: в июне 1941 года он открыл второй фронт против России, безрассудно игнорируя все последствия совершения подобного акта. Когда в 1942 году его уведомили о плане высадки американских и английских войск в Северной Африке, он отказался принять во внимание имеющуюся в его распоряжении информацию. Говорят, что он небрежно ответил своим советникам: «У них нет для этого морских транспортных средств».

Каким бы успешным ни было нападение Японии на Пёрл-Харбор, дальнейшие события показали, что Правительство этой страны совершило величайший из всех просчетов, недооценив американский военный потенциал.

Угроза, возникшая сегодня и практически не существовавшая до коммунистической революции, предъявляет к нашей разведке новые требования. Она определяется попытками коммунистов – а мы начали понимать это после второй мировой войны – подорвать безопасность стран свободного мира. Поскольку мероприятия проводимые в данном направлении, содержатся в секрете для обнаружения и принятия соответствующих мер необходимо использовать методы секретной разведки.

В лице Советского Союза мы имеем противника поднявшего искусство шпионажа на небывалую высоту и сумевшего превратить подрывную работу и обман в грозное политическое оружие. Ни одна другая страна мира никогда еще не использовала эти методы в подобных масштабах. Операции, проводимые в поддержку общего политического курса СССР, продолжают осуществляться в периоды так называемой «оттепели» под маской политики сосуществования так же энергично как и в периоды самого острого кризиса. Наша разведка играет важнейшую роль в деле нейтрализации подобной враждебной деятельности, представляющей опасность как для нас, так и для наших союзников.

Не случаен тот факт, что за последнее время был раскрыто значительное число случаев советского шпионажа и подрывной работы в ряде стран НАТО. Мир должен знать то, что уже известно Советам, а именно что свободные страны мира создали чрезвычайно действенные контрразведывательные организации и за минувшие годы научились успешно разоблачать советских шпионов. При наличии у нас НАТО и других союзов мы, конечно, непосредственно заинтересованы в организации систем внутренней безопасности других стран, с которыми у нас могут быть общие секреты. Если коммунисты украдут у одного из наших союзников какой-либо документ НАТО, то это нанесет нам такой же ущерб, как если бы он был украден из наших собственных досье. Данного обстоятельство вызывает серьезную необходимость международного сотрудничества в области разведывательной работы.

Союзники США и многие другие дружественные нам страны, как правило, разделяют нашу точку зрения на коммунистическую угрозу. Многие из них могут внести – и вносят – существенный вклад в укрепление позиций свободного мира, в том числе и в сфере разведки, чтобы мы своевременно были предупреждены об опасности. Однако некоторые из наших друзей не в состояний сделать всего, что им, может быть, хотелось, и ожидают от Соединенных Штатов руководства как в области разведки, так и во многих других областях. Когда мы раскрываем враждебные коммунистические планы, они рассчитывают, что мы поможем распознать опасности, грозящие им самим. Сделать это в наших интересах. Одной из самых отрадных черт нашей разведывательной деятельности в последнее время – к тому же впервые возникшей за всю ее долгую историю – является растущее сотрудничество между американскими службами разведки и соответствующими им организациями до всех странах свободного мира, объединившимися с нами, поскольку нам угрожает общая опасность.[31]

В отношении нашей разведывательной работы существует один принципиальный вопрос, который, как мне представляется, тревожит очень многих людей. Нужно ли, спрашивают они, чтобы Соединенные Штаты с их высокими идеалами и традициями занимались шпионажем, посылали самолеты У-2 летать над чужими территориями, расшифровывали чужие кодированные донесения?

Многие из тех, кто понимает необходимость такой работы в военное время, все же сомневаются в ее оправданности в мирные дни. Одинаково ли мы следим как за друзьями, так и за врагами и не потому ли мы это делаем, что какая-то другая, менее разборчивая в средствах страна с более низким уровнем морали делает это по отношению к нам? Я не считаю такие вопросы неуместными, легкомысленными или носящими пацифистский характер. В сущности, сама постановка подобных вопросов делает нам честь.

Лично я нахожу мало оправданий в пользу шпионажа за нашими друзьями или союзниками в мирное время. Не говоря уже о моральной стороне дела. У нас есть другие, значительно более важные сферы приложения ваших ограниченных ресурсов в области разведки, а также методы получения нужной нам информации через обычные дипломатические каналы. Конечно, нам приходится считаться с тем доказанным историей фактом, что у нас бывали друзья, которые потом становились врагами. Так дважды в недавнем прошлом было с Германией, так было с Италией и Японией. Поэтому всегда полезно иметь запас основных данных – в большинстве своем не очень секретных – о всех странах. Я припоминаю, что в начале второй мировой войны к населению США обратились с просьбой присылать личные фотоснимки различных районов земного шара, в частности островов в Тихом океане. Мы не располагали тогда достаточно полными сведениями об очертаниях берегов, о флоре и фауне многих мест, где в скором времени могли высадиться наши войска.

Однако на вопрос о том, необходима ли нам разведывательная работа, особенно если речь идет о странах коммунистического блока, следует ответить, что в действительности мы не находимся с ними «в мире» и не находились с тех пор, как коммунизм сам объявил войну нашему образу государственного управления и жизни. Мы не можем быть уверены в нашей безопасности, если противник убежден, что может застать нас врасплох и нанести внезапный удар по странам свободного мира в удобное для него время и в удобном месте.

Глава пятая

Сбор информации

Сбор сведений об иностранных государствах производится самыми различными способами, причем не все они являются таинственными или секретными. Это относится в первую очередь к открытым сведениям, то есть информации, почерпнутой из газет, книг, научных и технических изданий, официальных отчетов о правительственных совещаниях, передач радио и телевидения. Даже роман или пьеса могут содержать полезную информацию о положении государства.

В Советском Союзе источниках получения открытых сведений являются, конечно, газеты «Известия» и «Правда». Первая представляет правительственный орган, вторая – партийный. Кроме того, в России много других маленьких «Известий» и маленькой «Правды». Один остряк как-то сказал, что в «Известиях» нет правды, а в «Правде» нет известий. Это достаточно верно, и тем не менее знание того, что Советы публикуют и что они игнорируют и какой поворот они придают щекотливым событиям, о которых они вынуждены сообщать в печати, представляет собой подлинный интерес.

Любопытно, например, сравнить опубликованный в советской печати официальный текст выступления Хрущева с тем, что он сказал в действительности. Его ставшая знаменитой реплика, брошенная западным дипломатом на приеме в польском посольстве в Москве 18 ноября 1956 г. «Мы вас похороним», не была доподлинно процитирована в отчетах советской прессы, хотя многие ее слышали. По-видимому, правительственная печать имеет право подвергать высказывания премьера Хрущева цензуре, вероятно, с его санкции. Однако позднее, когда до Хрущева дошел смысл сказанного им тогда, он дал своим словам пространное и смягчающее толкование. Следовательно, знать, как и почему содержание какой-либо истории искажается, зачастую так же интересно, как и ее фактическое содержание. Нередко случается, что существует одна версия для «внутреннего потребления», вторая – для других стран коммунистического блока и третья – для зарубежных стран. Бывают случаи, когда «сказки», которые коммунистические режимы рассказывают собственным народам, свидетельствуют о появлении у них новых слабых мест и возникновении новых опасностей.

Сбор Соединенными Штатами открытой информации об иностранных государствах является обязанностью главным образом госдепартамента, другие ведомства государственного аппарата сотрудничают с ним в меру собственных возможностей. ЦРУ заинтересовано в «продукте» и принимает участие в его сборе, анализе и обобщении. Совершенно очевидно, что собирать и сортировать подобную информацию в мировом масштабе – задача колоссальная, но работа эта организована хорошо и бремя ее поделено справедливо.

Достаточно трудоемкую часть работы составляет прослушивание иностранных передач, могущих представлять для нас интерес. В одних только странах «железного занавеса» в эфир ежедневно извергаются миллионы сообщений. Большинство действительно интересных передач идет из Москвы и Пекина, некоторые из предназначены для слушателей внутри страны, другие для заграницы.

Открытая информация – зерно для разведывательной мельницы. Информация поступает в изобилии, но нужно немало опытных работников, чтобы проанализировать ее, то есть, перевернув тонны руды, найти крупицу золота. Так, осенью 1961 года мы за несколько часов были предупреждены о намерении СССР возобновить атомные испытания. Известно об этом стало из туманно сформулированного сообщения, переданного московским радио для опубликования в провинциальной советской газете. Молодая сотрудница на отдаленном посту радиоконтроля поймала это сообщение, правильно его оценила и немедленно передала в Вашингтон. Благодаря бдительности и пониманию своих задач она сумела выделить из потоков убийственного многословия, которые ей приходится ежедневно прослушивать, действительно важное сообщение.

В свободных странах, где пресса свободна и правительство не препятствует публикации политической и научной информации, сбор открытых сведений особенно важен и полезен в составлении разведывательных оценок. Поскольку наша страна относится именно к таким, у нас также собирают подобные данные. Советы черпают наиболее ценные для них сведения из наших печатных изданий, в особенности технических и научных журналов, из публикуемых у нас стенографических отчетов о заседаниях конгресса и т. п. Для сбора такого материала они часто используют работников дипломатических миссий своих союзников в Вашингтоне. Добыть материал – не проблема. Советы просто экономят свои силы, чтобы употребить их на решение более серьезных задач. К тому же они считают, что польский или чешский агент по сбору информации будет меньше бросаться в глаза, чем русский.

Информация собирается также в ходе обычных акций по поддержанию официальных взаимоотношений с иностранными государствами. Такая информация не является открытой в смысле доступности ее каждому, кто читает газеты и слушает радио. Ведь успех дипломатических переговоров всегда сопряжен с определенной степенью секретности. Но разведывательной службе дается право знакомиться с информацией, добытой путем дипломатических контактов, для использования ее при составлении своих оценок. Подобная информация может содержать факты, точки зрения и намеки, имеющие важное значение, особенно если их сопоставить разведывательной информацией из других источников. Если в понедельник министр иностранных дел некой страны Х не решается принять то или иное американское предложение, то это может означать, что во вторник он должен встретиться с представителем Советов и надеется получить от него более выгодное предложение. Позднее из совершенно другого источника мы можем мельком услышать, в чем состоит советское предложение. Вместе взятые, эти два сообщения будут, по всей вероятности, иметь гораздо большее значение, чем каждое в отдельности.

Работа по сбору открытой информации ведется широко и основательно. Нужно не упустить ничего, что доступно могло бы оказаться полезным. Однако могут быть вопросы, по которым правительству срочно требуется. Информация и ответа на которые подобные материалы не дают. В материалах может не быть необходимых деталей, они могут быть недостаточно убедительными или не вполне заслуживающими доверия. Естественно это чаще имеет место в закрытом обществе. Мы не можем рассчитывать на то, что Советы умышленно иди случайно предадут гласности сведения, которые больше всего хочет получить наше руководство. Они публикуют только такие данные, в достоверность которых хотят заставить нас поверить. Если они все-таки печатают официальную информацию, ей не всегда можно доверять. Опубликованные статистические данные могут нарисовать красочную картину выполнения пятилетнего плана, а между тем экономическая информация, поступающая от источников внутри страны, покажет, что по некоторым показателям план провалился и что цифры в рублях не показывают истинных величин стоимости. Ракета, которую видят и фотографируют на параде в день Советской Армии репортеры западных газет и военные атташе, фактически может быть не боевым снарядом, а собранными воедино частями каких-то других ракет. Собирать открытую информацию легко, но не менее легко и подсовывать в нее дезинформацию. По всем этим причинам тайный сбор информации (разведка) должен оставаться важным, основным видом деятельности разведки.

Задача тайного сбора сведений состоит главным образом том, чтобы, обойдя все препятствия, приблизиться к определенному объекту. Наша сторона намечает объект, противник создает препятствия. Обычно он знает, какие объекты являются для нас наиболее важным, и обеспечивает им достаточно надежную охрану. Например, когда Советы начали испытывать свои ракеты, они выбрали площадки для их запуска в самых отдаленных и труднодоступных пустынных районах страны. И чем полнее и жестче контроль правительства над своим народом, тем больше препятствий для сбора разведывательной информации. В наше время это означает, что американская разведка должна выявить намерения и возможности государства, окружившего себя стеной секретности и организованно занимающегося дезинформацией государства, главные военные объекты которого могу быть скрыты за тысячи миль от проезжих дорог.

Для тайного сбора информации привлекаются «агенты», «источники», «осведомители». Наряду с ними могут использоваться и машины, ибо сегодня существуют машины, способные делать то, чего не могут сделать люди, и «видеть» вещи, которые не могут увидеть последние. Поскольку противник, несомненно, попытался бы помешать этой работе, если бы мог установить место, где она проводится, и добраться до нее, такая работа ведется тайно, поэтому мы и называем ее тайным сбором информации. Традиционный же термин для характеристики подобной деятельности – «шпионаж».

Суть шпионажа – получить доступ к намеченному объекту. Человек или аппарат должен находиться достаточно близко к определенному объекту, месту или лицу, чтобы собрать нужные сведения о них или обнаружить их, не привлекая к себе внимания тех, кто их охраняет. Затем добытая информация должна быть доставлена лицам, которые в ней нуждаются, и дойти до них быстро, ибо в противном случае она устареет. И нельзя допустить, чтобы в дороге она была утеряна или кем-нибудь перехвачена.

В простейшем своем виде шпионаж не более как рекогносцировка, проведенная очень скрытно. Ее достаточно, когда нужно лишь бегло осмотреть объект. Агент пробирается к объекту, осматривает его, а затем возвращается и докладывает об увиденном. Обычно объект имеет довольно большие размеры и может быть легко распознан: войска, фортификационные сооружения или аэродромы. Возможно, агенту удастся пробраться также в закрытый объект, осмотреть его и даже похитить документы. Во всяком случае, продолжительность его пребывания здесь весьма ограничена. Трудно организовать непрерывную передачу донесений, когда присутствие агента на данном участке является тайным и нелегальным.

Этот метод шпионажа вряд ли пригоден сегодня в странах за «железным занавесом». И совсем не потому, препятствия невозможно преодолеть. Дело в другом – в том, что человек, обученный преодолевать их, вряд ли будет обладать техническими знаниями, которые позволят ему представить нужное донесение о нынешних сложных объектах. Если вы совсем не знаете, что такое ядерные реакторы, то мало что поймете, даже если окажитесь рядом с одним из них. Даже для такого редкого человека, который имеет и техническую подготовку, вряд ли достаточно только близко подойти к объекту, чтобы получить нужную разведывательную информацию. Требуется тщательное ознакомление с работой реактора. По этой причине нереалистично думать, что американские или другие западные туристы, совершающие поездки по Советскому Союзу, могут принести немалую пользу в сборе разведывательной информации.

Гораздо большую ценность для будущего по сравнению с разведкой-рекогносцировкой имеет «проникновение», когда агенту удается пробраться внутрь объекта и остаться там. Один из способов проникновения заключается в том, что агент ухитряется устроиться на работу в соответствующее учреждение или втереться в доверие к руководящим лицам другой державы. Тогда он может добыть нужные ему сведения от людей, доверяющих ему и абсолютно не подозревающих об истинной его роли, Часто такие операции называют «внедрением», и они представляют собой один из старейших методов шпионажа. Секретарь Франклина Эдвард Бэнкрофт, о котором я рассказал в одной из предыдущих глав, является классическим примером «внедренного» агента.

Проникновение такого рода основывается на притворном изъявлении агентом лояльности, которая зачастую не проверяется. Впрочем, ее нелегко проверить, особенно если противники говорят на одном языке и придерживаются одних и тех же традиций и обычаев. Но сегодня когда одна нация и идеология так резко отличаются от другой нации и идеологии, агенту стало труднее притворяться на протяжении длительного времени, находясь под пристальным наблюдением. И все же это возможно, Одной из наиболее известных шпионских операций Советского Союза накануне и во время второй мировой войны было создание на Дальнем Востоке шпионской сети, которой руководил Рихард Зорге, немец, работавший в Токио в качестве корреспондента газеты «Франкфуртер цайтунг». Зорге всячески обхаживал своих земляков из германского посольства в Токио, и в конце концов ему удалось поступить на службу в отдел печати посольства. Это обеспечило ему не только прекрасное прикрытие для секретной работы со своими японскими агентами, но и прямой доступ к секретной информации о методах ведения войны нацистами и об их взаимоотношениях с Японией.

Чтобы добиться этого, Зорге пришлось разыгрывать роль преданного нациста, что он и делал, по-видимому достаточно убедительно, хотя и ненавидел нацистов. Сотрудники гестапо при посольстве так же, как и сам посол и военный атташе, были его «друзьями». Если бы гестапо в Берлине поинтересовалось прошлым Зорге, что оно конечном счете и сделало после того, как в июне 1941 года японцы арестовали его, то обнаружило бы, что Зорге в начале 20-х годов был коммунистическим агентом и агитатором в Германии и прожил несколько лет в Москве.