Кейт Уайт

Молчи!

Боль разбудила ее, заставила открыть глаза. Она лежала в кромешной темноте, и ощущение было такое, будто кто-то сильно ударил ее стулом по затылку. Во рту был странный привкус — металлический. «Я прикусила щеку», — подумала она и попыталась найти ранку языком, но он слишком распух, чтобы двигаться.

«Где я?» — стала гадать она, охваченная паникой. Хотелось пошевелиться, но казалось — ее парализовало.

Она глубоко вздохнула. «Мне снится кошмар, — сказала она себе, — один из тех кошмаров, когда спишь и в то же время словно видишь себя со стороны. И я вот-вот проснусь». Сделав вдох, она почувствовала запах чего-то заплесневелого — похоже, затхлой одежды. Нет, это был не сон. Она опять попробовала пошевелиться. Руки остались неподвижными, но ей удалось немного повернуть голову.

В темноте раздался звук — длинный, низкий стон, но она не поняла, что это.

Наконец она осознала, где находится. Но почему она тут? Упала? Или кто-то ударил ее? Ее сознание было спутанным, мысли хаотично метались, как водоросли по поверхности воды. Она постаралась шаг за шагом восстановить произошедшее. Последнее, что она помнила, — как пыталась дотянуться до фонарика. Однако в нем, должно быть, села батарейка. Как долго она здесь пробыла и почему она одна? И вдруг память вернулась. Она вспомнила все и страдальчески всхлипнула, осознав весь ужас своего положения.

Ей нужно выбраться отсюда. Она поняла, что гудение мотора, должно быть, исходит от морозильника, который она видела прежде. Значит, электричество снова включили. Она покачала головой вперед и назад, приказала своему телу повиноваться. Ноги по-прежнему казались налитыми свинцом, но ей удалось пошевелить рукой — правой. Она медленно сжала и разжала пальцы.

Затем опять раздался шум — на этот раз откуда-то сверху. Шаги. А потом открылась дверь. Ее охватил ужас и окатила волна жара.

К ней шел убийца.

Глава 1

— У тебя есть секрет, верно?

— Что ты хочешь сказать? — спросила Лейк. Застигнутая вопросом врасплох, она поставила бокал с вином на столик и слегка откинула голову.

— Ты выглядишь как кот, только что слопавший канарейку.

Она знала, Молли намекала на то, что она сама поняла только в последние дни: горе и чувство вины, безжалостно мучившие ее в течение четырех месяцев, наконец начали отступать. Ей стало немного лучше, и она даже неожиданно вновь ощутила вкус к жизни. Торопясь по Девятой авеню на встречу с Молли в кафе, она внезапно порадовалась чистоте летнего неба, тому, что у нее была работа и предвкушению чего-то нового и хорошего.

— Только не говори, что ты с кем-то встречаешься, — сказала Молли.

— О Боже, нет, — улыбнулась Лейк. — Мне просто кажется, что тьма рассеивается. — Она улыбнулась. — Я даже способна удивить тебя и не казаться сегодня совершенной недотепой.

— Просто помни: теперь у тебя могут быть резкие перепады настроения, словно мчишься на «русских горках», — сказала Молли, откидывая назад длинные рыжие волосы. — В первый год после развода я узнала, что можно какое-то мгновение чувствовать себя великолепно, а потом — бац! — печаль возвращается, и ты четыре дня валяешься на кровати, натянув на голову одеяло.

— Я не жду чуда, — ответила Лейк. — Но я устала быть одна. Мне сорок четыре года, я мать-одиночка, мне будет непросто, но я готова относиться к тому, что со мной происходит, как к приключению, а не как к катастрофе. И знаешь, мне нравится работать с новым клиентом. Все получается.

— А как обстоит дело с разводом? Продвигается?

— Мой адвокат ведет с Джеком переговоры по телефону. Он считает, что соглашение должно быть подписано до того, как дети вернутся из лагеря. А потом я смогу жить дальше.

— Почему бы тебе не начать встречаться с кем-нибудь? — спросила Молли. — Это пойдет тебе на пользу.

— Ну, видишь ли, я едва отбиваюсь от мужчин палкой.

— Причина, по которой никто на тебя не обращает внимания, заключается в тебе самой. С тобой трудно общаться, — сказала Молли. — Когда ты наконец ослабишь оборону? Пока же ты просто бьешь наповал, Лейк.

«Это утешает», — подумала Лейк. Молли считает, она похожа на дикую кошку, которая убегает и прячется под ближайшим крыльцом, когда к ней кто-то приближается. Иногда она жалела о том, что рассказала Молли о своей молодости.

— Не думаю, что готова к очередному роману.

— А как насчет доктора? — Зеленые глаза Молли засверкали.

— Кого ты имеешь в виду?

— Парня из клиники по лечению бесплодия — того, который, по твоим словам, вроде как флиртует с тобой.

— А, Китон… — кивнула Лейк. Назвав доктора по имени, она представила себе его: сине-серые глаза, темные волосы, совершенно по-мальчишечьи слегка торчащие. И мягкие полные губы. — Он из тех, кто готов флиртовать и с вешалкой, — добавила она. — Уверена, он тот еще игрок.

— Это не мешает, сама знаешь. Почему бы тебе не попробовать бросать на него призывные взгляды и не посмотреть, к чему это приведет?

— А ты сама часто этим занимаешься, Молли? — улыбнулась Лейк.

— Да, пока не подвернется кто-то более подходящий.

— Кстати, он живет в Лос-Анджелесе. И в клинике всего несколько недель. Давай посмотрим меню.

За обедом Лейк пыталась говорить не о себе, а о последних успехах подруги — сотрудницы модного дома. Не то чтобы она не желала принимать заботу Молли. Когда Лейк поочередно рассталась с двумя ближайшими подругами, Молли опекала ее, стала ее наперсницей и наставницей. В конце концов Лейк сдалась и научилась ценить ее внимание. Но иногда оно казалось ей чрезмерным. Возможно, в глубине души Лейк всегда была склонна к одиночеству.

— Предполагается, что сегодня мне дадут знать о новой работе, — сказала Молли позже, когда им принесли кофе. — Не возражаешь, если я проверю электронную почту?

Лейк воспользовалась моментом и взглянула на свой блэкберри. Она увидела, что пропустила звонок адвоката Роберта Хочкиса. «Наконец-то», — подумала она, но когда читала его сообщение, на нее вдруг нахлынул страх, словно окатили водой из садового шланга. Роберт хотел видеть ее немедленно. И его голос звучал мрачно.

— Послушай, я лучше возьму такси и сразу поеду, — сказала Лейк, введя Молли в курс дела. — Определенно он чего-то опасается.

Лейк обняла Молли на прощание и сразу позвонила Хочкису, выйдя из кафе. Секретарь сказала ей, что он очень хотел с ней поговорить и выглядел обеспокоенным — нет, она не знала почему, — и лучше Лейк приехать как можно скорее.

«И что теперь?» — подумала она, откинув голову на спинку сиденья такси. Джек решил нарушить обещание оставить квартиру ей и детям? Он целый год унижал ее, и теперь она пришла в ярость, подумав, что он приготовил еще какую-то гадость.

Расстроенная и раздраженная, она добралась до офиса в центре Манхэттена. Секретарь, немолодая женщина, чьи светлые волосы были завиты как у пуделя, повела ее по коридору к шефу.

Когда Лейк вошла в кабинет адвоката, он поднялся из-за своего стола размером с лодку и поздоровался с ней. Ему было около шестидесяти, лицо красное, а живот нависал над дорогим ремнем как мешок с песком.

— Прошу прощения за беспорядок, Лейк. — Он указал на груду пухлых коричневых папок. — Я занимаюсь одним запутанным делом.

— Ну, поскольку у меня двое детей младшего школьного возраста, беспорядок мне не страшен.

Эти слова ей самой показались глупыми. Лейк хотелось покончить с церемониями и закричать: «Что, черт побери, нужно Джеку на этот раз?»

— Но это не мешает мне блюсти ваши интересы, — сказал Хочкис. — Садитесь, пожалуйста. Хорошо, что вам удалось приехать так быстро.

— Дело приняло новый оборот? — спросила Лейк, стараясь говорить спокойно.

— Да, и, я боюсь, новости скверные.

— В чем дело?

— Джек написал заявление об опеке, — ответил Хочкис. — Он требует полной, а не частичной опеки.

— Что? — изумилась Лейк. Ее бывший муж вел себя подло, но прежде и намека не было на то, что он может поступить так. — Это не имеет никакого смысла. Он очень занят на работе, у него нет времени позаботиться даже о рыбках в аквариуме, не говоря уж о двоих детях.

— Тогда это скорее всего вопрос денег. Возможно, до него дошло, что вы получаете половину имущества, и это его не радует. Возможно, он решил убедить вас ограничить свою долю.

У Лейк все внутри сжалось от гнева и страха. Ее детей нельзя было назвать маленькими — Уиллу девять, а Эми одиннадцать, — но мысль о возможности потерять их убивала ее. Хватит и того, что они будут проводить у Джека каждый второй уик-энд.

— И… и у него есть шансы? — спросила Лейк.

— Не думаю. Насколько я могу судить, вы потрясающая мать. Но мы должны действовать осторожно и быть начеку. Расскажите мне подробнее о своей работе — сколько времени у вас уходит на нее?

— Из-за всей этой кутерьмы с разводом у меня сейчас всего один новый клиент — частная клиника по лечению бесплодия. Я работаю менее сорока часов в неделю.

Хочкис в недоумении сдвинул брови, и Лейк поняла, что он забыл, чем она зарабатывает себе на жизнь.

— Я консультант, — пояснила она. — Разрабатываю маркетинговые стратегии для клиентов, работающих в области здравоохранения и косметологии.

— Да-да, конечно. Прошу прощения, я отвлекся. Ну, это прекрасно. Вы снизили планку. Никто не может обвинить вас в трудоголизме и в том, что вы взваливаете заботу о детях на нянек с Ямайки.

— Прежде чем я занялась этим бизнесом два года назад, у меня была работа с полной нагрузкой в компании, производящей элитную косметику. Условия там были не слишком жесткими, но иногда я не могла выбраться домой раньше половины седьмого или около того. И мне приходилось ездить в командировки.

Она почувствовала, как у нее по шее ползет струйка пота. Она тогда чертовски гордилась своей работой — осмелится ли Джек обернуть это обстоятельство против нее? В самом начале их совместной жизни он много помогал ей, особенно когда родился Уилл и остро встал вопрос о ее работе. «Ты не можешь не работать, Лейк, — говорил он. — Ты так хорошо со всем справляешься». Было невозможно поверить, что мужчина, на которого она запала четырнадцать лет назад, стал таким мстительным.

— И часто вы ездили в командировки? — поинтересовался Хочкис.

— Ну, не каждую неделю, — ответила Лейк. — И даже не каждый месяц. Но я бывала в Лос-Анджелесе пару раз в год. Иногда летала в Лондон.

Он что-то записал, и на его красном лице отразился ужас, словно она только что заявила, будто не так давно находилась в реабилитационном центре для кокаинистов.

— Ну, это не выходит за пределы норм, — сказала она. — Как это может повлиять на ситуацию?

— Нет проблем, — сказал Хочкис, качая головой. — Просто мы должны быть готовы ко всему. Вы проводите с детьми много времени?

— Да, конечно. У нас есть няня, но она работает неполный день. Сейчас она не у дел, потому что дети в загородном лагере.

— Когда они вернутся, вам придется сделать их вашим главным приоритетом. Придется сопровождать их в школу самой, а не доверять это няне.

— Я в любом случае буду делать это, — сказала Лейк. Она не могла поверить, что ей приходится защищаться.

Хочкис поднял мясистые пальцы к губам, затем опустил.

— Значит, у вас этим летом есть свободное время, — сказал он. — Вы бывали в Катскиллских горах? У вас там домик, верно?

— Да. Домик в Роксбери, — ответила она, гадая, какое это имеет отношение к делу. — Джека он больше не интересовал — ему хотелось иметь что-нибудь в Хэмптонсе. Но я не ездила туда этим летом, поскольку дети в лагере. Я осталась на Манхэттене.

Хочкис натянуто улыбнулся, словно ожидая продолжения.

— Вы сейчас встречаетесь с кем-нибудь? — спросил он спустя мгновение.

Так вот к чему он клонит. Лейк была раздражена и хотела вложить в свой ответ как можно больше сарказма — сказать, что в возрасте сорока четырех лет она вдруг обнаружила, каково это — быть пумой, немолодой женщиной со склонностью к молодым и горячим мужчинам, но Хочкис не развеселится. Он вряд ли когда слышал, как слово «пума» употребляется в этом значении.

— Нет, не встречаюсь, — признала она.

Хочкис вздохнул.

— Рад это слышать. Конечно, нет ничего плохого в свиданиях — или даже в сексуальных отношениях с кем-то — при условии, что это не сказывается отрицательно на детях. Но во время спора об опеке стоит избегать любых нарушений правил приличия. Дети не должны общаться с каким-то новым человеком в вашей жизни. Лучше всего для вас в настоящее время видеться с кем-то в компании и отложить близкие отношения на потом.

Не то чтобы Лейк хотелось ходить на свидания, но ее возмущало, что Джек лишал ее этой возможности.

— И как мы будем бороться? — с беспокойством спросила она, поняв, что они с Джеком перешли от беспроблемного развода к войне. И как ни печально, придется вовлекать во все это детей.

— Суд назначит психиатра, чтобы он сделал заключение, — возможно, через месяц или около того. Но если все дело, как я подозреваю, в деньгах, адвокат Джека даст ему взятку.

— Я увижу Джека в лагере в эту субботу, в родительский день. Как мне себя вести?

Она хотела, чтобы Хочкис ответил: «Снимите с него шкуру живьем», — но тот молча вскинул руки вверх и покачал головой.

— Ни слова о разводе и опеке. И будьте с ним вежливы, особенно в присутствии детей.

Мозг Лейк лихорадочно работал, она понимала: скоро у нее возникнут новые вопросы. Хочкис посмотрел на часы. Он, по всей вероятности, едва втиснул встречу с ней в свой распорядок дня.

— Знаю, положение у вас трудное, — сказал он, — но я оптимист. Главное — не делать ничего необычного. Ведите самую что ни на есть рутинную жизнь, насколько это возможно. — Он улыбнулся. — Например, не пытайтесь ограбить банк. Будет очень плохо, если вы дадите Джеку шанс добиться временной опеки. Если вы уступите позиции, это будет трудно исправить. Не хочу вас тревожить, — добавил он, провожая ее к двери, — но, возможно, Джек следит за вами, добывая нужные ему сведения.

— Следит?! — воскликнула Лейк. — Я не могу в это поверить. — Ее охватил гнев, и она покраснела. Джек должен отступить. У него нет права подсылать к ней частного детектива.

— Но ведь и мы можем сделать нечто в этом роде. Давайте обдумаем это.

Когда Лейк согласилась дать Джеку развод, чтобы он мог начать новую счастливую жизнь, она сказала Хочкису, что ее бывший муж мог вступить с кем-то в связь, но, кроме его полного отчуждения, у нее не было никаких доказательств. А теперь замечание Хочкиса напомнило ей о такой возможности. Может, Джек планирует создать новую семью, сделать супругой женщину, в большей степени соответствующую его имиджу предпринимателя, и к этому должны прилагаться еще и дети? Но если Джек думает, что Лейк готова отойти в сторону и отдать детей ему и его подруге, то глубоко заблуждается.

В такси по дороге домой Лейк ощутила неимоверную усталость. Два часа назад все было по-другому, она даже начала строить планы на будущее, а теперь ее словно отбросило назад.

Когда такси свернуло на север, она отругала себя за то, что не сумела предвидеть такой оборот событий, но как она могла это сделать? В последнее время Джек мало думал о ее жизни с ним и о детях. Раньше Лейк поддерживала его — эмоционально и даже в финансовом отношении. Когда он открыл свой бизнес по программному обеспечению, она проводила бесконечные уик-энды одна с детьми, пока он «горел» на работе. Лейк даже подбрасывала ему маркетинговые идеи.

Лейк не могла дождаться, когда попадет домой. Она жила в старой квартире в Уэст-Энде, в районе Восьмидесятых улиц. Купила эту квартиру по сходной цене у вдовствующей тетки Джека. Джек мог заявить свои права на нее после того, как они с Лейк разошлись, но в удивительном приступе щедрости настоял на том, что для нее и детей лучше всего жить там. И только позже до нее дошло: он был так добр, потому что теперь хотел для себя чего-то более стильного и современного. Холостяк: сорок шесть, классный и наконец свободный.

В последнее время только дома Лейк было хорошо и спокойно. Но когда она вошла в квартиру, там оказалось жарко и как-то мрачно. Кот Смоуки вышел поприветствовать ее, и она рассеянно погладила его по густой черной шерсти. Потом включила кондиционер и налила себе стакан вина. И тут зазвонил телефон.

— Все в порядке? — Это была Молли.

Лейк коротко ввела подругу в курс дела.

— Свинство, — провозгласила Молли. — Ты уверена, что не хочешь куда-нибудь выбраться? Знаешь, Лейк, тебе пойдет на пользу, если ты выпустишь немного пара.

— Спасибо, но мне надо поискать в Интернете правила опеки. Хочу знать, как все может обернуться.

— А каким будет следующий шаг в этом деле?

— Освидетельствование у психиатра. А до тех пор я должна просто ждать и вести себя безупречно.

— Хочешь сказать, мужчины полностью исключаются?

— Несомненно, женщина не может потерять право опеки только потому, что у нее было несколько свиданий или даже если она имела сексуальные отношения, но мой адвокат говорит, что лучше затаиться, вести себя как монахиня, по крайней мере когда дети рядом. — Лейк посмотрела на часы. — Ну ладно, мне еще нужно послать факс Уиллу и Эми.

В летнем лагере, который выбрала Лейк для детей, родителям разрешалось посылать факсы, которые раздавали детям после ужина. Лейк старалась писать каждый день, ей это даже нравилось, но сегодня она едва не опоздала. Эми она написала о том, как утром Смоуки гонялся за клубком пыли, а для Уилла перепечатала загадку из книги, купленной ради этого.

Послав факсы, она включила ноутбук, зашла на «Гугл» и набрала в поисковом окне «Споры об опеке». Полученные сведения не были вполне обнадеживающими. Матерей редко лишали права опеки, но никаких гарантий никто не давал. Судьи порой вели себя непредсказуемо. Лейк даже нашла несколько историй о хороших матерях, которые проиграли процессы, а годы спустя обнаружили, что судьи были подкуплены.

Прежний Джек никогда не сделал бы ничего подобного, но в новом Джеке она уверена не была. Теперь он казался ей чужим, самоуверенным и жадным. Это все равно что иметь дело с диким животным — оно может откусить руку совершенно неожиданно.

Лейк не стала ужинать — ей было достаточно бокала вина. Рассеянно умываясь в ванной комнате, она поймала свое отражение в зеркале. Ее отец, давно уже покойный, однажды сказал ей, что она, с ее темными волосами и серо-зелеными глазами, похожа чем-то на озеро. Лейк не считала себя красоткой, несмотря на уверения Молли, но знала: для своего возраста она выглядит хорошо. Хотя было трудно забыть о том, что она видела в зеркале прежде, — фиолетовое родимое пятно во всю левую щеку. Только в пятнадцать лет она поехала из центральной Пенсильвании в Филадельфию и прошла курс лечения лазером, после чего пятно исчезло, но от него все-таки остался еле заметный след.

Плеснув холодной водой на шею, Лейк погладила свои груди. Не считая лишенного чувства юмора медицинского работника, который месяц назад делал ей плановую маммографию, вот уже почти год их никто не касался.

Лейк считала моментом смерти своего брака один из вечеров прошлой осени, когда она придвинулась к Джеку в кровати, ожидая от него ласк, а он сбросил ее руку со своего плеча. И это больно укололо ее.

Однако она знала, что все началось шестью месяцами раньше, когда бизнес Джека стал успешным, как никогда. Он работал все усерднее и стал чаще выходить в свет — общался с клиентами, играл в гольф, превозносил достоинства жизни на полную катушку. Лейк металась между раздражением и необходимостью идти на уступки. После всех стрессов, выпавших на долю Джека, возможно, он заслуживал какой-то награды.

До тех пор пока не отказал ей в сексе — в первый раз, а потом опять и опять, — она не паниковала. Лейк обыскала его карманы и просмотрела электронные письма, предполагая, что он завел интрижку, но ничего не нашла. Она купила сексуальное нижнее белье и чувствовала себя дурой, потому что он по-прежнему лежал рядом с ней неподвижно. Наконец она попыталась поговорить с ним, но он заявил, что просто устал — неужели она не видит, сколько всего он делает? Потом вдруг оказалось, что проблема в ней самой. Он обвинил ее в нежелании заниматься сексом спонтанно и неумении быть забавной и веселой. «Куда подевалась твоя страсть?» — спросил он, будто это Лейк была во всем виновата. «Это слегка смахивает на издевательство, — подумала она, — учитывая твое нежелание даже дотрагиваться до меня».

Уход Джека был внезапен, словно побег из тюрьмы. Он просто собрал одежду, какие-то бумаги и прихватил тренажер для пресса. Лейк испытывала стыд, как в те годы, когда у нее на щеке было уродливое родимое пятно, но в глубине души негодовала из-за его предательства. Было трудно представить, что это тот самый мужчина, который некогда сказал ей: «Ты моя судьба, Лейк. Ты спасла меня».

Она надела ночную рубашку и принялась расхаживать по квартире. Что Джек может использовать против нее? Он собирается лгать и доказывать, будто ее бизнес требует от нее больше времени и сил, чем на самом деле? Лейк прошла в комнату Уилла и стала перебирать его игрушки, стараясь не заплакать. Над шкафчиком висел коллаж в рамке, который она сделала для сына, используя фотографии и обломки сувениров. Лицо Джека появлялось на нем дважды, он улыбался той сияющей улыбкой, которая когда-то пленила ее. Но теперь улыбка казалась застывшей. Лейк подавила желание разбить стекло и зачеркнуть его лицо.

Наконец, устав от размышлений, она вернулась в свою комнату и легла в постель. Она ожидала, что будет долго ворочаться, но, измученная, уснула через несколько минут.

Проснулась она неожиданно — ее словно вырвали из сна. Она пролежала несколько секунд, гадая, почему так произошло, и тут услышала телефонный звонок, — как она поняла, уже второй. Часы на столике у кровати показывали 02:57. Устремившись к телефону, она сразу же подумала о детях.

— Алло, — произнесла она хриплым от сна голосом.

— Это квартира Уорренов?

Лейк подумала, что говорит, похоже, женщина, но не была в этом уверена. Голос казался странно искаженным.

— Да, кто это? — с беспокойством спросила Лейк. На дисплее высветилось: «Номер не определен».

— Это миссис Уоррен?

— Пожалуйста, назовите себя.

— И вы мать Уильяма Уоррена?

Ее сердце почти остановилось.

— Вы из лагеря? — выпалила она. — Что-то произошло?

Ей ничего не ответили, но она слышала дыхание звонившего.

— Пожалуйста, скажите, что случилось, — потребовала она.

Ей в ответ раздались гудки.

Глава 2

Лейк скинула с себя простыню и пошла по коридору к прихожей. Ее сумочка лежала на столике в холле, она открыла ее и стала рыться в ней, пока не нашла блэкберри. Набрала номер лагеря, по которому следовало звонить в срочных случаях. Пять гудков, затем послышалось низкое «алло». Это был скрипучий голос мистера Моррисона, директора.

— Говорит мама Уилла Уоррена, — быстро представилась Лейк. — Он в седьмой комнате… нет, в пятой. Мне никто от вас не звонил?

— Что? — резко спросил Моррисон, явно не понимая, в чем дело.

Лейк объяснила ситуацию, стараясь говорить спокойно.

— Нет, это был не я, — ответил директор. — Но давайте я прямо сейчас пойду в комнату Уилла и перезвоню вам через десять минут.

Меряя шагами коридор, Лейк пыталась убедить себя, что все в порядке — иначе директор лагеря был бы в курсе, — но по мере того как время шло, а он не перезванивал, ее беспокойство росло. Уилла похитили? Имеет ли все это какое-то отношение к Джеку?

Спустя пятнадцать минут ее блэкберри зазвонил.

— Нет никаких причин для беспокойства, — сказал директор. — Уилл крепко спит, а воспитатель говорит, что весь день мальчик чувствовал себя прекрасно. Похоже, кто-то ошибся номером.

«Должно быть, так и есть», — подумала Лейк. Во-первых, Уилла звали просто Уилл, а не Уильям, и кто-то, знакомый с ним, вряд ли допустил бы такую ошибку. И зачем кому-то из ее знакомых звонить в такое время? Ее мысли вернулись к Джеку. Не он ли имеет отношение к этому? Но чего он добьется таким образом? Она снова забралась в кровать, и ей потребовалось около часа, чтобы заснуть.

Утром она проснулась с чувством тревоги по поводу ночного телефонного звонка и разговора с Хочкисом. Было почти облегчением оказаться час спустя в автобусе, в который она села на Восемьдесят шестой улице, направляясь на Парк-авеню, в клинику, где лечили бесплодие.

Сегодня она планировала закончить сбор информации об их методике. На это место ее порекомендовал доктор Стив Салман, ответственный сотрудник, с сестрой которого Соней Лейк дружила еще в колледже. Частные клиники по лечению бесплодия, в отличие от филиалов больниц и университетов, должны были постоянно заботиться о своей репутации. Считалось, что во главу угла там ставят прибыль, а не лечение пациентов. Лейк наняли помочь клинике преодолеть такое предубеждение и выделить ее из ряда конкурентов.

Ей было интересно принять такой вызов. Маркетинговый трюк тут заключался в том, чтобы найти уникальный аспект продукта, или компании, или ее главное преимущество и выжать из него все возможное. Для Лейк поначалу это было подобно изучению картины, на которой непонятно что изображено. Как и большинство клиник по лечению бесплодия, эта обращала особое внимание на экстракорпоральное оплодотворение — процесс, при котором женские яйцеклетки удаляются из матки, а после оплодотворения спермой в чашке Петри или пробирке их вновь возвращают в тело женщины или замораживают на будущее. Клиника особенно успешно работала с женщинами старше сорока лет. Лейк предстояло найти аргументы для привлечения сюда более молодых пациенток. Через полторы недели она хотела поделиться своими идеями с двумя партнерами компании.

Лейк нравилась ее работа в клинике, но она всегда секунду колебалась, прежде чем войти в здание. Пространство приемного отделения ограничивалось приятными зелеными стенами и плюшевым ковровым покрытием, но Лейк здешняя атмосфера казалась излишне меланхоличной. Хотя сидевшие там женщины — одни с мужьями или бойфрендами, другие в одиночестве — вовсе не казались угрюмыми или мрачными, Лейк видела, какими печальными и измученными они были на самом деле.

Она сочувствовала их боли и страданиям. Сама Лейк никогда не страдала бесплодием, но родимое пятно поселило в ней чувство отчаяния и безнадежности с самого раннего детства. Когда ей было одиннадцать, она стала считаться в школе интеллектуалкой, занималась бесчисленными художественными и историческими проектами и притворялась, будто для нее ничто больше не имеет значения. В действительности же ей отчаянно хотелось быть нормальной, привлекательной и никогда больше не видеть выражения удивления и жалости в глазах людей. Доктор избавил ее от мучений с помощью лазера. И теперь ей не нужен был психолог, чтобы понять, почему медики вызывают у нее доверие и восхищение.

Последние две с половиной недели она работала в маленькой комнате заседаний. Сегодня, как обычно, она прошла туда по заполненным людьми коридорам — мимо кабинетов докторов и медсестер, тихих смотровых кабинетов, похожей на космический корабль эмбриологической лаборатории с поднимающимся окном в операционную, где священнодействовали с яйцеклетками и эмбрионами. Когда Лейк приступила к работе, открыв папку, лежавшую на столе в комнате заседаний, одна из медсестер, темноволосая девушка ирландского происхождения по имени Мэгги, прошла мимо открытой двери и приветливо улыбнулась ей. В клинике работало около дюжины человек, но Мэгги относилась к Лейк приветливее многих. Равно как и доктор Гарри Клайн, психолог-консультант.

Сидя в одиночестве в своем «офисе», Лейк прочитала последние статьи из тех, которые собрала, как только ей предложили эту работу. Она поглощала все, что имело отношение к клинике: журнальные статьи, написанные докторами, материалы прессы, рассказывавшие о работе клиники. Часто в такого рода заметках она находила золотые крупицы, с которыми было можно работать, и рычаги, на которые можно было нажать, дабы воплотить в жизнь новый маркетинговый план.

Пока Лейк работала, она старалась не думать о вчерашней встрече с Хочкисом, но ей это плохо удавалось. Удручал ее и странный телефонный звонок. Прежде чем основательно продвинуться в чтении, она еще раз позвонила директору лагеря. Моррисон справился утром об Уилле и сказал, что все в порядке.

Примерно через полчаса к Лейк заглянула Рори, светловолосая ассистентка доктора. Ей было около тридцати, она была высокой и симпатичной, спортивного сложения и принадлежала к тому типу девушек, которые способны вывести школьную баскетбольную команду на национальный уровень. Рори была на пятом месяце беременности, что, как думала Лейк, раздражало некоторых пациенток. Сегодня Рори подвела синие глаза черным карандашом, а волосы стянула в свободный узел.

— Брай здесь не было, верно? — спросила она.

— Нет, я ее не видела, — сказала Лейк. Брай, суровая руководительница отделения, обычно игнорировала ее. Как полагала Лейк, это происходило потому, что до ее появления именно Брай занималась в клинике маркетингом.

— Доктор Левин хотел, чтобы она рассказала вам свою биографию.

— Думаю, у меня уже все есть, — ответила Лейк, глядя на одну из папок.

— А что касается доктора Китона?

— Но он просто консультант, верно? Почему…

— Он решил оставить практику на Западном побережье и присоединиться к нам, — сказала Рори, улыбаясь.

— О… хм… хорошо, — отозвалась Лейк. К ее удивлению, эта новость взволновала ее.

— А в чем дело, Лейк?

— Да нет, я просто не знала об этом.

— Ну, Брай должна была поставить вас в известность.

— Нет проблем, — отозвалась Лейк. Хорошо, что хоть до Рори, похоже, дошло: Брай занимает по отношению к ней пассивно-враждебную позицию.

Рори повернулась, чтобы уйти, и Лейк вдруг подумала перекинуться с ней парой фраз.

— Кстати говоря, вы сегодня очень хорошо выглядите, — сказала Лейк. — У вас какие-то особые планы на вечер?

— На этой неделе мой муж в отъезде, — ответила Рори, печально улыбнувшись. — Но я все равно стараюсь держаться. Думаю, очень важно следить за собой, когда ты беременна. Надеюсь, вас не смутят мои слова, но вы идеальный образец для подражания. Хотела бы я так выглядеть в вашем возрасте.

— О, спасибо, — ответила слегка ошарашенная Лейк.

Она предпочла расценить слова Рори как комплимент и вернулась к работе. Ближе к одиннадцати она поняла: пришло время для запланированной беседы с доктором Шерманом, одним из двух партнеров, руководящих клиникой, о некоторых наиболее прогрессивных методах экстракорпорального оплодотворения. Она проводила такие встречи с врачами, желая глубже вникнуть в их работу. Лейк взяла блокнот и приготовилась выйти в коридор, но тут в дверях появился Китон. Она почувствовала, что ее сердце забилось чаще. На Китоне были великолепно сидящие брюки в стиле милитари, накрахмаленная сиреневая рубашка и сиренево-фиолетовый галстук. Он выглядел отлично — и Лейк не сомневалась, доктор знал об этом.

— Вас по-прежнему держат здесь взаперти? — усмехнулся он. — Это ужасно жестоко в такой прекрасный день, как сегодня.

— Здесь не так уж плохо, — ответила Лейк. — Кстати, примите мои поздравления.

— О да. Спасибо. Я принял это решение только вчера вечером. И на самом деле… — добавил он, входя в комнату и встречаясь с ней взглядом, — на самом деле я сделал это в какой-то мере из-за вас.

Лейк взволновало его неожиданное признание. Она чуть склонила голову и улыбнулась.

— Правда?

— Да. Это замечательная клиника, но маркетинг здесь на тройку с плюсом. Пригласить вас было хорошей идеей.

— Спасибо, — кивнула она, уязвленная тем, что мгновенно почувствовала себя разочарованной. «Как смешно, — подумала она. — Неужели я действительно решила, будто он собирается заявить, что хочет здесь работать, поскольку я ему нравлюсь?» — Такое положение вещей нужно изменить, — бросила она деловым тоном, — но ведь даже клиника, которая заслуживает большего признания, вынуждена играть по общим правилам.

Китон подошел к Лейк еще ближе и присел на краешек стола. Теперь она чувствовала запах его мускусной туалетной воды. Видела маленький чуть рубцеватый шрам над левым глазом — возможно, след, оставшийся от удара хоккейной клюшкой.

— Вы не производите впечатления человека, который склонен играть в игры, — лукаво сказал Китон, и Лейк поняла, что в его словах есть скрытый смысл. Она решительно не знала, как вести себя с этим человеком.

— Ну, в бизнесе этого иногда нельзя избежать. — Она подумала, что стоит сменить тему. — Вы будете… э… скучать по Лос-Анджелесу?

— Немного. Но я учился в Корнелле и с тех самых пор хотел вернуться в Нью-Йорк. — Он засунул руки в задние карманы брюк, и рубашка натянулась на его широкой груди. — Вы знаете, чем отличается этот город? Грубыми официантами, переполненным метро… запахом влажной шерсти зимой.

— Возможно, мне следует рассказать об этом одной моей клиентке, работающей над новым ароматом, — сказала Лейк. — Духи «Влажная шерсть на Манхэттене». — «Боже, какая глупость», — подумала она, но Китон засмеялся, и его глаза не отрывались от ее лица.

— Великолепно, — сказал он. — Конечно, я буду немного скучать по Лос-Анджелесу. В основном по погоде. Кроме того, должен сказать, что место, которое я бросаю, действительно отличается разнообразием маркетинговых идей.

— И что это за идеи?

— Там проводят общественные мероприятия, доставляют роскошную еду из ресторанов, поддерживают прекрасный сайт.

— Я бы хотела побольше узнать об этом.

— Когда? — спросил он, еле заметно улыбаясь. Китон буквально прожигал ее взглядом. «Секс при помощи глаз», — подумала Лейк.

— На ваше усмотрение, — ответила она и стала гадать, предложит ли он ей выпить с ним кофе. Нет, он из тех мужчин, которые сразу переходят к выпивке; таким не свойственно хождение вокруг и около.

И тут появилась Брай с неизменным клипбордом в руке.

— Доктор Шерман ждет вас, Лейк, — сухо сказала она. Сегодня ее рот походил на рану — помада в сочетании с короткими каштановыми волосами казалась слишком яркой.

— Хорошо, я иду.

Лейк помедлила, ожидая, что Брай уйдет, но та не шелохнулась. Тогда Китон поднялся со стола.

— Встретимся позже, — сказал он, улыбаясь, и Лейк прочитала в его глазах: «Продолжение следует».

Она десять минут прождала перед закрытой дверью в кабинет Шермана и заподозрила, что Брай намеренно поторопила ее. Когда наконец дверь отворилась, на пороге появилась молодая пара. Муж казался напряженным, почти пристыженным, и Лейк подумала: «Им, должно быть, сообщили, что именно в нем причина невозможности зачатия».

Шерману было чуть за шестьдесят, он был грубоват и начисто лишен чувства юмора. Желтоватые седые волосы, нос картошкой и бледная, почти прозрачная, кожа. Пока он много и сбивчиво говорил властным тоном, Лейк делала заметки, пытаясь сосредоточиться, но ее мысли витали далеко. Она думала о встрече с Хочкисом. А затем, против своей воли, о Китоне. «К чему все это приведет?» — гадала она. Она действительно пойдет выпить с ним? По самым разным причинам ей следует держаться от него подальше, и далеко не последней из них было предостережение адвоката. Ну, на самом-то деле она не должна запирать себя в четырех стенах, до тех пор пока дети не приедут из лагеря. Разве она не может потанцевать, даже если Китон из породы ловеласов — а она не сомневалась, что это так.

— Наиболее жизнеспособные эмбрионы живут до пятого дня инкубации, — услышала она голос Шермана и сделала попытку сконцентрироваться на его словах. — Это так называемая стадия бластоцисты. Мы можем поместить один или самое большее два жизнеспособных зародыша в матку. Это не только способствует отбору эмбрионов, но и уменьшает шансы многоплодия. Никто из порядочных докторов не хочет повторить прецедент Октомон.[1] Вопросы есть?

— Э-э… я думаю, этого достаточно, — ответила Лейк. — Я хорошо знакома со всеми процедурами благодаря материалам, которые вы мне предоставили.

Шерман был рад завершить встречу, как и Лейк. Совершенно ясно, что они не смогут стать лучшими друзьями, но это не помешает Лейк работать.

По пути в комнату для заседаний Лейк искала глазами Китона, но его нигде не было видно. Дверь в кабинет Гарри Клайна была открыта, и она заглянула туда, желая поздороваться. Ей очень нравилось разговаривать с ним — он, как истинный психиатр, казалось, был заинтригован каждым словом, — но Клайна в кабинете не оказалось.

— Я слышала, он рано ушел, — тихо сказала Эмили, одна из пожилых медсестер, возникшая позади Лейк. — Какое-то срочное личное дело.

Лейк вернулась к статьям, и через час работа была завершена. Когда она шла в архив, чтобы положить просмотренные материалы обратно в папки, то опять глазами искала Китона, но безрезультатно. Вернувшись, она увидела в дверях своей комнаты Стива, который явно хотел видеть ее. Удивительно, как сильно он походил на свою сестру Соню. Они были наполовину бельгийцами, наполовину пакистанцами, и оба отличались исключительной привлекательностью.

— Вот и ты, — сказал он. — Как дела?

— Хорошо, — ответила Лейк. — Мне действительно нравится работать над этим проектом, Стив.

— Я знал, что ты идеально подходишь для него. Кстати, сегодня у нас ужин в честь Марка Китона. Ты присоединишься к нам?

— Спасибо, но я должна пораньше освободиться, — сказала она. Это был поспешный необдуманный ответ, и она сразу пожалела о нем.

— Мы не собираемся сидеть до зари, — не отставал Стив. — Пошли, будет весело. Кроме того, доктор Китон попросил, чтобы я пригласил тебя.

Лейк пожала плечами, стараясь изобразить безразличие.

— Ладно, почему бы и нет? — улыбнулась она. — Я принимаю приглашение.

Они пойдут в «Бальтазар», сказал Стив. В Сохо. В восемь.

Когда десятью минутами позже Лейк шла по Парк-авеню, то едва сдерживала волнение. Она представляла, как будет сидеть рядом с Китоном, и уже почти чувствовала на себе его взгляд. «После всех этих несчастливых лет я заслуживаю такого вечера», — сказала она себе. На какое-то мгновение она вспомнила предупреждение Хочкиса. Но разве адвокат сам не предлагал ей общаться с людьми? К тому же детей в городе нет. И потому она спокойно может провести вечер с друзьями.

Вернувшись домой, Лейк приготовила себе поздний обед, отправила детям факсы и, поскольку ее помощница поехала в свадебное путешествие, перебрала кое-какие бумаги. Ближе к семи она задалась вопросом, что ей надеть. Померила и отвергла черные брюки и белую блузку; пышную юбку и другую блузку; ту же самую блузку с джинсовой юбкой-карандашом.

Наконец, когда кровать была завалена вещами, она выбрала легкое коралловое платье, блестящие золотистые сандалии и золотые серьги-кольца. Платье хорошо сочеталось с ее длинными темными волосами и слегка открывало ложбинку между грудями. Лейк почувствовала себя немного грешницей — словно ей было шестнадцать и она только что украла из лавки помаду. Перед уходом Лейк прихватила легкий плащ, поскольку не знала, какая погода будет вечером.

Всю дорогу по Уэст-Сайдскому шоссе под монотонный шум кондиционера такси она прокручивала в уме сцену с Китоном в комнате для заседаний, вспоминала, как он сидел в нескольких дюймах от нее. Он просто любит флирт или хочет пойти дальше? А хочет ли этого она? Подумав о том, что значит «дальше», Лейк покраснела.

Когда такси свернуло на Хаустон-стрит, Лейк вспомнила другое предупреждение Хочкиса — о том, что за ней могут следить, — и посмотрела через заднее стекло на дорогу. За такси «хвоста» не было. Ее почти насмешила собственная паранойя.

В «Бальтазар» она приехала последней из их группы. Единственное свободное место оказалось рядом со Стивом и напротив доктора Томаса Левина, другого партнера клиники. Китон сидел на противоположном конце стола рядом с женой Стива Хилари. Кроме того, тут были: Шерман, доктор Кэтрин Хосс, эмбриолог клиники, спутник Хосс, Мэтт Перкинс, также специалист по эмбриологии, недавно пришедший работать в клинику, похожая на школьницу жена Перкинса и блондинка, невеста-трофей Левина, накачанная ботоксом. На ее руках блестело множество браслетов. Китон вежливым кивком поприветствовал Лейк, чем и ограничился. В этом похожем на пещеру французском бистро с крутящимися под потолком вентиляторами она даже не могла слышать разговор, который вели за другим концом стола.

Лейк глубоко вздохнула, пытаясь подавить раздражение. Она-то представляла, что будет сидеть рядом с Китоном, разговаривать с ним, а может, даже время от времени чувствовать, как его нога прижимается под столом к ее ноге. Но рассчитывать на это явно не приходится. Неожиданно она потеряла интерес к разговорам с людьми, которых едва знала. Зачем она вообще пришла?

Но скоро ее участь облегчил Левин. В офисе он казался надменным и временами грубым, но сегодняшним вечером предстал перед ней учтивым и обаятельным. Томас Левин был примерно одного возраста с Шерманом, но при этом красивым и энергичным — у него были густые седые волосы, ястребиный нос и внушительные брови, которые придавали его исполненному лоска имиджу немного богемности. Он хотел знать, что привело Лейк в Нью-Йорк, где она получила лучшие уроки маркетинга и что, по ее мнению, дает людям преимущество в бизнесе в наши дни. Он очень внимательно выслушивал ее ответы. В конце концов к ним присоединились Стив и неотесанный с виду спутник доктора Хосс. Лейк позволила себе расслабиться и откинулась на спинку красного диванчика. Они обменивались всяческими историями, и Лейк наслаждалась прекрасным бордо и ветерком от вентилятора. Трое мужчин ловили каждое ее слово. Такого с ней не происходило очень давно.

Когда принесли закуски, она тайком посмотрела в сторону Китона, думая поймать его взгляд, но ничего не получилось. Через несколько минут она повторила попытку — опять неудачно. Ей было противно, что она чувствует разочарование. Неужели раньше он просто играл с ней? Она ела и смотрела, как Хилари одаривает его своим вниманием — дергает головой вверх-вниз, словно синица на кормушке.

После основного блюда некоторые попросили кофе. Лейк позволила себе снова взглянуть в сторону Китона. На этот раз она испытала шок, увидев, что он смотрит прямо на нее, откинувшись на сиденье. Ее охватило желание.

«И что теперь?» — недоумевала Лейк. Она сделала вид, будто ищет что-то в сумочке, но при этом лихорадочно искала ответ на этот вопрос. Наконец она повернулась к Левину.

— Прошу прощения, — сказала она. — Мне надо пройти в дамскую комнату. — Она знала, это безумие, но отчаянно желала, чтобы Китон последовал за ней.

К ее величайшему раздражению, Кэтрин Хосс тоже поднялась с места. «Великолепно», — подумала Лейк. Но Хосс направилась не в туалет, а вышла из ресторана. В окно Лейк увидела, что она достала из сумочки сотовый. Лейк поразило, насколько привлекательна Хосс без белого халата, с черными ниспадающими на плечи, а не затянутыми в обычный тугой узел волосами.

Пройдя мимо бара, Лейк спустилась по лестнице в скудно освещенный холл. Она вошла в туалет и наложила свежую основу на слабый след родимого пятна. В зеркале она увидела, что у нее горят щеки, словно она провела ночь у костра. Взгляд Китона почти одурманил ее.

Когда она открывала дверь, то мысленно взмолилась: «Пожалуйста, пусть он будет там». Так и оказалось. Китон стоял в холле и смотрел на экран своего мобильника. Когда она вышла, он поднял глаза и улыбнулся, словно их встреча была случайной. «Господи, — подумала она, — у него все ходы просчитаны».

— И как обстояли дела за вашим концом стола? — поинтересовался он. — Вы имели удовольствие сидеть рядом с доктором Томасом Левином, рок-звездой нашего дела.

Его слова прозвучали странно резко.

— Он интересный человек, — сказала Лейк. — Это главная причина, по которой вы оказались в клинике? Благодаря его репутации?

— Хороший вопрос. Но неоднозначный.

— Что вы хотите сказать?

— В моем плане есть одно слабое место, одно препятствие. Возможно, эта клиника не лучший вариант для меня.

— Подождите — вы не будете работать в клинике? — спросила Лейк, совершенно ошарашенная.

— В вашем голосе звучит сожаление, — ответил Китон, словно поддразнивая ее.

— Ну, я сочувствую вам, если вы оказались в трудном положении.

— Знаете, что способно помочь мне? — улыбнулся он. Лейк представляла, что последует за этим.

— Что? — тихо спросила она.

— Я хочу позже выпить с вами. Наедине.

— С удовольствием, — ответила она, и ее удивила собственная храбрость.

— Почему бы вам не прийти ко мне? — спросил он. — Это всего в двух кварталах отсюда, Кросби, семьдесят восемь. Я уйду первым, а вы подойдете позже.

Выпить у него дома… Лейк прекрасно понимала, к чему все идет. У нее сильно забилось сердце при мысли о том, что она будет с ним и каково это — пустить все на самотек. Если она не воспользуется моментом, кто знает, когда она снова рискнет пойти на такое. А после возвращения детей она будет играть роль монахини, как и советовал Хочкис.

— Хорошо, — ответила она. — Звучит привлекательно.

Он снова улыбнулся и молча зашел в туалет.

«Ну, Джек, как тебе такая спонтанность?» — подумала Лейк, начав подниматься по лестнице.

Глава 3

Когда Лейк вернулась к столу, кофе был уже подан. Она сделала глоток капуччино, а Китон вернулся на свое место. В тот же самый момент она увидела, как Стив посмотрел на жену и в его взгляде читалось: «Пойдем отсюда», — но Хилари сделала вид, будто ничего не заметила. Неожиданно все замолчали.

— Это был потрясающий вечер, — провозгласил Китон. — Я очень благодарен вам за него.

— Мы рады, что вы будете работать с нами, — сказала доктор Хосс, выставив вперед подбородок. Ее заявление оказалось неожиданно эмоциональным. У нее были манеры человека, выросшего в богатстве, ей не надо было стремиться к тому, чтобы всем нравиться.

— Кто-нибудь хочет еще выпить? — спросил Левин. Это прозвучало не как приглашение, а как знак того, что вечер подошел к концу.

— Боюсь, мне надо домой, — сказал Китон. — Вы простите меня, если я оставлю вас? Я должен сделать звонок пациенту, живущему на Западном побережье.

Он встал и попрощался со всеми, коротко встретившись взглядом с Лейк, но, к ее недовольству, Хилари перехватила этот взгляд. Меньше всего Лейк были нужны сплетни. Она терпеливо ждала, пока Левин оплатит счет, и медлила до тех пор, пока за столом не остались лишь доктор Перкинс и его жена.

— Вам куда? — спросил Перкинс Лейк, когда они вместе шли к выходу из ресторана.

— В Верхний Уэст-Сайд, — сказала она, взмолившись, чтобы они поехали куда-нибудь в Джерси.

— Нам в сторону Центрального парка, западной его части. Приглашаем вас воспользоваться нашим такси.

— О, спасибо, нет. Мне нужно остановиться у магазинчика деликатесов.

— Ну, по крайней мере позвольте подвезти вас хоть немного, — сказал Перкинс.

— Спасибо, поезжайте без меня, — ответила Лейк, готовая откусить им головы. — Мне еще необходимо кое-кому позвонить.

Лейк начала рыться в сумочке, притворяясь, будто ищет сотовый, плащ был перекинут через ее руку. Посмотрев на часы, она увидела, что после ухода Китона прошло почти пятнадцать минут, и ей захотелось убраться отсюда как можно скорее.

Она свернула от ресторана налево и пошла по Спринг-стрит. И только дойдя до Бродвея, поняла, что идет не в ту сторону. Чертыхнувшись, рванула обратно к ресторану и выбралась на Кросби. Затем миновала перекресток и пошла налево. Судя по номерам домов на темной, похожей на каньон улице, ее догадка оказалась правильной. Семьдесят восьмой номер обнаружился через квартал. Это было непритязательное двенадцати- или тринадцатиэтажное здание, в котором некогда, наверное, размещалось множество маленьких предприятий, пока его не превратили в многоквартирный дом — жить в Сохо стало модно. Его стены были закопченными, словно в Нью-Йорке до сих пор топили углем. Вестибюль был маленьким, а за запертой дверью имелось ничем не примечательное помещение без консьержа. Лейк обернулась и увидела идущих по Спринг-стрит людей, но Кросби оставалась пустынной.

Войдя в вестибюль и заметив переговорное устройство, она застонала, потому что не спросила, в какой квартире живет Китон. Возможно, он снимает жилье, и тогда его имени не будет в списке жильцов. Просмотрев два ряда кнопок, к своему облегчению, она наконец увидела его имя рядом с номером ПХ2.

— Привет, — отозвался он, когда она нажала на звонок. — Поднимайся. Пентхаус-два. Двенадцатый этаж.

От звука зуммера Лейк чуть не подпрыгнула. Затем толкнула дверь и вошла в холл. Одна стена была зеркальной, и потому холл казался больше, чем был на самом деле. Лейк посмотрела на свое отражение. Ее щеки были уже не такими яркими, но все же розовыми. «Я действительно собираюсь сделать это». Она нервничала, но ее охватило пьянящее чувство предвкушения. Давным-давно она не ощущала себя соблазнительной и желанной — или полной желания.

Лейк ожидала, что будет играть музыка («Пожалуйста, только не Барри Уайт», — взмолилась она), но когда Китон открыл дверь квартиры — он был без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами и улыбался, — Лейк поняла, что в квартире тишина.

— Я начал беспокоиться, что ты предпочла съесть крем-брюле и отказалась от идеи выпить со мной, — признался он.

Он дразнил ее, она понимала это. Китон был из тех парней, которым нельзя предпочесть крем-брюле. Он взял у нее плащ, и она вошла за ним в квартиру. Судя по холлу внизу, нельзя было представить то, что она увидела тут, — двухэтажную мансарду, где зоны гостиной и кухни, выдержанные в белых и бежевых тонах, переходили одна в другую. Лестница вела в заставленный книжными шкафами мезонин. И главное и самое впечатляющее — большой балкон за французскими окнами. Горело несколько неярких светильников, и Лейк увидела тиковые столы и стулья, пару шезлонгов и несколько деревьев в кадках.

— Фантастика! — восхитилась она. — Ты снимаешь эту квартиру, верно? — Она положила сумочку на дальний конец белого дивана и тут заметила коридор, ведущий влево, скорее всего в спальню. Сердце колотилось у нее в груди.

— Нет, я купил ее полгода назад — знал: так или иначе я вернусь в Нью-Йорк. Что ты хочешь выпить? Я охладил белое вино. Или ты предпочитаешь коньяк?

— Коньяк будет здорово, — сказала она.

Китон положил ее плащ на подлокотник дивана и прошел в кухню. Пока он стоял к ней спиной, Лейк осматривалась. Хотя мебели было не много, кое-что привлекло ее внимание. На одной стене висела потрясающая абстрактная картина, на которой был изображен мужчина с вытянутой головой. Она подошла ближе. Под картиной размещался полированный столик с деревянной чашей в стиле примитивизма. Лейк заглянула в нее. На дне лежало несколько монет и квитанция из банкомата. А также визитная карточка женщины по имени Эшли Триффин, организатора праздников и торжеств. И клочок бумаги, на котором было нацарапано «Мелани Тернбулл». «Ну, — подумала она, — я ведь знала, что он ловелас».

— Вот и я. — Китон вошел в гостиную с бокалами. Она взяла один и увидела, что у Китона загорелые мускулистые руки, а волоски на них выцвели от солнца. — Почему бы нам не пройти на балкон?

Он открыл французское окно и вывел ее на воздух. Балкон выходил на север — на слепящий огнями центр, бесконечные крыши и деревянные цистерны с водой. Лейк слышала негромкое движение транспорта двенадцатью этажами ниже и гудки машин.

— Мне кажется, я смотрю на страну Оз, — сказала она. Ветер трепал ее волосы. — Все это кажется мне почти нереальным.

— Я практически жил здесь летом, — отозвался он. — Как-то раз ночью притащил сюда спальный мешок и спал на шезлонге.

— А это безопасно? Ведь это центр Манхэттена.

— Сюда нет входа ниоткуда, кроме как из моей квартиры. Хотя, думаю, Человек-Паук мог бы добраться и сюда.

Лейк улыбнулась, прошла к перилам и посмотрела вниз.

— Ты же не боишься высоты? — спросил Китон. Она почувствовала мускусный запах, когда он медленно приблизился к ней сзади.

— Нет, — ответила она. — Только не высоты.

— А чего же?

— У меня есть безумная маленькая фобия. Это не то, что ты ожидаешь от меня услышать. — Она не могла поверить, что готова признаться ему в своих страхах. Но с этим человеком она забывала об опасностях.

— Тогда твое имя очень тебе подходит. В тихом озере черти водятся.[2]