— Помните, вчера вы расспрашивали Анну Васильевну про игратель?
— Да. Я узнал и про диск, и про магнитофон, и про…
— Про граммофон и пластинки, что лежат у нее на даче. Знаете, я думаю, что его вполне можно построить у нас. Надо только подробнее расспросить Анну Васильевну, как он устроен.
— Надо будет… Или вот Яна Дмитриевна. Она собиралась стать врачом и довольно много знает о медицине, может, что-то расскажет полезное.
— Надеюсь. Кстати, о чем завтра будем расспрашивать гостей?
— Подумаем. Любопытство Его Императорского Величество, так сказать, удовлетворили, надо будет начинать копать глубже.
* * *
Николай I стоял у окна и смотрел вдаль, на море. Прошли годы, и сколько всего сделано… А сколько еще предстоит сделать, если только Господь позволит.
Узнав о том, что случится, император понял, что он сделает все, чтобы предотвратить кошмар. Нет, не ради своего правнука, расстрелянного с семьей, хотя и ради него тоже, а ради совсем иного. Он ведь не просто человек, он государь, помазанник Божий, он в ответе перед Ним и перед своей совестью за то, что будет со страной. Какое счастье, что Он приоткрыл для него завесу над будущим, показал, к чему могут привести его действия.
Выцедив из гостей всю информацию, Николай I долго думал, молился, а потом… решился и начал. Его сын отменил крепостное право не обдумав и тем самым породил множество проблем? Значит, придется отменять самому. Аляску продали? С золотом и прочими ископаемыми? Так надо заселять, осваивать, чтобы никому и не пришло в голову продавать. И не одну Аляску, а еще и Калифорнию. Места там хорошие, там несколько миллионных городов уместится, да и золото есть. Финны получили независимость? Никакой автономии! Упраздняем Великое княжество Финляндское.
Пруссия объединила Германию и провела с нами две мировые войны, в которых погибло много людей? Надо договориться с Францией и не давать Пруссии прирастать территориально. США ведущая держава мира и всячески мешает России? Отлично, поможем Мексике, а потом — южным штатам.
В будущем важны железные дороги? Сейчас они тоже приносят прибыль. Значит, будем строить дороги, но только так, чтобы поэты про косточки русские по бокам от них не говорили… Популярен телефон и раньше был телеграф? Проводим телеграфные линии.
Самолет, двигатель внутреннего сгорания получить не удалось, зато все силы бросили на паровые машины, ведь гости говорили, что в будущем механизмы, машины очень распространены… В итоге паровозы и пароходы преобразили страну не меньше, чем отмена крепостного права.
А сколько полезного удалось узнать об армии и флоте! Пулемет, увы, сделать не удалось, но нарезные винтовки с бумажным патроном и капсюлем сделали. Подводная лодка оказалась не такой грозной, но вот броненосцы и мины…
Разумеется, броненосцы не вышли такими, какими их планировали. Например, для увеличения дальности действия пришлось поставить паруса, далеко не сразу удалось изготовить нормальный винт… Впрочем, броненосцы отменно себя показали в прошедшей войне, громя пароходофрегаты противника.
Император подошел к проигрывателю, поставил валик и покрутил ручку, заводя аппарат. Из раструба раздался красивый голос Анны Васильевны. В будущем не только одна грязь и мерзость, есть и красивые песни, например эта… Жаль, что аппарат постоянно хрипит и заедает…
Действительно, День Победы — это праздник со слезами на глазах. Почему он? Ему бы еще жить да жить, как говорили гости. Увы, меняя историю, можно получить совсем непредсказуемые последствия. Шальное ядро под Пештом… И теперь царем будет Константин. Но почему?! Или это такая плата за то, что Господь показал будущее и дал силы его изменить?
Да, историю удалось изменить. Только вот в лучшую или худшую сторону — пока не известно. Увы, сведения от гостей о грядущем большей частью обесценились, нельзя делать точных прогнозов… Что там, в будущем? Что ждет нас впереди?
Николай I задумчиво смотрел на море. Над водой, с трудом выгребая против ветра, летел дирижабль.
Первый дирижабль…
* * *
— Ну что, куда сейчас? — задал давно мучивший его вопрос Костя.
— Ань, у тебя вроде родители уехали куда-то на свадьбу? — спросила свою подругу Катя.
— Да, можно и ко мне, дома сейчас никого, только брат, но он нам не помешает, наверняка опять кто-то неправ в сети…
— Что с собой возьмем? — поинтересовался Вася.
— В магазине разберемся. Кстати, дома у нас вино есть, его мой дед делает.
— Да? — изумилась Яна.
— Ну да, сам. У него виноградник в Калифорнии…
— Калифорния… Хорошо там, тепло…
— Ну да, и в САСШ можно смотаться, погулять, да за покупками. Вычислители у них хорошие, машины… Главное, по-русски на улице не разговаривать, побить могут… А так страна неплохая, живут чуть побогаче нашего…
— Пиво брать будем?
— Зачем, у нас еще есть, — указала Катя на пакет, в котором что-то позвякивало при остановках магнитоплана.
— Блин, мне ж завтра еще сочинение писать и таблицу делать… — вздохнула Аня, — и еще второй том «Горе от ума» читать…
— Что за таблицу?
— Да по Великим реформам.
— Зачем тебе нужна эта история? — удивился Костя. — Ты ж на тележурналистику идешь.
— Нет, история нужна… Вдруг какую историческую передачу придется освещать? Сочинения тоже важны, надо уметь писать тексты не только из трех букв… Вот физику, химию… отменить бы ее…
— Не произноси при мне это слово! — сказал Костя. — Как меня эта физика достала!
— Сам виноват, нечего было в авиационный идти, шел бы в педагоги или еще куда…
— Какой из меня учитель? Музыки, что ль? Авиационный… А так я хотел в бронеходную академию, но, блин, по здоровью не прошел…
— Значит ты, Ань, завтра не пойдешь гулять? — уточнил Вася.
— Пойду, если позовут, — подмигнула ему Аня. — Домашку вечером сделаю. А куда, кстати, планируешь?
— Да в Питер смотаемся, у приятеля день рождения…
— Так это на весь день… — разочарованно вздохнула Аня. — Ладно, если бы тут было…
— Почему? Ну, подумаешь, десять минут до Москвы и полтора до Питера на магнитке… и там минут двадцать на метро…
— Ладно, посмотрю, как завтра чувствовать себя буду.
— Ну да, вдруг сегодня печенье несвежее попадется…
Внезапно из динамиков раздался красивый женский голос: «Поезд прибыл на станцию Раменское. Уважаемые господа, при выходе из поезда не забывайте личные вещи. О подозрительных предметах сообщать машинисту или чину полиции…»
— Выходим быстро! А то в Воскресенск уедем! — скомандовала Аня.
— Далеко до дома-то? — спросил Костя, когда они вышли из поезда.
— Не очень. Минут пять на маршрутке… Или можно на электричке до «Фабричной», они параллельно магнитке ходят…
— Да ну, может, пешком…
— Зачем пешком? У меня тут машина припаркована, — возразил Вася.
— Какая у тебя? — полюбопытствовал Костя.
— «Жигули», «двадцатка».
— «Жигули»? Это ведро с гайками, а не машина… Вот у меня «Опель» — прелесть, а не машина, умеют пруссаки их делать…
— У меня не просто «Жигули», а «Жигули», выпущенные в Корейском королевстве, — с гордостью отметил Вася.
— О… вот это машина! А наши «Жигули»… Вроде тоже самое, что у корейцев, но выходит полная ерунда. Даже странно: бронеходы лучшие в мире выпускаем, самолеты-корабли в первой пятерке, а вот машины… все равно ведра с гайками.
— Места под заводы заколдованные выбирают, что ли?
— Мальчики, где машина? Ведите!
— Сейчас!
Кратово, 2009 г.
Ольга Тонина, Александр Афанасьев
БОЛВАНКА
«Вот в панцер вдарила болванка. Прощай навеки Фатерланд! Пять черных трупов обгоревших
Дополнят утренний пейзаж…»
— Ты уверен? — Упырь с тревогой рассматривал окружающую местность через прибор ночного видения.
— Абсолютно! — заявил Шмель. — Погода соответствует. Справа шоссе. Утром по нему попрутся танки Гудериана. Что тебя смущает?
— Тихо как-то. И народу никого.
— Все к бою готовятся.
— Все равно, что-то не так!
— Да тебе всегда, Серега, что-то не так! — взвился Шмель. — И танк тебя не устраивает! И машина времени тебе не понравилась! Между прочим, наш Т-90 — самой навороченной комплектации! Если наш вояж сегодня-завтра удастся, то мы можем сюда половину Кантемировской перебросить и устроить немцам — «драп нах дойчланд»!
— А ну тихо! — рявкнул Кот, в миру майор Иванов Михаил Альбертович. — Совинформбюро поймал!
— ….ожесточенные бои на подступах к Смоленску. Экипаж танка лейтенанта Лавриненко в одном бою из засады уничтожил двенадцать танков противника…
Далее в сводке упоминались бои на подступах к Киеву, бои в районе Лужского рубежа.
— Трындец какой-то, — заявил Упырь, в миру капитан Гончаров Сергей Алексеевич. — Что-то я ни-фига не понял. Луга, Киев, Смоленск. Ноябрь 1941! Какие Луга, Киев, Смоленск? Что с немцами? Или мы не первые? Или у дойчей СПИД напополам со свинячим гриппом и эпидемией диареи? Кот! Давай крути волну, ищи Геббельса и радио союзников! И дату! Дату старайся уточнить!…
Час борьбы с волнами радиоэфира принес все те же грабли — ноябрь 1941 года, немцы там же, где и говорилось в сводке Совинформбюро.
— Мда, — протянул Шмель. — Блин, нам до Смоленска, как до Парижа раком! И топлива хрен хватит, и первый же регулировщик остановит! Ведь не будешь же со своими драться! Че делать-то? — Шмель, он же капитан Изябеков Рафаил Самаркандович, посмотрел на Кота.
— Конспектировать и домой возвращаться, — задумчиво ответил Кот. — Самое главное мы уже проверили — машина времени действует. То, что мир не совсем тот — не важно! Подозреваю, что в НАШ мир мы и не могли бы попасть — из-за, скажем, невозможности нарушить причинно-следственный закон. Попали в параллельный. Ну и хули? Что меняется? Фашисты — они и здесь фашисты! Слышал, что про разрушенные и сожженные деревни говорили? А про зверства полицейского корпуса СС под командованием Манштейна?
— Так у нас он вроде Севастополь в это время пытался с ходу взять… — начал Шмель.
— …УЙ ЕМУ, А НЕ СЕВАСТОПОЛЬ! — заорал Упырь. — Доберусь до змееныша и припомню ему и Аджимушкай, и Красную Горку, и Багеров ров! Буду варить на медленном огне в котле с кока-колой!
— А ну тихо! — рявкнул Кот. — До утра времени много. Наша задача слушать и конспектировать передачи, чтобы составить новую линию фронта на карте.
* * *
— Пей, военпред! Пей! — наставлял мастер ОТК «Н»-ского номерного завода Шмурдяков Соломон Алиевич. — И будет от этого всем польза — и трудовому народу, которому ты присягал служить, и городу, и государству. Ну, что ты так переживаешь, Зимов? Ну, сам подумай! Или ты считаешь, что ты один такой умный? Хочешь, жалобы твоих предшественников покажу? Не веришь? Вижу, что не веришь! — Шмурдяков встал из-за стола и, слегка покачиваясь, подошел к шкафам. Как-то слишком крепко и резко вцепился в хлипкую дверную ручку одной из дверец шкафа и замер. Постоял секунду, прикрыв глаза, словно заснув стоя, затем пришел в себя и открыл дверцу. Его мозолистые пальцы заскользили по папкам с надписями «Заказ №…», «Заказ №…», «Заказ №…». Затем остановились.
— Ага. Вот, например! — Шмурдяков выдернул папку и подсел за стол к захмелевшему Зимову.
— Вот, смотри! Возврат всей партии «Заказа №….», приостановка приема продукции… Видишь? Нет, скажи, ты видишь?
— Д-д-а-а, ввиижу, — пьяно протянул ведущий специалист Военного Представительства №… «Н»-ского номерного завода, Зимов Аркадий Моисеевич, и резко мотнул головой.
— А дальше видишь? Назначить комиссию. Видишь?
— Д-д-а-а, ввиижу, — кивнул Зимов.
— А дальше видишь? Решение комиссии. Видишь?
— Д-а-а, вижу, — кивнул Зимов.
— Что ты видишь? Что ты видишь? — затараторил Шмурдяков. — Ты читай! «Допустить с ограничениями. Не применять против бронированных целей». Видишь?
— Д-а-а, вижу, — кивнул Зимов и поднял голову:
— Это как не применять? Это ж бронебойные снаряды!
— Ты подписи читай! «Ту-ха-чев-ский. Павлу-но-вский». Прочитал?
— Да!
— Там… ТАМ в Москве виднее, что к чему! А если бы ты не подписал — что было бы?
— Что было бы? — переспросил Зимов, тупо рассматривая подпись Тухачевского.
— Завод бы не получил зарплаты. Их семьи — жены, дети малые остались бы без куска хлеба. И ради чего? Снаряды бы все равно приняли! Хочешь еще покажу? Тут целый шкаф таких папок! Везде брак, но везде принимают с ограничениями! И так всегда! Поэтому пей, Аркадий Моисеевич! Пей и не бойся! Мы все сделали по уму! Ничего не изменишь!
— Но если война? — попытался возразить Зимов.
— Рассея велика. У нас много заводов. Ведь не все же брак делают! Да и эти снаряды — может, их на учениях расстреливают!
— Может, — согласился Зимов, и его мозг уцепился за спасительную мысль. Мысль была настолько спасительной, что он даже встал из-за стола и заявил:
— Я домой.
— Подожди, Моисеич! Я тебя провожу.
— Я сам! — Зимов отстранил Шмурдякова и вышел из прокуренной кандейки мастеров ОТК.
Свежий воздух взбодрил и потянул на подвиги — вместо дома Зимов направился в сторону вокзала…
Зимов скомкал лист бумаги и швырнул в урну. Уже десятый. Ну и что? Он все равно напишет товарищу Сталину о безобразиях. И лично бросит письмо в
Москве в специальный ящик! До поезда еще час. Успеет!
Успел. И даже прикорнуть успел в поезде. Только вот выпитое накануне… слишком много его было — а ведь нужно было держать себя в руках, чтобы со стороны не было видно, что он нетрезв. Весь путь в Москве от вокзала к заветному ящику и обратно был каким-то смазанным. Но он, Зимов, помнит, как бросил письмо в ящик! Помнит, как сел в поезд, как пошел в вагон-ресторан и чуть не прозевал свою станцию. Помнит, как зашел в коммерческий магазин за водкой. Гулять так гулять! Он пожаловался САМОМУ! В понедельник на заводе он всем устроит! И плевать, что потом будет!..
* * *
Вежливо-требовательный стук в дверь вырвал Аркадия из объятий Бахуса и Морфея. Голова нещадно болела и раскалывалась, как бракованный снаряд при ударе о броню. Отбросив шерстяное одеяло, Зимов опустил ноги на прикроватный коврик, нашарил тапки и разлепил глаза. На столе остатки вчерашнего пиршества — две бутылки водки, тарелка с зачерствевшими ломтиками хлеба, обветрившаяся вареная картошка, хвост от селедки и пепельница, ставшая ежиком от папиросных мундштуков. Нужно вставать. Еще стук этот! Какого черта! В самом деле? Часы показывали восемь. И что? ЧТО??? Чего они стучат? Успеет он на эту службу!
Зимов, пошатываясь, поковылял к двери. Восемь утра или восемь вечера? Хрен разберешь! Чего им надо? Почему стучат в дверь? А если он ушел? Знают, что не ушел? Знают, потому что утро. Точно. Стоп! А ведь сегодня воскресенье! ВЫХОДНОЙ! Так какого… УЯ!!! Или уже понедельник? Но ведь он, Зимов, сел пить в субботу, вернувшись из Москвы. Или эти бутылки на столе — продолжение начатого в субботу? Как тяжело идти. Как болит голова! Где же эта дверь? Уцепиться бы за нее! Вот она! Уфффф! Ах да, стучат в дверь! О-о-о-х!
— Ведущий специалист Пэ-Зэ №… Зимов Аркадий Моисеевич? — обратился к нему один из троих людей в форме. Чекистской форме! Как Чека не переименовывай — НКВД, ГПУ, — так оно Чека и останется.
— Д-д-а! — утвердительно ответил Зимов.
— Собирайтесь! Машина вас ждет внизу! — категорично заявил старший из троицы чекистов.
— Д-д-а! — утвердительно ответил Зимов и закрыл дверь. Аркадий прислонился к стене и его прошил холодный пот. Именно прошил. Изнутри наружу. Холодный пот какого-то черного цвета — его организм моментально протрезвел и избавился от алкоголя.
Руки тряслись. Что с собой брать? Говорят, на заводе у кого-то даже был список нужных вещей, а некоторые так заранее держали «лубянские чемоданчики». Черт! Ведь нужно еще побриться! Последний раз как человеку! Но почему? Почему они приехали так рано? Ведь еще светло! Радио! Нужно узнать, какой хоть сегодня день…
Что??? Какая утренняя воскресная заря…. От волнения Аркадий порезался. Черт! Нужно уж закончить начатый процесс! Но почему чекисты приехали утром? И… и где понятые????? Аркадий еще раз порезался. Черт! В самом деле, где понятые? Да и чекисты где? Аркадий еще раз порезался. Идиот! Они приехали за тобой, но не за тобой! От волнения затряслись руки, и Аркадий швырнул бритву в раковину и сунул голову под струю холодной воды. Полегчало! Теперь можно и добриться спокойно. Значит, оно дошло! Дошло его письмо до товарища Сталина, и начали разбираться. Отлично! Будущее Аркадия уже не пугало, оно было в его руках!…
Но он ошибался. Эту ошибку он понял, когда черная «эмка» остановилась на заводском полигоне. Да,
Аркадий, ты сегодня не первая скрипка, дай бог, если шестой ложечник в оркестре. Такого количества черных лимузинов Зимов не видел даже в фильмах. А такого количества Первых Лиц….
— Товарищ Сталин! Ведущий специалист Зимов по вашему приказанию доставлен! — четко отрапортовал старший из чекистов.
У Зимова… Блин, да его всего затрясло от волнения, но он нашел в себе силы и четко, как учили, представился товарищу Сталину, правда, сильно заикаясь.
— Контузия? — поинтересовался Иосиф Виссарионович, ласково поглядывая на Зимова тигриными глазами.
— О-о-т в-вол-лненн-н-ия, — стал отвечать Зимов, но Сталин его остановил полувзмахом руки с зажатой в ней трубкой и повернулся к стоящим рядом военным:
— Ну что, товарищи Тухачевский и Павлуновский, — Иосиф Виссарионович ласково улыбнулся. — Ведущий специалист… ВЕДУЩИЙ СПЕЦИАЛИСТ Зимов, беспартийный, жалуется, что ви снабжаете нашу Красную Армию негодными снарядами…
— Это клевета, товарищ Сталин! — взвился Тухачевский. — Какой-то беспартийный, наверняка скрытый троцкист, пытается внести раскол в наши стройные ряды…
— Не кипятитесь, товарищ Тухачевский, — осек его Сталин. — Сейчас мы во всем разберемся. Я думаю, что никто не в обиде на то, что сегодня воскресенье? Товарищ Мехлис — вы в обиде?
— Никак нет! — бодро ответил Лев Захарович. — У настоящих коммунистов выходных не бывает!
— Вот и отлично! Тогда приступайте!..
Когда первый шок схлынул, Зимов стал осматриваться по сторонам — помимо Первых Лиц из правительства и командования РККА, было очень много чекистов. А еще было очень много ящиков со снарядами для 45-мм орудий. И пушек на полигоне было больше, чем обычно. Новых пушек. Да и снаряды, судя по маркировке, были не только их завода, но и других.
А потом и ему нашлась работа. Он работал подносчиком боеприпасов. Брал ящик из штабеля и подтаскивал к товарищу Мехлису, который записывал завод—изготовитель снарядов, после чего Аркадий тащил ящик к орудию, из которого стреляли армейцы…
— Ну что скажете, товарищи? — Сталин наклонил голову набок и посмотрел на Тухачевского и Павлуновского. Те молчали и были пунцовыми, как переваренные раки.
— А ви, Лев Захарович?
— Произведен контрольный отстрел снарядов для 45-мм орудия. Использованы снаряды 15 различных заводов-изготовителей. Из 1200 выпущенных снарядов броневой лист пробили только 20, хотя пробить должны были все 1200. Снаряды, пробившие броню, выпущены заводом…
— Достаточно, товарищ Мехлис! Ви слишком пунктуальны! Ваши рекомендации?
— Виновников и изменников… — Мехлис кивнул в сторону Тухачевского и Павлуновского. — Разобраться с этими вредителями и врагами народа со всей строгостью советского закона. А еще нужно найти способ исправить положение с браком. Затрачены огромные народные деньги…
— Товарищ Тухачевский! Трудовой народ доверил вам создание и вооружение Красной Армии. Отказывает себе во всем, доверяя вам и считая, что ви создадите армию, которая защитит интересы первого в мире социалистического государства, а ви… — Сталин кивнул кому-то, и началось движение — стоявшие до того момента китайскими болванчиками, чекисты вдруг засуетились, и Тухачевский вместе с Павлуновским исчезли, напоминая какое-то время о своем присутствии звуком отъезжающего «черного воронка».
А потом уехали и Первые Лица, оставив после себя указание — ждать! Чего ждать?
Отгадка пришла в понедельник в виде директивы СНК. Выпуск 45-мм снарядов временно прекратить. Объявлен конкурс на исправление брака. Победителю — Сталинская премия. Однако! Победитель будет один. И способ исправления брака должен быть очень экономичным. От Зимова на заводе все шарахались как от чумы — еще бы! Привел такое начальство! Предатель! Правда, про предателей кричали немногие и недолго. Тухачевский начал давать показания и пошли аресты. Началось то, что потом историки назовут «репрессиями 1936 года». На заводе притихли, тем более что, несмотря на приостановку выпуска продукции, задачу — поиск способа исправления брака — никто не снимал. Местные мастера и умельцы завалили заводоуправление прожектами и проектами, часть из которых удалось проверить на практике, и три предложения Зимов даже отвез в Москву. Но не судьба! Победителем в конкурсе оказался «спец» из «бывших». Тот самый Гартц, который разрабатывал шрапнель еще для Мировой или даже Русско-японской. Он предложил гениальное решение — подрезать наружный слой снаряда двумя неглубокими канавками-«локализаторами». Благодаря этому при попадании в броню наружный слой снаряда сминался, а его тело глубже проникало в броню, причем не только под прямым углом, но и при попадании в наклонную броню… Но все это затмил 1936-й — война в Испании, процессы над Тухачевским, Павлуновским и другими участниками «артиллерийского дела»…
* * *
Трем русским танкеткам не повезло — они выскочили на танки боевой группы подполковника Кризолли. Меньше минуты, и они заполыхали, а панцеры открыли огонь по двигавшимся за ними грузовикам с русской пехотой. Трем из шести грузовиков повезло — они успели выйти из-под обстрела, но три другие чадящими кострами догорали на дороге. Однако попытка преследования не увенчалась успехом. Вначале взвод мотоциклистов попал под обстрел русской пехоты, а затем при попытке атаковать танками головная «четверка» попала под огонь русских «ягеров» и заполыхала посреди дороги.
Похоже, что на трех удравших грузовиках большевики тащили на прицепе противотанковые орудия. На первый взгляд три русских орудия серьезной угрозы не представляли — тридцать танков при поддержке двух дивизионов артиллерии запросто сомнут русских, но… Что это даст? Топлива в боевой группе меньше, чем на треть заправки. Снарядов осталось по четверти боекомплекта. Для прорыва всех сил этого недостаточно. Тем более что неизвестно, что там, у отступивших русских еще имеется в наличии. Если это все силы — это одно, если это только передовой отряд — это другое. Хуже всего то, что из-за плохой погоды доставка боеприпасов и топлива с воздуха невозможна, а автоколонны с топливом и боеприпасами никак не могут пробиться к прижатым к берегу Шелони частям восьмой танковой дивизии.
Сомнения подполковника разрешились через час, когда он уже подготовил группу для разведки обстановки западнее занимаемых позиций. Разведку пришлось отставить — русская артиллерия открыла массированный огонь по позициям его боевой группы. Поначалу огонь был просто беспокоящий, но затем, пристрелявшись, русские стали засыпать его позиции снарядами. Ситуация была весьма неприятной — поддержка с воздуха отсутствовала, снаряды для контрбатарейной борьбы тоже. Команды на прорыв, кстати, тоже не было — была команда держаться, Манштейн лично заверил Кризолли, что колонны с боеприпасами уже в пути, а на помощь движется дивизия СС «Мертвая голова». Оставалось сомнительное удовольствие — окапываться под артиллерийским обстрелом, непрерывно теряя личный состав без соприкосновения с противником.
К сожалению, подполковник не знал, что эти три русские танкетки за два часа до того, как их сожгли «ягеры» из 43-го танко-истребительного батальона, атаковали и разгромили 1-ю дивизионную колонну подвоза боеприпасов под командованием обер-лей-тенанта Вайдта. 2-ю и 3-ю колонну также уничтожили русские, но еще западнее. Трагизм ситуации заключался в том, что сейчас по нему вели огонь из 105-мм немецких же гаубиц, немецкими же снарядами из разгромленной колонны Вайдта. 3-я моторизованная дивизия не могла прийти на выручку, ибо находилась в схожей ситуации — с растянутыми коммуникациями и с атакующими большевиками со всех сторон. Оставалась надежда, что 41-й моторизованный корпус изменит направление своего наступления и повернет на юг, ударив большевикам во фланг, или что помощь придет с юга. Но пока его группа выполняла приказ — держала оборону на занятом рубеже….
К сожалению, зря держала. Ибо война зачастую состоит из множества случайностей. Русская 70-я дивизия, атаковавшая растянувшуюся в пространстве 8-ю танковую, имела боевой опыт — участвовала в Финской войне. По другой версии, ею руководил лично Ворошилов, организовавший данное контрнаступление под Сольцами. Однако большинство историков сходятся в том, что имела место банальная случайность, вызванная плохим качеством связи в РККА и отсутствием слаженности среди личного состава. Рота танков Т-26 из 70-й дивизии с пехотинцами на броне была направлена на запад от Сольцев для разведки боем. Именно эта рота выскочила на командный пункт 56-го моторизованного корпуса и разгромила его. Через час ситуацию удалось исправить — благодаря немецкой контратаке русские потеряли 8 танков из 9 и до 70 человек убитыми, но Манштейн потерял управление войсками, а войска потеряли самого Манштейна — он объявился только через сутки, скрываясь в окрестном лесу и пытаясь выйти «из окружения». Да и потерю штабных офицеров, размазанных гусеницами Т-26 по раскисшей от дождей земле, было трудно компенсировать. Поэтому приказ на прорыв пришел только через двое суток.
Подполковник Кризолли лично возглавил прорывающуюся колонну. Поврежденные танки пришлось, увы, взорвать. Исправных танков набралось всего 15. Две «тройки», одна «четверка» и двенадцать чешских «тридцать восьмых». Вначале артиллерия 80-го артиллерийского полка выпустила остатки боеприпасов по позициям большевиков на западе, а затем его группа перешла в наступление. Большевистский заслон удалось опрокинуть достаточно быстро, хотя позиции русских «ягеров» так и не удалось подавить во время артподготовки. Русские успели сжечь два «тридцать восьмых», но затем попали под ураганный огонь зенитчиков из 23-го зенитного полка. Дрались русские отчаянно. Но после того как «панцеры» выскочили на их позиции и стали утюжить окопы, ударились в бегство.
Радость Кризолли была не долгой, дорога, на которую прорвалась его группа, оказалась забита грузовиками разбитой транспортной колонны Вайдта. К тому же еще и заминированной. Выяснилось это слишком поздно — после того как головная «тройка» подорвалась на мине и колонна подверглась обстрелу тех самых 105-мм гаубиц, которые русские почему-то поставили на прямую наводку, облегчив тем самым их уничтожение. Но все это стоило времени, еще четырех «панцеров», драгоценного топлива и не менее драгоценных боеприпасов. А они потребовались, ибо еще через три километра русские успели организовать еще один заслон, на этот раз более серьезный — шесть противотанковых орудий и несколько танков с многочисленной пехотой и пулеметами. На их стороне была еще и грязь — два «панцера», попытавшихся съехать с дороги, безнадежно в этой грязи завязли. Может быть, и не безнадежно, но русские успели обнулить их раньше, чем они выбрались. Для нормальной атаки позиций русских не было ни сил, ни средств, и Кризолли приказал атаковать напролом…
* * *
Капитан Зимов зло сплюнул — три Т-26 вместе с двумя ротами погибли зазря — сунулись по грязи по открытому полю во фланг немецкой колонне. Не добежал никто! А говорил он этому майору Смирнову — из тех зарослей лучше не высовываться — стреляй себе и стреляй — пускай немцы сами по грязи в атаку бегают. А что теперь? Теперь дело хреново. Из его шести «сорокапяток» осталось уже три. Немцы прут как бешеные! У них еще пять танков, точнее, уже четыре — еще один только что подбил расчет Кавалерова. Почему они не останавливаются? А почему ты, Зимов, думаешь, а не ведешь бой? Стрелять! Стрелять! По танкам! По бронемашинам, пока они в куче!
Справа замолк бешено стрелявший до того «максим». Замолк после трех или четырех минометных разрывов. Сейчас и до нас доберутся! Добрались! Наводчик неестественно повалился на бок, а из горла фонтаном забила кровь.
— Санитара! Бронебойный! — крикнул Зимов, метнувшись к орудию. Ага. Вот он гад! «Четверка» или «тройка».
— Снаряд, вашу мать!
Тишина. Зимов обернулся. Черт! Никого живых! Придется самому! Успеть бы! Ага, бронебойный! Бороздки чувствуются на ощупь. Отлично! Где эта «четверка»? Прячется за чехом. Но попасть можно. За годы военпредства Зимов так наблатыкался, что мог стрелять с закрытыми глазами.
Выстрел! Есть контакт! «Четверка» замерла. Вперед за следующим снарядом!
— Ты кто, мля?
— Санитар!
— Давай снаряды из того ящика! Быстро!
Боец с белой сумкой через плечо метнулся к ящику, а Аркадий обратно к орудию. Ага, вот еще один, из-за дыма не было видно — прячется за горящим тягачом.
— Ну? — Зимов обернулся и увидел, что боец со снарядом стоит в нерешительности, не зная, что делать. Черт!
— Запоминай! — крикнул Аркадий, досылая снаряд в орудие.
Выстрел! Есть! Есть, сука!
— Снаряд!
Выстрел.
— Снаряд!
Выстрел….
Зимов еще помнил, как орал на бойца-санитара, требуя от него принести шрапнель, как вдвоем они волокли ящик со шрапнельными снарядами, как в бешеном темпе он стрелял, целясь бегущим немцам под ноги. Потом был взрыв, боль в боку и темнота. Спасительная темнота. Он устал. Он сделал все, что мог! Отстаньте от него! Кто его трясет? Он ведь убит! Погиб! Он выполнил свой долг!
— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Товарищ капитан! Очнитесь!
Очнулся. Его тормошил какой-то другой боец-санинструктор, а рядом стояли незнакомые офицеры.
Танкисты, кажется. Успели наши? Фронтовые сто грамм быстро привели Зимова в норму. Из разговора с «новичками» из 21-й танковой дивизии он понял, что немцы все же прорвались. Прорвались, бросив всю технику из-за образовавшейся пробки на дороге, и пешими группами, обогнув их позиции справа и слева, ушли на запад, но с востока движутся еще две колонны из окруженной восьмой танковой и движутся по этой же дороге. Задача прежняя — задержать. Только состав заслона изменился. Шесть танков — два Т-34, 3 БТ, один Т-28, батальон пехоты, две батареи «сорокапяток», батарея 76-мм полковых, батарея минометов и два счетверенных «максима». Зимов рассказал, что помнил — дважды подчеркнув, что предыдущие танкисты сгорели зазря. Вняли ли его словам? Ему было все равно. Он устал. Ему хотелось спать. Где-нибудь в тепле. Свернуться калачиком и забыться. Но не дали. Фашисты! Опять прут! Опять танки, мотопехота, артиллерия. Еще больше, чем прежде.
И снова все, как в первый раз! Или не все? Не все. Танкисты эти оказались грамотнее — на поле не поперлись — стреляли из укрытия, меняли позиции. И снова болванки гвоздили немецкие «панцеры», а немецкие пушки и минометы гвоздили противотанкистов. Правда, Зимову показалось, что как-то вяло гвоздили. Или уже привык? Не задалась атака у фашистов — отползли они назад. Отползли, чтобы через два часа начать снова. Очередную попытку прорыва. Но уже ночную. И, кажется, прорвались, ибо бой сместился на фланги, а затем в тыл, а потом стал удаляться. Только утром выяснилось, что прорвались далеко не все. Ибо утро началось с еще одной атаки. И предательского ясного неба, под вой немецких «юнкерсов». «Штуки» раздолбали одну батарею подчистую в обмен на погибшего собрата, срезанного счетверенным «максимом». Но не прорвались. Ибо после такой жиденькой артподготовки, которую они организовали, практически никто не пострадал. Танкисты на радостях ринулись утюжить немецкие позиции и потеряли обе «тридцатьчетверки», которые немецкая пехота сумела подбить гранатами, и одну «бэтэшку», подбитую из противотанкового ружья. А потом в спину ударили эсэсовцы из «Мертвой головы». Атаку их самоходок Зимов прозевал, и из четырех орудий только одно успело развернуться и поджечь немецкую самоходку, все остальные были впрессованы в землю танковыми гусеницами. А потом… потом образовалась какая-то свалка, в которой участвовали и немцы, и наши, и авиация с двух сторон. Т-28 стал жертвой ошибочной атаки «сталинских соколов». В «отместку» за его гибель немецкие «юнкерсы» разбомбили разведбатальон «Мертвой головы», который почти соединился с прорывающимися немцами из восьмой танковой. Подоспевшие к месту боя огнеметные Т-26 жгли все подряд — и своих и немцев, за что получили от своей же батареи «сорокапяток». В «слоеном пироге» из своих и чужих работала гигантская мясорубка смерти, которая перемалывала живых в мертвый фарш. Определенный порядок организовался к вечеру, когда те части 70-й дивизии, которые располагались на востоке, сумели догнать ушедшие в отрыв и на прорыв части немецкой восьмой танковой дивизии, и сумели подтянуть артиллерию.
Впрочем, «порезвиться» им не дали — Ворошилов, почувствовав, что восьмую танковую немцев можно списать со счетов, выставил заслон против «Мертвой головы», а все резервы бросил на рассечение третьей моторизованной. Остатками же восьмой стали заниматься части народного ополчения и истребительные отряды. Сейчас для них это была вполне выполнимая задача — немцы не имели ни снарядов, ни топлива, ни нормального запаса патронов. «По пути» ополченцы «обрастали» остатками перемолотых в мясорубке под Сольцами подразделений и боевых групп…
* * *
Подполковник Кризолли вывел своих людей за линию фронта. 267 живых и огромное количество раненых — почти 400 человек. И это все. Или почти все. В течение последующей недели пробилось еще человек 600 — малыми группами и поодиночке. Большевики, конечно же, раструбили на весь мир о том, что они полностью уничтожили 56-й корпус Манштейна, но это было неправдой — 3-я моторизованная дивизия сумела, потеряв половину личного состава, оторваться от большевиков, а дивизия СС «Мертвая голова» в окружение и не попадала, но тоже потеряла половину личного состава. Хуже было то, что Ворошилов пошел «ва-банк» — в образовавшийся прорыв он швырнул ВСЕ свои резервы и сумел перерезать коммуникации снабжения 41-го моторизованного корпуса. И хорошо перерезать! «Ролики» Рейнгардта встали. И им грозила участь «роликов» разгромленной восьмой танковой дивизии. Фельдмаршал фон Лееб, командовавший группой армий «Север», наступавшей на Ленинград, в отчаянии запросил у Гитлера Роммеля, на что получил ответ: «Ворошиловых у меня на всех нет! Воюйте теми, кого имеете!»…
* * *
Аркадий Зимов привстал на костылях и подошел к окну, заклеенному крест-накрест бумажными полосами. Все-таки тогда он получил свою пулю! Из-за потери крови и попадания инфекции ногу чуть было не ампутировали, но затем пошел на поправку. Ну где же они? Идут! И всем наплевать на возможную воздушную тревогу! Весь Невский запружен людьми. Еще бы! Ворошилов и Жданов решили провести по улицам немецких пленных, захваченных под Сольцами. Пригласив на данное мероприятие иностранных корреспондентов. А вот и пленные. Мало их. Чертовски мало. Пока мало. Но скоро будет больше — от раненых, поступавших в госпиталь, и из сводок Совинформбюро Зимов знал, что Ворошилов окружил корпус Рейнгардта и вцепился в него мертвой хваткой, все больше и больше сжимая кольцо окружения. Все попытки Лееба прорваться к Рейнгардту безуспешны. И это только здесь, у Ленинграда. А еще у Смоленска, там, где сейчас Тимошенко, и под Киевом, где Буденный. Пленных будет значительно больше. Аркадий в этом не сомневался. «Парад» пленных закончился, и Зимов вернулся на свою койку. У него было важное дело — рассмотреть эскиз снаряда, предложенного мастером ОТК Шмурдюковым, и решить — выйдет из этого что-то стоящее или нет….
* * *
— Так просто? Две бороздки на снаряде, и план «Барбаросса» рассыпался в пыль? — изумлению Упыря не было границ.
— Ну, не все так просто. Тут есть технический аспект и есть психологический. Только и тот и другой до 22 июня 1941 года были скрыты, — ответил Упырю Кот, выбивая из пачки очередную «Беломорину».
— Ну, давай, не томи! — затеребил Кота Шмель.
— Ну, с техническим все просто, — продолжил Кот, — «сорокапятка» — основное орудие РККА в 1941 году и не только пехотное, но и танковое. Конечно же, танки с танками не воюют, но…война есть война. Однако есть разница, чем воюешь! В нашей реальности большинство снарядов для «сорокапяток» с трудом пробивали 30 миллиметров на дальности 500 метров при условии попадания в броню под прямым углом. Чуть броня толще или чуть угол в сторону от прямого — трындец — снаряд раскалывался. Что это означает в бою, понятно? Поясню на примере Курской битвы, когда нашим танкам для того, чтобы подбить немецкий «тигр», приходилось подкрадываться с боку. Успевали подкрасться далеко не все! Чаще — сгорали на подходе. Так и в сорок первом — наши начали войну со снарядами, которые не могли пробить броню «чехов», «троек», «четверок» и «штуг». Поймал наш танкист, артиллерист в прицел немецкий танк — выстрел! Снаряд попал в немца и раскололся. Немцу хоть бы что, а нашего он ответным выстрелом снимает. Конечно же, нашли способ — попасть в гусеницу, танк противника развернет бортом — и тогда ему в борт. Но это ДВА выстрела! А чтоб одним… Только «единички» и «двойки» можно было сразу. А так — как минимум два выстрела. То есть на один танк нужно два противотанковых орудия, ибо уже после первого выстрела сопровождающая танки пехота гвоздила артиллерийский расчет из пулеметов или минометов.
Здесь же, вместо 30 миллиметров пробивает 40 при угле встречи в 30 градусов, а под прямым углом — все 50 миллиметров! То есть можно с 500 метров бить в лоб почти все немецкие панцеры, за исключением самых последних, с сильной экранированной и разнесенной броней. Что это означает на практике? То, что «панцерваффиста» век не долог». Нашего противотанкиста век тоже не долог, но размен идет не так, как в «нашем» сорок первом. У нас получалось — пушка с расчетом за разбитую гусеницу, здесь получается — пушка за танк. Причем зачастую расчет пушки выживал, а вот танкистов крошили наши пехотинцы. Тут, кстати, плавно наступает психологический момент, ибо «ничто так не радует, как пожар в доме у соседа» — американцы при Перл-Харборе радовались как дети, видя падающие японские самолеты, и стреляли по ним даже из револьверов, а один так ваааще гонялся за торпедоносцами на башенном кране, пытаясь сбить низколетящие самолеты его стрелой. Так и тут — увеличение танкового падежа у противника повышает моральный дух у своей пехоты, которая держится дольше, стреляет увереннее и уменьшает число супостатов, напавших на нашу Родину, значительно в большем количестве.
Конечно же, чудес на свете не бывает, и нашу оборону немцы проломили, но… то тут, то там у них пошли накладки — и психологические и технические. Психологические — это когда «панцерваффисты» вдруг осознали, что слишком узок их круг становится, что жареных тушек геноссе за неделю боев на Восточном фронте гораздо больше, чем за неделю боев во Франции. И в атаки стали рваться уже не так рьяно, ибо каждая атака, точнее, каждая бесценная арийская жизнь, могла быть прервана болванкой какого-нибудь чокнутого расчета русских «ягеров», которые десять дней в окружении питались древесной корой и катили свое орудие с последним снарядом по болотам, и все из упрямства — найти дойчепанцер и жахнуть бронебойным. Что до технических проблем у немцев — им стало «не хватать» сил для завершения прорывов и замыкания котлов, ибо то там на три танка больше потеряли, то там еще пять танков у них сожгли — ну я про сравнение с нашей реальностью. Именно поэтому Минский котел у них получился больше похожим на дуршлаг, а потом и вовсе рассыпался. Тут ведь и обратный эффект: если попал первым и остался жив — стреляешь дальше по врагу. А врагу, понесшему потери, нужно предпринимать новую атаку, а и нечем и боязно. Тот там пара часов, то здесь сутки, то там еще один час — в итоге — немцы замедляются, а наши получают возможность подтянуть подкрепления, подвезти снаряды, сформировать лишние дивизии и перебросить их.
— А немецкая экономика?
— А немецкая экономика работает по старинке. Шпеер пока еще не у власти и тотальной мобилизации не было. И поэтому темпы «воспроизводства» «панцеров» отстают от темпов их «убыли» на Восточном фронте. У нас, конечно же, тоже снизились из-за эвакуации части промышленности, но Сталинград и Ленинград танки штампуют, Харьков тоже штампует, хотя и Питер, и Харьков частично уже эвакуированы. Но самое главное — немцы забуксовали и потеряли темп, и прошли «точку невозврата». Теперь, даже если поставить во главе экономики Третьего Рейха Шпеера, ничего у немцев не получится — наши сумели отмобилизовать армию и использовать для мобилизации население тех областей, которые в нашем мире немцы к осени 1941 года сумели захватить. И урожай успели собрать. Немцы же… У них теперь на Восточном фронте мясорубка похлеще Вердена — причем на ВСЕМ фронте. В 1941 их, конечно же, не раздолбают, но в 1942 им придет пушной зверек — почти вся профессиональная армия, с которой они начали войну, уже сгорела. Новые зольдаты не имеют боевого опыта и нормальной подготовки — их не успевают обучить. Они скоро будут по качеству, как наше ополчение 1941 — энтузиазма много, а навыков практически никаких.
И если подвести итог — то автором здешней развилки является весь советский народ и Красная Армия. Народ дал армии «кувалду потяжелее», и процесс пошел….
— Так куда поведем свой народ «веселиться»? — заерзал Шмель.
— Тут нужно подумать, — хищно улыбнулся Кот, расстилая карту Восточной Европы. — А если, например, провести рейд с севера от берегов Балтики на юг до берегов Черного моря? Пройти по тылам и армейским складам вермахта?..
— Мысль хорошая, — засмеялся Упырь. — Только карта немножко не того масштаба…
Скалистый — Москва, 2009 г.
Валерий Белоусов
ПОКАЯНИЕ ИМПЕРЦА…
«Но прихрамывая, шел Друг мой безучастно, Через Балх на Кандагар, ПоПяндшеру шел… И смутили слух ему Песнею прекрасной — Чтоб с улыбкой умирал, Погибал с душой… И вставала рядом, С пулей, со снарядом, Песенка о добрых кобрах, О дневных нетопырях… О казармах светозарных, О шакалах благодарных, И о радужных холерных лагерях…
Хрясь! Стеклянный пузырек разлетелся на мелкие брызги. Грязное чернильное пятно медленно потекло вниз, заполняя высеченные на карельском граните буквы печально-строгой надписи…
Да, не знали ребята, медленной, мучительной смертью умиравшие в черноте неторопливо заполняемых ледяной балтийской водой отсеков «малютки» с гордым именем «Месть», что когда-нибудь их назовут оккупантами, палачами свободы и русскими свиньями…
«Эльцын! Эльцын!» — радостно скандировала небольшая толпа имя некоего политического перевертыша, который что-то комплиментарное схрюкнул со своего обычного перепоя в адрес сторонников неззааавииисссимой рееесспууубликки…
Впрочем, малочисленность толпы объяснялась достаточно просто… откуда здесь, в старинном флотском городке, который всего на пятнадцать лет моложе Петербурга, и который, кстати говоря — основан тем же Царственным Саардамским Плотником, эстонцы?
Рогервик… Балтийский Порт… Балтийск! Вся жизнь этого уютного, расположенного на полуострове Пакри городка издавна проходила под гордой сенью славного Андреевского стяга…
И железную дорогу-то проложили в Ревель только потому, что лежал этот самый крупный город Эстляндской губернии — по дороге к Балтийску.
(Вопрос на передачу «Что? Где? Когда?» — сколько букв «н» в правильном написании слова Таллин? Верный ответ — ни одной… Ревель!)
Это только в период кукольной независимости уродливого детища Версаля жители лимитрофа, не умеющие в силу своей имманентной тупости правильно выговаривать слова на человеческом языке, исказили имя Балтийска до Палтиски…
А после возвращения Прибалтики в дружную семью, которую навеки сплотила Великая Русь, либеральный интеллигент Л.П. Берия не велел переименовывать городок — мол, надо уважать слабости туземцев… да, добр был этот замечательный человек! Доброта его и погубила…
Разумеется, в городке, в котором проживали 8100 человек тридцати одной национальности, эстонцы составляли около двух тысяч (точнее, 2156 тупых, или вернее — тормознутых, голов…)
Однако мал клоп — да вонюч…
Никогда не забуду, как я шел однажды мимо школы… а навстречу мне выходит со школьного двора девочка лет десяти и ведет за руку братишку-первоклассника…
Я машинально было прошел мимо… но что-то заставило меня обернуться… у девочки было абсолютно мертвое, окаменевшее лицо… слез в глазах не было, только губы чуть-чуть подрагивали…
Подбежал к ней, присел на корточки, схватил за побелевшие, ледяные руки: «Что с тобой случилось?!»
А она видит — я в форме… ухватила меня за шею, зарыдала: «Нам Ирма Амандусовна сегодня в классе объявила, что как только наши отцы уйдут в море — нас всех эстонцы прямо в школе убьют… мне братика жалко, он испугается!»
Понимаете, для ребенка учитель — это высший авторитет… и если уж учитель что сказал, то это чистая правда…
Понимаете, я женщин не бью… то есть совсем не бью.
Однако нет правил без исключения, как говаривал Лао-цзы.
Не хотела сначала Ирма Амандусовна дезавуировать свою шутку… к моему огромному удовольствию. Но быстро, опять же, к моему глубокому сожалению, передумала… даже ногами ее попинать не удалось… увы, все красивые дороги далеко не ведут, как учил Кун-Фуцзы.
Только и удалось, что сорвать со стены черно-бело-голубую тряпку и, свернув трубочкой, запихать ей в одно из отверстий лежавший на учительском столе текст национаааальнногоооо гиииимна…
Каюсь. Каюсь, что не пришиб тогда нахрен эту белобрысую собачку женского пола… простите меня…
Воздух был бы чище в городке… впрочем, у нас — за забором, в Пентагоне — этой националистической дряни не водилось… потому как там водился славный балтийский Подплав…
Там — в высоких, белоснежных корпусах, у гранитных пирсов — были размещены база подводных лодок, учебный атомный реактор («Дайте два!(с) — один реактор для кораблей третьего, а второй, новенький — для подводных кораблей четвертого поколения), стоянка торпедных катеров и малых ракетных кораблей, флотские госпиталь и поликлиника.
А в городе непосредственно были полуэкипаж 157-й отдельной бригады подводных лодок, погранзастава, штаб погранотряда, рота военных строителей, ракетное подразделение ПВО и отдельный дисциплинарный батальон…
Ну и, разумеется, мое место службы — корпункт и типография ордена Красной Звезды газеты «Страж Балтики» Дважды Краснознаменного Балтийского Флота, чтоб ему…
Каким же образом преподаватель Жуковского авиационного техникума имени местночтимого святого (зачеркнуто) имени малоизвестного наркома М.М. Казакова оказался во флоте?
Вопрос не ко мне, а к родному ГлавПУРу… забыли о таком ведомстве? Напрасно… это вроде как управление по делам Армии и Флота Священного Синода… так что аз, многогрешный, на манер иеромонаха, должен был во время брани духовно окормлять Российское непобедимое Воинство…
А так как Пятнистый Иудушка проводил активнейшее сокращение сухопутных войск, очень многие офицеры переводились в береговые части флота, не-подпадающие под сокращение…
И вот меня, всю-ту службу проведшего в местах, удаленных от моря так, что год скачи — не доскачешь… Каспий я морем не считаю… и был вдруг выдернут на сборы политсостава — во флот…
Хорошо, что летом… летом вообще служить хорошо.
Но только не этим дождливым летом…
Что-то мерзкое носилось в воздухе… впрочем, я человек любознательный…
Когда товарищи офицеры, устав после пятого стакана обсуждать стати и достоинства своих боевых подруг, впадали в некоторую меланхолию, я начинал их расспрашивать…
Особенно меня интересовал полет некоего господина Руста — как это он безнаказанно перелетел государственную границу СССР?
Очень просто, отвечали мне, служебная собака след не взяла!
А если серьезно, то этого господинчика, летевшего на малой высоте, наряд пограничников вовсе не проспал, а даже обстрелял из автоматов, после чего сообщил по команде, и… что? Ничего.
Наряд — на заставу, застава — в отряд, отряд — в округ, округ… концов не сыскать.
Короче, вынырнул господинчик уже в советском тылу — там, где именно в этот день и час должны были пролететь два самолетика, на которых местное начальство отправлялось — кто на охоту, кто на рыбалку… разумеется, указанные самолеты не имели полетных планов и согласованных маршрутов с выделенными эшелонами…
И, как рассказывал начальник штаба ракетчиков, летел этот господинчик как Бог на душу положит, аккуратно обходя зоны ПВО…
Земля слухом полнится… говорят, что маршал Соколов, незадолго до этого случая, привез Мишке Меченому в Кремль несколько важнейших документов — в том числе и планы организации Северо-Западной зоны ПВО страны…
А спустя некоторое время прошла через ГРУ информация, что эти планы оказались за океаном… после чего Соколов категорически запретил оставлять секретную документацию в Кремле…
Нормально, да?
Вот зачем летел Руст, как не затем, чтобы дать мотивированный повод Горбатому избавиться от маршалов и генералов, которые ему МЕШАЛИ…
Интересно, кто больше всех обличал Соколова в…предательстве интересов государства? Шеварднадзе… этой твари еще и «Оку» припомним, в свое время, и вывод ГСВГ в чисто поле…
Так что спустя четыре года из стоящих генералов да адмиралов почитай мало кто и остался…
Ну, у меня в тот день забот было достаточно, чтобы думать еще и о проблемах строительства Вооруженных Сил…
С восемнадцатого на девятнадцатое августа я заступал ответственным дежурным по нашей газете…
…«Твари! — очень сердечно произнес старший мичман Харченко. — Понимаешь, товарищ старлей, зашел это я в магазин, сливок хотел взять — что-то у меня опять язва зашевелилась… да не жена, а своя, родная, двенадцатиперстная… так эти чухонцы враз русский язык понимать перестали! А я ведь слышал от порога — как они базлали меж собой, статью в «Огоньке» обсуждали: прокниииившая импееерия… а тут враз на чухонский перешли! Так ведь и не купил ничего…»
«Тю! — удивился наш водитель, старший матрос Небийбаба. — Товарыщ старшой мичман, а кулак на що?! Хроши им еще платить… задрыхам…»
«Вот, Небейбаба, за это они нас и считают оккупантами», — чисто из педагогических побуждений, по-фарисейски произнес я, смазывая йодом прокушенную Ирмой Амандусовной ладонь… давненько меня коллеги-учительницы не кусали, аж с самой школы-интерната! Конечно, лучше бы на укус помочиться — старое, проверенное дедами средство… но это надо было делать сразу — а я как-то не привык делать это в святом месте… в классе, у доски…
Надеюсь, эта профурсетка хотя бы регулярно чистит зубы? Впрочем, теперь ей зубов чистить придется несколько меньшее количество… а потому что нехер.
«Ну, что у нас плохого?» — спросил я, дабы сменить грозящую бурным обсуждением, как говорят англичане — флеймом, тему свинцовых националистических мерзостей…
«По службе, или как? Ежели или как, то водки в военторге нет. Говорят, приказ начпо — в рот ему пароход, желательно «Георга Отса».
Если по службе — то вот вам, старлей, новость — вы сего числа заступаете в том числе и начкаром… посему прошу принять и расписаться…»
Мать, мать, мать… ежели дежурный по редакции — это мирный сон в кабинете на мягких стульях, предваренный просмотром весьма познавательных полуночных программ финского телевидения (да что там понимать-то? Ох, майн готт, дас ист фантастиш!), то караул — есть постоянное мотыляние по вверенным мне командованием точкам с проверкой, не занимается ли на посту часовой-матросик глупостями с местной пэтэушницей, аккуратно отставив АКМС (именуемый «весло») в стороночку… да хрен бы с ней, пэтэушницей!
Слава Богу, что я уже не в интернате служу, где директриса на педсовете ставила боевую задачу: «Самое главное, чтобы у нас в этом учебном году из учащихся никто не родил!»
Автомат могут украсть! Бывали прецеденты…
Эстонское телевидение прямо призывает членов «Кайтселийта» добывать оружие у оккупантов… а что это такое — видно по Сумгаиту и Тбилиси… Плавали, знаем…
Черт, как не хочется-то… но таки пришлось расписаться и после этого принять, вместе с Харченко. Закусив по-флотски, то есть занюхав рукавом, я уселся на продавленное кресло с порванной обивкой и стал добросовестно изучать Устав… О воин, в карауле сущий — читай Устав на сон грядущий. И после — ото сна восстав — читай опять же ты Устав…
Призванные из запаса воины сразу попадают в две категории — либо сапог, либо пиджак… вторая категория — это вроде одного моего знакомого, авиационного техника Логинова, раздолбаи, каких крайне мало… истинно штатский человек, хотя и прекрасный специалист своего дела — но только в силу жестокой ухмылки судьбы одевший военную форму… ну нет, нет в нем ЛЮБВИ к истинно армейским вещам… не понимают они суровой красоты плац-парадов, не вникают в особенности субординации, искренне удивляются, почему старший по званию обращается к ним на «ты»…
Первая же категория… это ужас профессиональных военных… та самая бодатая корова, которая случайно получила рога!
Совершенно не понимают юмора, в том числе специфического, армейского… живут по Уставу, надеясь на честь и славу…
Наивные.
«Товарищи, да я же не понимаю пуштунский! — Ничего, товарищ лейтенант, вы у нас все равно по легенде слепоглухонемой нищий… и сейчас вам отрежут язык и выколют глаза…» Ха-ха-ха.
Итак, Устав Гарнизонной и Караульной служб… «Часовой есть лицо неприкосновенное…»
Вот я обязательно его сделаю прикосновенным, ежели какой-нито фитиль посмеет мне вздремнуть на посту… а равно будет сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, есть, пить, курить, отправлять естественные надобности или иным образом отвлекаться от выполнения своих обязанностей… сгною!
…«Соотечественники! Граждане Советского Союза!
В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам!»…
Это, конечно, все хорошо… «Гордость и честь советского человека должны быть восстановлены в полном объеме»… замечательно…
«Но каким образом? — Да не образом, матушка, а самым настоящим хреном…»
«Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР, усилиям по выводу страны из кризиса. Конструктивные предложения общественно-политических организаций, трудовых коллективов и граждан будут с благодарностью приняты как проявление их патриотической готовности деятельно участвовать в восстановлении вековой дружбы в единой семье братских народов и возрождении Отечества».
И вы хотите сказать, что это — приказ? Вот эта манная каша, разбавленная розовыми соплями?
Приказ начинается со слов: Ориентирую. Север сегодня будет там, где солнце садится — для единообразия.
И заканчивается: приказываю. Четкой, конкретной боевой задачей — что, кому и когда делать, какими силами и средствами…
А это… «Ми думаем, что ты — ныкакой нэ командыр!»(с)
«Товарищ старший лейтенант, товарищ…» — ну вот, и дождались…
С пением (чухонцы, они хором попеть зело любят!) по улице продвигалась колонна под трехцветными флагами националистов…
«Это чего такое, а? Как сие понимать?» — поинтересовался я у местного аборигена Харченко, уже двадцатый год тянущего лямку в здешних водах…
«Да понять их не сложно… вот, тащат плакаты, что ихняя рада, то бишь Верховный совет, приняла декларацию о суверенитете…»