Черчилль стушевался, покраснел и заерзал в кресле. Он понял, что перегнул палку, что подобный разговор со Сталиным недопустим, и пробормотал, что его «не так поняли».

Чтобы разрядить атмосферу, вмешался Рузвельт.

— Мы очень голодны, — сказал он. — Поэтому я предложил бы прервать заседание на обед, которым сегодня обещал угостить нас маршал Сталин…

* * *

Страсти немного улеглись и обед, как обычно говорят, прошел в дружественной обстановке. Старались говорить на отвлеченные темы, среди которых на первом месте стояли гастрономические. Вспомнив, что во время прошлого завтрака Рузвельту особенно понравилась лососина, Сталин распорядился, чтобы доставили «рыбку» для подарка американскому президенту. Вскоре появились четыре рослых молодца в военной ферме. Они несли рыбину метра два длиной и полметра в диаметре. Процессию замыкали два повара-филиппинца и работник американской службы безопасности. Чудо-рыба вызвала живой интерес Рузвельта и всех присутствующих, что еще больше разрядило обстановку на переговорах.

Когда перешли в соседнюю комнату, где подавали кофе, то уже говорили о дружбе, родившейся в глухую годину войны. Черчилль сказал, что он уверен в скорой победе.

— Я полагаю, что бог на нашей стороне, — сказал он, — я сделал все, чтобы он стал нашим верным союзником.

Сталин хитровато посмотрел на Черчилля и тут же ответил:

— Ну а дьявол, разумеется, на моей стороне. Потому что, конечно же, каждый знает, что дьявол — коммунист, а бог, несомненно, добропорядочный консерватор.

Все рассмеялись.

* * *

На второй день, когда за завтраком собрались руководители трех держав, Рузвельт с подчеркнутой торжественностью сделал заявление.

— Господа, — сказал он, — я намерен сообщить маршалу Сталину приятную для него новость. Сегодня объединенные штабы с участием британского премьера и американского президента приняли следующее решение: операция «Оверлорд» намечается на май 1944 года.

Сталин внешне спокойно воспринял это заявление. Однако внутренне он ликовал — наконец-то удалось сломить саботаж союзников с открытием второго фронта. Он также был убежден, что в таком решении немалая заслуга Рузвельта, который теперь, после известия об объявлении Советским Союзом войны Японии, был больше Черчилля заинтересован в скорейшем окончании войны в Европе.

— Я удовлетворен этим решением, — коротко сказал Сталин.

На пленарных заседаниях обсуждали проблемы Турции, Польши, послевоенное устройство мира и англо-американский план расчленения Германии.

Та встреча в Тегеране трех глав правительств воюющих государств и ее решения стали историческими. Но Сталин прекрасно понимал, что уступка союзников с открытием второго фронта была не только результатом его дипломатических усилий, но и побед Красной Армии, которая перемалывала немецкие войска на полях сражений.

Кроме того, сговорчивость союзников была обусловлена еще и боязнью, что Красная Армия первая войдет в Берлин и займет важные политические, экономические и военно-стратегические центры Германии.

«Ошибки» Сталина

Иосиф Виссарионович вспоминал (в который уже раз!) канун и начало войны, вспоминал, как английские и американские политики планомерно и настойчиво толкали Германию на войну с СССР. Жуков и Тимошенко тогда настойчиво предлагали, не объявляя мобилизации, перебросить армию из дальних округов страны к западным границам, а он отказывался. Он чувствовал, что Гитлер готовит ему западню и с этой целью подбрасывает нашим разведчикам «достоверную» информацию о своих планах войны с Советским Союзом. В чем здесь была хитрость, Сталин не знал, но понимал: все, что легко достается, не может быть весомым. Если Гитлер готовит внезапное нападение, то почему о нем все болтают? Скорее всего потому, что это типичная провокация. Расчет строился на том, что у него не выдержат нервы и он, получив достоверную информацию о дате нападения, в срочном порядке начнет перебрасывать армию на западные границы, которые еще слабо укреплены и практически не имеют подъездных дорог.

А дальше произошло бы следующее. После сосредоточения основных вооруженных сил СССР на новых, не обустроенных границах, гитлеровцы без объявления войны внезапно нападают и мощными клиньями, имея трехкратное превосходство в живой силе и технике, окружают части Красной Армии, образуют огромные котлы, в которых ее и добивают. Таким образом, одним молниеносным ударом было бы покончено с регулярной армией СССР, уничтожен ее основной костяк. После уничтожения вооруженных сил СССР в приграничных районах страны ни на какое серьезное сопротивление агрессору уже нельзя было бы рассчитывать. В директиве ОКХ от 31 января 1941 года (о которой Сталин узнал, когда было разгромлено фашистское логово и захвачены гитлеровские документы) немецкими разработчиками плана нападения на Советский Союз была поставлена задача: уничтожить «массу русских войск путем быстрейшего продвижения вперед танковых групп и помешать отходу боеспособных войск в просторы русской территории».

Вот, оказывается, где была зарыта собака.

На сей счет существует и достоверное свидетельство Геббельса. «Фюрер подробно объяснил мне, — пишет он в своем дневнике, — существующее положение. Наступление на Россию начнется, как только закончится развертывание наших сил. Русские сосредоточились как раз на границе. Это самое лучшее, на что мы можем рассчитывать. Если бы они эшелонировались вглубь, то представляли бы большую опасность. Они располагают 150–200 дивизиями, может быть, немного меньше, но во всяком случае примерно столько же, сколько у нас. Но в отношении материальной силы они с нами вообще не могут сравниться. Мы не полемизируем в прессе, сохраняем полное молчание и в один прекрасный день просто наносим удар».

Таким образом, вся гитлеровская стратегия была построена на авантюре, в надежде обмануть, переиграть Сталина. Не вышло. Он разгадал этот замысел. Иосиф Виссарионович совершенно правильно оценил сложившуюся обстановку накануне войны. С одной стороны, он принял к сведению поступающие сообщения о подготовке нападения Германии на Советский Союз, а с другой — воспринял их как стремление в неблагоприятных для Красной Армии условиях добиться сосредоточения основных кадровых Ьооруженных сил СССР вдоль неукрепленных новых западно-украинских и западно-белорусских границ с целью их уничтожения.

Одним словом, в сложившейся ситуации решение, которое принял Сталин, было единственно правильным: не передислокация Красной Армии к новым советским границам, а организация глубоко эшелонированной обороны — рассредоточение регулярных войск на обширной территории до 4,5 тыс. километров по фронту и свыше 400 км в глубину.

К утру 22 июня 1941 года из 170 дивизий, имеющихся у Советского Союза, в первом эшелоне от Балтики до Карпат оказалось лишь 56, остальные находились в глубине страны.

Конечно, не все сложилось так, как хотелось. Были серьезные ошибки и просчеты, особенно в первые дни войны. Как ни готовились к нападению гитлеровцев на нашу страну, но все-таки полностью подготовиться не успели. Не хватило полутора-двух лет для перевооружения Красной Армии. И все же того, что было сделано в довоенные годы, хватило, чтобы разгромить фашистскую Германию.

Политики хрущевской волны, желая скомпрометировать Сталина, много и пространно говорят о его ошибках в начале войны, но никто не говорит, что именно его осторожные действия накануне войны явились предпосылкой победы. Во-первых, он отклонил предложение военных о нанесении упреждающего удара, что было бы равноценно самоубийству; во-вторых, он устоял против настоятельных советов провести мобилизацию, что безусловно подтолкнуло бы Гитлера напасть на Советский Союз на 1,5 года раньше; и, наконец, в-третьих, он не дал своего согласия на переброску всех армий к неустроенным и неукрепленным западным границам, что могло бы привести к уничтожению регулярной Красной Армии. Словом, тактические «ошибки» Сталина в начале войны в стратегическом плане обеспечили победу.

Сталин учел опыт войны 1812 года, когда Наполеон пытался на границе разгромить слабо подготовленную к войне русскую армию с тем расчетом, чтобы потом победным маршем прогуляться до Москвы. Однако российское командование не позволило ему это сделать. Оно не ввязывалось в сражения, а отвело войска вглубь страны, обескровило наполеоновскую армию и разгромило ее. Гитлер хотел реализовать аналогичный наполеоновскому план и разгромить Красную Армию на границе, но он не ожидал, что Сталин использует стратегию и опыт войны 1812 года.

Крепкий орешек

Первый день войны был страшным. Его не забыть и не выбросить из памяти. Фашисты уже бомбили советские города, уничтожали аэродромы, громили пограничные части, а Сталину все казалось, что это не настоящая война, а какая-то провокация.

И только после официальной ноты германского посла фон Шуленберга, которую тот передал Молотову, стало ясно, что случилось то, чего он больше всего хотел избежать.

О нападении немецких войск он узнал ночью 22 июня от Жукова. Стрелки часов показывали 3 часа 30 минут. Накануне Иосиф Виссарионович где-то простудился и чувствовал себя усталым и больным. Температура поднималась до сорока градусов. Профессор Преображенский, долгие годы лечивший его, поставил диагноз — флегмонозная ангина — и настаивал на немедленной госпитализации. Однако Сталин наотрез отказался. Обойдется. Только попросил профессора никому не говорить о его болезни, и на всякий случай в воскресенье не отлучался из дома. На душе было неспокойно. Накануне Тимошенко и Жуков доложили, что, по сведениям перебежчиков, немецкие войска выходят на исходные позиции для нападения на СССР, которое начнется утром 22 июня. Он посчитал, что это снова, как не раз уже случалось, ложная информация. Однако Жуков и Тимошенко убедили его, что сообщению нужно верить. Пришлось согласиться и дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность. И все же он был уверен, что Гитлер прочно завяз в войне с Англией и, пока с ней не разделается, не решится напасть на Советский Союз. Однако тревога не проходила. А тут еще, совсем некстати, болезнь. Он засыпал, словно проваливался в какой-то омут, и туг же просыпался. Когда вошел Власик и доложил, что Жуков хочет с ним поговорить, он даже не сразу понял, чего от него хотят.

— Что Жуков? — спросил он Власика. — Что нужно?

— У него важное сообщение, — сказал Власик.

Иосиф Виссарионович подошел к телефону и снял трубку. Жуков доложил, что немецкая авиация бомбит города Украины, Белоруссии и Прибалтики.

Он еще не верил в случившееся, но подсознательно уже понимал, что произошло самое страшное, сонливость мгновенно прошла и, как ему показалось, исчезло даже болезненное состояние. Какое-то время, собираясь с мыслями, он молчал.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль, — сказал он Жукову, — и пусть Поскребышев туда же вызывает членов Политбюро.

На сборы всех ушло не более часа. Когда Молотов доложил о встрече с Шуленбергом и стало ясно, что Германия не объявила войну, а вероломно напала на Советский Союз, в войска была направлена вторая директива. В ней говорилось, чтобы войска всеми силами и средствами обрушились на вражеские силы и уничтожили их в тех районах, где они нарушили советскую границу. В то же время предупреждалось: «Впредь, до особого распоряжения, наземным войскам границу не переходить». Тогда еще никто не осознавал серьезности происходившего.

Во втором пункте директивы давалось указание разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск и разбомбить их, и тут же указывалось: «Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100–150 км… На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».

Эта директива — яркое свидетельство абсолютного незнания положения дел. К тому времени немцы уже уничтожили наши аэродромы, на которых находилось более юоо самолетов, так и не успевших взлететь, разгромили все пограничные укрепления, _; а части Красной Армии, обороняясь, отступали или, попав в окружение, уничтожались. Немцы хозяйничали на захваченной советской территории, а Гитлер уже праздновал победу.

Геббельс, главный гитлеровский идеолог и рупор, захлебываясь, объявил, что война против СССР является не только «крестовым походом против большевизма», но и «Всеевропейской освободительной войной».

Словом, инициатива по всем направлениям была у Гитлера. Западные страны не сомневались в победе Германии. Мнения расходились только в сроках капитуляции Советского Союза. Если англичане утверждали, что Гитлер поставит Сталина на колени за 2—з месяца, то в США были убеждены, что это произойдет еще раньше. И для таких умозаключений у них были основания. Менее чем за неделю немецкие войска захватили Вильнюс, Каунас, Кейдане, Минск и уже были на подступах к Киеву. К Сталину поступала недостоверная информация о положении дел на фронте. Он послал Жукова разобраться в сложившейся ситуации, а когда тот возвратился, потребовал от него, наркома Тимошенко и заместителя начальника Генштаба Ватутина вразумительной и четкой программы действий.

— Мы уже потеряли Прибалтику, Белоруссию, — учинял он разнос военным, — вы не знаете, что делается на Украине. Генштаб не управляет фронтами, а только регистрирует потери.

Все, что говорил Сталин, было правильно, но в глубине души он понимал, что происходящая неразбериха происходит и по его вине. Ведь он знал авантюрные повадки Гитлера, но почему-то думал, что по отношению к Советскому Союзу тот будет вести себя иначе. Хороши и военные, которые не смогли заранее разглядеть нависшую угрозу.

Вспоминая день за днем месяцы и годы войны, Сталин заново переживал свои ошибки и успехи. Фашистские войска уже окружили Ленинград и рвались к Москве. Он освободил Жукова от обязанностей начальника Генерального штаба и назначил его командующим Резервным фронтом. Собственно, Жуков сам напросился на такое решение, когда предложил сдать Киев и организовать контрудар под Ельней. Сталин тогда грубо оборвал генерала, назвав его план глупостью, а Жуков обиделся и, что называется, хлопнул дверью: «Если я говорю глупости, то можете меня освободить от должности начальника Генштаба». Вот и напоролся на неприятности. Думал, что без него не обойдутся.

Впрочем, Жуков — крепкий орешек. Он один из самых способных полководцев. Он сумел-таки разбить немецкую группировку под Ельней. Это был в то время первый случай, когда немцы потерпели серьезное поражение.

Неплохо была организована и оборона Ленинграда. До того командующим Ленинградским фронтом был Ворошилов. Храбрый человек, старый и надежный товарищ по Гражданской войне. Но он так и не смог понять, что такое современная война. Все мечтал о тачанках, а когда речь заходила об автоматах, возмущался: где мы наберем столько патронов?! Прицельный огонь можно вести только из винтовок. В Ленинграде Климент Ефремович с наганом в руках готов был поднимать бойцов в атаку, но осмыслить, охватить и понять замыслы противника не мог. Немцы продолжали продвигаться в сторону города, а Ворошилов был бессилен что-либо изменить. Он готовился к сдаче Ленинграда, что могло привести к непредсказуемым последствиям. С падением Ленинграда, приковавшего к себе большие силы гитлеровских войск, осложнилось бы положение на всех фронтах и создалась серьезная угроза Москве.

Желая предотвратить подобное развитие событий, Иосиф Виссарионович послал в Ленинград делегацию ЦК ВКП(б) и ГКО в составе Н.Н. Воронова, П.Ф.Маленкова и В.М.Молотова. Но и это ни к чему не привело. Вот тогда Сталин решил направить в Ленинград Жукова. Перед отъездом его в Северную столицу они долго обсуждали сложившуюся ситуацию.

— Пусть поработает разведка, — сказал Иосиф Виссарионович. — Нужно уточнить, где немцы готовят прорыв. Туда они перебросят все силы. Следовательно, какие-то участки будут ослаблены. Действовать надо на опережение. Пока они не начали наступление там, где готовятся, следует ударить в том месте, где они нас не ждут.

Жуков воспользовался советом Сталина. Он нашел слабое место в немецком окружении, сконцентрировал силы на этом направлении и перешел в наступление. Немцы заметались. В их кольце появилась пробоина. Создавалась угроза захода частей Красной Армии в тыл основной группировке. Фельдмаршал фон Лееб вынужден был снять силы с Пулковского направления и перебросить их для отражения наступления Жукова. Захват Ленинграда и победа ускользнули у немцев прямо из рук. Гитлер был в бешенстве.

Сталин держал ленинградскую битву под контролем. Он координировал действия войск, находившихся в окружении и за пределами города. Помогал Жукову авиацией и активными действиями на других фронтах. Когда положение под Ленинградом стабилизировалось, Иосиф Виссарионович отозвал Жукова.

К этому времени создалась серьезная опасность на Московском направлении. С западными и резервными фронтами практически была потеряна связь, а не зная положения дел, невозможно было принимать никаких решений.

— Поезжайте в штаб Западного фронта, — приказал он Жукову. — разберитесь в положении дел. Звоните мне в любое время. Я буду ждать.

Решение Сталина подключить Жукова к Московскому направлению было обоснованным и оправданным. Георгий Константинович хорошо поработал при ликвидации ельнического выступа и в Ленинграде. Сталин знал, что Жуков выиграет и сражение за Москву. Но Иосиф Виссарионович опирался не только на Жукова. Он терпеливо и настойчиво растил и приближал к себе наиболее талантливых командиров Красной Армии. В его кадровой обойме находились Ватутин, Конев, Черняховский, Рыбалко, Кузнецов, Чуйков, Рокоссовский, Катуков, Еременко, Василевский. Жуков выделялся и среди них. Его принцип активного противодействия, напористость, предвидение возможного развития событий и поведения противника были близки по духу Сталину. Возможно, в силу этих причин он больше всего и считался с его мнением. Ему он доверил и командование Западным фронтом, когда немецкие войска уже подходили к Москве. И все же Иосиф Виссарионович боялся за судьбу столицы. Боялся, что в труднейшей ситуации в битве за Москву может дрогнуть и Жуков. Ему хотелось знать, уверен ли тот, как командующий, что сможет защитить столицу. Он знал: если генералы не уверены в победе, то на успех рядовых нельзя рассчитывать. Решил поговорить начистоту.

— Вы уверены, что мы удержим Москву? — спросил он Жукова. — Говорите честно, как коммунист.

Какое-то время Георгий Константинович думал, взвешивал силы и средства, а Сталин не торопил его с ответом. Жуков понимал и то, что от его ответа зависит не только судьба столицы, но и его личная. Это может быть и его звездный час, и его закат. А Сталин думал над тем, кого он назначит вместо Жукова, если тот скажет, что Москву придется сдать.

— Москву мы удержим, — сказал Жуков. — Но нужно еще не меньше двух армий и хотя бы двести танков.

Его ответ Сталина успокоил и обрадовал. Однако, верный своей привычке, он не выдал своего настроения.

— Это неплохо, что у вас такая уверенность, — сказал он. — Позвоните в Генштаб и договоритесь, где сосредоточить две резервные армии, которые вы просите, но танков пока мы дать не можем.

Парад в осажденной Москве

Немецкие войска, начавшие наступление 30 сентября, неудержимо рвались к Москве.

15 октября Сталин пришел к выводу о необходимости немедленной эвакуации всех учреждений и предприятий. Это было трудное решение. С одной стороны, он был уверен, что Москва устоит под напором гитлеровских полчищ, а с другой… не хотелось бы о таком думать. Но есть пословица: береженого Бог бережет. И он отдал команду эвакуировать в Куйбышев правительство, Верховный Совет, наркомы, дипломатические корпуса… Вывезти ценности и исторические реликвии из Оружейной палаты Кремля. В строжайшей тайне было извлечено из Мавзолея тело Ленина и под особой охраной в специальном вагоне отправлено в Куйбышев.

Сам он не думал выезжать из Москвы. Решил так: немцы войдут в столицу только через мой труп. В Англии и США считали, что дни Москвы и коммунистической России сочтены. Служба Геббельса захлебывалась от восторга и вопила на весь мир о том, что «Великий час пробил: исход восточной компании решен»; что пришел «Военный конец большевизма…», что «Последние боеспособные советские дивизии принесены в жертву…»

И чем меньше верили союзники в стойкость Красной Армии, и чем громче кричал Геббельс о победах немецкого оружия, тем упорнее Сталин готовился к отпору врагу. Психические атаки на него не действовали. Сила воли его была непоколебима. Он сам побывал на Можайском, Звенигородском, Солнечногорском, Волоколамском оборонительных направлениях, говорил с бойцами и офицерами и был глубоко убежден, что они не отступят и будут стоять насмерть.

После поездки по прифронтовым районам у него созрела мысль о проведении в Москве военного парада. 28 октября он вызвал командующего войсками Московского военного округа генерала Артемьева и командующего ВВС генерала Жигарева и поставил перед ними задачу:

— Через десять дней праздник Октябрьской революции, — сказал он, — готовьтесь к проведению парада на Красной площади.

Генералы растерянно смотрели на Главнокомандующего. Сталин понимал их состояние. Москва эвакуируется, в учреждениях повсюду жгут бумаги, одни уезжают из столицы, другие просто бегут. Никто не думает о празднике Октября и тем более о параде.

— Обстановка… — неуверенно заговорил Артемьев.

— Обстановка, — перебил его Сталин, — самая подходящая. Парад будет иметь огромное моральное воздействие на армию, на страну и, если хотите, на Гитлера. Только нашу армию и народ он воодушевит на борьбу, а по Гитлеру это будет такой залп, что он долго не сможет очухаться.

Иосиф Виссарионович дал генералам соответствующие указания по подготовке парада.

До праздника оставалось три дня, когда он вызвал к себе руководителей московской партийной организации и заговорил о необходимости провести торжественное собрание, посвященное 24-й годовщине Великого Октября.

— Подумайте о помещении, где бы мы могли провести собрание, — сказал он, — и о том, кого мы можем пригласить.

Реакция на предложение Сталина была такая же, как и у генералов. Никто не думал о проведении подобного собрания, традиционного для мирного времени.

* * *

Как и предполагал Иосиф Виссарионович, парад войск на Красной площади и торжественное собрание, посвященное 24-й годовщине Великого Октября, которые транслировались радиостанциями на весь мир, стали символами стойкости морального духа Красной Армии и советского народа. Для всей страны это было радостное событие, и в то же время — ошеломительный нокаутирующий удар по фюреру и его армии.

Случалось и такое…

Во второй половине ноября 1941 года немцы развили бешеное наступление на Москву. Здесь они сосредоточили свои основные силы. Красная Армия уступала им как в живой силе, так и в технике. Используя свое преимущество, гитлеровцы атаковали защитников Москвы по всем направлениям. Командный пункт Жукова попал в линию обстрела. Создалась опасность его захвата немцами. И Жуков дрогнул. Он обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу.

Это был один из кризисных моментов. Стоило перенести командный пункт в глубь столицы, как на такое же расстояние отступят и обороняющиеся войска. Но отступать уже нельзя. И Иосиф Виссарионович приказывает Жукову: стоять.

— Если немцы угрожают вашему командному пункту, — сказал он, — бейте их и гоните, а не убегайте от них. Но если вы все-таки отойдете к Белорусскому вокзалу, то я займу ваше место.

Жуков просил подкрепления. Сталин не дал и приказал держаться своими силами. Только 29 ноября, когда гитлеровские войска создали серьезную опасность в районе Яхромы, Сталин ввел свой стратегический резерв — пять армий и тем спас Москву. Наступление немецких войск захлебнулось. Красная Армия перешла в контрнаступление. Гитлеровские войска погнали от столицы. Московский гордиев узел был разрублен.

Память, память…

Шел 1942 год. Гитлер думает о реванше за поражение под Москвой. Однако, где будет нанесен этот удар, никто не знал. Сталин был уверен, что Гитлер возобновит наступление на Москву. И в том была своя логика. Захват столицы выводил Германию на новый уровень ведения войны. На ее стороне могли выступить Турция и Япония. Советскому Союзу пришлось бы тогда воевать на два фронта, что усложнило бы и без того не простую обстановку на советско-германском фронте. Учитывая все эти обстоятельства, Сталин и Генеральный штаб считали, что Московское направление станет главным в планах гитлеровских стратегов на 1942 год. Здесь и были сосредоточены основные силы. Однако у Гитлера был другой план. Он повернул свои войска на юг, пытаясь захватить Баку и таким образом отрезать Москву и в целом страну от основного источника нефти. Фактически прицел был сделан на разоружение Красной Армии. Без горючего танки и самолеты превращались в пустые консервные банки.

Этот гитлеровский замысел был разгадан с опозданием. В июле фашистские войска уже вступили на территорию Сталинградской области и, не встречая серьезного сопротивления, двигались вперед. Генштаб пытался принять меры, чтобы остановить наступление немецкой армии, но безуспешно. Сталин был недоволен развитием событий. В конце августа он вызвал Жукова, который находился на Западном фронте, в Москву.

— Плохо дело у нас на юге, — сказал он, — немцы рвутся к бакинской нефти. Вам придется вылететь в район Сталинграда. Сейчас там находятся Василевский, Маленков и Малышев. Подумайте, что можно сделать, чтобы остановить немцев.

Когда Жуков ушел, Сталин вспомнил свою первую поездку в Сталинград. В то время он назывался Царицын.

Это было в июне 1918 года. Ему было 38 лет. Он недавно женился на 18-летней Надежде Аллилуевой. И, казалось, все плохое и трудное осталось позади, а впереди только радость и счастье. Неожиданно его вызвали в кабинет к Ленину.

— Питер и Москва голодают, — сказал тогда Владимир Ильич, — положение архисложное. Если мы не накормим рабочих, нас прогонят.

Тут же выписал ему мандат и направил в Царицын на хлебозаготовки.

В Царицын Сталин отправился с молодой женой. Жили в вагоне, который охраняли питерские красногвардейцы. Сюда же Сталин, пользуясь правами чрезвычайного комиссара, приглашал для доклада руководителей местной партийной организации и военных. Последние не понимали, какое отношение имеет к ним штатский продовольственный комиссар, и всячески старались уклониться от выполнения его распоряжений. Между ними сразу же установились неприязненные отношения. Назревал скандал.

Сталин все же сумел отправить несколько эшелонов с хлебом в Москву и Петроград. Однако дальше дело застопорилось. Прошел слух о наступлении генерала Краснова, и в городе оживились контрреволюционные банды. Создалась реальная угроза потери Царицына. Для молодой Советской республики это стало бы катастрофой. Отрезалась северная часть страны от южной, откуда поступало продовольствие.

Обстановка тех далеких лет очень напоминала обстановку, сложившуюся в 1942 году. Как в годы Гражданской войны, когда Краснов хотел захватить Царицын, так и в годы гитлеровского нашествия, Сталинград стал ключевым городом для страны, для победы. В то время Сталин нашел выход из сложившейся ситуации. Прежде всего он обратился в Москву с просьбой, чтобы ему дали полномочия вмешиваться в военные дела. Троцкий (Лев Давыдович тогда был председателем Реввоенсовета Республики) ему отказал. Однако это Сталина не смутило. Он видел и реально ощущал, как сгущаются тучи над городом, и он знал, что нужно делать.

Осенью 1918 года и в январе 1919 года вообще создалась критическая обстановка. Краснов ввел свежие силы и двинулся на Царицын. Военные спецы, назначенные Троцким, готовились к сдаче города. Тогда Сталин взял оборону Царицына на себя. Он выяснил, где Краснов намерен продвигать свои основные силы, и сконцентрировал на этом направлении всю артиллерию. Здесь же сосредоточил и кавалерийскую дивизию. Когда красновцы пошли в наступление, защитники Царицына по команде Сталина, пропустив авангард, открыли уничтожающий огонь по колоннам белогвардейцев, которые, не ожидая сопротивления, лихо и красиво шли в полный рост. В течение нескольких минут с ними было покончено. Кавалерийская дивизия, которой командовал Буденный, добивала бегущих в панике красновцев.

Победа была полная.

В Царицыне военный авторитет Сталина резко вырос, но в Москве против него начал интриговать Троцкий, которому не понравилось, что кто-то командует его подчиненными. Это было расценено как превышение полномочий, и его отозвали в Москву.

Сталинградская битва

Победа в 1919 году в Царицыне имела стратегическое значение. Сражение за город, теперь носящий его имя, в 1942 году также определяло судьбу страны. Все повторяется, но на другом уровне. Городом хотел овладеть Гитлер. Это не генерал Краснов, это гораздо более сильный и более хитрый враг. Но и Сталин уже не тот, что был тогда в Царицыне. Теперь в Сталинграде схлестнулись две тактики, две стратегии, две силы, которые никогда в таких масштабах не противоборствовали за всю историю человечества. Кто одолеет, тот и будет верховодить в дальнейших битвах.

Одолел Сталин. Одолели его тактика и стратегия.

Однако были трудные, даже страшно трудные моменты, когда, казалось, не удержать фашистского напора. 24 июля 1942 года немецкие войска захватили Ростов и устремились на юг. Возникла угроза захвата нефтяных промыслов в районе Майкопа и Грозного. Сталин вызвал к себе заместителя наркома нефтяной промышленности Николая Константиновича Байбакова. Какое-то время Сталин молча ходил по кабинету, а потом сообщил о заявлении Гитлера, в котором тот говорил, что если не захватит нефть Кавказа, то проиграет войну.

— Имейте это в виду, товарищ Байбаков, — если вы оставите немцам хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем.

После этой фразы Сталин прошелся по кабинету, а потом добавил:

— Но если вы уничтожите промыслы преждевременно, а немцы так их и не захватят, и мы останемся без горючего, мы вас тоже расстреляем.

Такой была жестокая альтернатива войны. Николай Константинович молчал, а потом, собравшись с духом, сказал:

— Вы мне не оставляете выбора, товарищ Сталин.

Иосиф Виссарионович подошел к Байбакову, поднял руку и указал на голову.

— Здесь выбор, товарищ Байбаков. Летите. И вместе с Буденным решайте все вопросы на месте.

Байбаков не обиделся. Он понимал: военное время. Решается судьба страны и народа, и каждый отвечает головой за порученное ему дело. Так требовал Сталин, и без таких требований не было бы и победы.

Сталинградская битва длилась двести дней и ночей. Здесь были уничтожены 6-я полевая и 4-я танковая гитлеровские армии, 3-я и 4-я румынские армии, 8-я итальянская армия. Общие потери немецких войск и их союзников убитыми, ранеными и пленными составили почти полтора миллиона солдат, офицеров и генералов.

Со Сталинградской битвы, как и предполагал Сталин, начался перелом в ходе всей войны. Германская военная машина была потрясена до основания. Союзники Германии — Япония, Италия, Румыния, Венгрия, Испания и Турция — стали сомневаться в непобедимости Гитлера и начали искать возможность выскользнуть из его лап.

Свою роль в битве на Волге Сталин не преувеличивал. Да ее и трудно было преувеличить. Идея окружения немецких войск принадлежала Жукову и Василевскому, а вся разработка плана и практическая его реализация осуществлялась под его руководством. Как Верховный Главнокомандующий, он руководил ходом боевых операций, создавал и вводил в критических ситуациях в бой стратегические резервы, что и предопределило победу.

Его хранило провидение

Во время Сталинградской битвы Сталин встречался с митрополитом Сергием. Какая здесь была связь, он не знал. Но какая-то связь существовала Слова «жизнь», «церковь» и «война» — были звеньями одной цепи в его судьбе. Хотел он того или нет, но учеба в духовной семинарии наложила на него свой отпечаток. Верил ли он в Бога? Об этом никто не знал. Не знал и он сам. Все считали его атеистом. Но никто не слышал, чтобы он поминал черта или богохульствовал. Чаще всего от него слышали: «Ну, дай Бог» или «Ну, помоги, Господи». Так говорил он своим полководцам перед началом генерального сражения.

Его отношение к вере определялось еще и любовью к матери. Она была глубоко верующим человеком.

— Ты большевик? — однажды спросила она. — Говорят, что большевики разрушают церкви и изгоняют верующих. Это правда? Это твоя работа?

Он сказал, что такими делами не занимается.

— Тогда поклянись, что ты никогда не будешь разрушать наших храмов и изгонять верующих.

Он поклялся и никогда не нарушал этой клятвы. Без его участия Троцкий и Свердлов, обладая в 20-е годы реальной властью, вели открытую и непримиримую войну с религией. Сталин никогда не участвовал в антицерковной кампании, но вначале сила еще была не на его стороне.

Положение осложнялось еще и тем, что среди священнослужителей не было единомыслия в отношении к Советской власти. Многие священники открыто выступали против нее, называли ее бесовской и призывали прихожан к сопротивлению. Это было недопустимо. Но недопустимо было и грести всех священников под одну гребенку. Среди них много было и таких, которые признавали новую власть.

Но дело было не только в гонениях на священников. Была подорвана вера в святость человеческой жизни. Коммунистам приклеили кличку безбожников и «антихристов», что оттолкнуло верующих от Советской власти и раскололо общество. Такой ситуацией, конечно, воспользовалась и вражеская пропаганда, настраивая мировое сообщество против СССР и социалистического строительства.

Понадобились годы жесточайшей борьбы с Троцким и его приверженцами, чтобы в 1933 г. появилось первое постановление о запрете сноса церквей и освобождении находящихся в заключении священников. В секретном документе от 12 сентября 1933 г. от имени Сталина говорилось, что «ЦК считает невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей, которые следует считать памятниками архитектуры и древнего русского зодчества. Органы Советской власти обязаны принимать меры (вплоть до дисциплинарной и партийной ответственности) по охране памятников архитектуры».

А в 1939 г., уже укрепившись во власти, Сталин постановлял: «Признать нецелесообразной практику органов НКВД в части арестов служителей Русской Православной Церкви». И далее: «произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужебной деятельностью».

Сталин всю жизнь помнил свою глубоко верующую мать и говорил: «Она была очень набожна и мечтала о том, чтобы ее сын стал священником. Она оставалась религиозной до последних дней и говорила: «А жаль, что ты так и не стал священником». Сталин повторял эти ее слова с восхищением, ему нравилось ее пренебрежение к земной славе, к тому, чего он достиг.

Во второй половине тридцатых годов и накануне войны Иосиф Виссарионович много думал о проблемах религии в стране и возможности поворота общественного мнения в поддержку церкви. В глубине души он верил, что в мире существуют высшие силы, которые покровительствуют добру, справедливости и правде. А правда на его стороне.

* * *

Смертельным опасностям он подвергался в Гражданскую войну на южном, западном и других фронтах, но каждый раз оставался цел и даже побеждал в, казалось бы, безвыходных ситуациях.

В борьбе с Троцким и его единомышленниками, пытавшимися его уничтожить морально и физически, Сталин также вышел победителем. Снова и снова он спрашивал себя: что это? Везение? Случайность? Чье-то покровительство? Или все вместе взятое? Но если ему всюду сопутствует удача, то он кому-то и для чего-то нужен, стало быть, он рожден для больших дел и должен соответствовать своему назначению. Но в чем это назначение? Что он должен совершить в жизни, чтобы оправдать доверие невидимого и неизвестного ему покровителя?

И он приходит к мысли, которая определяет всю его последующую жизнь: если судьба поставила его у руля великого Российского государства, то он должен сделать его самым могущественным и самым справедливым. Счастье человека не должно зависеть от богатства или бедности. Деньги и золото не должны порабощать и подавлять людей. Деньги и золото приносят горе, страх и насилие в мир, почти вся кровь мира пролилась из-за них.

Реалисты всех мастей смеются над идеей построить бесклассовое общество, где все люди будут равны, его пытаются убедить, что такого не может быть, что человек жаден и алчен, а то, что он проповедует — чистейшей воды утопия. Ему пытаются мешать. Но он делает свое дело. Его реформы по перестройке народного хозяйства не имеют аналогов в мире. В стране, где еще вчера большинство людей не умели читать и писать, открываются тысячи школ, средних и высших учебных заведений, где бесплатно получают знания, учат доброте, бескорыстию и самопожертвованию во имя идеи, во имя будущего счастья людей на планете. Он воспитывает новое поколение советских людей, которые верят ему и с его именем в грозные годы войны будут грудью ложиться на амбразуры, идти на виселицы, на пытки, но не предадут, а защитят Родину, спасут человечество от фашистской нечисти, спасут идеалы новой жизни. Возможно, думал он, это и есть мое предназначение, возможно, для этого я родился и провидение, подвергая испытаниям, хранит меня. Высшие силы хотят, чтобы я построил справедливую жизнь на земле и сломал хребет фашистскому зверю.

Но так думал не только он. Патриархи Сергий и Алексий называли Иосифа Виссарионовича богоданным вождем. Того же мнения придерживался и крупный ученый, медик и богослов архиепископ Лука Войно-Ясенецкий. «Сталин, — говорил он, — сохранил Россию, показал, что она значит для мира. Поэтому я как православный христианин и русский патриот низко кланяюсь Сталину».

С нами — Бог!

В первые дни войны Сталин встретился с митрополитом Сергием. Накануне Иосиф Виссарионович прочел «Послание пастырям и пасомым Христовой православной Церкви», с которым тот обратился к верующим.

«Фашиствующие разбойники, — писал в своем послании митрополит Сергий, — напали на нашу Родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой. Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьей помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую враждебную силу… Вспомним святых вождей русского народа Александра Невского, Дмитрия Донского полагавших свои души за народ и Родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов».

Послание митрополита Сергия и речь Сталина на параде Красной Армии 7 ноября 1941 года, когда немецкие войска стояли под Москвой, близки по духу и содержанию.

«Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! — напутствуя бойцов, идущих прямо с парада на фронт, говорил Сталин. — На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков… Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!

Пусть осенит вас победное знамя великого Ленина!

За полный разгром немецких захватчиков!

Смерть немецким оккупантам!».

И Сталин восстанавливает справедливость в отношении церкви. Из тюрем освобождаются многие священники, отменяются запреты на религиозные праздники. В сентябре 1943 года, когда шли ожесточенные бои на всех фронтах, Иосиф Виссарионович приглашает к себе в Кремль иерархов Русской православной церкви — митрополита Московского и Коломенского Сергия (Старогородского), митрополита Киевского и Галицкого Николая (Ярошевича), митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского). Все трое сполна хлебнули арестов и лагерей, но освободившись, вели православную патриотическую работу. Иосиф Виссарионович сам заговорил о необходимости возрождения церковной жизни и скорейшего избрания патриарха.

— Чтобы избрать патриарха, — сказал митрополит Сергий — нужно созвать Поместный собор, что в условиях войны трудно, и понадобится месяца два, чтобы собрать епископов…

— А если проявить большевистские темпы, — сказал Сталин, — то можно это сделать в течение трехчетырех дней.

Он тут же распорядился использовать авиацию для сбора всех епископов, с тем чтобы открыть Поместный собор через три дня. 8 сентября собор был созван. Главой Православной русской церкви был избран митрополит Сергий (в миру Старгородский).

Во время встречи с иерархами были решены вопросы об открытии Духовной академии и семинарии, издании церковной литературы, транспортные проблемы. В распоряжении Патриархии и Патриарха был предоставлен трехэтажный особняк в Москве в Чистом переулке, который до войны занимал германский посол.

После ухода иерархов, когда Сталин остался один, он вспомнил свою юность и свою учебу в Духовной семинарии. Тогда ему и в голову не могла прийти мысль, что пройдут годы, и от него будет зависеть судьба православной церкви. Поистине, неисповедимы пути Господни!

За годы войны в стране было открыто 20 тысяч храмов. Миллионы людей молились за победу. В силе оружия и вере крепчал дух русского народа.

Этапы великих сражений

Иосиф Виссарионович встречался с иерархами сразу же после завершения Курской битвы. Нет сомнения, что ему хотелось воздать должное Всевышнему за дарованную победу в Этом великом сражении. Он ни о чем не просил и ничего не советовал, но был твердо убежден, что и без его подсказки иерархи проведут торжественные богослужения по всей России. Так и случилось. По всей необъятной стране звучал колокольный звон.

В битве на Курской дуге фашистская Германия потерпела такое поражение, после которого она уже не смогла оправиться. Здесь было уничтожено 30 дивизий, в том числе семь танковых. На поле сражения навечно остались лежать 500 тысяч солдат, офицеров и генералов. В груду искореженного металла превратились 1500 танков, 3000 орудий и свыше 3500 самолетов.

Сталин, его полководцы, Красная Армия не только одержали победу, они выросли и окрепли в этой битве, научились разгадывать замыслы врага и упреждать его удары. Четко и грамотно осуществлялась координация фронтами. В необходимый момент и в нужном направлении вводились резервы.

Московская, Сталинградская и Курская битвы стали тремя важнейшими вехами в борьбе с гитлеровской Германией. Здесь наиболее ярко проявилось полководческое искусство Сталина и его маршалов. Благодаря победам в этих сражениях Красная Армия овладела стратегической инициативой, что дало ей преимущества в последующих крупных операциях.

Однако враг не хотел сдаваться. С боем приходилось отвоевывать у него каждый город, село и населенный пункт.

На карте, испещренной пометками красного и синего карандаша, осталась память о битвах за Харьков, Донбасс, Днепропетровск, Киев, Крым, Белоруссию, Прибалтику, Польшу, Венгрию, Румынию, Австрию, Чехословакию, Югославию, Берлин… Сколько дум было передумано над той картой, сколько пережито тревог, волнений и бессонных ночей. Были ошибки, были поражения, но есть и победы, которые войдут в учебные пособия советской и мировой военной науки.

Победа Советского Союза показала всему миру, что военная организация нового общественного строя, социалистического государства оказалась совершеннее и могущественнее военной организации Германии и других стран Европы, Азии и Америки. Именно это обстоятельство насмерть испугало Англию и США.

Встреча в Ялте

В Лондоне и Вашингтоне забили тревогу в связи со стремительным наступлением Красной Армии. Боязнь того, что страны Восточной Европы окажутся под влиянием Советского Союза, заставила политиков Запада искать выход из создавшейся ситуации. Черчилль и Рузвельт постоянно консультировались между собой по этому вопросу. В конце концов они решили уговорить Сталина провести очередную встречу на высшем уровне и договориться с ним о сферах влияния в Европе и в мире.

Первым о необходимости встречи глав трех государств заговорил Рузвельт. 19 июля 1944 года в своем послании Сталину он писал: «Поскольку события развиваются так стремительно и так успешно, я думаю, что, возможно, в скором времени следовало бы устроить встречу между Вами, премьер-министром и мною».

На второй день, 20 июля, с подобным предложением обратился к Сталину и Черчилль.

«… Мне нет необходимости, — сообщал Черчилль в своей телеграмме, — говорить о том, как искренне Правительство Его Величества и я лично надеемся на то, что Вы сможете приехать. Я хорошо знаю Ваши трудности, а также то, насколько Ваши передвижения должны зависеть от обстановки на фронте, но я прошу Вас принять во внимание, что тройственная встреча имела бы больше преимущества и упростила бы ведение всех наших дел, как это случилось после Тегерана… Пожалуйста, сообщите мне Ваши соображения и пожелания».

Черчилль предлагал встретиться главам правительств трех держав в Шотландии.

Сталин ответил и Черчиллю и Рузвельту.

«… В данное время, когда Советские армии ведут бои по такому широкому фронту, все более развивая свое наступление, я лишен возможности выехать из Советского Союза и оставить руководство армии даже на самое короткое время. По мнению всех моих коллег, это совершенно не представляется возможным».

Затем последовала более чем полугодовая переписка между членами «большой тройки». С уточнением места и времени встречи.

Сталин не баловал Черчилля и Рузвельта своим вниманием. Не он в них сейчас нуждался, а они в нем. Иосиф Виссарионович представлял как нервничают в Лондоне и Вашингтоне в связи с отсрочкой встречи, и это был в какой-то степени реванш за задержку с открытием второго фронта в Европе. Что ж, долг платежом красен. Теперь правительства Англии и США с опаской поглядывали на Советский Союз. Они увидели в нем грозную силу, с которой нужно считаться и которую нужно как-то укротить. В их головы закрадывалась и вовсе подлая мыслишка — договориться с немцами, которые без бод сдавались к ним в плен, чтобы объединить усилия против Советского Союза. С этой целью они не разоружали немецкие части, а концентрировали их в укромных местах. Однако советская разведка их обнаружила, и Сталин заявил решительный протест против подобных ухищрений союзников. После всевозможных уверток и оправданий немцев пришлось разоружить и направить свои усилия на мирные переговоры с Советским правительством.

Наконец договорились встретиться в Ялте 3 февраля 1945 года. Но до прибытия в Крым Рузвельт и Черчилль встретились на острове Мальта. Здесь начальники штабов и министры иностранных дел Англии и США вырабатывали единую тактику и стратегию на переговорах со Сталиным. На одном из таких совещаний министр иностранных дел Великобритании А. Иден сказал: «У русских будут весьма большие требования; мы можем предложить им не очень много, но нам нужно от них очень много. Поэтому нам следует договориться о том, чтобы собрать воедино все, что мы хотим, и все, что нам придется отдать. Это распространилось бы также и на Дальний Восток».

Сталин знал, точнее, догадывался, о чем совещаются союзники между собой на острове Мальта. Но его эти вопросы не волновали. О чем бы они там ни говорили и до чего бы они там ни договорились, без его согласия у них ничего не выйдет. Он знал, что ему нужно, что он хочет, и он получит все желаемое.

* * *

Как и предполагал Сталин, крымская конференция прошла под знаком наступления союзников объединенным фронтом на интересы Советского Союза. Черчилль и Рузвельт признавали военные успехи СССР, но не связывали их с политической программой. Их рассуждения сводились к циничному выводу: вы, мол, воюйте, у вас это хорошо получается, а что касается установления новых, послевоенных границ и порядков, формирования правительств в освобожденных вами от фашистских оккупантов странах и вообще послевоенного устройства мира — вам не стоит беспокоиться.

Сталин сразу же дал понять союзникам, что подобный подход неприемлем для Советского Союза, что мы не только хорошо воюем, но мы хотим еще и пользоваться плодами своих побед. Одним словом, Иосиф Виссарионович сделал все, чтобы не позволить союзникам загребать жар чужими руками. Это касалось и проблемы будущего Германии, и вопросов репарационных поставок, и послевоенного устройства мира, и британского наследства, и договоренности о границах Польши, и дальневосточных дел. В решении всех этих проблем Сталин задавал тон и ни в чем не поступался интересами Советского Союза. В то же время он не позволял себе ущемлять самолюбие союзников, не кичился победами советских армий и отдавал союзникам дань уважения в их борьбе с немецкими оккупантами. Это нравилось Черчиллю и Рузвельту, которые понимали, что без Советского Союза они бы не одолели Гитлера. Последний раз они в том убедились, когда немецкие войска начали громить орденскую группировку союзных войск. Не ожидавшая удара i-я американская армия была буквально сметена со своих позиций. Она потеряла все свои запасы горючего и технику. Американский журналист Р. Ингерсолл писал в эти дни: «Вражеские войска хлынули в прорыв, как вода во взорванную плотину. А от них по всем дорогам, ведущим на запад, бежали сломя голову американцы».

Чтобы спасти положение, Черчилль просит Сталина «организовать наступление на фронте Вислы», с целью оттянуть немецкие войска с Западного фронта.

Ставка Верховного Главнокомандования планировала наступательные операции только на конец января. Однако, учитывая тяжелое положение союзников, советские войска, не считаясь с погодными условиями, перешли в наступление на две недели раньше намеченного срока. Они нанесли удар такой силы, что немцы в срочном порядке перебросили свои армии с западного направления на Восточный фронт. Англо-американские войска были спасены.

На крымской конференции не вспоминали об этом эпизоде, но в глубине души и Черчилль, и Рузвельт (есть основание предполагать) чувствовали угрызения совести: в первые годы войны, когда Красной Армии было чрезвычайно трудно и Сталин настоятельно требовал открыть второй фронт, они даже пальцем не пошевелили. И то, что Сталин спас их армии от окончательного разгрома и не вспоминал их прошлые грехи, они высоко оценили.

Вот какой тост провозгласил Черчилль за обеденным столом в Крыму:

— Я не прибегаю ни к преувеличению, — сказал он, — ни к цветистым комплементам, когда говорю, что мы считаем жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем для наших надежд и наших сердец. В истории было много завоевателей. Но лишь немногие из них были государственными деятелями, и большинство из них, столкнувшись с трудностями, которые следовали за их войнами, рассеивали плоды своих побед. Я искренне надеюсь, что жизнь маршала Сталина сохранится для народа Советского Союза и поможет всем нам приблизиться к менее печальным временам, чем те, которые мы пережили недавно. Я шагаю по этому миру с большой смелостью и надеждой, когда сознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру.

Однако Сталин не питал особых иллюзий относительно похвал Черчилля в свой адрес. В ответных тостах он неизменно подчеркивал: союзники должны вести честную игру. «Союзники не должны обманывать друг друга, — говорил Иосиф Виссарионович. — Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: «А почему бы мне не обмануть своего союзника?» Но я, как наивный человек, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз стал крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уж легко обмануть друг друга? Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны».

* * *

Когда Сталин говорил о том, что союзники должны быть честными и откровенными друг перед другом, Черчилль и Рузвельт догадывались, на что он намекает. Именно в это время американские дипломаты вели переговоры с гитлеровцами на предмет того, чтобы немецкие войска прекратили сопротивление англо-американцам и ужесточили сопротивление Красной Армии. С тем расчетом, чтобы задержать советские войска и позволить союзникам беспрепятственно оккупировать Германию.

Сразу же после Ялтинской конференции Сталин уже прямо сообщит об этом Рузвельту. Американский президент будет делать все, чтобы рассеять подозрения Сталина. Он будет уверять его, что переговоры в Берне, по сути, и не начинались. Сталин опровергнет такое утверждение. «Надо полагать, — пишет он в своем послании 3 апреля 1945 года, — что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на Западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещали за это облегчить для немцев условия перемирия. Я думаю, что мои коллеги близки к истине… И вот получается, что в данную минуту немцы на Западном фронте на деле прекратили войну против Англии и США».

Рузвельт делает новую попытку опровергнуть утверждение Сталина. «…Имеющиеся у Вас сведения, — пишет он Сталину 5 апреля, — должно быть, исходят из германских источников, которые упорно стараются вызвать разлад между нами». Тут же Рузвельт выразил «крайне гневное негодование» в отношении информаторов Сталина «…в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчиненных».

Однако Сталин прижимает Рузвельта неопровержимыми фактами: «Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления немцев на Западном фронте объясняется тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на Восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с Восточного фронта 15–20 дивизий и перебросить их своим войскам на Западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то мало известную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарка, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассиль. Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным».

Возражать Рузвельту, естественно, было нечего. Однако эта переписка произойдет уже после крымской встречи, которая проходила в духе «доброжелательства и взаимопонимания». Сталин не хотел портить ее упреками в адрес Англии и США, и ограничился лишь намеками.

* * *

Вся Ялтинская конференция была посвящена глобальным проблемам будущего Германии, послевоенному устройству мира, репарациям, разграничению польской границы и формированию польского правительства, вступлению Советского Союза в войну против Японии. По всем этим вопросам решающее слово оставалось за Сталиным. Во время обеда в Юсуповском дворце Сталин провозгласил тост за здоровье английского короля.

В ответ Черчилль произнес целую речь, посвященную Сталину. Позже он вспоминал ее по своим записям дословно.

— Я пил за здоровье маршала Сталина несколько раз, — сказал он. — На этот раз я пью с более теплым чувством, чем во время предыдущих встреч, не потому, что он стал одерживать больше побед, а потому, что благодаря великим победам и славе русского оружия он сейчас настроен более доброжелательно, нежели в те суровые времена, через которые мы прошли. Было время, когда маршал относился к нам не столь благожелательно, и я вспоминаю, что и сам кое-когда отзывался о нем грубо, но наши общие опасности и общая лояльность изгладили все это. Мы чувствуем, что в его лице мы имеем друга, которому можно доверять, и я надеюсь, что он по-прежнему будет питать точно такие же чувства в отношении нас. Желаю ему долго жить и увидеть свою любимую Россию не только покрытой славой в войне, но и счастливой в дни мира.

В ответ на выступление Черчилля Рузвельт сказал:

— Тост премьер-министра навевает много воспоминаний. В 1933 ГОДУ моя жена посетила одну из школ у нас в стране. В одной из классных комнат она увидела карту с большим белым пятном. Она спросила, что это за белое пятно, и ей ответили, что это место называть не разрешается. То был Советский Союз. Этот инцидент послужил одной из причин, побудивших меня обратиться к президенту Калинину с просьбой прислать представителя в Вашингтон для обсуждения вопроса об установлении дипломатических отношений. Такова история признания нами России».

Удивительное дело! Советский Союз существует уже 16 лет, страна занимает одну шестую часть суши, а весь мир его не видит и не слышит. Интересно, а если бы не счастливый случай, если бы жена Рузвельта не побывала тогда в школе, то так бы и осталось на картах США белое пятно, а американский народ так бы и не узнал о существовании Советской России?

Для сравнения. Именно в эти годы к власти в Германии пришел Гитлер. Он не скрывал своих агрессивных намерений. Однако Германия не стала белым пятном, а гитлеровское правительство не было правительством-изгоем. А вот нашу страну не только не признавали, но и по возможности вредили ей, радовались нашим неудачам, чернили наши успехи и науськивали Гитлера, чтобы он проучил ненавистный им Советский Союз.

Вот такая мораль у так называемого «цивилизованного» мира. Сталин знал ему цену. Он был абсолютно убежден, что победы Советской Армии вызывают у союзников не только и не столько восторг, сколько страх. Он догадывался, что за его спиной Черчилль и Рузвельт ведут переговоры и строят планы, как преуменьшить освободительную роль Советского Союза для народов Европы. И он не ошибался в своих подозрениях. Первого апреля, практически в то самое время, когда Сталин обвинял союзников в сговоре с гитлеровцами, а они пытались его переубедить, Черчилль и Рузвельт обсуждали вопрос, как оттеснить Советский Союз на последнее место в деле разгрома гитлеровской Германии. «Русские армии, — писал тогда Черчилль Рузвельту, — несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они также захватят Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли основной вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умозаключению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».

Решающее сражение

Вот о чем беспокоились уже тогда наши «союзники», и вот какую роль они пытались отвести Советскому Союзу, разгромившему главные силы фашистской Германии. Они решили воспользоваться плодами этой победы, благо немцы беспрепятственно сдавали им города, открывая дорогу на Берлин.

Однако Сталин не сидел сложа руки. Он отлично знал повадки своих «друзей» и действовал на опережение. В конце 1944 года он дал команду Генеральному штабу разработать план завершающей кампании войны и прежде всего сделать все расчеты по Берлинской операции. Сразу же после Ялтинской конференции он вызвал к себе Жукова и рассказал ему о своем впечатлении от встречи с Черчиллем и Рузвельтом.

— Что-то в их речах много елея, — сказал Иосиф Виссарионович, — так и рассыпаются мелким бесом. Не иначе как задумали какую-то пакость. Ты как думаешь?

— Да уж, за так они нас не похвалят. Тут есть какой-то подвох.

— Какой? — настороженно спросил Сталин.

— Думаю, — сказал Жуков, — первыми хотят войти в Берлин и заявить, что это именно они разгромили Гитлера.

Во время разговора с Жуковым Сталин, по своей обычной привычке, прохаживался по кабинету, а потом остановился и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Вот и я так думаю, — сказал он. — Поезжайте в Генштаб и вместе с Антоновым еще раз просмотрите все расчеты по Берлинской операции, а завтра в 13 часов встретимся здесь же.

Остаток дня и большую часть ночи Жуков и Антонов еще и еще раз просматривали все расчеты по Берлинской операции. Все, казалось, было учтено. Но и после этого, когда они пришли к Сталину, он внес целый ряд поправок и корректировок и только после этого в целом утвердил план.

— Ну что, — сказал Верховный, прощаясь с Жуковым, — с богом.

Однако через несколько дней он снова вызвал Жукова с фронта.

— Немецкий фронт на Западе рухнул окончательно, — сказал Сталин, — и, видимо, гитлеровцы дали зеленый свет союзным войскам. В то же время против нас они усиливают все группировки.

Сталин подошел к карте и, раскуривая трубку, продолжал:

— Вот смотрите последние данные о состоянии Западного фронта.

Жуков сразу же оценил сложившуюся обстановку. Фронт для англо-американских войск был открыт. Они могли двигаться к Берлину на максимальной скорости. Единственное, что их могло задерживать — это искусственно созданная видимость каких-то сопротивлений немцев, чтобы Сталин не заподозрил их в предательстве. Словом, делать вид, что они ведут кровопролитные бои.

Для сравнения Жуков сообщил Иосифу Виссарионовичу, какая концентрация немецких войск на Берлинском направлении. Здесь гитлеровцы сосредоточили 48 пехотных, 4 танковых,10 моторизованных дивизий, 37 отдельных пехотных полков, 98 отдельных пехотных батальонов и другие формирования. Всего в этих соединениях насчитывалось более миллиона человек, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 самолетов.

— Думаю, — сказал Сталин, — драка будет серьезная.

Он с минуту помолчал, прошелся по кабинету, мысленно взвешивая соотношение сил, и добавил:

— Мы также неплохо подготовились.

Учитывая манипуляционные действия союзных войск, Сталин делает вывод, что Берлин необходимо взять в кратчайший срок; начинать операцию нужно не позже 16 апреля и закончить в течение 12–15 дней.

* * *

Решающее сражение за Берлин началось точно по плану. В 5 часов утра 16 апреля земля вздрогнула от многотысячных залпов орудий. В течение 30 минут на позиции противника обрушилось неимоверное количество снарядов — 1 млн. 236 тысяч. Это почти по одному снаряду на каждого обороняющегося в берлинской группировке противника.

Битва за Берлин не имеет аналогов в мировой истории войн.

И еще: Берлинская операция — первая, в которой при планировании учитывались не только силы и возможные действия противника, но и действия союзных англо-американских войск. Причем учитывались они не в плане взаимодействия и взаимопомощи, а как конкуренты, оппоненты, соперники, способные на непредвиденные действия.

Такой расчет не был излишним. Накануне штурма Берлина внезапно умирает Рузвельт. Сразу же после его похорон новый президент США Трумэн собрал совещание, на котором присутствовали военные руководители и финансовые магнаты. Новый глава Белого дома открыто выступил против политики, проводимой Рузвельтом в отношении СССР. Он призвал участников собрания искать какие-то компромиссы для сохранения Германии и высказал свои соображения по поводу того, что Советский Союз после войны превратит Европу в коммунистический материк. «Русские скоро будут поставлены на место, — сказал Трумэн, — и тогда Америка возьмет на себя руководство движением мира по пути, по которому следует его вести».

Правда эти воинственные заявления пока не рекламировались. И на то были свои причины. Во-первых, мировое общественное мнение было на стороне Советского Союза; во-вторых, США находились в состоянии войны с Японией. А согласно Ялтинской договоренности Сталина и Рузвельта, Советский Союз обещал объявить войну Японии после разгрома гитлеровской Германии. В силу этих обстоятельств Трумэну ничего не оставалось, как только размахивать руками, угрожать, строить всяческие козни, но не предпринимать активных действий.

Подлость по англо-американски

Взятие Берлина — это завершающий этап Великой Отечественной и Второй мировой войны. Это освобождение человечества от истребления и фашистского порабощения, это триумф советского оружия и советского военного искусства.

Но пока советские войска добивали остатки гитлеровцев, оказывающих отчаянное сопротивление, в Лондоне и Вашингтоне ломали голову над тем, как испортить праздник победы советскому народу. В Берлин англо-американские войска не успели войти. Просчитались. Решили компенсировать эту неудачу сепаратной сделкой с гитлеровцами. 7 мая 1945 года, когда еще шли ожесточенные бои на Восточном фронте, командование англо-американских войск, отдельно, без предупреждения Советского Союза и в нарушение всех ранее принятых договоренностей, подписали капитуляцию Германии.

Как бы плохо Сталин ни думал о союзниках, но и он не ожидал от них такой подлости. 7 мая Иосиф Виссарионович провел совещание Политбюро с участием представителей Генштаба. Безусловно, действия англо-американцев были провокационными и подлыми. Но в то же время Сталин понимал, что война закончилась, что пришло время для политических решений, где понятия совесть и честь в кругах союзников — условные понятия. То, что Англия и США в одностороннем порядке без участия Советского Союза подписали акт капитуляции с поверженной Германией — это начало политической, идеологической и экономической войны. Словом, брошен вызов Советскому Союзу. Союзники не простят нам наших побед.

Однако участникам совещания он только сообщил, что одностороннее соглашение союзников с германским правительством К. Деница похоже на нехороший сговор.

— Договор, подписанный союзниками в Реймсе, — говорил Сталин, — нельзя отменить, но его нельзя и признать. По этому соглашению выходит, что перед нашей страной капитуляция не происходит, и это тогда, когда именно мы больше всего потерпели от гитлеровского нашествия и вложили наибольший вклад в дело победы, сломав хребет фашистскому зверю. От такой «капитуляции» можно ожидать плохих последствий. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия — в Берлине, не в одностороннем порядке, а обязательно Верховным командованием всех стран антифашистской коалиции.

Тут же Сталин позвонил Жукову в Берлин и сообщил ему о капитуляции немцев в Реймсе, которую подписали англичане и американцы, дав этому событию соответствующую оценку.

— Мы договорились с союзниками, — сказал он Жукову, — считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители Верховного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь Вы, Главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии назначаетесь Вы, одновременно будете Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии.

В этот же день Сталин отправил свой ответ Трумэну на его сообщение относительно объявления капитуляции Германии.

«У Верховного командования Красной Армии, — писал Сталин, — нет уверенности, что приказ германского командования о безоговорочной капитуляции будет выполнен немецкими войсками на Восточном фронте. Поэтому мы опасаемся, что, в случае объявления сегодня Правительством СССР о капитуляции Германии, мы окажемся в неловком положении и введем в заблуждение общественное мнение Советского Союза. Надо иметь в виду, что сопротивление немецких войск на Восточном фронте не ослабевает, а, судя по радиоперехватам, значительная группа немецких войск прямо заявляет о намерении продолжать сопротивление и не подчиняться приказу Деница о капитуляции».

Сталин предложил отложить объявление о капитуляции немцев до 9 мая, 7 часов вечера по московскому времени.

Далее события развивались в соответствии с политикой примитивно мелочных уколов союзников. В Карлсхорст, предместье Берлина, где намечалось принять капитуляцию от немцев, прибыли не Эйзенхауэр и Монтгомери, которые по рангу были равны Жукову, а второстепенные лица. И здесь союзники постарались принизить значимость предстоящего подписания общего акта о капитуляции. Жуков отреагировал на это соответствующим образом: он не поехал встречать гостей на аэродром Темпельгоф.

С гитлеровцами было проще. Они прибыли в Карлсхорст под конвоем.

В 24 часа союзники вошли в зал. Они сели за стол. За их спинами были флаги СССР, США, Англии и Франции. Жуков открыл предстоящую процедуру подписания общего акта о капитуляции. На всю процедуру подписания акта о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии он затратил 43 минуты. В 24.00 начал, в 0.43 минуты 9 мая 1945 года завершил.

Сталин не присутствовал в Карлсхорсте, но был там всеми мыслями и всем сердцем. Он представлял себе, как происходит эта процедура. Его даже не огорчали мелкие пакости союзников, которые настаивали, чтобы все-таки брать за основу акт о капитуляции, подписанный ими в Реймсе. Переговоры на эту тему зашли в тупик. Каждый остался при своем мнении. Трумэн сообщил, что Америка будет праздновать день Победы 7 мая, а Сталин ответил: «Это как вам будет угодно. Для советского народа день победы — это совместное подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии в Карлсхорсте, когда последний немецкий солдат сложил оружие».

Для Трумэна его слова были пощечиной. И он, как говорится, закусил удила.

— Кто такой Сталин и что такое Советский Союз? — спрашивал он свое окружение. — Англо-американские армии разгромили Гитлера, и почему мы должны отдавать нашу победу русским?

Похоже, что для нового американского президента СССР по-прежнему оставался, как и в начале 30-х годов на географических картах США, белым пятном. Он распорядился наказать Сталина и советский народ за непослушание и прекратить все поставки по «ленд-лизу». Это решение тут же претворили в жизнь. Была дана команда не только на прекращение погрузок товаров по ленд-лизу, но и отдан приказ судам, находившимся в пути, а также тем, которые уже причалили в советских портах, чтобы они прекратили разгрузку и возвращались в Америку. Это произошло 12 мая, на третий день после подписания общего акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Когда Молотов доложил Сталину о трумэновской проделке, тот молча несколько минут ходил по кабинету, раскуривая трубку. Потом подошел к Молотову и сказал:

— Если США хотят прекратить поставки, тем хуже для них. Не будем заявлять никаких протестов и делать каких-либо заявлений, а тем более что-то просить у них. Посмотрим, какой еще номер выкинут наши союзнички.

Поступок Трумэна Иосиф Виссарионович оценил как более чем недружественный. Это было не объявление войны, но уже и не мирное сосуществование. Это было первое событие из ряда тех, что получили впоследствии название «холодной войны»…

На вершине славы

В день Парада Победы испортилась погода, моросил дождь, небо было затянуто серыми тучами. Иосиф Виссарионович поднялся на трибуну Мавзолея. Красная площадь пылала морем алых знамен. Участники Парада сияли орденами и медалями. Под бой кремлевских курантов к участникам Парада на белом коне выехал Жуков. Его встретил командующий Парадом Рокоссовский. Жуков объехал войска и поднялся на трибуну. Он был явно взволнован. Но все проходило четко и слажено.

Шеренга за шеренгой идут полки. Группа участников Парада Победы несет опущенные к земле трофейные гитлеровские знамена, их с презрением бросают на землю к подножью Мавзолея. Сталин подымает руку к козырьку, отдавая честь участникам Парада. Это было самое счастливое мгновение в его жизни. Ради этой победы он жил, ради нее он не спал ночами и не давал спать советскому народу, ради нее он строил заводы и проводил реформы в промышленности и сельском хозяйстве. Он сделал все, что мог, и даже больше, чем мог кто-то сделать на его месте. Он воспитал поколение людей, преданное идеям социалистической справедливости, свободы, равенства и братства. Вот они идут под алыми знаменами. А сколько их легло на полях сражений?! Вечная им слава.

Стоявший рядом со Сталиным Жуков видел, как по его лицу ползли капли, но он не знал, были ли это капли дождя или же слезы победителя. Победителя самой страшной войны в истории человечества. На алтарь победы он положил свою жизнь, жизнь своих близких, и в этот час, в это мгновение был на вершине славы, на которую не подымался ни один человек в мире.



Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь?
Сколько стоил ему Сталинград?
И когда подходили вандалы
К нашей древней столице отцов,
Где нашел он таких генералов,
И таких легендарных бойцов?
Он взрастил их.
Над их воспитаньем
Долго думал он ночи и дни.
О, к каким роковым испытаньям
Подготовлены были они!
И в боях за Отчизну суровых
Шли бесстрашно на смерть за него,
За его справедливое слово,
За великую правду его.
Как высоко вознес он державу,
Мощь советских народов-друзей,
И какую великую славу
Создал он для Отчизны своей…



Эпилог

После Парада Победы, состоявшегося 24 мая 1945 года, Иосиф Виссарионович Сталин прожил еще 7 лет 8 месяцев и и дней. Это тоже было неимоверно трудное время — время огромной, тяжелой работы по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства.

В то же время началась подготовка к предстоящей конференции глав держав-победительниц. Сталин не возлагал на эту встречу каких-либо надежд на взаимопонимание с союзниками. После смерти Рузвельта и прихода к власти в США Трумэна отношения с Америкой осложнились. Трумэн не только отказался от поставок по «ленд-лизу», но и постоянно делал (информация об этом проскальзывала в зарубежной печати) недружественные заявления по отношению к СССР. Сталин на них не реагировал. Однако накануне встречи «Большой тройки» позвонил Жукову, который в то время находился в Берлине и предупредил:

— Не вздумайте для встречи с союзниками выстраивать почетные караулы с оркестрами, — сказал он. — Обойдутся без этих почестей.

15 июля прибыл на самолете из Антверпена Трумэн. В тот же день прилетел и Черчилль, и до начала работы Трумэн и Черчилль (Сталин еще был в пути) успели уточнить и согласовать свои позиции на переговорах с русской делегацией. Ни о какой дружбе с Советским Союзом они уже не говорили. Напротив, речь шла об изоляции СССР и отстранении его от решения каких-либо проблем. Трумэна распирало от самодовольства. Накануне огьезда в Берлин ему доложили, что завершаются работы по подготовке к испытанию атомной бомбы. Теперь он ожидал добрых вестей.

— Если бомба взорвется, — говорил он Черчиллю, — то это будет та дубинка, которой я огрею Сталина.

Забегая вперед, скажем: бомба взорвалась, но Сталина ему так и не удалось «огреть». Здесь вышел прокол. Казалось, все было рассчитано. Черчилль и Трумэн долго обсуждали, в какой форме подать новость Сталину — в письменном виде, во время выступления на заседании конференции или в перерыве между заседаниями? Остановились на последнем варианте. Роли были распределены: Трумэн говорит Сталину о бомбе, а Черчилль со стороны наблюдает за его реакцией. Так и действовали по этому сценарию. 25 июля во время перерыва Трумэн подошел к Сталину и, как бы между прочим, сообщил:

— У нас в США создана бомба невероятно большой силы.

Трумэн не назвал ее атомной, чтобы больше заинтриговать Сталина. Однако Сталин никак не отреагировал на его сообщение, сделав вид, что в словах американского президента нет ничего нового. Никакой реакции со стороны Сталина на сообщение Трумэна не обнаружил и Черчилль.

— По-моему, он просто не понял, о чем идет речь, — разочаровано жаловался Трумэн Черчиллю. — Он не задал мне ни одного вопроса.

Однако Сталин, разумеется, все отлично понял. Об этом позже в своих мемуарах свидетельствовал Жуков, в присутствии которого Иосиф Виссарионович рассказал Молотову о сообщении Трумэна.

— Цену себе набивают, — сказал Молотов.

И.В.Сталин рассмеялся:

— Пусть набивают. Надо будет сегодня переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Я понял, что речь идет о создании атомной бомбы».

С того дня Сталин взял под свой личный контроль изготовление атомной бомбы. О положении дел ему докладывали практически каждую неделю, а в особых случаях, когда возникали проблемы, каждый день.

29 августа 1949 года в 6 часов утра на Семипалатинском полигоне была взорвана первая советская атомная бомба. Этого никак не ожидали союзники. Они были в полной растерянности. По их расчетам, Советский Союз мог получить атомное оружие не раньше 1955 года. Атомная монополия США была ликвидирована. Сталин снова «обыграл» Америку, где к тому времени шла полным ходом подготовка к атомной войне с Советским Союзом. Горячие головы из Пентагона уже разработали программу атомной бомбардировки 70 советских городов. Однако, узнав о том, что и Советский Союз обладает такой же бомбой, как и США, и к тому же имеет ракеты для доставки их через океан, умерили свой пыл. Сталин и на сей раз достиг своей цели: он спас не только советский народ, но и все человечество от атомного кошмара.

Однако вернемся в Потсдам, где проходила конференция. Дискуссии шли по всем вопросам. Но Сталину удалось не только удержать натиск вчерашних союзников по антигитлеровской коалиции, а сейчас откровенных противников, но и атаковать их. Он сумел отстоять интересы страны. Участники встречи согласовали политические и экономические принципы по обращению с Германией в начальный контрольный период; была достигнута договоренность о репарациях с Германии, о германском военно-морском и торговом флоте, о передаче Советскому Союзу города Кенигсберга и прилегающего к нему района, о предании суду военных преступников. Были согласованы заявления об Австрии, Польше, о заключении мирных договоров, приеме новых членов в Организацию Объединенных Наций. В официальном сообщении об итогах встречи говорится, что конференция «укрепила связи между тремя правительствами и расширила рамки их сотрудничества и понимания». Было заявлено, что правительства и народы трех держав — участниц конференции «вместе с другими Объединенными Нациями обеспечат создание справедливого и прочного мира».