Габриэль Гарсиа Маркес

Известие о похищении

От Автора

В октябре 1993 года Маруха Пачон и ее супруг Альберто Вильямисар предложили мне написать книгу о том, как Маруху похитили, что ей пришлось пережить за шесть месяцев плена и какие препятствия пришлось преодолеть Альберто, добиваясь ее освобождения.

Когда значительная часть книги уже была написана вчерне, мы поняли, что это похищение нельзя рассматривать само по себе – отдельно от еще девяти, происшедших в одно время и в одной стране. В действительности речь шла не о десяти отдельных похищениях, как нам казалось вначале, а о групповом похищении десяти человек, тщательно отобранных и захваченных одной и той же организацией с одной-единственной целью.

Поняв это слишком поздно, мы начали работу заново, изменили схему изложения и переосмыслили весь материал, пытаясь установить подлинные имена всех действующих лиц этой истории и их истинную роль. Такое техническое решение диктовал сюжет, в первом варианте напоминавший непроходимый и бесконечный лабиринт. В результате отведенный на книгу год растянулся почти на три, и работа продлилась бы еще больше, если бы не постоянное активное участие Марухи и Альберто: именно их воспоминания стали центральной осью и путеводной нитью этой книги.

Я встречался со всеми главными героями книги, до которых только мог добраться, и все они с одинаковой готовностью согласились приоткрыть для меня покров своей памяти и разбередить раны, о которых, наверняка, хотели бы забыть. Их боль, терпение и стойкость дали мне мужество осилить эту долгую страду, самую трудную и печальную в моей жизни. И теперь я боюсь лишь одного: узнать, что герои книги увидели в ней лишь слабое отражение ужаса, испытанного ими в действительности. Прежде всего, это относится к семьям погибших заложниц Марины Монтойи и Дианы Турбай, и, в первую очередь, к матери Дианы, донье Нидии Кинтеро де Балькасар, общение с которой оставило во мне глубокий и несмываемый след.

Если мне и суждено быть не вполне понятым, то в этом не будет никакой вины моих помощниц, разделивших со мной всю черновую работу над книгой. Журналистка Лусанхела Артеага с упорством и находчивостью настоящего следопыта отыскала и собрала множество сведений, часто совершенно невероятных, а Маргарита Маркес Кабальеро, моя двоюродная сестра и личный секретарь, взвалила на себя перепечатку, систематизацию, проверку и сохранность материала, настолько запутанного, что мы не раз тонули в нем.

Я буду вечно благодарен главным героям этой книги и всем, кто мне помогал, за то, что они не позволили предать забвению эту бесовскую драму, представляющую собой, к сожалению, лишь эпизод того библейского холокоста, в который Колумбия погружается уже двадцать лет. Всем им, а вместе с ними всем колумбийцам – невинным и виновным, – я посвящаю эту книгу в надежде, что описанные в ней события никогда больше не повторятся.

Г.Г.М.

Картахенаде-Индиас, май 1996 г.

Глава 1

Подойдя к автомобилю, она оглянулась через плечо: нет ли слежки. В Боготе был вечер, пять минут восьмого. Уже час как стемнело. Национальный парк освещался плохо, и голые деревья фантастическими узорами чернели на фоне мутного, тоскливого неба. Ничего опасного она не заметила… Шофер открыл Марухе заднюю дверцу: он уже привык, что директорша предпочитает сидеть за его спиной. Беатрис открыла другую дверцу и села справа. Обе выглядели утомленными: во второй половине дня одно за другим три нудных рабочих совещания, из-за которых пришлось задержаться почти на час. Особенно устала Маруха: накануне они с мужем принимали гостей и поспать удалось часа три, не больше. С наслаждением вытянув ноги, она закрыла глаза, откинулась на сиденье и привычно распорядилась:

– Домой, пожалуйста.

Домой они каждый вечер ехали другим маршрутом – отчасти ради безопасности, отчасти чтобы избежать дорожных пробок. Комфортабельный «Рено-21» был совсем новым, и шофер вел машину жалеючи. В тот вечер удобнее было проехать по Кольцевой автостраде на север. На всех трех перекрестках они попадали на зеленый, и машин, казалось, было меньше обычного. Даже в худших условиях шоферу хватало получаса, чтобы добраться до дома Марухи на Третьей линии № 84А-42, а потом отвезти Беатрис, которая жила семью кварталами дальше.

Фамилия Пачон среди интеллигенции пользовалась широкой известностью: не одно поколение журналистов вышло из этой семьи. И сама Маруха тоже была журналисткой, лауреатом нескольких премий. Два месяца назад ее назначили директором «Фосине» – государственной компании по развитию кинематографии. Маруха и свояченицу Беатрис, врача-физиотерапевта с солидным стажем, уговорила сменить «амплуа» и пойти к ней в помощницы. В «Фосине» Беатрис взяла на себя все связи с прессой.

Особых причин для опасений у них, собственно, не было, а почти бессознательная привычка Марухи время от времени оглядываться через плечо появилась у нее в августе, когда наркомафия с невиданным размахом занялась похищениями журналистов. Тем не менее, опасения Марухи оказались не напрасными. Когда, садясь в машину, она подозрительно оглядывалась, Национальный парк лишь казался пустынным: за Марухой наблюдали восемь человек. Один был наготове в темно-синем «Мерседесе-190» с фальшивыми столичными номерами, стоявшем у тротуара напротив. Другой сидел за рулем угнанного желтого такси. Еще четверо – в джинсах, кроссовках и кожаных куртках – прогуливались под деревьями. Седьмым был высокий и стройный юноша в легком костюме – типичный деловой человек с кейсом в руке. И, наконец, из кафе на углу начало операции, которая готовилась и отрабатывалась уже три недели, наблюдал руководитель группы.

Желтое такси и «мерседес» держались почти вплотную за машиной Марухи, как отрабатывали еще с прошлого понедельника, изучая возможные маршруты движения. Минут через двадцать пять все повернули направо на 82-ю улицу. До дома красного кирпича, где Маруха жила с мужем и младшим сыном, оставалось всего метров двести. Как только начался крутой подъем, желтое такси вырвалось вперед и подрезало автомобиль Марухи, прижав его к левому тротуару. Шоферу пришлось резко затормозить, чтобы избежать удара. Почти в ту же секунду в багажник уперся передок «мерседеса».

Трое выскочили из такси и окружили «рено». Высокий, хорошо одетый молодой человек держал в руках странное оружие с отрезанным прикладом и длинным толстым стволом, похожим на телескоп, которое Маруха приняла за винтовку. В действительности это был девятимиллиметровый «узи» с глушителем, способный стрелять как одиночными, так и очередью – тридцать пуль за две секунды. Другой выставил вперед автомат, у третьего в руке был пистолет.

Еще троих, появившихся из «мерседеса» сзади, ни Маруха, ни Беатрис видеть не могли.

На подготовку операции потребовалось две недели, а сама она не заняла и двух минут, настолько слаженно и быстро действовали нападавшие. Пятеро блокировали машину с профессиональной сноровкой. Шестой остался наблюдать за улицей, держа автомат наготове. Предчувствия Марухи сбывались.

– Анхель! – крикнула она шоферу. – Выезжай на тротуар, как угодно… только быстрее!

Но Анхель словно окаменел, хотя в любом случае развернуться не давали такси впереди и «мерседес» сзади. Ожидая, что вот-вот начнется стрельба, Маруха судорожно прижала к груди портфель, словно он мог защитить от пуль. Пригнувшись за спиной шофера, она крикнула:

– Ложись на пол!

– Ни за что, – прошептала Беатрис, – на полу нас убьют.

Она дрожала, но присутствия духа не теряла. Уверенная, что это грабители, Беатрис с трудом стянула с правой руки два перстня и швырнула их через окно: «Пусть дерутся!» Снимать еще два с левой руки было уже некогда. На Марухе было очень дорогое кольцо с бриллиантами и изумрудами и такие же сережки, но она, скорчившись между сиденьями, даже не подумала о них.

Двое открыли дверь слева, двое – со стороны Беатрис. Пятый через стекло выстрелил шоферу в голову; благодаря глушителю выстрел прозвучал, как легкий выдох. Убийца открыл дверь, рывком сбросил тело на землю и выстрелил еще три раза. Злая шутка судьбы: Анхель Мария Роа всего три дня как надел новый темный костюм, крахмальную рубашку и черный галстук министерского шофера. Его предшественник уволился по собственному желанию на прошлой неделе, проработав в «Фосине» десять лет.

О смерти шофера Маруха узнала гораздо позже. В тот момент она услышала только короткий звон разбитого стекла, и тут же властный окрик над самым ухом: «Мы за вами, сеньора, вылезайте!» Кто-то железной хваткой схватил ее за руку и выволок из машины. Маруха сопротивлялась, как могла, упала, оцарапала ногу, но двое мужчин оторвали ее от земли и потащили к «мерседесу». Никто даже не заметил, что она все еще обнимает ненужный портфель. Парню, пытавшемуся вытащить из машины Беатрис, досталось от ее длинных ногтей, тем более что медики во время учебы получали неплохую военную подготовку.

– Не прикасайтесь ко мне! – крикнула Беатрис. Парень вздрогнул, и она поняла, что у него нервы на взводе – еще выстрелит с перепугу… – Я сама выйду, быстро сказала Беатрис. – Что мне делать?

Парень показал на такси.

– Залезайте в ту машину и ложитесь на пол! Быстро!

Дверцы были открыты, мотор работал, шофер молча сидел за рулем. Беатрис с трудом втиснулась между сиденьями. Похититель накрыл ее своей кожаной курткой, уселся на сиденье и поставил на куртку ноги. Второй устроился рядом, третий подсел к водителю. Тот дождался, когда одновременно захлопнулись обе дверцы, развернулся и рванул обратно на Кольцевую, на север. Беатрис почему-то вспомнила, что забыла в машине портфель. Ей было страшно, пошевелиться не удавалось, но больше всего мучил невыносимо резкий аммиачный запах кожаной куртки.

«Мерседес» уехал минутой раньше по другой дороге. Маруху впихнули на заднее сиденье между двумя мужчинами. Тот, что был слева, придавил ее голову к своим коленям так, что Маруха едва могла дышать. Человек, сидевший рядом с шофером, все время разговаривал по обычному радиотелефону – наверно, со второй машиной. Маруха от растерянности даже не рассмотрела, что за машина прижала их сзади и везет ее теперь; автомобиль, похоже, был новый и классный, судя по приглушенному шороху колес, напоминавшему шум дождя, возможно, даже бронированный. Было душно, сердце выпрыгивало из груди, Маруха боялась, что вот-вот задохнется. Тот с радиотелефоном, видимо, главный, обернулся и заметил ее беспокойство.

– Не волнуйтесь, – сказал он через плечо. – Вы нам нужны, чтобы передать одно послание. Через несколько часов вернетесь домой. А будете дергаться – вам придется плохо, так что сидите спокойно.

Тот, в чьи колени упиралась ее голова, тоже произнес какие-то успокаивающие слова. Маруха попробовала глубоко вдыхать и медленно выдыхать через рот – стало легче. Через несколько кварталов подъехали к забитой транспортной развязке на крутом подъеме шоссе, и атмосфера в машине снова накалилась. Человек с радиотелефоном начал выкрикивать какие-то приказы, которые, судя по всему, водитель второй машины выполнить не мог. Где-то впереди в пробку попали несколько машин скорой помощи, вой их сирен и оглушительный рев клаксонов били по нервам. А у похитителей нервы и так были на пределе, по крайней мере, в тот момент. Стараясь выбраться из пробки, водитель так нервничал, что задел какое-то такси. Не сильно – чуть-чуть толкнул, но таксист начал выкрикивать ругательства, чем еще подбавил нервозности. Главный приказал пробиваться любой ценой, шофер газанул, машина перевалила через тротуар и выбралась на пустырь.

Миновав пробку, начали подниматься вверх. Марухе показалось, что ее везут в сторону Ла-Калера по оживленному в это время суток косогору. Она вдруг вспомнила о зернах кардамона, природного транквилизатора, лежавших в кармане пиджака, и попросила разрешения пожевать их. Мужчина справа помог найти зерна и только тогда заметил, что Маруха обнимает портфель. Портфель отобрали, но кардамон оставили. Маруха тщетно пыталась разглядеть похитителей – было слишком темно. Тогда она решилась спросить: «Кто вы?» Человек с радиотелефоном спокойно ответил:

– Мы из М-19_.

Врет, подумала Маруха, М-19 уже легализовалась и даже участвует в выборах в Конституционную Ассамблею.

– Я серьезно, – повторила она, – вы кто – наркоторговля или повстанцы?

– Повстанцы, – ответил сидящий впереди, – но можете не волноваться: вы нам нужны только для того, чтобы передать послание. Серьезно.

Впереди был полицейский кордон, и командир приказал спустить Маруху с сиденья на пол.

– Пригнитесь, молчите и не шевелитесь, иначе убьем, – предупредил он.

Она почувствовала, как что-то твердое уперлось в бок, а голос над головой произнес:

– Это пистолет, не сомневайтесь.

Десять минут показались вечностью, Маруха собрала все силы, разжеванные семена кардамона постепенно привели ее в чувство, но, согнутая в три погибели, она ничего не видела и не слышала. Марухе показалось, что кордон проехали без вопросов. Подозрение, что ее везут в сторону Ла-Калера, превратилось в уверенность. Она даже не пыталась подняться с пола – так было удобнее, чем прижиматься лицом к чьим-то коленям. Машина свернула на проселок и минут через пять остановилась. Человек с радиотелефоном сказал:

– Вот и приехали.

Вокруг не видно было ни огонька. Марухе набросили на голову пиджак, заставили выйти из машины, опустить голову так, чтобы видеть только собственные ноги, и повели – сначала по двору, потом через какую-то кухню, выложенную плиткой. Когда пиджак с головы сдернули, она оказалась в каморке размером два на три метра. На полу лежал матрас, под низким потолком красным светом горела одинокая лампочка. В комнатке никого не было. Через минуту вошли двое в масках, выкроенных, видимо, из трикотажных спортивных брюк, с дырками для глаз и рта. С этого момента за все время плена Маруха ни разу не видела лиц похитителей.

Вошедшие были явно не из тех, кто ехал в «мерседесе»: те были прилично одеты, а на этих одежда была старая и грязная. Оба не особенно высокие – ниже Марухи (у нее рост метр семьдесят семь); судя по фигурам и голосам, молодые. Один велел Марухе отдать ему драгоценности. «Это для безопасности, – сказал он. – Они никуда не денутся». Маруха отдала кольцо с изумрудами и мелкими бриллиантами, но серьги не сняла.

Тем временем Беатрис даже понятия не имела, куда ее везут. Все время она пролежала на полу машины и не помнила ни крутого подъема по косогору, похожего на Ла-Калера, ни полицейского кордона, хотя, возможно, такси пропустили, не останавливая. Их машина тоже попала в пробку. Шофер кричал в радиотелефон, что не может выбраться – не будет же он ехать по крышам машин, спрашивал, что ему делать, выслушивал какие-то распоряжения, раздражался и кричал еще сильнее.

Беатрис было очень неудобно: нога подвернулась, голова кружилась от запаха куртки. Она попыталась повернуться.

Охранник принял это движение за попытку сопротивления:

– Спокойно, милочка, с тобой ничего не случится, если будешь умницей.

Наконец он заметил подвернутую ногу, помог ее выпрямить и больше не грубил. Но его хамская «милочка» напугала Беатрис не меньше, чем вонючая куртка на голове. И чем усерднее ее успокаивали, тем яснее становилось – ее собираются убить. Беатрис показалось, что после выхода из «Фосине» прошло не более сорока минут; таким образом, к дому подъехали примерно без четверти восемь.

С Беатрис поступили так же, как с Марухой: накрыли голову зловонной курткой и повели за руку, предупредив, чтобы смотрела только вниз. Она видела то же самое: двор, выложенный плиткой пол, две ступеньки в конце. Ей приказали повернуть налево и сняли куртку. Перед ней на каком-то табурете сидела Маруха, в свете единственной красной лампочки казавшаяся очень бледной.

– Беатрис! И ты здесь! – выкрикнула Маруха.

Маруха надеялась, что Беатрис уже освободили, – ни к какой политике свояченица отношения не имела. Теперь Маруха и радовалась, что она не одна, и очень огорчалась, что Беатрис тоже похищена. Они обнялись, словно не виделись целую вечность.

Женщины с трудом представляли себе, как они будут жить вдвоем в этой убогой конуре, спать на полу на одном матрасе под бдительным надзором двух охранников в масках. Затем вошел еще один, тоже в маске – элегантный, плечистый, ростом повыше Марухи, не меньше метра восьмидесяти. Остальные обращались к нему Доктор, и он сразу же начал командовать с видом большого начальника. С левой руки Беатрис сняли кольца, но не заметили золотой цепочки на шее с медальоном Пресвятой Девы.

– Это военная операция, – сказал высокий, – вам не о чем беспокоиться. Нам только нужно передать через вас послание правительству.

– Чьи мы пленницы? – спросила Маруха.

Он пожал плечами и ответил:

– Пока вам это знать незачем. – Потом поднял автомат, показал его пленницам и добавил: – Еще одно предупреждение. Это автомат с глушителем, а где вы и с кем, никому не ведомо. Стоит вам закричать или даже просто не послушаться нас – мгновенно исчезнете, и никто никогда о вас уже не услышит.

Женщины затаили дыхание, но Доктор не собирался немедленно приводить угрозу в исполнение. Он обратился к Беатрис:

– Вас, сеньора, захватили по ошибке и скоро освободят. А пока перевезут в другое место.

– Ну нет! – мгновенно отреагировала Беатрис. – Я останусь с Марухой.

Похититель посмотрел на нее с уважением и без тени иронии заметил:

– У вас очень преданная подруга, донья Маруха!

У Марухи хватило сил тепло поблагодарить Беатрис. Доктор спросил, не хотят ли они есть. Женщины отказались. Но у них пересохло во рту, очень хотелось пить. Принесли лимонад. Маруха, привыкшая постоянно дымить сигаретой и держать под рукой пачку и зажигалку, все это время не курила. Она попросила вернуть портфель, где лежали сигареты, вместо этого Доктор протянул ей одну из своих.

Обе попросились в туалет. Беатрис повели первой, накрыв голову рваной грязной тряпкой. «Смотрите в землю», – опять приказал кто-то. Ее за руку провели по узкому коридору в неухоженный, разбитый туалет с сиротливым окошком в ночь. Задвижки изнутри не было, но дверь закрывалась плотно. Беатрис стала на унитаз и выглянула в окошко. При свете фонаря на столбе ей удалось разглядеть только домик из сырого кирпича под красной черепичной крышей и лужайку перед ним. Таких домиков с лужайками по саванне раскидано – не перечтешь.

Когда Беатрис вернулась в комнатку, Доктор огорошил ее новым заявлением:

– Нам стало известно, кто вы. Вы нам тоже понадобитесь, поэтому останетесь.

Оказывается, о похищении только что сообщили по радио. Журналист радиокомпании «Радио Кадена Насьональ» Эдуарде Каррильо, отвечавший за информацию о нарушениях общественного порядка, как раз что-то выяснял у военных, когда по радиотелефону им сообщили о случившемся. Новость тут же ушла в эфир – кратко, без подробностей. Так похитители узнали, кто такая Беатрис.

Кроме того, радио сообщило, что некий таксист дал описание автомобиля, который задел его машину, и даже запомнил две цифры номера. Полиция определила, в каком направлении везли пленниц. Оставаться в этом доме похитителям становилось опасно – нужно было уезжать немедленно, причем на другой машине.

– Вас придется перевозить в багажнике, – объяснил Доктор.

Напрасно Маруха и Беатрис протестовали: похитители нервничали не меньше обеих женщин и не скрывали этого. Боясь задохнуться в багажнике, Маруха попросила немного медицинского спирта.

– У нас здесь нет спирта, – грубо ответил Доктор, – Поедете так. Поторапливайтесь.

Им велели разуться, взять туфли в руки, и, накрыв головы тряпками, провели через дом к гаражу. Там тряпки сняли и обеих втиснули, правда, без особой грубости, в багажник, заставив скорчиться в позе эмбриона. Тем не менее, места оказалось достаточно, воздуха тоже, потому что с крышки багажника предварительно сняли резиновые уплотнители. Прежде чем захлопнуть крышку, Доктор пригрозил:

– У нас с собой десять кило динамита. Малейший крик, кашель, стон или еще что-то – мы вылезем из машины и взорвем ее.

К радости женщин свежий, чистый воздух дул в щели багажника, как из кондиционера. Боязнь задохнуться исчезла, пугала только неизвестность впереди. Маруха замерла, словно в забытьи, и, могло показаться, совсем пала духом; на самом деле она размышляла о чем-то своем, как делала всегда, когда требовалось унять тревогу. Беатрис, наоборот, не в силах противиться любопытству, наблюдала сквозь щель в передней стенке багажника. В зеркале заднего вида она рассмотрела тех, кто ехал в машине: двое мужчин на заднем сиденье, а рядом с шофером – длинноволосая женщина с двухлетним ребенком на руках. Справа проплыла огромная световая реклама известного торгового центра. Яркие огни не оставляли сомнений – их везли по северной автостраде; потом машина свернула и наступила кромешная тьма. По грунтовке ехали медленнее. Минут через пятнадцать остановились.

Должно быть, еще один кордон. Послышались неясные голоса, шум моторов, музыка; но в темноте Беатрис ничего не смогла разглядеть. Маруха оживилась и прислушалась в надежде, что это контрольный пост и похитителей заставят открыть багажник. Но минут через пять снова тронулись, начался крутой подъем, пошли бесконечные повороты, и стало невозможно определять направление. Еще минут через десять машина остановилась, багажник открылся. Женщинам снова накрыли головы и в темноте помогли выбраться.

Глядя в землю, обе проделали такой же путь, как в прошлый раз: через коридор и небольшой зал, где шепотом разговаривали несколько человек, к какой-то комнате. Перед дверью Доктор предупредил:

– Сейчас вы увидите свою подругу.

К полутьме помещения глаза привыкли не сразу. Комнатушка с единственным забитым окном была не больше той, которую они недавно покинули. На брошенном на пол матрасе сидели двое в масках – не те же, но совершенно такие же, – и увлеченно смотрели телевизор. Слева от двери, в углу, на узкой железной кровати лежала женщина, похожая на чучело: светлые свалявшиеся волосы, остекленелый взгляд, худая – кожа да кости. На вошедших она никак не прореагировала – неизвестно даже, заметила ли их. С первого взгляда ее можно было принять за труп.

– Марина! – пошатнувшись, прошептала Маруха.

Марину Монтойя, похищенную почти два месяца назад, все уже похоронили. Ее брат, дон Эрман Монтойя, когда-то руководил президентской канцелярией и пользовался большим влиянием в правительстве Вирхилио Барко. Одного из его сыновей, Альваро Диего, служащего крупной страховой кампании, наркоторговцы похитили, чтобы иметь козырь в переговорах с правительством. Ходили упорные, хотя до сих пор и не подтвержденные слухи, что своим быстрым освобождением Альваро обязан секретному соглашению, которое правительство так и не выполнило. Похищение через девять месяцев Марины, его тети, было с практической точки зрения бессмысленным. К тому времени правительство Барко ушло в отставку, а Эрмана Монтойю назначили послом в Канаду. Все решили, что Марину похитили только из мести – для того, чтобы убить. В первые дни после ее похищения общественное мнение внутри страны и за рубежом было взбудоражено, но вскоре имя Марины исчезло со страниц газет. Раз их привезли сюда, к Марине, это означало, что они тоже смертники. Маруха и Беатрис были хорошо знакомы с Мариной, но теперь узнать ее было почти невозможно. Марина по-прежнему лежала неподвижно. Маруха взяла ее за руку и вздрогнула от ужаса. Рука Марины не была ни холодной, ни горячей – она была никакой.

Музыкальная заставка выпуска теленовостей вывела женщин из оцепенения. Было девять тридцать вечера 7 ноября 1990 года. Полчаса назад журналист Эрнан Эступиньян из «Национальных новостей» узнал о похищении от своего друга из «Фосине» и поспешил на место преступления. Он еще не вернулся в студию с подробным репортажем, когда режиссер и ведущий Хавьер Айала открыл передачу экстренным сообщением: «Генеральный директор „Фосине“, донья Маруха Пачон де Вилъямисар, супруга известного политика Альберта Вильямисара, а также его сестра, Беатрис Вильямисар де Герреро, похищены сегодня в семь тридцать вечера». Цель похищения казалась понятной: сестра Марухи Глория была вдовой Луиса Карлоса Галана, молодого журналиста, стремившегося возродить политические традиции загнивающей либеральной партии и основавшего в 1979 году движение «Новый Либерализм». Движение Галана стало самой мощной и эффективной силой в борьбе против наркомафии и выступало за экстрадицию преступников.

Глава 2

Первым из родственников о похищении узнал муж Беатрис, доктор Педро Герреро. Он находился примерно в десяти кварталах от места происшествия, в Центре психотерапии и сексопатологии, где читал лекцию об эволюции в животном мире от примитивных функций одноклеточных к эмоциональной и чувственной природе человека. Лекцию прервал телефонный звонок офицера полиции, который сухим, профессиональным тоном спросил доктора Герреро, знает ли он Беатрис Вильямисар. «Конечно, – ответил тот, – это моя жена». Офицер помолчал и добавил менее официально: «Только не падайте духом». Не нужно быть профессиональным психиатром, чтобы понять эту фразу, как преамбулу чего-то серьезного.

– А что случилось?

– На перекрестке Пятого проезда и 82-й улицы убит водитель. Автомобиль – «Рено-21», светло-серого цвета, номерной знак Боготы РС-2034. Он вам знаком?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил обеспокоенный доктор. – Да скажите же, что с Беатрис?

– Пока единственное, что мы знаем – она исчезла, – ответил офицер. – На сиденье машины обнаружен ее портфель и блокнот, где записана просьба в экстренном случае позвонить вам.

Сомнений не осталось. Доктор Герреро сам посоветовал жене сделать эту запись в блокноте. Он не знал номер машины, но ее описание соответствовало машине Марухи. Перекресток, на котором произошло нападение, находится в двух шагах от их дома, и, возвращаясь с работы, Беатрис должна была сделать там остановку. Торопливо объяснив ситуацию, доктор Герреро отменил лекцию. Несмотря на интенсивное вечернее движение, уролог Алонсо Акунья, друг доктора, за пятнадцать минут довез его до места происшествия.

Альберто Вильямисар, муж Марухи Пачон и брат Беатрис, находясь в каких-нибудь двухстах метрах от перекрестка, где было совершено нападение, узнал обо всем от позвонившего ему привратника. Всю вторую половину дня Альберто провел в редакции газеты «Тьемпо», занимаясь подготовкой декабрьских выборов в Конституционную Ассамблею, вернулся домой в четыре и от усталости и вчерашней семейной фиесты заснул, не раздеваясь. Около семи вечера пришли его сын Андрес и сын Беатрис, Габриэль, дружившие с детства. Андрес заглянул в спальню, надеясь увидеть мать, и разбудил отца. Альберто удивился, что так темно, включил свет и в полудреме увидел, что уже почти семь. Маруха еще не вернулась.

Странное опоздание. Она и Беатрис, как правило, приезжали раньше, каким бы интенсивным ни было движение, а если вдруг задерживались, всегда предупреждали по телефону. Кроме того, они с Марухой договорились встретиться дома в пять. Встревоженный Альберто попросил Андреса позвонить в «Фосине»; дежурный ответил, что Маруха и Беатрис выехали немного позже. Наверное, вот-вот будут. Вильямисар прошел на кухню выпить воды, и в это время зазвонил телефон. Трубку поднял Андрес. В голосе сына Альберто почувствовал тревогу. И оказался прав: привратник не был уверен, но будто бы на углу улицы что-то произошло с машиной Марухи.

Альберто попросил Андреса остаться на случай, если кто-то позвонит, а сам выскочил из квартиры. Габриэль бросился за ним. Лифт оказался занят, ждать не было сил, и они скатились по лестнице. Привратник успел крикнуть:

– Кажется, кого-то убили.

На улице было многолюдно, как во время праздника. Из окон соседних домов выглядывали жильцы, ругались водители машин, застрявших в пробке на проспекте Сиркунвалар. На углу патрульный пытался отогнать любопытных от брошенного автомобиля. Вильямисара удивило, что доктор Герреро приехал раньше него.

Это действительно была машина Марухи. С момента похищения прошло не меньше получаса, и теперь оставались только следы: пробитое пулей стекло со стороны шофера, пятно крови и осколки на сиденье, темный промокший асфальт там, где только что лежал еще живой шофер. Все остальное выглядело чистым и обыденным.

Энергичный и исполнительный полицейский сообщил Вильямисару все подробности, которые удалось узнать от немногочисленных свидетелей. Информация была отрывочной и неточной, некоторые факты противоречили друг другу, но сомнений не оставалось: произошло похищение, и на месте остался единственный раненый – водитель. Альберто поинтересовался, успел ли он сообщить что-нибудь, что помогло бы напасть на след преступников. К сожалению, водитель был без сознания, и никто не знал, куда его увезли.

Потрясенный случившимся доктор Герреро вел себя, как под наркозом и, похоже, не понимал всего драматизма ситуации. Приехав на место, он опознал портфель Беатрис, ее косметичку, записную книжку, кожаную обложку с удостоверением личности, кошелек с двенадцатью тысячами песо и кредитной карточкой и решил, что похитили только его жену.

– Обрати внимание, портфеля Марухи здесь нет, – сказал он Альберто. – К счастью, ее не было в машине.

Возможно, как профессионал, он пытался утешить брата своей жены, пока оба не придут в себя. Но Альберто беспокоило совсем другое. Он хотел удостовериться, что кровь в машине и вокруг принадлежит только шоферу, что никто из женщин не ранен. Все остальное казалось ясным, и он винил себя за то, что не смог предвидеть ничего подобного. Сейчас он был абсолютно уверен, что все случившееся направлено лично против него, и не сомневался, что знает, кто это сделал и почему.

Альберто уже собирался уходить, когда прервали программу радио и сообщили, что шофер Марухи скончался в частном автомобиле по дороге в клинику «Кантри». Вскоре приехал журналист Гильермо Франко, редактор криминальных новостей «Караколь-Радио», который узнал о перестрелке, но застал только брошенный автомобиль. На сиденье шофера он подобрал несколько осколков стекла, окровавленный окурок и спрятал все это в прозрачную коробочку с номером и датой. Той же ночью коробочка пополнила богатую коллекцию реликвий криминальной хроники, которую Франко собирал уже много лет.

Провожая Вильямисара домой, офицер полиции задал несколько неофициальных вопросов, которые могли бы помочь следствию, но Альберто отвечал рассеянно, думая лишь о долгих тяжелых временах, которые предстояло теперь пережить. Прежде всего, нужно все объяснить Андресу. Он поручил сыну заниматься всеми, кто будет приходить в дом, а сам решил собраться с мыслями и сделать несколько срочных звонков. Закрывшись в спальне, он позвонил в президентский дворец.

Президент Сесар Гавирия был связан с Вильямисаром тесными политическими и личными отношениями, знал его, как человека импульсивного, но добродушного и хладнокровного. Поэтому его удивил раздраженный и официальный тон, которым Альберто сообщил ему о похищении жены и сестры, добавив:

– Вы отвечаете передо мной за их жизнь.

Сесар умел проявлять жесткость, когда требовали обстоятельства, и сейчас они этого требовали.

– Послушайте меня, Альберто, – сухо ответил он, – все, что должно быть сделано, будет сделано.

Тем же тоном президент сообщил, что немедленно поручает своему советнику по безопасности Рафаэлю Пардо Руеда заняться этим вопросом и постоянно информировать его о развитии ситуации. Дальнейшие события подтвердили правильность этого решения.

Квартиру Вильямисара заполнили журналисты. По рассказам тех, кого похищали раньше, Альберто знал, что пленникам разрешали слушать радио и смотреть телевизор, поэтому без промедления выступил с обращением, в котором призвал похитителей уважительно обращаться с Марухой и Беатрис, не имевшим никакого отношения к войне с наркомафией, и заявил, что отныне посвятит все свое время и приложит все силы для освобождения женщин. Одним из первых Вильямисара навестил генерал Мигель Маса Маркес, директор Госдепартамента безопасности (ДАС), в обязанности которого входило расследование похищений людей. Свой пост генерал получил еще при правлении Белисарио Бетанкура семь лет назад, удержался при президенте Вирхилио Барко и недавно был вновь утвержден Сесаром Гавирия. Беспрецедентная живучесть на таком зыбком месте, особенно в трудные времена войны с наркомафией. Среднего роста, крепкий, будто отлитый из стали, с характерной для вояк бычьей шеей, генерал слыл человеком молчаливым, замкнутым, но умеющим расслабляться в кругу друзей, одним словом – настоящим мужиком. На службе он не признавал полутонов. Войну с наркомафией воспринимал как личное противостояние с Пабло Эскобаром, не на жизнь, а насмерть. И они были достойными противниками. Эскобар уже потратил две тысячи шестьсот килограммов динамита па организацию двух покушений на генерала – такой чести не удостаивался ни один из его врагов. Маса Маркес остался невредим и утверждал, что его защитил Христос. Эскобар, кстати, тоже благодарил Христа за чудо, что Маса Маркес до сих пор не убил его.

Президент Гавирия считал, что вооруженные силы не должны проводить операции по освобождению заложников без предварительного согласования с родственниками. Но в политических кругах ходили слухи о разногласиях между президентом и генералом Маса по поводу методов освобождения похищенных. Поэтому Вильямисар сразу решил подстраховаться.

– Должен предупредить вас, я против попыток силового освобождения, – заявил он генералу. – И хочу быть уверенным, что их не будет, а любое решение по этому вопросу будет согласовано со мной.

Маса Маркес согласился. После долгого и полезного обсуждения обстановки генерал распорядился поставить телефон Вильямисара на прослушивание на тот случай, если похитители попытаются связаться с ним ночью.

Тем же вечером Рафаэль Пардо, встретившись с Вильямисаром, сообщил ему, что президент назначил его посредником между правительством и родственниками заложников, наделив исключительными полномочиями делать любые официальные заявления о развитии ситуации. Оба согласились, что похищение Марухи – коварный ход наркомафии, попытка оказать давление на правительство через Глорию Пачон, иные предположения, казалось, не имели смысла.

Колумбия не осознавала своей роли в мировой торговле наркотиками до тех пор, пока наркоторговцы не вторглись в большую политику страны, сначала проникнув туда через черный ход с помощью коррупции и взяток, а затем приступив к удовлетворению своих собственных амбиций. В 1982 году Пабло Эскобар попытался примкнуть к движению Луиса Карлоса Галана, но был исключен из партийных списков и разоблачен перед пятитысячным митингом в Медельине. Вскоре Эскобар занял освободившуюся вакансию в Палате представителей от крайнего крыла традиционных либералов, но своей обиды не забыл, развязав смертельную войну против правительства и, в первую очередь, против движения «Новый либерализм». Родриго Лара Бонильо, представитель этого движения и министр юстиции при президенте Белисарио Бетанкуре, был застрелен наемником-мотоциклистом на одной из улиц Боготы. Его преемника, министра Энрике Парехо, киллер подкараулил аж в Будапеште, выстрелил в упор из пистолета, но не убил. А 18 августа 1989 года Луис Карлос Галан в окружении восемнадцати хорошо вооруженных телохранителей был расстрелян из автомата в десяти километрах от президентского дворца, в селении Соача, на глазах у всех.

Главной причиной этой войны был страх наркоторговцев перед возможной экстрадицией в Соединенные Штаты, где за совершенные преступления их могли посадить на очень длительный срок. Карлоса Ледера, колумбийского торговца наркотиками, выданного в 1987 году, трибунал США приговорил к заключению на сто тридцать лет. Такое стало возможным в результате соглашения, подписанного президентом Хулио Сесаром Турбаем, которое впервые предусматривало выдачу колумбийских граждан. После убийства Лары Бонильо президент Белисарио Бетанкур первым применил это соглашение, передав американцам нескольких преступников. Напуганные длинной рукой США во всем мире, торговцы наркотиками поняли, что для них самым надежным местом остается Колумбия, и смирились с участью изгоев в своей собственной стране. По иронии судьбы, чтобы спасти свою шкуру, им не оставалось ничего другого, как заручиться поддержкой государства. И они пытались добиться такой поддержки с помощью уступок и силы, сочетая бессмысленный и безжалостный террор с переговорами о сдаче в руки правосудия, возврате и реинвестиции своих капиталов в экономику Колумбии при одном единственном условии: их не выдадут США. Эта реальная, хотя и скрытая сила была отмечена клеймом: «Подлежащие Экстрадиции» и действовала под типичным для Эскобара лозунгом: «Лучше могила в Колумбии, чем клетка в Соединенных Штатах».

Бетанкур принял вызов. Его преемник Вирхилио Барко сделал войну более жестокой. В такой обстановке, в 1989 году, на политической арене появился Сесар Гавирия, новый кандидат в президенты, руководивший до убийства Луиса Карлоса Галана его предвыборной кампанией. Сесар поддержал экстрадицию как обязательный инструмент укрепления законности и объявил о новой стратегии в борьбе против наркомафии. Идея была проста: тот, кто сдастся и признает свою вину, частично или полностью, получает главное снисхождение: не подлежит выдаче. Однако формулировка этой идеи в начальном варианте соответствующего указа не удовлетворила Подлежащих Экстрадиции. Через своих адвокатов Эскобар потребовал безусловной отмены экстрадиции, причем без обязательного признания вины и без доносительства, безопасности в тюрьмах и гарантий для родственников и соратников на свободе. Добиваясь этого террором с одной стороны и переговорами с другой, наркомафия организовала целую серию похищений журналистов, тем самым выкручивая правительству руки. За два месяца исчезли восемь человек. Похищение Марухи и Беатрис стало, таким образом, еще одним витком этой зловещей войны.

Увидев простреленный автомобиль, Вильямисар сразу все понял. Позже, в переполненном людьми доме, ему стало абсолютно ясно, что жизнь его жены и сестры зависит только от его собственных усилий по их спасению. Удар был нанесен так, чтобы неизбежно причинить ему личные страдания.

Вильямисар, однако, давно научился выживать, В 1985 году, когда вместо четких законов против наркоторговли действовали лишь разрозненные декреты на местах, он как член палаты представителей добился принятия Государственного Положения о наркотических препаратах. Позднее Луис Карлос Галан убедил Вильямисара помешать близким к Эскобару парламентариям протащить законопроект, лишающий законодательной поддержки действующее соглашение об экстрадиции. Это был смертный приговор наркоторговле.

22 октября 1986 года, когда Вильямисар садился в машину, два наемника в спортивных костюмах, делавшие зарядку перед его домом, выпустили в него две автоматные очереди. Он чудом уцелел. Одного из нападавших застрелила полиция, других сообщников арестовали, но вскоре выпустили на свободу. За покушение никто так и не ответил, но имя его организатора даже не ставилось под сомнение.

Галан уговорил Вильямисара на время покинуть Колумбию, приняв назначение послом в Индонезию. Через год секретные службы США задержали в Сингапуре киллера-колумбийца, который направлялся в Джакарту. Так и осталось загадкой, действительно ли он был послан убить Вильямисара, но удалось установить: в США наемник считался умершим, что подтверждалось свидетельством о смерти, оказавшимся фальшивым.

Всю ночь после похищения Марухи и Беатрис дом Вильямисара ломился от посетителей. Приходили полицейские, члены кабинета, родственники похищенных женщин. Близкая подруга семьи Вильямисар, Асене Веласкес, которая занималась торговлей предметами искусства и жила этажом выше, взяла на себя обязанности хозяйки, и не хватало только музыки для полной иллюзии обычной пятничной фиесты. В Колумбии так всегда: любое собрание, куда явились больше шести человек, в любое времени суток обречено перерасти в вечеринку с танцами.

К тому времени вся разбросанная по миру семья уже знала о случившемся. Александре, дочери Марухи от первого брака, о похищении сообщил Хавьер Айала, когда она заканчивала ужин в ресторане «Маикао» на далеком полуострове Гуахира. Как ведущая популярной телепередачи «Энфоке», выходившей по средам, она только вчера приехала на Гуахиру, чтобы сделать несколько интервью. Александра бросилась в отель, попыталась связаться с семьей, но домашние телефоны оказались занятыми. В прошлую среду она как раз брала интервью у одного психиатра, специалиста по лечению заболеваний, вызванных длительным заключением в тюрьме строгого режима. Услышав по телефону о похищении, она сразу подумала, что та же самая терапия может помочь заложницам, и тут же вернулась в Боготу, чтобы воплотить свою идею в ближайшей передаче.

Глория Пачон, сестра Марухи, бывшая тогда послом Колумбии при ЮНЕСКО, в два часа ночи проснулась от голоса Вильямисара в телефонной трубке: «У меня плохая новость». Хуана, дочь Марухи, проводившая каникулы в Париже, спала в соседней комнате и через минуту тоже узнала о похищении. Николаса, двадцатичетырехлетнего музыканта и композитора, разбудили телефонным звонком в Нью-Йорке.

В два часа ночи доктор Герреро и его сын Габриэль посетили сенатора Диего Монтанью Куэльяра, председателя Патриотического союза, филиала компартии, члена группы Почетных граждан, образованной в декабре 1989 года для посредничества между правительством и похитителями Альваро Диего Монтойи. Сенатор выглядел подавленным и, к тому же, страдал бессонницей. О похищении он узнал из вечерних новостей, и это подействовало на него угнетающе. Герреро хотел всего лишь связаться через него с Пабло Эскобаром и предложить в заложники себя вместо Беатрис. Ответ Монтаньи Куэльяра соответствовал его состоянию:

– Не будь дураком, Педро.

Доктор Герреро вернулся домой под утро, но даже не пытался уснуть. Мучительная тревога отгоняла сон. Около семи утра ему позвонил сам редактор новостей «Караколь-Радио», но на его вопросы Герреро отвечал односложно, избегая непродуманных выпадов в адрес похитителей.

Вильямисар, не поспав ни минуты, в шесть тридцать утра принял душ, переоделся и поехал к министру юстиции Хайме Хиральдо Анхелу, который подробно проинформировал его о ходе борьбы с терроризмом и наркомафией. Из беседы Вильямисар еще раз понял, что его задача будет трудной и долгой, но был благодарен министру за эти два часа.

Завтрак и обед Вильямисар пропустил. Во второй половине дня, после нескольких бесполезных встреч, он тоже навестил Диего Монтанью Куэльяра и удивился его откровенности: «Запомни, это протянется долго, как минимум, до июня будущего года. Пока не закончится Конституционная Ассамблея, Маруха и Беатрис будут служить Эскобару щитом от экстрадиции». Монтанья Куэльяр хоть и входил в группу Почетных граждан, сильно раздражал многих своим пессимизмом, который не скрывал даже перед прессой.

– Во всяком случае, я не буду участвовать в этом дерьме, – колоритно заключил он. – Все мы оказались полными дураками.

После целого дня безрезультатных хождений Вильямисар вернулся домой обессиленным и одиноким. Выпив залпом две порции сухого виски, он совсем раскис. В шесть вечера Андрес, его сын и единственный теперь помощник, заставил его «позавтракать». Вильямисар как раз садился за стол, когда ему позвонил президент и по-дружески пригласил:

– Альберто, приезжайте сейчас ко мне, поговорим.

В семь вечера президент принял Вильямисара в библиотеке своей квартиры в президентском дворце, где уже три месяца жил с женой Аной Миленой Муньос и двумя дочерьми, одиннадцатилетней Симоной и восьмилетней Марией Пас. В скромной уютной комнате, примыкавшей к пышной цветочной оранжерее, стояли деревянные шкафы, набитые книгами и семейными фотографиями, и небольшой музыкальный центр с коллекцией любимых пластинок: «Битлз», Хетро Тулл, Хуан Луис Герра, Бетховен, Бах. После изнурительного рабочего дня в этой комнате президент проводил неофициальные встречи или отдыхал за стаканчиком виски в кругу друзей.

Гавирия встретил Вильямисара радушно, говорил сочувственно и с пониманием, но тон беседы носил оттенок суровой откровенности. Хорошо, что Вильямисар уже успел взять себя в руки после первого разговора по телефону и, кроме того, собрал достаточно информации, чтобы понять, что президент мало чем сможет помочь в его деле. Оба согласились, что похищение Марухи и Беатрис носит политический характер и не надо быть прорицателем, чтобы догадаться, что это дело рук Эскобара. Гавирия заметил, что для безопасности женщин гораздо важнее не просто знать это, а для начала добиться, чтобы это признал сам Эскобар.

С первых минуг разговора Вильямисар убедился, что помощь президента не будет выходить за рамки Конституции и законности и что президент не намерен отменять военные операции по освобождению похищенных, но и не станет предпринимать специальных акций без согласия родственников.

– В этом – наша политика, – подчеркнул президент.

Все было сказано. Когда Вильямисар покидал президентский дворец, с момента похищения прошло двадцать четыре часа, ситуация оставалась совершенно запутанной. Но он понял: правительство поддержит его частные усилия по освобождению пленниц, и, кроме того, можно рассчитывать на Рафаэля Пардо. И все же грубый реализм Диего Монтаньи Куэльяра в тот момент был ему ближе.

В этой беспрецедентной веренице похищений первое случилось 30 августа, спустя неполные три недели после вступления в должность президента Сесара Гавирия, и первой жертвой стала Диана Турбай, главный редактор теленовостей «Криптон» и столичного журнала «Ой пор ой», дочь бывшего президента страны и лидера либеральной партии Хулио Сесара Турбая. Вместе с ней исчезли четыре члена ее команды: ответственный редактор Асусена Льевано, редактор Хуан Витта, телеоператоры Ричард Бесерра и Орландо Асеведо, а также осевший в Колумбии немецкий журналист Хэро Бусс. Всего шестеро.

Похитители воспользовались намеченной встречей Дианы со священником Мануэлем Пересом, главнокомандующим Национальной Армии Освобождения (НАО). Те немногие, кто знал о встрече, в один голос советовали Диане не принимать приглашения священника. В их числе были министр обороны генерал Оскар Ботеро и Рафаэль Пардо, которому президент поручил предупредить родственников журналистки о рискованности намеченной экспедиции. Однако рассчитывать на то, что Диана откажется от поездки, можно было только, если совсем не знать ее. В действительности, ее интересовало не столько само интервью с Мануэлем Пересом, сколько возможность наладить с ним мирный диалог. Несколько лет назад в обстановке абсолютной секретности она уже совершила путешествие верхом на муле по территориям, контролируемым вооруженными отрядами самообороны, пытаясь понять как политик и журналист сущность этого движения. Тогда поездке не придали значения, а собранные материалы не были опубликованы. Позднее, в поисках мирных решений и несмотря на давнюю неприязнь к М-19, она познакомилась с команданте Карлосом Писарро прямо в его лагере. Безусловно, обо всем этом знали те, кто планировал обманным путем похитить ее. Знали, что в тот момент никакие причины, никакие обстоятельства не могли заставить Диану отказаться от поездки к священнику Пересу, державшему в своих руках один из ключей к миру.

Год назад из-за различных препятствий, возникших в последний момент, эта встреча была отложена, но 30 августа в пять часов вечера, не предупредив никого, Диана и ее группа отправились в путь на потрепанном пикапе в сопровождении двух молодых парней и девушки, выдававших себя за эмиссаров НАО. От самой Боготы поездка была организована так, как это сделали бы повстанцы. Сопровождавшие в точности походили на бойцов вооруженных отрядов, они или раньше принимали участие в повстанческом движении, или очень хорошо усвоили инструкции, потому что ни в разговорах, ни в поведении не допустили ни единой ошибки, которая могла бы обнаружить обман. В первый день добрались до Онды, в ста сорока шести километрах к западу от Боготы. Там их ждали новые проводники на двух более комфортабельных автомобилях. Поужинав в пастушьем трактире, отправились дальше под проливным дождем по едва приметной и опасной дороге, но застряли на ней до утра в ожидании, когда расчистят огромные завалы впереди. Наконец, в одиннадцать часов утра, усталые и не выспавшиеся, прибыли на место, где их ожидал конный конвой. Еще четыре часа Диана и Асусена ехали верхом, а мужчины пробирались пешком сначала по заросшему горному склону, потом вдоль идиллической долины с мирными домиками, разбросанными среди кофейных плантаций. Увидев их, жители выходили навстречу, многие узнавали Диану и махали руками со своих террас. Хуан Витта подсчитал, что по пути их видели не менее пятисот человек. К вечеру остановились в заброшенной усадьбе, где хозяйничал похожий на студента юноша, который представился членом НАО, но о дальнейших планах ничего не сообщил. Тут путешественники слегка растерялись. Не более чем в полукилометре они заметили участок автострады, а за ней, без всякого сомнения, виднелся город Медельин. Эту территорию НАО не контролировала. Разве что, как предположил Хэро Бусс, священник хитрил, решив встретиться с ними там, где никто не предполагал.

Еще часа через два добрались до городка Капакабана, смирившегося с демографическим натиском Медельина. Их привели к домику с белыми стенами и замшелой черепичной крышей, буквально вросшей в крутой, дикий склон. Внутри оказалась одна большая и четыре маленькие комнатки с каждой стороны. Одну из них, с тремя двуспальными кроватями, заняли проводники. В другой, с одной двуспальной и одной двухэтажной кроватью разместились журналисты-мужчины. Лучшую комнату, где раньше, видимо, жили женщины, отвели для Дианы и Асусены. Все окна были наглухо забиты досками, и средь бела дня в доме горел свет.

После трех часов ожидания прибыл человек в маске, поприветствовал журналистов от имени командования и объявил, что священник Перес уже ждет их, но по соображениям безопасности сначала к нему отвезут женщин. Только тогда Диана впервые насторожилась. Украдкой Хэро Бусс посоветовал ей ни под каким видом не соглашаться на разделение группы. Поскольку воспрепятствовать этому не удалось, Диана тайком сунула ему свое удостоверение личности, на объяснения не было времени, и Хэро спрятал его, как возможную улику на случай, если она не вернется.

Перед рассветом увезли женщин и Хуана Витту. Хэро Бусс, Ричард Бесерра и Орландо Асеведо остались в комнатке с двуспальной и двухэтажной кроватями под надзором пяти охранников. Подозрение, что они попали в ловушку, росло с каждым часом. Вечером, играя в карты, Хэро Бусс заметил у одного из охранников очень дорогие часы и сострил: «В НАО уже носят „ролекс“». Охранник сделал вид, что не понял намека. Кроме того, Буссу показалось странным, что оружие охранников больше подходит для городского боя, а не для партизан. Орландо, который в основном молчал и жалел сам себя, тоже давно почувствовал неладное без всякой на то причины.

Первое убежище они покинули в полночь 10 сентября, разбуженные криками охранников: «Полиция!». Все выскочили из дома и часа два, не обращая внимания на жуткую бурю, ускоренным маршем шли сквозь лесные заросли, пока не добрались до дома, в котором уже находились Диана, Асусена и Хуан Витта. В просторном, удобном помещении с огромным телевизором не было ничего подозрительного. Никто так тогда и не узнал, что в ту ночь журналисты не спаслись по чистой случайности. Короткую передышку использовали, чтобы обменяться впечатлениями и обсудить дальнейшие планы. В разговоре с Хэро Буссом Диана отчаянно сожалела, что завела всех в ловушку и что теперь никак не может отогнать мысли о муже, детях, родителях.

Все, о чем им говорили, было сплошной ложью, Диана поняла это, когда следующим вечером по немыслимой дороге, под проливным дождем се, Асусену и Хуана Витта переводили уже в третий дом. Той же ночью незнакомый охранник развеял последние сомнения.

– Вы не в гостях у НАО, а в руках наркомафии. Но волноваться не надо, вы станете свидетелями важных событий.

Через девятнадцать дней после загадочного исчезновения группы Дианы Турбай была похищена Марина Монтойя. Трое хорошо одетых мужчин, вооруженных девятимиллиметровыми пистолетами и «узи» с глушителями, схватили ее, когда она закрывала свой ресторанчик «У тетушек» в северной части Боготы. К счастью, ее сестра Лукреция, помогавшая обслуживать клиентов, в тот день не пришла в ресторан, потому что вывихнула ногу, и ей наложили гипс. Когда мужчины постучали в уже запертую дверь, Марина узнала двоих из них, и ей пришлось вновь открыть ресторан. Эти двое несколько раз заходили позавтракать на прошлой неделе и запомнились персоналу своей обходительностью, хорошим настроением и тридцатипроцентными чаевыми. Теперь они вели себя совершенно иначе. Как только Марина открыла дверь, ее потащили наружу. Рукой она успела зацепиться за фонарный столб и начала кричать. Тогда один из нападавших ударил ее коленом в позвоночник, и женщина потеряла сознание. Бесчувственную, ее погрузили в приспособленный для дыхания багажник синего «Мерседеса-190» и увезли.

Луис Гильермо Перес Монтойя, один из семерых детей Марины, сорока восьми лет, высокопоставленный представитель фирмы «Кодак» в Колумбии, как и большинство, считал это похищение местью за то, что правительство не выполнило соглашение, достигнутое Эрманом Монтойей и Подлежащими Экстрадиции. Не доверяя никому из официальных чиновников, Луис Гильермо решил добиваться освобождения матери самостоятельно – путем прямых переговоров с Пабло Эскобаром.

Без всякой подготовки, ни с кем не советуясь, он через два дня выехал в Медельин, совершенно не представляя, что там будет делать. В аэропорту Луис Гильермо взял такси и попросил водителя отвезти его в город. С реальностью он столкнулся, когда на обочине дороги увидел труп девушки лет пятнадцати, в ярком, цветастом платье. Струйка крови из огнестрельной раны уже засохла на ее сильно накрашенном лице. Не веря своим глазам, он показал пальцем:

– Там… девушка, мертвая.

– Да, – не оборачиваясь, ответил таксист. – Эти куколки развлекаются с друзьями дона Пабло.

Потрясенный Луис Гильермо разговорился, поведав шоферу, зачем приехал, и тот посоветовал, как якобы можно разыскать дочь двоюродной сестры Пабло Эскобара.

– В восемь приходи в церковь за рынком, – посоветовал таксист. – Там будет девушка по имени Росалия.

Девушка действительно ждала его, сидя на скамейке на площади. На вид она была почти девочкой, но поведением и уверенностью в своих словах производила впечатление взрослой, опытной женщины. Она потребовала, чтобы для начала он принес полмиллиона песо наличными, показала отель, где он должен будет остановиться в следующий четверг и ждать телефонного звонка в пятницу в семь утра или в семь вечера.

– Ту, которая тебе позвонит, зовут Пита, – уточнила девушка.

Луис Гильермо напрасно прождал два дня и часть третьего. Поняв, наконец, что его обвели вокруг пальца, он мысленно поблагодарил Питу за то, что она не позвонила и не забрала деньги. Проявляя благоразумие, он четыре года скрывал даже от своей жены плачевные результаты этих поездок, впервые рассказав о них только для этой книги.

Через четыре часа после похищения Марины Монтойя на одной из кривых улочек квартала Лас-Фериас, в западной части Боготы, неизвестный джип и «Рено-18» с двух сторон блокировали автомобиль Франсиско Сантоса, главного редактора «Тьемпо». Обычный на вид красный джип Франсиско на самом деле был бронирован, и нападавшие, знавшие об этом, кроме девятимиллиметровых пистолетов и «узи», запаслись специальной кувалдой для битья стекол. Ничего этого, однако, не понадобилось. Пачо_, неисправимый спорщик, поспешил открыть дверцу, желая объясниться с нападавшими. «Я очень хотел узнать, в чем дело», – рассказывал он потом. Один из похитителей приставил пистолет к его лбу, приказал опустить голову и выйти из машины. Другой открыл переднюю дверь и трижды выстрелил: одна пуля рикошетом отскочила от стекла, а две другие попали в голову шофера, тридцативосьмилетнего Оромансио Ибаньеса. Выстрелов Пачо не слышал. Лишь через несколько дней, восстанавливая в памяти детали нападения, он вспомнил о трех хлопках, похожих на выстрелы из пистолета с глушителем.

Нападение произошло настолько быстро, что, несмотря на будний день и оживленное уличное движение, никто ничего не заметил. Полицейский, обнаружив брошенный автомобиль и труп на окровавленном сиденье, поднял радиотелефон и тут же услышал незнакомый голос с другого конца галактики:

– Слушаю.

– Кто говорит? – спросил полицейский.

– Редакция «Тьемпо».

Через десять минут новость ушла в эфир. На самом деле, к похищению готовились уже четыре месяца, и оно едва не сорвалось из-за непредсказуемых поездок Пачо Сантоса. Пятнадцать лет назад по этой же причине М-19 отказалась от похищения его отца, Эрнандо Сантоса.

На этот раз предусмотрели все до мелочей. На проспекте Бойака, в районе 80-ой улицы похитители попали в автомобильную пробку, объехали ее по тротуарам и затерялись в кривых улочках бедных кварталов. Пачо Сантос сидел между двумя похитителями, на глаза ему надели очки с закрашенными лаком для ногтей стеклами, но по памяти он следил за всеми поворотами автомобиля до тех пор, пока, посигналив, машина не въехала в какой-то гараж. Маршрут и длительность поездки позволили ему приблизительно судить о том, в каком квартале он находится.

Один из похитителей взял его под руку и, как слепого, повел в дальний конец какого-то коридора. Поднявшись на второй этаж, они прошли еще шагов пять, повернули налево и попали в холодную комнату. Тут с него сняли очки. Он оказался в темной спальне с наглухо забитыми окнами и одинокой лампочкой под потолком. Из мебели здесь была только двуспальная кровать, застеленная далеко не свежим бельем, и стол, на котором стояли переносной радиоприемник и телевизор.

Пачо заметил, что торопливость похитителей объясняется не только конспирацией, но еще и тем, что им хотелось успеть к началу трансляции футбольного матча между командами Сантафе и Кальдаса. Чтобы заложник не мешал, они дали ему бутылку водки и оставили наедине с приемником, а сами спустились слушать футбол на первый этаж. За десять минут Пачо выпил полбутылки, но ничего не почувствовал кроме желания тоже послушать трансляцию матча. Фанатичный болельщик Сантафе, он так расстроился из-за ничьей, два – два, что не стал больше пить. Вдобавок, он увидел себя в вечерних теленовостях: показывали архивную запись, где его, одетого во фрак, окружали победительницы конкурса красоты. Из выпуска Пачо узнал о смерти своего шофера.

Когда закончились новости, вошел охранник в маске, заставил Пачо раздеться и надеть серый спортивный костюм, своего рода униформу для всех, кто находился в плену у Подлежащих Экстрадиции. Охранник хотел забрать аспиратор от астмы, лежавший в кармане пиджака, но Пачо убедил его, что для него это вопрос жизни и смерти. Человек в маске объяснил правила заключения: разрешается ходить в туалет по коридору, слушать радио, смотреть телевизор без ограничений, но не слишком громко. Потом он заставил пленника лечь и за лодыжку пристегнул его цепью к кровати. Бросив на пол вдоль кровати матрас, охранник через минуту захрапел, временами посвистывая. Ночь предстояла трудная. В темноте Пачо подумал, что это только первая ночь, что неизвестно, сколько их впереди и чем все это кончится. Он думал о своей жене, Марии Виктории, красивой и умной женщине с сильным характером, которую друзья называли Мариаве и которая родила ему двух сыновей: Бенхамину было двадцать месяцев, а Габриэлю семь лет. Где-то рядом прокричал петух, Пачо удивленно посмотрел на никчемные теперь часы и подумал: «Петух, который поет в десять вечера, должно быть, ненормальный». Пачо был человеком эмоциональным и импульсивным, на его глазах нередко блестели слезы, словом, точная копия своего отца. Когда Андрес Эскаби, муж его сестры Хуаниты, погиб в авиакатастрофе при взрыве бомбы, заложенной Подлежащими Экстрадиции, перед убитыми горем родственниками Пачо произнес фразу, которая тогда всех потрясла: «В декабре одного из нас не будет в живых». Правда, сейчас у него не было предчувствия, что его первая ночь в плену станет последней. Наоборот, его нервы совершенно успокоились, и он верил, что выживет. Прислушавшись к дыханию лежащего рядом охранника, Пачо понял, что тот не спит, и спросил:

– К кому я попал?

– К кому вы предпочитаете, – переспросил охранник, – к повстанцам или торговцам наркотиками?

– Думаю, я в руках у Пабло Эскобара, – предположил Пачо.

– Так оно и есть, – согласился охранник и тут же уточнил, – в руках у Подлежащих Экстрадиции.

Новость облетела всех. С коммутатора «Тьемпо» сотрудники звонили ближайшим родственникам, те сообщали остальным, а те дальше, до самого края земли. В результате необъяснимых совпадений жена Пачо узнала о похищении мужа одной из последних. Сразу после похищения ей позвонил их друг, Хуан Габриэль Урибэ, но, не будучи уверенным, просто спросил, вернулся ли Пачо домой. Жена ответила, что еще нет, и Хуан Габриэль не решился сообщать неподтвержденные сведения. Через несколько минут позвонил Энрике Сантос Кальдерой, троюродный брат мужа, заместитель редактора «Тьемпо».

– Ты уже знаешь о Пачо?

Мария Виктория подумала, что речь идет о чем-то, что связано с мужем, но ей уже известно, поэтому ответила:

– Конечно.

Энрике торопливо попрощался, чтобы поскорее известить остальных родственников. Несколько лет спустя, объясняя эту путаницу, Мария Виктория говорила: «Все произошло из-за того, что я слишком много о себе воображала». Вскоре снова позвонил Хуан Габриэль и рассказал все: шофер Пачо убит, а сам Пачо похищен.

Президент Гавирия и его ближайшие советники просматривали видеоклипы, отснятые для избирательной кампании в Конституционную Ассамблею, когда пресс-секретарь Маурисио Варгас сообщил на ухо президенту: «Похищен Пачито Сантос». Просмотр не прервали. Президент снял очки, которыми пользовался только в кинозале, и посмотрел на Варгаса.

– Держите меня в курсе.

Потом он опять надел очки и продолжил просмотр. Сидевший рядом с президентом его близкий друг, министр связи Амберто Касас Сантамария, услышав новость, шепотом передал ее остальным советникам. Зал заволновался, но президент никак не реагировал на это, твердо придерживаясь своего принципа, который выражался простым школьным правилом: «Сперва надо покончить с этим заданием». Как только просмотр закончился, он снова снял очки, спрятал их в нагрудный карман и приказал Маурисио Варгасу:

– Свяжитесь с Рафаэлем Пардо, пусть немедленно созывает Совет безопасности.

Затем, как и было предусмотрено, президент выслушал мнения о просмотренных видеороликах. Только когда решение по этому вопросу было принято, он перестал скрывать, как потрясен случившимся. Через полчаса он вошел в кабинет, где уже собрались почти все члены Совета Безопасности. Сразу после начала заседания Маурисио Варгас на цыпочках опять подошел к президенту и прошептал:

– Похищена Марина Монтойя.

В действительности это случилось в четыре часа вечера, еще до похищения Пачо, но потребовалось четыре часа, чтобы новость дошла до президента.

Эрнандо Сантос Кастильо, отец Пачо, уже три часа спал в одном из отелей Флоренции, в Италии, за десять тысяч километров от Боготы. Соседние комнаты занимали его дочери Хуанита и Адриана с мужем. По телефону им уже сообщили о похищении, но они не решались будить отца. Зато его племянник, Луис Фернандо, позвонил из Боготы по прямому номеру, придумав самые осторожные слова, которыми можно разбудить шестидесятивосьмилетнего дядю, перенесшего пять сердечных приступов.

– У меня очень плохая новость.

Эрнандо, конечно, подумал о самом худшем, но сдержался.

– Что случилось?

– Похитили Пачо.

Известие о похищении было тяжелым ударом, но не таким безысходным, как известие об убийстве, и Эрнандо вздохнул с облегчением: «Слава Богу!», – но тут же сменил тон:

– Спокойно. Надо подумать, что можно сделать.

Спустя час, благоуханным утром тосканской осени все они пустились в долгий путь обратно в Колумбию.

После недели тревожного ожидания известий от Дианы семья Турбай обратилась к правительству с просьбой сделать официальный запрос во все основные повстанческие организации. Через неделю после предполагаемой даты возвращения Дианы ее муж, Мигель Урибе, и член парламента Альваро Лейба тайно посетили Каса Верде, штаб Революционных Вооруженных Сил Колумбии в Восточной Кордильере. Оттуда они связались со всеми вооруженными формированиями, чтобы установить, не находится ли Диана в одном из них. Семь группировок в один голос ответили отрицательно. Не зная, кому верить, руководство страны призвало общественность не поощрять распространение ложных слухов, а доверять только официальной информации. Основная трудность и горькая правда заключались в том, что общественное мнение безоговорочно доверяло только тому, что говорили Подлежащие Экстрадиции, поэтому все вздохнули с облегчением только 30 октября, когда, спустя шестьдесят один день после исчезновения Дианы Турбай и через сорок два дня после похищения Франсиско Сантоса, в кратком заявлении Подлежащие Экстрадиции рассеяли последние сомнения: «Мы публично признаем, что исчезнувшие журналисты находятся в наших руках». Еще через восемь дней похитили Маруху Пачон и Беатрис Вильямисар. И имелись веские основания предполагать, что этот процесс будет продолжаться.

На следующий день после исчезновения Дианы и ее команды, когда никто еще даже не догадывался о похищении, на одной из центральных улиц Боготы известный ведущий новостей «Караколь-Радио» Ямид Амат подвергся нападению группы боевиков, следивших за ним уже несколько дней. Только благодаря сильной атлетической подготовке и решительному сопротивлению, совершенно неожиданному для нападавших, Амату удалось вырваться из их рук и чудом избежать пущенной в спину пули. Несколько часов спустя дочь экс-президента Белисарио Бетанкура, Мария Клара со своей двенадцатилетней дочерью Натальей сумели на автомобиле уйти от другой группы похитителей, преградивших им путь в одном из жилых кварталов столицы. Оба неудачных покушения можно было объяснить только тем, что нападавшие получили строгий приказ не убивать свои жертвы.

Точные сведения о том, кто похитил Маруху Пачон и Беатрис Вильямисар, первыми получили Эрнандо Сантос и экс-президент Турбай. Эскобар сам приказал одному из своих адвокатов письменно известить их спустя сорок восемь часов после операции: «Можешь сказать им, что Пачон захвачена одной из моих групп». Другим косвенным подтверждением этого служило письмо, которое 12 ноября Подлежащие Экстрадиции направили редактору медельинской газеты «Коломбиано» Хуану Гомесу Мартинесу, не раз выступавшему посредником в переговорах между Эскобаром и группой Почетных граждан. В письме говорилось: «Захват журналистки Марухи Пачон – наш ответ на насилие и незаконные аресты, чинимые в последнее время в Медельине известными спецподразделениями полиции, о действиях которых мы уже неоднократно сообщали». Далее авторы письма еще раз подчеркивали свою решимость не освобождать никого из заложников, пока ситуация не изменится к лучшему.

Доктор Педро Герреро, муж Беатрис, с первых дней удрученный своим полным бессилием перед свалившимися на его голову проблемами, решил закрыть свой кабинет психотерапии. Позже он объяснял: «Как я мог принимать пациентов, если мне самому было хуже, чем им». Он впал в тоску и с трудом скрывал это от детей. По вечерам, не находя себе места, доктор утешался виски и коротал бессонные ночи под звуки сентиментальных болеро о любви, которые транслировало «Радио-Ретро». «Любовь моя, – пел кто-то, – если ты слышишь, отзовись».

Альберто Вильямисар, сразу поняв, что похищение жены и сестры – лишь звено в зловещей цепи событий, попытался объединить усилия родственников похищенных. Первый же визит к Эрнандо Сантосу получился неутешительным. Вместе с сестрой жены, Глорией Пачон де Галан, они застали Эрнандо развалившимся на диване в состоянии полного отчаяния. «Я готовлюсь только к тому, чтобы как можно меньше страдать, когда убьют Франсиско», – сказал он им при встрече. Вильямисар начал рассказывать о планах переговоров с похитителями, но Эрнандо прервал его с явным раздражением.

– Не будьте наивным, мой мальчик, – сказал он, – вы даже не подозреваете, что это за типы. Все напрасно.

Экс-президент Турбай тоже не отличался оптимизмом. Из различных источников он уже знал, что его дочь в руках Подлежащих Экстрадиции, но старался не признавать этого публично до тех пор, пока не узнает их требований. Неделю назад он с ловкостью тореро ушел от ответа на вопрос, заданный журналистами.

– Сердце подсказывает мне, что Диану и ее сотрудников задерживают в связи с их журналистской деятельностью, но речь не идет о насилии.

Подобную пассивность оправдывали три месяца бесплодных попыток чего-то добиться. Вильямисар хорошо понимал это, но чужим пессимизмом не заразился, стремясь вдохнуть свежие силы в совместные действия родственников.

Когда одного из его друзей спросили, каким был Вильямисар до похищения, тот ответил одной фразой: «Был хорошим собутыльником». Альберто не обиделся, считая это завидным и редким качеством. Но в день, когда похитили жену, он понял, что в его положении это еще и опасное качество, и решил больше не пить на людях до тех пор, пока похищенные женщины не окажутся на свободе.

Большой ценитель застолья, Вильямисар знал, что алкоголь притупляет бдительность, развязывает язык и, в итоге, мешает воспринимать действительность. А это очень рискованно для того, кто вынужден до миллиметра выверять каждый свой шаг и каждое слово. Таким образом, обет воздержания стал не просто епитимьей, а мерой предосторожности. Он перестал ходить в гости, распрощался с богемной жизнью и веселыми вечеринками политиков. А если к вечеру нервы расшатывались до предела, его сын Андрес со стаканом минеральной воды слушал, как отец изливает душу, утешаясь в одиночку порцией виски.

Рафаэль Пардо и Вильямисар рассматривали несколько вариантов действий, но все их планы натыкались на официальную позицию правительства, стремившегося во что бы то ни стало сохранить институт экстрадиции. Оба понимали, что выдача преступников является самым мощным инструментом, которым активно пользуется президент, чтобы оказать давление на Подлежащих Экстрадиции и заставить их сдаться, и который не менее активно используют сами преступники, как предлог, чтобы не сдаваться.

Несмотря на то, что Вильямисар не имел военного образования, его детство прошло рядом с казармой. Его отец, доктор Альберто Вильямисар Флорес, долгое время служил медиком в президентской гвардии и хорошо знал офицерскую жизнь. Его дед, генерал Хоакин Вильямисар, был военным министром. Дядя, генерал Хорхе Вильямисар Флорес, занимал пост главнокомандующего Вооруженными Силами. По наследству в характере Альберто сочетались качества военного и настоящего сантандерца_, мягкого и властного одновременно, серьезного и бесшабашного, умеющего действовать решительно, говорить все прямо в лицо, но при этом никому никогда не «тыкать». Влияние отца, все же, оказалось сильнее: Альберто прослушал полный курс медицины в Университете Хавериана, правда диплом так и не получил, унесенный бурными волнами политики. Этот не вояка, а сантандерец, чистый и прямолинейный, всегда носил при себе короткоствольный «смит-энд-вессон» тридцать восьмого калибра, который надеялся никогда не применять. Но, вооруженный или безоружный, он всегда отличался отвагой и выдержкой. Эти качества, на первый взгляд, противоречивы, однако сама жизнь показала, что это не так. С такой наследственностью Вильямисару вполне хватало решимости для вооруженного отпора похитителям, но он не хотел идти на крайние меры до тех пор, пока не встанет вопрос жизни и смерти.

Таким образом, в конце ноября Вильямисару единственно возможным казалось встретиться с Эскобаром и обсудить все с глазу на глаз, жестко, но на равных. Как-то вечером, устав от хождений и встреч, Альберто сказал об этом Рафаэлю Пардо. Пардо в этом плане почудилось отчаяние, и он поспешил расставить все точки над «и»:

– Послушай меня, Альберто, он говорил сдержанно и без обиняков, – поступай, как хочешь, пытайся делать, что можешь, но если ты и дальше надеешься пользоваться нашей поддержкой, пойми, ты не в праве выходить из-под контроля. Ни на шаг. Это должно быть ясно.

Какие еще качества, кроме решительности и выдержки, могли бы поддержать Вильямисара в этой внутренне противоречивой обстановке, когда поступаешь так, как считаешь нужным, по своему усмотрению и способностям, но постоянно помнишь, что у тебя связаны руки.

Глава 3

Открыв глаза, Маруха вспомнила старую испанскую поговорку: «Не дай, Господь, того, к чему мы сможем притерпеться».

После похищения прошло десять дней, и они с Беатрис начали привыкать к тому бытию, которое в первую ночь показалось им невыносимым. Хотя похитители не раз повторяли пленницам, что это только военная операция, плен оказался хуже тюрьмы. Женщины могли разговаривать только в случае крайней необходимости и всегда шепотом. Чтобы встать с матраса, служившего им общим ложем, требовалось разрешение охранников, не спускавших с них глаз ни днем, ни ночью; разрешение нужно было просить, чтобы сесть и вытянуть ноги, чтобы поговорить с Мариной и покурить. Марухе к тому же приходилось закрываться подушкой, чтобы заглушить приступы кашля.

Над единственной кроватью, где спала Марина, круглые сутки горел свет. Вдоль кровати на полу лежал матрас, на котором Маруха и Беатрис спали валетом под одним одеялом, как Рыбы на знаке зодиака. Тут же на полу, прислонясь к стене, сидели охранники. Комнатка была так мала, что их вытянутые ноги доставали до матраса пленниц. Единственное окно было забито. Перед сном сторожа затыкали под дверь тряпку, чтобы свет лампы не проникал через щель в остальную часть дома. Днем и ночью единственными источниками света были только лампа да мерцающий телеэкран; правда, был еще синий фонарь, при свете которого все выглядели бледными, как мертвецы, и Маруха настояла, чтобы его убрали. Закупоренная комната не проветривалась, и ночью царила жаркая духота. Хуже всего было утром: часов в шесть пленницы просыпались и без воздуха, без капли воды и еды ждали до девяти, когда откроют дверную щель и можно будет вздохнуть. Единственную радость Марухе и Марине доставляли кофе и сигареты, которые им приносили по первому требованию. Для Беатрис, с ее склонностью к респираторным заболеваниям, табачный дым был настоящим бедствием. Но, видя счастливые лица подруг, она молча терпела. Смакуя кофе с сигаретой, Марина однажды воскликнула: «Как будет хорошо, когда мы втроем соберемся у меня дома, покурим, попьем кофейку и посмеемся, вспоминая эти ужасные дни». Беатрис в этот момент даже пожалела, что не курит.

Трех узниц держали вместе из-за непредвиденных обстоятельств – когда шофер поврежденного такси сообщил о направлении движения похитителей, первоначальное убежище стало небезопасным. Только этим объяснялись и спешка, и убогая комнатка, слишком тесная для трех пленниц и двоих дежурных охранников. Марину тоже привезли сюда из другого дома – как она говорила, усадьбы – после того, как тамошние охранники своим пьянством и разгильдяйством поставили под угрозу всю операцию. Во всяком случае, трудно поверить, чтобы одна из крупнейших транснациональных корпораций мира не могла обеспечить своим бойцам и своим пленникам человеческие условия существования.

Женщины не имели ни малейшего представления о том, где находятся. Поблизости слышался шум автострады, по которой грохотали тяжелые грузовики. Рядом располагалась открытая допоздна забегаловка с выпивкой и музыкой. Иногда чей-то приемник вещал о политике и религии или передавал оглушительные концерты. Несколько раз доносились лозунги избирательной кампании. Но чаще всего урчали легкие самолеты, которые взлетали и садились где-то неподалеку, наводя пленниц на мысль, что их прячут в районе Гуайамараль, небольшого аэропорта в двадцати километрах к северу от Боготы.

Привычная с детства к климату саванны, Маруха чувствовала, что проникавший в комнату холодный воздух пахнет не полем, а скорее городом. Да и сверхжесткие меры предосторожности со стороны охраны можно было объяснить только близостью городских районов.

Но больше всего удивлял рокот вертолета, такой близкий, что порой казалось, он висит прямо над домом. Марина Монтойя уверяла, что на вертолете прилетает шеф боевиков, отвечающий за похищения. За долгие недели плена узницы привыкли к этому рокоту, раздававшемуся не реже одного раза в месяц, и не сомневались, что он имеет к ним прямое отношение.

Впрочем, отличить правду от удручающих домыслов и фантазий Марины удавалось не всегда. Она, например, была убеждена, что Пачо Сантоса и Диану Турбай прячут в соседних комнатах, и шеф с вертолета каждый раз проверяет сразу всех заложников. А однажды они услышали тревожную возню во дворе дома. Хозяин, ругая жену, торопливо приказывал что-то убрать, перенести, перевернуть вверх ногами. Было похоже, что пытаются спрятать труп, а он куда-то никак не помещается. Следуя своим мрачным фантазиям, Марина сделала вывод, что это Франсиско Сантоса разрубили на части и теперь закапывают под каменными плитами кухни. «Когда они начинают убивать – не останавливаются. Следующая очередь – наша», – предсказала она. Всю ночь женщин мучили кошмары, а наутро они случайно узнали, что с места на место переносили старую мойку, которую никак не могли поднять вчетвером.

По ночам наступала полная тишина. Лишь глупый петух, не следивший за временем, кричал, когда ему вздумается. Где-то далеко лаяли собаки, и где-то совсем рядом им отвечала одна, которую женщины принимали за своего дрессированного сторожа. Марухе стало хуже. Пытаясь сохранить ясность мыслей, она клубком сворачивалась на матрасе, закрывала глаза и несколько дней не открывала их без крайней необходимости. О восьми часах сна не могло быть и речи, Маруха спала не более получаса, но, просыпаясь, вновь возвращалась к подстерегавшей ее страшной реальности. Постоянный животный страх пронизывал все тело, словно какая-то жила, натягиваясь в желудке, готова была вот-вот лопнуть и вызвать истерику. Чтобы отвлечься, Маруха вспоминала свою жизнь, стараясь найти в памяти что-то хорошее, за что можно зацепиться, но в голову как назло лезли только мрачные воспоминания. Однажды, когда они с мужем в третий раз приехали из Джакарты в Колумбию, Луис Карлос Галан за дружеским завтраком попросил Маруху помочь ему в предстоящей президентской кампании. Во время прошлых выборов она уже работала его помощником по имиджу, объездила с сестрой Глорией почти всю страну, радовалась общим победам, переживала неудачи, рисковала, – так что новое предложение Галана выглядело логичным. Это была заслуженная и лестная оценка ее работы. Вдруг в конце завтрака Маруха заметила на лице Галана странное выражение и какое-то неестественное свечение – внезапные и зловещие приметы смерти. Видение так потрясло Маруху, что она убедила мужа вернуться из Колумбии в Индонезию, не обращая внимания на предупреждения Масы Маркеса о грозившей ему смертельной опасности. За восемь дней до возвращения их разбудили в Джакарте и сообщили, что Галан убит.

После этого случая у Марухи появилась склонность к депрессии, обострившаяся в плену. Ее постоянно преследовала мысль о близкой смерти. Она отказывалась разговаривать и есть. Все раздражало: апатия Беатрис, грубость охранников, покорность Марины и ее почтение к тюремным порядкам. Словно еще один надзиратель, Марина одергивала Маруху, когда та храпела и кашляла во сне или ворочалась сверх меры. Если Маруха ставила стакан не на место, Марина тут же переставляла его, испуганно ворча: «Осторожно!» Маруха презрительно огрызалась: «Не суетись так, не ты здесь командуешь». Общая нервозность усугублялась еще и тем, что Беатрис целыми днями записывала детали их жизни в плену, надеясь на свободе рассказать обо всем мужу и детям, а это очень раздражало охранников. Кроме того, она начала составлять длинный список всего ненавистного, что находилось в комнате, и отказалась от своей затеи только тогда, когда поняла, что ничего другого в комнате нет. Услышав по радио, что Беатрис по специальности физиотерапевт, охранники поняли это слово как «психотерапевт» и запретили ей писать из опасения, что она отыщет научный способ, как свести их с ума.

Что касается Марины, ее раздражительность и низкопоклонство можно было понять. Появление двух новых пленниц она, по всей видимости, восприняла как нежелательное вторжение в принадлежавший ей одной мир, в эту приемную смерти, где она провела уже два месяца. Едва налаженные взаимоотношения с охраной теперь рушились. Не прошло и двух недель, как Марина вновь окунулась в ужас и одиночество прежних времен, которые ей с таким трудом удалось пережить.

Первая ночь, бесконечная и холодная, показалась Марухе самой ужасной. В час ночи, если верить Институту метеорологии, в Боготе было 13–15 градусов тепла, в центре и в районе аэропорта шел дождь. Маруха умирала от усталости. Заснув, она то храпела, то просыпалась от приступов нестерпимого кашля заядлой курильщицы, спровоцированного сыростью и ночным холодом стен. Как только она начинала кашлять или храпеть, охранники ногами толкали ее в голову. А напуганная Марина, потакая стражникам, грозила Марухе, что ее или привяжут к матрасу, чтоб не вертелась, или заткнут рот кляпом, чтобы больше не храпела.

Марина позвала Беатрис послушать утренний выпуск новостей. Это было ужасно. В первом же интервью, данном Ямиту Амату для «Караколь-Радио», Педро Герреро выплеснул на похитителей целый ушат провоцирующих оскорблений. Он требовал, чтобы они прекратили действовать исподтишка и вели себя как мужчины. Беатрис испугалась, предчувствуя, что эти оскорбления рикошетом падут на их головы.

Спустя два дня ладно одетый шеф боевиков, ростом под метр девяносто, ногой вышиб дверь и вихрем ворвался в комнату. Безупречный костюм из тонкой шерсти, итальянские мокасины и желтый шелковый галстук явно не соответствовали его черной маске и диким манерам. Коротко обругав всех охранников, он прорычал самому робкому их них, которого остальные прозвали Золотушный:

– Говорят, ты слишком нервный. Предупреждаю, нервные здесь умирают.

И тут же он набросился на Маруху:

– Я узнал, что вчера ночью вы всем мешали, шумели и кашляли.

Маруха ответила подчеркнуто спокойным тоном, который можно было принять за выражение презрения:

– Во сне я храплю и ничего не слышу, а сдерживать кашель не могу, потому что в комнате холодно, утром по стенам течет вода.

Однако начальник пришел не для того, чтобы выслушивать жалобы.

– Вы думаете, что можете позволить себе все, что захочется? Если ночью опять будете храпеть или кашлять, вам вышибут мозги одним выстрелом!

Потом он добавил, глядя на Беатрис:

– Или вам, или вашим мужьям и детям. Мы точно знаем, кто где живет.

– Делайте что хотите, – продолжала Маруха, – я не могу не храпеть. Хоть убейте.

Она говорила прямо и убедилась, что поступила правильно. С самого начала похитители рассчитывали грубостью деморализовать пленниц. Беатрис вела себя куда более робко, находясь под впечатлением резкого выступления мужа по радио.

– При чем здесь наши дети и какое они имеют ко всему этому отношение? У вас разве нет детей? – сквозь слезы спросила она.

Сбавив тон, начальник ответил, что есть, но схватка была уже проиграна: слезы помешали Беатрис продолжить разговор. Зато Маруха, наоборот, окончательно овладела собой и тут же посоветовала начальнику встретиться с ее мужем, если они действительно стремятся достичь какого-то соглашения.

Похоже, что верзила в итальянских мокасинах последовал ее совету – по крайней мере, в следующее воскресенье он вел себя иначе. Даже привез свежие газеты с заявлением Альберто Вильямисара о необходимости договориться с похитителями. Те и сами начали действовать в этом направлении. Шеф боевиков в этот раз был так любезен, что попросил заложниц составить список всего, что им необходимо: мыло, щетки и зубная паста, сигареты, кремы и несколько книг. Часть вещей принесли в тот же день, но некоторые из книг они получили только через четыре месяца. Со временем пленницы собрали настоящую коллекцию открыток с изображением Иисуса Христа и Марии Заступницы, которые охранники оставляли на память или привозили, возвращаясь из отпуска. Буквально за десять дней женщины обзавелись целым домашним хозяйством. Свои туфли они хранили под кроватью, но из-за высокой влажности время от времени охранникам приходилось выносить их на улицу для просушки. По комнате пленницы ходили в мужских носках из толстой шерсти разного цвета, которые им выдали в первый день, заставляя надевать сразу по две пары, чтобы приглушить звук шагов. Одежду, в которой их похитили, конфисковали; вместо нее каждая получила по паре спортивных костюмов, серый и розовый, и по два комплекта нижнего белья, которое они стирали в ванной комнате. Спали одетыми. Даже когда появились ночные рубашки, их надевали поверх костюмов, чтобы ночью не замерзнуть. Кроме того, каждой выдали мешочек для хранения небогатого скарба; запасного костюма, чистых чулок, смены белья, гигиенических салфеток, лекарств и туалетных принадлежностей.

Три пленницы и четыре охранника пользовались всего одной ванной комнатой. Женщинам разрешалось закрывать дверь, но не запираться и не задерживаться в душе более десяти минут, даже если нужно постирать белье. Сигаретами снабжали без ограничений, и Маруха выкуривала в день по пачке, а Марина и того больше. В комнате стояли телевизор и переносный радиоприемник, они сообщали заложницам новости, а охранники слушали по ним музыку. Утренние выпуски женщины прослушивали как бы тайком, приглушив звук, зато охранники включали свою музыку так громко, как душе угодно.

Телевизор смотрели с девяти утра: сначала познавательные программы, потом телесериалы и еще две-три программы до полуденных новостей. С четырех до одиннадцати ночи экран вообще светился постоянно, хотя, как это бывает в детской, на него никто не обращал внимания. Зато выпуски новостей узницы смотрели не отрываясь, чтобы не пропустить шифрованные сообщения родственников. Никто, разумеется, так никогда и не узнал, сколько таких сообщений они не поняли и сколько невинных фраз приняли за весточку надежды.

В первые два дня Альберто Вильямисар восемь раз появлялся на экране в разных программах по разным каналам в надежде, что где-нибудь его увидят заложницы. Дети Марухи, работавшие на радио и телевидении, тоже постарались использовать фиксированное эфирное время, чтобы установить пусть одностороннюю и, скорее всего, бесполезную, но все же какую-то связь с матерью.

В ближайшую среду заложницы посмотрели первую передачу, сделанную Алехандрой после возвращения с Гуахиры. Психиатр Хайме Гавирия, коллега мужа Беатрис и давний друг их семьи, дал целый ряд профессиональных рекомендаций о том, как сохранить присутствие духа, находясь в замкнутом пространстве. Давно знавшие доктора Маруха и Беатрис поняли смысл передачи и учли сделанные в ней рекомендации.

Это была одна из восьми программ, подготовленных Алехандрой по материалам долгих бесед с доктором Гавирией о психологии заложников. Темы бесед Алехандра подбирала так, чтобы не только заинтересовать Маруху и Беатрис, но и иметь возможность включать в передачу личные послания, понятные только пленницам. С этой целью она каждый раз приглашала в программу гостя, который на заранее продуманные вопросы давал заготовленные ответы, вызывавшие у пленниц недвусмысленные ассоциации. Любопытно, что многие телезрители, не подозревая об этом, обратили внимание на некий скрытый смысл, содержащийся в якобы невинных диалогах.

Франсиско Сантоса держали недалеко от места заточения пленниц, прямо в черте города, в условиях менее жутких и не таких строгих. Дело в том, что, кроме политической подоплеки, похищение женщин служило своего рода местью. К тому же, Маруху и Пачо охраняли разные команды. В целях конспирации они действовали независимо друг от друга и не имели между собой никакой связи. И все же трудно было объяснить разницу в отношении к пленникам. Охранники Пачо вели себя более просто и независимо, проявляли снисходительность и не слишком тщательно скрывали свои лица. Хуже всего было то, что на ночь Пачо пристегивали к кровати наручниками, обмотанными изолентой, чтобы он не растер запястья. Маруху и Беатрис больше всего угнетало отсутствие кровати, на которой можно вытянуть ноги.

С первых дней Пачо аккуратно получал свежие газеты. То, что печатали о его похищении, выглядело настолько неточным и наивным, что похитители, читая, корчились от смеха. К моменту, когда схватили Маруху и Беатрис, жизнь Пачо в плену уже вошла в определенную колею. Как правило, после бессонной ночи он засыпал около одиннадцати утра. Потом в одиночку или с охранниками смотрел телевизор и обсуждал новости дня, чаще всего футбольные матчи. Читал до изнеможения и, если оставались силы, играл в карты или шахматы. Ему досталась удобная кровать, и первые дни он спал хорошо, но вскоре у него начались зуд и рези в глазах, которые, правда, прекратились сразу после стирки постельного белья и генеральной уборки в комнате. Поскольку окна были забиты досками, лампа горела круглые сутки, но никого не беспокоило, что свет могут заметить с улицы.

В октябре произошло событие, о котором Пачо и не мечтал: родственники потребовали доказательств того, что он жив, и ему приказали подготовить послание. Пачо с трудом заставил себя успокоиться. Попросив принести полный кофейник черного кофе и две пачки сигарет, он на одном дыхании написал текст, не меняя ни единой запятой. По требованию курьеров Пачо записал текст на мини-кассету, которую легче спрятать. Он говорил медленно и четко, стараясь не выдавать всего, что на самом деле происходило в его душе. Чтобы дата записи не вызывала сомнений, в конце Пачо прочитал свежие заголовки «Тьемпо». Своим выступлением он остался доволен, особенно началом: «Все, кто меня знает, поймут, как трудно мне сейчас говорить». Однако прочитав в спокойной обстановке уже опубликованный текст, он понял, что заключительные слова послания могут оказаться петлей, которую он сам накинул себе на шею: после обращения к президенту сделать все возможное для освобождения журналистов, там говорилось: «Разумеется, вы не можете выходить за рамки закона и конституционных норм, на которых держится не только государство, но и похищенная сегодня свобода прессы». Опасения Пачо усилились, когда через несколько дней похитили Маруху и Беатрис; он расценил это как признак того, что процесс освобождения будет долгим и трудным. И тогда у него зародилась мысль о побеге, которая со временем превратилась в наваждение.

Условия жизни Дианы и ее коллег в пятистах километрах севернее Боготы отличались от условий жизни остальных заложников. Уже три месяца похитители испытывали серьезные трудности с размещением целой группы из двух женщин и четырех мужчин и одновременным обеспечением безопасности операции.

Комната-карцер, в которой ютились Марина, Маруха и Беатрис, поражала отсутствием всякого милосердия. В убежище Пачо Сантоса удивляли простота и беспечность его ровесников-охранников. Группу Дианы содержали в атмосфере полной импровизации, которая вызывала тревогу, порождала нервозность и неуверенность, отравляя взаимоотношения между похитителями и их жертвами.

Диана с коллегами жили, как кочевники. За долгие месяцы плена их не менее двадцати раз без всяких объяснений перевозили с места на место в окрестностях Медельина и в самом городе. Пленников скрывали в постройках разных типов и стилей, по-разному приспособленных для жизни. Столь частым переездам, конечно, способствовало то, что похитители действовали не в Боготе, а у себя дома, на подконтрольной им территории, где имели прямую связь с самым высоким начальством.

Всех вместе заложников собирали всего два раза, и то на несколько часов. Вначале их разбили на две группы: Ричард, Орландо и Хэро Бусс в одной, Диана, Асусена и Хуан Витта – в другой, по соседству. Пленников, как правило, переводили с места на место внезапно, в разное время суток, не оставляя им времени на сборы из-за готовой вот-вот нагрянуть полиции; передвигались почти всегда пешком по крутым склонам, шлепая по грязи под проливным дождем. Несмотря на то, что Диана была сильной и решительной женщиной, физические и моральные тяготы плена и эти безжалостные и унизительные переходы далеко выходили за пределы ее возможностей. Несколько раз, к большому удивлению заложников, их провезли прямо по улицам Медельина в обычном такси мимо полицейских кордонов и дорожных патрулей. Первое время пленники тяжело переживали, что об их участи никто не догадывается. Телевидение, радио и газеты молчали об исчезнувших журналистах вплоть до 14 сентября, когда, без ссылки на источник, «Криптон» сообщил, что журналисты не выполняют свою миссию в отрядах повстанцев, а похищены Подлежащими Экстрадиции. Прошли еще две недели, прежде чем сами похитители публично признали этот факт.

Группу Дианы опекал толковый и добродушный колумбиец, которого все называли просто дон Пачо. Ему было лет тридцать, по благодаря солидному виду и поведению он выглядел старше. Одно присутствие дона Пачо способствовало быстрому решению текущих проблем и вселяло в заложников уверенность в завтрашнем дне. Пленницам он привозил подарки, книги, конфеты, музыкальные записи, рассказывал о том, что нового происходит в стране и на переговорах с правительством. К сожалению, опекун появлялся не часто, и его влияние быстро забывалось. Большинство охранников и курьеров не отличалось высокой дисциплиной: они не носили масок, пользовались порой смешными кличками и охотно передавали из дома в дом устные и письменные послания, которыми пленники подбадривали друг друга. В первую же неделю заложникам купили традиционные спортивные костюмы, туалетные принадлежности, проигрыватель, начали снабжать местными газетами. Диана и Асусена часто играли с охранниками в шашки и помогали им составлять списки необходимых покупок. Однажды кто-то из охранников произнес фразу, которая удивила Асусену, и она записала ее в свой дневник: «О деньгах не беспокойтесь: этого добра у нас навалом». Первое время охранники вели себя вольно: включали музыку на полную громкость, ели когда вздумается и ходили по дому в одних подштанниках. Но очень скоро Диана, проявив настойчивость, добилась от них порядка: заставила одеваться прилично, убавлять громкость музыки, мешавшей спать, а надзирателя, пытавшегося на ночь примоститься со своим матрасом у ее кровати, выдворила из комнаты.

Тихой и романтичной Асусене было двадцать четыре года. Четыре года назад она вышла замуж и так привыкла к мужу, что не могла прожить без него и дня. В приступах беспочвенной ревности она писала ему любовные письма, заведомо зная, что они никогда не дойдут до адресата. С первых дней плена Асусена вела дневник, в который записывала все, что могло пригодиться для ее будущей книги. В программе новостей Дианы она работала уже несколько лет, но до этой трагедии их отношения ограничивались сугубо служебными рамками. Теперь женщины вместе читали газеты и болтали с ночи до утра, чтобы потом проспать до полудня. Прекрасный собеседник, Диана поведала Асусене о жизни много такого, чему не учат в школе. Друзья до сих пор вспоминают Диану как умного, веселого, жизнерадостного товарища и проницательного политического аналитика. Они помнят, как она тяжело переживала и винила себя за то, что втянула коллег в эту опасную авантюру. «Мне все равно, что будет со мной, но если что-то случится с вами, я не прощу себе до конца дней». Диану очень беспокоило здоровье ее давнего друга Хуана Витты. Он был среди тех, кто наиболее активно и убедительно отговаривал ее от этой поездки, но все же отправился вместе с ней, едва выйдя из больницы после сердечного приступа. Диана помнила об этом. В первое же воскресенье, проведенное в плену, она заплаканная пришла в комнату Хуана, чтобы спросить, ненавидит ли он ее за упрямство. Хуан Витта ответил предельно откровенно: да, поняв, что группа захвачена Подлежащими Экстрадиции, он возненавидел ее всей душой, но теперь относится к плену как к неизбежному повороту судьбы. Ненависть первых дней превратилась в ощущение собственной вины: ведь он сам не сумел отговорить Диану от авантюры.

Хэро Бусс, Ричард Бесерра и Орландо Асеведо, запертые в соседнем доме, чувствовали себя более спокойно. В платяных шкафах своей комнаты они обнаружили невероятное количество мужской одежды, причем многие вещи были еще в фабричной упаковке с этикетками известных европейских фирм. Как объяснили охранники, подобные запасы одежды Пабло Эскобар держал в нескольких местах на всякий случай. «Пользуйтесь моментом, ребята, просите, что хотите, – шутили сторожа. – Конечно, бывают задержки из-за транспорта, но за двенадцать часов мы можем выполнить любой ваш заказ». Количество еды и напитков, которые в первые дни доставлялись на муле, не укладывалось в сознании нормального человека. А когда Хэро Бусс намекнул, что ни один немец не может прожить без пива, ему следующим же рейсом привезли три ящика. «Вот было раздолье!» – часто вспоминал Бусс на своем безупречном испанском. Как-то ему даже удалось упросить охранника сфотографировать троих пленников за чисткой картошки к обеду. Когда позднее, уже в другом месте, фотографировать запретили, он сумел спрятать фотокамеру на шкафу и запечатлеть в целой серии цветных слайдов Хуана Витту и себя самого.

Время от времени узникам предлагали сыграть в карты, домино или шахматы, но журналистам не удавалось оказывать достойное сопротивление – уж больно высоки были ставки и «удачливы» охранники. Все они были молоды. Младший из охранников, лет пятнадцати, уже гордился своим дебютом – первой премией в конкурсе по истреблению полицейских: два миллиона за каждого. Однако к деньгам боевики относились с таким пренебрежением, что в первые же дни купили у Ричарда Бесерры очки от солнца и жилет за сумму, которой ему хватило бы на пять новых жилетов.

Холодными вечерами охранники покуривали марихуану и поигрывали личным оружием. Дважды оно случайно стреляло. Один раз пуля пробила дверь туалета и ранила охранника в колено. В другой раз охранник, случайно услышав по радио обращение папы Иоанна Павла II, призывавшего освободить заложников, возмутился:

– А этот сукин сын чего лезет?

После такого оскорбления папы его напарник в бешенстве вскочил с места, дело чуть не дошло до перестрелки, и пленникам пришлось их разнимать. Но кроме этого случая, Хэро Бусс и Ричард старались ни во что не вмешиваться и не лезть на рожон. Что касается Орландо, то он уже давно считал себя третьим лишним, а потому отводил себе первую строчку в списке смертников.

Через некоторое время журналистов разбили на пары и разместили в трех помещениях: Ричарда с Орландо, Хэро Бусса с Хуаном Виттой, а Диану с Асусеной. Первую пару среди бела дня провезли на такси через оживленный торговый центр, невзирая на то, что их разыскивали все секретные службы города. Под охраной четырех боевиков узников разместили в недостроенном доме, в комнате без электричества размером два на два метра, больше похожей на карцер, рядом с грязным туалетом. Все спали на полу на двух матрасах. В соседней запертой комнате прятали еще одного заложника, за которого, по словам охранников, требовали многомиллионный выкуп. Это был грузный мулат с массивной золотой цепью на шее, его держали в полной изоляции со связанными руками.

Диана и Асусена провели большую часть плена в просторном, комфортабельном доме, принадлежавшем, наверное, какому-то высокому начальству. Женщины обедали за одним столом с хозяевами, принимали участие в семейных беседах и, если судить по дневнику Асусены, слушали свежие диски Росио Дуркал_ и обсуждали Хуана Мануэля Серрата. В этом доме Диана увидела телевизионную программу, снятую в ее квартире в Боготе, и вспомнила, что сунула куда-то ключи от платяного шкафа – то ли за коробку с аудиокассетами, то ли за телевизор в спальне. Вдобавок выяснилось, что в спешке, отправляясь в это фатальное путешествие, она забыла запереть домашний сейф. «Дай Бог, чтобы никто не успел сунуть туда свой нос», – написала она в одном из писем к матери. Через несколько дней, наткнувшись на какую-то телепередачу, она услышала успокаивающий ответ.

С появлением в доме заложниц уклад жизни хозяев не изменился. Как и прежде, к ним часто приходили какие-то гости, относившиеся к пленницам как к членам семьи и приносившие им значки и открытки с изображением святых чудотворцев, способных помочь обрести свободу. Гости приходили целыми семьями, с детьми и собаками, которые резвились по всем комнатам. Зато погода совсем не радовала. В редкие солнечные дни пленницы не могли выйти позагорать из-за каменщиков, постоянно работавших поблизости. Возможно, это были переодетые охранники. Диана и Асусена сфотографировали друг друга сидящими на кроватях и не обнаружили у себя каких-либо внешних изменений. На другой фотографии, сделанной через три месяца, было видно, что Диана осунулась и постарела.

Узнав о похищенных 19 сентября Марине Монтойя и Франсиско Сантосе, Диана сразу поняла, что захват ее журналистской команды представляет собой лишь эпизод гигантской политической операции, призванной подтолкнуть правительство к определенным законодательным решениям. Дон Пачо вскоре сам подтвердил это предположение, рассказав о составленном списке избранных журналистов и чиновников, которых наркомафия похитит в случае необходимости. Тогда Диана тоже начала вести дневник, служивший ей не только для записи фактов, но и для поддержания душевного равновесия и трезвой оценки событий. Она записывала туда все: тюремные анекдоты и политический анализ, бытовые наблюдения, воображаемые диалоги с родными и обращения к Богу, Деве Марии и Иисусу Христу. На нескольких страницах – полностью переписанные «Отче наш», «Аве, Мария» и другие молитвы – свидетельство более тесного, письменного общения с Господом.

Ясно, что дневник Дианы не предназначался для публики – скорее, это был меморандум, политический и человеческий, который последующие события превратили в трагический диалог автора с самим собой. Диана писала крупным, округлым почерком, аккуратно заполняя все строки ученической тетради, что слегка затрудняет чтение. Первые записи она вела украдкой, на рассвете, когда же охранники заметили это, они принесли ей карандаш и вдоволь бумаги, лишь бы она не мешала им спать.

Первая запись в дневнике сделана 27 сентября, спустя неделю после похищения Марины и Пачо: «В среду, 19-го приезжал наш опекун, с тех пор произошло столько событий, что дух захватывает». Далее Диана спрашивала себя, почему до сих пор никто не взял на себя ответственность за похищение их группы. Ответ был только один: если похитители не добьются своего, заложников уничтожат без лишнего шума. «Я понимаю это и леденею от ужаса». Беспокоясь за своих товарищей больше, чем за себя, Диана любым способом старалась узнать, в каких условиях живут ее коллеги. Как все в ее семье, особенно мать, Диана была истой католичкой, и время лишь укрепило ее веру, ставшую почти мистической. Она молила Бога и Деву Марию за всех, кто имел отношение к ее жизни, включая самого Пабло Эскобара. «Возможно, он больше других нуждается в Твоей помощи», – обращалась она к Богу в своем дневнике. «Я знаю, Ты стремишься заставить его увидеть добро и остановить зло, прошу Тебя, помоги ему услышать нас».

Труднее всего пленницы привыкали жить бок о бок со своими надзирателями. Охранники Марухи и Беатрис не имели никакого образования и отличались грубым, неуравновешенным нравом. Они дежурили парами по двенадцать часов, сидя на полу с автоматами наизготовку. Все носили футболки с рекламными надписями, кроссовки и шорты, часто выкроенные прямо из брюк с помощью садовых ножниц. Один из заступавших на пост в шесть утра продолжал спать до девяти, а второй должен был караулить, но, как правило, тоже засыпал. Маруху и Беатрис это всегда удивляло: напади в это время на дом отряд полиции, часовые даже не успеют проснуться.

Все охранники были законченными фаталистами. Все они были уверены, что умрут молодыми, но воспринимали это как должное и жили сегодняшним днем. Свое отвратительное ремесло они оправдывали тем, что стремятся помочь семьям, купить хорошую одежду, мотоцикл и позаботиться о счастье своих матерей, которых чтили превыше всего и ради которых были готовы на смерть. И тюремщики, и их жертвы поклонялись одному Иисусу и одной Деве-Заступнице. Все они ежедневно молили о защите и милосердии, однако набожность похитителей носила оттенок порока: в своих молитвах они сулили дары и пожертвования в обмен на помощь и успех в преступном ремесле.

Вторым после религии объектом поклонения был «рогипнол», транквилизатор, помогавший воплотить в реальной жизни подвиги любимых киногероев. «Смешай его с пивом и сразу улетишь, – объяснял один из парней. – Тогда бери ствол, угоняй тачку и катайся. Особенно греет ужас на лице хозяина машины, отдающего тебе ключи». Все остальное боевики презирали: политиков, правительство, государство, суд, полицию и общество в целом. «Жизнь, – считали они, – сплошное дерьмо».

Вначале сторожей трудно было различать, заложницы видели только маски, в которых все казались на одно лицо. Со временем выяснилось, что маска скрывает только лицо, но не характер человека. За куском тряпки живет личность со своими особенностями и неповторимым голосом. Более того, у каждой маски была душа. И узницы невольно делили одиночество плена с этими масками, играя с ними в карты и домино, решая кроссворды и разгадывая загадки из старых журналов.

Даже строго соблюдавшая тюремные правила Марина не оставалась равнодушной. Одни сторожа ей нравились, других она откровенно ненавидела, придумывала и распускала о них коварные сплетни, натравливала их друг на друга, рискуя нарушить гармонию плена. Все должны были участвовать в ее интригах, и все в них участвовали.

В первый месяц плена среди охранников был один, страдавший внезапными припадками бешенства. Его звали Барабас. Он обожал Марину и выполнял все ее прихоти, но с первого дня люто возненавидел Маруху. Во время припадков он пинал телевизор или стучал головой о стены.

Но больше других запомнился худой молчаливый парень почти двухметрового роста, который поверх маски натягивал еще и темно-синий капюшон спортивной куртки, придававший ему вид ненормального монаха. Его так и прозвали: Монах. Он подолгу сидел с опущенной головой и думал о чем-то своем. Он охранял Марину с первого дня, и она относилась к нему с симпатией. Он, со своей стороны, привозил ей из отпуска разные подарки, например, пластиковое распятие на простенькой ленточке, которое Марина сразу повесила на шею. Она единственная видела его лицо, поскольку до появления Марухи и Беатрис охранники не носили масок и не скрывали своих имен. Марина видела в этом знак того, что ей не суждено остаться в живых. Ее рассказам о приятном лице и на редкость выразительных глазах этого молодого человека Беатрис охотно верила, замечая, какие длинные, пушистые ресницы видны в отверстиях маски Монаха. Этот парень был способен на добро и зло. Как-то раз он обнаружил на шее Беатрис цепочку с медальоном Девы Марии.

– Цепочки с медальонами здесь запрещены. Отдайте это мне.

Беатрис возмутилась и попыталась протестовать:

– Вы не можете ее отобрать. Это плохая примета, со мной случится что-нибудь ужасное.