Деньги и хороший уход сохранили ее лицо. У нее были поразительные голубые глаза, и они внимательно меня разглядывали.

— Полагаю, вы пришли на собеседование? Говорите. Вам есть что сказать?

Голос был глухой, почти грубый. Такой тембр придают сигареты и виски. Наглость — второе счастье, подумал я, а вслух произнес:

— Мне бы пепельницу.

Она указала на громадную хрустальную тарелку. Я затушил сигарету.

Надо признать, этот жалкий окурок изменил всю комнату. В этом блюде бычок выглядел как публичное оскорбление. Мне даже захотелось сунуть его в карман. Она сказала:

— Вы надеетесь произвести хорошее впечатление, вырядившись как посыльный?

— Можете со мной не церемониться. Мне нужна эта работа.

Она подошла ближе, и мне показалось, что она хочет меня ударить. Но она только рассмеялась. Отвязная штучка. Лучше не придумаешь.

Потом сказала:

— Сара сообщила, вы сидели в тюрьме. Вы кто, вор?

Резче, чем хотел, ответил:

— Я не вор.

— Боже мой, я тронула за живое? Нарушила уголовную этику?

Она произнесла это драматическим тоном. Прямо как на сцене.

Я понял, что она никогда с нее не уходила. Пояснил:

— Я дрался, и малость переборщил.

— Здесь никаких драк не будет, — подытожила она.

Я вдруг почувствовал, как накатывает желание. Откуда-то с левой стороны. Я просто не мог этому поверить. Мое тело отвечало ей. Она улыбнулась понимающей улыбкой, и мне уже не хотелось в этом разбираться. Совсем. Она продолжила:

— У вас будет испытательный срок — одна неделя. Джордан введет вас в курс ваших обязанностей.

Она пошла к двери, остановилась, сказала:

— Если вам непременно нужно что-нибудь украсть, возьмите эту отвратительную пепельницу.

И ушла.



Я пошел за Джорданом в гараж, который был больше похож на ангар. Первое что я увидел, был стоявший на подставках автомобиль. Я присвистнул, сказал:

— Это «Серебряный призрак»?

— Да, это он.

Я попытался угадать, что за акцент у Джордана, спросил:

— Вы немец?

— Венгр, — ответил Джордан.

Обвел рукой гараж и добавил:

— Здесь есть все, что вам может понадобиться.

Инструмент

рабочая одежда

лестницы

краска.

Я подумал, что это хорошо, кивнул:

— Хорошо.

Он показал мне таблицу на стене, сказал:

— Это ваше расписание.

— Что?

— Мадам любит, чтобы все было таблицезированно.

Ему стоило усилий произнести последнее слово, я подождал, понял, что его заклинило, говорю:

— Произносите по частям.

Он показал на таблицу:

— Пожалуйста, изучите это внимательно.

Я изучил:

Понедельник — покраска

Вторник — водостоки

Среда — крыша

Четверг — окна

Пятница — патио.

Я притворился заинтересованным, как будто это имело какой-то смысл. Сказал:

— А в субботу — гуляем.

Он проигнорировал мое замечание, говорит:

— Вы должны приходить ровно в семь тридцать. Съедаете легкий завтрак. Работа начинается ровно в восемь. В одиннадцать перерыв на чай, двадцать минут. В тринадцать ланч — один час. Работа заканчивается ровно в четыре часа.

Мне захотелось вскинуть руку в нацистском приветствии и заорать:

«Jawohl, Herr Kommandant!»[12]

Вместо этого я спросил:

— Она сейчас работает?

— Мадам отдыхает.

— Господи, по этим афишам видно, что она уже лет тридцать как отдыхает.

— Она ждет подходящее транспортное средство.

Я кивнул на «роллс-ройс», сказал:

— Вот это должно помочь.

Его ответ был заглушён шумом подъехавшего фургона, на боку которого было написано:


ЛИ
СТРОИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ И ОБСЛУЖИВАНИЕ


Из фургона выбрался толстый мужик. Это заняло у него порядочно времени из-за веса, который он на себе таскал. Мужик был в комбинезоне и бейсболке. Грязной бейсболке с едва различимой надписью «ЛИ».

Он подгреб к нам, кивнул Джордану, посмотрел на меня и сказал:

— Это чё за недоумок?

Джордан говорит:

— Мистер Ли, вы здесь больше не работаете. По-моему, вам ясно дали это понять.

Ли отмахнулся:

— Протри глаза, Джорд. Эта старая летучая мышь еще не знает, с кем имеет дело. Я своего не упущу.

Джордан вздохнул, говорит:

— Мы нашли на ваше место нового человека, мистер Ли. Прошу вас покинуть нас.

Ли засмеялся, сказал:

— Да ладно, ступай, Джорд, принеси чашку чая, сахару два кусочка. Я тут разберусь.

И направился ко мне. Джордан оказался быстрее и нанес Ли два молниеносных удара в живот. Я едва успел заметить, что он бил не кулаком, а открытой ладонью. У Ли ноги подкосились, он застонал, заскулил:

— Ты чё делаешь?!

Джордан встал над ним и врезал обеими руками по ушам.

Я заметил:

— Это очень больно.

Потом Джордан помог Ли добраться до фургона, затолкал его внутрь, как мешок. Через несколько минут мотор взревел, и фургон медленно уехал. Джордан повернулся ко мне, спросил:

— Можете начать в понедельник?

— Без вопросов, — ответил я.

По дороге к аллее я раскурил сигаретку. Подошел к воротам, обернулся. Дом казался вымершим. Я пошел к Ноттинг-Хилл. По дороге наткнулся на Ли. Он стоял, прислонившись к своему фургону, массировал живот.

Когда я проходил мимо, Ли сказал:

— Можно на пару слов, приятель?

— О\'кей.

— Я не уловил, как там тебя звать.

— Верно.

Он набычился. Я заметил, что уши у него ярко-красного цвета. Говорит:

— Ты чё, играть со мной вздумал, приятель?

— Почему бы и нет.

— Ты чё, шибко хорошо соображаешь, что ль?

— Только в работе. В твоей работе.

Он не знал, как продолжить, решил побазарить:

— Если хорошо соображаешь, держись от меня подальше.

Я сделал выпад, изображая удар в живот, но не ударил, а сказал:

— Тебе нужно завязывать с гамбургерами, Ли.

И ушел. Весь путь по Лендбрук Гроув я слышал его ругань. Старина Ли мне почти понравился. В конце концов, он продержался там целую неделю.

~~~

КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ в Клэпхем, я все еще ощущал влияние Лилиан Палмер. Решил, что пора перепихнуться. Зашел в телефонную будку, посмотрел на расклеенные там объявления. Любое сексуальное желание могло быть удовлетворено. Я остановился на таком объявлении:


ТАНЯ
ТОЛЬКО ЧТО ИЗ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ, СИСЯСТАЯ
ГОТОВА УДОВЛЕТВОРИТЬ ВСЕ ВАШИ ЖЕЛАНИЯ


Вот оно.

Я позвонил и назначил время. Да, она может принять меня сейчас. Адрес был где-то в Стритэме. Я ехал туда и, клянусь, нервничал.

После трех лет очень хочется знать, как всё пройдет.

Нашел дом, позвонил в домофон. Мне открыли, я поднялся на пару лестничных пролетов. Постучал в дверь. Вышел парень лет тридцати.

Я сказал:

— Господи, надеюсь, что Таня — это не ты.

— Гони полтинник.

Я заплатил, парень спрашивает:

— Еще что-нибудь нужно — травка, ускоритель, дурь?

Я покачал головой. Он отступил и позволил мне войти. Там сидела женщина, в комбинации и чулках с подвязками. И было ей вовсе не двадцать, и не была она ни сисястой, ни очаровательной. Сказала:

— Выпить хочешь?

И не латинка.

— Давай.

— Скотч?

— Отлично.

Я наблюдал за ней, пока она наливала. Отличная фигурка — я почувствовал, что желание возвращается. Не то что бы дикий восторг, но близко.

Взял стакан, сказал:

— Твое здоровье.

Она встала передо мной, говорит:

— Без извращений, без поцелуев, без связывания.

Что я мог ответить? Говорю:

— Всё по-серьезному.

Пошел за ней в спальню. По радио «Иглз» исполняли «Десперадо».

Если «Мой путь» Синатры — гимн шовинистов, то «Десперадо» — это символ веры осужденных. Таня протянула мне презерватив и легла на кровать.

Все закончилось очень быстро.

Она показала на ванную:

— Можешь там помыться.

Я помылся.

Когда я выходил, сказала:

— Давай еще двадцатку, и можешь еще раз.

Я говорю:

— Я так позабавился, мне как раз хватило.

Она мне вслед:

— Звони еще.

~~~

ВЕРНУВШИСЬ В КЛЭПХЕМ, я пошел в «Розу и Корону», сел на табурет у стойки, заказал пинту горького. Сижу, потягиваю пиво, скручиваю сигаретку. Рядом садится мужик лет шестидесяти. Общаться с ним не хотелось, и я состроил рожу типа «отвали от меня». Он заказал большую порцию рома, предупредил:

— Только не это пойло с желтой птичкой, которое «Кискади» разливает.[13]

Я повернулся. Захотелось разделить с кем-нибудь посткоитальную меланхолию.

Понял, что он обращается ко мне, говорю:

— Чего?

— Не поверишь, два месяца назад делал ангиографию…

— Что делал?

— Было назначено обычное обследование, но сердечную артерию что-то закупорило, и врач…

Я перебил:

— Заткнись. Не хочу об этом слышать.

Он сник, спрашивает:

— Хочешь выпить?

— Я хочу, чтобы ты компостировал мозги кому-нибудь другому.

— Я просто хотел пообщаться.

— Со мной не надо, — отрезал я.

Прикончил пиво и пошел к выходу. Когда оказался снаружи, заметил, что прямо напротив, через дорогу, стоит человек и внимательно на меня смотрит. Лет тридцати, блондин, поношенный костюм. Парень как будто собирался что-то сказать, но повернулся и ушел.

Если бы машин было поменьше, я бы пошел за ним. Подумал: «Сегодня они появляются неожиданно».



Когда я входил в квартиру, зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Митч?

— Да.

— Это Билли Нортон. Звоню все утро — ты где был?

— Ходил на собеседование.

— Что? У тебя уже есть работа.

— Деньги в долг давать? Это не работа, а инфекция.

Он тяжело вздохнул, говорит:

— Завтра идем, как договорились.

— Да.

— Митч, это легко, никаких проблем. От тебя требуется только одно — прикрывать меня.

— Легко? Первый раз слышу, что забирать деньги — легкое дело.

Он всерьез рассердился, попытался сдержаться, сказал:

— Я принесу «Ред Булл».

— Что принесешь?

— Такой энергетический напиток Запьешь им пару таблеток амфетамина, и ты на полном взводе.

— И без мозгов.

— Я подхвачу тебя в двенадцать, идет?

— Жду не дождусь.

Потом я заказал пиццу по телефону и стал ждать, когда ее доставят. Читал «Боковой удар» Чарльза Уилфорда и сокрушался, что таких серий больше не будет. В тюрьме я прочитывал одну, даже две книги за день. И собирался сохранить эту привычку.

В дверь позвонили. Открыл. Это не пицца. Крепкий мужчина, русые волосы с проседью, темный костюм.

— Мистер Митчелл? — спрашивает.

— Да.

Протянул удостоверение, говорит:

— Я детектив, сержант Бэйли. Могу я с вами поговорить?

— О\'кей.

Он прошел за мной внутрь, оценивающе оглядел комнату, говорит:

— Хорошее местечко.

Я кивнул. Он сел, начал:

— Мы получаем ежедневный бюллетень о бывших заключенных, возвращающихся в наш округ.

Если он ждал от меня какого-то ответа, то я его не дал.

Достал пачку крепких сигарет, мне не предложил, закурил и продолжил:

— Мне попалось ваше имя, но там нет адреса.

— Я не на условно-досрочном. Свободный человек.

— Ну конечно, конечно. Я позвонил вашему другу Нортону, и он был рад помочь. Я решил заскочить на минутку, посмотреть, как вы устроились.

Опять звонок в дверь. На этот раз пицца. Забрал ее, принес в комнату, поставил на стол. Бэйли оживился:

— О, пицца. Великолепно! Можно кусочек?

— Конечно.

Он открыл коробку, приступил:

— Ммм… слава богу, без анчоусов… Вот бы еще чайку?

Я пошел в кухню, поставил чайник. Он кричит с набитым ртом:

— Очень вкусно! Пиццу надо есть, пока горячая!

Когда я пришел с чайником, Бэйли половину уже прикончил.

— Господи, мне это было просто необходимо, — сказал он. — Пропустил ланч.

Выпрямился, рыгнул.

— Была какая-то особая причина для вашего визита? — полюбопытствовал я.

Он налил чай, говорит:

— Я посмотрел ваши данные. Вы отсидели три года за тяжкие телесные повреждения.

— Да.

— Я хотел бы узнать о ваших планах.

— У меня есть работа.

— Боже милостивый! Быстро. Надеюсь, легальная?

— Конечно.

Он встал, отряхнул крошки с пиджака, сказал:

— Ваш друг Нортон слишком круто по ветру берет. Вам бы лучше с ним не встречаться.

Мне эта дружеская болтовня поднадоела, говорю:

— Это что, угроза, сержант?

Он, с улыбкой:

— Ну и темперамент у тебя, парень. Ты ведь не хочешь опять нарваться на неприятности?

Я заткнулся, говорю:

— Тронут вашей заботой.

— Еще бы. Зови это интуицией.

Я вернулся в комнату, сунул остатки пиццы в мусорку. Окурок он затушил в чайной чашке. Я громко сказал в никуда:

— Гребаная свинья.



На следующее утро я раздумывал, что надеть, если собираешься идти вытрясать деньги. Получше? Похуже? Решил, что нужно одеться попроще. Джинсы и свитер.

Ровно в двенадцать приехал Нортон. Я сел в фургон, говорю:

— Подходящий сегодня денек.

Нортон был как на иголках, притоптывал ногами, барабанил пальцами по рулю. Когда мы отъезжали, я краем глаза заметил блондина в поношенном костюме и крикнул:

— Билли, постой минутку!

Он остановил машину, я выскочил. Человек исчез. Я вернулся обратно, Нортон спрашивает:

— Что?

Я покачал головой:

— Это бред, но мне кажется, что за мной следят.

— За тобой? Ну это чокнутым надо быть — следить за тобой. Вот бери — освежись.

Указал на картонки с «Ред Булл».

— Нет, я люблю работать без подогрева.

Он открыл банку, сделал большой глоток, произнес:

— Агрр…

— Ты ускорителя добавил?

— Всего полтаблетки, ерунда.

Мы неслись по Клэпхем-роуд, я говорю:

— Ты слишком круто по ветру берешь.

— Что?

— Это мне полицейский сказал.

Нортон уставился на меня. Я говорю:

— Следи за дорогой, козел!

Он заорал:

— Ты с легавым говорил… обо мне?!

— Ага, с тем самым козлом, который получил у тебя мой адрес.

— А…

Он заткнулся, через некоторое время говорит:

— Бэйли отстой, не парься.

— Этот отстой знает, где я живу. Это всегда неприятно.

Когда поворачивали на Эшмоул Истейт, Нортон добавил:

— Должен тебе честно сказать, Митч: ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

— Точно.

~~~

— НЕНАВИЖУ ГРЕБАНЫХ МОНАХИНЬ!

Нортон сплюнул при виде монахини, спешившей куда-то по тротуару.

В Эшмоул Истейт был женский монастырь.

Я сказал:

— Я думал, что у вас, ирландцев, есть религия.

Он хрюкнул, ГОВОРИТ:

— Что у нас есть, так это долгая память.

— Ну а если религии нет, нужно иметь Божье благословение.

Он посмотрел на меня:

— Господи, Митч, это чертовски круто.