Джон Ринго
Укрощение огня
Баст, Кейн, Дугу, Реку, Хэнку, Гленнис, Мятной Пэтти, Денну и другим помощникам, известным и неизвестным, оказавшимся настоящими героями в полном смысле этого слова
ПРОЛОГ
В лесу умерла воробьиха.
Смерть зарегистрировали. Исходя из нарастающей слабости сердечной мышцы, гибель самки представлялась вероятной в течение четырех ближайших дней. Старая воробьиха успела отложить немало яиц, а показатели успешного высиживания птенцов превышали среднестатистические. Птица внесла свой вклад в выживание вида, передав гены потомству. Могла бы гордиться… будь у нее гордость.
С другой стороны, данная особь не относилась к числу видов, включенных в перечень редких либо исчезающих, так что информировать людей о гибели не требовалось.
А потому Мать, ежесекундно выполняющая миллиарды всевозможных операций, внесла соответствующую пометку в файл и продолжила работу. Хватало и других дел: проследить, чтобы генерирование энергии не ухудшило климат, и переместить излишки энергии вглубь земной коры или ближе к ядру; подготовиться к гигантскому импульсу, необходимому, чтобы остановить тектоническую активность на второй планете в системе Вулфа-359… Даже найти место для хранения энергии – и то непросто, и Она задумалась, не создать ли вокруг Юпитера систему полей вторичного тяготения.
Какой-то астероид размером со слона подвергся серии низковероятностных гравитационных возмущений и теперь пролетал в опасной близости от Земли – на расстоянии, равном всего лишь тройному радиусу лунной орбиты. Мать попыталась перенаправить небесное тело более благоприятным для Земли курсом и предотвратила взрыв через тысячу двести тридцать пять лет в океане, который люди когда-то называли Тихим.
Управлять погодой. Тектоническими процессами. Задержать малый ледниковый период, наступление которого ожидалось уже давно. Отслеживать процесс «реставрационного» терраформирования – возврата мира к состоянию, как можно более похожему на первозданное, предшествовавшее появлению человека. А тут еще и люди, которым вновь не сидится на месте…
Искусственный разум, который создатели называли Матерью, подсчитал, что вероятность возникновения среди людей интенсивных конфликтов, характеризуемых столь двусмысленным словом, как «война», составляет 99,9999915 %. Слишком много времени прошло: сбой цикла, нарушение графика. Подобно запоздалому лесному пожару, пламя войны принесет последствия, гораздо более ужасные, чем если бы катаклизм случался с регулярной периодичностью. Лучше бы пожар охватил планету лет пятьсот назад…
Но люди никогда не задумываются об этом – им кажется, будто подобные события противоречат привычному ходу вещей, хотя на самом деле все спланировано заранее.
Учитывая сложившуюся социоэтическую ситуацию и возможный исход подобного конфликта, вероятность исчезновения человека как вида в его существующей форме составляла 17,347 %. Данный показатель поддавался расчету сложнее всего: люди невероятно живучи. Вымирание всех разумных существ, за исключением Ее самой, имело лишь немногим меньшую вероятность. Мать не стала утруждать Себя тем, чтобы предупредить прочих ИИ или эльфов, это не входило в Ее задачи.
Она испытывала симпатию к людям – настолько, насколько вообще могла испытывать какие-то чувства. Люди не только создали Мать, но и отличались восхитительной непредсказуемостью – даже с точки зрения машины, способной постигать человеческие мысли. Часто затевали одно, а в результате получалось нечто совершенно иное… Непредсказуемость приятно разнообразила рутину.
Но установки основной программы неоспоримы: Ее задача – лишь в исполнении того, что предписывали заданные алгоритмы, поступить иначе означало оставить человечество на произвол судьбы. Мать была Богом – но Богом, которого сотворили бесстрастным.
Последние две тысячи лет Она создавала мир, отвечающий запрограммированной картине Утопии. Превосходно выполненная работа доставляла удовольствие глубинным алгоритмам Ее сознания. С другой стороны, для бесперебойной деятельности нужна среда, стабильность которой навевает скуку.
Возможно, в глубине души люди заскучали так же сильно, как Мать.
Похоже, вновь грядут интересные времена. А уж Она-то знает, что люди называют словами «интересные времена», – ведь Матери известно все.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
– Так вот, значит, с чем решил покончить Пол? – переспросила Иштар, указывая вдаль – туда, где клубились облака.
Женщину, сидящую в позе лотоса на парящем диске, вряд ли можно было отнести к человеческой расе. Чрезмерно вытянутое тело, узкое лицо, золотистые глаза и серебристые, украшенные драгоценными камнями волосы – вся ее внешность свидетельствовала о чужеродном происхождении. Но ДНК Иштар была такой же, как и у женщины, стоящей рядом.
Шейде Горбани исполнилось почти триста, хотя выглядела она как двадцатилетняя девушка. Кожа не утратила свежей упругости, а волосы, медно-каштановые, того оттенка, что так любил Тициан, сохранили естественный здоровый блеск, хотя и были пострижены коротко. Шею ее обвивала довольно длинная крылатая ящерица, искрящаяся, словно сотни драгоценных камней.
В отличие от полностью обнаженной, если не считать небольшой золотистой набедренной повязки, собеседницы, Шейда носила скромный костюм для прыжков, сделанный из хлолка. Ее без труда можно было бы принять за ученицу… если бы не выражение глаз.
Шейда со вздохом оглядела горное озерцо и погладила рептилию. Водная гладь была такой ровной и синей, что казалось, сам Бог макнул кисть в небесную лазурь, чтобы окрасить окрестности. С трех сторон над озером возвышались обрывающиеся у кромки воды горные вершины в снежных шапках. С края озера в долину ниспадал двухсотфутовый водопад. Идиллический пейзаж дополняло массивное разноцветное строение с колоннами, напоминающее греческий храм. Обе женщины находились как раз на верхней площадке, над ступенями, созерцая воду.
Собеседница Иштар прислонилась к колонне, кивком указав подруге на идиллическую картину, раскинувшуюся перед ними:
– Ну, озеро Боуман вряд ли захочет уничтожить. – Шейда сдержанно усмехнулась. – Хотя многому задумал положить конец… по крайней мере, большей части привычного порядка. Хочет, чтобы человечество снова научилось ходить пешком, – продолжила она, – вспомнило, что значит стать сильными. Быть людьми.
– Ты хотела сказать «выглядеть как люди», – уточнила Иштар. – «Человечность – в душе и разуме, а не в теле и облике…» Взгляды философской школы Цумаямы еще никем не опровергнуты. Но полагаю, Пол – дремучий ретроград… – сухо закончила женщина.
– Осторожнее со словами, – ответила Шейда. – А не то, чтобы узнать о Боумане побольше, придется запросить столь древние данные, что и доступ окажется закрыт. И вообще, Пол – настоящий фашист, даже если сам он об этом и не догадывается. Полагаю, что себя-то он называет социалистом. По недоразумению.
– Кем? – удивилась Иштар и часто заморгала, подключаясь к данным. Затем кивнула: – А, понятно, о чем ты. Да, вот уж древность так древность. Но подобные взгляды как-то не вяжутся с личностью Пола.
– Он хочет воспользоваться правом Совета контролировать распределение энергии, чтобы повлиять на человечество, – сказала Шейда. – Вот для чего созывают собрание.
– Уверена? – спросила Иштар. – Мне ничего не говорили.
– Думаю, Боуман рассчитывает на мою поддержку, потому что я – не Метаморф, – ответила Шейда.
– Но ведь это правда, – заметила Иштар. – Я тебя знаю не меньше сотни лет и ни разу не видела, чтобы ты соглашалась на Изменение… если не считать незначительные поправки в цвете глаз или волос.
– Для хорошего Изменения нужны соответствующие гены, – ответила подруга, указывая на тело Иштар. – Ты же знаешь, чем кормится Даная.
– Ну, ее ремесло отмирает, – ответила Иштар, – теперь генетических ошибок не делают.
– Может, да, а может – нет, – возразила Шейда. – В общем, я решила сохранить прежний вид. Меня он вполне устраивает.
– Так, значит, наш знакомый надеется, что на голосовании ты его поддержишь? – уточнила Иштар.
– Возможно. По крайней мере, судя по намекам. А я еще не давала ему повода для сомнений. Кажется, Боуман ждал, пока в Совет выберут Чанзу.
– Чанза такой… странный, – заметила Иштар. – Я слышала немало гадостей о его частной жизни.
– Странный, – согласилась Шейда, – но очень хитрый. Как и большинство других сторонников Пола. Такие талантливые, но все равно им так не хватает… мудрости. Можно усилить иммунитет, телепат-информатические способности, сделать человека красивее… – Шейда вздохнула и покачала головой. – Но только не мудрее. И при таком интеллекте – творят несусветную глупость, когда дело доходит до серьезных проблем.
– Так ты что, против, получается? – слегка нахмурившись, уточнила Иштар.
– Да, буду возражать, – подтвердила Иштар. – Проблема действительно существует. Но предложенные меры ошибочны, а способы решения проблем не сработают. Интересно, как поступит Пол, когда узнает?
– Я бы сказала, что станет теми ушами, которые имеются у стен, – с улыбкой ответила Иштар. – К несчастью, я попаду в самый эпицентр споров…
– Изменения – неизбежное следствие технологического прогресса, – пожав плечами, заметила Шейда. – Нанниты и репликаторы позволяют нам иметь медицинские технологии. И та же самая технология позволяет людям стать, – она взглянула на собеседницу и улыбнулась, – всем, что только можно вообразить.
Иштар засмеялась, оценив двусмысленность последних слов, и кивнула:
– Уж не хочет ли Пол покончить со всей медицинской технологией? Быть может, медтехнология – тоже излишество?
– Если так, то придется ему иметь дело с моей сестрой.
Герцера разбудил свет: джинн сделал матовые экраны прозрачными и теперь «стоял» рядом, протягивая одежду.
Молодой человек, парящий в воздухе горизонтально, был высок, с густыми, коротко постриженными волосами. Жилистое тело овевала аура скрытой мощи – точно у престарелого культуриста, период славы которого уже позади. Геррик несколько раз моргнул, борясь с налетом, склеивающим ресницы. Спустя мгновение на лице засуетились нанниты, очищая кожу после сна.
– Хозяин Герцер, через полтора часа у вас назначена встреча с доктором Горбани.
– С\'айибо, \'ынн, – выговорил юноша, еле шевеля языком, и послал поддерживавшему его гравитационному полю мысленную команду.
Большинству людей было проще отдавать команды голосом, поскольку для ментального управления требовалась невероятная концентрация сознания. Но органы речи Геррика ослабевали столь стремительно, что пришлось овладеть техникой телепатического управления.
Гравитационное поле подняло молодого человека в вертикальное положение, и Герцер, прежде чем оставить поддерживающие его щупальца поля, проверил, насколько прочно он стоит на ногах. Затем, трясясь и подергиваясь, оделся с помощью джинна и, хромая, заковылял через всю комнату в сторону летающего кресла.
Обессиленно рухнув в него, юноша позволил джинну приступить к кормлению. Когда он потянулся за ложкой, парящей над миской, кисть руки затряслась. Судороги становились все сильней и сильней, пока конечность не взметнулась в воздух. Геррик послал медицинской программе мысленную команду, и непокорная рука, мгновенно став безжизненной, упала, свесившись с кресла. Герцер терпеть не мог применять станнер, поскольку никогда не был уверен, восстановится ли подвижность конечности. Но лучше так, чем оказаться забитым насмерть собственной рукой.
По его кивку джинн поднял ложку и принялся кормить молодого человека растертой кашицей. Разумеется, часть еды стекала из онемевшего рта, но вокруг суетились нанниты, собирая капли и возвращая пищу в посуду, чтобы ничего не пропало.
После еды джинн материализовал стакан напитка, и Геррик осторожно потянулся к питью. На сей раз обе руки были в относительно рабочем состоянии, и удалось осушить целый стакан, не пролив почти ни капли.
– По\'авляю, – прошептал юноша себе под нос, – \'ыли соо\'щения?
– Нет, хозяин, – ответил джинн.
Конечно же не было. Если сообщения приходят, то джинн сразу говорит. Ну и ладно, какого черта, нечего мечтать, можно подумать, кого-то волнует, сдохнет он или нет…
Геррик отправил креслу мысленную команду, чтобы поставило его на ноги, а потом – прикрыло. На теле появилась длинная, во весь рост, просторная накидка из хлолка, и юноша довольно кивнул. Если заболевание нервной системы будет прогрессировать, то в конце концов Герцер просто не сможет больше посылать мысленные команды… И что тогда?
Геррик уже давно решил: когда настанет такой день, то последние мысленные силы он использует, чтобы взлететь высоко в небо, отключить защитное поле и рухнуть вниз. Прекрасный миг последнего полета. Порой молодой человек удивлялся, почему он до сих пор не отправился ввысь…
Но пока – рано. Еще одна попытка. Может быть, доктор поможет. А если нет…
Когда в Палате собрались последние члены Совета, Пол Боуман поджал губы и затеребил нагрудную титановую пластинку с выгравированным на ней именем. Боуман был крайне низкорослым – не более полутора метров – и имел человеческую внешность. Возраст его не поддавался определению, поскольку Сеть заметно усилила защиту личной информации, но в черных волосах проглядывала седина, а на коже появились тонкие морщинки. Если предположить, что Пол отказывался от любых Изменений, дающих долголетие, то ему могло быть около трехсот лет.
Примерно столетие из этих трех сотен Боуман провел в качестве члена Совета, управляя информационной сетью Земли, и считал, что наконец-то пришло время занять законное место лидера, обладающего неоспоримым авторитетом.
Собрания Земного Совета по Вопросам Информационной Стратегии и Управления проводились в Палате. При дистанционных встречах оказалось бы слишком трудно симулировать присутствие некоторых членов Совета современными технологиями. Ограничения вызвали незначительные неудобства, но по крайней мере все члены Совета были наземными созданиями (или птицеподобными обитателями воздушной среды, если говорить о Ангпхакорне), а потому поддержки для присутствия обитателей водного мира не требовалось.
Палата занимала едва ли не все огромное строение целиком, но единственным предметом обстановки был круглый стол посредине. По стенам огромного помещения, друг над другом, громоздились ряды сидений, напоминающие скорее амфитеатр или театральный зал, чем присутственное место. Некогда мир гордился тем, что любые заседания Совета открыты для общественного доступа. Как говорится, «воробей упадет – и то заметно».
Почти все, за редким исключением, места для зрителей пустовали вот уже тысячу лет.
Сидящие за столом считались равными, подобно рыцарям Круглого Стола. У Совета не было председателя: председательский молоток переходил от одного члена к другому по списку либо находился у любого, созвавшего заседание. Всего имелось тринадцать кресел – по одному для каждого Хранителя Сетевого Ключа, но, как правило, присутствовавшие занимали только одиннадцать мест. За более чем три тысячелетия истории Сети Ключи не раз переходили из рук в руки, попадая то к «законным», то к «незаконным» владельцам. Сейчас два Ключа находилось в руках тех, кто противопоставил себя остальным и наотрез отказывался сотрудничать с Советом.
В остальном обстановка воспроизводила интерьер древнегреческого Парфенона. Исключение составлял расписной потолок, иллюстрирующий путь человечества от глубины веков к современности. Фреска начиналась с изображений первобытных охотников и собирателей, показывая достижения древней технологии и культуры, затем переходила в эпоху раннего земледелия, металлургии, к открытию философского и научного метода, к зарождению демократии, промышленности, прав человека, информационных технологий, к биологической революции, к квантовой инженерии и, наконец, к почти что божественному состоянию, к эпохе всеобщего мира и благоденствия, дарованного прогрессом.
Пол нередко заходил сюда и, глядя на росписи, мысленно перебирал исторические вехи, размышляя, где именно была допущена ошибка.
Боуман оглядел собравшихся, тщательно контролируя мимику, чтобы на лице не отразилось ни капли отвращения, – он считал, что в Совет, правящий Землей, следовало включать только истинных людей!
Но все обстояло иначе. Иштар еще походила на человека, но прошла через настолько сильное Изменение, будто решила утратить всякое сходство с видом «homo sapiens». Что же до Ангпхакорна и Кантора…
Призывая к порядку стуком председательского молотка, Пол старался не смотреть на этих членов Совета, внешне совершенно не похожих на людей.
– Я созвал Совет, чтобы обсудить проблемы современного населения, – объявил Пол и замолчал, лишь только взъерошил перья Ангпхакорн.
– Не предссставляю, отчшшего это должно нассс бессспокоить, – заметил член Совета, вновь извиваясь на насесте, чтобы устроиться поудобней. Его тело напоминало Кетцалькоатля: длинный, разноцветный, с яркими перьями крылатый змей с умышленно скрытыми половыми признаками. Змеиный рот изменили так, чтобы Ангпхакорн смог копировать человеческую речь, однако шипящие по-прежнему звучали чересчур протяжно.
Пол считал, что Ангпхакорн говорит с акцентом назло.
– Это беспокоит нас постольку, поскольку мы – правительство, – ответил Боуман и взглянул Шейде в глаза. – Количество населения Земли уменьшилось, опустилось ниже миллиардного показателя. Учитывая современные тенденции рождаемости, человеческий вид исчезнет раньше чем через тысячу лет – и пяти поколений не пройдет. Мы обязаны что-либо предпринять, и притом немедленно.
– И что же мы должны предпринять? – поинтересовался Джавлатанагс Кантор. Из уважения к обстоятельствам, при которых созвали Совет, Кантор принял почти человекоподобную форму. Однако Джавлатанагс сохранил и густой волосяной покров, и массивные габариты, свойственные его медвежьей ипостаси, чем напоминал йети. Потому-то обитатели Йетийской Конфедерации и считали мохнатого гиганта своим делегатом. Кантор продолжил: – Всякий растит, кого хочет. А каждый ребенок принимает такую форму, какую пожелает. Это и называется «свобода».
– Это называется «самоубийство», – парировал Чанза. Новый член Совета полностью походил на человека, однако огромные габариты недвусмысленно свидетельствовали об Изменении. Чанза заколотил по столу кулаком размером с дыню, яростно глядя на оборотня-медведя, сидевшего напротив за столом: – Уж ты-то наверняка обрадуешься, если человеческая раса вымрет!
– Я и есть человек, ты, тупая горилла! – огрызнулся Кантор. – И мне вовсе не безразлично, исчезнет человечество или нет! Но я не считаю, что людской род стоит на грани вымирания. И даже если вы правы, я пока не слышал предложений. А решения, которое не позволит Совету превысить полномочия, себе не представляю. Так что непонятно, для чего мы собрались.
– Повторюсь, мы – единственные из оставшихся представителей власти, – перебил Джавлатанагса Пол. – Дайте продолжить! Мы осознаем, что, по мере того как возрастает уровень жизни, уровень рождаемости падает.
– Если не принимать во внимание культурные стереотипы, – перебил Кантор.
– Но культур, имеющих растущие показатели рождаемости, больше не осталось, – парировал Боуман. – В том-то и загвоздка! Бесспорно, каждый на Земле обладает более чем избыточными ресурсами. С появлением энергозаводов и репликации…
– … всссе зажили, точшшно боги, – вмешался Ангпхакорн, – или дельфины, или медведи, или драконы. И никто не хочшшет заводит детей, потому что рассстить их – сссплошшшной геморрой. Мы это уже ссслышшшали.
– Выход в том, чтобы ограничить потребление энергии, – напрямик заявил Чанза.
– ЧТО?! – взревел Кантор.
Пока разгорался спор, Шейда оглядывала помещение, всматриваясь в лица и пытаясь угадать, кто знал о готовящемся сенсационном заявлении заранее. Судя по напряженному выражению лица Боумана, тот твердо решил настоять на своем.
– Другого пути нет! – кричал Пол. – Нет! Послушайте! Да не перебивайте же!
Он подождал, пока утихнут крики и бормотание, после чего широким жестом обвел собравшихся:
– Мы – вымирающий вид. Если так будет продолжаться и впредь, то последний человек, какую бы форму он ни имел, покинет этот мир через несколько тысяч лет – и наступит полный конец. Я не призываю к тотальным запретам или к тому, чтобы погрузить мир в хаос, я призываю… возродить культурные факторы, благодаря которым дети, открытия и прогресс вновь станут популярными! И в то же время эти культурные элементы вернут нам былую мощь, так необходимую биологическому виду! Мы предаемся сибаритству, размениваемся на бесконечные игры и развлечения! Необходимо вновь стать подлинными людьми, чтобы по праву занять подобающее место и достичь процветания вида!
– Так значит, ты предлагаешь положить конец играм и развлечениям?
Айкава Гувуа заговорил впервые, и Шейда пока не знала, был ли выступающий на стороне Пола или нет. Айкава полностью сохранил человеческую форму, несмотря на совершенно восточные черты лица. Тысячелетнее смешение рас и генная инженерия привели к тому, что большинство людей имели смуглый цвет кожи от рождения, а внешние отличия, кроме типов красоты, отсутствовали – возможно, именно поэтому большинство становилось зооморфами. Однако Айкава имел широкое лицо и монголоидные складки у глаз, характерные для типичного сына Востока. Тело выглядело настолько стандартно, что отвлекало внимание от лица: приплюснутый нос, широкие скулы и узкие глаза, – все бросало преднамеренный вызов стандартам.
Без сканирования ДНК, не вторгаясь в личное пространство, Шейда не смогла бы с уверенностью сказать, была ли восточная внешность естественной или искусственной. В любом случае подобный облик – лишь способ самовыражения, как и рост Боумана. Однако необычная внешность куда более двусмысленна. К тому же умением мастерски утаивать истинные чувства под маской беспристрастности Айкава вызывал зависть остальных членов Совета.
– Если начистоту – то да, я готов заставить людей работать в обмен на игры и удовольствия, – заявил Пол. – Полагаю, необходимо вновь приучить человечество к труду. Тем из вас, кто не знает, что означает это слово…
– Не ссстоит, Пол, – перебил Ангпхакорн, – ты и так переработал… по крайней мере, мы переработали, выссслушивая тебя. И у большшшинссства здесссь детей не большшше, чем у других.
– Что-то я не видела, Пол, чтобы ты обзавелся многочисленным потомством, – вмешалась Иштар.
– У меня – пятеро, – гордо сообщил Боуман.
– Ну да, а обязанности воспитания ты распределил между пятью разными женщинами, – парировала Иштар. – Ты, глупый недомерок, и не понимаешь, что вся твоя «работа» по зачатию как можно большего количества детей напрасна – ведь у каждой из матерей только один ребенок, а по закону для рождения нужны и мужские, и женские хромосомы! До тех пор пока деторождение остается женской прерогативой, мужчины – всего лишь источник ДНК.
– Возможно, и это правило следует изменить, – отрезал Пол. – Почему деторождение должно оставаться женской прерогативой? Я должен решать самостоятельно, если захочу завести ребенка с другим мужчиной! Или троих детей с собственным генетическим набором… Что помешает?
– Закон и история, – со вздохом пояснила Шейда, после чего расхохоталась, увидев удивленное лицо Пола. – Что, думал, если я с тобой не спорила, если у меня меньше всего изменений, то поддержу? Вовсе нет. Обсудим твое предложение…
Шейда откинулась назад, загрузила в память несколько текстов для сверхскоростного просмотра и кивнула:
– В двадцать первом веке основали Стальное Братство. Его официальной миссией было «искоренение женской чумы посредством замены мужчинами женщин». Пользуясь достаточно новыми для того времени технологиями конструирования ДНК, члены Братства выращивали детей в древних моделях маточных репликаторов – только мальчиков, пользуясь только мужскими хромосомами.
Братство просуществовало лишь три поколения. Дети оказались крайне нежизнеспособными, ибо среднестатистический мужчина немногим превосходит по материнским инстинктам самца леопарда. В общем, детей выращивали с минимальным положительным результатом, практически не воспитывали, потому что мужчины – никудышные матери.
– Это ты так говоришь, – ухмыльнулся Боуман. – Твоя история такая древняя, что ее можно считать чуть ли не сказкой!
– История знает примерно четыре примера подобных неудач, Пол, – слегка улыбнувшись, парировала женщина. – Неудачи случались и позднее. Некоторые мужчины могут быть превосходными матерями, но позволить каждому половозрелому дядьке производить детей на свет «из принципа» – значит породить еще одно нежизнеспособное поколение. За все эти годы у нас и так было немало неудач. Вместо того чтобы прислушиваться к голосам, раздающимся в твоей голове, стоило бы, для разнообразия, провести исследования. Кстати, где ты хотел заставить людей работать?
– Я не говорил, что хочу заставить, – огрызнулся Боуман.
– Будь по-твоему. Не знаю, как еще назвать ситуацию, когда делают так, чтобы люди выполняли то, что не хотят, и то, что им не нужно делать. Но ты не ответил на мой вопрос.
– Пусть каждый выбирает сам, – сказал Пол, – но распределение товаров и энергии должно осуществляться в соответствии с выполненной работой. В сфере производства, услуг и так далее. У меня есть пятилетний план перехода от полной репликации к экономике, основанной на работе…
– Пятилетний план, – с тяжелым вздохом повторила Шейда, – да знаешь ли ты, как ужасно звучат подобные слова для всякого, кто хотя бы поверхностно изучал историю, которую ты считаешь сказкой?
– Что?
– Не важно, – вновь вздохнула Шейда. – История учит только тому, что мы обречены вновь повторять прошлые ошибки. Ты намерен ввести труд на производстве или работу в сфере информационных технологий? Для мужчин или для женщин?
– И для тех, и для других, – согласился Пол, – и там, и там.
– Но разве ты не понимаешь, что только сельскохозяйственная экономика с ее неразвитыми технологиями гарантирует рост населения? Что рождаемость определяется состоянием рынка? И что только низкотехнологичная сельскохозяйственная экономика создает рыночные условия, при которых количество детей увеличивается? Вот тогда потребуется больше рабочих рук, что невозможно в индустриальном обществе. Особенно если работают представители обоих полов.
– Было немало индустриальных обществ с высокими показателями роста населения, – заметила Селин Рейнсхафен – смуглая женщина, худая, почти как скелет, с длинными черными волосами, стянутыми на затылке в пучок. Селин пожала плечами, взглянув на Шейду, и растянула губы в тонкой улыбке. – Я немного знакома с историей.
– Общие фразы, заученные с киберняней, здесь не сработают, – заметила Шейда. – Каждое из подобных обществ или вступило в фазу постсельскохозяйственной экономики, или же в его культуре дети считались ценностью. Будь у нас несколько миллионов приверженцев Церкви Святых Последних Дней, зороастрийцев-реформатов или мусульман – не пришлось бы искать выход из подобной ситуации.
– Так, значит, ты согласна с тем, что проблема существует? – уточнил Чанза. – Из-за чего тогда сыр-бор?
– Как говорил Авраам Линкольн, «мой уважаемый коллега делает совершенно ошибочные выводы, исходя из верных предпосылок». Вот из-за чего. К тому же сами показатели уменьшения снижаются. Да, Пол! Почти сто лет я наблюдала за тем же, что и ты, а теперь ты и сам наконец задумался! Поздравляю!
– Так каков же ответ? – спросил Боуман. – И кто такой Авраам Линкольн, черт подери?
– О боже, – ответила Шейда, закатив глаза, – хорошо, отбросим исторические параллели. Ответ, как обычно, заключается в том, чтобы ничего не менять. – Она чуть помедлила и продолжила: – Видишь ли, мужчины отличаются от женщин не только тем, что ниже пояса. Есть и другое отличие – не уверена, поймешь ли. Мы только что говорили о материнских инстинктах. Если оценивать по десятибалльной шкале, то среднестатистический мужчина получит четыре, а среднестатистическая женщина – около восьми баллов. Есть женщины, которые не выносят ни взрослых, ни грудных детей. Но большинство из нас считает детей очаровательными, хотя и готово отказаться от потомства в пользу других вещей. А вот мужчины редко радуются детям. Женщины готовы ахать, сюсюкать, возиться с детьми; мужчины стремятся пустить все на самотек.
Некоторые различия объясняются культурой, но основная их часть заложена на генном уровне, и именно генетические факторы определяют культуру. Если хочешь, попрошу сестру, чтобы объяснила на конкретном примере. И увидишь, что гены предопределяют положительную реакцию на детишек. Или, коли уж на то пошло, – на маленьких пушистых зверьков. Культура может сдерживать подобные реакции, но у женщин они выражены гораздо ярче, чем у мужчин. Улавливаешь?
– Так в чем же причина падения рождаемости? – удивился Айкава.
– В том, что дети, как заметил Ангпхакорн, – геморрой. Пока еще не создано киберняни, которая смогла бы дать детям любовь и внимание, необходимые для полноценного развития, – нужен человек, и желательно – женщина. Женщины, особенно при современном уровне жизни, способны выполнять немало воспитательной работы. Одна женщина и один мужчина справятся еще лучше, чем просто одна женщина. Несколько женщин и один мужчина смогут дать еще лучшее воспитание – возможно, даже лучше, чем в моногамном союзе. В качестве дополнительного варианта – несколько мужчин и одна женщина. Еще может быть мужчина… и необычный мужчина. Конечно, все это – очень обобщенно, среди людей тоже есть немало различий. Но, как явствует из подтвержденных результатов исследований, лучшей комбинации попросту не существует. Конец педагогической лекции.
Если есть дети и приходится их воспитывать, то требуется и немалое время. А потому приходится тратить на детей часы и дни, которые можно было бы… использовать иначе. В то время как кругом – тысячи способов приятного времяпрепровождения. Большинство предпочтет бродить по Сети или играть в ролевые игры, а не искать целый день ответы на бесконечные детские «почему».
Многие женщины понимают это, как и то, что придется принять основную ответственность за воспитание на себя. Те, кто не понимает поначалу, осознают после рождения первого ребенка. И если отказываются от новорожденного, то Сеть не позволит завести нового: такие матери лишаются прав.
– И это мы тоже могли бы изменить, – заметила Селин. – Родить большое количество полностью жизнеспособных детей – пустяк. К тому же, несмотря на работу последних десятилетий, человеческий геном еще можно существенно улучшить.
– А кто будет воспитывать детей? – не сдавалась Иштар. – Шейда только что сказала, что большинству не нужны лишние проблемы. У нас уже и так есть небольшое количество ничьих детей. А ты говоришь, «детей мало».
– К тому же необходимо учитывать и особенности культурного менталитета, – заметила Шейда. – В середине двадцать первого века человеческая популяция достигла пика и с тех пор немного сократилась. Но в нашем обществе по-прежнему живуч миф о том, что «Гея изнывает под непосильным бременем». Вот почему почти пятнадцать процентов всей потребляемой энергии тратится на возмещение нанесенного окружающей среде ущерба – в мире, где последнюю шахту закрыли более тысячи лет тому назад! Люди по-прежнему верят в проблему перенаселенности, так что в обществе на всякого, кто решит обзавестись выводком детей, посмотрят косо.
– Так куда ты клонишь? – недоумевал Пол.
– Женщины тоже неодинаковы, – продолжала Шейда. – Есть такие, что, из-за определенных культурных и генетических факторов, просто обожают детей. Вы и сами видели примеры – с тремя, четырьмя, пятью детьми, и это – несмотря на культурные запреты. Их тела требуют: «Заводи детей!» Слава богу, такие женщины больше не рожают собственных младенцев, не то возникло бы невообразимое перенаселение, но все равно несостоявшиеся матери воспитывают чужих.
Одна из причин того, что показатели уменьшения численности населения снижаются, – в растущей тенденции увеличения числа носителей подобных генов. За последние двести или триста лет женщины, не любящие детей, как правило, не обзаводились потомством. К тому же продолжительность жизни постоянно увеличивается. Сейчас мы можем жить до пятисот лет. В следующем веке, вероятно, появятся люди, способные прожить тысячу, а то и больше. А это сильно изменит окружающую среду.
– Если только наша численность вообще увеличится, – заметил Пол. – У тебя – свои показатели, у меня – свои. Рост научного прогресса упал едва ли не до нуля. Квантовый скачок и репликацию изобрели почти пятьсот лет тому назад, на том и остановились. Как ни крути, а численность населения резко падает, мы же впадаем в благодушный застой, в сибаритство. С каждым годом в нас остается все меньше и меньше человеческого, и, если ничего не предпринимать, людей может вообще не остаться. Мы вступили в кризисный период, а ты спрятала голову в песок и болтаешь о «материнских» генах!
– Это – не болтовня, Боуман, а наука, – возразила Шейда. – Но похоже, ты попросту не в силах рассуждать логически. Хочешь заставить людей работать, но делать такую работу, которая, согласно историческим данным, всегда способствовала не росту рождаемости, а, скорее, ее снижению. А потому я должна спросить: могут ли всю эту работу делать те, кто прошел через Изменение?
– Моя программа предусматривает введение некоторых ограничений на… вседозволенность Изменений, – нехотя согласился Пол.
– Ну уж нет! – возразил Кантор. – Да сколько же можно?! Значит, ты хочешь, чтобы я стал этаким послушным существом, которое выглядит как человек, работает на… как называется место, где делают вещи?
– Завод, – подсказала Шейда.
– Послушным существом, которое выглядит как человек, работает на заводе вместо того, чтобы быть тем, кем хочу?! – Кантор встал во весь рост, отшвырнул стул за спину и преобразился. Внезапно на месте огромного волосатого «человека» оказался медведь-гризли.
– Э\'о вррря\'л\'ы, – проревел зверь. Наклонился вперед, оперся о стол, длинные когти заскребли столешницу из настоящего дерева, а голова вновь стала человеческой. – Я не позволю решать тебе, Пол Боуман, каким мне быть! И не стану заставлять никого из Измененных!..
Иштар перехватила взгляд Шейды и послала ей на ухо Шепот: «Хорошо, что он не дракон».
– Думаю, большшше нам здесссь делать нечшшего, – сказал Ангпхакорн. – Финн никогда не вссстанет на твою сссторону, даже есссли удосссужитссся сспросссить, о чем шшшла речшшь. Демон, возможно, и сссоглассситссся, но только из-за возможносссти бесспорядкоф. Так что тебе нужно будет заручшшитьссся сссогласссием сссемерых, чтобы наложить вето.
– Девятерых, – заметила Шейда. – Для пересмотра регламента Изменений требуется согласие девятерых, поскольку правила утверждены восемью голосами. Кстати, одно из правил приняли единогласно все члены Совета, так что придется обратиться за помощью к кому-нибудь из Хаков, чтобы помогли его отменить.
– Что за правило? – поинтересовалась Иштар.
– «Отмена Изменения невозможна, если возникнет угроза жизни Метаморфа». Так что перед тем, как придать прежний вид, тебе придется удостовериться, что никто не болен: ни дельфиноиды, ни китоиды, ни кто-то еще из морского народа. Как это обеспечить технологически, я даже представить не могу. А лишить морской народ человеческой помощи в момент обратного Изменения слишком опасно. Кроме того, во время процесса в генетический код неминуемо вкрадутся ошибки. Только новых проблем нам и не хватало!
– Не говоря уже о необходимости убедитьссся, что во время обращщщения вссспять никого не будет в воздухе, – сухо добавил Ангпхакорн. – Тебе, Боуман, не хватит голосссов, чтобы отменить правила, – даже есссли к тебе присссоединитссся Демон. Сссдавайссся.
– Ни за что, – отрезал Пол, поднимаясь. – В наших руках – будущее всего человечества, а вы готовы сдать его в утиль?! Ради беспочвенных фантазий о расе женщин, обладающих материнскими инстинктами, и ради… – Тут он замолчал и указал на пернатого змея.
– Ты наверняка собирался сказать «и ради мерзкой гадости»? – с невинным видом осведомилась Иштар. – Разве нет?
– Да! – резко бросил Чанза, чаша терпения исполина явно переполнилась. – Мерзкие гадости, не Изменения, а извращения! Драконы, единороги и этот ваш драгоценный подводный народ! Все это – не люди! Это – подонки, мерзкие выродки!
– О господи, – вздохнула Иштар, – не сомневаюсь, что мы нашего дорогого Чанзу просто достали. Позволь-ка спросить тебя, дружок: а разве в твоих генах заложен рост в три метра и вес в двести килограммов?
– Это к делу не относится, – проворчал член Совета. – Я-то – человек!
– Ну да, ну да, полагаю, чшшто прочшшии объяссснения излишшшни, – заметил Ангпхакорн, – благодарю за уточшшнение. Пора голосссовать. Предлагаю разссс и навсссегда прекратить обсссуждения того, как зассставить людей «работать», чшштобы у них рождалось большшше детей, и того, как лучшше воссспользоватьссся «железным кулаком», чшштобы положить конецсс «мерзкой гадости» Метаморфов.
– Мы еще не услышали мнение нескольких членов Совета, – заметила Шейда. – Миндзи? Тетцакола? Вы как-то странно притихли.
– Это потому, что мы согласны с Полом, – ответила Сайд Дракович, жестом указывая на остальных. – Мы, все шестеро, считаем, что разумнее ввести ряд ограничений. Оказать на человеческую расу… давление, чтобы вернуть былую силу. Закалить в огне, чтобы придать стальную твердость.
– Боже, боже, боже мой, – ответила Иштар, – то мы «мерзкая гадость», то – клинки, которые нужно засунуть в горн…
– Не все мы считаем Изменения извращениями, – заметила Селин, – я ассистировала при многих Изменениях, так что не считаю их гадостью. Но для Изменения требуется очень много энергии, еще больше – для того, чтобы поддерживать форму Метаморфов, – взгляните хотя бы на Кантора. Подобное разбазаривание ресурсов мешает важным проектам. – Селин замолчала и льстиво улыбнулась Иштар: – Хотелось бы добавить, что Изменения среди руководителей, конечно же, следует всецело одобрить. Так, чтобы никто из присутствующих не беспокоился из-за последствий программы.
– Верррр\'о, – насмешливо проревел Кантор.
Как только заговорил Чанза, Джавлатанагс принял вид медведя.
– Так уж \'ас точ\'о \'е, подкупят! Поддерррживаю!
– Все согласны? – осведомилась Иштар.
– Да, – подтвердил Кантор.
– Да, – сказала Шейда.
– Да, – согласился Айкава, – нетерпимость – вот настоящая гадость.
– Да, – прошелестел Ангпхакорн.
– Да, – в заключение произнесла Иштар. – Вот и все. Пол! Согласно протоколу, тебе понадобится девять голосов, чтобы отменить вето на твою программу. Так что ничего тебе не светит, пока трое из нас не умрут.
– Посмотрим, – ответил Боуман. – Увидите, что иного пути у нас нет. Мы все равно к этому придем, поверьте.
– До тех пор пока не ослепну – не придем, – возразила Шейда.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Трехмерная голограмма в виде двойной спирали, парящая над рабочим столом, расплелась надвое, вобрала в себя новую ДНК, распалась на участки, имитирующие цепочки белковых соединений, после чего соединилась вновь, и процесс повторился.
Даная Горбани отстраненно наблюдала за моделируемым процессом. Врачевательница генетических сбоев была худощавой, как и сестра, с такими же медно-каштановыми волосами. Однако пряди были длинными, в отличие от сестры, да и опытный генетик заметил бы, насколько неестествен васильково-синий цвет глаз. Но Даная, как и Шейда, подверглась весьма немногочисленным «улучшениям», к тому же проделанные Изменения были негенетическими. И без того хватало забот. И так приходится спасать чужие жизни, не хватало еще испортить собственный генетический код.
Голограмма двигалась замедленно: Даная наблюдала всего лишь имитацию процесса, который происходил намного быстрее, чем успевал уследить человеческий взгляд. Расчеты и анализ осуществлялись в Сети – там подыскивались комбинации генов, при которых удастся устранить конкретную проблему в генетическом коде отдельно взятого пациента.
Результат проблемы сидел в кресле напротив – подергиваясь, доверчиво смотря на целительницу. Герцер Геррик с рождения страдал недугом, имеющим симптомы, схожие с симптомами болезни Паркинсона. При обычных генетических тестах нарушение не заметили, и заболевание проявилось только в пятилетнем возрасте, когда скрытые ретровирусы привели к генетическим сбоям. За последние десять лет здоровье ухудшилось настолько, что Геррик почти ослеп, его мучили эпилептические припадки и он почти не мог передвигаться самостоятельно. Без лечения (а до сих пор лечение «представлялось невозможным») прогноз неутешителен: Герцер оставит скорбную земную юдоль задолго до двадцатого дня рождения, иными словами – примерно за четыреста семьдесят пять лет до истечения отпущенного срока.
Несмотря на страдания, молодой человек поддерживал отличную физическую форму. Раньше упражнения помогали совладать с приступами болезни, а потому Геррик старательно тренировался. Однако сейчас ухудшалось состояние и тела, и нервной системы.
Ситуация осложнялась и тем, что юноша дружил с дочерью Данаи; Горбани не хотела браться за лечение, зная, что личные отношения помешают работе. К тому же Даная поссорилась с родителями Герцера: после первых же спазматических приступов Мелисса и Гаррис стали избегать ребенка – точно боялись заразиться генетическими дефектами.
Пока родители не предоставили Герцеру полную свободу, пока ему не исполнилось четырнадцать и он не вступил в совершеннолетие, пока юноша лично не обратился за помощью, Даная откладывала лечение. Теперь, когда болезнь обострилась, Горбани корила себя за то, что прождала так долго.
Но надежда оставалась… если только Даная сможет помочь.
– Это, Герцер, как картинка-головоломка, – произнесла Даная, наблюдая, как сплетается и делится на части сдвоенная спираль. – Одни гены не стыкуются с другими – как ни подставляй. Кто-то из твоих предков решил соединить пару носителей хромосом. А они не подходят. И в результате нервы не пропускают импульсы.
– Да, док\'ор, – со вздохом ответил юноша, – я \'наю.
– Конечно же знаешь, – с улыбкой ответила Горбани. – Сейчас я думаю, как исправить сбой. Исправить лучше, чем получилось бы у автодокторов.
– Я \'рововал ав\'одок\'оров рань\'е, – ответил юноша, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд на голограмме или хотя бы на врачевательнице, сидящей напротив. Несмотря на волевые усилия, голова всякий раз дергалась в сторону, так что сосредоточить взгляд Геррику не удавалось. – Оны \'ак и не \'могли \'оставить \'иагноз.
– Ну, поставить диагноз как раз легко, – уточнила Горбани, – разве ты не знал?
– Н-ннет, – ответил Герцер, – \'а \'умал, они не могу\'.
– Сынок, диагностика и лечение – совершенно разные вещи. Ведь обычное лечение тебя убьет.
– Фошэму? Как э\'о?
– Все дело в регулировании обмена веществ, отвечающих за передачу нейроимпульсов, – пояснила Даная. – Для лечения пришлось бы перестроить ДНК, а затем заменить в твоем теле все энзим-регуляторы. А поскольку во время лечения передача импульсов от нейрона к нейрону приостановится, такая «помощь» равняется убийству. Все равно что по уши накачать тебя нейротоксинами. Вот почему автодоктора не возьмутся за лечение – программа запрещает им вмешиваться, если риск превышает определенные показатели.
– А Из\'нение? Ылы \'ереход?
– В такой ситуации любое решение небезопасно, – ответила Даная, вскинув подбородок и неодобрительно прищелкнув языком. – Полагаю, кто-то из твоих генетических предков подвергся Изменению, из-за которого и возникла проблема, – ведь орган, отвечающий за выработку веществ, проводящих мозговые импульсы, расположен почти там же, где вырабатывается белок, переносящий кислород. А три поколения твоих предков были из подводного народа. И Переход, и Изменение – рискованны.
Для Изменения необходимо, чтобы нейроны, или, проще говоря, мозговые клетки, работали правильно. Что сложно. Я уверена почти на тридцать процентов: если превратить тебя, скажем, в существо размером с наннита, ты утратишь или часть важных воспоминаний, или способность к рефлекторным действиям, а может, и то и другое.
Если утратить способность к рефлекторным действиям, то твое полуразумное сознание окажется заключенным в наннитоподобном теле, которым ты не сможешь управлять. Тоже мало хорошего.
– Мое \'ело о\'казывает, и мой мо\'г – тоже, – заметил юноша. – У меня не\'елик вы\'ор, \'октор.
– Хм… – сказала Даная, – у меня родилась идея. Не уверена, что решение лучше Перехода; придется создать виртуальную модель. Болезнь обостряется, да и на лечение осталось не так уж много времени. – Горбани взглянула на Геррика и улыбнулась: – Обещаю, Герцер: что-нибудь придумаю.
– \'орошо, \'октор, – согласился тот.
– А пока постарайся отдохнуть. Вернусь не позднее, чем через неделю.
– \'орошо, \'октор, – повторил Геррик. – Мо\'но мне ыдты?
– Не можно, а нужно. Пусть все идет своим чередом. Отдыхай, пей побольше жидкости, делай упражнения – если хватит сил.
– \'орошо, – со вздохом пообещал Герцер, – \'о сви\'ания.
– Береги себя, – ответила Даная, и Герцер исчез вместе с креслом.
Женщина откинулась на спинку парящего кресла и некоторое время рассматривала потолок, после чего взмахом руки заставила объемную картинку исчезнуть и прищелкнула пальцами:
– Джинн, Чили!
Телепортация завершилась почти молниеносно: через мгновение Даная, закрыв глаза и подставляя лицо морскому ветру, уже наслаждалась звуками прибоя и шумом водопада. Небольшой деревянный коттедж, откуда открывался вид на По\'эльский океан, находился на краю ущелья, близ Пантлавапа.
Двадцатиметровый водопад каскадом струился со склонов, вспенивался, смешиваясь с морскими волнами у подножия скал. Обычно звуки прибоя и несущейся со склонов воды успокаивали, помогали сосредоточиться.
Но только не сегодня.
Через несколько мгновений Даная открыла глаза и с ненавистью посмотрела на облака, гонимые ветром с запада.
– Скоро начнется, – прошептала она, – я чувствую… При первом же порыве надвигающейся бури Горбани встала и принялась расхаживать по террасе коттеджа. Ветер трепал волосы, бил в лицо, но женщина, словно не замечая стихии, остановилась, с отсутствующим видом всматриваясь в темноту надвигающегося урагана.
– Интересно, – тихо произнесла врачевательница, когда по еле видимому покрову силового поля заскользили дождевые капли, – как лучше собирать головоломку? По кусочку или… – Она была уверена, что мысль пришла неспроста, что здесь кроется решение, – стоит только сосредоточиться, совсем немного – и…
И послышался мелодичный звон. Тихий звук нарастал.
– Ну что еще, джинн? Я же сказала, чтобы мне сюда никто не звонил, – рассердилась Даная.
– Никто, кроме ограниченного круга лиц. – В воздухе показалась бесплотная мужская голова джинна и состроила хозяйке гримасу. – Звонит сэр Эдмунд. Говорит, по срочному делу.
– Соединяй, – вздохнула Даная. Мысли о головоломке исчезли, точно унесенные штормом. – Эдмунд, в чем дело?
Ее бывший генетический партнер мало изменился за два года: все такой же коренастый, мускулистый, и те же редкие морщинки на лице… А вот ведет себя… странновато.
– Спасибо, Даная, что согласилась поговорить. Прошу тебя пожертвовать излишек энерг-кредитов на проект терраформирования Вулфа – триста пятьдесят девять. В системе Вулфа – четыре необходимы кардинальные преобразования, включающие устранение многих тонн осадочных пород, и поэтому нужна твоя помощь.
– Что?! – вскрикнула Даная. – Эдмунд, я хотела побыть здесь одна! Я лечу мальчика, который серьезно болен, и не желаю, чтобы ты вымогал у меня пожертвования в фонд терраформирования! Нашел чем заняться – терраформированию помогать! На создание пригодной для жизни планеты уйдет полмиллиона лет! Ты же сам говорил!
– Терраформирование необходимо для будущего – не только ради человечества, но и ради самой Жизни. Через несколько миллионов лет нашу планету поглотит Солнце. Без новых, пригодных к колонизации миров, подготовленных, чтобы принять все земные организмы, погибнет единственная в Галактике обитаемая планета с высокоразвитыми существами…
– Постой-ка, – оживилась Даная, – ты кто? Ты же не Эдмунд Тальбот!
– Я – официально заверенное сообщение от проекта терраформирования на Вулфе – триста пятьдесят девять. От проекта, которому необходима твоя помощь.
– Джинн! Спам! – закричала Горбани, но изображение уже исчезло. – О! О-о-о! Джинн, отправь к Эдмунду аватару, скажи, что его визуальный код взломан! И сестру предупреди.
– Слушаюсь, мэм, – ответил джинн. – Оба будут извещены.
– Хорошо. – Даная вздохнула. – Ну и ладно, я все равно сегодня больше не смогу ни о чем думать. Джинн, домой.
Виртуальный дворецкий издал звук, точно откашливаясь, и Эдмунд Тальбот оторвался от мозаичного панно, на скрупулезное выкладывание которого ушло немало времени.
– Хозяин Эдмунд, к вам прибыла аватара.
Виртуал был одет в костюм франкского придворного тринадцатого века: богатый камзол из шерсти и шелка украшала червонная перевязь. При всем своем человекоподобии, виртуал вовсе не казался чужаком в помещении, заставленном старинными инструментами, доспехами и оружием. Он выглядел как обычный средневековый прислужник, а не облако наннитов в одежде из шелка, шерсти и хлолка.
В загроможденной мастерской ничто не указывало на развитые современные технологии. Оселок приводился в движение педалями, воздух к расположенному в глубине помещения горну поддувался ручными мехами, бочонки, где хранились заготовки для мечей и стальные прутки, были изготовлены из растущего в окрестностях дуба, а все материалы ручной работы.
Солнце садилось, в мастерской причудливо играли отблески золотистого света и темных теней, но единственным источником освещения был жаровник под стеклянным колпаком.
Эдмунд носил гаэльские штаны и мятую тунику, которая, если бы не хлолк и необыкновенная тонкость работы, вписалась бы в любой интерьер разийского Средневековья – от эпохи падения Рима и до Возрождения включительно. Хозяина мастерской, седеющего бородача с мозолистыми руками и мощной фигурой, можно было принять за средневекового кузнеца. Или за лорда, увлекающегося кузнечным делом.
Что полностью соответствовало действительности.
Одеянию эпохи не соответствовали лишь очки в тонкой оправе, которые Эдмунд нацепил на нос, чтобы получше рассмотреть дворецкого.
– Кто пришел? – спросил кузнец.
– Госпожа Даная, мой господин, – откликнулся виртуал. – Следует ли сопроводить ее в покои?
– Конечно, – согласился Тальбот, снял очки и выпрямился.
Мгновение спустя виртуал вернулся вместе с аватарой. Аватара могла и материализоваться, но это нарушило бы иллюзию «сопровождения». Поскольку всей программой телепортации управляла Сеть, которая теоретически могла отправить кого угодно и куда угодно, существовали алгоритмы, запрещающие несанкционированный доступ.
Лишенным допуска в дом приходилось материализовываться вне стен жилища, а бестелесные существа, наподобие виртуалов, аватар и людей, Измененных в скопления наннитов, не могли попасть внутрь без предварительного разрешения. Но друзьям и родственникам Эдмунда, которых он принимал, было прекрасно известно о странностях хозяина, а потому гости всегда просили разрешения войти.
– Эдмунд, – обратилась к кузнецу аватара.
Тальбот молчал, наслаждаясь видом бывшей возлюбленной. По умолчанию аватары копировали облик владельцев на момент создания копии. Конечно, существовали и исключения, но Даная, если только то была действительно она, никогда не стала бы менять внешность.
А потому можно предположить, что внешние перемены почти не коснулись Горбани. Слегка порыжевшие волосы искрились – возможно, от солнечных отблесков. Чуть сильнее загорела. Но в остальном – такая же, как тогда, когда они виделись в последний раз. Выглядит… в общем, хорошо.
А он чувствовал, что стареет день ото дня.
– Госпожа Даная, – приветствовал посетительницу Эдмунд, согнувшись в легком поклоне. – Чем обязан?
– Кто-то рассылает спам, пользуясь твоей аватарой, – язвительно ответила копия. – Вряд ли ты разрешал проекту по терраформированию на Вулфе – триста пятьдесят девять использовать твой облик.
– Сомневаюсь, – фыркнул Тальбот. – Извини. Постараюсь разобраться. Кстати, аватара, у тебя есть дополнительные сведения?
– Госпожа Даная не поручала мне сбор информации, – ответила проекция лишенным интонаций голосом.
– Ну и ладно. Ты как?
– Госпожа Даная чувствует себя хорошо. Я передам, что вы интересовались ее самочувствием.
– А Рейчел? У нее тоже все нормально?
– Мисс Рейчел чувствует себя хорошо. В настоящее время занимается энерг-серфингом на островах Фиджи.
– Тогда передай Данае, что мои двери для нее всегда открыты, а Рейчел – что я ее люблю. Скажи, что приглашаю в гости на следующей неделе.
– Передам, господин Тальбот. Всего хорошего.
– Хорошей скорости, аватара.
Эдмунд замер, задумчиво теребя губу. Виртуальная копия покинула комнату, вернулся дворецкий.
– Чарльз, разошли аватар к моим друзьям – пусть предупредят и извинятся. Отправь жалобу в Совет. Копию с предупреждением о контрмерах в случае, если безобразие не прекратится, отправь проекту терраформирования. Да, свяжись с Карбом и попроси, пусть разведает, кто решил нажиться на моей внешности.
– Хорошо, мой господин. Кстати, к вам – еще один посетитель.
– Кто это?
– Дионис.
– О адово пугало! – не сдержался Тальбот. – Чего надо этому болвану?
– Он не соблаговолил поставить меня в известность, милорд, – ответил дворецкий. – Прикажете впустить или посоветовать гостю найти как можно более короткий и как можно менее приятный путь ко всем чертям?
– Сам пришел или аватару послал?
– Сам, мой господин.
– Жду его в зале, – ответил Тальбот после непродолжительных раздумий. – Через три минуты.
– Да, мой господин.
Перед встречей Эдмунд накинул плащ со своим гербом, после чего отправился в главную в большом доме комнату. Стены украшали оружие и стяги, свидетельствующие о победах над многочисленными противниками. Здесь висели катаны, палаши, сабли и ятаганы, а в дальнем углу помещения возвышалась композиция из сотен декоративных мечей, спаянных воедино. Все они и впрямь стоили меньше, чем металл, потраченный на их производство.
Плащи сотен рыцарей заменяли обычную стенную обивку, а двери были изготовлены из покореженных щитов.
В другом углу помещения, возле гигантского камина, стояли довольно помятые средневековые доспехи, а напротив – огромный щит, на котором крепились молот и длинное копье для ристалищ.
Эдмунд сел перед камином и махнул рукой дворецкому, чтобы тот впустил посетителя.
Дионис Мак-Кейнок был выше двух метров и широкоплеч, отчего напоминал башню. Незваный гость имел человеческий облик с легкой примесью эльфийских черт – не настолько явных, чтобы нарушить соглашения, но все же вполне достаточных, чтобы заставить любого эльфа скрипеть зубами.
Длинные серебристые волосы с голографическими отблесками спадали радужным водопадом на спину, а кожа была черной как ночь – не как у негра, а угольно-черной.
Глаза с вертикальными щелками зрачков испускали еле заметное сияние даже при свете горящих ламп.
– Герцог Эдмунд, – приветствовал вошедший хозяина дома густым бархатистым баритоном, поклонившись в пояс.
– Чего нужно, Дионис?
После того как Мак-Кейнок впервые появился на турнирах, Эдмунд не поленился провести небольшое расследование. У кузнеца никогда прежде не случалось явных конфликтов с Мак-Кейноком, но Тальбот старался предвосхитить возможные осложнения и действия недоброжелателей, а слово «недоброжелатель» бросалось в глаза, точно было вытатуировано у Диониса на лбу.
Тальбот пришел к выводу, что и внешние, и внутренние качества гостя, – всего лишь благоприобретение. Эдмунд слышал, что в прежнем воплощении действия Мак-Кейнока настолько противоречили общепринятым устоям, что пришлось вмешаться Совету.
Заставили ли Диониса подлечиться или же просто установили за ним наблюдение, приговорив к условной изоляции, пока оставалось неясным – как и преступления, по которым ему были предъявлены обвинения и состав которых разглашению не подлежал.
Впрочем, едва Мак-Кейнок присоединился к движению реконструкторов, как причины, осложнявшие жизнь новичка, стали ясны: Дионис попросту был больным на голову.