Сергей Александрович Есенин

Полное собрание сочинений в семи томах

Том 7. Книга 1. Автобиографии, надписи и др

Автобиографии и автобиографические наброски

Автобиографии

\"Есенин Сергей Александрович…\"^*

Есенин Сергей Ал‹ександрович›, сын крестьянина^* Рязанской губ‹ернии› и уез‹да›, села Константинова^* Кузьминской волости. Родился в 1895 г. 21 сентября.^*

Образование получил в учительской школе^* и два года слушал лекции в Университете Шанявского.^* Стихи начал писать с 8 лет.^* Печататься начал 18 лет.^* Книга вышла через год,^* как появились стихи, под назван‹ием› «Радуница», изд‹ание› Аверьянова 1916 г.

‹1916›

Сергей Есенин, 1922^*

Я сын крестьянина.^* Родился в 1895 году 21 сентября в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской волости.

С двух лет, по бедности отца и многочисленности семейства, был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей,^* с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку.

Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх, стерва! Ну куда ты годишься?» «Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде^* я часто заменял охотничью собаку, плавая по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо я был выучен лазить по деревьям. Из мальчишек со мной никто не мог тягаться. Многим, кому грачи в полдень после пахоты мешали спать, я снимал гнезда с берез, по гривеннику за штуку. Один раз сорвался, но очень удачно, оцарапав только лицо и живот да разбив кувшин молока, который нес на косьбу деду.

Средь мальчишек я всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь! Он так будет крепче».

Бабушка любила меня изо всей мочи,^* и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе.

По воскресеньям меня всегда посылали к обедне^* и, чтобы проверить, что я был за обедней, давали 4 копейки: две копейки за просфору и две за выемку частей священнику. Я покупал просфору и вместо священника делал на ней перочинным ножом три знака,^* а на другие две копейки шел на кладбище играть с ребятами в свинчатку.

Так протекало мое детство. Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в закрытую церковно-учительскую школу, окончив которую шестнадцати лет, я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось. Методика и дидактика мне настолько осточертели, что я и слушать не захотел.

Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16–17 годам.^* Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице».

Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают,^* и неожиданно грянул в Петербург.^* Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий.^* Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым,^* о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба, которая продолжается и посейчас, несмотря на то, что мы шесть лет друг друга не видели.

Живет он сейчас в Вытегре,^* пишет мне, что ест хлеб с мякиной, запивая пустым кипятком и моля Бога о непостыдной смерти.

За годы войны и революции судьба меня толкала из стороны в сторону. Россию я исколесил вдоль и поперек,^* от Северного Ледовитого океана до Черного и Каспийского моря, от Запада до Китая, Персии и Индии.

Самое лучшее время в моей жизни считаю 1919 год. Тогда мы зиму прожили в 5 градусах комнатного холода. Дров у нас не было ни полена.

В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее.^*

Любимый мой писатель — Гоголь.

Книги моих стихов:^* «Радуница», «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», «Трерядница», «Исповедь хулигана» и «Пугачев».

Сейчас работаю над большой вещью под названием «Страна Негодяев».^*

В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря^* или читал просто где-нибудь на бульваре. Самые лучшие поклонники нашей поэзии — проститутки и бандиты. С ними мы все в большой дружбе. Коммунисты нас не любят по недоразумению.

За сим всем читателям моим нижайший привет и маленькое внимание к вывеске: «Просят не стрелять!»

14 мая 1922

Берлин

Автобиография, 1923^*

Родился 1895 г. 3 октября. Сын крестьянина Рязанской губ‹ернии›. Рязанского уезда, села Константинова.

Детство прошло среди полей и степей. Рос под призором бабки и деда.

Бабка была религиозная, таскала меня по монастырям.^* Дома собирала всех увечных, которые поют по русским селам духовные стихи от «Лазаря» до «Миколы». Рос озорным и непослушным, был драчун. Дед иногда сам заставлял драться, чтобы крепче был.

Стихи начал слагать рано. Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились,^* и я их переделывал на свой лад. Стихи начал писать, подражая частушкам.^*

В Бога верил мало. В церковь ходить не любил. Дома это знали и, чтоб проверить меня, давали 4 копейки на просфору, которую я должен был носить в алтарь священнику на ритуал вынимания частей. Священник делал на просфоре 3 надреза и брал за это 2 копейки. Потом я научился делать эту процедуру сам перочинным ножом, а 2 коп‹ейки› клал в карман и шел играть на кладбище к мальчишкам, играть в бабки. Один раз дед догадался. Был скандал. Я убежал в другое село к тетке и не показывался до той поры, пока не простили.

Учился в закрытой учительской школе.

Дома хотели, чтоб я был сельским учителем.

Когда отвезли в школу, я страшно скучал по бабке и однажды убежал домой за 100 с лишним верст пешком.

Дома выругали и отвезли обратно.

После школы с 16 лет до 17 жил в селе.^* 17 лет уехал в Москву^* и поступил вольнослушателем в Университет Шанявского. 19 лет попал в Петербург проездом в Ревель к дяде.^* Зашел к Блоку, Блок свел с Городецким, а Городецкий с Клюевым. Стихи мои произвели большое впечатление.

Все лучшие журналы того времени (1915) стали печатать меня,^* а осенью (1915) появилась моя первая книга «Радуница».^* О ней много писали. Все в один голос говорили, что я талант.

Я знал это лучше других.

За «Радуницей» я выпустил «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», «Ключи Марии», «Трерядницу», «Исповедь хулигана», «Пугачев». Скоро выйдет из печати «Страна Негодяев» и «Москва кабацкая».

В революции был отмечен Троцким как попутчик.^*

Крайне индивидуален.

Со всеми устоями на советской платформе.

* * *

В 1916 году был призван на военную службу.^* При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам. Жил в Царском недалеко от Разумника Иванова. По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице.^* Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия. Ссылался на бедность, климат и проч‹ее›.

Революция застала меня на фронте^* в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя. Отказывался, советуясь и ища поддержки в Иванове-Разумнике.

В революцию покинул самовольно армию Керенского^* и, проживая дезертиром, работал с эсерами^* не как партийный, а как поэт.

При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине.

Вместе с советской властью покинул Петроград.^*

В Москве 18 года встретился с Мариенгофом, Шершеневичем и Ивневым.^*

Назревшая потребность в проведении в жизнь силы образа натолкнула нас на необходимость опубликования манифеста имажинистов. Мы были зачинателями новой полосы в эре искусства, и нам пришлось долго воевать.

Во время нашей войны мы переименовывали улицы в свои имена и раскрасили Страстной монастырь в слова своих стихов.

19-20-21 ‹годы› ездил по России: Мурман, Соловки, Архангельск, Туркестан, Киргизские степи, Кавказ, Персия, Украина и Крым.

В 22 году вылетел на аэроплане в Кенигсберг.^* Объездил всю Европу и Северную Америку.

Доволен больше всего тем, что вернулся в Советскую Россию.

Что дальше — будет видно.

‹1923›

Автобиография, 1924^*

Я родился в 1895 году 21 сент‹ября› в селе Константинове Кузьминской волости, Рязанской губ‹ернии› и Ряз‹анского› уез‹да›. Отец мой — крестьянин^* Александр Никитич Есенин, мать — Татьяна Федоровна.^*

Детство провел у деда и бабки по матери, в другой части села, которое наз‹ывается› Матово.

Первые мои воспоминания относятся к тому времени, когда мне было три-четыре года.

Помню: лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовецкий монастырь, который от нас верстах в 40. Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: «Иди, иди, ягодка, Бог счастье даст».

Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о Женихе, светлом госте из града неведомого.

Нянька, старуха-приживальщица, которая ухаживала за мной, рассказывала мне сказки, все те сказки, которые слушают и знают все крестьянские дети.

Дедушка пел мне песни старые, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне Библию и священную историю.

Уличная же моя жизнь была не похожа на домашнюю. Сверстники мои были ребята озорные. С ними я лазил вместе по чужим огородам. Убегал дня на 2–3 в луга и питался вместе с пастухами рыбой, которую мы ловили в маленьких озерах, сначала замутив воду, руками, или выводками утят.

После, когда я возвращался, мне частенько влетало.

В семье у нас был припадочный дядя,^* кроме бабки, деда и моей няньки. Он меня очень любил, и мы часто ездили с ним на Оку поить лошадей. Ночью луна^* при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лошади пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радовался, когда она вместе с кругами отплывала от их ртов.

Когда мне сравнялось 12 лет, меня отдали учиться^* из сельской земской школы в учительскую школу. Родные хотели, чтоб из меня вышел сельский учитель. Надежды их простирались до института, к счастью моему, в который я не попал.

Стихи писать начал лет с 9, читать выучили в 5.^* Влияние на мое творчество в самом начале имели деревенские частушки. Период учебы не оставил на мне никаких следов, кроме крепкого знания церковнославянского языка. Это все, что я вынес.

Остальным занимался сам под руководством некоего Клеменова.^* Он знакомил меня с новой литературой и объяснял, почему нужно кое в чем бояться классиков. Из поэтов мне больше всего нравился Лермонтов и Кольцов. Позднее я перешел к Пушкину.

1913 г. я поступил вольнослушателем в Университет Шанявского. Пробыв там 1 ½ года, должен был уехать обратно, по материальным обстоятельствам, в деревню.

В это время у меня была написана книга стихов «Радуница». Я послал из них некоторые в петербургские журналы^* и, не получая ответа, поехал туда сам. Приехал, отыскал Городецкого. Он встретил меня весьма радушно. Тогда на его квартире собирались почти все поэты. Обо мне заговорили, и меня начали печатать чуть ли не нарасхват.

Печатался я: «Русская мысль», «Жизнь для всех», «Ежемесячный журнал» Миролюбова, «Северные записки» и т. д. Это было весной 1915 г. А осенью этого же года Клюев мне прислал телеграмму в деревню и просил меня приехать к нему.

Он отыскал мне издателя М. В. Аверьянова, и через несколько месяцев вышла моя первая книга «Радуница». Вышла она в ноябре 1915 г. с пометкой 1916 г.^*

В первую пору моего пребывания в Петербурге мне часто приходилось встречаться в Блоком и Ивановым-Разумником, позднее с Андреем Белым.

Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно.

1917 году произошла моя первая женитьба на З. Н. Райх.^*

1918 году я с ней расстался, и после этого началась моя скитальческая жизнь, как и всех россиян за период 1918-21. За эти годы я был в Туркестане, на Кавказе, в Персии, в Крыму, в Бессарабии, в оренбургских степях, на мурманском побережье, в Архангельске и Соловках.

1921 г. я женился на А. Дункан^* и уехал в Америку, предварительно исколесив всю Европу, кроме Испании.

После заграницы я смотрю на страну свою и события по-другому. Наше едва остывшее кочевье мне не нравится. Мне нравится цивилизация, но я очень не люблю Америки. Америка — это тот смрад, где пропадает не только искусство, но и вообще лучшие порывы человечества.

Если сегодня держат курс на Америку, то я готов тогда предпочесть наше серое небо и наш пейзаж: изба немного вросла в землю, прясло, из прясла торчит огромная жердь, вдалеке машет хвостом на ветру тощая лошаденка.^* Это не то что небоскребы, которые дали пока что только Рокфеллера и Маккормика, но зато это то самое, что растило у нас Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова и др.

Прежде всего я люблю выявление органического. Искусство для меня не затейливость узоров, а самое необходимое слово того языка, которым я хочу себя выразить. Поэтому основанное в 1919 году течение имажинизм, с одной стороны, мной, а с другой — Шершеневичем, хоть и повернуло формально русскую поэзию по другому руслу восприятия, но зато не дало никому еще права претендовать на талант. Сейчас я отрицаю всякие школы. Считаю, что поэт и не может держаться определенной какой-нибудь школы. Это его связывает по рукам и ногам. Только свободный художник может принести свободное слово.

Вот все то короткое, схематичное, что касается моей биографии. Здесь не все сказано, но, я думаю, мне пока еще рано подводить какие-либо итоги себе. Жизнь моя и мое творчество еще впереди.

20 июня 1924

О себе^*

Родился в 1895 году, 21 сентября, в Рязанской губернии. Рязанского уезда, Кузьминской волости, в селе Константинове.

С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?» «Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!» Бабушка любила меня изо всей мочи, и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе.

Так протекло мое детство. Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в церковно-учительскую школу, окончив которую, я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось.

Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16–17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице».

Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба.

В эти же годы я поступил в Университет Шанявского, где пробыл всего 1 ½ года, и снова уехал в деревню.

В Университете я познакомился с поэтами Семеновским, Наседкиным, Колоколовым и Филипченко.^*

Из поэтов-современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности.

В 1919 году я с рядом товарищей опубликовал манифест имажинизма. Имажинизм был формальной школой, которую мы хотели утвердить. Но эта школа не имела под собой почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим образом.

От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, но они имеют большое значение как путь поэта до революции.

С восьми лет бабка таскала меня по разным монастырям, из-за нее у нас вечно ютились всякие странники и странницы. Распевались разные духовные стихи. Дед, напротив, был не дурак выпить. С его стороны устраивались вечные невенчаные свадьбы.

После, когда я ушел из деревни, мне долго пришлось разбираться в своем укладе.

В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном.

В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину.

Что касается остальных автобиографических сведений, они в моих стихах.

Октябрь 1925

Автобиографические наброски

Сергей Есенин, 1915–1916^*

Родился 1895 г. 21 сентября в селе Константинове Кузьминской волости Рязанской губернии и уезда. Пробуждение творческих дум началось по сознательной памяти до 8 лет. Напечатался впервые в журнале «Новый журнал для всех» и «Голос жизни»^* с сопроводительной статьей Гиппиус.^* К стихам расположили песни, которые я слышал кругом себя, а отец мой даже слагал их.

‹1915–1916›

\"Крестьянин села Константинова…\"^*

Крестьянин села Константинова Кузьминской волости Рязанского уезда и губ‹ернии›.

Родился в 1895 году 21 сентября. Окончил учительскую школу. Учительствовать не пришлось.

‹1916›

Нечто о себе^*

1

Родился 1895 г. 21 сентября в селе Константинове Рязанской губ‹ернии› Рязанского уезда.

Детство такое же, как у всех сельских ребятишек.

До 12–13 лет жил с дедом и бабкой. Дед был зажиточный.

2

Читать начал с 5 лет под руководством дяди. Стихи с 8 лет. Учился много, но ничего не кончил.

3

В Университете Шанявского в 1913-14 г. столкнулся с поэтами. Узнал Клюева, Клычкова, Орешина и Наседкина.^* Печататься начал в «Русской мысли» и «Голосе жизни».

‹Сентябрь-октябрь 1925›

Дарственные надписи

Надписи

Кирилловым Ел. Г. и Ек. Г., 1912^*

На обороте обложки книги (?):

На память сестричкам Лизе^* и Кате Кирилловым.^* Вспоминайте Сергея. Лето 1912 года. Есенин

Сардановскому Н. А., 1913^*

На обложке нот «Романсы и песни для контральто (или баритона) П. Чайковского». Собственность издателя П. Юргенсона в Москве (ноты романса «Ночь». Текст Д. Ратгауза):



На память дорогому Коле^*
Сережа.



‹1913›

Неустановленному лицу^*

На обороте фотографии конца 1913 — начала 1914 г.:

На память ‹имя адресата стерто и не читаемо›

Сережа Есенин

В лето 1914ое января 10.

Ремизовой-Довгелло С. П., 1915^*

На странице альбома:

На память Серафиме Павловне Ремизовой^*

‹Далее следует текст стихотворения «Задымился вечер. Дремлет кот на брусе…»›

Сергей Есенин 18/4/15 г.

Юркуну Ю. И., 1915–1916^*

На отд. листе:

На память дорогому Юрию Юркуну^*

‹Далее следует текст стихотворения «Знаю, чую волю Божью…» («Чую радуницу Божью…»)›

Сергей Есенин.

‹1915–1916›

Хитрову Е. М., 1916^*

На авантитуле кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Доброму старому учителю

Евгению Михайловичу Хитрову,^*

от благодарного ученика, автора этой книги. 1916. 29 янв.

Петроград.

Бухаровой З. Д., 1916^*

На обороте авантитула кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Дорогой Зое Дмитриевне

Бухаровой^*

с любовью иискренним расположением Сергей Есенин. 31января 1916 г.

Петроград.

Гиппиус З. Н., 1916^*

На с. 2 форзаца кн. «Радуница». Пг: М. В. Аверьянов, 1916:

Доброй, но проборчивой

Зинаиде Николаевне Гиппиус^*

снизким поклоном

Сергей Есенин

31 января1916.

Петроград.

Мурашеву М. П., 1916^*

На авантитуле кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Другу славных дел

о Руси «Страде великой»

Михаилу Павловичу Мурашеву^*

на добруюпамять Сергей Есенин.

4 февраля 1916 г.

Петрог‹рад›.

Чернявскому В. С., 1916^*

На авнтитуле кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Разлюбимому товарищу Володе

Чернявскому^*

За самые искренние пожелания На добрую память

Сергей Есенин

1916 г. февраля ‹5›

Пт.

Ясинскому И. И., 1916^*

На обороте авантитула кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Самому доброму, самому искреннейшему писателю и человеку во ипостаси дорогому Иерониму Иеронимовичу Ясинскому^* на добрую память от размычливых упевов сохи-дерехи и поёмов Константиновских- Мещёрских певнозобых озер.

Сергей Есенин 1916 г. 7 февраля

Пт.

Натану Венгрову, 1916^*

На кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Другу Натану Венгрову^*

На добрую память

от ипостаси сохи-дерехи

За песни рыцаря, который

Ничего не ответил, когда

спросили его о крови.

Сергей Есенин.1916 г.

8 февр.

Пт.

Балтрушайтису Ю. К., 1916^*

На с. 2 шмуцтитула кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

От поёмов Улыбыша перегудной

Мещёры поэту ипостасной чаши

скорбной тропы^* Ю. Балтрушайтису^*

на добрую память

от баяшника соломенных

суёмов.

Сергей Есенин

1916. 9 февр.

Пт.

Максиму Горькому, 1916^*

На с. 2 шмуцтитула кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Максиму Горькому,^* писателю

землии человека, от

баяшника соломенных суёмов

Сергея Есенина

на добрую память.

1916 г. 10 февр. Пт.

Миролюбову В. С., 1916^*

На авантитуле кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Дорогому Виктору

Сергеевичу

Миролюбову^*

за доброе напутное слово Сергей Есенин.

1916 г. 20 ф. Пт.

Котляревскому Н. А., 1916^*

На обороте авантитула кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Нестору Котляревскому^*

от росейского парня

книга песен радуница

На веселье и душевное

радование

Сергей Есенин. Лето1916.24 февр.

Пт.

Замятину Е. И., 1916^*

На авантитуле кн. «Радуница». Пг.: М. В. Аверьянов, 1916:

Баяшнику, словомолитве-

нному рабу Евгению

Замятину^* с поклоном

и лютой верой

Сергей Есенин

29 февр.

1916.

Клюеву Н. А., 1916^*

На фотографии 1916 г.:

Дорогой мой Коля!^* На долгие годы

унесу любовь твою. Я знаю,

что этот лик заставит

меня плакать (как плачут

на цветы) через много лет.

Но это тоска будет не

о минувшей юности, а

по любви твоей, которая

будет мне как старый друг.

Твой Сережа 1916 г. 30 марта

Пт.

Карпову П. И., 1916^*

На фотографии 1916 г.:

Друг ты мой, товарищ Пимен,^*

Кинем мы с тобою камень в небо,

кинем.

Исцарапанные хотя, но доберемся

До своего берега и водрузим

свой стяг, а всем прочим

осиновый кол поставим.

Сергей Есенин. 1916. 16 июн‹я›.