Юлия Аксенова
Морок
Первая повесть
РАЗВИЛКА
Как посмел ты красавицу эту, Драгоценную душу твою, Отпустить, чтоб скиталась по свету, Чтоб погибла в далеком краю? Николай Заболоцкий
I knew you were waiting in the street, I heard your feet, But could not meet My lilia… «Lili Marlene»[1]
Тяжелый суматошный день близился к концу. Виктор наконец смог уединиться в своем кабинете. Он сел не за письменный стол, а в кресло и снова взял в руки журнал «Звездная жизнь».
Вчера в кафешке на первом этаже, которую посещали все работники телецентра, он обратил внимание на странное поведение одного из сотрудников. Это был молодой парень — оператор, кажется, развлекательных программ. Блуждающий взгляд, замедленные движения, реплики невпопад. Было похоже, что он находится под воздействием наркотиков или сильного стресса. В принципе, напрямую это Виктора не касалось, но он принадлежал к руководящему составу компании и привык нести ответственность большую, нежели ответственность за работу только собственной команды, а потому не мог пройти мимо подобных странностей. Когда он подошел, отсутствующее выражение на лице молодого человека сменилось удивленно-благоговейным. На нем явственно читалось: «Надо же, сам знаменитый ведущий „Новой пятницы“ обращается лично ко мне!» Но оживление мгновенно угасло, как бывает у человека, лишь на миг сумевшего забыть о своем горе. Виктор без труда выяснил, что в странности поведения Филиппа — так звали оператора — виноваты не наркотики, а глубокая личная драма. Слушать Филиппа Виктору было и смешно, и трогательно. Парню только что дала полную отставку девушка, без которой, ему казалось, он не мог жить. Дополнительно она припечатала его развернутой характеристикой его качеств как человека и, главное, как любовника. Виктор, тщательно скрывая смешинку в углах губ, бросил несколько ободряющих фраз и только тут — по реакции Филиппа — понял, что тому отчаянно плохо, так лихо, что он балансирует на грани жизни и смерти. У Виктора защемило сердце: он одновременно подумал о сыне, который был еще слишком мал для любовных переживаний, и вспомнил собственную не очень счастливую молодость. Он пригласил молодого человека в свой кабинет и, отложив все дела, около часа с ним разговаривал. Расспрашивал, увещевал, рассказывал что-то из собственной жизни. Пока добился, чтоб у Филиппа заблестели глаза, а взгляд стал менее отсутствующим, пора было уже ехать в аэропорт встречать жену.
А сегодня отрывки из этого разговора — те самые, что касались личной жизни ведущего «Новой пятницы», были опубликованы в одном из самых грязных и скандальных изданий столицы — в журнальчике «Звездная жизнь» под рубрикой «Приватная беседа».
Еще в начале рабочего дня шеф вызвал Виктора к себе, осторожно показал журнал. Увидев изумление на лице сотрудника, принялся наливать ему воды в стакан и коньяку в рюмку. И не ошибся: понадобилось и то и другое — уже после нескольких прочитанных Виктором фраз.
Пока обсуждали инцидент с главой компании, с непосредственным начальником Фила и некоторыми другими должностными лицами, Виктор, стараясь сохранять объективность и не веря в собственные слова, твердил, что молодого человека все-таки нельзя считать пойманным с поличным: ведь это не он затеял беседу. Шеф с сочувствием глядел на одного из лучших своих сотрудников и мягко возражал: «Достаточно лишь немного быть наслышанным о вашем характере».
Потом Виктору позвонил Филипп (на рабочем месте его не застали). Парень умолял поверить, что непричастен к грязной истории, и предлагал Виктору поискать в своем кабинете прослушивающие устройства. Виктор отвечал холодно и односложно. Тогда молодой человек пообещал, что больше не станет ему докучать, но примется самостоятельно искать виновников. Виктор передал коллегам весь разговор. Жучки в его кабинете для очистки совести поискали. И нашли. Правда, вчера во время беседы с Филиппом Виктор пару раз выходил в общую комнату — дать текущие распоряжения своим сотрудникам. Так или иначе, теперь, кроме судебных разбирательств со «Звездной жизнью», компании предстояло серьезное внутреннее расследование. Целый день, помимо текущих дел, занимались разработкой стратегии, организацией оперативных мер и обсуждением их первых результатов. Дополнительные переживания Виктора были связаны с тем, что кто-то из его команды мог быть причастен к истории с прослушивающими устройствами. В равной мере ему не хотелось, чтобы в истории оказался все-таки замешан злополучный оператор.
События, связанные с информационным шпионажем, конечно, не прибавляли ни радости, ни здоровья. Однако все они были пусть редким и неприятным, но закономерным элементом его беспокойной работы. Вместе с тем смущало одно совершенно субъективное обстоятельство, которое беспокоило Виктора значительно глубже всех объективных событий.
Вернувшись в собственный кабинет, Виктор погрузился в мягкое кресло. Журнал послушно распахнулся на нужной странице.
Виктор мог бы гордиться: «приватная беседа» с ним по меркам «Звездной жизни» получилась пресной и нравственной сверх всякой меры. Никаких саморазоблачений, намеков на смещенную ориентацию, внебрачные связи или сексуальные домогательства к сотрудницам, никаких тайных пристрастий. Конечно, там, где Виктор говорил «изредка случается», автор журнальной версии уверенно употреблял наречие «всегда». Тем не менее текст напоминал статью об основах семейной жизни в издании для подростков: не совсем целомудренный по форме, но безупречно чистый по сути. Если бы Виктор знал, что дает интервью, то сказал бы примерно то же самое. Исключая, разумеется, некоторые слишком личные подробности, которые, к счастью, «Звездная жизнь» как раз переврала до неузнаваемости.
Он вновь и вновь листал страницы скандального издания и все больше недоумевал: зачем они вообще напечатали эту «беседу»? Для контраста с другими материалами номера? Или… Просто никому еще ни разу не удавалось раскрутить известного тележурналиста на интервью о его личной жизни. Попытки такие учащались с каждым годом. Виктор был автором и ведущим одной из самых популярных и уважаемых информационно-аналитических программ, и начальство иногда намекало, что ему стоило быть более открытым для публики, но этот вопрос Виктор даже не обсуждал. Так что если нарушение информационной блокады по этой теме — такая уж сенсация, то сенсацию они получили. Теперь ему предстояло выдержать череду битв с коллегами, которые станут добиваться новых откровений. Но это меньше всего беспокоило его.
В который раз, морщась от ощущения, что его прилюдно раздели и попытались окунуть в грязь, Виктор перечитывал «беседу». И снова и снова его взгляд цепляла одна и та же фраза, и падало сердце, и становилось стыдно и безотчетно страшно. Тогда Виктор напоминал себе: это ни для кого, кроме меня, не имеет значения! И приступ раскаяния проходил.
— Ты сразу домой?
— Домой. — Виктор впервые за этот день с удовольствием улыбнулся — не оскалился от досады и злости.
— Джей вернулась? — тепло спросил Гарри.
— Да, вчера встречал ее.
— А дети — как обычно?
— Угу. До конца лета будут жить у бабушки в Антоновке.
— Хорошо у вас там. И здесь у вас тоже хорошо, — вздохнул Гарри. — Ладно, пока. Джей — привет!
— Спасибо. Кстати, забегай к нам в выходные. Джей что-то приперла тебе в подарок. Весьма объемистое: я тащил! Мне не показывает, но я догадываюсь.
— Класс! Я, кажется, знаю: для моей коллекции! Поцелуй ее за это от меня. Только в щечку, а не в губы — смотри не перепутай: я целую твою жену исключительно целомудренно. Прийти-то, правда, не смогу: мне ж в субботу в Кувейт лететь.
— Ой, прости, не сообразил, — спохватился Виктор. — Может, завтра заскочишь?
— Попробую. Только завтра уже пятница, так что если и заскочу, то на минутку. Пускай Джей никаких разносолов не готовит: не успею съесть.
— Получишь сухим пайком, — уверенно пообещал Виктор Смит и наконец покинул здание телецентра.
Его авто бесконечно долго ползло по центру Лондона в вечерних пробках. Виктор снова и снова обдумывал варианты развития расследования и, понимая, что вопросов больше, чем ответов, все-таки пытался догадаться, что же произошло на самом деле. В голове навязчиво мелькали оператор Филипп, жучки, страницы «Звездной жизни». Сердце ныло, сколько он ни прижимал его холодной рукой. Хотелось скорее добраться до дому и принять горизонтальное положение.
Обычно Виктор раньше покидал забитую машинами магистраль, сворачивая в лабиринт прилегающих улиц — на удобный, годами проверенный объездной маршрут. Но сегодня ему хотелось попасть в торговый квартал: купить что-нибудь, что порадовало бы жену в этот дождливый, не по-летнему прохладный день.
Еле-еле найдя место у тротуара, чтобы приткнуть машину, Виктор с облегчением вылез наружу, под моросящий дождик, и двинулся пешком вдоль витрин. В магазине экологически чистых продуктов купил для Джей клубники: в Подмосковье она не успела вволю поесть любимой ягоды, которая только начала там созревать. А в лавочке колониальных товаров ему приглянулся один шарфик. Шарфики и платки были слабостью жены, и Виктор пользовался этим, когда не мог подыскать ничего другого. Но в данном случае он нашел действительно подходящую вещь. Однотонно окрашенный шарф теплого и насыщенного цвета, среднего между желтым и оранжевым. Ее любимый цвет! Он как раз создавал противовес пасмурному дню. Казалось, что ткань сама светится, прогоняя сумрак. Виктор осторожно пощупал ее. Шелк был нежный, тончайший, из тех, что продергиваются сквозь игольное ушко. Дорогая вещь, но это не важно.
Прогулка по торговому кварталу отвлекла его от навязчивых мыслей о неприятностях на работе. Теперь он думал только о доме и о том, как быстрее до него добраться. Первым же поворотом вывел машину из плотной, почти застывшей железной лавы в боковую улицу с гораздо менее интенсивным движением.
Вырвавшись наконец из забитого транспортом центра, резко прибавил газу. Скорость не превышал, но почти и не сбавлял на поворотах, полагаясь на хорошую резину. Свернув на очередном перекрестке, за серой пеленой измороси не сразу заметил старушку, что ступила на мостовую, собираясь перейти улицу. Ударил по тормозам. Старушка, услышав визг, проворно отскочила в сторону. Автомобиль еще несколько метров пронесся заклиненными колесами по мостовой, обдал перепуганную старую леди водой с мокрого асфальта. Виктор оглянулся и успел заметить, как старушка качает головой и грозит ему пальцем, точно нашкодившему ребенку. Потом он — уже на ощупь — включил аварийку и посидел неподвижно, пережидая черноту в глазах. Когда вернулось зрение, Виктор поспешно вышел из машины, чтобы извиниться, однако старушка уже растворилась в сумраке.
От прохладного воздуха и дождевых капель, падавших на лицо, в голове прояснилось. Виктор огляделся, надеясь заметить старую леди в отдалении, но та, скорее всего, свернула в какой-нибудь подъезд и теперь наверняка обсуждала с приятельницей упадок современных нравов. Осматриваясь, Виктор наткнулся глазами на какую-то бумажку или вещицу, белевшую на мостовой в том злополучном месте, где он чуть не задавил бабульку. Виктор подумал, что она могла обронить нечто важное, и поднял из лужи этот предмет. В руках оказалась заламинированная купюра достоинством в один фунт стерлингов. Заинтересованный, Виктор повернул купюру другой стороной. Здесь поверх рисунка шла черная надпись крупным готическим шрифтом: «Самое дорогое, что у меня есть». Одновременно Виктор заметил аккуратную дырочку в углу ламината и догадался, что это брелок. Остроумно! Главное дело, фунт, кажется, настоящий. Он усмехнулся, стряхнул с вещицы грязную воду и положил в карман ветровки. Вряд ли заламинированный фунт принадлежал старой леди. Так что хозяина уже не найти. Сыну понравится! Прицепит к рюкзачку: ходит обвешанный этими брелками. Или вдохновится идеей и смастерит что-нибудь сам. Он любит придумывать вещи — фантазия у мальчика работает, и руки на месте.
Виктор вернулся к машине и только тут заметил, что она все еще стоит посреди дороги, моргая желтыми аварийными фонарями. Хорошо, улица малопроезжая! От досады на себя Виктор стукнул кулаком по боковой стойке. Сел за руль, пробормотал: «На сегодня с лихачеством покончено». Выключил, наконец, аварийную сигнализацию, аккуратно тронулся и пополз, не превышая сорока. До дому оставалось совсем чуть-чуть.
К тому моменту, когда Виктор открывал калитку небольшого палисадника перед подъездом своего жилища, дождь прекратился и даже облака вроде начали разбегаться.
— Держи! Это чтобы смуглой девушке из солнечного Подмосковья жизнь на туманном острове не казалась слишком пресной и бесцветной! — сказал он, отдавая жене гостинцы.
Она едва успела поставить корзинку с клубникой на пол в прихожей.
Ее растрепавшиеся волосы щекотали Виктору нос. Он зарылся в них лицом, коснувшись губами ее макушки, и замер, прижимая жену к себе. Шевелиться больше не хотелось. Хотелось стоять вот так, держа ее в объятиях как можно дольше. Джей тоже податливо притихла, обвив руками его, будто прислушиваясь к нему. Затем разжала руки и, приложив ладони к плечам мужа, слегка отстранилась.
— Дай я посмотрю на тебя!.. Ну и видок! Витюш, замученный ты какой-то.
«Витя», «Витенька», «Витюша»… Столько лет вместе — а он все не мог привыкнуть к нежному звучанию своего имени в русском варианте. Свою русскую бабушку Виктор никогда не знал: та умерла до его рождения. Рос и жил обыкновенным англичанином. Разумеется, Россия интересовала его. Изучил язык, несколько лет проработал в Москве. Но чувствовать себя англичанином — и никем иным — не перестал. Зато женился на русской.
Виктор улыбнулся:
— Есть немножко.
— Тогда садись, — велела жена, — придется поухаживать за тобой.
Он послушно присел на пуфик у двери. Жена сняла с него куртку, наклонилась.
— Не надо! — воскликнул он.
— Ну, перестань! Не порть красоты момента.
Она аккуратно стащила с него ботинки.
Полулежа на диване в гостиной, Виктор, конечно, все рассказал жене, севшей у него в ногах с миской клубники, о событиях двух прошедших дней. Он давно знал: Джей расспросит его о любых делах и неприятностях так, что захочется все выложить, и выслушает так, что станет легче. И на этот раз, тихо разговаривая с женой, потеряв счет времени, Виктор ощущал, как тревоги и огорчения тяжелого дня растворяются, постепенно теряя власть над его душой.
Правда, одну тему он постарался обойти — и преуспел в этом. Она не имела прямого отношения к сути событий, не влияла на расследование истории. Но эта тема заставляла его испытывать стыд и тревогу. Все было настолько субъективно и, на сторонний взгляд, несущественно, что Виктор был уверен: если жена и прочитает злополучное «интервью» в «Звездной жизни», она ничего не заметит. Даже она, со своей тонкой проницательностью, ни о чем не догадается, пока он не расскажет ей сам. Ему стало бы легче, если бы рассказал, но он опасался, что его иррациональная тревога передастся Джей, а пугать ее Виктору совсем не хотелось.
Долго ли, коротко ли, они, наконец, заметили, что проголодались, и встал вопрос об ужине. Виктор категорически воспротивился, чтобы Джей возилась с готовкой: только вернулась — и сразу к плите! Приехав в Англию раньше намеченного срока, она и так ради него поступилась своими желаниями.
— Пойдем в ресторан, — предложил он. — Или лучше знаешь что? В кино. Хочется что-нибудь легонькое посмотреть. И там поедим в кафешке.
Жена с сомнением посмотрела на него, явно колеблясь. Ей нравилась идея, но муж вернулся с работы таким разбитым! Виктору, честно говоря, и правда не очень хотелось двигаться с места, хоть он и чувствовал себя гораздо лучше.
— Давай так, — вдохновенно воскликнула Джей после короткого раздумья. — Мы закажем ужин на дом в «Забавном торопыге», а пока доставят, я схожу в видеопрокат и возьму что-нибудь хорошее. Может, про природу взять, а не художественный, как думаешь? Я бы еще раз что-нибудь с Эттенборроу посмотрела.
— Отлично! Давай вместе сходим.
— Ну, Витя! Ну, зачем?! — запротестовала она. — Ведь ты целый день провел на работе, устал. А я сидела в четырех стенах, даже в сад не выходила из-за дождя. Мне в удовольствие пройтись, дохнуть свежего воздуха.
— Ладно. — Виктор поднялся с дивана, чтобы из-под кипы газет на журнальном столике извлечь меню «Забавного торопыги».
— У тебя деньги в куртке есть? Я возьму? — крикнула жена из прихожей.
— Конечно, что ты спрашиваешь!
— Спасибо! — Жена показалась в дверях гостиной. Она была уже одета, на шее — подаренный им шарф. Виктор улыбнулся: он не сомневался, что Джей сразу повяжет обновку, если вещь действительно понравится. Она терпеть не могла ждать и выбирать подходящий момент. — А то лень за кошельком наверх подниматься.
Она скрылась, через минуту хлопнула входная дверь.
Виктор взглянул на часы. Они с Джей слишком долго просидели, беседуя и обнимаясь. Уже так поздно! Не надо было ее отпускать.
«Мистер Смит, но как вы ее нашли? — с тихим отчаянием в голосе спросил тогда Тимоти. — Как вы поняли, что она — именно та женщина, которая вам нужна и которой нужны вы?» — «Да не надо никого искать, метаться и прилагать бешеные усилия: само придет, и вы сразу ее узнаете!» В данном случае с его слов было записано точно. Лучше бы они все переврали.
Во-первых, это была неправда! До того, как он встретил Джей, Виктор и ошибался, и отчаивался, и даже побывал в браке. И узнал он ее не сразу: он до сих пор каждый день и каждый час, проведенные с женой, заново делает открытие: оказывается, они подходят друг другу, они могут и хотят быть вместе.
Во-вторых и главное: с каким самодовольством он это сказал! Как будто в том, что он встретил Джей, была его заслуга! Как чудовищно похваляться этим хрупким, абсолютно не заслуженным счастьем, этим непостижимым подарком судьбы! Советы он давал этому бедному мальчику, учил жизни… Чему он мог научить? Разве он знал, разве понимал, как досталось ему то, что досталось, и надолго ли это ему дано.
Виктор снова взглянул на часы. С тех пор, как за Джей закрылась дверь, прошло не больше четверти часа.
Он устроился за журнальным столиком у окна с кипой свежих газет и принялся просматривать их, прислушиваясь, не брякнет ли калитка и не раздадутся ли шаги на дорожке, к крыльцу.
Он терпимо относился к разлукам с любимой женой и детьми — как коротким, так и длительным. Умел находить радость в телефонных звонках, электронных весточках, предвкушении встреч. Но почему-то в этом году, когда она, как обычно, повезла детей на лето в Россию, он извелся за тот месяц, что она провела на даче у матери. Звонки на сей раз не помогали, он не мог дождаться встречи. Осунулся, стал раздражаться по пустякам. Он совершенно не понимал, в чем дело, и решил, что виной излишней сентиментальности — его сороковник, который в последнее время стал разными способами напоминать о себе.
Джей особенно любила в Подмосковье конец мая и июнь, всегда старалась провести это время там. Она собиралась вернуться 25 июня. Она поступала так всегда, если ездила одна, без него, и, расставаясь, утешала его одними и теми же словами: «Солнце повернет на зиму, мне станет грустно, и я приеду к тебе». Но на этот раз она, видимо, почувствовала что-то особенное в его голосе и, поменяв билет, вернулась почти на неделю раньше. Виктор был горячо ей благодарен и очень ее жалел: Джей так всегда старалась надышаться, насладиться самым долгим днем в году. В Москве ей бы это удалось: там сейчас стояла отличная погода, а здесь — целый день шел серенький дождь, солнце так и не показалось из-за облаков.
Привезли заказанный ужин. К счастью, он был плотно упакован, так что не издавал никаких раздражающих аппетит запахов.
На улице стояла тишина, лишь изредка нарушаемая шумом какой-нибудь проезжающей машины. Прошла компания галдевших и громко гикавших юнцов, нетрезвых, судя по неразборчивым выкрикам. Простучали и удалились одинокие шаги.
Виктор опять взял маркер, сдвинул на нос, поморщившись, совсем новое для него орудие труда — очки — и, вернувшись к работе с газетами, постепенно увлекся.
Когда он вновь взглянул на часы, то обнаружил, что они начали отсчитывать второй час с тех пор, как жена вышла за порог. Облака так и не расступились, от чего небо было темным. Как быстро и незаметно наступил поздний вечер!
Виктор обругал себя за то, что забыл о времени. Он почти не сомневался: что-то случилось, раз ее нет так долго.
Набрал номер ее мобильного. Жена ответила с третьего гудка.
— Что случилось, милый? — спросила она с легкой тревогой в голосе.
— Это у тебя что случилось? — У него камень свалился с души, он не мог говорить, не улыбаясь. — Тебя уже знаешь сколько нет?
— Витенька! — Она рассмеялась. — Но я же выбираю. Тут столько всего!
— Такое количество фильмов Эттенборроу? — поддел он ее.
— Я разные смотрела, — ответила она мягко. — Но я уже закончила, сейчас иду.
— Я тебя встречу! — неожиданно для самого себя воскликнул Виктор. — Ты в каком: том, что слева от нас, или что справа? — Названия улиц у Джей было бесполезно спрашивать: она их никогда не запоминала — ни в Москве, ни в Лондоне, ни в каком-либо другом городе мира, — сколько бы ни прожила на одном месте.
— Слева, если стоять спиной к нашей калитке. Ну, где цветочный рядом, — четко ответила жена. — Но время-то детское, — спохватилась она, — я сама дойду. У нас спокойный район.
— Мне тоже хочется пройтись, — весело сказал Виктор и отключил связь.
Он бегом помчался в прихожую, не надевая куртки, торопливо сунул ноги в расхлябанные садовые кроссовки без шнурков.
Виктор вышел за калитку. В густых сумерках самого долгого вечера в году улица была странно молчалива и пустынна: ни машин, ни прохожих, лишь кое-где горели окошки, но не доносилось ни музыки, ни голосов. Как будто город спал уже глубоким сном. Виктора охватило чувство нереальности происходящего. Он подумал, что в его доме, возможно, что-то случилось с часами и на самом деле уже глубокая ночь. Ему стало не но себе, кровь отхлынула от головы и сердца. Взглянул на дисплей мобильника — тот показывал какую-то совсем уж ни на что не похожую цифру. Сообразил, что сегодня служба безопасности вытряхивала содержимое его телефона, после чего он забыл выставить время.
Виктор скорым шагом двинулся в направлении, указанном женой. На ходу попытался позвонить в службу точного времени, но звонок несколько раз срывался, и он бросил телефон обратно в карман. Очень хотелось поскорее встретиться с женой и отогнать навязчивое ощущение одинокой затерянности во времени и пространстве.
Сзади послышались торопливые шаги, гулко отдававшиеся в тишине. Оглянулся. Его догонял незнакомый мужчина в рабочей одежде. Виктор отвернулся, продолжая свой путь. Мужчина с мрачным лицом обогнал его и свернул за угол — туда же, куда направлялся и сам Виктор. В руках его блеснул какой-то крупный металлический предмет. Субъект моментально стал ему подозрителен. Виктор прибавил шагу, чтоб держаться от него на небольшом расстоянии, подумав неопределенно: «Мало ли что!» Джей все не появлялась.
Чуть впереди раздался душераздирающий крик на высокой ноте. Виктор вздрогнул от неожиданности. Крик длился, к нему присоединился утробный бас. Только теперь он распознал кошачью свадьбу. Рабочий, шедший впереди, наклонившись, поднял что-то с тротуара и швырнул в палисадник. Кошки, коротко взревев, умолкли, затем с легким топотом выскочили на улицу, галопом промчались перед Виктором и юркнули в другой палисадник. Город оживал, но какой-то суровой и безрадостной ночной жизнью.
В начале следующего квартала уже светилась витрина круглосуточного видеомагазинчика. Джей на улице не было. Рабочий свернул в узкий переулок, вскоре оттуда раздались восклицания и гогот нескольких пьяных голосов. Виктор поморщился: такой раньше был интеллигентный, приличный район! Тут же устыдился собственного снобизма.
Наконец он дошагал до дверей магазина. Поднимаясь по ступенькам, подумал: может, и к лучшему, что жена еще здесь и всю обратную дорогу они проделают вместе. Ощущение зыбкой нереальности, от которого не мог избавиться па улице, покинуло Виктора, как только он вошел внутрь и встретил приветливую улыбку знакомого продавца. Он сразу оставил намерение спросить у этого человека, сколько сейчас времени.
Виктор огляделся, ожидая увидеть жену. Он заметил, что в помещении подозрительно тихо. Сделал несколько шагов вдоль стеллажа, заглянул за него — и обомлел: никого! Сердце упало.
— Скажите, пожалуйста, — он заставил себя говорить спокойно, — к вам только что заходила женщина за видеофильмом?
— Да, сэр.
— В серой ветровке?
— Да, да, ваша жена была здесь, — подтвердил хозяин магазинчика, демонстрируя хорошую зрительную память (ведь Виктор и Джей много раз заходили к нему вместе).
— Надо же! Я вышел ее встречать и как-то разминулся с ней, — счел нужным объяснить свои расспросы Виктор. — Она давно ушла?
— Минут десять назад, сразу после вашего звонка, — снова блеснул наблюдательностью владелец магазина.
— Спасибо!
Виктор вышел на улицу. Здесь он достал мобильник и подрагивающими пальцами вызвал ее номер.
— Ты где? — В голосе жены звучало глубокое изумление. — Я уже в нашем саду. В доме темно.
— Я не понимаю, как мы с тобой разминулись! — возбужденно крикнул Виктор. — Ты шла обычной дорогой?
— Какой же еще?
— Ладно. Иди в дом, я сейчас тоже приду.
— Ты, может быть, в правый ходил, а не в левый?
— Да в левый же.
— Ну ладно, я жду тебя тут, у калитки.
Виктору хотелось настоять, чтобы она вернулась в дом: пустынная улица с гулкой тишиной, с темнотой обочин сейчас казалась ему не знакомой и приветливой, а чужой и потенциально опасной. Но жена уже отключила связь — по своей московской привычке экономить минутки разговора.
«Странно, как странно! — думал он на ходу. — Тумана нет, другой дороги домой тоже нет…»
Виктор почти бежал. Когда он, приближаясь к калитке, не увидел Джей, то не удивился: наверное, продрогла на сыром ветру и ушла в дом. Но от взгляда, брошенного на окна дома, сердце дало сбой и провалилось в пустоту: ни одно из них не светилось! Дом имел совершенно нежилой вид, возвышаясь темной, бездыханной громадой. Палисадник встретил его мертвой тишиной.
Виктор хотел выкрикнуть имя жены, но горло не повиновалось ему. Казалось, если сейчас он разобьет тишину, разрушится хрупкое равновесие между всем, чего он боится, и всем, что он любит, и неизвестно, в какую сторону качнутся весы. Не выпуская из ладони прутья калитки, Виктор оглядел палисадник. Жена, если бы ей и пришла в голову такая фантазия, не могла бы спрятаться за низенькими кустиками или за тонким вишневым деревцем. Не было ее и на лавочке под окном, на которой она часто сидела, любуясь звездами, вдыхая ночной аромат цветов табака.
Он мучительно медлил, прежде чем войти. Перед его мысленным взором неслись — одна чудовищнее другой — картины из криминальных хроник, кадры, которые он нещадно требовал вырезать из блоков, подготовленных для его программы. Виктору в единый миг явилось множество кошмаров: от кровавых лохмотьев с кусками костей на зеленой лужайке до желтого шелкового шарфа, валяющегося…
Виктор яростно тряхнул головой, отгоняя видение. Он никогда раньше не думал подставлять в подобные картинки образы близких людей, не позволял себе бояться за них, считая это по меньшей мере неконструктивным. Но сейчас страх чуть не одолел его.
В кармане пронзительно запиликал телефон. Виктор увидел на экране ее номер, но не успокоился.
— Витя! — Голос жены подрагивал, в нем звучала растерянность. — Ты только не волнуйся. — Он стиснул рукой телефон. — Я сама не понимаю, как это вышло, но я немного заблудилась.
— Что?!
— Понимаешь… Я, когда ждала тебя у нашей калитки… Мне не хотелось стоять столбом, хотелось подвигаться. И зачем-то перешла дорогу. Я думала еще издалека заметить тебя. Ну, с перекрестка виднее. И отошла несколько шагов. А потом… Наверное, налетел легкий туман! Впрочем, ты ж знаешь меня!..
Он слышал, что жена улыбается, более того, едва сдерживает смех. Ничего хорошего ее веселье не предвещало, свидетельствуя о том, что ей очень не по себе.
— Короче, я не сориентировалась и пошла по тому переулочку, — это слово она произнесла по-русски, — не нашему, перпендикулярному. То есть я теперь думаю, что так получилось. Но когда дошла до следующего перекрестка, я была уверена, что это наш перекресток, и снова повернула куда-то. Потом еще сворачивала. И теперь просто не понимаю, где я.
— Ну, ты, мать, даешь!.. — пробормотал Виктор по-русски.
Джей нервно фыркнула.
Виктор не мог прийти в себя от изумления. Он не понимал, как могло случиться такое. В его душе досаду на нелепость происходящего перехлестывали нежность и сочувствие к жене: Джей всегда отличалась некоторой, как она любила повторять сама, «географической тупостью».
Он сказал со всей уверенностью и убедительностью, на какие был способен в этой ситуации:
— Родная моя, прежде всего успокойся. Ничего страшного не случилось. Ведь ты хорошо знаешь наш квартал. Посмотри внимательно, не торопясь, на дома. Внимательно, на каждый дом. Ты обязательно узнаешь какой-нибудь из них и сообразишь, что это за улица.
— Я уже смотрела! И сейчас смотрю! — В голосе жены плеснулась паника. — Я не узнаю ни одного. Ничегошеньки, — снова сбилась на русский язык, — не узнаю!
— Успокойся, родная, ничего страшного. Ты просто ни разу не была на этих улицах в ночное время. Поэтому не узнаешь знакомых тебе мест. — Он продолжал с улыбкой: — Мы с тобой, пожалуй, займемся восполнением этого пробела. Давненько мы не шлялись вечерами по темным переулкам!
Жена слишком звонко рассмеялась в ответ.
— Слушай, — вдруг спохватился он, — но ведь на каждом доме есть табличка.
— Виктор! — сказала она серьезно. — Я не могу их прочитать. Темно и очень мелкие, неразборчивые буквы.
— Везде? — поразился он.
— Они тут стандартные.
Виктор задумался: он не мог сообразить, что же еще ей посоветовать. Был один вариант, но уж очень муторный. Джей заговорила первой:
— Вить, я вот что сделаю. Я пойду вперед по улице. Либо найду где-нибудь хорошо освещенную табличку, либо выйду на перекресток, на котором уже была.
Виктор тихо вздохнул.
— Видно, так и придется сделать.
Ему совсем не нравилось, что она будет бродить по темной улице одна. Можно было еще попробовать позвонить в какой-нибудь дом, но неловко в столь позднее время, даже если окошки горят — перебудишь еще детей; Джей на это точно не решится.
— Только знаешь что, — сказала жена, — я мобилу не подзаряжала. Мне бы надо поэкономить. Я пока отключусь, а когда сориентируюсь, позвоню.
— Да, конечно, — ответил Виктор, покачав головой. Не хватало только остаться сейчас без связи! — Постой! — спохватился он. — В любом случае позвони мне через десять минут!
Жена обещала.
Что-то еще беспокоило Виктора, помимо того, что теперь ее телефон для него недоступен. Беспокоило сильно, и он мучительно искал, что же еще такого было в се словах. Сердце отчаянно колотилось, мысли прыгали. Наконец, он ухватил за хвост ту мысль, которую искал. Жена собралась экономить заряд блока питания. Но она всегда регулярно проверяла его и не доводила до нулевых отметок! Значит, она допускает, что мобильник будет нужен ей еще в течение долгого времени, то есть что она может вернуться не очень скоро. Почему? Виктор издал короткий стон. Да что же такое с его женой?!
Он прижался спиной к ограде своего палисадника, обеими руками вцепился в прутья решетки. Ему хотелось броситься по следам жены. По тому маршруту, который она сбивчиво описала: на перекресток, маячащий сейчас справа кпереди, потом по перпендикулярному переулку до следующего перекрестка. Ему представлялось, что, прибежав туда, он увидит жену, торопливо шагающую ему навстречу, радостно закричит ее имя, прижмет к себе. Он бы ни на шаг больше не отпустил ее! Но сознание твердо требовало: «Оставайся на месте. Не смей отходить от дома!» Дом — это ориентир. Если жена вернется первой и опять не обнаружит его у калитки, как бы вновь не вышло какой-нибудь глупости. Из двоих кто-то один должен оставаться на месте.
Виктор выскочил на улицу без куртки, в легкой рубашке с коротким рукавом, и теперь его бил озноб. Но он не решался даже на минуту зайти в дом, покинув свой наблюдательный пост. Он ждал, сцепив зубы, не отрывая глаз от рокового перекрестка, кажется, даже не моргая.
Когда она позвонила снова, он не сразу сообразил, как взять трубку, пока не догадался разжать пальцы, сцепленные на чугунном пруте решетки.
Жена коротко сообщила, что новостей нет. Конца улицы еще не видно.
— Пожалуйста, послушай меня и скажи только «да», если правда то, о чем я спрошу, — произнес он заранее заготовленную фразу. — Ответь мне: тебя похитили? Ты в опасности?
Жена ответила не сразу. Виктор напряженно ждал. Наконец услышал в трубке ее безмерно удивленный голос:
— Что?! Виктор, что с тобой? Какое похищение?.. Виктор, что случилось?! — Ее голос стал тревожным. — Что-то с тобой? С детьми?
Виктору пришлось потратить много слов, использовав всю силу убеждения, чтоб успокоить ее. Теперь он был почти уверен, что жена находится в здравом уме и не похищена.
И все же…
— Извини, милая, я не хотел тебя напугать!
Виктор намеренно назвал ее «honey». Это обращение Джей запретила ему употреблять по отношению к ней еще в самом начале их романа, называя «переслащенными сантиментами». Всякий раз, когда он забывал о запрете, кроме самых интимных моментов, жена с каким-то новым оттенком иронии переводила это слово на русский язык.
Сейчас Виктор, затаив дыхание, ждал, что она ответит.
— Я понимаю, ты на меня сердишься, и поделом, — сказала жена после секундной заминки, — но называть родную жену «липкой и приторной» — это уж слишком!
У Виктора отлегло от сердца. Раз она заметила эту ерунду и не дала спуску, значит, у нее действительно все в порядке. Он, издав что-то среднее между смешком и вздохом, невольно пробормотал:
— Ну, слава богу!
— Выходит, ты проверял меня? — догадалась Джей. — Артист!
— Пойми, — оправдывался Виктор. — Я ведь не могу тебя видеть. Ты так странно потерялась, да еще на ночь глядя. Мне мерещится бог знает что!
— Я понимаю, — вздохнула жена.
Они одновременно дали отбой, и Виктор остался наедине с тишиной пустой ночной улицы.
Время тянулось, не заполненное ничем, кроме сырого ночного воздуха. Однажды улица ожила деликатным гулом мотора и шуршанием шин полуночного автомобиля по мокрому асфальту. Протопотали мимо и принялись орать в отдалении кошки. Стук открывающегося окна, неопределенный звук — и кошки затихли. Из соседнего дома вдруг полилась музыка, но быстро стихла. За углом прошаркали подошвы двух пар ног, слышалось тихое воркование влюбленной парочки. Улица, будто очнувшись от сумеречного забытья, жила медленной, но полнокровной ночной жизнью.
Виктор пытался коротать время, представляя, как его жена идет по своей улице без названия. Он видел тусклые фонари, горящие через три на четвертый и не дающие света, бугристый асфальт мостовой, палисадники, тонущие в темноте и сливающиеся с черными стенами домов. Ни единого освещенного окна. Кое-где на стенах домов — белеющие таблички с неразборчивыми надписями. Посередине дороги брела одинокая серебристая фигурка, Она то и дело сворачивала то на правый, то на левый тротуар, останавливаясь и подолгу вглядываясь в белеющие таблички. Затем брела дальше, спотыкаясь на выбоинах.
От этой картины у Виктора так стиснуло сердце, что он предпочел открыть глаза. Светлая фигурка продолжала брести по темной улице перед его мысленным взором. Тогда он крепко потер кулаками веки, чтобы отогнать видение, и вновь погрузился в созерцание сырой лондонской ночи.
— Витя! — В голосе жены звучали радость и возбуждение. — Я дошла до конца этой жуткой улицы. Тут она упирается в другую, покрупнее. Освещение гораздо лучше. Я сейчас перейду…
— Не делай этого! — крикнул Виктор. Он впервые в жизни испытывал жгучее раздражение по отношению к любимой ненаглядной жене. Он точно знал, что, если бродить беспорядочно по незнакомым местам, шанс заблудиться будет лишь возрастать. Нельзя увеличивать неопределенность! — Поворачивай назад, иди обратно, до другого конца той улицы, по которой ты только что шла! — в необъяснимой панике воскликнул он.
— Солнышко, — примирительно сказала жена умиротворенным голосом, — но я только посмотрю табличку.
Виктор сразу остыл. Он не понимал, что на него нашло. «Чего я от нее требую?! — подумал он. — Ведь там, по ее словам, светлее, а значит, безопаснее. И ей спокойнее. Бедная и так страху натерпелась!»
— Да, да, конечно, — ответил он смущенно.
— Виктор! — раздалось в трубке через несколько мгновений. — Я, наверное, попала в какой-то иностранный квартал. Здесь дома очень чудной формы, и таблички все какой-то непонятной вязью написаны…
— Нет, — прошептал Виктор. Его лоб покрылся испариной. Никакого иностранного квартала, никакой арабской, китайской и тому подобной улицы в этом районе Лондона отродясь не было. Но он вновь заставил себя успокоиться: ну когда он в последний раз праздно шатался по Лондону? Даже гуляя с детьми, старался вывезти их в парк, на природу. А так, чтобы по кварталу… нет, конечно! Мало ли что изменилось.
— Родной, ты, главное, не волнуйся, не переживай за меня. — Он нервно усмехнулся, закусил губу. — Здесь очень спокойно. Во многих домах свет, музыка. Но на улице ни одного человека. До утра не так уж долго. Я тут посижу на лавочке, на автобусной остановке…
— Какой номер маршрута? — вкрадчиво спросил Виктор, не веря в удачу.
— Да нету номера, милый, — с бесконечной усталостью ответила жена. — Если б был… Так что я утра подожду здесь, а тогда уж язык до Киева доведет.
— Не надо до Киева, — тихо попросил он, с трудом преодолевая дрожь в голосе, — давай лучше до дома.
— В общем, ты не волнуйся. Теперь все будет хорошо. Поспи хоть немного. Пока.
— Пока.
Они разъединились одновременно.
Виктор судорожно вздохнул и машинально опустился на бетонное основание садовой ограды, положив голову на подставленные ковшиком ладони. Откуда-то накатила такая пронзительная печаль, которой он не мог сопротивляться. Было несказанно жалко Джей, себя, пропавшего вечера, простывшего ресторанного ужина на двоих. И было чувство, которому Виктор не позволял облечься в слова. Чудилось, что ему больше не встретиться с Джей.
Когда Виктор заметил, что его судорожное дыхание становится похожим на всхлипы, он поднялся с холодного бетона и побрел в дом. Не раздеваясь, лег на диван, сковырнул с ног кроссовки и заснул пустым черным сном без сновидений.
Проснулся Виктор, когда в окна гостиной уже вовсю лилось солнце. Вчерашней непогоды не было в помине. В первый миг ему показалось, что все хорошо, как обычно. Потом вспомнил, и свинцовая тяжесть опять придавила все его тело.
Он был уверен, что, если бы жена уже вернулась, она сразу разбудила бы его, зная, что он обрадуется, а еще вернее, сидела бы рядом с диваном и ждала, когда он откроет глаза. Даже если бы ей понадобилось отойти, она не стала бы терзать его неизвестностью ни секунды и оставила какой-то неопровержимый знак своего присутствия.
Но слабая надежда в нем еще теплилась.
Виктор заставил себя встать и обойти все помещения дома, хотя сразу обнаружил, что в прихожей нет ее туфель и на вешалке у двери не висит ее куртка.
Ему понадобилось некоторое время, чтобы свыкнуться с невеселым открытием. Затем он сделал необходимые телефонные звонки на работу: предупредил, что из-за форс-мажорных домашних обстоятельств задержится или вовсе не придет сегодня, отдал необходимые распоряжения. Третий звонок — на мобильный жены — окончился монологом механического голоса, сообщившего, что «абонент временно недоступен».
Прихватив с собой телефон, он вышел в палисадник и сел на лавочку под стеной дома, уже вовсю нагретой утренним солнцем. Даже обнаженной кожей лица, шеи и рук Виктор не чувствовал тепла. В горле стоял ком. Он вяло думал о том, что где-то на свете есть полиция, служба спасения, частный сыск. Он даже отдаленно не представлял, с какой просьбой мог бы обратиться в эти инстанции. Найти в цивилизованном, густонаселенном городе женщину, находящуюся в здравом уме и трезвой памяти, способную самостоятельно передвигаться и разговаривать по-английски, имеющую в кармане некоторую сумму денег и мобильный телефон.
Когда жена позвонила, у Виктора оборвалось сердце. Только теперь он обнаружил, как сильно надеялся услышать звук ее шагов за оградой или бряцанье открывающейся калитки. Интуитивно он знал заранее, что кошмар прошлой ночи не закончится так легко, и все-таки очень расстроился.
— Милый, как ты? — спокойно и грустно спросила жена.
— Все в порядке. Где ты? — спросил он глухо, не в силах справиться с волнением.
— Я в том же квартале, ну, откуда прошлый раз звонила. Здесь нет никого, кто сносно говорил бы по-английски. Я только выяснила, как проехать на Трафальгарскую площадь. Правда, придется с пересадкой — двумя автобусами. Я спрашивала про подземку — они не понимают, наверное, здесь нет метро поблизости. В общем, я сейчас на остановке и туда поеду.
— Двумя автобусами? — переспросил Виктор без тени иронии, скорее, с обреченной усталостью.
Жена, умница, сразу догадалась о подоплеке его вопроса и поспешно ответила:
— Но я хорошо поняла, как ехать. — И честно добавила с легким смешком: — Мне кажется, хорошо поняла.
— Давай, родная, выбирайся скорее, — попросил он.
— Витенька, а ты… — она помялась явно для приличия, — тебе будет очень сложно подъехать туда встретить меня? Я так устала, — пожаловалась она. — Мне как-то страшно! — И неожиданно шепотом добавила: — Мне кажется, я теперь никогда ничего не найду.
Виктору стало так жалко жену — заплутавшую, потерянную, голодную, — что он забыл о собственных страхах и сомнениях.
— Я и собирался тебя встретить, — бросил он небрежно, — я дома, между прочим; на работу не пошел.
Он хотел пошутить, что готов встречать ее хоть целый день, но шутка показалась зловещей.
— Так что еду.
— Встречаемся у колонны?
— Конечно. И вот еще что. Жди! Приедешь, с места не сходи, никуда больше не двигайся, пока я не подойду. Ни шагу от колонны, поняла? — внушал он ей, как ребенку.
— И ты меня жди, — потребовала она.
— Я-то никуда не денусь, — улыбнулся он через силу.
«Не надо никого искать! Все само придет», — с досадой вспомнил Виктор собственные хвастливые слова.
На Трафальгарскую площадь Виктор отправился подземкой, побоявшись застрять в утренних пробках. Перестраховался, конечно, ведь рабочий день давно начался. Но он был уверен, что ей — на двух автобусах — в любом случае дольше. Да и не хотелось ждать лишнее время: он измучился в ожидании.
Около колонны Нельсона ему сразу бросилась в глаза знакомая фигура. Сердце радостно прыгнуло. Но Виктор подошел ближе, и иллюзия рассеялась раньше, чем он увидел лицо женщины. Сердце снова шлепнулось обратно, в ледяную пустоту.
Вокруг колонны он обошел несколько раз, внимательно разглядывая толпящихся там туристов и прогуливающихся горожан. Наконец остановился и даже перестал вертеть головой по сторонам: когда — если! — Джей доберется сюда, она обязательно его увидит. Солнце пекло. Ноги подгибались: сказывались не проходящая тревога и недосыпание двух ночей, считая предыдущую, когда они с женой встретились после томительной разлуки. Однако Виктор не решался отойти подальше, в тень. В толпе туристов, среди безумных голубиных стай можно найти друг друга, только если стоять у самого подножия колонны. Скоро он перестал уже замечать физические неудобства. Стоял неподвижно, остановившимся взглядом смотрел перед собой. Порой его волосы обдавало ветерком от крыльев кишащих вокруг голубей. Он не замечал. Тень от колонны подползла к его ногам. На время накрыла его целиком. Удалилась куда-то за спину.
Пару раз Виктор вздрагивал. Ему казалось, что он видит жену на тротуаре по ту сторону Черинг-Кросс. В первый раз он двинулся навстречу, но женщина прошла мимо. Сходство казалось таким сильным, что Виктору хотелось догнать ее, и мутящимся от солнца и усталости сознанием он заставил себя сообразить, что если бы это была его Джей, она направилась бы к Нельсону. Во второй раз он только проследил глазами за быстро удаляющейся фигурой.
Несколько раз из заторможенного состояния его выводили телефонные звонки: ему, как обычно, много звонили по делу. Он старался отвечать покороче и вновь погружался в ожидание.
Наконец Виктор услышал в трубке голос жены. Он молча ждал, что она скажет.
— Ты очень сердишься? — спросила она. Ее голос звучал тихо, как бы издалека. Интонаций было не разобрать.
Он не отвечал. Вначале накатило бешеное раздражение и он сумел бы только зарычать в трубку. Затем оно так же внезапно отхлынуло. Но Виктор онемел от открытия простого факта; которого следовало ожидать: батарея ее телефона почти села!
— У тебя есть деньги? — крикнул он.
— Есть… — то ли «много» она сказала, то ли «немного», он не разобрал. — Я куплю телефонную карту.
На мгновение на душе у него потеплело: жена, как обычно, прочла его мысли между произнесенных слов. Но он снова замолчал, не желая в который раз задавать вопрос «Где ты?» Сама скажет.
— Любимый мой! — Даже сквозь плохую связь Виктор услышал, что голос ее дрожит. — Поверь, я все сделала так, как они сказали… Наверное, они сами что-то напутали… У меня такое ощущение, что я заехала куда-то на самую окраину. Я тут выяснила: место называется «Чесхам».
— Как?
— Мне тут написали… подожди… или «Чешам»…
— Чешэм? — переспросил Виктор, не веря своим ушам: ведь это местечко находится уже за кольцевой.
— Ну да.
То ли сигнал стал получше, то ли он привык разбирать слабые звуки. Виктор отчетливо услышал, как она всхлипнула. И вдруг закричала, истерично рыдая, перемешивая английскую и русскую речь:
— Виктор! Солнце мое, родненький! Забери меня отсюда! Я не могу больше! Я не понимаю, что со мной происходит. Я хочу к тебе, я хочу обратно, домой!!! Виктор!
Виктор крепко зажмурился, зажал рот рукой. Он не мог, не мог сказать: «Все будет хорошо! Мы скоро встретимся». Он никогда ей не врал в том, что было действительно важно для них обоих.
И все-таки следовало приободрить ее.
— Любимая, слушай меня внимательно! — сказал он уверенно. — Никуда больше ехать тебе не надо. Главное, что я теперь точно знаю, где ты. Найди какую-нибудь лапочку, посиди на ней, отдохни, успокойся. Я приеду и заберу тебя.
— Виктор, когда ты меня найдешь? — спросила она голосом, полным тоски.
Ему стало не по себе оттого, что Джей, прекрасно владевшая английским, так коряво сформулировала свой вопрос: вместо «Когда ты за мной приедешь?» — «Когда ты меня найдешь?». Ей так плохо, так одиноко, что распадается приобретенный всего несколько лет назад языковой навык? Или ею тоже владеет это безотчетное ощущение преграды, непостижимо возникшей и неосязаемо стоящей между ними?
Перейдя на русский, чтобы она перестала чувствовать себя такой одинокой и заброшенной, Виктор произнес несколько очень ласковых, предельно интимных слов и по ее короткому, смущенному ответу почувствовал, как оттаяла она и приободрилась. Затем он выяснил название улицы, на которой Джей находилась и готова была его ждать.
— Только не переживай! — неожиданно попросила она. — Береги себя! Все как-нибудь образуется.
Чтобы не терять времени, Виктор взял такси. Назвал сначала Чешэм, но, пока пробирались по центру, сообразил, что маршрут проляжет совсем неподалеку от его дома, и решил заехать. Он сейчас не переживал о расходах на такси, но очень хотелось сесть за руль собственной машины: вынужденное бездействие изводило его.
Дома, торопливо собираясь, машинально подумал, что надо, на случай перемены погоды, захватить ветровку. Брать с вешалки свою куртку, к которой вчера прикасалась жена, заботливо снимая с его плеч, было так горько, как будто он последний раз в жизни дотрагивался до ее рук. Виктор закусил губу и торопливо сказал себе: «Не сметь! Она жива и здорова. С ней ничего ужасного не произошло. Несколько смешных и досадных случайностей. Разве можно из-за этого едва ли не хоронить ее?!»
Он перехватил куртку поудобнее и привычным жестом сунул руку в карман, проверяя, есть ли там деньги. Денег не было ни в одном кармане, ни в другом. «Ах да! — вспомнил он. — Джей ведь вчера выгребла у меня деньги, когда пошла в прокат». Хотел бы он знать, сколько там было: на что ей этого может хватить?
«Самое дорогое, что у меня есть», — вспомнилась ему фраза. Виктор, до сих пор двигавшийся с лихорадочной поспешностью, приостановился. Что это? Откуда эта фраза? Нечто холодное, противно прикасаться, бумага, деньги… ламинат. Есть! Заламинированная бумажка в один фунт стерлингов — то ли настоящая купюра, то ли хорошая копия, и посередине во всю длину — трудночитаемая готическая вязь надписи: «Самое дорогое, что у меня есть». Забавная вещица, поднятая им вчера из лужи на том месте, где стояла старая леди, которую он чуть не задавил и которую обдал с ног до головы водой из-под визжащих колес.
«Неразменный фунт», как тогда, еще усмехнувшись, окрестил заламинированные деньги Виктор, вчера тоже лежал в кармане куртки. Значит, жена прихватила его вместе с другими бумажками и монетками. «Как она могла не заметить?» — с тоской подумал Виктор. Если бы жена заметила эту штуковину, она бы подошла к нему — вместе посмеяться — и оставила бы ее дома, не взяла с собой. Виктор не смог бы толком объяснить, какое имеет значение, прихватила Джей «неразменный фунт» с собой или нет. Однако напрашивалась метафора: самое дорогое, что у него было, — потерял! Метафора казалась сентиментальной, как сопли в сахаре. Но на Виктора от нее повеяло бесконечной тоской, от которой стыло сердце. И губы, не слушаясь хозяина, навязчиво повторяли: «Самое дорогое, что у меня есть… Потерял… Потерял… Потерял…»
Улицы с указанным Джей названием в Чешэме не оказалось — Виктор узнал об этом сразу, причем опросил, перепроверяя информацию, несколько человек. Тем не менее он честно исколесил весь небольшой городок в буквальном смысле вдоль и поперек, внимательно оглядывая автобусные остановки, лавочки, вообще все обочины, пристально всматриваясь в каждую проходящую мимо женщину.
Когда объезд Чешэма был закончен, Виктор вышел из машины около одной из автобусных остановок. Там под стеклом висела крупная и красочная карта транспортных маршрутов Лондона и окрестностей. Виктор хотел попытаться определить по карте номера тех автобусов, которыми добиралась сюда Джей, чтобы проехать вдоль автобусного маршрута. Он не успел найти на карте Чешэм: взгляд его почти сразу уперся в другое название. Виктор ахнул. Как он мог раньше об этом не подумать?!
Местечко Чесхант — к северу от Лондона. Поэтому Джей произнесла так странно: «Чесхам»; она просто не разобрала от руки нацарапанное на каком-нибудь клочке бумаги слово — в конце вместо «nt» прочитала «m». Нужно было попросить ее произнести незнакомое название по буквам. А еще следовало надеть очки, когда перед выездом из дому рассматривал атлас, выбирая маршрут. Может, тогда второе, похожее, название бросилось бы в глаза…
Виктор быстро вернулся за руль и покатил в сторону кольцевой. Дороги были забиты битком: вечер пятницы, начало выходных. Солнце уже клонилось к закату. Было безумно совестно перед женой, которая так давно его ждет. И еще Виктора терзало ощущение ускользающего времени, какого-то безнадежного опоздания.
Новый телефонный звонок жены застал его, когда он только-только выбрался на кольцо. Он вначале обрадовался, что получил возможность все объяснить, успокоить ее и попросить подождать еще немного. Но Джей торопливо сообщила — ее голос доносился совсем издалека, — что обнаружила свою ошибку и собралась вернуться на электричке в Лондон.
«Нет! — хотел крикнуть Виктор. — Ни в коем случае никаких электричек!» Даже он-то с трудом разбирался в расписании железных дорог Соединенного Королевства. Для Джей, которая за город чаще всего выезжала с ним на машине, которая всем видам городского транспорта предпочитала привычное метро, несмотря на разительные отличия старенькой лондонской подземки от шикарного московского метрополитена, — Джей было совершенно противопоказано пользоваться английскими электричками.
Произнести это вслух Виктор не успел, потому что в следующей фразе жены услышал подтверждение своих опасений и понял, что опоздал. Она прокричала на грани слышимости:
— Но я ошиблась. Я еду в поезде, который идет в…
Звук ее голоса пропал. Трубка некоторое время безмолвно шуршала. Затем раздалось оглушительное мерзкое пиликанье — у Виктора мурашки прошли по спине — и синтезированный голос насмешливо сообщил, что «связь прервана». Виктор посмотрел на дисплей. Экранчик жизнерадостно предлагал «возобновить вызов». Виктор отказался. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вызвать ее номер. Однако он понимал, что жена сама будет пытаться дозвониться ему снова и ей дорога каждая секунда вызова.
Виктор остановился на обочине.
Минуты текли, оставалось все меньше сомнений в том, что батарея ее аппарата села окончательно. Виктору было ясно, что теперь Джей сможет позвонить, только когда выйдет из поезда, со станции, если у нее остались деньги на телефонную карту. Правда, кто-то из пассажиров мог бы дать ей свой мобильник — в обмен на денежную компенсацию израсходованных минут, но остались ли у нее деньги?
Виктор развернул карту и стал внимательно ее изучать. От Чесханта по железной дороге прямой путь — только на Кембридж. Но ей незачем ехать до Кембриджа. Возможно, она сойдет раньше, и как угадать, где именно. Все равно пока следовало ехать вперед, пробираясь в плотном потоке автомобилей. Он уже тронул машину с места, когда раздался новый звонок. Слышимость была отличная. Она все-таки нашла пассажира с телефоном. Джей торопливо сообщила, что поезд оказался экспрессом и идет без остановок до Кембриджа. Он успел в ответ только коротко бросить: «Еду!»
Стараясь развить максимальную скорость в плотном потоке на кольцевой, Виктор лавировал так лихо и сложно, как никогда в жизни, с удивлением отмечая богатые возможности своей хорошей машины, которых он прежде не использовал. Ему хотелось как можно скорее оказаться на загородной трассе, где народу, конечно, тоже будет много, но средняя скорость потока выше. Еще издали заметив указатели развязки с автомагистралью, Виктор предусмотрительно перестроился в крайний левый ряд и после нескольких крутых виражей оказался наконец на прямой, как стрела, многополосной трассе. Здесь он сразу подался в крайний правый и понесся со скоростью потока. Сквозняк из распахнутого окна трепал волосы. Напряжение немного спало.
Глядя прямо перед собой на серую ленту дороги, отслеживая впереди и в зеркалах заднего вида аккуратные автомобильчики, размеренное, затейливое движение которых напоминало картинку в примитивной компьютерной игре, и поглядывая на краснеющий диск солнца, время от времени появлявшийся в левом окне, Виктор пытался осмыслить события истекающих суток. Он перебирал в памяти все телефонные разговоры с женой, восстанавливал в воображении безумные маршруты ее передвижений, собственные скачки в пространстве. Цепочка, состоящая из досадных случайностей и нелепых ошибок, все время рвалась и путалась в утомленном сознании. Виктор упорно принимался выстраивать ее заново. Постепенно из мешанины событий перед Виктором совершенно ясно выступил только один факт: вот уже почти сутки, как они с женой пытаются встретиться — и с каждым шагом оказываются все дальше друг от друга. Сначала расстояние между ними составляло не более одной мили, теперь оно исчисляется десятками миль.
Виктор встрепенулся и стал искать верстовой столб или дорожный указатель, на котором было бы обозначено расстояние. Указатель-то вскоре и появился перед его глазами. «Ковентри-20» — было написано на нем. Виктор сначала даже обрадовался: недалеко осталось! А потом похолодел от ужаса. Ковентри! Ни секунды не надеясь, что ошибся в чтении, он все же доехал до следующего указателя на очередном перекрестке и остановился на обочине.
Как он ухитрился свернуть на дорогу, что вела в Бирмингем?! Неужели только из-за того, что на указателе стояло также слово «Ковентри» и он автоматически идентифицировал его по первой букве с «Кембриджем»?
— Наваждение, — вслух произнес он.
Это не было жалобой на непостижимые обстоятельства, не было выкриком раздражения, не было метафорой. Просто это слово точно определяло характер происходящего. Виктор никогда не отличался суеверием или набожностью. Он и сейчас не думал о мистических материях. Но слово «наваждение» объясняло его затуманенному усталостью сознанию всю невозможную череду простых совпадений и нелепых случайностей.
Виктор с самого начала не представлял себе, чем жене и ему могли бы помочь служба спасения, полиция и любые другие организации, занимающиеся розыском людей. «Они не помогут, — подумал он и теперь. — Только я сам должен найти ее. Если не найду — я недостоин ее! Тогда ей просто не к кому будет возвращаться». Эта мысль казалась безупречно логичной и непреложной. Но от этой мысли Виктор все глубже увязал в тяжелой растерянности, переставая ориентироваться в окружающей действительности. Ему вообще было очень трудно думать, в особенности удерживать одну и ту же мысль дольше мгновения. Под воздействием длительного эмоционального напряжения сознание плыло, путалось. Он не представлял, что теперь делать им с женой. Что они оба ни предпринимали, с каждым шагом она — всей душой стремясь к нему — отступала все дальше.
Между тем Джей, вероятно, подъезжала к вокзалу в Кембридже, если уже не сошла на перрон. Следовало как можно скорее ехать вперед. Судя по карте, ему совсем немного оставалось до поворота на прямую трассу, ведущую в Кембридж. Далеко, конечно, но дорога там хорошая, да и выхода другого нет. Виктор сложил карту и сидел неподвижно.
Скоро позвонит обеспокоенная жена, спросит, где он. Он так боялся этого звонка, не представлял, как повернется язык сказать, что он ошибся. Хотя ему уже казалось, было бы почти нереальной удачей, если бы он попал по назначению.
Он понимал, что нужно немедленно трогаться в путь, — и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, охваченный неодолимой апатией. Наконец, заставил себя повернуть ключ. Машина лихорадочно дернулась и встала, мотор заглох. Тогда Виктор опомнился, снял ее с передачи, завел.
Впереди как раз замаячил указатель поворота на Кембридж, когда зазвонил телефон. Жена так же торопливо, как и в предыдущий раз, сообщила Виктору, что не сошла в Кембридже — то ли проспала остановку, то ли не смогла открыть дверь в купе старого образца — она объяснила слишком неразборчиво из-за спешки, и теперь поезд везет ее в Ноттингем.
— Может, и к лучшему, — ответил Виктор, — потому что я в Ковентри.