Странные вещи происходят порой в этом мире. Хотя лично я полагаю, что половина историй, которые мне довелось услышать, не более чем досужий вымысел. Поди попробуй угадай, где правда, а где ложь…
Небо над северным побережьем уже несколько недель было затянуто плотными серыми тучами. Они висели так низко над землей, что, казалось, касались верхушек деревьев. Воздух был насыщен капельками дождя. Густой туман закрывал и океан, и гавань. Его тяжелые клубы с трудом переваливались через пирс и уходили в сторону моря, туда, где вода и небо сливались воедино.
Во время отлива, когда над поверхностью воды показывались темные верхушки рифов, покрытые створками раковин и морской капустой, на ум невольно приходили странные видения чудовищных рыб, бесшумно скользящих в мрачных глубинах среди густых зарослей водорослей, немых свидетелей извечных тайн океана.
И кто бы мог поручиться, что и другие, не менее древние неведомые создания, не обитали в пучине его воздушного собрата, надежно сокрытые от человеческого взора многометровой толщей плотных облаков.
Иногда мне казалось, что стоит только на секунду сорвать эту непроницаемую завесу, как перед моим взглядом откроется доселе невиданный мир крылатых ящеров, птеродактилей, диморфодонов и других удивительных созданий давно минувших эпох.
Нередко, особенно ненастными ночами, я был положительно уверен, что слышу их пронзительные крики и зловещий шорох гигантских крыльев. Однажды, когда я прогуливался вдоль обрыва, прямо за гаражом Филби, облака на мгновение расступились, и я готов был поклясться, что заметил гигантскую тень, промелькнувшую на фоне звездного неба. Это случилось как раз накануне того дня, когда началась история с крабами.
В то утро я проснулся довольно поздно — как помнится, от раздражающего грохота молотка по металлическому листу, доносившегося из гаража Филби. В принципе, в этом не было ничего нового. Филби любил работать по утрам. Но так или иначе это заставило меня открыть глаза. Как назло, я особенно плохо спал в ту ночь.
Существует птица (убей меня Бог, если я знаю, как она называется у орнитологов), которая имеет скверную привычку петь по ночам, замолкая лишь перед самым рассветом. Так вот в ту ночь она, по-моему, превзошла самое себя.
Как бы то ни было, хотя время едва приближалось к полудню, Филби уже трудился вовсю.
На подушке рядом с моей головой сидел краб-отшельник, вытаращив на меня свои и без того выпуклые глаза и, по-видимому, чрезвычайно довольный собой. Выругавшись про себя, я присел на кровати.
Второй краб успел обосноваться в моем ботинке, а еще два его собрата деловито волокли к двери мои любимые карманные часы.
Окно было раскрыто, а в солнцезащитном экране красовалась огромная дыра. Оставалось только удивляться, что непрошеных гостей оказалось сравнительно немного. На полу в беспорядке были разбросаны мои вещи. Я вышвырнул незваных посетителей прочь, но это только отсрочило неизбежное. Уже к вечеру весь пляж и дом буквально кишели крабами. Их были сотни, а может быть, и тысячи, и все они проявляли завидную деловую активность, уделяя особое внимание моим злополучным часам.
Это была массовая миграция, характерная для многих примитивных существ. Такое случается раз в сто лет. Как популярно объяснил мне доктор Дженсен, каждый краб с рождения приобретает инстинктивную страсть к бродяжничеству, и ничто, даже теоретически, не может помешать ему удовлетворить свой природный инстинкт. Однако наука пока еще не сумела найти удовлетворительного объяснения этому загадочному явлению.
По сему случаю Дженсен оборудовал наблюдательный пост в небольшой пещере на пляже и отныне проводил там все свободное время.
По неизвестной причине крабы двигались на юг, словно перелетные птицы. До конца недели их число продолжало увеличиваться в геометрической прогрессии.
Теперь счет тварям шел на миллионы. Скрежет их клешней о гальку не давал спать по ночам, но все-таки они оставили мой дом в покое.
По какой-то непонятной прихоти природы они одновременно столь же стремительно увеличивались в размере. Если в начале недели их габариты не превышали размера кулака подростка, то к ее исходу они уже не уступали голове взрослого мужчины, а к началу второй появились первые гиганты, заметно превосходившие трехмесячного поросенка.
Кончилось тем, что бедняге Дженсену пришлось искать спасения от них на ветвях ближайшего дуба, что, впрочем, ничуть не уменьшило его энтузиазма.
В пятницу я, правда, заметил всего двух крабов, но каждый из них был с небольшой автомобиль.
Это обстоятельство совершенно доконало Дженсена, который вынужден был отправиться домой и напиться в стельку. К чести ученого следует добавить, что уже в воскресенье он снова появился на своем посту, хотя его рвение оказалось совершенно напрасным. Крабы больше не появлялись.
Новый поворот событий дал Дженсену пищу для построения целой серии фантастических, хотя и, надо отдать ему должное, весьма остроумных гипотез, которые, однако, нисколько не приблизили нас к разгадке удивительного природного феномена.
Центральное место среди них занимал смелый допуск о существовании в глубинах океана некоего гигантского монстра, своеобразного царя крабов, направлявшего полчища своих подданных к только ему ведомой цели. Я, правда, считал, что эта точка зрения имеет очень мало общего с подлинной наукой.
И все же порой, вслушиваясь в странные ночные шорохи, доносившиеся с пляжа, я готов был допустить что угодно, в том числе и существование мифического чудовища, созданного распаленным воображением Дженсена.
В одну из таких ночей некто, может быть, и один из крабов, сорвал с петель дверь гаража Филби и учинил там настоящий погром, превратив в окрошку макет его любимого дракона. Кто на самом деле был виновником этого небывалого акта вандализма, так и осталось загадкой. Но, принимая во внимание события, произошедшие с той поры, я склонен допустить, что, может быть, старик Дженсен был не так уж далек от истины.
Скорее всего, он и раньше знал Августа Сильвера.
Филби был всего лишь учеником. Сильвер — его наставником и кумиром.
Как я уяснил чуть позднее, изготовление драконов требовало определенных навыков, для приобретения которых было недостаточно одного знания механики. Это было сложное хлопотное дело, требующее полного напряжения творческой фантазии художника.
Короче, уничтожение дракона обернулось для Филби настоящей трагедией.
Лично я готов в это поверить.
Я очень хорошо помню одного немого цыгана, объявившегося в наших краях не далее как прошлым летом. Всего за один доллар он шутя совершал вещи, недоступные пониманию заурядного обывателя. Сразу же после прибытия он на глазах изумленной толпы вырвал изо рта собственный язык и швырнул его на дорогу. Затем, совершив на нем национальный танец, он, как ни в чем не бывало, засунул его на место. После этого он проделал изрядную дыру в брюшной полости и ярд за ярдом извлек наружу кишки и тут же, ничтоже сумняшеся, сумел отправить их обратно.
Публика была в шоке, зато всем последующим представлениям был обеспечен аншлаг.
Примерно такое же ощущение возникает у меня, когда речь заходит о драконах. Я не слишком верю в их существование, но готов отдать все, чтобы увидеть хотя бы одного из них, даже если буду убежден, что это всего лишь ловкая мистификация.
Так или иначе, от дракона Филби, предмета особой гордости его коллекции, остались одни воспоминания.
Краб, а я все-таки склонен полагать, что это был именно он, разорвал его на части, выпотрошив все внутренности. Такое поведение вполне характерно для некоторых видов аллигаторов, готовых из природной злобы рвать и уничтожать любой предмет, пусть даже и несъедобный, на том основании, что он оказался поблизости.
Филби был вне себя от горя. Я никогда прежде не встречал взрослого человека, доведенного до такой степени отчаяния. Трудно поверить, но он даже занялся самобичеванием, используя для этой цели весьма основательные сыромятные ремни, составляющие основу крыльев каркаса. Я уж не говорю о бесчисленных проклятиях и обвинениях в адрес неведомого громилы.
В то время я знал Филби еще недостаточно хорошо и с удивлением наблюдал за картиной этой публичной самоэкзекуции из окна своей маленькой кухни.
Сквозь открытую дверь гаража я мог видеть все подробности сей удивительной сцены. Больше всего в тот момент Филби напоминал буйнопомешанного. Он захлебывался рыданиями, рвал на себе волосы, катался по полу среди бренных останков великого творения несравненного Августа Сильвера.
Случайно подсмотренная сцена потрясла меня. Я не знал, что и думать. Конечно, искренняя скорбь Филби внушала уважение, но гипертрофированная форма ее проявления вызывала некоторые сомнения в реальности всего происходящего.
По иронии судьбы горестные стенания незадачливого хозяина дракона оказались в одном ряду с моими собственными смутными видениями, кошмарными порождениями долгих бессонных ночей. Хотя, должен признаться, в то время я был еще очень далек от понимания их подлинной причины.
Слов нет, Филби — эксцентричный малый. Чтобы понять это, вовсе не обязательно быть семи пядей во лбу. И все же то, как он ухитрялся финансировать свои многочисленные проекты, оставалось выше моего понимания.
Работа в гараже приносила ему хоть и небольшой, но вполне устойчивый доход. Он был прирожденным механиком и искренне любил свое дело. Чтобы поверить в это, достаточно было взглянуть на его руки, способные, как я хорошо знал, творить настоящие чудеса. Казалось, для него не существует невозможного. Но, пожалуй, вернуть к жизни шедевр Сильвера было непосильной задачей даже для такого мастера.
Несколько дней Филби бесцельно слонялся по мастерской, пока наконец очередное увлечение не заставило его забыть о недавней трагедии. Для настоящего механика порой моток простой медной проволоки значит ничуть не меньше, чем фрагмент окаменевшей кости для опытного палеонтолога.
Скоро из гаража Филби снова доносились привычные моему слуху удары молотка. Мастер трудился над новой моделью дракона, скрупулезно собирая воедино мельчайшие детали механического монстра, способного, по его замыслу, в одну ненастную ночь взмахнуть искусственными крыльями и исчезнуть в толще плотных облаков. По крайней мере, так казалось самому Филби. Что касается меня, то я мог только пожелать ему успехов в новом предприятии.
Ранней весной, несколько недель спустя после нашествия крабов, я ковырялся в саду. Новых заморозков не предвиделось. Рассада помидоров уже неделю как была высажена в землю и, судя по ее состоянию, обещала принести неплохой урожай. В будущем угрожали сорняки и вредители, но это отнюдь не было катастрофой. Выращиванием овощей я занимался с детства и с полным правом считал себя опытным огородником. Кроме того, гусеницы, питавшиеся томатными листьями, издавна были моей слабостью. Как-то раз много лет назад, копаясь в грязи, я поймал особь с почти человеческим лицом, если вообще можно говорить о лице применительно к примитивному членистоногому. Тогда, из уважения к подобной редкости, я отпустил существо на свободу.
Экземпляр, попавшийся мне на этот раз, не был ничем примечателен, и посему я беззаботно перекинул его через забор, отделявший мой участок от хозяйства Филби. Можно было не сомневаться, что рано или поздно он сумеет найти дорогу назад, но меня не слишком беспокоила подобная вероятность. Каждая божья тварь имеет право на жизнь, если вы понимаете, о чем я хочу сказать. А в мире вполне достаточно места, чтобы отягощать свою совесть убийством, даже если речь идет всего лишь о томатной гусенице.
Выполов сорняки, я отправил их в том же направлении. Филби никогда не увлекался земледелием, и подобная вольность с моей стороны вряд ли бы его покоробила.
К моему стыду и удивлению, почти тотчас же из-за изгороди появилась голова соседа. Правда, как сразу выяснилось, подоплека этого события не имела ничего общего с моим недавним поступком. Филби держал в руке письмо Сильвера, отправленное еще месяц назад откуда-то с юга.
Вообще-то говоря, мне было наплевать на Сильвера. Разумеется, я слышал о нем, как и все другие. Я как-то даже видел его фотографию — изображение крупного бородатого человека с растрепанными волосами и диким взглядом, — датированную еще теми днями, когда проблемы наследственности были у всех на устах, а созданная им лига механической вивисекции стала едва ли не самым громким скандалом дня. Тогда Сильверу, вместе с тремя другими его коллегами по университету, удалось создать несколько жизнеспособных экземпляров биомеханических роботов, неслыханное событие по тем временам, хотя вряд ли способное удовлетворить честолюбие их создателя. Август Сильвер производил впечатление сильного мужчины и, судя по всему, был таковым.
Филби, напротив, являл собой характерные черты человеческого представления о преданности.
Подумать только! Письмо от Наставника! Человека, проведшего несколько десятков лет в диких джунглях и видевшего столько удивительных вещей, что другому не выпадет и за целую жизнь.
Одного из немногих живых существ, кому наяву довелось встретиться лицом к лицу с живым драконом, не говоря уже о таких банальных тварях, как гигантские вараны и рыбы-дьяволы.
В своем письме Сильвер выражал твердую уверенность, что подлинной вотчиной дракона оставалась пучина океана. Поэтому в ближайшее время он собирался объявиться в Сан-Франциско. Там, в китайском городе, он собирался приобрести необходимые ингредиенты для дальнейших опытов. В письме содержались также смутные намеки автора на намерение создать некую бессмертную тварь, на основе органов дюжины других живых существ.
Равнодушно прочитав письмо, я вернул его Филби. В данный момент меня куда больше беспокоила проблема возможного возвращения крабов и их негативного воздействия на всходы моих томатов. В вероятности такого поворота событий меня убеждало поведение неугомонного Дженсена. Последний только что закончил работу над солидной монографией, посвященной спонтанным миграциям этих существ и возможной связи их поголовья с размерами наиболее крупных особей. В данный момент он вместе со своим сыном Бэмби разбил постоянный лагерь чуть выше линии утесов, откуда через мощный телескоп вел круглосуточные наблюдения за поверхностью океана в ожидании появления мифического левиафана. Если пресловутый краб-великан действительно существовал, можно было не сомневаться, что рано или поздно встреча с неутомимым естествоиспытателем была неизбежна.
Письмо Августа Сильвера помогло Филби в буквальном смысле обрести второе дыхание. Теперь дни и ночи он работал над конструкцией нового дракона, которому, по его совершенству, самой судьбой было предназначено оставить далеко позади себя всех многочисленных предшественников. Это обстоятельство, однако, не помешало механику отправить куда-то на восток письмо с вложенными в него сорока долларами, свою задолженность по членским взносам в Международное сообщество любителей драконов, о самом существовании которого я до сей поры даже не подозревал.
Между тем мои помидоры развивались как нельзя лучше. Объявилась и моя старая знакомая гусеница, сумевшая к этому времени достичь весьма солидных размеров. Еще раз отправлять ее к Филби я не стал. Вместо этого я поселил насекомое в кувшине, набитом землей, перемешанной с томатными листьями. Похоже, это оказалось наилучшим решением: гусеница осталась довольна своим жилищем и больше меня не беспокоила.
С каждым днем я проводил все больше времени с Филби, наблюдая, как на моих глазах возникало его новое монументальное творение. В отличие от своего наставника, Филби не обладал даже минимальными познаниями в искусстве вивисекции. Ко всему прочему, он питал к нему естественное отвращение. Его создание имело чисто механическую основу и посему заметно отличалось от уничтоженного творения Августа Сильвера. Благодаря неиссякаемому энтузиазму механика, дело продвигалось с удвоенной скоростью.
Я отчетливо помню один из таких дней. Если не ошибаюсь, это была суббота. Ярко сияло солнце, наверное, впервые за много недель. Многочисленные признаки, известные каждому, кто хоть сколько-нибудь разбирается в земледелии, недвусмысленно указывали на приближение засухи. Но и самые верные прогнозы порой могут оказаться ошибочными, в чем мне и самому приходилось убеждаться.
Однако субботний рассвет был действительно выше всяких похвал. На голубом небе я не заметил ни облачка. Разве что где-то на немыслимой высоте слабо различались мелкие темные точки, которые с равным основанием можно было интерпретировать как силуэты ласточек или, если хотите, драконов, реющих где-то за пределами, доступными взору обыкновенного человека.
Солнечные лучи струились в окна моей спальни. И я готов был поклясться, что слышу шорох помидоров, лука, бобов, тянувших побеги к небу.
Но ближе к полудню тяжелые облака вновь нависли над вершинами Берегового хребта, недвусмысленно свидетельствуя о скорой перемене погоды. Поднявшийся вскоре бриз принес первые мелкие капли дождя, с полной очевидностью подтверждая это печальное предположение. Вместе с ними на меня нахлынуло чувство тревожного ожидания.
Итак, как я уже говорил, это было субботнее утро, запомнившееся мне неожиданным появлением неугомонного Филби, все еще возбужденного известием о скором возвращении учителя. Не знаю почему, но именно в этот день он решил ознакомить меня с плодами своих трудов.
Дом Филби был, пожалуй, единственным в своем роде. Каждый квадратный дюйм пространства в нем занимала обширная коллекция, в некотором отношении действительно уникальная. Чего тут только не было! Головы фантастических животных, искусно вырезанные из мыльного камня, слоновой кости и железного дерева, перемежались с предметами неизвестного назначения и странными сувенирами, привезенными из экзотических стран. На специальных тумбочках стояли вместительные аквариумы, заполненные водорослями, между которыми скользили странные создания яркой причудливой окраски. Здесь были пятнистые угри и маленькие тропические рыбы. У самого дна паслись бычки, по обыкновению засунув свои головы в песок. С ними мирно соседствовала камбала и многие другие представители совершенно неизвестных мне видов и подвидов обитателей морских глубин.
Безмятежная жизнь пансионеров Филби настроила меня на умиротворяющий лад, и, помнится, я тогда еще высказал замечание, что, вероятно, отнюдь не случайно многие известные философы столь истово любили созерцать морскую гладь. Боюсь, что он так и не сумел оценить всей глубины моей мысли.
Книжные шкафы с древними фолиантами, перемежавшиеся, впрочем, с вполне современными книгами, составляли вторую часть его коллекции. Наконец, на стенах висели многочисленные карты звездного неба и чертежи хитроумных приборов, принадлежащих, судя по их виду, самому Сильверу.
В понедельник от него пришло еще одно письмо. Сильвер сообщал, что задерживается, так как неожиданно вынужден отправиться на поиски одной очень редкой и ценной змеи, известной разве что узкому кругу специалистов, и подтверждал свое самое твердое намерение вернуться в родные пенаты, уделив особое внимание посещению Сан-Франциско.
Путешествие могло продлиться неделю или месяц, поэтому было невозможно назвать точную дату его возвращения, но Сильвер обещал со временем известить о ней своего ученика.
В итоге мы договорились с Филби, что, когда придет время встречать Сильвера, я отправлюсь на своем автомобиле в город, расположенный в пяти часах пути от нашего местечка, и привезу долгожданного гостя.
Филби трудился, не покладая рук, стремясь во что бы то ни стало закончить работу над своим творением до возвращения Сильвера. Ему так хотелось услышать похвалу из уст своего Наставника, уловить в его взгляде удивление и одобрение.
С каждым днем конструкция фантастической твари в гараже Филби приобретала все более определенные очертания. Каркас или, если хотите, скелет, на который пошли лучшие сорта пихты и красного дерева, был давно закончен. Мощная голова на длинной шее соединялась с туловищем посредством хитроумной комбинации музыкальных струн, резиновых жгутов и целого набора других замысловатых устройств, об истинном назначении которых я не имел ни малейшего понятия.
Утром в пятницу, в день получения третьего письма, Филби впервые произвел испытание модели. Едва он подсоединил тонкие отростки медных проводов к батарее, скрытой в чреве чудовища, как глаза дракона медленно открылись и «осмотрели» помещение гаража. Признаюсь, мне стало не по себе. Я готов был поклясться, что они были не только совершенно живыми, но что в глубине их горел вполне разумный холодный огонь невероятно древней проницательной твари.
Правда, продолжалось это зрелище очень недолго, может быть, две или три секунды, а потом Филби отключил элемент питания. Но впечатление тем не менее было грандиозным.
Филби радовался, как ребенок. Он танцевал вокруг гаража, перемежая замысловатые па криками восторга. Однако наотрез отказался от моего предложения совершить небольшую поездку в форт Брегг и отметить знаменательное событие несколькими кружками здешнего пива. Легендарная фигура Сильвера уже маячила где-то на горизонте, и работа над драконом не допускала ни малейшего промедления.
Сошлись на том, что я отправлюсь в город один уже на следующее утро.
Собственно, спешить мне было некуда. Еще никому не удавалось оказать давление на Августа Сильвера и тем более заставить его изменить свои планы.
По моим расчетам, вся поездка должна была занять не более суток. Сначала я предполагал захватить с собой и свою гусеницу, но хитрая бестия предпочла тяготам поездки спокойный отдых в недрах своего укрытия. Впрочем, как я понял впоследствии, для этого у нее были все основания.
Однако проснувшись на следующее утро, я испытал первые признаки сомнения. Мой первоначальный энтузиазм в значительной степени угас. Мне было совершенно непонятно, какого черта я вообще ввязался в эту историю, клюнув на удочку наивного энтузиазма своего соседа.
Погода тоже не обещала ничего хорошего. Первые клочья холодного тумана успели просочиться в комнату сквозь плохо прикрытое окно, за которым смутно вырисовывались угрюмые силуэты мокрых сосен.
Меланхолично побродив несколько минут по кухне, я принялся одеваться, проклиная про себя Сильвера, застрявшего где-то на просторах Тихого океана, неподалеку от Золотых ворот, с мешком, полным драконьих костей.
Что, собственно, я должен был сказать ему?
«Мистер Филби прислал меня за вами».
Или того хуже:
«Привет от вашего старого знакомого».
Я очень мало знал о жизни университетских кругов, не говоря уже о нравах представителей такой экзотической профессии, как охотники за драконами.
Я чувствовал себя круглым идиотом, но мне не хотелось огорчать Филби отказом. Насколько я мог судить, он работал всю ночь. Уже под утро меня разбудил странный пронзительный звук, доносившийся из гаража. Вслед за этим последовало довольное кудахтанье Филби.
Мы условились, что я встречусь и переговорю со старым китайцем по имени Ван Лo, содержащим небольшой ресторанчик на окраине города. Филби назвал его «связным».
Я должен был представиться как друг капитана Августа Сильвера и ожидать дальнейших распоряжений.
Подумать только, «распоряжений»!
Одним словом, мне предстоял веселенький разговорчик.
Если накануне, поздно вечером, при тусклом свете лампы подобная секретность казалась мне чем-то само собой разумеющимся, то ранним холодным утром она представлялась просто смешной.
Мне потребовалось более шести часов, чтобы добраться до города: я вконец измучился на размытом зимними дождями прибрежном шоссе. Клочья противного липкого тумана, поднимавшегося от береговых скал, уже карабкались по склонам холмов, кое-где окруженных покосившимися изгородями. Снизу доносился отдаленный шум прибоя.
Впереди уже показались огни ярко освещенной автострады, за которыми смутно угадывались очертания большого города.
Минуя очередной поворот, я заметил, как внезапно прямо над моей головой тяжело поднялась тень гигантской птицы, которая тут же исчезла за пеленой грязно-белого тумана. Весь эпизод занял не более двух-трех секунд.
Впрочем, при таком неверном освещении нетрудно было ошибиться в оценке точных размеров создания.
Что бы это могло быть?
Дракон? Еще одно из творений Сильвера, обитавших в непроходимых лесах Берегового хребта?
Как я уже заметил, ошибиться было совсем нетрудно. Лично мне неведомая тварь показалась весьма крупной, если не гигантской, и необычайно архаичной. Я готов был поручиться, что явственно видел очертания огромного перепончатого крыла.
Или проклятое воображение сыграло со мной очередную скверную шутку?
В следующее мгновение машину вновь окутала пелена тумана. Момент был упущен. С минуту я размышлял, следует ли мне повернуть назад, но почти сразу отбросил эту идею. Вероятность снова увидеть таинственное создание была ничтожной. В итоге я продолжил путь и спустя еще несколько минут выехал на широкую автостраду, открывающую доступ к мосту через пролив Золотых ворот.
Где-то далеко внизу несколько небольших судов сражались с отливом, преграждающим им доступ в глубину бухты.
Может быть, на борту одного из них находился и Август Сильвер, наконец-то удосужившийся посетить Сан-Франциско? Хотя, скорее всего, нет. Судя по их очертаниям, это были заурядные рыболовецкие суденышки, спешившие доставить утренний улов к причалам Эмбаркадеро.
Я добрался до предместий китайского города и, с трудом отыскав место для парковки, углубился в толпу, лениво текущую по улице в направлении Портсмут-сквер.
Был канун китайского Нового года. Улицы наполнял тяжелый запах миндального печенья, жареной снеди, пряностей и пиротехники. Над головами людей то и дело взлетали ракеты, осыпая толпу дождем разноцветных искр. Живая река медленно двигалась к монументу Вашингтона, разбиваясь о стены бесчисленных антикварных магазинчиков и сбегая вниз по ступеням небольших подвальчиков, где собирались любители опиума.
Праздничная атмосфера, царившая в городе, сводила к нулю и без того небогатые шансы на успех моей несерьезной миссии. Тем не менее я упорно продвигался вперед, пока не оказался перед открытой дверью трехэтажного ресторана, украшенной именем его владельца.
Внутри кипела жизнь. Целая команда одетых в белые куртки поваров готовила разнообразные блюда из мяса, рыбы, моллюсков и овощей прямо на глазах многочисленных посетителей. Клубились паром огромные чаны риса, сновали взад-вперед проворные официанты.
В углу за небольшим хромированным столиком сидел мой «связной». Я узнал его сразу, едва успел войти. Филби очень точно описал его внешность.
У мужчины была длинная седая борода, почти касавшаяся скатерти. Традиционный китайский халат был несколько велик ему. Перед «связным» стояло блюдо, доверху наполненное жареной рыбой, которую он поглощал с такой серьезностью, что, казалось, совершал некий торжественный ритуал, не доступный пониманию простого смертного.
Протиснувшись сквозь толпу посетителей, я вплотную подошел к китайцу. Отступать было некуда.
— Я друг капитана Сильвера, — произнес я, улыбаясь и протягивая руку.
Он поклонился в ответ, слегка коснувшись моей ладони мягким пальцем, и поднялся из-за стола. Я последовал за ним в глубину ресторана.
С самого начала нашего разговора я понял, что зря потратил время на эту поездку.
— Кто знает, где сейчас может находиться Август Сильвер? Возможно, в Сингапуре, а может быть, в Коломбо или Бомбее. Пару дней назад я получил от него посылку с редкими растениями. За это время он мог оказаться где угодно.
Хуже всего было то, что сам я прекрасно понимал всю глупость своего поведения. Но во всем случившемся мне следовало винить только себя.
Какого дьявола я притащился в Сан-Франциско!
Меня мучило малоприятное ощущение, что пять поваров, собравшихся за моей спиной, откровенно потешаются на мой счет, а сам старый Ван Лo, чей безжизненный взгляд был направлен мимо меня в сторону улицы, того и гляди, потребует компенсации за бессмысленно потраченное время. Пусть я был другом Августа Сильвера. Ну и что с того?
Мои страдания временно потеряли свою остроту, когда я увидел старую фотографию, висевшую над головой моего хозяина: странное скопление лачуг, судя по окружающему ландшафту, расположенное где-то к северу от Сан-Франциско. Легкая дымка окутывала окрестности, не позволяя рассмотреть дальнейшие детали.
Вне всякого сомнения, фотография была сделана ближе к вечеру. Длинные густые тени, отбрасываемые несуразными строениями, тянулись далеко в сторону, вплоть до возвышавшихся за заднем плане деревьев. Башенка небольшого маяка стояла над обрывом, за которым угадывался бескрайний простор Тихого океана.
Я недоумевал. Башенка маяка на берегу небольшого залива, берег, поросший кипарисами и эвкалиптами, недвусмысленно указывали на хорошо знакомый мне район побережья, известный старожилам под названием Пойнт Рейс. Но там никогда не было никаких лачуг, я абсолютно уверен в этом.
Но самое странное, что все эти лачуги, спускавшиеся к заливу наподобие некоей готической лестницы, были построены (я абсолютно убежден в этом) из останков драконов, гигантских крылатых рептилий.
Некоторые домики теснились на маленьком пятачке, почти касаясь друг друга покосившимися стенами, словно огромный карточный домик, сооруженный рукой ребенка. Другие были воздвигнуты на некоем подобии платформ, сложенных из пустых нефтяных канистр или больших деревянных ящиков.
Повсюду валялись одиночные фрагменты гигантских крыльев и других частей исполинских рептилий, а немного в стороне возвышался почти полный скелет летающего чудовища.
И наконец здесь же, рядом с подвешенным на металлической треноге котелке, в компании с человеком, отдаленно напоминавшим Ван Ло, стоял сам Август Сильвер. На этой фотографии у него была борода, причем совершенно невероятного размера. Борода первопроходца или старателя, только что вернувшегося после многолетних поисков золотой копи.
И эта борода в сочетании с мощными плечами дровосека, широкополой фетровой шляпой, костюмом восточного покроя и странным гарпуном, который он небрежно держал в правой руке, а главное, острым пронизывающим взглядом, сверкавшим из-под густых насупленных бровей, взглядом, в котором светилась какая-то сверхчеловеческая мудрость, делали его похожим на Нептуна, только что поднявшегося из глубин океана, или, может быть, Одина, остановившегося, чтобы выпить кружку ароматного цветочного чая, прежде чем пуститься в дальнейшие бесконечные странствия. Этот пытливый взгляд много знающего и много повидавшего человека заставил меня позабыть о своих собственных мелких неприятностях.
Ван Лo, очевидно забывший о моем присутствии, мирно дремал в своем кресле. Повернувшись, я на цыпочках вышел из комнаты.
Над улицей по-прежнему висели густые клубы дыма. Тысячи звуков — какофония голосов, разрывы ракет, скрип вращающихся молитвенных колес, грохот барабанов и других инструментов восточного происхождения, — слились для меня в странную смесь гармоничного безмолвия.
Где-то к северо-западу от меня лежала удивительная деревня, построенная из шкур и костей драконов. Что с того, что мои поиски Августа Сильвера оказались безрезультатными. Если бы мне хотя бы одним глазом удалось взглянуть на лачуги, изображенные на фотографии!
Я шел назад тем же путем, что и на встречу с Ван Ло, не обращая внимания на разрывы ракет и снопы искр, осыпавшие меня со всех сторон. Но, странное дело, куда бы я не направил свой путь, повсюду толпа мгновенно расступалась передо мной, как некогда Красное море перед древними иудеями. По обеим сторонам улицы я мог видеть улыбающиеся лица, застывшие, словно в ожидании чуда. Гремели цимбалы, пели маленькие китайские рожки, но вся эта праздничная суета была так же далека от меня, как будто принадлежала другому миру, к которому я уже не имел никакого отношения.
Повернув за угол, я столкнулся с группой людей, тащивших за собой гигантского бумажного дракона.
Вероятно, на его изготовление пошла не одна тысяча листов тончайшей рисовой бумаги, окрашенной в нежнейшие пастельные тона. Одно его туловище достигало не менее тридцати метров в длину, не говоря о поистине фантастической длины хвосте, переливавшемся всеми цветами радуги. Под резкими порывами встречного ветра дракон метался из стороны в сторону и, казалось, сопротивлялся пленившим его людям.
Вовлекая в свои ряды встречных прохожих, процессия торжественно прошествовала мимо меня и незаметно растворилась в тумане. На некоторое время вокруг меня воцарилась мертвая тишина.
Я плохо помню, как провел остаток этого сумасшедшего дня. Скажу только, что вся иррациональность последних событий, как ни странно, только укрепила мою веру в Августа Сильвера и его удивительные творения, хотя все объективные факты как будто бы должны были утвердить меня в прямо противоположном суждении.
Добравшись до своего автомобиля, я, не задумываясь, направил его в сторону севера, держа курс на Пойнт Рейс.
Оставив в стороне Сан-Рафаэль, я некоторое время петлял среди зеленых холмов, наблюдая за тем, как солнце медленно катилось в сторону океана. Незадолго до наступления темноты я вынужден был остановиться для пополнения запаса бензина.
Очертания береговой линии вблизи бензоколонки были весьма похожи на те, что мне довелось наблюдать на фотографии Ван Лo, да и сам поселок, прилепившийся к склону холма, вполне мог сойти за двойника деревни Сильвера.
Чтобы убедиться в этом, достаточно было слегка прикрыть глаза.
Может быть, я на самом деле начинал сходить с ума? Реальность и фантазия настолько переплелись в моем сознании, что мне трудно было в этом разобраться…
К вечеру с моря подул легкий бриз, и побережье почти полностью очистилось от тумана. Возможно, мне следовало подняться на вершину холма, в сторону маяка, и оттуда более внимательно обозреть окрестности?
Для начала я решил обратиться за помощью к владельцу бензоколонки. Почти наверняка у него должна быть карта прилегающей местности. Кто знает, может быть, моя деревня лежит всего в каких-нибудь двух милях от меня, и только сгущающиеся сумерки мешают определить ее точное местонахождение?
Как и следовало ожидать, ответ оказался отрицательным.
Мой собеседник ничего не слыхал о заброшенной деревушке. Впрочем, по его словам, я и сам мог легко убедиться в этом, если бы дал себе труд более внимательно ознакомиться с картой, выставленной в витрине его конторы. Впрочем, сделать это и сейчас не поздно.
Очень странно, что я не заметил карты раньше. Она находилась на видном месте. Судя по тому, как владелец бензоколонки посмотрел на меня, мое состояние не внушало ему особого доверия. Мне не оставалось ничего другого, как воспользоваться его советом.
Изучение карты не дало мне ничего нового. Издание было достаточно новым и, по-видимому, заслуживало полного доверия. Не зная в точности, как мне теперь следует поступить, я машинально огляделся вокруг.
Сквозь открытую дверь конторы я мог видеть обветшалую мастерскую, где китаец-механик возился с видавшим виды автомобилем.
Мне не оставалось ничего другого, как вернуться к своей машине.
Новая волна тумана уже нависла над водами океана и в считанные минуты должна была окончательно поглотить заходящее светило, погрузив во мрак окрестности поселка. Я бросил последний взгляд на карту.
На секунду мне показалось, что ее вид странным образом изменился. Теперь это был ветхий пожелтевший листок бумаги, на котором лишь с большим трудом можно было различить отдельные подробности. Но одновременно на ней появились и новые детали. Складки бумаги превратились в необозначенные доселе дороги, которые вели от леса к океану.
Это было странное ощущение. Возможно, что световые эффекты умирающего дня сыграли со мной нехорошую шутку, но на моих глазах строения бензоколонки мгновенно обветшали примерно лет на двадцать, а видавший виды автомобиль, над которым трудился механик китаец, обратился в сказочного дракона, неподвижно распростертого на бетонном полу мастерской.
Наваждение продолжалось не более двух секунд и исчезло вместе с последними лучами заходящего солнца. Через несколько минут наступила полная темнота. Не торопясь, я миновал небольшой поселок, автоматически продолжая держать курс на север.
Разумеется, никакой деревни, построенной из костей драконов, не существовало. Ее просто и быть не могло! Я не увидел ровным счетом ничего, кроме нескольких товарных складов, кое-как разбросанных по заросшей сорняками пустоши, и двух-трех индустриальных сооружений. Путаница грязных узких улочек с покосившимися домишками, часть которых действительно была построена на сваях, словно в ожидании наводнения апокалиптического масштаба. Обыкновенная захудалая деревушка, каких полным-полно в глухих уголках западного побережья.
Усталость давала о себе знать, но меньше всего мне хотелось провести ночь в придорожном мотеле. Время приближалось к полуночи, когда я, еле живой, наконец добрался до своего дома. Гусеница благополучно почивала в своем убежище. В гараже Филби все еще горел свет, поэтому, поставив автомобиль на обычное место, я отправился к нему. Мой сосед сидел на стуле, подперев подбородок руками, и меланхолически созерцал лежавшую перед ним голову дракона.
Мне оставалось только пожалеть о своем поспешном решении. Он ждал новостей о Сильвере, а мне нечего было ему сказать. Новости, а точнее, полное отсутствие таковых окончательно доконало его. Как я мог понять, он не спал уже двое суток.
Позднее мне стало известно, что Дженсен, посетивший Филби за несколько часов до меня, безуспешно пытался соблазнить его перспективой ожидавшегося этой ночью нового нашествия крабов, в числе которых мог оказаться и давно поджидаемый гигант, но Филби решительно отказался. Он хотел только одного: закончить работу над своим драконом.
Но работа не заладилась. Была ли причиной тому роковая ошибка в расчетах или просто какая-либо мелкая техническая неисправность, он не знал. Важно было одно: дракон не хотел оживать. Это была уже катастрофа.
Мне стало жаль его. Решительно высказавшись против предложения Дженсена, я посоветовал ему подождать до утра. Спешить все одно уже некуда. Разумеется, это было слабое утешение, но сейчас Филби хватался за соломинку. Мы так и просидели всю эту ночь, до самого утра, вспоминая минувшие дни и время от времени добродушно подшучивая над Дженсеном и его надеждами увидеть наконец гигантского краба.
Слов нет, в эту ночь прилив был действительно необычайно высоким, да и прибой трудился вовсю, но лично я весьма сомневался, что странные звуки, порой доносившиеся с пляжа, имели хоть какое-то отношение к явлению мифического монстра.
В последующие два дня погода практически не изменилась. Хуже того, ничто, похоже, и не предвещало ее скорой перемены к лучшему.
От Сильвера по-прежнему не поступало никаких вестей. Не лучше обстояло дело и с драконом Филби. Фактически, дело так и не сдвинулось с мертвой точки, хотя бедняга трудился не покладая рук. Редкие обнадеживающие симптомы, как правило, тут же сменялись периодами еще более горького разочарования. Сами по себе отдельные части чудовища представляли собой шедевр технической мысли, но стоило соединить их вместе, как они немедленно превращались в набор случайных предметов. К концу недели сотни таких фрагментов были разложены в строгом порядке на полу гаража, но дальше этого дело так и не продвинулось.
Филби пребывал в отчаянии.
К следующему вторнику все детали были систематизированы и убраны в пустые банки из-под кофе, этим и ограничился весь прогресс в монтаже летающего чудовища.
Я с тревогой наблюдал за Филби. За последние семь дней он провел в гараже меньше времени, чем за одни-единственные сутки предыдущей недели. Теперь вместо работы он благополучно спал в течение дня, прерывая это занятие только для того, чтобы поесть.
У меня оставалась последняя надежда на новое письмо от Сильвера. В конце концов, он должен был находиться где-то поблизости. Но, одновременно, я не без оснований опасался, что такое письмо сумеет лишь на время подогреть честолюбивые притязания Филби, а затем, в случае неудачи, неизбежно последует окончательный и безоговорочный крах.
Лучше вообще не иметь надежды, — убеждал я себя, — нежели вольно или невольно уверовать в невозможное. Но, вопреки всем доводам рассудка, вновь и вновь возвращался к мыслям о Сильвере.
Вечерами, сидя у окна и наблюдая за тем, как Дженсен торопится на свою очередную вахту, я не переставал размышлять об этом человеке, о далеких тропических морях и потаенных тропах африканских джунглей; словом, о тех вещах, по поводу которых мне меньше всего следовало беспокоится.
Но я ничего не мог с собой поделать.
«Рано или поздно он вернется!» — повторял я по ночам, словно заклинание, и почему-то был уверен, что оно сбудется.
Над океаном повиснут клубы тумана, освещенные полной луной, и звуки китайских рожков и медных гонгов сольются с рокотом прибоя. Сквозь разрывы облаков на небе засияют миллиарды звезд, и музыка далеких миров повторит мелодию океана. Его корабль неожиданно, словно Летучий Голландец, появится на горизонте, и огни святого Эльма будут украшать его мачты.
Потом мы втроем будем мирно пить пиво в гараже Филби, и может статься, ради такого случая даже Дженсен согласиться прервать свои ночные бдения.
Но письмо все не приходило, и ожидание затягивалось. Творение Филби было собрано и в очередной раз расчленено на составные части.
Не знаю почему, но его каркас, с недавних пор задвинутый в угол гаража, все чаще напоминал мне обглоданные кости индейки, оставшиеся после празднования Дня Благодарения.
Что я мог поделать? Общение с Филби становилось все более тягостным.
Зато туман наконец рассеялся. Дуб в моем дворе покрылся листьями. Кусты помидоров обещали рекордный урожай. Правда, моя гусеница все еще продолжала спать, но ее состояние не внушало мне ни малейших опасений.
Однако эти маленькие радости жизни, похоже, совсем не касались Филби. Он снова проводил долгие часы над окрошкой из фрагментов своего дракона, но дело, насколько я мог судить, так и не сдвинулось с мертвой точки.
Как то раз я неосторожно предложил ему направить срочную депешу в Детройт с просьбой прислать автомобильный двигатель, но в ответ он окатил меня таким ледяным презрением, что у меня надолго пропала охота шутить.
Однако в воскресенье, примерно около полудня, когда скрип, производимый дверью гаража Филби, стал совершенно нестерпимым, я отважился на последнюю попытку. Прокравшись к мастерской, я осторожно заглянул внутрь. То, что я увидел, одновременно поразило и испугало меня. Внутри гаража не осталось практически ничего, что говорило бы о совсем недавно кипевшей здесь напряженной работе, если не считать искореженного крыла несостоявшегося творения Филби, чья изысканная шелковая оболочка была варварски захватана чьими-то грязными руками.
Два ободранных кота испуганно прошмыгнули у меня под ногами.
Тщетно пытался я найти какие-нибудь следы, подтверждающие вторжение легендарного краба Дженсена, или, на худший конец, любые другие признаки, способные дать рациональное объяснение нелепому происшествию.
Увы, я не нашел ничего.
Пришлось признать очевидное.
А Филби просто пошел вразнос.
Вдохновение, до сих пор помогавшее ему добиваться почти невозможного, покинуло его.
Даже сам Август Сильвер, наверное, не смог бы ничего поделать, а тем более собрать живого дракона из тех жалких обломков, что сейчас в беспорядке валялись на грязном полу мастерской. Думаю, что никогда ни один автор не обходился столь безжалостно со своим любимым детищем.
В этот момент, словно в ответ на мои невеселые мысли, в мастерскую ввалился сам Филби. Вид у него был, мягко говоря, неважный. Он все-таки получил последнее письмо от Сильвера.
Увы, в нем не содержалось ничего нового, кроме извещения о том, что путешествие затягивается, и туманных намеков на грозящие его автору опасности.
Пришествие Сильвера на запад снова откладывалось на неопределенное время…
Видимо, заметив мой недоуменный взгляд, Филби сделал слабую попытку привести себя в более благопристойный вид и несколько раз неуверенно провел пятерней по взъерошенным волосам, но сумел добиться лишь прямо противоположного результата. Если до этого он напоминал загулявшего поденщика, то теперь приобрел все характерные признаки стопроцентного лунатика.
Дальнейшие его действия лишь подтвердили мои неутешительные выводы.
Ни с того ни с сего он принялся что-то бормотать о своей сестре, живущей где-то в районе Маккинлейвилля, особо упирая на тот факт, что в этом городке, затерянном в одном из наиболее глухих районов западного побережья, до сих пор находится самый крупный тотемный; столб Северной Америки. Почему именно эта тема увлекла его, так и осталось загадкой.
Два дня спустя он исчез.
Я собственноручно отремонтировал и запер дверь гаража и принял на себя дополнительную обязанность следить за поступавшей на его имя корреспонденцией, обращая особое внимание на письма с марками экзотических стран. Но известий от Сильвера больше не поступало.
Оставшись в полном одиночестве, я стал проводить больше времени с Дженсеном и его сыном Бэмби, все еще продолжавшими нести свою вахту на пляже в ожидании появления Великого Краба.
Слава Богу, иногда даже самые печальные события способны давать совершенно неожиданные результаты.
Так, исчезновение Филби помогло мне самому убедиться в том, что закаты в наших краях, особенно весной, и в самом деле божественно прекрасны.
Как выяснилось вскоре, Бэмби оказался по своей натуре, скорее художником, нежели естествоиспытателем, и мы провели вместе с ним немало приятных часов, наблюдая игру лучей заходящего солнца на створках раковины или в луже морской воды, оставленной отступающим отливом.
Когда же моя гусеница наконец выбралась из своего убежища и превратилась в прелестную темно-коричневую бабочку, я бережно отнес ее на наш наблюдательный пункт, чтобы дать возможность ребенку лишний раз полюбоваться безграничными творческими возможностями природы.
В этот день небо было совершенно безоблачным, и ленивые волны, набегавшие на белый песок пляжа, исполняли привычную для себя бесхитростную и одновременно завораживающую мелодию.
По мнению Дженсена, это были идеальные условия для давно ожидаемого появления Великого Краба. Но Бэмби в этот день почему-то мало увлекали хитроумные умозаключения отца. С напряженным вниманием он вглядывался в причудливый узор крыльев летающего сфинкса, что так долго и умело скрывался под скромной личиной обыкновенной томатной гусеницы. Поверьте мне, зрелище было одновременно и страшным, и завораживающим, но в этом, очевидно, и состояла его особая притягательность для живого наблюдательного ребенка.
Когда я снял крышку сооруженной мною ловушки и позволил маленькому созданию выпорхнуть наружу и устремиться навстречу ласковому солнцу, Бэмби еще долго сопровождал его, стараясь не упустить ни одной детали восхитительного полета.
Воспоминания об этом эпизоде до сих пор столь же прозрачны и свежи в моей памяти, как самая чистая вода родников, берущих начало с отрогов Берегового хребта.
Закрыв глаза, я каждый раз вижу прекрасную бабочку, летящую все выше и выше, навстречу лучам весеннего солнца, и маленького Бэмби, беззаботно бегущего за ней следом по белому песку нашего пляжа.
Но до сих пор мне очень трудно сказать, кого же все-таки я видел тогда из нашего укрытия на фоне ярко-голубого неба — бабочку, на мгновение промелькнувшую на фоне горизонта, или огромную летающую рептилию, устремившуюся к той воображаемой линии, где небо сливается с волнами океана, чтобы навсегда исчезнуть в пустоте, за гранью плоской Земли.
Что требуется от идеального терапевта? А вот что: он должен быть среднего роста, никогда не раздражаться, нежно поглядывать на больного, то и дело оказывать ему знаки внимания — словом, он должен очень сильно любить людей! Кстати, последнее чрезвычайно важно; ведь самого терапевта человеком никак не назовешь: собака — она и есть собака…
В самом деле, результаты специальных исследований убедительно показывают, что у больных дела идут намного лучше, если рядом с ними постоянно дежурит «милый, добрый песик». Согласно данным, обнародованным германскими врачами на прошлогодней конференции в Кембриджском университете, собаки особенно помогают инфарктникам и тем, у кого нарушен обмен веществ, а вот шизофреникам и страдающим депрессией, как уверяют британские специалисты, лучше всего общаться с лошадьми и дельфинами. Некий американский исследователь, понаблюдав за одним-единственным укротителем змей, сделал решительный вывод, что поглаживание боа констриктора крайне полезно для здоровья человека: кровяное давление нормализуется, пульс замедляется (проверить эту рекомендацию на себе никто из специалистов так и не решился).
Статистика свидетельствует: для здоровья обитателей домов престарелых весьма полезны канарейки и другие приятные пичужки. Эрхард Олбрих, психолог из Эрлангенского университета, констатировал, что среди пожилых людей, которые завели попугайчиков, вдвое больше довольных жизнью, чем в среднем в той же возрастной группе.
И все же медики рекомендуют лечиться преимущественно с помощью собак! «Рыбку не выгуляешь на веревочке, к канарейке не прижмешься щекой, лошадь не уложишь с собой на кушетку… Кошки? Уж слишком они эгоистичны, — замечает энтузиастка зоотерапии Габриэла Нипель из Германии. — Собака же, наоборот, сама стремится пообщаться с человеком». Недаром во многих ставших классическими НФ-романах именно собаки рука об руку (или, правильнее, «о лапу») вместе с человеком сражаются с роботами, инопланетянами и т. п.
Пара ног для мистера Труди
Возможно, симпатичное механическое существо, сконструированное Джиллом Праттом из Массачусетсского технологического института, научится бойко расхаживать на своих двоих куда раньше, чем его антропоморфные собратья-роботы! Снабженный длинным опорным хвостом и когтистыми лапами, малыш Труди более всего напоминает хищного динозавра троодона, а тот, между прочим, является ближайшим родичем небезызвестного супербегуна велоцираптора… Пратт снабдил своего питомца улучшенной системой управления, которая, по расчетам, позволит тому весьма искусно поддерживать динамическое равновесие. Сейчас динозавреныш обучается прямохождению в лаборатории, а чтобы на первых порах Robot erectus не тюкался лбом о пол, корпус его поддерживают с помощью кран-балки. Впрочем, вскорости Труди начнет бегать самостоятельно, а в будущем он (или его усовершенствованный потомок) научится передвигаться по узким и тесным переходам, переносить тяжелые грузы и взбираться с ними вверх по лестнице. Что дальше? Подключение живого мозга, и киборги победно замаршируют по планете?
Алексей Зарубин
ИСЦЕЛЕНИЕ
Промозглая жизнь на Васильевском имеет неоспоримые преимущества для оптимистов. Ветры со всех сторон пронизывают насквозь проспекты и линии, крутят сырые хороводы во дворах и в подворотнях, выдувая из обитателей хандру и безысходность, заставляя их суетиться, нервничать, бодрее шевелить извилинами и конечностями в поисках своего места в жизни или — что почти одно и то же — заработка на пропитание и поддержание этой самой жизни в одном, отдельно взятом организме. А пессимисту и летнее тепло — повод для тоски.
Геннадий сидел у окна, наблюдая с высоты второго этажа сквознячное трепетание обрывков старых предвыборных плакатов. Когда-то они возвещали о битве насмерть заслуженного демократа с крепким хозяйственником за право обладания городом в первую, а также во многие последующие ночи. Это все осталось в прошлом. Да и активное шевеление конечностями, грустно думал Геннадий, тоже позади. Унылая картина — молодой парень на костылях! А ведь еще не один месяц ковылять на них. Разве что кости быстрее срастутся.
Две недели тому назад его выписали из больницы, костыли ему подобрала сердобольная сиделка из кладовой при морге, узнав, что живет парень один-одинешенек. Где-то далеко, правда, в заводском поселке под Стерлитамаком у него осталась родня, но о ней он старался не вспоминать. Еще до отъезда рассорился со всеми. Вот и оборвал корни. Он не страдал от одиночества. Ребят знакомых хватало, в техникуме народ подобрался невредный.
Комнату, которую снимал Гена, сдавала почти задаром пенсионерка Клавдия Михайловна. Ярмо старости она тянула легко, не жалуясь, подрабатывала уборщицей в магазине. Намекала часто в разговоре, что приедет скоро племянник и увезет ее к себе на юг, к винограду и персикам. Племянник о себе знать не давал, и Гена полагал его персонажем мифическим. Хозяйка его не тиранила, разрешала водить знакомых и сильно не гноилась, если кто из гостей ненароком заливал ванную комнату или терял лифчик на вешалке для полотенец.
Но после того, как он переломал себе обе ноги, знакомые как-то незаметно рассосались. Подружка по техникуму заскочила в больницу проведать, рассказала несвежий анекдот про инвалида и огурец, а потом унеслась на дискотеку, пообещав зайти на днях. Дни затянулись…
Деньги у него еще водились, хватить должно было на полгода, если поджаться. Выручали старые запасы с прошлогоднего рейда. Рассчитывал этим летом хорошо заработать на приличный компьютер, но его кладоискательским надеждам вышел полный облом. Знакомые ребята, которых он выручал с армейским миноискателем, напали на свежее место, не затоптанное поисковиками-конкурентами. В белорусских лесах еще немало осталось военного железа. А богатенькие буратины, набив свои особняки антиквариатом, переключились в последнее время на старое оружие. За хорошо вычищенный и доведенный до кондиции немецкий пулемет МГ-42, который классно смотрится в интерьере холла рядом с портретом хозяина в полный рост, выкладывали добрую стопку бумажек в валюте бывших союзников по той войне. Не гнушались и дойч-марок. Легко брали наши трехлинейки и солдатские наганы времен гражданки, но они редко попадались в приличном состоянии. В основном, одна трухлявая ржавчина.
А этим летом, когда они раскопали блиндаж, сгнившие бревна наката не выдержали, их засыпало, а Гене перешибло ноги рухнувшим на него патронным ящиком, набитым пустыми бутылками. Потом он сообразил, что ему здорово повезло — в бутылках могла оказаться зажигательная смесь…
Кое-как выползли, наложили лубки на переломы и добрались до грунтовки, где они оставили старый «москвичок». Машина была еще та: на вид рухлядь, но мотор справный. Потому и спокойно проходили сквозь кордоны гаишников и омоновцев.
Но теперь Гене было не до трофеев. Хоть он и ковылял помалу от комнаты до кухни, но старорежимные высокие ступени на скользкой лестнице его пугали. С едой выручала хозяйка. Покупала для него хлеб, помогала картошки отварить или яичницу изжарить. Но неделю тому назад Клавдия Михайловна утром вышла в магазин и не вернулась. Через два дня Гена запаниковал и стал обзванивать морги и больницы. Пришел участковый, долго выяснял, кто он такой есть, смотрел документы, больничные бумаги. Спросил, не хотела ли хозяйка продать квартиру — дом уже почти весь скупила какая-то фирма. Геннадий рассказал, что месяца два или три тому назад приходили квадратные уроды с бритыми затылками и предлагали ей хороший обмен куда-то на Комендантский проспект. Старуха вроде была не прочь, она даже собиралась вообще ее продать, только вот ждала племянника. «Значит, не дождалась!» — подытожил участковый, предложил искать себе новое жилье и ушел, запечатав комнату хозяйки.
А позавчера участковый вернулся вместе с племянником, которого Гена считал несуществующим. Высокий худой мужик неопределенного возраста со странно бегающими глазами дохнул на Гену перегаром, назвался Василием, скорбно посмотрел на костыли и сказал, что он жильца гнать не будет, потому как сам на птичьих правах, а пока продолжают искать его дорогую тетушку, он здесь временно поживет. В тот же вечер племянник Вася долго ходил по шестиметровой кухне, хлопал дверцами старого буфета и шкафчика, дребезжал посудой. Потом без стука ввалися к Гене, толкая перед собой журнальный столик, на котором разместилась миска соленых груздей, нарезанное тонкими ломтями белейшее с розовыми прожилками сало, от которого в комнате встал такой чесночно-перечный дух, что у парня засосало под ложечкой и еще во многих местах — который день он перебивался бутербродами с паштетом, да чайком с обрыдлым повидлом. Рядом с буханкой ржаного хлеба копченым ужом свернулась аппетитнейшей спиралью домашняя колбаса. А еще Вася держал под мышкой длинную бутыль с жидкостью вишневого цвета, которая по дегустации оказалась как раз домашним же вишневым вином — сладким, но не приторным.
— Знакомство, я так соображаю, надо отметить, — сказал племянник и придвинул столик к кровати. — Тут вот типа закуски…
В ответ Гена только громко сглотнул.
Через час наследник Клавдии Михайловны уже не напоминал ему обихоженного бомжа. Кургузый пиджачок как-то незаметно приобрел вид вполне пристойный, щетина благородно оттеняла щеки, а речь стала связной и даже интересной.
Незаметно для себя Гена окосел и рассказал ему о своих летних приключениях. Племянник разлил остатки вина по стаканам и многозначительно покивал головой.
— У нас тоже портовые ребята промышляли этим делом, — сказал он. — Только старья не ищут, они с новых корабликов, пока их не поделили, столько успели наснимать, что на две маленькие войны хватит. Однажды пацаны глубинную мину притащили домой, а какой-то козел стал в ней ковыряться.
— Ну, и…? — заинтересовался Гена.
— To есть две хаты напрочь снесло, а у всей улицы стекла повыбивало. Хоронить потом собирали по чертежу. Не там вы, ребята, клады ищете. На такую дрянь нарваться можно, костей не соберешь.
Тут Гена стал горячиться, хвастать своими находками, а под конец беседы вытянул костылем ящик из-под кровати. Знала бы хозяйка, на каком арсенале спит ее квартирант, наверняка сна бы лишилась.
Племянник равнодушно скосил глаза на круглые диски от ППШ, на ребристые гранаты без взрывателей, на части пистолетов и россыпь патронов в отдельной обувной коробке. Подержал в руках тяжелый парабеллум, почти годный для употребления — осталось добыть одну пружину и выточить нужный винтик, — и положил обратно. На ржавые нечищенные штыки он не обратил внимания. Его заинтересовала лишь длинная гильза от зенитного пулемета. Ее конец был сплющен, наверно, когда-то она послужила коптилкой. Гена собирался толкнуть ее знакомому однокурснику, тот во время практикума в мастерских ловко выправлял такие гильзы и делал насадки-зажигалки в виде большой пули. После гальваники такая хромированная штука украшала стол фирмача средней крутизны.
Задумчиво повертев гильзу в руках, племянник внимательно осмотрел ее торец, попытался заглянуть в узкую щель и зачем-то стал трясти возле уха.
— Там песок набился, выковырять надо, — еле выдавил из себя Гена, осоловевший от славной еды и доброго бухла.
— Я думаю, там не только песок, — отозвался Вася и принялся расширять щель столовым ножом.
Гена хотел было сказать, что нож сломается и хозяйка будет недовольна, потом сообразил, что хозяйки нет и неизвестно, когда она будет. Эта мысль так расстроила его, что он ни с того ни с сего всхлипнул.
Между тем племянник тряс гильзу над столиком. Оттуда посыпалась серая труха и мелкие камешки. Он подцепил что-то ногтем и осторожно вытянул позеленевшую от времени бронзовую штуковину.
— Смотри, ключ. Твой, что ли?
Спать хотелось неимоверно, но Гена нашел силы разлепить глаза. Действительно, ключ с перекладинкой у кольца и простым изогнутым шпеньком вместо загогулины с вырезами. Гена удивился глупому замечанию племянника — каким образом его ключ мог попась в гильзу? Да и где сейчас найдешь замки для таких ключей!
— Н-не мой… — промямлил раскисший парень. — М-может, твой… — он хотел пошутить, но уронил голову на подушку и заснул.
Он повертел ключ в пальцах и опустил в карман. Заботливо поправил одеяло на спящем. Осторожно, чтобы не скрипнула дверь, вышел, еще раз оглядев комнату. Если бы Гена не спал, он бы понял, почему глаза племянника показались ему странными. Они порой бегали так быстро, что зрачки словно перебегали из одного глаза в другой.
На следующий день племянник куда-то с утра запропастился и пришел только поздно ночью. Но Гене было не до него. Зверски болела голова, желудок плохо держал вчерашнюю еду, а прыгать на костылях ежечасно в сортир и обратно — это почти как самолетом без ног управлять.
Только на третьи сутки он немного оклемался.
И вот он сидит перед окном и тупо пытается вспомнить, не наговорил ли чего лишнего племяннику Васе, не стукнет ли Вася на него, и не выбросить ли все железки, пока не пришли со шмоном? Из окна можно было увидеть лишь грязные стены домов напротив, двор, где ничего не росло, разбитые скамейки у остатков детского городка. Выгуливала единственную на весь дом собаку корявая бабка. Вместо косынки она прикрыла свои седые космы рокерской банданой с черепами и костями. Почему-то выглядело не смешно, а жутко. Худой парень с рюкзаком за спиной пересек двор наискось, остановился у подъезда, почесал ничейного кота за ухом и исчез за дверью. Почему-то вспомнились родные места: простор и теплый ветер, несущий к предгорьям полынные степные запахи, вспомнил мертвые трубы комбината, переставшие коптить небеса, речушку, в которой опять завелась рыба…
Тут в прихожей хлопнула дверь, послышались голоса. Племянник громко и возбужденно что-то говорил, в ответ доносилось хмыканье. Потом к нему постучали, объявился Вася, кивнул и сделал кому-то приглашающий жест. В комнату вошел амбал в малиновом пиджаке, и сразу стало тесно. Амбал глянул на потолок, на стены, отвесил губу и, не обращая внимания на Гену, сказал племяннику:
— Стены — тухляк. На ремонте влетишь. Десять косых без базара.
И вышел.
Гена заскучал. Продаст бомжила теткину квартиру, а ему сейчас на костылях комнату не найти. Черные мысли закружились в голове. Не урыл ли Вася тетю за хату? Может, вовсе и не племянник он. Сейчас не то что за квартиру, за бутылку мочат. Унести бы ноги отсюда, да костыли эти чертовы! С досады он шваркнул их об пол. Эхом щелнул дверной замок, и тут же к нему ворвался племянник, радостно потирающий ладони.
— Ну, парень, этих лопухов я обул!
Гена пожал плечами.
— Когда выезжать-то? — спросил он.
— Не понял? — удивился Вася, потом глянул искоса, дернул вверх-вниз зрачками и засмеялся.
— Думаешь, я уже продал квартиру? Да ни боже мой! Этим сказал, чтоб ждали, ответ дам скоро, только пусть не давят, а то в момент еще родня набежит. Если упремся, считай, нас с тобой и нет. Я ведь не только в ментовке правильные бумаги оставил, но и в конторы риэлтерские отнес. Там такие ребята, что нашим фирмачам лучше с нами по доброму. А так выкинули бы нас с потрохами, и это в лучшем случае. В худшем — мы отдельно, потроха отдельно. Пока поживем, там видно будет.
— Хорошо бы время подольше потянуть, — облегченно вздохнув, произнес Гена.
Племянник замер, внимательно посмотрел на парня своими чудными глазами и медленно так, в растяжку спросил:
— А что ты, сударь мой, знаешь о времени, ежели собираешься его растягивать?
Вопрос удивил Гену своей бессмысленной неожиданностью. Он даже не обратил внимания на то, что в голосе Васи исчезла пропойная хрипота, а интонация стала мягче.