Возвращение домой. Бескрайняя межзвездная пустота вернула меня в исходную точку — вот она, прямо подо мной, на крыше «Иглы Рэнда». Триста этажей стеклянных окон отражают мне в лицо пламя заката, аэротакси плавно скользит к посадочной площадке.
Возвращение домой. Сейчас мне полагается ощущать тепло и безопасность. Но я их не испытываю.
По широкой лестнице из черного мрамора я спускаюсь в вестибюль.
— Привет, Эмилио, — здороваюсь я с охранником.
— Добрый вечер, мистер Кокс, — улыбается он и ждет, пока я отопру дверь лифта — своего ключа у него нет, — потом придерживает ее для меня. Ничего необычного он не замечает.
Ключ от квартиры я держу наготове. А что если у него гости? Глупости. У меня в тот вечер не было гостей.
Двенадцать этажей вниз. Я становлюсь напротив глазка и нажимаю кнопку звонка.
— Кто это? — спрашивает знакомый голос.
— Ты меня видишь?
— Да.
Я улыбаюсь. Мускулы лица напрягаются, дыхание учащается.
— Тогда кто же я?
Пауза.
— Жаль, не могу сравнить отпечатки наших сетчаток.
— Они совпадут, Джордж. Я — это ты.
— Да, конечно.
Он сомневается, но я на него не в обиде.
— Я — это ты. И у меня есть ключ от своей квартиры. Доказать?
— Валяй.
Я открываю дверь и захожу. Шок воспоминания бьет меня в солнечное сплетение. Столы, стулья, любимое кресло, диван с еле заметным пятнышком от пролитого коктейля. Оригинал Эдди Джонса. Галлонная бутылка бренди в баре. Двадцать шесть лет в космосе, и почти все время в анабиозе, но это уже позади. Я дома.
Здесь все на месте — вплоть до жильца, Джорджа Кокса, только он держится от меня подальше, не желая рисковать. В руке у него огромный складной нож, гравированное лезвие которого похоже на широкий серебряный лист.
— Могу сказать, откуда у тебя этот нож.
— Многие мои друзья тоже это знают, — отвечает он все еще напряженно.
— Я и не ожидал, что ты мне сразу поверишь. Помнишь, Джордж, когда тебе было… лет восемнадцать? Ты еще только собирался поступать в Калифорнийский технологический, и однажды вечером тебе стало очень одиноко и так захотелось переспать с кем-нибудь, что ты позвонил девушке, с которой до этого виделся лишь раз, на дне рождения у Гленды. Пухленькая такая и очень сексуальная на вид. Ты позвонил ей, но нарвался на ее родителей. И ты так разнервничался и завелся, что…
— Заткнись. Ладно, вспомнил. Как ее звали?
Я не смог вспомнить ее имя, в чем и признался ему.
— Снова правильно, — подтвердил он.
— Вот и хорошо. Помнишь тот закат в Канзасе, когда все небо было словно разрезано пополам фиолетовым лучом? Он тянулся почти до горизонта на востоке.
— Да. Просто невероятное зрелище. Никогда в жизни больше такого не видел. — Он задумался, потом сложил нож и бросил его в выдвижной ящик стола. — Ты — это я. Выпить хочешь?
— А ты как думаешь? Смешать?
— Я сам.
Смешивать коктейль я предоставил ему — не хочу задевать его территориальный инстинкт. Джордж взялся за «морской грог», и я счел это за комплимент — значит, по его мнению, сегодня особый повод. Что-то не припоминаю этой подробности о том вечере, когда я был им. Пока он работал, я обрезал соломинки. Он бросил на меня быстрый взгляд: никто другой не мог знать, что это наш «фирменный» способ поглощения грога.
— Ты — это я, — повторил он, когда мы уселись в кресла и приняли немного животворной жидкости. — Но каким образом?
— Черная дыра. Бауэрхаус-четыре.
— А-а. — Он этого ожидал. — Значит, я вернулся. А ведь меня еще даже не выбрали пилотом.
— Выберут.
Он глотнул из стакана и помолчал.
— Черные дыры, — сказал я. — Сингулярности. Звезды, сжавшиеся в точку. Общая теория относительности предсказала их более ста лет назад. Первую черную дыру обнаружили в 1972 году в созвездии Лебедя, она обращается вокруг звезды класса «желтый гигант». Но Бауэрхаус-четыре намного ближе.
Он кивнул. Он уже слышал это пару недель назад — по собственному времени, когда сам доктор Курт Бауэрхаус прибыл со своими лекциями в Космический учебный центр.
— Но даже доктор Бауэрхаус, — сказал я, — не захотел говорить о том, что происходит внутри шварцшильдовского радиуса черной дыры. Людей вроде Бауэрхауса сингулярности раздражают.
— Не сами черные дыры, а перемещения во времени.
— Вряд ли. Позабудь о путешествиях во времени и взгляни на черную дыру. Ее масса настолько велика, что после коллапса звезда сжимается в точку. Даже свет претерпевает красное смещение до нуля, если вырывается наружу. Ты можешь представить такое?
— Все это есть в уравнениях, — пожимает он плечами. — Так сказал Бауэрхаус. Относительность выглядит странно с точки зрения здравого смысла, но любые эксперименты ее подтверждают.
— Возможно, черная дыра есть проход в другую вселенную или в иную часть нашей. Это тоже есть в уравнениях. И можно рассчитать траекторию движения вокруг вращающейся черной дыры, которая выведет тебя в точку старта, минуя сингулярность. Звучит довольно безобидно, пока не начинаешь соображать, что речь идет о «точках событий» — точках в пространстве-времени.
Он поднял стакан:
— Твое здоровье!
— Правильно. — Я поднял свой. — Я вернулся раньше, чем улетел с Земли. И астрофизики охотнее поверят не в это, а в то, что дыра в самой теории. Сингулярности заставляют их нервничать.
— А путешествия во времени заставляют нервничать меня.
— Можешь убедиться сам. — Я постучал себя в грудь. — Это безопасно.
Сейчас он явно не нервничал. Мы сидели, расслабившись, потягивали грог. Давно, очень давно я не пробовал этого холодного, коричневого, сладкого и крепкого напитка.
— Ты ведь знаешь, по программе я должен только облететь дыру. И сбросить зонды.
— Знаю. Но в автопилот «Улисса» заложена команда послать один из зондов в круговое путешествие — внутрь шварцшильдовского радиуса и обратно в исходную точку события. Тебе остается направить по этой траектории сам «Улисс», а не его зонд. Ошибиться невозможно. Ты вернешься в прошлое примерно на двадцать шесть лет и сможешь добраться до Луны на шесть месяцев раньше старта.
— До Луны? — Он поерзал в кресле. — А не на орбиту Земли?
— Пока рано. Я спрятал звездолет на обратной стороне Луны. От этого места я на реактивной платформе добрался до окрестностей кратера Лей и спрятал там платформу. В Майами я прилетел на туристском шаттле. Через год я вернусь на Луну, подниму с нее «Улисса» и вернусь на Землю под приветственные крики встречающих.
— Через шесть месяцев после старта. И это докажет всем, что ты прошел через шварцшильдовский радиус. Ведь до Бауэрхаус-четыре одиннадцать световых лет.
— Тебе никто не мешает принять собственное решение…
— Черта с два. Ведь ты — это я, и ты уже принял решение!
— У меня есть год, чтобы передумать. Но взгляни на проблему иначе. NASA имеет право знать, что черные дыры можно использовать подобным образом. Ведь поездку оплатили они. К тому же, что они смогут со мной сделать?
— Верно…
— И будь я проклят, если стану прятаться двадцать шесть лет.
— Правильно. — Он кивает. — Джж-жордж… — Он запинается, называя мое имя. — А какой во всем этом смысл?
Думаю, он уже и сам догадался.
— Акции. К счастью, ты уже играешь понемногу на бирже. Я запомнил, что случится с акциями нескольких компаний в ближайшие шесть месяцев. Так что через полгода мы станем миллионерами. Затем мы снова просмотрим пачку газет, но на этот раз запоминать будешь ты.
— А зачем? — улыбается он. — У нас и так появятся деньги.
— Надеюсь, ты выпустишь в игру меня, — говорю я немного напряженно.
Он кивает, и это меня немного успокаивает. Но из нас двоих я более уязвим. Если он сделает лишь одну ошибку в программе, если Машинка Времени напечатает на сей раз новый рассказ, именно я исчезну, словно облачко дыма. Или нет? Парадоксы — штука совсем новая, и нам приходится догадываться о том, как они работают.
* * *
С Луны я вернулся под вымышленным именем Ч. Кретмастер. Под этим же именем я снял квартиру на противоположном конце города, подальше от более молодого Джорджа Кокса. Не хочу излишне раздражать его своим присутствием.
А себя я определенно раздражал — прежде, когда был им. Я опасался, что старший Джордж Кокс начнет распоряжаться моей жизнью. Он не сделал этого — и все же сделал. Само его существование ограничивало мою свободу не хуже тюремных решеток. И ограничивало выбор поступков. Когда дорога жизни подходила к развилке, я вынужден сворачивать сюда; все остальные пути для меня закрыты.
Сейчас через все это проходит он. Я стараюсь не путаться у него под ногами.
Но и я до сих пор тоже прохожу через это же. Ныне я стал старшим Джорджем Коксом, но мне от этого не легче. Моя жизнь распланирована до мельчайших деталей. И свобода выбора — иллюзия свободы выбора — не вернется ко мне раньше, чем «Улисс» не исчезнет среди звезд. Такого я не ожидал.
В последующие пять месяцев мы встречаемся редко. Джордж, Фрэнк Кьюри и Йоки Ли почти не вылезают из тренажеров. Я живу на его зарплату, но нас это не волнует, потому что стоимость наших акций непрерывно растет. Все операции с ними от нашего имени произвожу я. У него на это нет времени.
Это напоминает игру в покер краплеными картами. Вины я не испытываю, лишь легкое возбуждение. Акции перемещаются туда, куда я им приказываю. В прошлый раз я все удивлялся, почему деньги не могут копиться быстрее. Теперь, занимаясь биржевыми играми сам, я это понял. Просто существует предел скорости перемещения денег, даже когда точно знаешь, куда их следует направить.
— Мне жаль Йоки и Фрэнка, — сказал он мне. — Они работают очень упорно, как и я, да только напрасно.
— Считай, что это им предназначено судьбой, — посоветовал я. Жаль, что мне в голову не пришел ответ получше. Я вспомнил, как они были разочарованы и как храбро старались утаить разочарование.
Все три пилота провели два месяца на борту «Улисса». Корабль уже готов, и лишь пилоты-кандидаты не завершили подготовку. Ночью я могу разглядеть звездолет на небе, где он осколочком света медленно скользит между звезд.
И я вспоминаю.
Мимо планет, затем через пояс комет. Потом месяцы возни с силовыми полями, когда я настраивал их так, чтобы поток межзвездного водорода попадал в термоядерные двигатели. И наконец я оказался в чистом пространстве и залез в анабиозную капсулу.
Пробуждение на середине пути, изумленный взгляд на изменившийся рисунок созвездий. Звезды по курсу полыхают беловатой голубизной, а за кормой тускло светятся красным. Хитроумная перенастройка силовых полей — теперь они должны направлять термоядерный выхлоп вперед.
Второе пробуждение. Звезды уже выглядят нормально. Включаю индикатор курсовой массы, ищу Бауэрхаус-четыре. Есть! Направляю в эту точку телескоп и… ничего.
Сбрасываю первый и второй зонды в эргосферу, эллиптическую область вращения вокруг радиуса Шварцшильда. Размер эргосферы скажет мне, какую часть спина звезды черная дыра захватила себе, и я узнаю координаты пути через сингулярность.
Первый зонд перед исчезновением стал делать несколько сотен оборотов в секунду вокруг черной дыры. Второй пошел по той же траектории, включил двигатели, чуть-чуть не дойдя до радиуса Шварцшильда и умчался прочь лишь немного медленнее скорости света.
Помню, как рассчитывал курс для третьего зонда.
И как направил по нему корабль.
Неужели я и в самом деле собираюсь сделать эту глупость?
Черт возьми, да я ее уже сделал.
Помню, как стали размываться звезды вблизи той пустой Точки. Одна из звезд прошла прямо за ней и на мгновение превратилась в кольцо света. Миновав радиус Шварцшильда, я не ощутил никакого толчка, только постепенно нарастающее давление приливной силы, но все же каким-то образом понял, что покинул нашу Вселенную.
Наконец-то свободен. Свободен от старшего Джорджа Кокса.
* * *
— Мы уже пять месяцев перебрасываем деньги, — сказал я ему, когда он вернулся, — и перевалили за миллион. Как, нравится быть миллионером?
— Еще бы.
Он торжествующе улыбается, просматривая учетные книги, но когда поворачивается ко мне, его улыбка становится немного натянутой. Он еще не привык ко мне.
— Прекрасно. Теперь дело за тобой. — Я вручаю ему кипу газет. — Запомни курс этих акций.
— Что, всех?
— Нет, лишь тех, что будут подниматься и когда именно. Но я не стал ничего помечать, Джордж. Ты сам должен будешь найти их, отметить, а потом запомнить.
— У тебя больше свободного времени, чем у меня, — ворчит он, как когда-то ворчал я.
— Слушай, по-моему, мы и так успели перемешать причины и следствия. И у меня появилось кошмарное предчувствие, что если мы еще хоть немного позабавимся с законами природы, я исчезну, как огонек свечи. Неужели ты не постараешься ради своего лучшего друга? Пожалуйста.
Он берет газеты.
Я не вижу его неделю.
Как-то днем звонит телефон. Это он — голос возбужденный. Я не успеваю рта открыть, а он выпаливает:
— Они выбрали Фрэнка!
— Что? Черта с два. Они выбрали меня.
— Они выбрали Фрэнка! Джордж, что нам делать?
Его голос слабеет. В голове у меня звенит. Комната расплывается перед глазами. Колени подкашиваются, я медленно валюсь на пол. Хочу завопить, но нет сил.
Мне холодно. Под щекой грубый ковер. Я провожу по нему пальцами. Он реальный, он действительно существует. Должно быть, я потерял сознание.
Другой Джордж все еще вопит в телефон:
— Джордж! Джордж!
Я кое-как поднимаюсь и бормочу в трубку:
— Сиди и не дергайся, сейчас приеду.
На этот раз мы не сидим. Мы снуем по комнате, едва не задевая друг друга и разговариваем, поворачивая голову наугад. Со стороны это весьма смахивает на примитивную комедию, но оценить ее некому.
— Мы можем просто обо всем забыть, — говорит он. — Разделим деньги. И плевать на парадокс.
— Дурацкая идея. Джордж, вдолби ты наконец себе в голову, что парадокс — это я. Если этот временной путь не повторится, мне конец! Я исчезну. Нам нужно что-то сделать.
— Например? Украсть корабль?
— Гмм… А это…
— Если я украду «Улисс», тебя отдадут под суд. Тебя!
— Ха! Меня даже не станут искать.
— А как ты собираешься потратить миллион, который лежит в банке на мое имя?
Проклятие. Он прав. Все мои усилия, весь риск — коту под хвост.
Я замираю на полушаге:
— Может, меня не станут подозревать.
— Ха. Ты даже на космодром для шаттлов не попадешь, не предъявив свою физиономию.
— Сам ты «ха». Я скажу, что кто-то загримировался под меня. А у меня будет алиби.
— Алиби? — Неожиданно он расхохотался. — Все, принесу выпить. На трезвую голову тут не разберешься.
* * *
Месяц на ожидание. Месяц на выработку планов. Оказалось, что времени еще меньше — дату старта приблизили на две недели. Я начал терять веру в целостность Вселенной. По вечерам я боялся заснуть. Каждое утро пробуждение оказывалось радостным сюрпризом. Я все еще здесь.
Мне захотелось поговорить с Бауэрхаусом.
Я поймал его после лекции. Низенький, округлый и пухленький, он был готов сколько угодно говорить о космологии в целом. О Большом Взрыве, который, возможно, породил нашу Вселенную и нашпиговал ее квантовыми черными дырами — меньшими, чем ядро атома, но весом поболее крупного астероида… О вероятности того, что наша Вселенная находится внутри черной дыры, принадлежащей другой вселенной… О белых дырах, извергающих материю словно ниоткуда…
Но на одну тему он упорно не желал разговаривать.
— Джентльмены, мы попросту не знаем, что происходит внутри шварцшильдовского радиуса черной дыры. Мы не знаем, действительно ли материя там сжимается в точку. Возможно, сжатие останавливает сила, более мощная, чем любая из известных нам сил.
— А как насчет путей, ведущих сквозь вращающуюся черную дыру?
Он улыбается, словно услышал шутку:
— Тут мы ожидаем обнаружить дыру в теории. Мы постулируем Закон Космической Цензуры, процесс, не позволяющий чему-либо, попавшему в дыру снаружи, покинуть ее. В противном случае придется допустить существование черных дыр с настолько большим спином, что они не будут иметь радиус Шварцшильда. А голая сингулярность — штука весьма неуютная. Тут математика пасует — получается нечто вроде деления на ноль.
Если бы он смог увидеть нас вместе, это оказалось бы почище любой сингулярности. Но мы не боимся, что нас увидят вместе.
Младший Джордж Кокс продолжает учебу. Газетчики берут у него и Йоки интервью на тему необходимости постройки новых разведывательных звездолетов для поиска подобных Земле планет, обращающихся вокруг других звезд. Старший Джордж Кокс играет на бирже и ждет.
* * *
Фрэнк Кьюри провел в космосе столько же времени, сколько и я, если не считать полета «Улисса», который еще не начался. Он пяти футов ростом, коренастый и мускулистый. Квадратная нижняя челюсть придает ему сходство с бульдогом. Весит он меньше меня или Йоки, поэтому ему потребуется меньше пищи и кислорода, чтобы прожить полтора года в перерывах между анабиозом.
Не вижу других причин, почему выбрали его, а не меня. И все же я не перестаю гадать — что изменилось на этот раз? Или младший Джордж слишком много внимания уделял акциям и слишком мало — тренировкам? Или вообще перестал стараться, потому что я был живым доказательством того, что его выберут в любом случае?
Теперь уже поздно гадать. Но у нас есть один шанс. Меня назначили пилотом корабля, который отвезет Фрэнка на орбиту, а заодно поручили помочь Фрэнку провести предполетную проверку звездолета.
Контрольные посты мы с Фрэнком проходим вместе. Охранники пропускают нас без проблем. Поле космодрома залито ярким искусственным светом.
Возбужденный Фрэнк нервничает и слишком много болтает. На его щеках поигрывают желваки мускулов.
— Двадцать шесть лет. Что может произойти за двадцать шесть лет? Люди могут открыть бессмертие. Или получить всемирную диктатуру. Телепортацию. Сверхсветовые полеты.
— А это сможешь подарить им ты. Если третий зонд вылетит обратно.
— Точно. Если третий зонд вернется примерно ко времени моего старта… Но для космических полетов это малопригодно, Джордж. Черных дыр слишком мало. Нет, Джордж, скажи честно — как ты считаешь, что я увижу после возвращения?
«Себя», — едва не срывается у меня с языка. — Ты увидишь меня на посадочном поле. Если только не заберешься слишком далеко. Тогда может случиться и так, что ты не выберешься из дыры до тех пор, пока не умрут все звезды.
— Знаю, — бормочет он.
— Может, передумаешь? — спрашиваю я. — А вдруг это шанс для нас…
— Еще чего! — рычит Фрэнк. — Все, назад пути нет.
Мы приближаемся к шаттлу. Это небольшой кораблик с противорадиационным щитом вокруг кормовых дюз, к носовому люку ведет рампа. Я тоже начинаю слишком много болтать, потому что нервничаю не меньше Фрэнка. К счастью, на взлетное поле можно попасть: ерез двое ворот. Я опасался, что нас остановят охранники и заявят, что один из нас уже прошел на поле, но все обошлось — очевидно, он преодолел охрану без проблем. Или вообще не преодолел.
Фрэнк ступает на рампу, и тут сзади тенью выскальзывает второй Джордж Кокс с тяжелым гаечным ключом в руке.
И проворный Фрэнк резко оборачивается, с разворота бьет Джорджа левым кулаком в живот и тут же добавляет правым. Джордж складывается пополам, словно пучок сваренных спагетти, и валится на спину, подставляя лицо резкому свету прожекторов.
Фрэнк видит его лицо и застывает.
У меня нет гаечного ключа, и я бью его ребром ладони по шее. Фрэнк изумленно оборачивается, тогда я добавляю ему в челюсть. Он падает.
Я пробую его пульс. Сердце бьется.
Сердце Джорджа Кокса тоже стучит, но других признаков жизни он не подает. Мне нет нужды щупать свой пульс, он громом отдается у меня в ушах. Возможно, другому Джорджу требуется медицинская помощь. И вряд ли он сейчас сможет управлять звездолетом.
И не остается ничего другого…
* * *
Передо мной вырастает огромный корпус «Улисса». Я вижу огнедышащие ноздри дюзов маневровых двигателей, но только не главного — лишь термоядерный ускоритель размером с сам «Улисс», который разгонит меня до маршевой скорости. С этого момента я перейду на межзвездный водород, вычерпывая его из пустоты и сжимая магнитными полями, пока не начнется термоядерная реакция. Я уже делал это прежде и теперь даже не нервничаю.
Чем больше запутываются метафизические сложности, тем проще становится мой выбор. Я намереваюсь украсть «Улисс», потому что пути назад для меня, скорее всего, уже нет. И я снова направлю корабль по прежней траектории, потому что в этом моя единственная надежда.
Я мог погибнуть, проходя в прошлый раз через сингулярность. Я могу погибнуть в этот раз. Но я избавился от призрака старшего Джорджа Кокса.
А младший Джордж Кокс — человек, которого я для правдоподобия связал спиной к спине с Фрэнком Кьюри, — стал настоящим Джорджем Коксом. В его временной линии больше нет разрыва, и наши с ним временные линии не пересекаются. У меня теперь нет ни отца, ни матери, я — призрак неизвестного происхождения.
Если Джорджу хватит ума, то он отвертится от тюрьмы. Он может сказать, что увидел своего двойника-самозванца, шагающего к шаттлу вместе с Фрэнком. И собрался изменить ситуацию с помощью гаечного ключа, но тут Фрэнк его ударил. И это все, что ему известно.
Причаливаю. Щелкают захваты, кораблик вздрагивает. До этого момента меня еще могли остановить, теперь уже слишком поздно. Проникая в звездолет через входной люк, я внезапно вспоминаю о втором «Улиссе», спрятанном на обратной стороне Луны. Я изобрел способ размножения весьма дорогих звездолетов. Надо будет его запатентовать.
Но как все это началось? Существовал ли Джордж Кокс, который скрупулезно выполнил план полета? Да, а затем второй Джордж Кокс увидел, что третий зонд вернулся еще до старта «Улисса». И это навело его на идею — если смог вернуться зонд, то сможет вернуться и он.
Был ли он тем самым старшим Джорджем, что постучал в дверь моей квартиры? Или тот уже прошел через несколько циклов?
И что произойдет, если я на этот раз просто выполню план полета? Нет, на такое я не осмелюсь. Все завертится сначала. Или не завертится?
Жаль, что я не могу спросить Бауэрхауса. Но люди вроде Бауэр-хауса не любят сингулярности.
Перевел с английского Андрей НОВИКОВ
Примечание автора. Образованный читатель наверняка понял, что такой фокус можно проделать лишь с черной дырой, масса которой не меньше, чем масса галактики. Но когда я писал рассказ, пришлось немного сжульничать. (Л.Н.)
Лоуренс Уотт-Эванс
ОДИН ИЗ ПАРНЕЙ
В газетах писали, что у него кулаки, точно два паровых молота. Он снова напряг мышцы плеча так, как не мог сделать никто из землян, а потом слегка расслабил их, послав руку вперед.
Металлические скобы, прикрывавшие пальцы, врезались в бетон, послышался оглушительный скрежет. Зашатались блоки, вверх ударил столб пыли, посыпались куски штукатурки. Его кулак прошел насквозь, а потом и вся рука, по локоть, оказалась в стене. Осколки бетона застучали по броне, со звоном отскакивая прочь, а он даже глазом не моргнул.
Зеркальное забрало скрывало торжествующую улыбку, появившуюся на его лице. Пробить стену — это было то, что ему по-настоящему нравилось. Он вытащил руку и выбрал место для нового удара, примерно на фут левее.
— Это твой последний шанс, Моргусон! — крикнул кто-то у него за спиной. — Если мы тебя достанем, тебе это совсем не понравится!
Он немного подождал, держа кулак наготове. Рыжий предлагал этому подонку сдаться. Всегда нужно дать парню шанс. Рыжий в таких ситуациях просто незаменим — никогда не забывает о правилах.
Раздалась автоматная очередь, пули вылетали из дыры, только что пробитой его рукой, ударялись о броню и забрало и отскакивали, не причинив никакого вреда.
Он даже не вздрогнул; вместо этого нанес удар в направлении источника стрельбы, так что куски бетона полетели в Моргусона.
— Ладно, ладно! Хватит, — послышался отчаянный вопль. — Послушайте, я сдаюсь! Сейчас открою дверь!
Кричал Моргусон. Маленький мерзавец решил сдаться.
— Ну так не тяни! — рявкнул он. — И брось автомат!
— Спокойнее, Капитан, — прошептал Рыжий.
Он замер, отчаянно соображая. Неужели он все испортил, сказал что-нибудь не то?
Нет, ничего страшного. Просто Рыжий хотел упредить возможную вспышку его гнева. Все в порядке. Операция идет по плану.
А на самом деле? Было ли это гневом? Возможно. Или причина в адреналине, который закипел у него в крови, когда он пробивал стену.
Если, конечно, считать, что это адреналин — ведь никто не знает, что там у него в крови на самом деле.
Рыжий совсем не сердился на него. Рыжий просто хотел ему помочь.
Это хорошо.
Дверь, сделанная из особого, сверхпрочного сплава, распахнулась, и из нее вышел этот негодяй, держа руки за головой. Он заморгал, щурясь на яркий солнечный свет; ему понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть своих противников.
— Ну что ж, вам пришлось прийти за мной втроем, — проговорил наконец Моргусон.
Капитан сделал вдох, собираясь изречь что-нибудь соответствующее случаю, но заколебался — он вдруг забыл, что положено говорить, когда преступник пойман.
Пока он думал, заговорил Свифт:
— А знаете, ребята, вечер сегодня выдался какой-то скучный.
Рыжий рассмеялся. Капитан помолчал немного, а потом последовал его примеру. Кто их знает — наверное, такая реплика, брошенная после отчаянного поединка с убийцей, и вправду остроумна.
— Ладно, Моргусон, — сказал Капитан, — пошли.
— За углом нас поджидает полиция, — заявил Свифт.
— И репортер с Канала 9, — заметил Рыжий, подмигивая Свифту.
Капитан повернулся и увидел в пятидесяти ярдах три полицейских автомобиля и фургон новостей Канала 9. Он зашагал к машинам, по дороге стряхивая пыль и осколки бетона со своей брони.
Моргусон даже не пытался оказывать сопротивление — держа руки за головой, торопливо семенил по тротуару.
Капитан посмотрел на него и сказал:
— Я рад, что ты знаешь, когда нужно остановиться.
— Ха, я совсем не дурак, — заявил Моргусон. — Не собираюсь связываться со всякими суперинопланетянами. Всем известно насчет тебя и Церкви Судьбы, и я слышал, что ты сделал с чудовищем Дикерсоном. А еще я видел по телевизору, как ты поступил с парнем, у которого было лазерное ружье.
— Несчастный случай, — запротестовал Капитан.
Моргусон пожал плечами.
— Большое спасибо, я не хочу, чтобы со мной произошел несчастный случай. Положусь на доброжелательных присяжных.
Рыжий улыбнулся: ему всегда нравилось, когда плохие парни вели себя разумно. Что за удовольствие насильно тащить за собой обезумевшего маньяка? А Капитан ко всему относится чрезвычайно серьезно — может быть, у инопланетян нет чувства юмора?
С другой стороны, трудно привыкнуть к мысли, что Капитан и в самом деле инопланетянин. В конце концов он ведь с детских лет воспитывался на Земле и был нормальным парнем.
Капитан заметил улыбку Рыжего, но никак не мог понять, по какому поводу она появилась на лице напарника. Может быть, Моргусон удачно пошутил? Или Рыжий просто доволен тем, как все прошло? Или радуется тому, что у них такая репутация грозных стражей порядка? Капитан не знал, как следует правильно реагировать на происходящее. Сам-то он не видел никакого повода для улыбок.
Естественно, он не стал сообщать об этом Рыжему.
Потом его отвлек голос журналистки.
— Это Дебора Хэтч, я веду репортаж с улицы, где только что трое наших знаменитых граждан убедили матерого преступника сдаться полиции. Трое таинственных, скрывающих свои настоящие имена героев, называющих себя Капитан Космос, Рыжий Ровер и мистер Свифт, задержали подозрительного субъекта. Вполне возможно, что это небезызвестный Электровор, ответственный за многочисленные убийства и ограбления с применением специальных средств. — Она говорила, глядя прямо в камеру, потом сделала шаг в сторону и слегка повернулась, чтобы зрители смогли увидеть четыре приближающиеся фигуры.
— Привет, малышка! — крикнул мистер Свифт.
Капитан нахмурился и с удивлением уставился на него. Не следовало так держаться с прессой. Неужели Свифт собирается прямо перед камерой любезничать с журналисткой?! Подобные вещи полагается делать, когда вокруг никого нет. Герои так не поступают.
— Угомонись, приятель, — пробормотал Рыжий.
Свифт ухмыльнулся еще шире и послал в камеру воздушный поцелуй.
К ним подошел офицер полиции и взял Моргусона за плечо.
— Он весь ваш, — заявил Рыжий, отпуская преступника. — Оружие осталось в доме. Обыщите его, зачитайте права и забирайте!
Неожиданно возле геройской троицы оказался полицейский в штатском.
— Ребята, не хотите ли пройти в участок и дать показания? — спросил полицейский в штатском.
Капитан гордо вскинул голову, но его опередил Рыжий.
— Конечно, сэр, — кивнул Рыжий. — Не лучший способ провести вечер в пятницу, но полагаю, что мы все-таки составим вам компанию.
— Очень мило с вашей стороны, — с иронией отозвался полицейский. — Вы, конечно, опять будете ужасно сожалеть, что не можете сообщить нам свои настоящие имена?
Прежде чем кто-нибудь из них успел ответить, к тротуару подъехала еще одна машина.
— О Господи! — пробормотал полицейский в штатском.
— Что такое? — спросил Капитан, который был всегда начеку.
— Это наш чертов мэр.
— Точно, — согласился Рыжий, ухмыляясь. — Его Честь собственной персоной.
Мисс Хэтч что-то кричала своим операторам, которые развернулись, чтобы запечатлеть, как почтенный Альберт Мазилли выходит из лимузина.
Его Честь помахал рукой своим избирателям в лице небритого молодого парня в бейсбольной шапочке и с телекамерой на плече. Мазилли потребовалось всего несколько секунд, чтобы сориентироваться, а потом он направился — нет, прошествовал — к застывшим в ожидании борцам с преступностью.
Камера следила за каждым шагом мэра, а мисс Хэтч подскочила к нему с микрофоном и спросила:
— Господин мэр, что привело вас сюда?
Он отмахнулся от нее и прямиком зашагал к колоритной троице. Мистер Свифт стоял, уперев руки в бока, Рыжий Ровер прислонился к телеграфному столбу, а Капитан Космос выпятил грудь, демонстрируя готовность и впредь служить порядку.
Мэр протянул руку, и Капитан взял ее, изо всех сил стараясь не повредить начальственную ладонь. Рыжий и Свифт обменялись взглядами.
— Я хотел лично познакомиться с вами, парни, — заявил мэр Мазилли, повернувшись к микрофону. — И поблагодарить за усилия в борьбе с преступностью, которая мешает жить нашему городу.
— Большое спасибо, господин мэр, — ответил Капитан.
Он бросил быстрый взгляд на Рыжего, который улыбнулся и пожал плечами.
— Я знаю, вы очень занятые люди, — продолжал мэр, — но надеюсь, найдете время, чтобы присутствовать на приеме в честь всех добровольцев, которые вышли на передний край борьбы с преступниками, оскверняющими наши улицы. Я взял на себя смелость организовать этот прием, он состоится в Сити Холле, во вторник вечером. — Мэр засунул руку в карман, достал три плотных конверта и вручил каждому из борцов за справедливость — очевидно, там находились официальные приглашения.
— Благодарю вас, Ваша Честь, — ответил Капитан, принимая конверт. — Мы очень ценим ваше внимание.
Мазилли снова посмотрел на великолепную троицу.
— И еще одно, — продолжал он. — Когда я услышал, что вы намерены обезвредить этого… гнусного преступника, я бросил все дела и поспешил сюда, потому что другой возможности связаться с вами мне не выпало. Вы, конечно, не единственные… независимые борцы с преступностью — я слышал, что есть еще, по меньшей мере, двое…
— Человек Ночи, — кивнул Капитан Космос.
— И Амазонка, — добавил Свифт.
— Да, но я не смог войти с ними в контакт, а мне бы хотелось увидеть на приеме и этих смельчаков.
— Если мы их увидим, то передадим ваше приглашение, — обещал Рыжий.
— Вот и хорошо… — мэр улыбнулся, махнул рукой в сторону камеры и зашагал к машине.
— Ну и что все это значит? — поинтересовался Свифт, когда Мазилли усаживался в свой лимузин.
— Выборы на носу, — ответил Рыжий. — Видимо, Его Честь решил, что в данный момент мы очень популярны, и хочет заручиться нашей поддержкой.
— Но мы же не можем выступать за того или иного политика! — воскликнул Капитан.
Свифт с удивлением повернулся к нему, а Рыжий презрительно фыркнул.
— А почему бы, черт возьми, и нет? — осведомился Свифт.
— Ну, потому что… потому что… мы символ, и… и… участие в политике не кажется мне правильным.
Свифт уставился на него, а Рыжий произнес:
— Не припоминаю, чтобы я отказывался от своих конституционных прав ради того лишь, чтобы носить эту сбрую и бороться с наркоторговцами.
Капитан заморгал и задумался.
В том, что сказал Рыжий, был известный резон. Действительно, нигде не написано, что супергерои не могут принимать сторону какого-нибудь политика. Какие-то смутные идеи насчет того, что супергерои должны быть выше всего этого, бродили у него в голове; впрочем, если быть честным до конца, он совсем не разбирался в политике.
И потому не стал спорить.
— Ну, парни, вы идете? — поинтересовался полицейский в штатском, избавив Капитана от необходимости продолжать спор.
Давать показания было делом привычным — не особенно трудным и утомительным, но и не слишком интересным. Капитан Космос делал это автоматически. Когда все закончилось, он помахал рукой полицейским и гордо вышел из участка.
Гордость почти покинула его сердце, когда он добрался до мужского туалета на станции Площадь Мини-Молл. Стараясь оставаться незамеченным, Капитан скользнул внутрь и зашел в крайнюю кабинку. Затем встал на унитаз, отодвинул панель на потолке, нашел там свою спортивную сумку и спустил ее вниз; оттуда он вытащил рубашку и джинсы, а потом аккуратно снял и спрятал блестящие доспехи.