Дмитрий Черкасов

Крестом и булатом. Вторжение

«В малых войнах казаки являются единственной боевой силой, которой следует опасаться благодаря их активности и неутомимости...» К. Маркс, Ф. Энгельс Собр. соч., том X, — «Русская армия»
«Говорят, что чиновники и белая одежда хороши, лишь пока они новые. Хоть это и шутка, я полагаю, что так оно и есть на самом деле... проведя на службе долгое время, они начинают злоупотреблять уступчивостью людей и слишком высоко ценить себя и совершают то, что никогда прежде не делали бы...» Юдзан Дайдодзи «БУДОСЁСИНСЮ!»
Все имена, фамилии и должности персонажей являются вымышленными. Любые совпадения случайны. То же самое относится и к представленным в книге событиям.

Пролог

Посвящается всем тем, кто в августе ноябре 2000 года своими поведением и телевыступлениями вдохновляли Автора на создание этой книги.

Закрепленные на стволе в метре от корневища две маленькие цилиндрические шашки вспыхнули огненно белым шаром. Акация качнулась и спустя секунду завалилась именно в ту сторону, куда и предсказывал Роберт Инглунд.

«Специалист по разминированию», как его именовали в официальных документах организации «HALO — TRUST», проходивших через посольство России в Вашингтоне, вышел из укрытия и поманил к себе два десятка жавшихся за кирпичной стеной молодых боевиков.

— Это должно происходить так, — по русски Инглунд говорил с заметным акцентом, но его словарного запаса вполне хватало для того, чтобы объяснять курсантам ваххабитского лагеря тонкости подрывного дела. — Большой заряд не надо. Надо определить правильное место. Это понятно?

Молодежь закивала.

— Я буду проверять. Вот ты, — палец Инглунда указал на крайнего в шеренге курсантов, — повторять.

— Я?

— Да, ты. Повторять.

Ахмед Бицоев вздохнул.

Опять этот америкашка выбрал именно его. За те десять дней, что Ахмед провел в тренировочном лагере Хаттаба у излучины реки Гехи, Бицоева вызывали в пятый или шестой раз. Чаще, чем кого нибудь другого. Не иначе инструктор за что то невзлюбил молодого чеченца, отправленного на переподготовку после легкого ранения в бою с федералами.

А ведь Бицоев воюет уже не первый год.

С девяносто четвертого, когда семнадцатилетним пацаном пришел добровольцем в отряд Гелаева. И неплохо воюет — на прикладе его «Калашникова» восемь зарубок. Правда, четыре из них он поставил за головы расстрелянных пленных солдат, но ведь и в бою положил четверых гяуров[1]. Так что всё по честному. Восемь убитых русских собак — восемь отметин на прикладе. Почет со стороны необстрелянного молодняка, плохо скрываемый страх в глазах у односельчан, уважение от командиров.

Но этому заокеанскому хлыщу не объяснить, что Ахмеда лишний раз дергать не стоит. Да и Однорукий[2] с Одноногим[3] приказали во всем слушаться Роберта и его напарника — англичанина Саймона Филлза. Хотят, чтобы их солдаты постигли все премудрости диверсионно подрывного дела. Правильно, конечно. Однако надо различать, кого можно гонять и в хвост и в гриву, а к кому особый подход требуется.

Неверному не понять.

Особенно такому, как Инглунд...

Бицоев вразвалочку вышел из строя и нехотя приблизился к инструктору.

— Чо делать то?

— Повторять, что я делать, — Инглунд махнул рукой в сторону длинного деревянного стола, на котором были разложены тротиловые и магниевые шашки, мотки проводов, связки бикфордовых шнуров и маленькие, размером с фильтр от сигареты, бордовые и зеленые детонаторы. — Вот дерево, вот принадлежности. Дерево должен падать в определенная сторона.

Ахмед с тоской осмотрел пиротехнику и перевел взгляд на младшего брата, привалившегося плечом к стене. Девятнадцатилетний Абдула горящими от возбуждения глазами следил за старшим Бицоевым.

Юнец...

Кровь горячая, воспринимает войну как необременительное приключение. До последнего времени его держали дома, не позволяли присоединиться к боевым отрядам свободной Ичкерии. Даже в подвале запирали. Только тогда, когда полегли отец и три брата, Абдулу отпустили.

Зря...

С самого детства он был туповат. Когда ему исполнилось два года, Абдула переболел вирусным менингитом, потом дважды или трижды падал головой вниз с крыши сарая, лет с двенадцати покуривает травку. Отсюда еще и проблемы со слухом.

Но старается.

Готов с утра до вечера жечь патроны на стрельбище, копать траншеи и слушать рассказы прошедших две войны бойцов. Русаков воспринимает как бессловесную скотину. Привык дома к русским рабам, сам, говорят, двоих до смерти забил. Для горного села — обычное дело. Там даже подросток имеет право глотку рабу перерезать, если захочет.

Ахмед выбрал две пятидесятиграммовые шашки, соединил их изолентой, вставил детонатор и на глазок отхватил от бикфордова шнура кусок длиною в метр. Небрежно примотал взрывчатку к стволу акации, прикурил, от сигареты поджег шнур и не спеша, вразвалочку отошел в укрытие, где уже столпились все курсанты во главе с инструктором. На лицах молодых бойцов читалось уважение к показушным действиям Бицоева. Один лишь американец смотрел на чеченца с нескрываемым презрением.

Через пятьдесят секунд рвануло.

Во все стороны полетели щепки, ударная волна подняла клубы пыли, по кирпичам забарабанили мелкие камешки. Дерево хрустнуло и обрушилось вправо, зацепившись кроной за забор тренировочной площадки.

Инглунд скептически взглянул на результаты труда Бицоева.

— Неправильно.

Ахмед зло сплюнул.

Американец вышел на середину площадки, засыпанной разлетевшимися со стола пиротехническими принадлежностями, и засунул руки в карманы.

— Сделать порядок. Потом будем учиться и повторять...

Курсанты нехотя начали подбирать шашки, детонаторы и шнуры и снова раскладывать их на столе. Восхищение Бицоевым куда то пропало. Даже Абдула ругнулся сквозь зубы, ползая по земле и глотая зависшую в неподвижном воздухе пыль.

Глава 1

Вот кто то с горочки спустился...

Владислав медленно прополз между двумя островками выгоревшей ломкой травы, миновал грядку с огромными, склонившими свои тяжелые головы подсолнухами, скользнул вдоль вросшего в землю нагретого валуна и остановился перед стеной бурьяна.

Минут пять он лежал не шевелясь, вбирая в себя окружающие звуки и запахи.

Противник себя не обнаруживал.

Стрекотали кузнечики, по краю поля деловито расхаживала ворона, время от времени склевывавшая понравившихся ей гусениц, над кустом дикой розы порхали бело желтые бабочки.

Тишь да благодать. Классический пасторальный пейзаж, в который органично вписались бы молодой пастушок со свирелью и его румяная возлюбленная из соседнего села в расшитом воскресном сарафане.

Одетый в камуфляж и перемазанный защитной краской Рокотов, с автоматом, лежащим на сгибе правой руки, и с подсумком на поясе, был явно чужеродным телом, выбивающимся из идиллической картины. Его место, скорее, было несколько восточнее и южнее, там, где танковые полки и стрелковые батальоны федеральных сил перемалывали в кашу свободолюбивых жителей маленькой горной республики. В горах или на разбитых гусеницами бронетехники дорогах вооруженный до зубов биолог легко сошел бы за своего парня контрактника, отправившегося из какого нибудь маленького среднерусского городка за длинным рублем «боевых». Или с той же степенью вероятности — за наемника, воюющего на стороне ичкерийских боевиков, получающего двести фальшивых долларов в день и обреченного сдохнуть за абсолютно аморфную идею «панисламского государства» от Терека до Каспия...

Влад неспешно потянулся, прикрыл глаза и обратился в слух.

Противник, замаскировавшийся в районе размером два на два километра, в любом случае должен был себя выдать. Шорохом, переговорами, зажженной сигаретой, хрустом ветки под сапогом, звякнувшей амуницией, бульканьем воды во фляге. Вылеживаться на одном месте они не будут. Обязательно, по прошествии пары часов, противостоящая Рокотову группа начнет поиск охотника одиночки.

Долго выжидать они не смогут. Слишком уж притягательно поймать Влада врасплох, навалиться сразу с нескольких сторон, чтобы не дать ему ни малейшего шанса на победу. Против трех четырех стволов, направленных с расстояния вытянутой руки, много не навоюешь. Придется сдаваться, чтобы потом использовать момент для применения навыков рукопашного боя.

Хотя противник, вероятнее всего, предусмотрел и такой вариант развития событий. И вполне может спеленать Рокотова так, что не только ручонкой не махнешь, а и вздохнуть будет весьма затруднительно. Благо, опыт связывания у них имеется. И веревки наличествуют. Перехватят петлей за горло, закрепят вывернутые руки, обмотают ноги — и финита. Попробуешь пошевелиться и тут же задушишься. Причем самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи.

Поэтому подпускать их ближе чем на полсотни метров не стоит.

Лучше самому выйти им в тыл и полоснуть очередью по напряженным спинам. Дабы навсегда запомнили, что с Владом шутки плохи. Даже когда он один и на чужой территории. Что, в общем то, в его жизни происходило сплошь и рядом. Как начал «отдыхать» на границе Сербии с Косовом, сцепившись с отрядом албанских сепаратистов, так до сих пор остановиться не может.

Судьба...

Многие позавидовать могут.

И напрасно.

Никакой романтики в драке «один против всех» нет. Это в песнях да в рассказах подвыпивших ветеранов все складно, весело и гладко. В реальной жизни иначе. Пот, кровь, грязь, многочасовые переходы, засады по нескольку суток, хроническая простуда от лежания на холодной земле, недосып, набившийся за шиворот песок, траурная кайма под ногтями, стоящие колом носки, ободранные руки, синяки от ремней, сбитые ноги, мозоли на руках от шершавых рукояток любимой штурмовой винтовки. Этого еще никто и никогда не избегал — ни мальчишка новобранец, месяц проваландавшийся в мотострелковой учебке, ни битый жизнью зубр спецназовец из элитного подразделения военной разведки. Воинская служба — она и в Африке остается воинской службой. Просто кого то насильно забривают на отдачу «священного долга» государству, а кто то идет добровольно.

Влад был из второй категории.

Причем понятие «священный долг» Рокотов понимал несколько шире, чем лопоухий призывник или курсант военного училища. Он дрался и за себя, и за того парня, измеряя справедливость боя не политическими интересами Кремля, а собственными мироощущениями. И ставил на первое место защиту слабого, не обремененного чиновничьими привилегиями человека.

И именно поэтому никакой передышки в ближайшем будущем у Рокотова не предвиделось...

В паре десятков метров от Влада ворохнулся бурьян и кто то громко сглотнул.

«Ага! — биолог развернулся на звук и перекатился в тень здоровенного лопуха. — Все таки сдвинулись с места! Не усидели. Что ж, придется наказать...»

Рокотов сполз в пересохшую канаву, по пластунски добрался до осыпавшегося песчаного холмика и очутился точно позади пробирающихся сквозь заросли троих мужчин, вооруженных новейшими бесшумными винтовками.

Дождавшись момента, когда троица вплотную приблизилась к первой грядке подсолнухов и остановилась, дабы перегруппироваться, Влад поднял автомат стволом вверх и громко сказал:

— Ба бах! Господа, вы убиты!

Одетые в аналогичный рокотовскому камуфляж мужики вздрогнули и резко повернулись.

— Вот черт! — сконфуженно выдохнул один из них, усаживаясь в траву. — А мы то решили, что выдавим тебя на открытое место!

— Бывает, — улыбнулся биолог. — Но я оказался более выдержанным и не полез напрямик через поле. А элементарно дождался вас в сотне метров от первоначальной позиции...

Молодой парень, шедший на левом фланге группы, достал сигареты.

— Я говорил, что он нас сделает. Надо было сидеть и не рыпаться. И Данилу не слушать...

Бритый почти налысо здоровяк молча пожал плечами.

— Ладно, — Владислав повесил автомат на плечо. — Охота на хитроумного суслика, то бишь — на меня, окончена. Передохните и топайте к карьеру. Вам сегодня еще отстреляться надо. А я имею полное право отдохнуть...

* * *

Профессор кафедры сейсмологии университета Осло Зигфридт Дитман измерил трехдюймовой линеечкой расстояния между пиками возмущения на бумажной ленте регистратора самописца и потеребил нос.

— Это не взрыв.

— А что? — поинтересовался полковник из военно морской разведки.

— Столкновение двух массивных тел. Картина немного смазана, но наличие мелких пиков однозначно указывает на длительное воздействие одного предмета на другой. И наоборот... Как бы многократное соприкосновение, произошедшее в течение полутора двух секунд. С разной силой ударов, но процесс был практически непрерывен.

— Интересно, — задумался офицер. — Со второй лентой то же самое?

Дитман опять склонился над столом.

— Здесь три четких пика. Первый можно определить в двадцать — двадцать пять тысяч ньютонов, второй — в десять, третий растянут по времени, однако примерно эквивалентен первому. Похоже на эффект прыгающего мяча... Так, разрыв в четыре секунды, потом в шесть... Да, именно прыгающий мяч. Либо иное элипсоидное тело. Задачка не из сложных.

— Спасибо, — полковник свернул ленты самописцев. — Вы нам очень помогли.

— Обращайтесь без стеснения, — профессор вежливо кивнул немногословному военному и вернулся к статье в журнале «National Geographic», которую читал до прихода офицера из разведки.

* * *

Тридцатый номер «Нового Петербурга» от девятнадцатого июля двухтысячного года попал в руки Рокотова с большим опозданием. Причем попал совершенно случайно, с оказией, ибо в станице Галюгаевской о такой газете никогда и слыхом не слыхивали.

Влад выхватил номер из рук улыбающегося Толи Пышкина, тем самым спасая «Новый Петербургъ» от участи быть пущенным на хозяйственные нужды, выслушал краткий доклад Анатолия о поездке в Ставрополь и отправил Пышкина на полигон в двух километрах от станицы, где группа казаков тренировалась с доставленным неделю назад оружием. А сам взял огромную кружку с зеленым чаем и устроился с газетой во дворе.

На первой полосе Рокотов наткнулся на статью Юрия Нерсесова о странных совпадениях между визитами на базы федеральных войск корреспондентов одной независимой телекомпании и удачными обстрелами боевиками этих самых баз, и призадумался.

В свете предстоящего мероприятия к выводам журналиста патриота следовало присмотреться повнимательнее.

Радиолюбитель из Мурманска немного обалдел, когда пятого августа двухтысячного года на открытой частоте и открытым текстом услышал переговоры капитана крейсера «Адмирал Молотобойцев» с базой в Североморске.

Видать, на флоте новой России начался такой бардак, что шкиперам атомных посудин уже лень заниматься шифровкой сообщений, и они ничтоже сумняшеся выходят в общий эфир.

Мурманчанин минут десять послушал ругань высших офицеров Северного флота, обсуждавших какие то мелкие царапины на форштевне «Молотобойцева», нехватку специальной краски для покрытия ободранного участка корпуса, утерянные во время учений две резиновые лодки и прочие хозяйственные проблемы, заскучал и переключился на частоту Би Би Си, успев как раз к началу передачи о малоизвестных исполнителях тюремных романсов.

Если бы радиолюбитель не изменил настройку своего приемника и включил бы аудиозапись переговоров, то следующие полчаса эфира могли принести ему несколько миллионов долларов. Радио— и телестанции дрались бы за право первыми донести до своей аудитории правду о трагедии атомохода «Мценск».

Но мурманчанин ничего этого не сделал, предпочтя адмиральскому мату хриплые распевки уголовников.

* * *

Александр Лейбович Семисвечко появился в полутемном зале суперэлитного московского ресторанчика в тот момент, когда пригласивший его на деловую встречу Рома Абрамсон уже начал терять терпение. Визитер опоздал почти на двадцать минут, что в мире большого по меркам российских олигархов бизнеса считалось явлением совершенно недопустимым.

Но Семисвечко мог себе позволить отступление от общепринятых правил.

Честно говоря, на все правила ему было совершенно наплевать. В том обществе, где он вращался последние годы, правила устанавливали те, кто имел кошелек наибольшей толщины или стоял ближе всех к государственной кормушке.

Да и обрюзгший в свои тридцать три года, вечно небритый Ромочка тоже пунктуальностью не грешил.

Семисвечко плюхнулся за столик, пожал вялую и липкую ладошку Абрамсона, молча ткнул пухлым пальчиком в строчки меню и положил локти на белоснежную скатерть. Официант умчался исполнять заказ.

— Ну? — гуняво спросил Александр Лейбович.

— Принес расклад? — засуетился Абрамсон.

— Естественно. Ты меня за этим звал? Бумаги можно и по факсу скинуть...

— Не скажи, — Роман понизил голос.

— В шпиёнов поиграть решил? — поморщился визави.

— Саша, не надо так...

— А как надо? — насмешливо поинтересовался Семисвечко.

Абрамсон со своим старшим товарищем и патроном Березинским стремительно теряли расположение кремлевской верхушки и вызывали у остальных крупных коммерсантов все нарастающее чувство брезгливости. В мире российского бизнеса, очень тонко чувствуют слабину и не упускают возможности подтолкнуть оступившегося или добить упавшего. Несмотря на клятвы в вечной дружбе и совместные прибыльные проекты.

Но если с Березинским уже было все ясно, то насчет Абрамсона у бизнес сообщества еще оставались некоторые сомнения. Того гораздо меньше затронули изменения кремлевских персоналки и связанные с этим рокировки у кормушки, что наводило опытных собратьев по коммерции на мысли об особенных отношениях Абрамсона с командой свежеизбранного Президента. Из чего вытекало, что Романа лучше пока не трогать. По крайней мере, в открытую...

Абрамсон надул лоснящиеся от жира губки.

— Надо по уму. Факсы нынче штука ненадежная.

— Да брось ты... — отмахнулся Семисвечко.

— Нет, не брось! — неожиданно резко рыкнул Абрамсон. — Тебе примера Индюшанского с Бобковичем мало? Тоже думали, что все обойдется, документики в электронном виде держали... И что вышло? Сейчас половина их файлов у фээсбэшников...

— Ну и чо? — Александр Лейбович пожал плечами. — Вову отпустили, дело закрыто.

— Еще не совсем...

— Как это не совсем?

— А так! — зло выдохнул Абрамсон. — Есть сведения, что это был только первый этап. Через месяц другой Индюка забьют в клетку всерьез и надолго. Если только тот заранее не сбежит... Бумаги, что он с «Газпромом» подписал, — фуфло. Подтереться и выбросить. Любой европейский суд опротестует. Особенно после того, как один из протоколов наш министр пропаганды завизировал. Он же госчиновник, а западники к этому очень серьезно относятся. Раз расписался — значит, интерес имеет. По всем законам выходит, что министр госпропаганды Зозуля — коррупционер...

— Кто в клювике принес? — серьезно спросил Семисвечко.

— Стальевич. А Дима Якушко подтвердил... — Якушко у Стальевича в замах ходит, — Александр Лейбович скривился, — одна команда.... Что один ляпнет, то другой тут же поддерживает. Якушко после отставки Деда суетится, ему выслуживаться по новой надо...

— Мой человек вчера со Степашко базарил. Тот же цвет.

— Ну и хрен с ними! — Семисвечко набулькал себе швейцарской минеральной воды по пять долларов за поллитровую бутылку. — Это проблемы Индюка. Сам вписался, пусть сам и решает... Никто его не заставлял против Штази на выборах играть. Скорешился с Яблонским, пущай на пару и расхлебывают. Яблочный Индюк — это даже не смешно. Надо было заранее все продумать...

— Так то оно так...

— Рома, давай по делу. У меня еще две стрелки сегодня.

— Лады. Ты с Фаттхом давно говорил?

— С неделю тому назад. А что?

— Непонятки по последней партии...

Бесшумный, как тренированный ниндзя, официант мгновенно расставил перед Семисвечко пяток тарелочек с закусками и удалился. Бизнесмен навалил на кусок булки ложку белужьей икры и затолкал его в рот.

— Чо за непонятки? — Одна из икринок вывалилась из полуоткрытого рта страдающего избыточным весом олигарха и скатилась по обтянутому синей рубашкой брюху под стол.

— С количеством...

Александр Лейбович покряхтел, извлек из внутреннего кармана пиджака листок с записями и расправил его на коленях.

— Где?

— По составу, что отправили транзитом через Малгобек.

— В среду? — уточнил Семисвечко.

— Угу...

— Вроде все в порядке. Кульман прогарантировал.

— А объемы?

— Тыща восемьсот тонн, как с куста.

— Вот именно, — кивнул Абрамсон.

— Что «вот именно»? — не понял Семисвечко. — Рома, хорош загадками говорить...

— Из Черноречья вышло две четыреста...

— Как так?! — возмутился Александр Лейбович.

— А вот так! — прошипел Роман Мульевич. — Мне ребята из Чечни позвонили. Отправили сорок цистерн, дошло тридцать. Этот сучок Кульман к нашему составу десять своих прицепил. А документы только на три десятка оформил. Если б тот поезд остановили, то мы бы с тобой и влетели.

— Погоди... А где тогда лишние?

— Отцепили по пути. Я думаю, в Майской или в Вознесенской. Там отводные ветки есть. Делов на пятнадцать минут...

— Вот сволочь!

— А я о чем толкую? Пора бы с ним вопрос порешать...

— Твои предложения, — Семисвечко уставился в тарелочку с остатками икры.

— Хаттабычу свистнуть, у него около Серноводской есть парочка мобильных отрядов. Организовать накат на кульмановских людишек плевое дело. Раз два — и в дамки... Можно даже без персонификации наезда обойтись. Пройти широким бреднем, пожечь с десяток заводиков. Если все удачно срастется, Кульман на месячишко из дел вылетит.

— У него в районе Серноводской заводы вперемешку с моими.

— Ну и что? Предупредим людей, чтоб не трогали...

— А авиация? На Хаттаба они как волки навалятся. Будут глушить направо и налево. Вон, Штази, говорят, приказал ему голову Однорукого доставить. Любые награды обещает...

— Штази мы как нибудь успокоим.

Семисвечко отрицательно покачал головой.

— «Как нибудь» меня не устраивает. Штази — не Дед, его на кривой кобыле не объедешь. Да и не узнаем мы ничего, если он чо то замыслит...

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Абрамсон, — предложения по масштабным акциям со скважинами снимаются. Давай тогда под замес пустим кого нибудь из кульмановских генералов. Пусть Однорукий или Джафар со своими ребятами опять покоцают колонну федералов. И им польза, и нам хорошо. Заодно Кваснин облажается. Он тут верещал, что активный этап операции позади, мол, все крупные формирования разгромлены. Штази это понравилось, а при противоположном раскладе он Кваснина точно в миссионерскую позу поставит...

— Это можно, — задумчиво заявил Семисвечко. — Но что нам это даст?

— То, что и в прошлый раз. Пока будут разбираться с потерями и искать виноватых, под сурдинку натравим спецгруппы на людей Кульмана. Переделить заводики чечены всегда готовы, только волю дай. Своих людишек поставим... Кульман чухнуться не успеет. А потом поздно будет...

— Ты с Березой уже обсудил?

— Обижаешь!

— Тогда нормально, — Александр Лейбович побарабанил пальцами по столу. — Оформляй заказ. Кульман совсем зарвался, его давно пора на место поставить...

— Оплата обычная, — предупредил Абрамсон.

— В курсе, — буркнул Семисвечко.

* * *

В станицу Галюгаевская Рокотов попал по собственной инициативе.

За тот год, что минул с момента его приключений в столице Беларуси, Владислав успел переделать массу дел — вернуть себе квартиру и восстановить документы, уволиться с работы, поставить скромный памятник из черного гранита на могиле Азада, съездить в Белград к Мирьяне, пробравшись в Югославию через Венгрию под видом мирного российского туриста, обручиться с черноокой сербкой, познакомиться с друзьями неугомонного Дмитрия Чернова по кличке Гоблин и пару раз побывать в Москве, где его радушно принял получивший очередное звание подполковник Бобровский.

С Москвы все и началось.

В столице Рокотов совершенно случайно познакомился с приехавшим в Главное Управление по Борьбе с Организованной Преступностью и Коррупцией жителем Ставрополья Михаилом Чубаровым, у которого в конце тысяча девятьсот девяносто девятого года был похищен родной брат. Стоимость освобождения Мити Чубарова была определена в полмиллиона долларов, которых у семьи казака не было в принципе. Чечены похитители ни на какие уступки не шли и грозились, в случае отсутствия выкупа, прислать родственникам отрезанную голову заложника.

Ситуация сложилась патовая.

Митю вместе с еще одним жителем Галюгаевской — Ираклием Туманишвили — держали в каком то маленьком ауле в горной части Чечни между реками Аргун и Мартан, куда бойцам ГУБОПиКа и СОБРа не было никакого доступа. К тому же похитители двух казаков принадлежали к немногочисленному, но совершенно отмороженному тейпу, с которым предпочитали не связываться сами чеченцы из лояльных России кланов.

Оставался один выход — точечная боевая операция, в процессе которой у исполнителей должны были быть полностью развязаны руки.

Власти на подобный вариант не шли.

Рокотов почесал в затылке и позвонил Гоблину в Санкт Петербург.

Тот дал положительный ответ на вопрос о партии новейшего оружия, а родственники Туманишвили, с которых похитители требовали нереальную сумму в три миллиона полновесных баксов, обеспечили доставку стволов из северной столицы на Ставрополье. В тонкости перевозки вооружения через полстраны в фурах с текстилем биолог не вникал.

Экипировка маленького отряда казаков добровольцев обошлась Владу в девяносто семь тысяч долларов. Благо, косовские деньги[4] у него еще оставались. Туманишвили и Чубаровы попытались было компенсировать расходы, но Влад отложил любые финансовые расчеты до завершения операции.

К властям больше не обращались. Те показали свою беспомощность, подозрительно долго тянули даже с возбуждением уголовных дел, из чего следовал логический вывод, что кто то из милицейских или прокурорских чиновников был в доле с похитителями. После приезда в Галюгаевскую Рокотова, явившегося под видом троюродного племянника Чубарова старшего, родственники заложников принялись изображать активность в поиске необходимых для выкупа сумм, дабы усыпить бдительность возможных наблюдателей и дать группе добровольцев время на осуществление задуманного.

К счастью, с боевой подготовкой казаков, в число которых вошел и местный священник отец Арсений, сложностей не возникло. Почти все они были охотниками, пятеро в разные годы отслужили срочную в ВДВ и морской пехоте, так что с оружием обращались на порядок лучше любого солдата срочника из мотострелковой дивизии. И главное — давно мечтали поквитаться с бандитами за последние несколько лет постоянного страха за своих близких.

Приезд Рокотова послужил катализатором.

За два дня он сформировал коллектив из пятнадцати человек, который занялся подгонкой снаряжения и пристрелкой оружия в песчаном карьере в паре километров от станицы.

Местные милиционеры в процесс подготовки боевой группы не вмешивались.

Даже наоборот — обещали предупредить казаков об опасности в случае появления в окрестностях станицы военных или стражей порядка сей стороны. Беспредел, который творили ичкерийские боевики начиная с девяносто первого года, всем уже смертельно надоел. И русским казакам, и обосновавшимся на Ставрополье ингушам, украинцам, грузинам, армянам, и даже самим чеченцам из равнинных тейпов.

Восьмого августа двухтысячного года закончился недельный период подготовки боевой группы...

Прибывшие с импровизированного полигона казаки занесли в дом оружие, ополоснулись во дворе и собрались в горнице, рассевшись вдоль длинного стола, уставленного кувшинами холодного морса и молока.

— Итак, — Рокотов на правах командира взял слово, — докладываем по порядку. Первая группа.

— В норме, — улыбнулся бородатый Толя Пышкин, за свое сходство с персонажем фильма «Особенности национальной охоты» прозванный Кузьмичом, — кучность стрельбы на уровне девятки десятки. К стволам уже все привыкли.

— Ага, — Влад отставил пустой стакан. — Как с гранатометами?

Пятнадцать казаков были разделены на три равных отделения. В каждом из них присутствовали гранатометчик с помповым «ГМ 94»[5], два снайпера, работающих на средние дистанции и вооруженные бесшумными винтовками ВСС «Винторез»[6], один боец с СВУ АС[7] и командир группы с автоматом ОЦ 14 «Гроза» модели 9/40[8]. Сам Рокотов, также вооруженный «Грозой», осуществлял общее руководство и был шестнадцатым членом отряда.

Четверо казаков были левшами, что лишь способствовало ударной мощи подразделения и позволяло на марше контролировать и правую, и левую стороны без ущерба для боеспособности.

— Не очень выходит навесной огонь, — признался облаченный в рясу отец Арсений, бывший гранатометчиком первой группы — То недолет то, перелет...

— Это нормально, — сказал Виталий Янут, потративший два года на постижение премудростей обращения с базукой в пехотном батальоне, — чтобы нормально натыркаться, нужно месяца три. А у нас их нет. Я сам навесным через раз попадаю...

— Да, батюшка, это вам не кадилом размахивать, — хохотнул Вася Славин.

Отец Арсений ничуть не обиделся. Он единственный из всех присутствующих впервые взял в руки боевое оружие и смиренно переносил подначки более опытных казаков. Но отступать не собирался.

— Разговорчики, — проворчал Рокотов.

— Навесной можно вообще не отрабатывать, — весомо прогудел двухметровый Данила Лукашевич, — так и так на трехстах метрах мы с «Винторезом» справляемся. А дальше гранатомет не берет. И кривоствольных[9]пулеметов у чичиков нет.

— Это верно, — согласился Янут.

— Хорошо, — спокойно резюмировал Владислав, — с навесным понятно. А что со стрельбой на прямой дистанции?

— Без вопросов, — Кузьмич оторвался от стакана с молоком. — Точно по целям.

— Ну и славно. Пистолеты пулеметы опробовали?

Помимо основного оружия гранатометчики имели и складные «ПП 90М»[10].

— Тут всё в порядке, — ответил служитель культа. Его коллеги — Янут и Антон Соколов — синхронно кивнули.

— Переходим к снайперам. С «Винторезами» вы уже свыклись. Как с СВУ?

— До километра попадание вполне, дальше сложнее, — сказал командир третьей группы Алексей Веселовский.

— Нормально, — кивнул Рокотов, — дальше километра работают вообще единицы. А нам тысячи метров — с избытком. Мы не в соревнованиях участвуем. И рельеф местности вряд ли предоставит дистанцию больше километра. Основной упор — на поражение объекта на расстояниях в двести триста метров. Мы уже об этом сто раз говорили.

— На трехстах проблем вообще нет, — командир второй группы, брат похищенного Мити Чубарова Михаил положил на столешницу огромные кулаки.

— «ПСС»[11] и «МСП»[12] опробовали?

— Отстреляли по пять обойм, — Чубаров немного наклонился вперед, — и из «малышей» по десятку выстрелов. В ростовую мишень попадаем.

— Вот и замечательно, — Владислав откинулся на стуле. — Наша задача — не чудеса меткости демонстрировать, а дело сделать. В идеале — тихо прошли и так же тихо ушли, без единого огневого контакта. Хотя так вряд ли получится. Но боестолкновения надо все равно свести к минимуму. Пущай регулярные части мочиловым занимаются...

Если кто то из казаков и придерживался иного мнения, то вслух этого не высказал из опасений быть исключенным из отряда. С самого первого дня Рокотов навел железный порядок и предупредил соискателей высокого звания «мститель доброволец», что ему не нужны герои, желающие поскакать по горам в духе товарища Рэмбо.

— Обратите повышенное внимание на стрельбу короткими, по два три патрона, очередями, — продолжил педантичный биолог. — На дистанциях до ста метров данный вид огня является предпочтительным. Естественно, что к снайперам это не относится.

— Жаль, — притворно огорчился Рудометов.

Казаки заулыбались. Весельчак очкарик регулярно вворачивал свои шуточки в любой разговор, причем выбирал для этого самый неожиданный момент.

Рокотов отпил воды, поставил стакан на стол и облизал верхнюю губу.

— Теперь о том, что мы сегодня отрабатывали на полигоне. Обе группы я перехватил. Почему? — Влад обвел взглядом собравшихся, но ответа не получил. — Объясняю... Просто у меня оказались нервы чуть покрепче. Я смог отлежаться на одном месте на несколько минут дольше, чем вы. Вот и всё.

— Не всё, — Вёселовский покачал головой.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Рокотов.

— У тебя опыта до задницы. И вообще...

— Давай конкретнее, — биолог оперся локтями о край стола.

— Ну... — Алексей провел ладонью по короткому ежику волос и сосредоточенно засопел.

— Это не ответ, — мягко сказал Владислав. — Объясни, как есть. И не стесняйся. Во первых, тут все свои, а во вторых, я мог что то упустить в тренировках. В конце концов, меня никто не учил преподавать диверсионную службу. А личный опыт не обязательно универсален...

— Хорошо, — Вёселовский наморщил лоб. — У тебя есть преимущества почти бесшумного передвижения и умения вырубать противника голыми руками.

— И что?

— Вот это и есть, — растерялся Алексей.

— Рукопашный бой оставим в стороне, — Рокотов сцепил руки на затылке. — При наличии автоматического оружия и расстояниях между противниками более пары метров сие обстоятельство несущественно. А совершенно бесшумного передвижения не бывает. Обязательно что нибудь да скрипнет, прошуршит и прочее в том же духе. Эту проблему надо разделить на два подпункта. Первый — крепление амуниций и элементарная осторожность, когда вы куда то топаете. Дабы не зацепиться стволом автомата за ветку, не стукнуть флягой о камень... Просчитывайте маршрут на дистанцию в десять пятнадцать шагов вперед, и всё будет нормально. Теперь второе... Касательно ползания могу сказать следующее — выбирайте мягкую почву или песок и не спешите. Больше используйте ноги, тогда меньше устанете. Ведь как ползает основная масса людей? Как бы подтягиваясь на руках... А руки слабее ног раза в три четыре. Недаром ведь в восточных единоборствах ударам ногами придается такое значение. Так вот... Когда ползете, отталкивайтесь ногами, работайте тазом. Руки пусть будут свободны, вы ими только опираетесь о землю и лишь иногда помогаете ногам. Получится своеобразная «лягушачья» методика передвижения — колени в стороны, руки тоже расставлены довольно широко, попеременно подтягиваете каждую ногу до уровня пояса, отталкиваетесь и энергично крутите торсом. Жаль, что у нас нет достаточного количества времени для отработки, но основную мысль, я надеюсь, все поняли... Кстати говоря, я это не сам придумал. Прочел в одной книжке про разведчиков времен Первой мировой, попробовал на себе и научился буквально за несколько дней.

Казаки закивали, мысленно примеряя на себя подробно расписанный способ передвижения по пластунски.

— А теперь — отдыхать, — подытожил биолог. — Тренировки окончены. Сегодня вечером последний прогон плана, и в путь. Все свободны до восемнадцати ноль ноль...

* * *

К командующему Северным флотом адмиралу Вячеславу Зотову, грустно стоящему у лееров на носу крейсера «Петр Великий», подошел начальник штаба флота вице адмирал Михаил Яцык.

— Ну? — спросил Зотов, не отрывая взгляда от пологих серых волн Баренцева моря.

— Все в порядке. «Молотобойцев» скоро будет здесь...

— Болтать не будут? — широкое, чуть рябое лицо адмирала перекосила нервная гримаса.

— Большая часть экипажа вообще не поняли, что случилось...

— А капитан?

— Ты ж сам пообещал ему контрика[13]. — Яцык облокотился на немного провисший стальной трос леера, покрытый мелкими капельками воды.

— Если успею... — тихо выдохнул. Зотов.

— Успеешь, успеешь, — заявил начальник штаба. — Сейчас главное — не дергаться. Вон, аппараты вовсю работают, — вице адмирал вытянул руку и ткнул пальцем в болтающийся на тросах возле борта спасательного судна «Михаил Руднев» бело оранжевый глубоководный снаряд «Бестор», — за два дня уже седьмое погружение. Будет о чем доложить Главкому...

Командующий Северным флотом тяжело вздохнул.

Операция по спасению экипажа атомного ракетоносца «Мценск», лежащего на грунте в ста семи метрах от поверхности, развивалась в соответствии с инструкциями.. Как явствовало из докладов Главкому ВМФ и министру обороны, аварийную лодку быстро «обнаружили», подогнали все имеющиеся в наличии силы и теперь без остановки пытались пристыковать к кормовому спасательному люку переходные шлюзы глубоководных аппаратов. Правда, пока безуспешно — по сообщениям пресс службы ВМФ, «Мценск» лежал на дне неровно, и подводные снаряды соскальзывали с его борта раз за разом.

Второй день вся страна с нетерпением ждала выпусков новостей и ловила каждое слово находящегося на борту «Петра Великого» корреспондента РТР. Других журналистов из соображений «секретности» к месту спасательной операции не допустили. Одновременно с этим несколько эскадренных миноносцев и большой противолодочный корабль «Адмирал Пастухович» прочесывали район на северо западе от места катастрофы и пытались разыскать иностранную субмарину, с которой предположительно мог столкнуться «Мценск».

Рассматривались и другие версии аварии — мина времен Второй мировой войны, самопроизвольный взрыв торпеды внутри подлодки и даже столкновение с ледоколом. На дезинформирование общества были брошены все силы — от пресс служб флота и ВМФ в целом до адмиралов отставников, с завидной регулярностью долдонивших о своей «компетентности» и доходящих до маразма в объяснении причин затопления «Мценска». Бывший командующий Черноморским флотом адмирал Балдин вещал о «радиоуправляемой американской лодке убийце», а экс главком Военно Морского Флота СССР — об айсберге.

Лишь истинная причина не была названа ни разу.

А она была проста и грозила всему командованию Северным флотом крупными неприятностями. Вплоть до трибунала, лишения наград и званий и отправки провинившихся за колючую проволоку, лет на десять пятнадцать.

Пятого августа двухтысячного года современный атомный подводный ракетоносец был потоплен своим же авианесущим крейсером. «Мценск», должный произвести выстрел практической[14] торпедой, внезапно пошел на экстренное всплытие, оказался в опасной близости от идущего полным ходом «Адмирала Молотобойцева» и влетел тому точно под днище. Метровый стальной швеллер киля авианосца вскрыл корпус подлодки, как консервную банку. Носовые отсеки «Мценска» затопило в течение полутора минут, и субмарина, пройдя по пятисотметровой пологой дуге, ткнулась в скальный грунт.

«Адмирал Молотобойцев» спокойно проследовал дальше с бьющимися в истерике на мостике офицерами из штаба учений во главе с Зотовым. Экипаж надводного корабля, за исключением капитана, его помощников и штурмана, пребывал в неведении относительно катастрофы. Волнение на море в тот момент составляло около четырех баллов, и крейсер водоизмещением под пятьдесят тысяч тонн просто качнуло немного сильнее, чем обычно.

Случилась сия неприятность аккурат за сутки до окончания учений.

Верховному Главнокомандующему решили сразу не докладывать. Авось само рассосется. Сообщили только, что связь с лодкой потеряна в результате сбоя аппаратуры, а сами бросились подчищать все документы, могущие оказать негативное влияние на карьеры адмиралов и капитанов первого ранга из штаба флота.

Лишь на следующий день после аварии объявили тревогу и поставили в известность спасательные службы. К тому времени оставшиеся в живых двадцать восемь моряков «Мценска» уже из последних сил стучали в борт. При температуре заливающей отсеки воды в два градуса и давлении в десять атмосфер у человека есть шанс продержаться не более суток. По крайней мере, так написано в учебниках. А адмиралам был опасен даже один единственный выживший свидетель, могущий рассказать, что же случилось на самом деле. У капитана аварийной подлодки была как минимум минута, чтобы объявить по громкой связи причину затопления и подать команду к началу борьбы за живучесть.

За шестьдесят секунд можно многое сказать...

По истечении семидесяти двух часов с момента аварии опасений у командования флота поубавилось. «Адмирал Молотобойцев» зашел в Североморск, сгрузил на берег большинство штабных офицеров и вернулся в район катастрофы. Зотов и Яцык перебрались на тяжелый крейсер «Петр Великий» и возглавили обреченную на неудачу спасательную операцию, не забывая при этом поддерживать миф об оставшихся в живых подводниках, подаче на субмарину «воздуха, пищи и горючего» и оттягивая время объявления о провале работ по стыковке с кормовым люком подлодки. Главным в первые дни после катастрофы было продемонстрировать обществу свои «активность» и желание всеми силами спасти запертых в стальном гробу моряков.

У адмиралов это получилось.

А без помощи тяжелых водолазов подводные снаряды только бились о корпус затонувшей субмарины без малейшего шанса на стыковку с комингс площадкой, поврежденной форштевнем авианосца.

— С «Молотобойцевым» надо что то придумать, — Зотов сжал кулаки. — В сухой док его нельзя заводить. Вмиг расшифруют... Работягам и инженерам рот не заткнешь.

— Верно, — согласился начальник штаба Северного флота.

— Что думаешь?

— Несколько месяцев он и так походит. А потом его надо будет посадить на камни. Во время боевого дежурства. Тогда о «чэ пэ» можно в прессу не сообщать. Сам понимаешь... Выговорешник капитану вкатим — и все дела.

— Капитану нельзя...

— Можно, — жестко отреагировал Яцык. — Устроим преследование подлодки НАТО, нагло нарушившей наши границы, проведем крупномасштабную операцию, полфлота выведем в море, подключим авиацию... А выговор погасим на следующий день. За проявленное мужество.

— Думаешь, пройдет?

— Обязательно. Главком раздувать не будет. А Президент в этих делах вообще не рубит. Историю с миной съел и не поморщился...

— Остаются родственники.

— Сыграем в благородство, — цинично выдал вице адмирал. — Подадим рапорта об отставке, извинимся перед телекамерами. Народ у нас отходчивый, долго зла держать не будет...

Зотов поежился. Подавать рапорт ему не хотелось.

А вдруг удовлетворят просьбу?

И что тогда?

Пенсия?

Яцык заметил нервное передергивание плеч адмирала, сжатый до побелевших суставов кулак и усмехнулся про себя.

«Боится комфлота. Не хочет терять тепленькое местечко... Угробил свою же лодку, утопил больше сотни подчиненных, а теперь ищет выход из ситуации, — на лице вице адмирала не дрогнул ни один мускул, хотя ему очень хотелось язвительно улыбнуться. — Причем с наименьшими потерями для собственного имиджа „опытного флотоводца»... Не выйдет. За все надо платить...\"

Себя в качестве соучастника преступления начальник штаба даже не рассматривал. Хотя именно его ведомство подготовило документы на дислокацию кораблей и именно по его вине торпедные стрельбы проводились не с расстояния в три мили, а с пяти кабельтовых.

— С Самохваловым договоримся, — успокоил Поповского Яцык, — ему тоже скандал ни к чему...

Главком ВМФ Владимир Самохвалов находился в сложных отношениях с командующими флотами и их начальниками штабов. Сам напрямую он не мог подсасываться к финансированию военно морских сил. Потому его личное благосостояние зависело от своих людей на нижестоящих ступенях пирамиды командования ВМФ. Взамен он обеспечивал прикрытие мелких и крупных нарушений и строго следил за тем, чтобы ненужная или опасная информация не доходила до министра обороны и далее до Президента.

О прессе ни Зотов, ни Яцык даже не подумали.

Привыкли к тому, что гриф секретности надежно прикрывает их от любого независимого расследования.

* * *

Влад помог жене хозяина дома убрать со стола посуду, вежливо поблагодарил за сытный обед и выбрался на веранду, чтобы выкурить тонкую ароматную сигару.