Девушка поняла, что имеет в виду Вербин, но не обиделась и ответила с прежней лёгкостью:

– Ничего не позволяют. Я всего добиваюсь сама. Во многом благодаря тому, что умею ладить с людьми, идти на компромиссы, быть полезной, а иногда даю толковые советы.

Примерно так Гордеев о Веронике и отзывался. И Феликс не видел причин не доверять старому товарищу.

– Я ведь помогла с прикрытием?

– Ну…

– Можешь не благодарить. – И прежде, чем Феликс среагировал, горячо, а главное, очень серьёзно продолжила: – Вербин, не делай вид, что ты ничего не понимаешь: Абедалониум – Костя Кочергин – захоронение в Куммолово… Тема не горячая – она термоядерная. Не потому что всем интересна, а потому что важная. Это расследование задевает людей. И меня оно задевает. Поэтому я хочу о нём рассказывать. И да, я хочу узнавать в числе первых, потому что я, в отличие от ребят с больших каналов, могу делать репортажи так, как считаю нужным. Об этом все знают, и поэтому меня читают.

– Много подписчиков прибавилось?

А вот теперь девушка вздрогнула. И посмотрела на Феликса очень холодно.

– Хочешь сказать, что я строю карьеру на костях?

– Нет. – Вербин не отвёл взгляд. – Это просто любопытство. Возможно, неуместное.

– Пожалуй. – Она глубоко вздохнула, помолчала и ответила: – Много прибавилось. И после того, как я первой написала о сходстве «Мальчика нет» с Костей Кочергиным, и как рассказала о Куммолово. Но это ведь не главное.

– Считай, что я тебе поверил, – произнёс Феликс.

И Вероника, после довольно длинной паузы, тихо сказала:

– Спасибо.

И уткнулась в тарелку.

Кухня в «Деловой тыкве» оказалась на удивление неплохой. Да, без изысков, да, заточенная под пиво, зато готовили вкусно и на порциях не экономили. Еды на тарелках оказалось вдоволь, однако Феликс и Вероника так проголодались, что смели её мгновенно. И молчали, пока не почувствовали сытую расслабленность. «Небрежный» бар окончательно стал милым, даже родным, и не хотелось ничего, только сидеть посреди шума, но не воспринимая его, и молчать. Во всяком случае, Феликсу. Но он недооценил энергичную девушку.

– Вербин! – Вероника легко толкнула его в плечо. – Ты засыпаешь.

– Нет. Я отдыхаю.

– А я как сказала?

– Ты сказала неправильно.

– Я всегда говорю правильно. – Она допила коктейль, повертела бокал, но не потребовала повторить. – Короче, делай, зачем пришёл, и поехали отсюда. Мне нужно выпить, а машина мешает.

– Тебе уже продают выпивку?

– А-ха-ха, начались шуточки за триста. Ты что меня – клеишь? Сейчас ты дико похож на командировочного.

– Зараза.

– А сейчас – на Гордеева. Кстати, почему он не с тобой?

– Он занят – преступников ловит.

– А ты чего бездельничаешь?

– Я в командировке.

Ужиная, Феликс внимательно наблюдал за барменами «Тыквы», определил старшего и, оплатив счёт, подошёл к нему, сделал знак, что нужно поговорить, а когда бородатый крепыш чуть подался вперёд, сначала продемонстрировал удостоверение, очень аккуратно, чтобы окружающие не заметили, а затем – фото Чуваева.

– Видел его?

– Так и знал, что ты из полиции.

– Потому что не пил?

– Потому что много оглядывался и почти не обращал внимания на свою девушку. Она тоже полицейская?

– Нет.

– Ну, хоть кому-то в вашей семье повезло, – рассмеялся бармен и добавил: – Не обижайся, у меня брат – полицейский, я знаю, о чём говорю.

Видимо, этим и объяснялась та вольность, которую бармен позволял себе в общении.

– Феликс.

– Роман. – Бармен крепко ответил на рукопожатие.

– Мужика видел? – Вербин постучал по фотографии. – На той неделе он заходил к вам, и не один раз.

– Что натворил?

– Денег мне должен.

– Я так и подумал. – Бармен внимательно посмотрел на фото Чуваева. – Кажется, видел. Но не уверен.

– Он был один?

– Слушай, я на той неделе болел и несколько дней пропустил. Но если хочешь, оставь фото, я у ребят спрошу после закрытия. А ещё завтра наш третий выйдет, он на той неделе все дни пахал, может, вспомнит что.

Держался бармен спокойно, Чуваева не опознал – это стало понятно по выражению лица, поэтому Феликс кивнул и подвинул фото:

– Буду благодарен.

– Тогда до завтра.

– До завтра.

Они с Вероникой вышли на улицу, и сразу прозвучал вопрос:

– Чьё фото ты показывал бармену?

– Одного старого приятеля, – ровным голосом ответил Феликс. – Служили вместе, но потом пути разошлись.

– Опять ты врёшь, Вербин, причём неумело и некачественно. А я, между прочим, правда хочу выпить.

– Придёшь домой – налей себе бокал вина.

– У меня нет дома вина.

– Значит, останешься без выпивки. – Феликс проводил девушку до машины и улыбнулся: – Пока, Ника.

– Я уже спрашивала, почему ты называешь меня Никой?

– Спрашивала.

– Что ты ответил?

– Что буду так тебя называть.

– Договорились. – Она села за руль и перед тем, как закрыть дверь, вздохнула: – Пока, Вербин.

Захлопнула дверцу и больше на него не смотрела.



БЕССОННИЦА

Но не та, возвращения которой ждёшь с тоскливым отчаянием: «Опять!» Которая пьёт тебя, словно сок из пакетика, и пьёт с такой силой, что стенки сжимаются внутрь, заполняя собой пустоту. Нет. То была её особая Бессонница, внутри которой она могла заснуть и увидеть сон, необычный даже для Бессонницы, для тех улиц, по которым она бродила, танцуя для Города и разговаривая с ним. А может – обычный. И вовсе не сон, ведь невозможно понять, что спишь, когда особая Бессонница держит тебя за руку.

Когда долго гуляешь по Городу. Так долго, что Город начинает гулять с тобой.

А когда Город начинает гулять с тобой, Время съёживается и уходит греться в ближайшее заведение. Там на него никто не обращает внимания и Время по-настоящему отдыхает. Времени нравится бывать среди тех, кто о нём забыл и веселится, не помня самих себя. И ещё Времени нравится незаметно переводить стрелки часов и смотреть на удивлённые лица тех, кто о нём забыл. И понимать, что они ни о чём не жалеют. Времени немного обидно, потому что получается, что люди забывают о нём, когда у них всё хорошо, но только немножко обидно, совсем чуть-чуть, потому что нельзя обижаться на тех, у кого всё хорошо. За них можно только радоваться. Время понимает, почему люди забывают о нём, и улыбается.

И заходит в заведения, чтобы посмотреть, как они веселятся.

И не мешает, когда видит, что Город гуляет с кем-то по самому себе. Показывает тайные ходы, рассказывает о том, что случалось на улицах давно, и даже когда этих улиц ещё не было. А иногда, подмигивая, едва уловимым шёпотом ведёт разговор о том, что будет. Но такое бывает редко, и у Города должно быть особое настроение. Чаще Город показывает себя разным, наполняя девушку, внутри которой живёт Бессонница, образами и ощущениями, помогая увидеть то, что ещё не воссоздано в масле, но заслуживает этого, что сжимает её душу жаждой творить.

А Время зависает в заведениях. Или в заведении, если какое-то из них ему особенно приглянется. А какое – непредсказуемо. Иногда в старых тонах, иногда современное, иногда ультрасовременное, «заглядывающее в будущее», и глядя на такие интерьеры, Время улыбается тому, как странно люди мыслят будущее. Потому что даже Время не знает, что будет. Ему не дано. Оно всего лишь вечно идущие стрелки никогда не спящих часов.

Что же касается сегодняшнего заведения, то в «Баре обратной Невы» обстановка была классической. Деревянные панели на стенах. Зеркала за полками с бутылками. Фотографии плывущих не туда судов. Удобные диванчики вокруг столиков и табуреты с маленькими спинками у стойки.

На одном из которых она себя нашла.

– Где я?

– В «Баре обратной Невы», – ответила барменша, женщина лет тридцати, в чёрной кепке, белой рубашке с закатанными рукавами и чёрных брюках, которые поддерживали широкие чёрные подтяжки.

– В баре «Обратная Нева»?

– В «Баре обратной Невы».

У барменши были чёрные, очень усталые глаза, но она разглядела в них весёлые искорки.

– Почему?

– Потому что ты сюда пришла.

– Почему бар так называется?

– Потому что только на первый взгляд кажется, что понятие «Обратная Нева» не имеет смысла. Ну, и туристам. Однако иногда с залива приходит жуткий ветер, настолько сильный, что заставляет Неву поворачивать вспять…

– И тогда открывается твой бар?

Барменша замерла, а затем уважительно кивнула:

– Это было бы красиво…

– Спасибо.

– Странно, что я не додумалась до такого: заведение, работающее раз в двести лет…

– Только во время ураганного ветра.

– Для тех, кто хочет уберечься от него и потопа.

– Провести это время, не думая о них.

– Не думая ни о чём.

– Потому что жуткий ветер разгоняет мысли… – Она чуть подалась вперёд. – Мне кажется, я тебя знаю.

– Я бы запомнила, – вдруг ответила барменша.

– Ты – меня?

– А что такого?

– В твоём заведении наверняка полно людей… Хотя… – Она огляделась. – Почему здесь никого нет?

– Как думаешь, сколько сейчас времени?

– Город спит?

– Город никогда не спит, он ждёт, когда проснутся люди. – Барменша раскурила сигарету и протянула девушке.

– А разве можно?

– Заведение закрыто.

– А, точно. – Она улыбнулась, глубоко затянулась и пустила к потолку облако дыма. – Спасибо, что напомнила.

– Обращайся. – Барменша тоже закурила, вытащила из-за стойки пепельницу в виде песочных часов и поставила между ними. – Увидев тебя, напарник сказал, что ты профессионалка, но я сразу поняла, что нет.

– Потому что никого не клеила?

– Потому что быстро заснула, – рассмеялась барменша.

Она помолчала, а затем призналась:

– Я не помню, как оказалась здесь.

– Я это увидела.

– И решила, что я не в себе?

– Как раз наоборот: поняла, что ты в себе. Глубоко в себе.

– Я гуляю с Городом, – рассказала она, подумав.

– Он добр к тебе?

– Он рассказывает разное. Иногда хорошее, иногда страшное, но всегда интересное.

– Повезло.

– Ты не поправила меня, – заметила она.

– Когда?

– Когда я сказала, что гуляю с Городом, а не по городу.

– А что тут поправлять? Тебе повезло.

И она поняла:

– Гуляла с ним?

– Один или два раза. Давно. Когда была совсем молоденькой.

– А потом?

– Потом повзрослела. – Барменша затушила сигарету и задумчиво улыбнулась. – Так что цени каждое мгновение, которое он тебе дарит. Он гуляет не со всеми. Он у нас разборчивый.

– Я знаю.

– Как ты стала с ним гулять?

– У меня Бессонница.

Барменша кивнула так, что стало понятно: она услышала именно «Бессонница» – с заглавной буквы, как произнесла девушка.

– Но утром ты не чувствуешь себя разбитой.

– Совсем нет. Я сплю час, может, два, но просыпаюсь полная сил.

– Он умеет договариваться со Временем.

– Наверное, – протянула она, отметив про себя, что не задумывалась об этом. Как барменша, которая не додумалась открывать заведение раз в двести лет. Интересно, у неё получилось бы? – Но что Город даёт Времени взамен?

– Своё величие.

– А вдруг он позволяет разрушать себя, чтобы мы, иногда, могли быть счастливы просто потому, что он есть?

– Мы и так счастливы тем, что он есть. Мы – те, кто живёт с ним, а не здесь.

– Я понимаю разницу.

– Не сомневаюсь.

– Потому что он гуляет со мной?

– Потому что иначе он бы с тобой не гулял, – ответила барменша. И объяснила: – Город не ищет любви, но принимает её. Не красуется: посмотри на меня, полюби меня, а открывается тем, кто любит. Только так правильно: если любишь – получаешь всё, если нет – ползаешь по мостовым и тротуарам подобно червям.

– Червей много.

– Черви заметнее – о них пачкаешься, поэтому и кажется, что их много, – не согласилась барменша. – Но в действительности это не так. Людей больше.

– Поверю на слово. – Она огляделась, заметила опущенные ставни и спросила: – Почему всё закрыто?

– Потому что все ушли.

– И закрыли тебя здесь? И меня?

– Они нас не заметили. – Барменша поправила кепку и улыбнулась.

– Как? А впрочем… – Она посмотрела барменше в глаза. Заметила в них улыбку и улыбнулась в ответ. Глазами. – Зачем я здесь?

– Они все рисуют часы, но никто не рисует меня.

– Я пишу.

– Прости. – Прозвучало очень искренне.

– Многие ошибаются.

– Мне – не следовало.

– Забудь об этом.

– Ты напишешь мой портрет? – спросило Время.

– Я должна была сама предложить, – ответила она.

21 апреля, пятница

Утро началось с хороших новостей.

И подоспели они точно к завтраку: едва Феликс приступил к омлету с ветчиной и сыром, как позвонил Гордеев и сообщил, что оперативники, изучавшие видео из отеля, наконец-то отыскали кое-что важное.

– Но сначала насчёт альбома с карандашными зарисовками: криминалисты обнаружили на нём только отпечатки Чуваева. И его ДНК.

– А на карандашах?

– И на карандашах. – Никита помолчал. – Этого достаточно, чтобы признать Чуваева Абедалониумом?

– Нет, – хмуро ответил Вербин.

– Нет? – удивился Гордеев. – Опять нет? Почему?

– Потому что я не видел, как Чуваев делает эти зарисовки. Ты можешь отдать альбом какому-нибудь искусствоведу, чтобы он дал заключение: Абедалониум это рисовал или нет?

– Ну ты и задачи ставишь.

– А в чём проблема? Искусствоведы закончились?

– В Питере? Никогда.

– Я так и думал, – усмехнулся Феликс. – И пришли мне, пожалуйста, фото картинок из альбома.

– Сделаю, – пообещал Гордеев. – Теперь по отелю. Девчонки не ошиблись и никого не проморгали: мои пацаны просмотрели видео за всё время проживания Чуваева и клянутся, что он всегда являлся один, гостей не приводил и в его номер входили только горничные.

– Мило, но бесполезно. – По голосу Никиты Вербин догадался, что ему готовят сюрприз, и решил поддеть товарища.

– Дослушай до конца.

– Я весь внимание.

– Ребята у меня толковые, поэтому забрали записи не только внутренних видеокамер, но и внешних. Внимательно всё изучили и на одной записи увидели, что Чуваев выходит из отеля, проходит по улице и останавливается, словно с кем-то здоровается за руку. Парень, который его ждал, находился вне поле зрения видеокамеры отеля, видимо, знал о ней, но когда мои ребята поняли, что Чуваев с кем-то здоровается, они проверили камеры на возможном пути следования и получили изображение нашей парочки: Чуваев и незнакомец.

– Почему ты использовал определение «парочка»? – поинтересовался Вербин.

– Если бы их было трое, я бы сказал «троица». А что?

– Ничего.

Гордеев хмыкнул и продолжил:

– Короче, двенадцатого апреля, в среду, Чуваев вышел из отеля в восемнадцать ноль девять, встретился с неизвестным человеком и вместе с ним куда-то пошёл…

– Двенадцатого апреля вечером?

– Да.

– Подожди… Мне тут прислали расшифровку путешествий чуваевского телефона.

– Жду.

Вербин посмотрел журнал, скинул его Никите, извинившись, что вчера «напрочь об этом позабыл», а увидев дату, покачал головой.

– Телефон находился в номере отеля.

– А Чуваев сидел в баре «Деловая тыква» с человеком, который не хотел светиться на видеокамере.

– Интересно…

– Сходишь туда?

– Обязательно. – Говорить, что в «Тыкве» он уже был, Вербин не стал, не хотел обсуждать этот вопрос по телефону.

– Сейчас сброшу фотографии неизвестного.

– Спасибо. – Феликс выдержал паузу. – Твои ребята молодцы, Никита, отлично работают.

– Будешь должен.

– Ты точно питерский?

– Потом обсудим, – шутливо пообещал Гордеев. – Ты ведь помнишь, что мы собирались к Кочергиным?

– В пятнадцать.

– Они попросили приехать утром. Сможешь?

– Разумеется.

– Адрес я скинул, встретимся на месте.

Поэтому завтрак Феликс вновь доедал наспех. Затем быстро собрался, указал навигатору конечную точку, выехал и позвонил Шиповнику.

– Егор Петрович?

– Откуда звонишь? – осведомился подполковник.

– Из Эрмитажа.

– Подтягиваешь образовательный уровень?

– Ну, зачем-то же вы меня отправили в командировку.

– Преступника ловить. – Шиповник перешёл на деловой тон: – Получится привязать Орлика к убийству Чуваева?

Детали вчерашних событий подполковник узнал из отчёта, который Вербин написал поздно вечером.

– Пока такой возможности не вижу, – честно ответил Феликс. – Орлик не ездил в Москву четырнадцатого, есть свидетели, что он находился в Питере. А если он нанял профессионала…

– Он нанял профессионала, – с нажимом напомнил Шиповник детали их основной версии.

– Да, Егор Петрович, но если он нанял профессионала, следы мы вряд ли найдём. Но что-то мне подсказывает, что если профессионала и наняли, то это был не Орлик.

– Потому что Орлик вовремя умер? – догадался Шиповник.

– Так точно, – подтвердил Вербин. – Кроме того, мы с Гордеевым сильно сомневаемся, что Орлик располагал суммой, которую обещали Чуваеву за картину. Если деньги действительно обещали.

– А если исходить из того, что обещали?

– Тогда здесь действительно орудовала группа педофилов, Егор Петрович. И, возможно, орудует до сих пор.

– И ты будешь торчать в Питере, пока её не возьмёшь?

– Нам ведь нужен убийца?

– Нам нужен старший опер на рабочем месте. У тебя и в Москве дел хватает.

– Что же вы сразу не сказали? Выезжаю.

– Легко резвиться, находясь за тысячу километров, – усмехнулся Шиповник. – Но ведь однажды ты вернёшься и окажешься совсем рядом.

– Я об этом не подумал.

– А следовало бы. – Подполковник выдержал паузу. – Теперь по твоей художнице. Лидия Дабре, как ты наверняка догадался, это псевдоним. Настоящее имя – Лидия Сергеевна Добродеева. Тридцать три года. Уроженка Новгорода, родители в настоящее время проживают в США. Уехали давно, больше десяти лет назад, перед отъездом всю недвижимость перевели на дочь.

– Обычно продают, – заметил Феликс. – И детей берут с собой.

– Сам спросишь, почему она решила остаться. – Шиповник помолчал, видимо, просматривал записи. – Первое образование Лидия получила в Санкт-Петербургском университете, в Высшей школе менеджмента.

– Сколько лет училась?

– Только бакалавриат. А в двадцать четыре поступила в Академию художеств на живопись. Отзывы на её работы противоречивые, но в целом положительные.

– Спасибо, Егор Петрович.

– Я думаю, Никита соберёт о ней больше информации.

– К нему я тоже обращусь. За деталями. А сейчас мне были нужны сухие факты.

– Шутник. Держи меня в курсе.

– Конечно, Егор Петрович.

За разговором дорога пролетела незаметно. Феликс припарковал во дворе машину, вышел и поздоровался с курящим на лавочке Никитой.

– Давно ждёшь?

– Пять минут как приехал.

– Встреча только с родителями?

– И с адвокатом. Но он нормальный, сам увидишь. К тому же к нам у него никаких претензий, наоборот, во всех интервью подчёркивает, что расследование ведётся чуть ли не идеально. А во время разговора он будет присутствовать, потому что любит всё держать под контролем.

– Да я не против, пусть держит. Заодно и я на него посмотрю.

– А тебе зачем?

– Я гость в вашем городе, мне интересны не только памятники, но и люди, которые его населяют. Я хочу знакомиться с ними, узнавать, чем они дышат, что их волнует…

– Просто заткнись, – рассмеялся Никита. – Феликс, я умоляю: просто заткнись.

Вербин рассмеялся в ответ и огляделся.

Кочергины жили на Гастелло, в большом семиэтажном доме советской постройки напротив Чесменского дворца. Наличие в этом районе самого настоящего дворца стало для Феликса неожиданностью, будучи честным туристом, он предполагал, что все они расположены в центре и вокруг города. И спросил Никиту не о здании, а что за парк находится с той стороны улицы. Гордеев ответил, что это парк Чесменского путевого дворца.

– Какого дворца? – не понял Вербин.

– Чесменского. Путевого. Екатерина Великая построила, чтобы было где отдыхать по дороге.

– По дороге куда?

– Туда. – Никита неопределённо махнул рукой. – Говорят, часто ездила. – И добавил: – Его сейчас занимает Институт приборостроения, в котором учился старший брат Кости, и во многом благодаря студентам тогда шум поднялся. Ребят зацепила история исчезновения мальчика, и они, и студенты других вузов сделали всё, чтобы найти Костю.

Но не получилось. Тогда не получилось. И теперь, повзрослевшие, они жадно читали новости, узнавая, что восемь лет назад произошло с весёлым рыжим мальчишкой, младшим братом одного из них. Главный ответ уже прозвучал: мальчик мёртв. Был убит. Но прозвучав, он породил следующий вопрос, который теперь стал главным: кто убил Костю Кочергина?

– Моисеев. Игорь Альбертович Моисеев, – произнёс адвокат, встретив полицейских в прихожей. – Я представляю интересы семьи.

Сообщение предназначалось только Феликсу. С Никитой адвокат поздоровался за руку.

– Майор Феликс Вербин, старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска.

– Дело выходит на межрегиональный уровень?

– Об этом пока рано говорить. – Рассказывать адвокату подноготную происходящего Феликс не собирался.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Проверяю, может ли дело выйти на межрегиональный уровень.

– Не хотите говорить – не надо. – Моисеев чуть понизил голос. – Вы ведь понимаете, что вчерашнее сообщение, хоть и было ожидаемым, сильно расстроило моих клиентов?

Вербин и Гордеев одновременно кивнули.

– Я прошу учитывать их состояние и вести себя максимально корректно.

– Разумеется, – тихо ответил Феликс. – К сожалению, я в таких обстоятельствах не первый раз.

– Догадываюсь.

Адвокат проводил полицейских в гостиную, где их ждали родители Кости: Василий Андреевич и Мария Петровна. Видно, что расстроенные, но спокойные. Точнее, уже успокоившиеся, ведь известие пришло вчера. И вчера наверняка были слёзы и пустота внутри. Было всё, что даёт навалившееся горе. Сегодня им просто тяжело.

– В первую очередь хочу извиниться, если вопросы покажутся бестактными, – мягко произнёс Феликс, доставая записную книжку. – Поверьте, я тщательно их обдумывал и выбрал только те, ответы на которые мне необходимо знать.

– Конечно, спрашивайте.

– До исчезновения Костя убегал из дома?

Кочергины переглянулись. Сначала друг с другом, потом – с адвокатом. И только потом Василий Андреевич протянул:

– Вы не представляете, сколько раз нам задавали этот вопрос.

Судя по всему, они ожидали чего-то нового.

– Представляю, – спокойно ответил Вербин.

– Может, вам имело смысл почитать перед встречей материалы дела? – не удержался Моисеев.

– Спасибо, советник, я обязательно приму к сведению ваше замечание.

Однако смотрел Феликс на отца. В упор. И секунд через двадцать Василий Андреевич понял, что ответить придётся.

– Ни разу.

– Всё время ночевал дома под вашим присмотром?

– Ему было двенадцать лет.

Молчаливое противостояние с Кочергиным-старшим повторилось, но на этот раз Василию Андреевичу потребовалось меньше времени, чтобы понять, что нужно делать.

– Да, всегда ночевал дома.

И Вербин искренне надеялся, что больше ему не придётся так смотреть на несчастного отца.

– Поздно не возвращался? Я имею в виду, после десяти вечера.