Мариэтта Чудакова

МИРНЫЕ ДОСУГИ ИНСПЕКТОРА КРАФТА

Фантастические рассказы

МИРНЫЕ ДОСУГИ ИНСПЕКТОРА КРАФТА

Питер Джеймс

Убийца

Умереть с первого взгляда

Все произошло очень быстро.

Крафт еще бежал что есть силы по откосу вниз, а один из них уже лежал на траве навзничь, другой же, склонившись, вглядывался в лицо своей жертвы с выражением, в котором не было ничего, кроме любопытства.

Робу Кемпсону, моему партнеру по лыжным гонкам и дорогому другу
— Вы арестованы! — крикнул Крафт, под

Звезды мирового детектива

бегая.



Незнакомец и не думал скрываться. Он медленно обернулся, равнодушно скользнул взглядом по напряженной фигуре Крафта и зажатому в его руке браунингу.

Peter James

Крафт потрогал у лежащего пульс, с минуту прислушивался к жуткой тишине в его грудной клетке, наконец спросил сурово:

DEAD AT FIRST SIGHT

— Почему вы убили этого человека?

Copyright © Really Scary Books/Peter James, 2019

— Тут две неправды сразу, — сухо ответил незнакомец. — Я не убил его, и вряд ли он человек.

All rights reserved

Носком ботинка он дотронулся до лба убитого, потом, поколебавшись, присел, вынул нечто вроде циркуля и быстро измерил несколько расстояний на его лице, пробормотав при этом:

Перевод с английского Сергея Удалина

— Ну конечно. Лицевой угол почти не изменился.



Крафт не торопил арестованного. С любопытством наблюдал он, как тот развернул ладонь убитого, внимательно всмотрелся в нее, несколько раз оттянув большой палец, потом встал, аккуратно отряхнул колени и с кривой усмешкой сказал, обращаясь к убитому:

Карты изготовлены Юлией Каташинской

— До скорой встречи.





Крафт узнавал черты раза два встречавшейся ему редкой формы мгновенного умоисступления, в которое впадает преступник тотчас после убийства, если смерть еще не стала его ремеслом. Это помутнение рассудка быстро сменяется прояснением, когда преступник оказывается во власти бурного и самого искреннего раскаяния.

© С. Б. Удалин, перевод, 2024

Убийца, однако, не обнаруживал ни малейших признаков раскаяния. Усталый и бледный, он утратил, казалось, всякий интерес к своей жертве и погрузился в размышления. Первым прервав молчание, он посоветовал Крафту не хлопотать насчет охраны трупа.

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024 Издательство Азбука^®

— Все равно через час его здесь не бу



дет, — сказал он и вяло махнул рукой. —



Впрочем, как знаете.

1

Этот час им пришлось провести у трупа вдвоем. Крафт ждал, когда хоть кто-нибудь появится на дороге, но место было безлюдное. Оба сидели молча, причем убийца — спиной к месту преступления, а Крафт глаз не сводил с трупа — он никогда не пренебрегал предостережениями, сорвавшимися с губ самих преступников. Момент, в который Крафт обнаружил, что труп, лежащий в двух метрах от него, исчез и даже трава на этом месте не примята, принес с собой одно из самых сильных потрясений в его жизни. Он хотел броситься к ближайшим кустам, но вовремя одумался. Кусты были не ближе чем в ста метрах. Убийца сидел на прежнем месте совсем неподвижно, не обнаружив никакого интереса к тому, что произошло за его спиной. Оставалось предположить, что труп поглотила земля.

24 сентября, понедельник

По прошествии пяти минут Крафт был вполне подготовлен к тому, чтобы молча последовать за преступником, спокойно пригласившим его к себе. Крафт плелся сзади, бессмысленно поглядывая на ноги идущего впереди. За всю дорогу не было сказано ни слова. В небольшом двухэтажном доме, в кабинете, выдававшем антропологические интересы хозяина, Крафт сел в глубокое кресло, а тот — на кожаный диван, бессильно откинувшись на спинку.

«Может, ты и рассчитывал, что вечеринка жизни окажется чуть-чуть повеселее, но танцуй, раз уж приперся», как говаривал Джеральд Ронсон.

— Вы, как я вижу, поняли, что арестовывать меня бессмысленно, — сказал убийца. — Не ждите от меня объяснений по поводу дела. Право, оно не стоит длинного разговора, и я не за тем пригласил вас. Я хочу обратиться к вам с просьбой. Завтра меня здесь не будет. К сожалению, я не могу взять с собой свои рукописи. Но мне хотелось бы сохранить их. В свое время я дважды обращался с такой просьбой. Но оба раза бумаги мои потом так и не отыскались. Сколько вам лет, простите мой вопрос?

А ведь именно Джерри и подбил его на это: если бы не он, Джонни Фордуотер не стоял бы сейчас в зале прибытия лондонского аэропорта Гэтвик. Станцевать прямо здесь было бы немного неловко, но, ей-богу, сердце в груди подскакивало совсем как у мальчишки.

Она могла появиться в любую секунду.

Крафту еще не было тридцати восьми, и это, видимо, вполне устроило собеседника, с виду более молодого. Он коротко пояснил, что надеется прийти за рукописью не раньше чем через тридцать лет, а может быть, и позже, что их содержание — антропологические изыскания, которые он, к глубокому своему горю, не успел довести до конца, хотя еще недавно надеялся на это. Он понимает, каким странным выглядит для Крафта его поведение, однако просит поверить, что он отнюдь не преступник, что там, у реки, он защищал свою жизнь и, самое главное, не сделал ничего плохого тому, кого Крафт видел убитым.

Военная выправка, строгий твидовый костюм, замшевые туфли и седые, еще с утра аккуратно подстриженные волосы никак не гармонировали с чистейшей, совершенно ребячьей радостью на лице Джона. Все тело так и приплясывало от возбуждения. От предвкушения. Живот сдавило, как у пацана на первом свидании, вот только ему уже под шестьдесят, и он прекрасно осознает, как глупо сейчас выглядит, но ничего не может с собой поделать. Да поймите же, этот день не наступал так долго – ждать пришлось почти целый год, и ему до сих пор с трудом верилось, что они встретятся… что она придет.

В последующие недели Крафт был занят главным образом тем, что десятки раз на дню задавал себе один и тот же вопрос: как мог он, человек, состоящий на государственной службе, спокойно предоставить возможность побега опасному преступнику да еще взять у него на хранение бумаги? И все это лишь потому, что преступнику удалось скрыть или уничтожить труп каким-то еще неизвестным криминалистике способом!

Столпившиеся вокруг водители поднимали таблички, на которых были написаны имена клиентов, и с надеждой приглядывались к пассажирам, выходившим из раздвижных дверей. А Джонни Фордуотер с трудом удерживал обеими руками огромный букет розовых роз. Вообще-то, он, бывший солдат, цветы особо не жаловал, а потому мог бы даже несколько смутиться, но только не сегодня. Сегодня ему было по барабану, что о нем подумают окружающие. Он шагал по облакам. И думал лишь об одном.

Шум, вызванный одновременным исчезновением из города двух людей, скоро улегся, их дела легли в архив. Никто не узнал, что Крафт накануне был в доме одного из исчезнувших. Никто никогда не задавал ему никаких вопросов. Однако сам свидетель преступления счел свою честь запятнанной и в тот же год ушел из полиции.

Ингрид. Она могла появиться в зале прибытия в любую секунду. Любовь всей его жизни. Она сказала, что обожает розовые розы. И розовое шампанское. Бутылка «Лоран-Перье», охлажденная во льду, уже дожидалась их у него дома, в Хове.

У него образовалось много досуга. Не удивительно, что в конце концов Крафт обратился к рукописи человека, сообщником которого он стал по собственной воле. В тот день на вопрос Крафта об имени незнакомец ответил:

Стильное вино для стильной женщины.

— Я называю себя Фэст.

Ожидание становилось мучительным. Трепетные бабочки в груди Джонни совсем взбесились. Ничего подобного он не испытывал со времени первого свидания с Элейн, когда вылезал из ржавого драндулета, который гордо именовался автомобилем «мини», и шлепал на ватных ногах по садовой дорожке к дому ее родителей неподалеку от брайтонской набережной.

Бумаги и имя — и то вряд ли подлинное, — теперь это было все, что осталось Крафту от человека, так резко изменившего его судьбу.

Из дверей появились новые пассажиры. Сначала пожилая пара на багги, с нагруженным позади багажом. Следом многодетная семья с Ближнего Востока в сопровождении носильщика, толкающего грузовую тележку. Дальше мать с большим чемоданом на роликах и маленький мальчик с таким же, но меньшего размера и тигриной расцветки. Группа в солидных деловых костюмах. Две монахини. Мужчина в шортах, гавайской рубашке и шлепках и женщина в сомбреро размером с целый вигвам, катящие за собой одинаково аляповатые чемоданы.

Бумаги содержали подробные и доскональные исследования, основанные на огромном количестве фактов. Нет смысла подробно рассказывать о том, как с годами Крафт все глубже и глубже уходил в область антропологии и смежных наук и как для него стало наконец очевидным, что исследования Фэста были уникальны. Их автор полностью оставил в стороне материал раскопок и всевозможных находок в пещерах Старого и Нового Света. Он пользовался какими-то иными, одному ему известными данными, которые дали ему возможность возвести стройное здание смелых догадок об эволюции человека за 50 тысяч лет его развития. Строго говоря, это уже была не антропология, а нечто близкое к науке о человеке в целом. Крафта особенно поражала равная свобода автора в описании быта и пещерных людей, и европейца эпохи Возрождения. Жесты, походка, низкий отрывистый смех женщин эпохи неолита были описаны с такой непринужденной осведомленностью, которая пристала разве что их современнику.

«Ну же, Ингрид? Моя дорогая, моя любимая! Mein Liebling, mein Schatz!»[1]

Многие страницы были написаны, казалось, пером блестящего романиста.

Он взглянул на часы: 19:08. Самолет из Мюнхена приземлился пятьдесят минут назад. Джонни Фордуотер еще раз посмотрел на табло прибытия, затем достал телефон и в шестой, должно быть, раз перепроверил по отслеживающему приложению. Никакой ошибки, все правильно. Уже пятьдесят две минуты назад. Наверное, с багажом возникла задержка, здесь такое часто бывает. Он разглядывал багажные бирки проходящих мимо пассажиров, выискивая эмблемы авиакомпании «Изи джет», которые подсказали бы, что эти люди прилетели из Мюнхена вместе с его возлюбленной.

То, что специалисту показалось бы в лучшем случае непозволительным верхоглядством, совсем в другом свете представилось Крафту. Особенное внимание к второстепенным деталям, не раз приносившее ему успех в расследовании темных дел, пришло на помощь и здесь, в малоизвестной для него области. Крафт решился наконец сделать чудовищное допущение и пошел по следу.

Ингрид Остерман.

Надо было заняться биографией Фэста. В архиве полиции сведений оказалось достаточно. Фэст был врач с очень ограниченной практикой. Он появился в городе пять лег назад. За все пять лет ни разу не выезжал в другие города и страны. У него не было ни жены, ни детей. Круг знакомых его был ограничен. Он ходил по городу только пешком.

Джонни нравилось в ней все, начиная с имени, какого-то загадочного, экзотического. Так могут звать женщину из высшего общества.

Среди этих фактов один обратил на себя сугубое внимание Крафта. Почему этот хорошо обеспеченный человек, имеющий много свободного времени, никуда не ездил? Крафт занялся кропотливой реконструкцией его маршрутов в черте города и пришел к любопытным выводам. Перемещения Фэста внутри города укладывались в четкий прямоугольник, одним из оснований которого была долина той окаймлявшей город с запада реки, у которой они когда-то встретились над безжизненным телом. Расстояние между северным и южным основаниями не превышало двух километров. Фэст никогда не бывал на южной окраине города. Город был для этого человека своеобразной тюрьмой, в которую он был заключен своей собственной или неведомо чьей волей.

Из дверей уверенным шагом вышла блондинка лет под сорок в крутых черных очках, короткой кожаной куртке и полусапожках, катя за собой недешевый на вид чемоданчик.

«Ингрид!»

Тайна разрасталась, и смутно брезжущая разгадка пугала Крафта своей невероятностью. В архиве полиции он отыскал еще три дела «об исчезновении жителя города». Самое давнее из них было заведено сто пятьдесят лет назад. Обстоятельства всех трех дел были сходны. Люди исчезали ночью, без вещей, и никто никогда их не видел более. Крафт нашел много общего и в незначительных по видимости подробностях этих дел. Он мог бы поставить сто против одного, что исчезало всякий раз одно и то же лицо. Когда странная гипотеза была разработана Крафтом почти до конца, началась история с планетой Нереидой, надолго захватившая его, а потом и другие дела, до отказа заполнившие последующие двадцать лет его жизни.

Сердце Джонни исполнило двойное сальто. А потом еще одно!

За эти годы город изменился. На месте дома Фэста давно был городской бассейн. Крафт тоже дважды сменил свое жилье.

А затем упало, когда блондинка подошла ближе и стало понятно, что это не она.

К старости Крафт особенно полюбил небольшой, но уютный бар, выстроенный лет десять назад в долине реки в памятном ему месте. Кроме хорошего пива, которое там подавали, и недурного названия «На краю света», было еще одно притягательное для Крафта обстоятельство: если бы Фэсту действительно вздумалось появиться еще раз в их городе, то, по гипотезе Крафта, он должен был появиться именно здесь.

«Точно не она?»

Так и случилось однажды. В тихий октябрьский вечер Фэст возник на пороге бара внезапно, будто вышел из стены. Он нерешительно топтался у двери, оглядываясь кругом, вроде бы не в силах решить, в какую сторону надлежит ему сделать первый шаг.

Женщина прошла мимо. Он собрался было свериться с фотографией в своем телефоне, но тут блондинка помахала кому-то впереди, прибавила шагу и упала в объятия высокого парня с волосами, завязанными в хвостик.

Несмотря на свои шестьдесят семь лет, Крафт сохранил не только ясность ума, но и силу духа. Ему понадобилось немного времени, чтобы справиться с собой. В сущности, он увидел то, что и ожидал, — Фэст нимало не изменился за истекшие тридцать лет. Крафт махнул ему рукой, и Фэст тотчас направился к его столику, пристально всматриваясь в Крафта.

«Ну что ж, по крайней мере, пошли пассажиры мюнхенского рейса», – подумал Джонни, и эта мысль его обнадежила. И он прождал еще пятнадцать минут. Двадцать. Заметил кучу бирок с эмблемой авиакомпании «Изи джет». Но Ингрид все не появлялась. Он снова проверил телефон. Она обещала, что напишет ему, как только приземлится, но, может быть, возникли сложности с подключением телефона: у нее ведь немецкий оператор. Джонни отослал сообщение:

— Это вы, дорогой друг, — сказал он тихо. — Случайно ли я застал вас здесь или вы ожидали меня?

Я жду тебя, mein Liebling!

И уставился на экран, дожидаясь ответа. А может, Ингрид просто забыла снова включить мобильник?

— Я ждал вас, — твердо сказал Крафт. — Я ждал, что вы расскажете мне все и снимете наконец этот груз с моей души. Ваши рукописи целы. Как видите, я стар, мне не прожить долго, и плата, которую я требую у вас, право, не так уж велика.

– Мистер Фордуотер? – произнес его имя мужской голос за спиной.

— Я тоже стар, — сказал Фэст, — и путь мой тоже кончается. Мне было бы печально уйти навсегда, никому не рассказав о себе. Не буду многословным. Все может быть выражено двумя словами. Вы конечны во времени, а я конечен в пространстве, вот и все.

Он обернулся и увидел кряжистого бритоголового незнакомца лет примерно пятидесяти, в пиджаке и при галстуке, а рядом с ним – светловолосую женщину лет тридцати с эффектной стрижкой и в темном брючном костюме.

Спокойные серые глаза Фэста глянули на Крафта, и Крафт, бледнея, кивнул ему головой.

– Да, – ответил Джонни, встревоженный их внезапным появлением. Неужели случилось что-то плохое?

— Во времени мой путь в прошлом гораздо

– Джон Чарльз Фордуотер?

длиннее вашего, а в будущем — бесконечен.

– Да, это я. А в чем дело?

В пространстве он много короче вашего. Так же, как вы, я неуклонно приближаюсь к уничтожению — к тому, что вы называете смертью.

Мужчина показал удостоверение.

— Там, за рекой? — спросил Крафт, и Фэст кивнул ему.

– Позвольте представиться, сэр. Я детектив-сержант Поттинг, а это детектив-констебль Уайльд из отдела по расследованию особо тяжких преступлений в Суррее и Суссексе. Нам поступил звонок от вашей сестры Энжелы. Она очень беспокоится за вас с тех пор, как одна из моих коллег побеседовала с вами два месяца тому назад. Ваша сестра сообщила нам, куда вы направились и кого здесь будете встречать. Можно сказать вам пару слов, сэр?

— Да, наверное, это произойдет там. Во всяком случае, не дальше, чем за башнями старой городской заставы. Их мне не пережить — так же, как вам, вероятнее всего, не пережить столетнего возраста. Мне осталось метров триста в длину и пятьдесят в ширину. Правда, время всегда течет плавно, и самый несчастный ваш день тянется ровно столько часов, сколько любой другой, а пространство порою сжимается рывками. Неожиданно видишь, что его осталось меньше, чем ты рассчитывал.

— И что вы делаете тогда?

На какое-то мгновение Джонни растерялся. А затем внутри у него все с грохотом обвалилось от ужасной мысли.

— Ухожу в другое время. Сдержать сокращение пространства я не могу, как вы не в силах сдержать бег времени. Но вам дано удлинять свою жизнь за счет пространства. «Он прожил не одну, а добрый десяток жизней», — говорите вы о человеке, поколесившем по земле. К тому же в запасе у вас и другие планеты. Я же удлиняю свою жизнь за счет времени. Я прожил бесчисленное количество жизней, но все они уместились на маленьком пятачке земли, за который мне никогда не суждено вырваться.

– О господи, пожалуйста, только не это! Прошу вас, не говорите мне, что Ингрид попала в катастрофу! Нет, пожалуйста, не надо!

Оглушенный последними словами, Крафт не сразу сумел прервать молчание. Он спросил, далеки ли бывают путешествия Фэста.

– Вы не против, если мы с вами побеседуем в ближайшем полицейском участке, мистер Фордуотер? Это недалеко, всего в пяти минутах езды, – заверил его сержант Поттинг.

— Как угодно далеки, — отвечал Фэст. —

– Пожалуйста… прошу вас, скажите, что с Ингрид все в порядке. Она ведь не разбилась в катастрофе, правда?

Можно вернуться и в свое прежнее время — постаревшее ровно на столько лет, сколько я прожил в другом времени, — и еще застать живыми знакомых людей… Но обычно я не делаю этого. Однажды, вернувшись слишком рано — но все же позже, чем сейчас, — я успел увидеть больную и дряхлую старуху. Я любил ее когда-то, и у нас была дочь. Мне пришлось встретиться и с дочерью. Это была красивая женщина, по виду старше меня лет на пятнадцать. Когда нас знакомили, она сказала, что я ей напоминаю ее отца, который был так же красив и элегантен. И я, признаться, был рад, что моя Эллен не забыла меня совсем.

– Успокойтесь, сэр, ни о никакой катастрофе речь не идет, – ответила констебль Уайльд, сопровождая его к полицейской машине.

— Но неужели вас никогда не узнавали? Ведь вы могли бы снова оказаться в кругу своих родных, близких…

– Слава богу, слава богу, что этого не случилось, – бормотал Джонни в приливе облегчения. – Понимаете, я так волнуюсь… я ждал… встречал ее рейс. – Он смущенно опустил взгляд на роскошный букет, который держал в руках.

Фэст улыбнулся.

– Боюсь, что Ингрид Остерман не было в самолете, сэр.

Он обернулся к констеблю, снова чувствуя, словно бы куда-то падает.

— Об этом смешно и говорить. Кто же нынче верит в чудеса? Сопоставление даже самых выразительных, самых очевидных фактов едва ли может кого-либо завести так далеко, как рискуете заходить вы, дорогой Крафт. Вы первый известный мне человек, прямо взглянувший в глаза очевидному, как бы оно ни противоречило общепринятому. О каких близких вы говорите, дорогой друг? Что бы сказали в нашем городе о сравнительно молодом человеке, который остановил бы сейчас на улице всеми уважаемого доктора Вернье, наверно, уже отметившего свое семидесятипятилетие, и, тряся старика за сгорбленные плечи, стал уверять его, что он, Вернье, сын этого молокососа?

– Почему… Что случилось?

Упало молчание, и Крафт, поглядев на Фэста, удержал ненужный вопрос.

Полицейские с беспокойством переглянулись, и Уайльд продолжила с глубоким сочувствием в голосе:

— Далекое прошлое? Бог с ним, — снова заговорил Фэст. — Признаюсь, меня трясет от одной мысли вновь оказаться среди ваших пращуров, увидеть вновь пещеры и гигант ские деревья вот здесь, на месте города, который за последние несколько веков стал почти моим… Нет, меня не тянет назад. Единственное, чего я желал бы, — это вновь оказаться в войске великого Цезаря. Но и то мне, наверное, было бы грустно теперь сражаться против галлов, — улыбнулся Фэст.

– Даже не знаю, как сказать вам, сэр. Мне в самом деле очень жаль, и боюсь, мои слова станут для вас потрясением. По нашим сведениям, той леди, которую вы ждали, фрау Ингрид Остерман, вообще не существует.

Они сидели у окна, и Фэст поглядывал в сторону старых башен точь-в-точь с тем выражением, с каким пожилые люди поглядывают в сторону кладбища. Острая жалость к этому человеку, по-видимому, единственному ровеснику человечества, сокрушала Крафта. Его собственная жизнь показалась ему вдруг вовсе ничтожной рядом с человеком, вынесшим на своих плечах все тяготы, сопровождавшие жизнь бесчисленных поколений, сменивших друг друга за ушедшие тысячелетия. Крафт начинал уже понимать, что в том, что жизнь Фэста измерялась не годами, а десятками метров, было мало утешительного.

2

—Говард, Пелье и Фослер, исчезнувшие в свое время из города, — это были вы? — спросил Крафт.

24 сентября, понедельник

—Да, я, — ответил Фэст спокойно, — и каждый раз не по своей воле. Меня подстерегают свои опасности. Я говорил уже, что так же, как вы; я не свободен от случайностей. Например, однажды, кажется, в начале прошлого века, я имел неосторожность взять экипаж. Дом, куда я спешил, стоял на давно уже пройденной мною точке. Но возница был пьян и промчал меня вперед метров на десять — расстояние, которое весьма существенно сократило мою жизнь. Пытаться остановить экипаж не было времени. Я выскочил на полном ходу, отделавшись переломом ноги. С тех пор я никогда не езжу. Это оказалось для меня слишком дорогим удовольствием. Но настоящий враг у меня только один.

Телефон в квартире на шестом этаже дома на Мюллерштрассе в Мюнхене пискнул, приняв сообщение:

— Не тот ли, с которым вы схватились тогда у реки? — осторожно спросил Крафт.

Сними одежду, meine Liebe[2] Лена, я хочу видеть твое прекрасное тело!

— Да, это был он, Сэканд. Он такой же, как я, но между нами одно отличие. Он появился позже меня и с некоторыми поправками, сближающими его с родом человеческим. Как вы не знаете, что стрясется с вами завтра, так и он не знает, что стрясется с ним на следующем метре пространства и в какое время он будет заброшен. Какая-то посторонняя сила управляет им, неожиданно вырывая его из времени по собственному произволу. Ему, конечно, гораздо легче, чем мне. Ему не надо самому принимать решение уйти от близких тебе людей в другое время, где найдешь, быть может, пустыню или горы трупов на знакомом месте. Но этот идиот полагает, что самому управлять временем — огромное благо, которого он незаслуженно лишен. В тот раз он кинулся на меня неожиданно и потащил к реке. Ему удалось отнять у меня пять метров жизни, и мне сразу пришлось уходить. Не знаю, зачем ему это было нужно.

Такого страстного желания Лена Уэлч не испытывала уже очень давно. Под напором трех бокалов просекко ее обычная скованность окончательно рухнула. Сорокасемилетней разведенной женщине льстило внимание красавца-мужчины, с которым они познакомились на сайте агентства знакомств и вот уже три месяца переписывались, хотя пока еще ни разу и не встречались.

Он не мог не узнать меня. Мы редко встречаемся, но всегда узнаем друг друга с первого взгляда.

Лена считала себя весьма привлекательной, регулярно занималась в тренажерном зале, трижды в неделю совершала пробежки и знала, что по-прежнему находится в прекрасной форме, особенно для женщины, родившей троих детей, которые теперь уже учились в университете. И все же пять лет назад ее жестоко ранил разрыв с мужем, когда этот Питер Пэн после двадцати лет супружеской жизни предпочел общество молоденьких девочек, забыв о жене и ответственности за растущих детей.

— Куда же он исчез тогда?

Со временем прежняя уверенность в себе начала понемногу возвращаться, и она послушалась совета сестры, которая, овдовев, зарегистрировалась в онлайн-агентстве знакомств и убеждала Лену поступить так же. И оказалась права. Несколько месяцев онлайн-флирта с разными мужчинами сотворили настоящее чудо, здорово повысив самооценку. Но все же ей, бывшей пиарщице, после стольких лет безобразного поведения Йорга требовалось время, чтобы поверить другому мужчине. И совсем недавно у Лены появились веские причины для подозрений. Впрочем, на самом деле из всех нынешних ухажеров ей нравился один только Дитер Хаас.

— Мой удар отправил его в другое время, вот и все. Быть может, сейчас он находится на этом же самом месте с нашими праправнуками.

До тех пор, пока Лена не выяснила, что он не настоящий.

Крафт вздрогнул и окинул взглядом опустевший бар. На мгновение ему померещились силуэты этих еще не родившихся людей, молча разместившихся тут же, неподалеку от них.

На столе перед ней выстроились в ряд фотографии светловолосого мачо, этакого жеребца. На одной он дефилировал по подиуму в костюме от «Прада». На другой поигрывал рельефными мышцами, стоя в узких плавках на фоне яхты в средиземноморской гавани. На третьей он же, в стильной черной куртке и дорогущих солнцезащитных очках, облокотился о барную стойку рядом с красивой девушкой, не сводящей с него восхищенного взгляда.

— Может быть, и другое, — сказал Фэст, и темная тень легла на его лицо. — Он путешествует по времени и вперед и назад. В тот раз он, видимо, вернулся из далекого прошлого. Вы не можете представить себе, как ужасно было увидеть на обычном европейском лице страшный оскал неандертальца. Тогда я и ударил его…

А на четвертой все тот же блондин, совершенно голый, позировал для порнографического журнала.

— Как все это ужасно, — тихо проговорил Крафт. — Вас только двое, и вы — враги, да еще вынужденные встречаться.

Все эти снимки не вполне гармонировали с объявлением, размещенным на сайте немецкого агентства знакомств «Второй шанс»:

— Что делать? Мы с Сэкандом оказались на одном и том же пространстве, вы живете со своими врагами в одном и том же времени. Все это не так уж важно. Ужасно другое — постоянное ощущение конечности пространства, беспрестанное приближение к конечной точке, те жалкие десятки метров, которые мне остались…

«Тридцатипятилетний разведенный мужчина, авиадиспетчер, надеется подружиться со светловолосой темпераментной женщиной для веселого времяпрепровождения и, кто знает, для чего еще».

Крафт решился наконец задать последний вопрос.

Вновь отхлебнув для храбрости просекко, Лена отослала ответ:

— Вы тоже боитесь смерти?

Придется подождать, пока ты не появишься здесь и не увидишь, во что я одета;-)

Фэст опустил голову.

Тут же прилетело очередное сообщение:

— Но разве вы знаете о ней что-нибудь?

Meine liebe Лена, я не могу ждать!

— Ничего.

Она опять взглянула на фотографии мистера Слишком-Хорошо-Чтобы-Быть-Правдой, вспоминая, какое удовольствие получала от их переписки по электронной почте. Правда, ее давно уже настораживало, что мужчина, который столь красноречиво пишет о своих чувствах, постоянно находит какие-то отговорки, все откладывая и откладывая личную встречу. А потом разорвалась бомба, когда Дитер попросил в долг двадцать пять тысяч евро, чтобы оплатить счет за лечение матери.

— Я всегда думал, что страх смерти рожден тем, что мы о ней знаем.

Подобная просьба показалась Лене подозрительной, и она решила проверить этого человека: подошла к делу серьезно и, опираясь на свой опыт в сфере компьютерных технологий и помощь бывшего коллеги, чокнутого хакера, хорошенько прошерстила Интернет. Поиски увенчались успехом, и теперь она не сомневалась, что открыла истинную личность обманщика.

— Я понимаю вашу мысль, — сказал Фэст взволнованно. — Я сам препарировал трупы и хорошо представляю себе, как выглядит человек, окончивший свой путь во времени. Но страшно даже помыслить о том, что будет со мною, когда не останется больше пространства…

Лена пока еще не известила сестру о том, что́ выяснила нынче утром, а прежде чем обращаться в полицию, следовало получить хоть какие-то доказательства. Поэтому она и пригласила Дитера к себе сегодня вечером, якобы для того, чтобы передать ту сумму, которая ему требовалась. Она уже установила скрытую камеру и записывающее устройство.

Бар уже запирали, и они вышли на воздух. У дома Крафта они распрощались. Фэст взял часть своих рукописей и ушел в надежде снять дом в этот же вечер и назавтра вновь встретиться с Крафтом.

Вот только клюнет ли аферист на приманку?

Крафт долго не мог заснуть в эту ночь. Он думал о том, какое неслыханное счастье выпало ему. Остаток дней он проведет в беседах с человеком, повидавшим такое, что не записано еще ни в каких книгах земли.

3

Наутро Фэст не пришел. К обеду Крафт вышел из дому и, купив одну из утренних газет, сразу увидел сообщение о неизвестном молодом человеке, который проходил вчера вечером по одной из улиц северной части города и был сбит экипажем. Возница подобрал пострадавшего (тот потерял сознание) и повез его в городскую больницу. Когда экипаж остановился у ее подъезда, в ней никого не было. Тщательный осмотр местности ничего не дал. Удалось обнаружить лишь окровавленную папку бумаг с рисунками костей и черепов, очевидно, принадлежавшую потерпевшему. Тело ее владельца, по-видимому, свалилось с моста, через который проезжал экипаж, в реку и было унесено течением.

24 сентября, понедельник

Крафт вздрогнул и снял шляпу. Он понял, что Первый из людей окончил свой путь.

Пока никакого движения.

1966

Ему дали неверные сведения. Хрень какая-то. Да и чувствовал он себя хреново. Голова кружилась, опять те же симптомы, что повторялись раз за разом, причем обычно в самое неподходящее время. Андреас Фогель продолжал наблюдение сквозь тонированное стекло серого «пассата», припаркованного на Мюллерштрассе, в жилом районе Мюнхена, время от времени отхлебывая из банки теплую кока-колу или прикуривая очередную сигарету, от которой ему становилось только хуже. Моросил дождь, покрывая стекло мелкими каплями, и это помогало ему оставаться невидимым, но мешало присматривать за входом в небольшое здание по другую сторону улицы. Типичный баварский домик, выкрашенный в желтый цвет, с красной черепичной крышей и крохотными балкончиками.

Развилка

Та женщина, за которой ему поручили следить, Лена Уэлч, вернулась домой четыре часа назад. Это точно была она. Лет сорока, светлые волосы, элегантный плащ и высокие сапоги. Он безошибочно опознал ее по фотографии в телефоне. Она открыла калитку ограды с острыми прутьями, вошла в парадную дверь и больше не появлялась. Задняя дверь была всего лишь запасным пожарным выходом и открывалась только в экстренных случаях, по сигналу тревоги. Возможно, Фогель пребывал сейчас не в самом подходящем для работы состоянии, но он же профессионал и просто не мог не заметить, если бы Лена вдруг ускользнула. Он видел, что в окне на шестом этаже горел свет, и, судя по плану дома, это точно была ее квартира.

Л . Петрушевской
Внезапно он замер. В зеркале заднего вида отразился свет фар. Машина ползла по улице так медленно, как будто водитель, сверяясь с адресом, искал нужный дом. Темный седан, «ауди», проехал мимо, и в свете фонаря Фогель разглядел внутри силуэты двоих мужчин. Похожих на африканцев.

Лестер и верил, и не верил всему этому. Они спускались вместе по лестнице, и Винклер спокойно пояснял ему подробности, будто сама суть дела уже совершенно понятна была Лестеру и надо было лишь довести деловой разговор до конца.

Они?

— Никаких райских кущ я вам не обещаю. Я вообще ничего не обещаю, да и не мог бы, даже если бы захотел. Я выбрал вас, когда точно узнал, что вы вполне здоровый человек; здоровый и недовольный своей жизнью. Только это нам и требуется.

Через мгновение прямо перед ним остановился кемпер – огромный дом на колесах.

Лестер покивал головой и послушал, как что-то прошипело с сомнением и издевкой: «Што? Недоволен?!» И само себе честно и быстро ответило: «Ну, недоволен, да».

– Уйдите с дороги!

Пассажирская дверь кемпера открылась, оттуда вылезла толстая женщина и встала посреди улицы, громко переговариваясь с водителем. Позади притормозил еще один автомобиль, и через мгновение взревел клаксон.

— Больной человек мне не подходит, — продолжал Винклер. — Я никогда не решился бы пробуждать бесплодные надежды. Больной человек недоволен прежде всего своей болезнью. Другая жизнь для него — это жизнь здорового человека. Но при современном состоянии генетики тут возможны грубые ошибки. И в результате фатумизации человек вместо здоровья получит, например, другую болезнь, только похуже, потому что установленная нами точка выхода фатума на поверхность ляжет, скажем, на десятый год его жизни, а болезнь могла возникнуть много раньше. Тогда фатумизация может ускорить ее развитие — например, если фатумизированный человек окажется в жарком климате.

Женщина как ни в чем не бывало продолжала что-то рассказывать водителю по-немецки.

Лестер вздохнул. Господи Боже, в жарком климате. Высунулась верблюжья морда, поросшая желтой шерстью, и обидно засмеялась. «Гос-поди! В Африку собрался!» — сказала морда знакомым голосом.

– Прочь с дороги! – раздраженно повторил Фогель.

— Ну вот, а за здоровье здорового человека мы можем ручаться. Мы локализуем все происходящие с вами изменения — ограничиваем их областью чисто ситуативной. Мы меняем вашу жизненную ситуацию, вот и все. При известном огрублении, можно сказать, что вы получаете новое пространственное положение в той же самой временной точке. Заснув у нас в лаборатории вечером 12 июля, вы проснетесь или, вернее, очнетесь, где-то в другом месте утром 13 июля этого же года, ни днем позже, ни даже днем раньше. Эту последнюю задачу мы решили только полгода назад — уберечь человека от встречного потока времени было труднее всего.

Клаксон снова заревел.

Лестер слушал, а в ушах его звучал голос инспектора Крафта, ближайшего друга. Раз-говор этот шел несколько дней назад, когда Лестер получил предложение от лаборатории Винклера и сразу подумал, что если это правда, то это действительно для него.

4

Единственный человек, с которым он обсудил свою идею, был Крафт.

24 сентября, понедельник

— Я не собираюсь тебя отговаривать, — говорил Крафт, и то ли голос его правда дрожал, то ли Лестеру в его взвинченном состоянии это казалось.

Всю недолгую дорогу от северного терминала аэропорта Гэтвик до ближайшего полицейского участка Джонни Фордуотер просидел в тишине на заднем сиденье, медленно закипая от злости. Он уставился на телефон, с нетерпением ожидая сообщения от Ингрид. Эти полицейские наверняка все неправильно поняли. Ну конечно же, она существует! Они с Ингрид безумно влюблены друг в друга и собираются вместе начать новую жизнь. Она распродала все в Германии, готовясь переехать к нему в Англию. А он привел в порядок квартиру и перестелил ковры в комнатах, изо всех сил стремясь сделать свое жилище уютным.

Крафт был человеком действия — и по профессии, и по складу личности. По долгу службы ему приходилось добрую сотню раз вмешиваться в ситуацию, когда вмешательство грозило ему гибелью. Совсем не по службе он вмешивался десятки раз в безнадежные, казалось, ситуации, и в двух третях случаев ему удавалось поправить дело.

Автомобиль подъехал к шлагбауму, сидящая впереди констебль опустила стекло и приложила карточку к считывающему устройству. Шлагбаум поднялся, и они очутились на огороженной металлической сеткой стоянке с несколькими полицейскими машинами. Зарулив на свободное место, женщина открыла дверцу и выпустила Джонни из машины.

И вот он сидел напротив своего любимого друга в том баре, в процветании которого они с ним за семнадцать лет, полагал Крафт не без оснований, деятельно участвовали, и не только по выходным дням, и говорил, что не будет вмешиваться в решение Лестером своей судьбы. Он только знал, что, если решение состоится, он больше никогда не переступит порога этого бара.

Они вышли на теплый сентябрьский воздух, и констебль успела подымить электронной сигаретой по пути к невзрачному двухэтажному зданию, где пахло старым линолеумом. Все трое поднялись по лестнице и прошагали по унылому грязно-коричневому коридору, стены которого были облеплены объявлениями, в небольшую, скромно обставленную комнату без окон. По обеим сторонам металлического стола стояли два стула. Высоко на стене висела камера видеонаблюдения, нацеленная прямо на них.

— Да, не собираюсь, потому что я убежден, что в подобных случаях — хотя не буду лгать, ни о чем подобном я до сих пор не слышал, — ну, скажем, в ситуациях, резко меняющих жизнь, тот, кто решает, тот уже решил. Естественно, я не собираюсь ныть насчет своей личной потери. Я прошу тебя только как человек, пять лет изучавший право, — ты просто обязан предусмотреть сохранение твоих главных, не отчуждаемых прав.

– Не желаете что-нибудь выпить, мистер Фордуотер? – предложила Велвит Уайльд. – Чаю или кофе?

Сейчас Винклер, не дожидаясь вопросов предполагаемого клиента, говорил именно об этом.

Беспокойство настолько измучило Джонни, что буквально довело его до оцепенения. Он и сам уже не понимал, чего хочет.

— Так вот, вы проснетесь, конечно, не в зубах крокодила и, разумеется, не под могильным холмом. Это тоже входит в наши гарантии. Словом, вам сохраняется в неприкосновенности тот же самый запас биологических возможностей, который вы имеете в настоящий момент. Иначе говоря, вы будете свободны от всякой непосредственной угрозы вашей жизни и здоровью. Легко заметить, что тем самым существенно уменьшается количество гипотетических пространственных перемещений: вы не можете оказаться ни в слишком плохих климатических условиях, ни даже в странах с тоталитарным режимом, где резкое ограничение свободы личности в конечном счете может повлиять как на здоровье, так и на продолжительность вашей жизни. Но и в этом случае количество возможностей остается практически бесконечным. В то же время я еще раз хочу повторить, что мы не можем уберечь вас от случайной смерти даже на другой день после фатумизации — если эта смерть была запланирована, так сказать, Господом Богом. Меняя ситуацию, мы не в силах изменить фатум в его самом общем смысле.

– Просто немного воды, пожалуйста.

Лестер кивнул. Они уже несколько раз прошли бульвар из конца в конец. Постылый город глазел на него со всех сторон и казался, может быть, более годным для жизни, чем выглядел он сегодня днем, когда углы домов грубо преграждали ему дорогу, а бесчисленные машины, гремя кузовами, казалось, навсегда отрезали возможность когда-либо оказаться на нужной стороне улицы. Вместе с тем в сознании его всплывали постепенно всевозможные картинки из школьных хрестоматий и кадры документальных фильмов — лианы, свисающие прямо над головой, какие-то цветы дикой раскраски, небо нездешней синевы, черная лоснящаяся спина бредущего по воде животного и уходящий в головокружительную высоту голый ствол гигантского дерева. Знакомый озноб начал пробирать его вдоль всего позвоночника, и вот уже северное сияние встало над головой, и сам он стоял на палубе гигантского корабля, а рядом стояли суровые люди, которым легко и весело было доверить свою жизнь. И ни с чем не сравнимое чувство общего, со многими людьми разделяемого усилия, направленного к простой и абсолютно несомненной в своей значительности цели, с силой охватило его.

Полицейские вышли из комнаты, и он снова проверил телефон. А потом еще раз. Очевидно, произошла ужасная ошибка. Может быть, Ингрид опоздала на самолет? Причин могло быть сколько угодно. Скорее всего, просто перекрыли дорогу в аэропорт из-за какой-то аварии. Он послал Ингрид новое сообщение. Возможно, полицейские все перепутали, и она до сих пор ожидает свой багаж в зале прибытия. Или заполняет заявление о пропаже багажа.

Ответа не было.

— Подождите соглашаться, — сказал Винклер, взглянув на него. — Мы, правда, не можем ждать слишком долго, но два дня я могу вам дать. Не торопитесь, соберитесь с мыслями. Завтра утром вы должны прийти на обследование. Мы задержим вас на полчаса. Это ни к чему не обязывает. Если через два дня Вы откажетесь, то полученные результаты все равно будут нам полезны для следующих экспериментов.

Джонни набрал ее номер.

— А если я откажусь — мне скажут об этих результатах? — тихо спросил Лестер.

Однако в ответ услышал лишь сообщение робота на немецком, которое толком не смог понять. Но там, похоже, возникли какие-то проблемы с номером.

— Нет, это невозможно. Видите ли, все это, в общем-то, будет выражено в специальных терминах — на языке нашей аппаратуры. Если же начать огрубленно переводить это на практический язык, то чисто вспомогательные данные примут ложно очевидную форму выводов, и дальнейшая жизнь человека может оказаться на долгие годы отравленной сознанием того, что в такой-то день и такой-то час его жизнь пошла по «дурной» ветви, и что если бы он, например, не остановился поболтать с приятелем прежде, чем подойти к киоску за газетой, то оказалась бы осуществленная иная, «положительная» ветвь развития. Таково обывательское и, повторяю, ложное истолкование нашей теории. Адекватное же ее изложение, к сожалению, недоступно для неспециалиста. Все, что мы можем ему предложить, — это практическое осуществление другой ветви — одной из бесчисленного их множества. При этом, как я уже объяснял, за вычетом некоторых исключительных положений мы не в силах управлять выбором этой ветви. Я не могу обещать, что вам будет лучше, чем сейчас. Ничего не известно. Это еще одна жизнь — и только. Какая она — ни вы, ни я не знаем. Это та жизнь, которая была бы вашей жизнью, если бы…

Может быть, мобильник не ловит? Или Ингрид потеряла телефон? Или аккумулятор сел?

— Если бы я не остановился поболтать с приятелем?.. — хмуро улыбнулся Лестер.

В комнату вернулась женщина-полицейский – констебль Уайльд, вспомнил он. А следом и ее коллега. Она поставила на стол стакан с водой. Джонни поблагодарил ее.

— Вот видите, — удовлетворенно сказал Винклер. — Вас огорчает даже сама мысль о существовании точки ветвления. Это еще раз подтверждает мою мысль. По-видимому, бытовая интерпретация нашего открытия противна самой природе человека — так же, например, как точное знание дня своей смерти. Итак, у вас есть два дня. А завтра в девять утра приходите в институт, я вас встречу.

– Мистер Фордуотер, вы не возражаете, если мы с сержантом Поттингом запишем наш разговор? – спросила констебль.

Через два дня Лестер вышел из своего дома, не попрощавшись с семьей.

– Конечно, почему бы и нет, – холодно ответил он.

Он попрощался только с Крафтом и именно ему передал все необходимые бумаги и поручил заботу о близких — в разумных, не требующих от друга полной самоотдачи пределах. Да, именно так. Лестер не был ханжой. Он слишком многое рушил, чтобы рассчитывать, что кто-то будет за него подпирать рушащееся своей спиной.

– Мы встретились с вами в аэропорту, потому что нам позвонила ваша сестра Энжела, и ее звонок убедил нас, что вы стали мишенью аферистов в рамках того дела, которое мы сейчас расследуем. Возможно, вы помните, что пару месяцев назад вас посетила наша коллега, детектив-констебль Хелен Сёрл. Она высказала опасения, что вы стали жертвой мошенников, орудующих во Всемирной паутине, но вы тогда с ней не согласились. Мы считаем, что теперь ситуация изменилась, и хотим задать вам несколько вопросов. Будет проще, если у нас сохранится запись беседы, поэтому мы благодарим вас за разрешение.

За эти дни ему так и не удалось полностью представить себе, что завтра он будет другим человеком, быть может, жителем другой страны и даже говорящим на другом языке. Это уже зависело, как объяснил ему Винклер, от того, как далеко по времени от дня и часа его рождения оказывалась та критическая точка выхода фатума на поверхность его жизни, которую и должна была определить аппаратура, при помощи которой его обследовали. Точка тэ-эф, как называли ее в лаборатории, или точка ветвления, как называл ее Винклер, могла оказаться и одним из дней того года, когда ему не было пяти лет, его родители всерьез собирались навсегда уехать в крайне экзотическую страну, и только старый приятель отца сумел отговорить их от этой затеи (теперь Лестер поневоле думал о том, что было бы, если бы этот приятель умер раньше). В этом случае для сорокадвухлетнего Лестера язык той страны вполне мог быть теперь родным языком.

Полицейские уселись напротив Джонни. Констебль нажала кнопку на пульте управления и наклонила голову в сторону камеры:

Эта точка могла застать его и в двенадцать, и в семнадцать, и в даже в двадцать лет. Тут было лишь единственное ограничение — она не могла оказаться ранее предела сохранения личности — предела, совпадающего с разным возрастом у разных людей. Иначе говоря, «новый» Лестер должен был узнать самого себя. Правда, каковы будут границы этого самоотождествления, никто не мог сказать наверняка. Было известно, например, что он не должен был быть сыном других родителей. Эксперимент был огражден от допущений типа «чтоб было бы, если бы мои мама и папа не встретились». Лестер подозревал, что и эта проблема была уже решена в лаборатории Винклера, но охотников до такого эксперимента пока не находилось. Недовольство самим собой, чрезвычайно распространившееся среди теперешних людей, не доходило, однако, до нужной в этом случае степени.

– Время: двадцать часов десять минут, двадцать четвертое сентября, понедельник. Детектив-констебль Уайльд и детектив-сержант Поттинг опрашивают мистера Джона Чарльза Фордуотера.

Она ободряюще посмотрела на него. Джонни так и не прикоснулся к воде.

При этом никто не гарантировал решившемуся, что он не окажется среди племени пигмеев с одной набедренной повязкой, отрезанным на тысячи миль и, может быть, до конца дней своих от цивилизованного мира. Винклер смеялся над неуверенными попытками Лестера вспоминать все случаи, когда судьба его могла круто повернуться — вроде неосуществившегося перемещения по земному шару их семьи или того момента, когда мать отдала его, наперекор отцу, в лицей Шерри, где из преподавания оказалась совсем исключена физическая химия. Всплывал в памяти и тот странный день, когда он, уже зрелый мужчина, стоял, прислонившись к какому-то обшарпанному ларьку, и оцепенело смотрел на уже отваливающий пароход, на котором должен был поплыть и почему-то не поплыл, остался. И тот несчастный прыжок еще в девять лет, после которого он три года прихрамывал, вдруг казался теперь шлагбаумом, со скрипом преградившим ему путь в страну спорта, — хотя никогда он не подавал надежд ни в прыжках, ни в футболе.

– Мистер Фордуотер, – начал Поттинг, – могу я узнать, как вы познакомились с Ингрид Остерман?

Винклер благодушно советовал ему удержаться от этой слабости — правда, вполне естественной в его состоянии, но и столь же бессмысленной, потому что, по мнению Винклера, эти очевидные для самого человека факты его биографии давали так же мало сведений о конечных результатах опыта, как улыбающееся лицо в одном из окон пятнадцатиэтажного дома говорит о характерах всех женщин этого дома.

Джонни покраснел.

Он советовал Лестеру только одно: прислушиваться в эти два дня к главному своему чувству — чувству отвращения к той жизни, которою он живет. В этой жизни не было ни подлостей, ни преступлений, но вот уже десять лет как его дни сделались какими-то бесконечными матрешками, с легким, лопающимся звуком вываливающимися одна из другой, и не пощадили его, сохранив ежеминутное ощущение болотной скуки. Лестер не был ни ученым, ни мыслителем, ни энергичным дельцом. Он давно уже ясно понял, что никогда не сумеет изменить что-либо в своей жизни сознательным усилием. При этом он был человеком смелым и мужественным. Встреча с Винклером в эти два дня казалась ему все большей и большей удачей.

– Онлайн, в немецком агентстве знакомств.

– Когда это произошло?

Он шел по городу, прощаясь с ним навсегда, и странное спокойствие все сильнее овладевало им. Он и правда был здоровым человеком. Принятое решение не заставляло его дрожать от возбуждения с головы до пят, а только прояснило голову и сообщило мышцам легкое напряжение. За истекшие сутки последние сомнения оставили его. Ненавистный город раздвигался перед ним, ненавистное прошлое клочьями невидимого тумана разлеталось в стороны с каждым его шагом.

– Почти год назад.

В лаборатории люди с серьезными лицами вели его по коридору, Винклер тихо говорил ему какие-то незначащие слова. Он ничего не слышал, погруженный в последние размышления, где не было места ни людям, ни городам, где он бывал, ни даже минутам счастья, испытанного им все-таки на той «ветви», по которой двигался столько лет некоторой через несколько часов неведомым стрелочником будет возвращен на стрелку и пущен по другому пути. Как ни внушал ему Винклер, что надо полностью отвлечься от всевозможных прогнозов, бессмысленных и, быть может, даже вредных для его дальнейшей жизни, как ни объяснял он ему несовершенство даже самого совершенного человеческого мозга, обладающего лишь очень ограниченным запасом представлений рядом с неограниченным количеством возможностей, среди которых выбирает сейчас его новую жизнь слепой механизм фатумизации, Лестер никак не мог выключить свое сознание из того бесконечного ряда сменяющихся картин будущей жизни, которые помимо его воли рисовало ему воображение человека, получившего билет на судно, совершающее кругосветное плавание.

– Двадцать второго октября, правильно?

Наконец он оказался в кресле. Взволнованное лицо Винклера склонилось над ним.

– Честно? Я не помню точную дату.

– И вы разместили на сайте следующее объявление: «Вдовец пятидесяти пяти лет, бывший офицер, неплохой гольфист, любитель пеших прогулок, изысканных вин и хорошей еды, разгадывающий кроссворд в „Таймс“ за десять минут, ищет даму с похожей жизненной позицией для дружеского общения и, возможно, романтических отношений».

— Сейчас мы простимся, — говорил он. — Благодарю вас за доверие. Повторяю — вы останетесь живы, с вами не случится ничего дурного. Вы не перейдете в новую фазу человеком, скомпрометированным в глазах общества и вынужденным заново создавать свою репутацию. Каково бы ни было то общество, в котором вы окажетесь, оно примет вас как полноправного члена. Вам не придется исправлять не совершенные вами до сегодняшнего дня ошибки. Вы будете отвечать не за прошлое, а за будущее, только за будущее. Ничего большего обещать вам я не могу. Мы так же мало знаем о том, что будет с вами завтра, как и вы сами. Приборы лишь подтвердят нам благополучное завершение эксперимента и будут доставлять нам каждый день сигналы, подтверждающие ваше существование — вплоть до… вплоть до вашей смерти. Будьте мужественны. Поверьте, что многие бы заняли сейчас ваше место, если бы они смогли, как это сделали вы, до конца отдать себе отчет в своих чувствах. Прощайте. Спасибо. Простите нас, если вам не повезет.

Джонни пожал плечами:

Какое-то облако надвинулось на Лестера, и мысли его смешались.

– Ну, разместил, и что? Понимаете, я к этому времени уже четыре года жил один после смерти моей дорогой Элейн. Когда-то я служил в Германии, и, должен честно признаться, мне нравились немецкие женщины, хотя тогда я был женат и не ходил на сторону. Но было в них что-то привлекательное – они казались мне сильными, уверенными, полными жизни.

Но не было полного небытия, которого он ожидал. Он жил, какой-то нерв дрожал в его потухшем сознании, только время кончилось, и пространство исчезло.

– Когда эта дама начала просить у вас деньги, мистер Фордуотер?

Времени не было, и все же что-то было вместо него, и когда Лестер снова стал становиться Лестером, то чувство безмерной тяжести в руках и ногах вызвало мысль, и даже не мысль, потому что мысли еще не было, а внятное ощущение не одной сотни миль, пройденной им в неизвестные годы по неизвестной дороге. Наконец правая его рука нащупала какой-то твердый и гладкий предмет, на который он опирался. Тело его медленно крутилось и постепенно выпрямлялось, ноги разогнулись, напряглись и почувствовали опору. Возвращалось зрение. Странные зеленые полотнища тянулись перед глазами, откуда-то сзади шел слабый свет, и Лестер уже двигался куда-то вверх, с напряжением, будто в гору. А гладкий предмет оставался под рукой, он продолжал на него опираться. Потом восхождение кончилось, и другой, желтоватый свет забрезжил ему — теперь уже спереди. Он повернул налево, уже ни на что не опираясь, сам не зная почему. Потом маленький холодный предмет оказался в его правой руке, и этим предметом, ничего не сознавая и ни о чем не думая, он стал ковырять плотную преграду, вставшую перед ним, которую он ясно видел и про которую ничего не знал. И вот что-то щелкнуло под его рукой, и рука освободилась от того, что он сжимал в ней только что. Преграда подалась под его плечом, которым он бессильно привалился к ней. Он сделал шаг, и новый свет, более яркий, ударил на него из щели, все более расширявшейся. Он вошел в эту щель. И тут из света раздался незнакомый голос — один из тех голосов, которым когда-то, миллион лет назад, разговаривали женщины.

– Почему вы спрашиваете?

– Это может иметь отношение к делу, сэр.

— Опять ты оставляешь ключ снаружи! — сказал этот голос. Зрение вернулось к нему почти сразу, и минут)\' спустя явилось сознание. Он стоял в своей квартире, покинутой им миллион лет назад за миллион миль отсюда и знакомой до последней выщербленной половицы. Гора, по которой он только взобрался, была лестницей, по которой он ходил столько лет. Зеленые полотнища были стены лягушачьего цвета, от них на лестнице всегда было мрачно. Дверь в его кабинет была открыта, и его портфель стоял так, как он любил, не на стуле, а прямо на ковре. Черноволосая немолодая женщина, которую он видел впервые в жизни, стояла, сложив руки под фартуком, и смотрела на него с укоряющей улыбкой. Самокат стоял в коридоре, прислоненный к стене, и на этот-то самокат и воззрился он с диким и странным любопытством.

Джонни снова повел плечами:

— Что ты забыл на этот раз? — спрашивала его женщина. — Бери и иди скорей, уже опаздываешь.

– Приблизительно через месяц после знакомства. Ингрид собиралась приехать ко мне на уик-энд, но кто-то въехал в ее машину по дороге в аэропорт. А бывший муж выгреб все с ее банковского счета. Вот я и перевел ей три тысячи евро на ремонт машины… ах да, и еще две тысячи на медицинское обследование после аварии: МРТ и прочую ерунду. Очевидно, бывший муж не предупредил ее, что не оплатил страховку.

Но он не слышал этот голос, ни одна интонация которого не была ему знакома. Что-то происходило с его головой. Он понимал, что должно случиться что-то еще, главное, и готовился к этому, как когда-то в отрочестве готовился к неизвестной, но страшной опасности, пробираясь ночью по лесу. .

– И это все, что вы ей посылали? – уточнил Поттинг.

И наконец то, чего он смутно ждал уже несколько долей секунды, случилось. С криком «Папа, ты уже вернулся с работы?!» в коридор ворвался, выбежав из столовой, смуглый мальчик лет семи и бросился к нему, волоча за ухо большого плюшевого тигра, которого Лестер узнал. Он сам покупал этого тигра.

– Поначалу – да, в долг. Недели через три она все вернула и любезно добавила двести евро сверху, объяснив, что это проценты.

И тут вчерашний день, пробежав все тысячелетия, или часы, или минуты, приблизился к нему вплотную. Винклер, небо ослепительной синевы, которой он не увидел, черноволосая женщина, уходившая сейчас в кухню незнакомой походкой, и даже тигр, разросшийся до размеров настоящего и уже продирающийся прямо на него сквозь лианы, — все это запрыгало перед ним, в то время как мальчик дергал его за полы пиджака, смотрел на него снизу, откинув узкое и смуглое лицо и беззвучно шевеля губами.

– Неужели все вернула? – удивился Поттинг.

— Кто там еще есть? — глухим голосом спросил Лестер неизвестно кого и двинулся вперед по коридору. Он прошел знакомую столовую, мельком глянул за окно, уже зная, что увидит улицу, по которой прошел последний раз вчера вечером, и встал на пороге детской. Детская была пустая, в ней стояла одна кроватка, та самая, в которую по вечерам укладывал он иногда свою четырехлетнюю дочь. Тут он почувствовал легкую дурноту и перевесился через подоконник, чтобы вдохнуть побольше воздуха. Внизу играли девочки, почти все они были ему знакомы. Но он уже знал, что одной нет среди них, и не только нет, но и никогда не было.

– Да.

Выпрямившись, он обвел взглядом всю комнату, и среди той груды предметов, которые окружали каждого семилетнего мальчика в их стране, он увидел несколько знакомых, будто только что брошенных его дочерью.

– А после этого вы отправляли ей деньги? – поинтересовалась Уайльд.

Тогда он все понял.

Джонни замялся.

Любить без памяти

– Ингрид сказала, что хочет приехать ко мне, но двух ее сыновей собирались исключить из частной школы-интерната по той же самой причине: бывший муж не заплатил за обучение. Я послал ей тридцать тысяч, чтобы покрыть расходы за следующий семестр, тоже в долг, как и на ремонт машины. Она пообещала, что расплатится, как только оформит развод и получит свою долю за продажу семейного дома, как полагается по немецким законам.

Вернувшись из долгой поездки, Крафт нашел на своем столе толстую папку вырезок. Это был текст его речи на процессе, напечатанный не только в газетах, но и во многих научных журналах. Перебирая вырезки, Крафт вспоминал не процесс, а первую свою встречу с этой женщиной.

– Вы переводили еще какие-то деньги этой даме, мистер Фордуотер? – продолжала напирать Уайльд.

Как хороша была она в тот день! Самозабвенная радость поневоле пробивалась в смущенном рассказе, где факты деловой жизни ее мужа мешались с сугубо домашними подробностями. Крафт слушал рассеянно, незаметно поглядывал на женщину и думал: «С чем только ни приходят люди к человеку, имевшему неосторожность разгадать смысл нескольких не совсем обычных происшествий!»

– Послушайте, честно говоря, все это очень неприятно, – постепенно раздражаясь, ответил он. – Я не хочу больше об этом говорить. Не могли бы вы отвезти меня обратно в аэропорт, к моей машине?

— …И вот, представьте себе, когда Джон уже почти заканчивал какие-то очень важные расчеты, утром, придя на службу, он прошел мимо той комнаты, где работает его группа, а поднялся на восьмой этаж, в свою прежнюю комнату, сел за стол и занялся делом, которое по распоряжению шефа уже месяц как оставил. И знаете, коллегам с трудом удалось убедить Джона вернуться к его теперешним делам. Он никак в толк не мог взять, чего они от него хотят.

Поскольку прежде Велвит Уайльд работала в отделе по борьбе с экономическими преступлениями, она хорошо знала, что жертва мошенничества проходит через несколько стадий. Первоначальное отрицание сменяется сомнениями, а затем частичным принятием. Потом приходит понимание, гнев и, наконец, начинаются обвинения и проклятия, адресованные всем и каждому. Мистер Фордуотер последовательно продвигался по этому скорбному пути.

И еще странный случай был год назад. Мы целую неделю путешествовали по побережью, Джон был так доволен, а когда вернулись домой, он даже не мог вспомнить, где мы бывали.