Эдмунд Купер
Транзит
1
Ричард Авери наклонился над серебристо-серым зеркалом лужи. Оттуда на него, не мигая, глядел некто странный, безжизненный, словно призрак. «Какое бескровное, бледное лицо, - подумалось ему. - Это лицо человека, попавшего в лимбо. Одно из тех лиц, на которые стараешься не смотреть в вагоне подземки: а вдруг его владелец уже умер?..»
Ричард Авери шел по дорожке. Под ногами хлюпала грязь. Он глядел на мрачные деревья, на тусклую зеленую пустоту парка Кенсингтона. Вдалеке угрюмо рычали машины, сегодня, как и каждое воскресенье, до краев забивавшие лондонские улицы. Февраль, похоже, окончательно решил утопить весь мир в туманной, полной влаги тишине. Вечерело. И в этот час, когда меркнул последний печальный свет невидимого солнца, казалось, будто Парк Кенсингтона - самое безлюдное, самое одинокое место на всей Земле.
С Авери все было очень просто. Он только-только начал выздоравливать после гриппа. Уныние природы и уныние, царившее в его сердце, полностью совпадали и усиливали друг друга. Авери следовало бы остаться дома, смотреть телевизор, читать книгу или играть в привычные бессмысленные игры с пятнами на обоях.
Но после недельного заключения в двухкомнатной квартире, после полутора сотен часов полного одиночества в обществе воспоминаний о своем бессилии и разочарованиях... В общем, все, что угодно, лучше голосов, ни разу не произнесших ни звука, и невысказанных обвинений.
В свои тридцать пять Ричард Авери был законченным неудачником. Нет, не дилетантом, настоящим неудачником-профессионалом. Этому-то он выучился преотлично. Пятнадцать лет тому назад все шло к тому, чтобы он стал художником. Не обязательно гениальным, но все-таки таким, который кладет краски на холст по зову сердца и делает это хорошо.
Но это было пятнадцать лет тому назад, когда мир был совсем юн, а он сам - до краев полон любовью. Ее звали Кристина. У нее были темные волосы, широкий чувственный рот и маленькая, невыносимо девственная и прекрасная грудь. А еще у нее была лейкемия и желание весело прожить время, которого у нее уже нет. Но самое главное, что у нее было - это ее нежность. Она любила Ричарда Авери и жалела его. Да, она не жалела себя. Она жалела его. И в этом крылась страшная ирония судьбы. Она знала, что ему нужна нежность. Она знала, что ему нужна вся нежность, какая только есть.
Они прожили вместе чуть больше года. За это время (задним числом Ричарду казалось, что это была идиллия, наравне с величайшей любовью, воспетой поэтами) он писал ее более дюжины раз. Он писал ее нагую и одетую, на отдыхе, на природе, и даже в кровати. Ему хотелось написать все, что он знает о ней, ибо времени оставалось так бесконечно мало.
Только одного он так и не смог нарисовать. Он не сумел нарисовать ее нежность. Она была слишком большая для полотна, слишком яркая для красок.
Но это продолжалось недолго. Нежность Кристины угасла, как угасли и ее силы. В конце, когда она умерла, не осталось ничего, кроме разочарования, страха и глухого, невыразимого одиночества покинутого всеми маленького ребенка. Он был с ней до самого конца. Он видел, как постепенно ее личность растворяется в волнах отчаяния, пока в конце концов ее хрупкое тело не вынесло, словно ненужный хлам, на самый дальний, последний берег.
Потом с ним случился нервный срыв. Это можно было предвидеть. Когда же он оправился, то стоило ему поднять кисть, как у него начинали дрожать руки. Авери знал, что никогда больше не сможет писать. Будь он великим художником, ничто на свете, даже гибель сотни Кристин, не могло бы помешать ему творить. Из этого можно сделать соответствующий вывод. Авери тут же его и сделал.
Единственная его забота заключалась в том, чтобы найти какую-нибудь не слишком неудобную нору, куда можно забиться, пока старость, а за ней и смерть не разрешат раз и навсегда все его проблемы. Единственное, чего он избегал, так это привязанности. Пусть его первый опыт станет и последним. Слишком больно переживать все это еще раз. И экстаз любви, и ужас грозящей потери.
Он смирился с жизнью без цели. С жизнью учителя рисования в школе. Он учил рисовать детей, чьи представления о красоте определялись киноафишами и рекламами дезодорантов, чьи боги таинственным образом обитали в черных дисках, извергая полные страсти и муки крики по велению всемогущей иглы, чьи взгляды на жизнь выражались в терминах чековой книжки, быстрых машин, наркотических оргазмов и гипноза загородной виллы. Он смирился с жизнью бесцельного ожидания, простого выживания, нарушаемого только постоянно повторяющимися проблемами пустых вечеров, выходных, отпусков и, иногда, болезни.
Нет, он не жил в прошлом. Но он не жил и в настоящем, и не имел каких-либо надежд на будущее. Раз за разом он думал о самоубийстве... и раз за разом не мог на него решиться.
Теперь, один-одинешенек в парке Кенсингтон, когда февральский вечер окутывал его, словно саван, Ричард Авери начинал надеяться, что его подавленное настроение продержится хотя бы еще немного. Глядишь, тогда он на что-нибудь и решится.
Но, к сожалению, он прекрасно понимал, что этого не произойдет. Он всего-навсего унесет эту глухую боль обратно в свою квартиру. А потом он совсем поправится, или во всяком случае наберется сил, и снова отправится в школу за очередной анастезией обучения.
Он как раз и думал обо всем этом, когда, повернувшись, среди мокрой полузамерзшей травы, увидел кристалл.
Этот кристалл лежал на траве, маленький, белый, светящийся. Поначалу Ричард Авери решил, что это кусочек льда или большая снежинка. Но ни лед, ни снег не могут светиться, а кристалл пылал, словно замороженный пламень.
И вдруг Авери понял, что этот кристалл - самая прекрасная вещь на свете. Он наклонился и протянул руку. А потом - ничего. Ничего, кроме тьмы и забвения. Так за какую-то долю секунды был уничтожен мир Ричарда Авери.
2
Через некоторое время (может, минут, а может, лет) забвение стало менее беспросветным, и Ричард Авери понял, что видит сон. Во тьме заискрились смутные, полусформировавшиеся образы.
Он увидел звезды. Он по-настоящему увидел звезды. Целые хороводы звезд - ярких и ослепительных, застывших в полном пустоты величии огромной звездной туманности. Он плыл вдаль по космической реке. Она вынесла его к самому краю космоса, и островки вселенных - невообразимые чаши света и пыли - понеслись мимо ледяными водопадами творения.
Было слишком холодно. Нет, не физически холодно. Духовно холодно. Его полупроснувшийся разум отвергал картины страшного в своей грандиозности великолепия. Он жадно пытался найти вокруг смысл, облегчение, точку отсчета. Вот он подплыл к солнцу, и солнце родило планеты. Одна из них была белой от облаков, голубой и зеленой от океанов, красной, и коричневой, и желтой от островов.
- Это дом, - прозвучал голос. - Это сад. Это мир, в котором вы будете жить, и вырастете, и узнаете, и поймете. Здесь вы откроете для себя многое, но, конечно, не все. Это место, где есть жизнь. Оно принадлежит вам.
Голос казался ласковым, но Авери все равно его боялся. Этот голос эхом отдавался в продуваемом всеми ветрами коридоре столетий. Его шепот был как гром. Его слова, такие добрые, такие ласковые, звучали, словно приговор за неведомое преступление.
Его охватил ужас. Страх, словно кислота, обжигал его сквозь туманный полумрак сознания. Внезапно он проснулся. Мучительно проснулся...
Авери обнаружил, что лежит в кровати. А кровать стоит в комнате с металлическими стенами. В комнате, в которой нет ни одного окна. В которой светится потолок. Не слишком ярко, как раз так, чтобы было светло.
Очевидно, он оказался в больнице. Наверно, он потерял сознание в парке Кенсингтона, и они доставили его в больницу. Но больница с металлическими стенами...
Он быстро сел, и в награду у него тут же зазвенело в ушах, а перед глазами поплыли круги. Терпеливо дождавшись, пока головокружение пройдет, Авери попытался собраться с мыслями.
Он искал дверь.
Двери нет.
Он искал кнопку звонка.
Кнопки нет.
Он искал выход.
Выхода нет.
Словно зверь в клетке, он был заперт в металлической комнате. Кто-то его сюда посадил. Но кто?
Его охватила паника. Он заставил себя оставаться спокойным. Его опять охватила паника, и опять он заставил себя успокоиться.
Возможно, с ним приключился нервный срыв, и теперь он в психиатрической лечебнице. Возможно, ему только кажется, будто он проснулся, а на самом деле он спит. Однако сон о сне - так же нелепо, как и зрелище сотворения мира.
Ему в голову пришла интересная мысль. Пусть глупая, но все-таки идея. Он ущипнул себя и почувствовал боль. Он ущипнул сильнее, и стало еще больнее. Но это его не удовлетворило: была вероятность, что во время сна он просто-напросто испытывает иллюзию боли.
Потом ему в голову пришла совсем другая мысль. Она подходила для обоих случаев - и сна, и реальности. Ведь если все это ему только снится, то почему бы не рассмотреть получше, куда же он попал... разумеется, насколько это возможно. С другой стороны, если это вовсе не сон, то исследовать комнату просто необходимо.
Он встал с постели и огляделся. У стены он увидел умывальник. Форма пусть и непривычная, но приятная для глаз. Рядом - маленький туалет... (по крайней мере, Авери решил, что это туалет) и зеркало.
В центре комнаты находился стол и стул. Было еще одно, удивительно легкое (Авери без всякого усилия мог поднять его одной рукой) кресло. Пол был ничем не покрыт и сделан, похоже, из какого-то пластика темно-красного цвета. Ходить по нему оказалось очень приятно.
Но самым интересным был пьедестал около кровати. На нем стояла машинка, внешне напоминавшая маленькую, удивительно компактную пишущую машинку. В нее уже была заправлена бумага от большущего рулона.
Однако это оказалась совсем не простая печатная машинка. Стоило Авери на нее посмотреть, как она принялась печатать. Сама по себе. Почти бесшумно. Ни одна ее часть не сдвинулась с места (во всяком случае, те, что видны). Просто бумага поползла, а на ней - четко напечатанный текст.
Авери глядел на машинку, словно она вот-вот взорвется. Затем он взял себя в руки, уселся на кровать напротив машинки и начал читать.
- Не волнуйтесь, - гласило сообщение (Авери даже ухмыльнулся), - вам не грозит никакая опасность. Мы о вас позаботимся. У вас, несомненно, есть много вопросов. К сожалению, на некоторые из них ответить мы не сможем. Вы получите все необходимое, чтобы жить здесь с удобствами. Еда и питье предоставляются по вашей команде. Все пожелания просим сообщать с помощью клавиатуры.
Машинка остановилась. Авери подождал несколько секунд, но, по-видимому, это было все. Он как следует обдумал сообщение, а потом двумя пальцами (за всю жизнь так и не научился печатать, кроме как двумя пальцами) набрал на клавиатуре:
- Где я нахожусь?
Его вопрос машинка не стала печатать на бумаге, и Авери даже засомневался, все ли он правильно сделал. Но как только он закончил, она тут же напечатала ему ответ:
- Без комментариев.
Авери прочитал ответ и разозлился. Что есть силы ударяя по клавишам, он набрал новый вопрос:
- Кто вы?
И снова мгновенный ответ:
- Без комментариев.
- Почему я здесь?
- Без комментариев.
- Должен прямо сказать, - вслух (впервые с тех пор как проснулся) произнес Авери, - это чертовски полезное устройство.
Услышав свой собственный голос, Авери даже поразился, какой он тонкий и дрожащий. Кто бы ни находился по ту сторону металлической стены, он (или они), похоже, здорово развлекаются за его счет. Он решил сделать все возможное, чтобы развлечение стало взаимным.
Наклонившись, Авери набрал на машинке новый вопрос.
- Почему нельзя рубить дрова на траве двора?
Через мгновение он прочитал ответ:
- Уточните: какой именно двор вы имеете в виду?
Авери мрачно усмехнулся. Хорошо, когда противник начинает задавать вопросы. Значит, инициатива, пусть совсем чуть-чуть, но перешла в его руки.
- Тот, в котором трава, на которой лежат дрова.
- Уточните: о каких именно дровах идет речь!
- О тех, которые лежат во дворе, в котором трава.
Долгая пауза. Авери поудобнее уселся на кровати, до идиотизма довольный собой. Пауза затягивалась. Похоже, что они (кто бы они ни были) отнеслись к вопросу на полном серьезе и всерьез рассматривали возможность ответа. Это уже кое-что говорило о них самих. Совсем немного, но кое-что. Они, все те же загадочные они, не узнали обычной скороговорки. Не такое уж великое открытие, но уже нечто.
Вот, наконец, и ответ:
- Данный вопрос не имеет ответа ввиду недостатка предоставленных данных. Представляется, что ответ, если таковой и существует, никак не связан с состоянием субъекта.
Авери решил, что одержал моральную победу. Они - мысленно он выделил это слово курсивом - либо начисто лишены чувства юмора, либо просто не слишком умны. Во всяком случае, теперь он чувствовал себя лучше.
- Субъект подавлен, - начал печатать он. - Субъект находится в заключении. Он раздражен и озадачен. Ему скучно. Субъекту также хочется есть и пить. Он полагает, что банда психов, в чьи руки он, вне всякого сомнения, попал, могла бы приличия ради дать ему покушать и чего-нибудь выпить.
- Уточните: В настоящий момент что вы предпочитаете: воду, алкоголь, чай или кофе?
- В настоящий момент я предпочитаю, - отвечал Авери, - алкоголь если возможно, бренди, и побольше. И кофе.
На этом их диалог прервался. Авери сидел и смотрел на часы. Две минуты ничего не происходило. А потом он услышал щелчок и, повернувшись, увидел, как открылась прямоугольная панель в стене. Авери подошел поближе. Перед ним на пластмассовом подносе стояли тарелочка куриного салата, аппетитно украшенного свежими листьями зеленого салата, петрушки и кусочками помидора, и миниатюрная бутылочка трехзвездного «Мартеля». А еще - кофейник, полный ароматного кофе, крохотный кувшинчик сливок, вазочка с сахарным песком, кофейная чашка с блюдцем и стаканчик для бренди. Ну и, конечно, ложка, вилка и нож.
Взяв поднос, Авери отнес его на стол. Ниша в стене оставалась открытой.
Повинуясь внезапному порыву, Авери быстро подошел к печатной машинке, которая не была печатной машинкой, и набрал новое сообщение.
- Вы забыли хлеб с маслом.
- Уточните: сколько кусков хлеба?
- Один... Белый. Тонкий.
Отверстие в стене закрылось. Десять секунд спустя оно вновь открылось.
В нише на маленькой тарелочке лежал кубик масла и хлеб. Один кусок. Белый. Тонкий.
Авери сел за стол и принялся за еду. Салат оказался восхитительным, цыпленок - нежным и необыкновенно вкусным. Авери решил, что смерть от истощения ему не грозит.
За едой он пытался спокойно обдумать положение, в которое попал. Но почему-то он никак не мог сосредоточиться. Его голова просто-напросто не желала думать. Она прозрачно намекала: хватит неожиданностей. Пошли они к черту! Все рано или поздно разрешится само собой.
Вот только разрешится ли? Он попал в положение, которое ни с какой точки зрения нельзя было назвать нормальным. Только что, как ему казалось, он гулял в парке Кенсингтона, а в следующий миг уже проснулся, где? В супер-современном сумасшедшем доме? Или в тайном убежище рехнувшегося миллионера?..
Авери был не просто сбит с толку. Он здорово сомневался в своей способности догадаться, что к чему в этой странной реальности... а может, сна во сне о комнате с металлическими стенами, о таинственной пишущей машинке, о салате с куриным мясом и обо всем прочем.
Но понемногу что-то всплывало в его памяти, что-то о каком-то кристалле... Горящем кристалле... Где-то, когда-то он видел маленький кристаллик, горящий холодным светом... кристаллик с точкой ослепительного ледяного огня в центре. Но, возможно, это тоже был всего лишь сон...
Отбросив бесплодные попытки связать воедино смутные воспоминания и беспочвенные домыслы, Авери налег на бренди и кофе. Все рано или поздно разрешится само собой. Должно разрешиться!
Бренди оказался неважнецким, а кофе, наоборот, очень даже ничего. Допив чашку, Авери понял, что ему чего-то не хватает. Чего-то жизненно важного. Ему хотелось курить.
Пошарив по карманам, он нашел свою зажигалку. Но сигарет не было. Тут только он заметил, что кто-то снял с него подбитую мехом кожаную куртку, в которой он гулял в парке. Авери оглядел комнату, которую уже начал называть камерой, но куртки нигде не было.
Он подошел к пишущей машинке и набрал:
- Сигареты, пожалуйста.
Ответ не заставил себя долго ждать:
- В сундуке под кроватью есть запас сигарет.
Авери мысленно обругал себя за то, что первым делом не заглянул под кровать.
Он вытащил сундук. Большой, совершенно новый и тяжелый - такой мог бы купить какой-нибудь офицер или начинающий дипломат в магазине для военнослужащих. На нем было шесть тяжелых медных застежек и замок - все открыты. Авери приподнял крышку и заглянул внутрь. И обомлел.
Внутри лежало несколько рубашек с коротким рукавом, три пары тренировочных штанов, пара штормовок - все с иголочки. А также пара старых кожаных сандалий, которые Авери не мог не узнать, и две пары точно таких же, только новых. А еще свитера, носки и аптечка - все опять-таки новехонькое.
Авери уже ничему не удивлялся. Все это было просто-напросто невозможно. Он вываливал вещи прямо на пол...
Рядом со своими туалетными принадлежностями он обнаружил несколько пачек бритв и дюжину кусков мыла. Бок-о-бок с ними лежал легкий проигрыватель (как выяснилось в дальнейшем, заводящийся вручную) и стопка новеньких пластинок. Среди них: Бетховен (Пятая симфония и Пятый же концерт для фортепьяно), Бах - Токката, фуги и концерт для двух виолончелей, несколько вальсов, избранные мелодии из «Моя прекрасная леди», несколько пластинок Шопена, симфония Нового Мира и запись песни «Моя любовь как красная, красная роза» - песни, полной мучительных воспоминаний, песни, принадлежавшей совсем другому миру - тому, который он так недолго делил с Кристиной.
Авери бессильно глядел на пластинки. Кто-то, судя по всему, здорово покопался в его голове - ведь это были все его самые любимые записи. В аккуратной, заранее распланированной жизни Ричарда Авери каждой из них отводилось свое место; каждая соответствовала какому-то настроению или случаю.
На мгновение ему стало страшно. Тот, кто знал о нем такое... знал слишком много. Его невидимые тюремщики, похоже, имели в запасе целую колоду тузов.
Но Авери быстро понял, что его страх не только бесполезен, но и (по крайней мере сейчас) просто-напросто неуместен. Пусть он пленник, но, судя по всему, весьма привилегированный пленник. Однако: «откормим поросеночка к празднику»... можно только, надеяться, что это не тот случай.
Кое-что, найденное им в сундуке, поразило Авери даже больше, чем проигрыватель с пластинками. Он нашел свой старый бумажник, в котором лежали несколько дорогих ему фотографий - Кристина, он сам в детстве и моряком торгового флота во время Второй Мировой войны, выцветшая фотография родителей. А еще - множество тюбиков с краской, палитра, кисти и несколько холстов. Стопка романов в мягких обложках, пара старых дневников, пачка бумаги и коробка карандашей.
И под всем этим - сигареты. Не пачка, не коробка. Нет. Почти пять тысяч штук. Несколько слоев сигарет покрывало дно огромного чемодана. Ну и, разумеется, это были его самые любимые сигареты!
Авери сел за стол, открыл пачку и нервно закурил. Он окинул взглядом разбросанные по полу вещи. В этой комнате они выглядели, прямо скажем, нелепо. То ли вещи, собранные неумехой для какого-нибудь дурацкого сафари, то ли же необходимое для узника, чтобы тот не сошел с ума во время длительного одиночного заключения.
Авери налил себе еще чашку кофе. Он сделал несколько глотков и тут почувствовал, как странная, непреодолимая усталость ползет вверх по его ногам, словно упорный альпинист, вознамерившийся во что бы то ни стало покорить ледяной купол его мозга.
Сигарета показалась ему отвратительной. Он раздавил ее на тарелке, зевнул и встал. Он собирался сложить вещи обратно в сундук - это, во всяком случае, не даст ему уснуть.
Авери сделал два шага, еще раз зевнул и понял, что убирать вещи у него просто нет сил. Невероятная усталость захлестнула его с головой. Комната... камера... все поплыло у него перед глазами. Авери нутром почуял, что ему очень и очень повезет, если он вообще сумеет добраться до кровати.
Он-таки до нее добрался, но на последнем издыхании. Проваливаясь в гулкий темный туннель забытья, Авери, как это ни странно, понял, что вспомнил нечто важное. Но память об этом покинула его вместе с сознанием.
Авери был совершенно без сил. Выпавшие на его долю испытания вкупе с только что перенесенной простудой до дна исчерпали запас его нервных сил. И восстановить его можно было только сном.
3
Он проснулся с ощущением, что на самом деле и не просыпается вовсе, а всего лишь вновь входит в странный сон во сне. Он спросил себя: «А каков же исходный сон?» И сам себе ответил: «Прогулка по парку Кенсингтона, Лондон, работа учителя в школе, долгие, бесцельно прожитые годы». Этот сон, по крайней мере, был интересным. В нем присутствовал элемент абсурда, который даже начинал ему нравиться.
Он встал и осмотрел свою камеру. Пока он спал, кто-то убрал со стола остатки еды, упаковал вещи обратно в сундук, а сам сундук поставил под кровать. Было всего одно отличие. Его туалетные принадлежности аккуратно стояли около умывальника. Подумав, Авери решил, что умыться ему вовсе не помешает.
Воспользовавшись туалетом, Авери разделся до пояса и как следует обтерся горячей водой. А потом побрился. После этого он почувствовал, что готов ко всему. Более или менее.
Открытая им пачка сигарет по-прежнему лежала на столе. Рядом с ней появилась пепельница. Авери взял сигарету, зажег ее, затянулся. Он снова начинал думать.
Но сколько он ни размышлял, ничего нового ему в голову так и не пришло. Он чувствовал, что запутался. В конце концов Авери уселся за свою, такую разговорчивую пишущую машинку. Может, здесь ему повезет больше.
- Вопрос: Сколько времени я здесь нахожусь?
- Ответ: Без комментариев.
- Вопрос: Кто вы такие, черт возьми?
- Ответ: Без комментариев.
- Утверждение: Я думаю, вы сумасшедшие.
- Ответ: Без комментариев.
- Утверждение: Я не верю, что вы вообще существуете.
- Ответ: Без комментариев. Для вас приготовлена серия вопросов, на которые вы, как мы надеемся, дадите письменные ответы. Если вы это сделаете, то получите вознаграждение.
- Утверждение: Пошли вы к черту с вашими вопросами. Я хочу чаю. Не надо еды, только чаю.
- Ответ: Чай будет доставлен. Вы хотите сахар или молоко?
- Утверждение: И то, и другое.
Авери нервно ходил по комнате. Шутка... если это была шутка... или всего-навсего сон... в общем, она слишком затянулась. Он посмотрел на часы. Поднес их к уху. Часы, разумеется, стояли. Он совершенно потерял счет времени. Может, он провел в этой камере всего несколько часов, а может, несколько лет. Он не знал.
Авери уже приготовился задать пишущей машинке еще один вопрос из серии «Без комментариев», когда открылась ниша в стене. В ней на подносе стояли чайник, чашка, молочник и вазочка с сахаром. А еще маленькие листочки бумаги с вопросами и карандаш.
Авери отнес поднос на стол, налил себе чашку горячего чаю и начал читать вопросы. После первого же он даже скривился от отвращения. Подобные карточки он видел множество раз... Он держал в руках тест - пятьдесят вопросов и заданий на способность манипулировать числовой и словесной информацией, на пространственное мышление и распознавание образов.
Внезапно Авери стало смешно. Была какая-то высшая справедливость в том, что после стольких лет работы в школе, где он мучил детей такими же заданиями, пришел и его черед сдавать тест на коэффициент интеллектуальности.
- Не волнуйтесь, - гласила инструкция на первой странице. - Этот тест проводится исключительно для статистического анализа. Показанный вами результат никоим образом не повлияет на ваше будущее. Постарайтесь отвечать на вопросы как можно быстрее. Если вы не смогли ответить на какой-то вопрос, то больше к нему не возвращайтесь. Ваше сотрудничество будет вознаграждено.
Не волнуйтесь! Авери даже расхохотался. Действительно, с чего бы ему волноваться? Ваше сотрудничество будет вознаграждено! Они что, почерпнули эту фразу из разговорника для оккупационных войск?
И все-таки интересно, какую награду они могут иметь в виду? Единственной действительной стоящей наградой могла бы стать свобода... но почему-то Авери ничуть не сомневался, что как раз о ней-то не может быть и речи.
- Подыграю этим тварям, - решил он. - Посмотрим, что получится. В конце концов, мне все равно нечего делать.
Он взял в руки карандаш.
И тут же положил его обратно. Сперва следует решить маленькую проблемку контроля времени. Он завел часы, установил стрелки на двенадцать часов (какая разница, как поставить?), молчаливо объявил, что сейчас точно полдень Первого дня (надо же когда-то начинать, правда?) и твердо решил вести календарь. Как? Ну хотя бы отмечая каждые прошедшие двенадцать часов черточкой на листе бумаги. В чемодане бумаги предостаточно. Этим он займется, как только расправится с этим дурацким тестом. Кстати, можно еще вести дневник. Тоже неплохая идея. Так, на всякий случай. Если все это мероприятие затянется...
Авери вздохнул и вновь взялся за карандаш. Он посмотрел на первое задание. Ничего нового. Числовая последовательность. 5, 8, 12, 17. В клеточке, оставленной для ответа, Авери уверенно написал: 23.
С первыми десятью заданиями он справился за три минуты. Затем дело пошло медленнее.
Среди постепенно усложняющихся заданий попадались некоторые, казавшиеся Авери довольно странными.
Секс относится к Жизни, как Огонь относится к: Печке, Лесу, Жидкости, Удовлетворению, Пламени.
После некоторых колебаний он написал: Печка.
Чуть дальше еще один.
Гора относится к холму, как человек относится к: Обезьяне, Женщине, Ребенку, Зародышу.
Он написал: Обезьяна.
Дальше, после нескольких привычных заданий еще одна подобная шуточка:
Сила относится к мудрости, как религия относится к: Дьяволу, Надежде, Богу.
Подходящим ответом на этот вопрос, похоже, являлся Бог.
Авери натолкнулся на несколько математических и образных задач, которые он решить не смог... во всяком случае, ему не хотелось тратить на них время и силы. Их Авери, как и предписывала инструкция, пропустил. Всего тест занял у него чуть более сорока пяти минут. В конце он подсчитал, что сумел успешно (как ему казалось) разрешить тридцать три задания.
Последнее, между прочим, оказалось самым любопытным. Оно состояло из трех частей.
а) Если бы вы были Всемогущим Существом, - гласило оно, - вы бы наделили все живые существа бесконечным потенциалом или же наложили бы ограничение на степень их возможного развития?
б) Если бы вы были Всемогущим Существом, понимали бы вы значение смерти или нет?
в) Если бы вы были Всемогущим Существом, то что бы вас более заботило - гибель вируса или рождение галактики?
Авери написал: а) наделил бесконечным потенциалом; б) нет; в) гибель вируса.
Положив карандаш, он решил, что если это и впрямь шутка, то она не только слишком затянулась, но еще и очень-очень плоская. Даже излишне плоская.
Он зажег новую сигарету и, наклонившись к болтливой пишущей машинке, отстукал:
- Господа, обезьяна заработала свой банан. Тест завершен. КИ ничтожен. Теперь я требую бесценную награду.
И тут же прочитал в ответ:
- Пожалуйста, верните бумаги и поднос в нишу.
- А если нет?
- Вас усыпят и заберут их, пока вы будете без сознания. В этом случае советуем принять удобную позу.
- Бандюги! - напечатал Авери.
Он поставил чашку обратно на поднос, из мальчишеской шалости скомкал бумаги и засунул и то, и другое в нишу. Панель закрылась.
Затем он уселся на кровать и стал ждать, когда что-нибудь произойдет.
Десять минут - и ничего.
И вдруг почти мгновенно одна из стен камеры исчезла. За ней оказалась другая камера - точь-в-точь такая же, как и эта. С одним-единственным отличием.
В ней находилась женщина.
4
Она была блондинкой лет двадцати пяти. Во всяком случае, подумал Авери, она выглядит так, что ей можно дать лет двадцать пять. Ее открытое лицо могло с равным успехом принадлежать и рано повзрослевшей девочке-подростку, и моложавой женщине лет сорока.
На ней была красная шелковая рубашка и черные слаксы... и вдоволь косметики. Авери печально отметил, что две верхние пуговицы у него на рубашке расстегнуты (галстук он надевал только в случае крайней необходимости), а его брюки яснее ясного говорят, что в них спали.
Все это вихрем пронеслось у него в голове - все эти глупые, несущественные детали... за какие-то несколько секунд, пока не рухнула стена удивленного молчания и неподвижности.
Она пришла в себя раньше, чем он, и заговорила первой.
Она бросилась к нему, словно репетировала это движение целый месяц.
- Слава Богу! Слава Богу! Я не знаю, кто вы и почему вы здесь... Но во всяком случае, вы - человек. Мне начинало казаться, будто я больше никогда в жизни не увижу человеческого лица!..
И она разрыдалась. Авери сам не понял, как это произошло. Но уже через секунду он нежно обнимал женщину за плечи, а она крепко прижималась к его груди.
Все было настолько невероятно, что очень походило на сон.
- Все в порядке, - услышал он свой собственный голос. - Все в порядке... - а затем, как последний идиот: - Мы же еще живы...
- Черт! - женщина, наконец, оторвалась от его груди, - я испорчу мой грим. Кстати, как тебя зовут?
- Ричард Авери. А тебя?
- Ты что, никогда не смотришь телевизор? - и она криво усмехнулась. Какая глупость. Здесь, разумеется, нет телевизора.
И туг Авери осенило.
- Порой, - сказал он, - я просиживал перед телевизором все свободное время. Единственная передача, которую я упорно избегал - тот бесконечный сериал о больнице. Ты, разумеется, Барбара Майлз.
- Собственной персоной, - кивнула она.
- Совсем не обязательно, - улыбнулся Авери. - У меня есть теория, согласно которой все это мне только снится.
- Значит, кошмар взаимен, - отвечала она. - Но ради всего святого, что все это значит?
- Понятия не имею. Ты, случайно, не знаешь, как мы сюда попался?
Она покачала головой.
- Последнее, что я помню - проклятый алмаз. Я еще подумала, что он мог выпасть из чьего-то кольца... хотя, Бог свидетель, для алмаза он был слишком велик. Я помню, как наклонилась и протянула к нему руку. Дальше только темнота.
Услышав ее слова, Авери так и подскочил. Он тут же вспомнил о кристалле. Тот так и стоял у него перед глазами: холодный, блестящий, ослепительно яркий.
- Ты только не молчи, - нервно сказала Барбара. - Я ничего не выдумала.
Она глядела на него с волнением и тревогой. Да, кошмар действительно был взаимным.
- Этот алмаз, - сказал Авери, - ты видела его, случайно, не в парке Кенсингтона?
- Скорее, в Гайд Парке, - изумленно воскликнула она. - Но как ты догадался?
- Граница между Гайд-Парком и Парком Кенсингтона достаточно условна, - пожал плечами Авери. - Мой кристалл... не алмаз, как мне кажется, а просто кристалл, находился в Парке Кенсингтона.
Молча они обдумывали последствия своего открытия... но так ни к чему и не пришли.
- У тебя не найдется закурить? - наконец спросила она.
Авери предложил ей сигарету. Взял одну и себе.
- Как ты сказал, тебя зовутся - женщина глубоко затянулась. - Видишь, в каком я состоянии. Даже имя не могу запомнить.
- Ричард Авери.
- Рада познакомиться, - и она истерично рассмеялась. - Добро пожаловать в наш клуб.
- Я очень рад с тобой познакомиться, - серьезно ответил Авери. - А то я уже начал опасаться, что в этом клубе всего один член.
- Скажи мое имя, - попросила она. - Пожалуйста.
- Барбара.
- Еще раз.
- Барбара.
- Звучит не так уж плохо... - она тяжело вздохнула. - Извини. Ты, наверно, думаешь, я совсем свихнулась. Может, оно и так. Поначалу... в общем, до того, как эта стена исчезла, мне казалось, будто это вовсе не я... Еще раз извини. Я говорю глупости, правда?
- Я прекрасно тебя понимаю.
- Честно говоря, - призналась Барбара, - до встречи с тобой я и впрямь сомневалась, что все это на самом деле. А потом я почему-то сомневаться перестала...
И тут Авери в голову пришла новая мысль.
- Прежде, чем мы начнем утешать друг друга, - сказал он, - нет, я ничего такого в виду не имею, - поспешил добавить он, - нам следовало бы обменяться информацией... ну, какой есть. Бог знает, когда эти бандюги решат вернуть стену на место... или устроят еще какую-нибудь пакость. Может, нам осталось всего десять минут, а может, весь день... во всяком случае, несколько часов. Не будем терять времени.
- Мне нечего рассказать вам, сержант, - усмехнулась Барбара. - Разве только, что теперь я чувствую себя значительно лучше.
- Ты видела кого-нибудь из них?
- Из кого из них? Из спятивших ученых?
- Это твоя теория?
- Ничем не хуже любой другой... Нет, ни черта я не видела... По правде сказать, - неуверенно добавила она, - мне казалось, будто за мной наблюдают. В общем, окончательно одурев от тоски и неизвестности, я разделась и улеглась в кровать в классической позе жертвы насилия, - она хихикнула. - И ничего не произошло. То ли на самом деле за мной не наблюдали, то ли их это не интересует. Или и то, и другое... Мне кажется, я все-таки схожу с ума.
Усилием воли Авери отогнал возникшую перед его мысленным взором весьма соблазнительную картину.
- Ты случайно не знаешь, сколько времени мы здесь провели? - просил он.
- Ну, на этот-то вопрос ответить легко. - Барбара посмотрела на часы. - Почти сорок восемь часов. За временем-то я слежу... на случай, если мне придет в голову, что я тут уже несколько лет.
- Когда ты проснулась, у тебя было что-нибудь с собой? Какие-нибудь личные вещи?
- Нет. Но в сундуке под кроватью я обнаружила целую кучу всякого барахла. Не знаю уж, как они ухитрились его раздобыть: я снимаю... точнее, снимала квартиру еще с тремя девушками.
- Ты, как я полагаю, разговаривала с нашими тюремщиками, используя пишущую машинку?
- Сейчас я только ругаюсь, - Барбара усмехнулась. - Я пытаюсь выяснить, что случится, если я буду вести себя не так, как подобает даме... Между прочим, они заставили меня отвечать на чертову пропасть всяких вопросов. Обещали вознаграждение. Ты, похоже, - она снова усмехнулась, - оно и есть.
- Пока что, - констатировал Авери, - все, как у меня. За исключением того, что я все-таки потерял счет времени.
- Ну и что же мы в итоге узнали?
Он пожал плечами.
- Пока ничего нового. Кроме того, что нас двое.
- Если подумать, - серьезно сказала Барбара, - то это уже не мало.
В этот момент машинка, стоявшая около кровати Авери, пробудилась к жизни. Ричард и Барбара склонились над появившимся сообщением.
- Через десять минут вам придется разойтись по своим комнатам.
- Черт побери! - взорвалась Барбара.
- Мы бы хотели остаться вместе, - набрал Авери.
Ответ не заставил себя ждать.
- Вы разлучаетесь ненадолго. Если, конечно, со всевозможной аккуратностью ответите на следующую серию вопросов.
- Но мы вовсе не хотим разлучаться. И не желаем отвечать ни на какие вопросы.
- Без комментариев. У вас осталось девять минут.
- Дай-ка я, - сказала Барбара, - сейчас я им...
- Пошли вы в задницу, - набрала она.
Это Авери понравилось. Ему вообще все больше и больше нравилась эта женщина. «Интересно, - подумал он, - что-то ответит эта глупая машинка?» Но машинка хранила гордое молчание.
- Ну вот, - разозлилась Барбара, - свихнувшимся ученым снова хочется нами поиграть.
Авери улыбнулся.
- Вопрос в том, как себя вести. Стоим на задних лапках, как дрессированные собачки, или посылаем их к черту?
- Пожалуйста, не называй меня собакой. Скорее уж я обычная, или телевизионная сука... Черт побери, ты же мужчина. Тебе и решать. Мужчины для этого и нужны... ну и, конечно, еще кое для чего.
- Ты, похоже, не сторонница эмансипации в этом вопросе?
- Я не сторонница эмансипации в любом вопросе, - твердо ответила Барбара. - Обычно мне удается добиться своего без всякого шума о равных правах.
Авери задумался.
- Тогда мы не станем искать легких путей, - решил он. - Посмотрим, что получится. А пока давай помозгуем... может, до чего и додумаемся.
- Они наверняка слушают, о чем мы говорим, - предупредила Барбара.
- Ничуть не сомневаюсь. По-моему, все это входит в программу, как и то, что нам дали встретиться.
Некоторое время они обсуждали положение, в которое попали: но, не имея в руках конкретных фактов, трудно прийти к какому-то конкретному выводу. Пока что ни он, ни она физически не пострадали (не считая, конечно, того, что их «усыпили» в самом начале). Логично предположить, что тюремщики и в дальнейшем не планируют применять силу... по крайней мере больше, чем это необходимо для достижения их цели.
Вот только что это за цель... Это действительно трудный вопрос. В отчаянии Авери и Барбара высказывали самые дикие предположения. Учитывая, как мало они на самом деле знали, оба понимали, что их догадки, скорее всего, весьма далеки от истины.
Барбара предположила заурядное, доброе, старое похищение с целью выкупа. Авери на это заметил, что похитители обычно не утруждают себя проверкой интеллектуальных способностей своих жертв. Кроме того, подобная тюрьма явно выходила за пределы возможностей обычных преступников. Как, впрочем, и сам метод похищения. Рядовым похитителям такое не могло бы даже и присниться. Более того, содержимое чемоданов свидетельствовало о том, что Авери и Барбаре еще очень не скоро придется вернуться домой. И далеко не все время они проведут взаперти.
Идею о сумасшедшем ученом тоже пришлось отвергнуть. Кроме всего прочего, очень уж она была банальная, да и откровенно бредовая. Барбара, однако, настаивала на сохранении хотя бы термина «безумный». Этим словом, как ей казалось, выражается суть происходящего. Но Авери был в этом не уверен.
- Пока что, - говорил он, - и цель, и методы ее достижения лежат совершенно за пределами нашего повседневного опыта. Боюсь, в этом случае наши привычные представления просто-напросто неприменимы.
- Да брось ты болтать, словно только что выполз из Кембриджа! оборвала его Барбара. - Суть в том, что у нас нет ни одной зацепки.
- Вовсе нет, - возразил Авери. - Совсем наоборот. Я нутром чую, что как раз в непостижимости происходящего и кроется ключ к разгадке. Такое впечатление, что разум, стоящий за всем этим, работает совсем не так, как наш. Во всем случившемся есть нечто странное, нечто чужое...
Внезапно пишущая машинка проснулась:
- Вернитесь, пожалуйста, в свои комнаты.
- Ну, теперь жди фейерверка! - воскликнула Барбара и напечатала:
- Большое спасибо, но нет. Мы только что поженились.
Машину это не развеселило.
- Вам необходимо ответить на вопросы, - не задумываясь, ответила она. - Ваше сотрудничество будет вознаграждено.
Барбара совсем уже было собралась набрать очередное «заявление для прессы», когда Авери сказал:
- Брось ее. Пусть себе болтает. По-моему, они и так все поняли.
- Как пожелаете, капитан. Просто мне нравится хулиганить. Тогда на душе не так мерзко.
Несколько минут молчания. Авери и Барбара настороженно оглядывались по сторонам, словно наказание вот-вот прыгнет из стен или с потолка. Но ничего не происходило.
- Похоже, они обдумывают, как им поступить, - заметил Авери. - Обычно они отвечают очень быстро.
- Может, раньше они не сталкивались с подобным отношением к их приказам? - предположила Барбара.
- Давай попробуем о них забыть... иначе мы можем просто чокнуться от ожидания... Да, так о чем я говорил?
- Нечто чужое - ты говорил об этом.