Эдмунд Купер

Пять к двенадцати

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РАНДЕВУ

Мое свидание со Смертью назначено на баррикаде. Алан Сигер
1

Стоял прекрасный осенний вечер. Звезды висели в небе, подобно застывшему потоку бриллиантовой пыли. Казалось, самые яркие из них движутся, медленно вращаясь на невидимых подвесках.

Воздух, к счастью, был спокоен. К счастью - потому что Дайон Кэрн висел, зацепившись кончиками пальцев за край крыши на высоте полумили над Лондоном. Одно приличное дуновение ветра - и он полетит навстречу смерти с ускорением в тридцать два фута в секунду. И это был бы не самый плохой выход, отрешенно подумал Дайон. Есть и худшие способы решения жизненных головоломок, чем стремительное падение сквозь вечернюю тьму навстречу вечному мраку.

Но почему-то он был уверен, что ветра не будет. Жаждущий смерти должен набраться терпения, прежде чем смерть заметит того, кто ее ищет.

Все время после полудня Дайон загорал на крыше Лондона-Семь. Это был приятный способ времяпрепровождения - если не считать того, что он зверски проголодался. Но даже если бы у него имелись один-два завалящих льва, все же небезопасно пытаться еще раз воспользоваться экспресс-подъемником. Одинокие жиганы привлекают слишком много внимания.

Да и черт с ним, с голодом! Присутствие аппетита даже полезно обостряет восприятие. Вскоре, если ему не изменят удача и вдохновение, денег у него будет вдоволь. Тогда он сможет закатиться в какой-нибудь ресторан на любой другой из лондонских башен, наесться до отвала и принять предложение первой попавшейся не слишком уродливой доминанты. А утром отправиться в ближайшую клинику за остро необходимой инъекцией жизни.

Так думал Дайон Кэрн, сорока шести лет от роду, с риском для жизни продвигаясь дюйм за дюймом к балюстраде на балконе квартиры двести четырнадцатого этажа, которую выбрал в Лондоне-Семь.

Каждый, кто может позволить себе жить на верхнем этаже лондонской башни, должен быть под завязку набит деньгами. Плевать какими пластиковыми львами, золотыми львами или просто драгоценными камнями. Всего ничего - схватить что плохо лежит и, не мешкая, смыться со сверхзвуковой скоростью.

Света в квартире не было. Насколько он мог судить, в течение последних двух часов оттуда не донеслось ни звука. Ни одного, черт побери. Следовательно, коробка была пуста. Гончая, несомненно, охотилась в долинах на зайцев.

Только высокопоставленная доминанта могла заработать достаточно денег на такую коробку. Дайон надеялся, что она жирная, обвислая, в возрасте далеко за сто. Он надеялся, что срок действия ее инъекций жизни подошел к концу и она умрет в припадке старческого экстаза, в объятиях своего очередного жигана.

Он перемахнул через балюстраду и, тяжело дыша, в радостном изнеможении рухнул на балкон. Никто не парализовал его и не убил электротоком. А если здесь и было устройство инфракрасного видения, оно, во всяком случае пока, ничем себя не проявило. Да и кто, черт побери, будет тратиться, чтобы установить дорогостоящую охранную систему в квартире на самом верхнем этаже? Надо быть законченным идиотом, чтобы пытаться вломиться в нее с улицы.

Но тут-то и наступает время Дайона Кэрна!

Балконная дверь выглядела податливой. Да она и была податливой. Даже слишком. Дайон распахнул ее и проскользнул внутрь.

На этом его удача иссякла. Зажегся свет, и доминанта, весьма легко одетая, но зато держащая в руках лазерный пистолет, сказала, целясь ему прямо в живот:

- Привет, жиган! Я уже заждалась! Временами мне даже казалось, что ты меня разочаруешь. Расслабься и тогда, возможно, избежишь поджаривания.

Дайон глубоко вздохнул и замер. Лазерный пистолет - довольно опасная штука. Он способен нанести очень неприятные раны, не говоря уже о том, что им можно вообще ослепить. Дайон представил себя лишенным зрения и не на шутку струсил. Но тут же, пожав плечами, отверг возможность этого исхода. Какая доминанта такого возраста, если она в своем уме, станет уродовать, калечить или делать недееспособным далеко не уродливого жигана!

- Кто ты? - продолжила она допрос.

- Уил Шекспир!

Проклятая эрудитка! Она чуть опустила ствол и на долю секунды нажала на спуск. Дайон в изумлении опустил глаза и увидел у себя на бедре крохотную, как от укола, дымящуюся дырочку в брюках. Потом почувствовал боль. Черт, теперь без волдыря не обойдется.

- Дайон Кэрн, - сказал он поспешно.

- Возраст?

- Сорок шесть.

- Мальчишка, - засмеялась женщина, - тебе следовало бы подумать, прежде чем ввязываться в игры со взрослыми.

- Да пошла ты!

Женщина засмеялась. В этот момент она выглядела очень привлекательно. Для того, конечно, кто любит такого сорта вещи. Черт побери! Надо быть справедливым, даже потерпев поражение - она была хороша с любой точки зрения. Примерно шести футов роста и ста шестидесяти фунтов веса, с прекрасной фигурой амазонки. Ей никак не могло быть больше семидесяти пяти.

- Ты выбрал не ту квартиру, юнец. Здесь есть даже датчик давления, вмонтированный в потолок. Мне пришлось ждать тебя довольно долго. Я старший офицер порядка Лондона-Семь.

Теперь настала очередь Дайона смеяться. Он проиграл всухую. Из всех ста тысяч квартир Лондона-Семь он выбрал одну-единственную, занятую офицером порядка. Даже налетчик, залезший в поисках драгоценностей короны в Скотланд-Ярд, не опростоволосился бы так сильно.

- Что ты из себя представляешь? - требовательно спросила доминанта. На гения по части квартирных краж вроде не похож. Что ты за генетическая шутка?

- Дайон Кэрн, - повторил он торжественно, - экстраординарный жонглер и неудавшийся преступник.

- Жонглер?

- Трубадур.

- Трубадур?

- Мейстерзингер[1].

Она выжгла еще один волдырь, покрупнее первого, на другом его бедре.

- Черт тебя побрал! Я поэт! - вскричал он раздраженно. Бумагомаратель. А теперь будь любезна передать меня чистильщикам, а я пожелаю тебе спокойной ночи.

- Не так быстро, мой юный мейстерзингер. Ночью не нужны инъекции жизни. Поговорим немного. Может, я не заскучаю с тобой.

Только усилием воли Дайон заставлял себя стоять твердо. Голод, физическое напряжение во время спуска с крыши, провал так удачно начавшегося предприятия, не говоря уже о лазерных ожогах, - всего этого вместе было более чем достаточно, чтобы выбить из колеи кого угодно.

- Ты бледен, малыш. Боишься нескромных предложений с моей стороны?

- Я голоден, - всхлипнул он. - Чертовски голоден и устал. И не смог бы ничего, даже если бы ты попыталась мне это предложить.

- Ну вот, что еще за проблемы! - сказала амазонка, и голос ее смягчился. Она взяла кобуру, лежавшую сбоку от кровати, и опустила в нее лазерный пистолет. Потом подошла к вакуумному люку и заговорила в приемное устройство:

- Полбутылки бренди... Реми Мартэн, пожалуй. Бутылку хорошего рейнвейна, скажем, Рампани\'67, холодного цыпленка, зеленый салат, французскую булку. Приборы на двоих. Через пять минут после получения заказа... Да, и еще черный кофе. Все.

Затем она повернулась к Дайону и сказала, показывая на очень удобный с виду стул:

- Устраивайся, дорогой. Это был тяжелый вечер. Забудем высокую драму. Меня зовут Джуно Локк.

- Я ошеломлен, разумеется, - сказал Дайон церемонно и с благодарностью опустился на стул. Да, Джуно Локк, офицер порядка этого округа, была весьма привлекательна - если вы любите такого сорта вещи. Иногда он любил их. Иногда нет. Временами все это так допекало его, что ему хотелось кричать. Теоретически, его появление должно было бы смутить ее. Но в действительности этого не произошло. Она даже не потрудилась прикрыть грудь - что в данных обстоятельствах было почти открытым оскорблением. Он попытался разжечь в себе ненависть к ней, но для этого требовалось слишком много энергии. Кроме того, он был чертовски голоден, а ей никак не могло быть больше семидесяти пяти. Бывают гораздо более старые доминанты и гораздо худшие. Они истощают вас, а потом с воем умоляют дать еще. Эта доминанта выглядела так, что было ясно - ей никогда ни о чем не приходилось умолять... Красивая блондинка и, вероятно, вдвое жестче, чем любой жиган, которого он мог припомнить. Хвала Мэри Стоупс, она еще не пыталась обращаться с ним грубо.

- А ты неплох, - сказала Джуно, критически его оглядев. - Не слишком плох. Я могу даже решить не передавать тебя психиатрам. Если, конечно, ты позабавишь меня.

- Пережиток материнского инстинкта? - спросил он со злобой.

Она должна была бы оскорбиться, но вместо этого только рассмеялась:

- Мое имя Джуно, а не Джокаста.[2] Как бы ты предпочел быть изнасилованным?

- Все равно как, но не раньше, чем после бренди. Если только у тебя нет лучшего анестезирующего.

- Мой маленький трубадур, - сказала Джуно, - ты начинаешь мне нравиться.

2

К концу двадцатого столетия контроль над рождаемостью вышел сам из-под контроля. Вопреки законам вероятности и прогнозам ученых, вопреки безумному созданию самых мощных в истории человечества средств уничтожения, большой войны так и не произошло. Таким образом, ограничение рождаемости осталось единственно возможным решением.

Легкость, с которой оно было принято даже в таких странах, как Индия и Китай, - тайна, относительно которой ведущие специалисты по истории Войны с Перенаселением спорят до сих пор. Человечество никогда не славилось логичностью способов разрешения самых серьезных своих проблем. Похоже, степень разумности принимаемых решений обратно пропорциональна срочности и важности задач. Поэтому даже политиков можно простить за то замешательство, в которое они пришли, когда для решения самой насущной проблемы угрожающего удвоения населения Земли во второй половине двадцатого столетия - был предложен наиболее рациональный путь.

Страшная штука - всю жизнь готовиться к Армагеддону, который так и не наступил. К году двухтысячному от Рождества Христова примерно каждый третий из выдающихся политических деятелей страдал неврозом. Редкий президент, премьер-министр или первый секретарь стремился остаться на посту еще на один срок. Притягательность власти как таковой падала.

Но в то время как на международной политической арене события проходили фазу депрессии, женщины мира - или, по крайней мере, большинство из них - наслаждались расцветом эмансипации. Не той фальшивой эмансипации, которая \"освободила\" женщин от брачных оков, наложенных мужчинами, и после нескольких тысячелетий интеллектуального подавления разрешила им, с их более слабым телосложением и меньшими умственными способностями, получать \"равную плату за равный труд\". Но расцветом эмансипации настоящей, которая означала освобождение из тисков эволюции, стало право перестать наконец быть детородной машиной.

Эта мысль завладела их умами. Сначала, конечно, на Западе. Потом повсюду. Уровень рождаемости начал падать так стремительно, что католическая церковь закатила вселенскую истерику (после того как в течение полустолетия она пыталась, но так и не смогла примириться с этим фактом). За десять лет сменилось четыре папы. Затем церковь раскололась на две, которые в свою очередь тоже раскололись, и так далее. Это повторялось через регулярные промежутки времени, так что развитие некогда громадной организации превратилось в замедленное подобие размножения амебы. В конце концов, даже англиканская церковь, как и всегда, последовала ее примеру. А вот буддизм оказался гораздо более устойчивым - и способным, по крайней мере теоретически, принять новый порядок вещей. Как, впрочем, и ислам. Но в конечном итоге и тот и другой вынуждены были измениться. Решительно измениться.

Тем временем женщины повсюду наслаждались освобождением от животного начала. Три беременности - приговор для средней замужней женщины первых десятилетий двадцатого столетия - означали не только двадцать семь месяцев функционирования в качестве устройства для вынашивания плода, но по крайней мере еще тринадцать лет в роли программируемой обучающей машины. То есть, в среднем, четверть века всей недолгой жизни женщины. Вот это были настоящие кандалы. Это был механизм, при помощи которого девушка превращалась в матрону, а матрона - в старуху.

Контроль над рождаемостью, практиковавшийся с самого начала цивилизации меньшинством, сделался достоянием масс. Наступил конец миллионолетнего рабства. Это было началом становления женщины как социальной силы. И это также было - по случайному, разумеется, совпадению концом владычества мужчин.

К началу 1970-х производство контрацептивов сделалось ведущей отраслью индустрии. К тому времени население Земли достигло примерно четырех миллиардов. Следовательно, женщины составляли около двух миллиардов, и приблизительно половина из них была в репродуктивном возрасте. Семидесятые стали золотым веком для пропагандистов контроля над рождаемостью, гигантских компаний - производителей лекарств и химиков-фармацевтов.

Использование внутриутробного противозачаточного средства - простой пластиковой спирали, вставляемой в матку, было определенно одним из самых эффективных среди когда-либо изобретенных методов контроля над рождаемостью. Однако долгое время спираль почти не выпускалась. Дело в том, что для выкачивания прибыли она была слишком дешева. Ее производство стоило пенни, установка квалифицированной медсестрой - десять шиллингов. Она давала почти полное решение проблемы с минимальными побочными эффектами. Поэтому рекламные агентства, вдохновленные многомиллионными гонорарами, взялись за дело и за некоторое время полностью с ней разделались.

Фармацевтические фирмы запустили в производство пилюли. Все виды противозачаточных пилюль, но преимущественно те, что предназначались для ежедневного приема. Так что ведущие химические концерны могли объявить своим акционерам о рекордных дивидендах.

Когда несколько недогадливых ученых разработали таблетки, которые достаточно было принимать лишь раз в месяц, фармацевтические фирмы скупили патенты, а когда это было невозможно - скупили компании, пытавшиеся наладить выпуск и распространение \"месячных\" пилюль. Один наивный британский биолог - к несчастью, неподкупный - добился успеха в разработке таблеток, которые нужно было принимать только раз в год. Вскоре он погиб в автомобильной катастрофе, одновременно сгорела его лаборатория, а формула лекарства была утеряна. Но вдова получила щедрую компенсацию и переехала жить на юг Франции.

Тем временем таблетки специализировались. К началу восьмидесятых появилось пятьдесят семь разновидностей. Многие женщины с пламенной и весьма похвальной верностью принимали один и тот же сорт пилюль на протяжении всего своего репродуктивного возраста. Но были и такие, которые употребляли нечто вроде попурри из таблеток, имея, видимо, подсознательное желание отмыться белее белого.

Начали твориться любопытные вещи - сначала в США, потом в Британии, Западной Европе и, наконец, повсюду. Относительное количество новорожденных мальчиков стало слегка уменьшаться, а относительное количество новорожденных девочек - соответственно расти. В то же самое время смертность среди мальчиков до пяти лет немного увеличилась, а смертность девочек того же возраста слегка упала.

Были и другие изменения. Большинство младенцев-девочек рождались столь же сильными и крупными, как и мальчики. Объем черепа у них был таким же, если не большим. Когда эти дети достигли юношеского возраста, уже не было больше необходимости разделять женский и мужской спорт. Во всех областях девочки могли на равных соревноваться с мальчиками, а в некоторых определенно их превосходили... У психологов, конечно, был готов ответ: мальчики начинали чувствовать себя не очень уверенно потому, что они уже заметно уступали в количестве.

Но вызов был брошен не только в сфере физической силы. Именно женщина-математик создала первую основную модификацию как общей, так и специальной теории относительности. Именно делегат-женщина успешно провела через Генеральную Ассамблею ООН Международную хартию о Всеобщем Ядерном Разоружении. Именно женщина-физик открыла частицу эпсилон-три.

К началу двадцать первого столетия во всем мире мужчины оказались в меньшинстве, в среднем: в отношении пять к семи. К этому же моменту женщины - или, точнее, новая порода женщин - еще более усилили свои позиции. Особенно на Западе. Продемонстрировав равенство с мужчинами, а то и превосходство над ними в нескольких истинно мужских областях, особенно в науке и политике, они стали претендовать на власть.

С точки зрения количественного превосходства, их положение было непоколебимо. С точки зрения физиологических и психологических преимуществ - тоже. Впервые за миллионы лет женщины сделались неуязвимы как в прямом, так и в переносном смысле слова.

Ортодоксальная западная концепция брака разбилась вдребезги. В последние десятилетия двадцатого века ее распад ускорился благодаря как облегчению процедуры развода, так и большей эффективности и более широкому распространению контрацептивов. С укреплением общественной безопасности и увеличением численного дисбаланса между полами брак как социальный институт потерял всякое значение. Для женщин стало приемлемым жить с мужчинами, пока они сами того желали. Стало возможным иметь детей, не объявляя, кто их отец, или совсем без отца. Неразборчивость в связях больше не была преступлением против общественной нравственности. Даже неумеренная, она рассматривалась лишь как слегка вульгарное поведение - гораздо более простительное, чем обжорство, и бесконечно более приемлемое, чем показная стыдливость.

Женская проституция сошла на нет. Мужская начала расти. Замужество сделалось для старых и богатых доминант символом общественного положения, для одиноких - всего лишь временным прибежищем, своего рода дружбой, слегка приправленной настоящим сексом.

С началом двадцать первого века появился новый вид таблеток - пилюли долголетия. И хотя эти средства действительно замедляли процессы старения, у людей с определенным типом нервной системы или у тех, кто злоупотреблял ими, наблюдались некоторые любопытные побочные эффекты - такие как пробуждение сатиризма, нимфомании или впадание в детство.

Да, пилюли долголетия оказались неудачным новшеством. Не до конца исследованные и продававшиеся в слишком больших количествах, они, даже за короткий период своего применения, поставили под угрозу жизни сотен тысяч людей обоих полов. Но по сравнению с хирургией пересадки органов, которая прогрессировала до такой степени, что практически все, кроме мозга и эндокринной системы, поддавалось замене, создание пилюль было не более чем опасным экспериментом.

Однако эти исследования в конце концов вылились в громадные международные усилия, направленные на увеличение продолжительности человеческой жизни искусственными средствами. Наиболее эффективная из созданных методик представляла из себя сложную программу ферментной стимуляции, которая в свою очередь инициировалась не менее сложной системой инъекций, варьировавшихся в зависимости от индивидуального химического состава организма. Недостатками этого способа являлись дороговизна и то, что его использование должно было каждый раз быть увязано с психосоматической историей пациента.

После короткого периода катастрофически бесконтрольного использования методика неизбежно попала под государственный контроль, обеспечив тем самым правительству удобное средство увеличения доходов - и в то же время позволив ему создать и поддерживать почти всеохватывающую систему контроля за поведением граждан. Каждый, кто хотел и мог позволить себе подвергнуться процедуре продления жизни - или инъекциям жизни, как это стало называться, - попадал в зависимость от государства. Если вы не подрывали основные общественные устои и обладали годовым доходом не менее чем в пять тысяч львов (единой европейской валюты, вытеснившей к тому времени девальвированные фунты, марки и франки), ваша ожидаемая продолжительность жизни могла быть продлена более чем до ста пятидесяти лет. Если же вы были нежелательным с общественной или политической точки зрения элементом или просто-напросто бедны, в жизненных инъекциях вам отказывали, и ваша ожидаемая продолжительность жизни, даже в лучшем случае, не могла превысить девяноста пяти лет.

Именно в таком изменившемся, находящемся под властью женщин мире и родился Дайон Кэрн. Это произошло в 2025 году. Он был сыном инфры (одной из представительниц постепенно сходящего на нет меньшинства социально отсталых женщин, не обладавших никаким другим талантом, кроме любви и способности вынашивать детей) и одного необузданного ирландца, не имевшего никакого иного призвания, кроме пристрастия к алкоголю, - и упившемуся до смерти за месяц до рождения Дайона.

В обществе, всецело контролируемом доминантами - новым типом суперженщин, доказавших свою способность восторжествовать над мужской оппозицией, - для матери Дайона оставался один-единственный путь заработать достаточно денег, чтобы избавить его от государственного сиротского приюта, - стать племенной кобылой.

Она отдала сына в частные ясли и устроилась на одну из многочисленных детских ферм, постоянными клиентами которых были наиболее процветающие доминанты и их сквайры. Иметь ребенка, выношенного другой женщиной, было престижно. Мать Дайона сделала вынашивание чужих детей своей профессией. Это позволило ей зарабатывать по две тысячи львов за беременность и оплатить образование своего сына от яслей до окончания школы.

Пока Дайон был мал, она навещала его регулярно. Поступив в школу, он сам стал навещать ее. Им было хорошо вместе, и, несмотря на нездоровость родственных отношений между настоящей матерью и настоящим сыном, они сохраняли любовь друг к другу.

Дайон редко видел свою мать не беременной. Поэтому он привык думать о ней как об огромном, похожем на глыбу, существе, хотя на самом деле она от природы была хорошо сложена и невелика ростом.

Она выдержала семнадцать успешных беременностей (одиннадцать девочек и шесть мальчиков), прежде чем, полностью надорвав сердце, умерла от меланхолии и закупорки кровеносных сосудов. Конечно, ее можно было бы оживить, будь она достаточно важной персоной или имей на банковском счету достаточно много денег. Но тридцати четырех тысяч львов хватило лишь на то, чтобы оплатить образование Дайона до того момента, когда в жестком соперничестве с доминантами он выиграл государственную стипендию по кибернетике. Дайон так и не получил ее. Придя на похороны и увидев до странности хрупкое тело, исчезающее в очистительном огне атомной топки, он ощутил на щеках неприличествующие мужчине слезы. И тогда Дайон плюнул на этот мир, который мог поступить так с единственным человеком, которого он любил, и решил жить своим умом.

В тот момент Дайону исполнилось ровно восемнадцать лет. Ему предстоял долгий путь. Ко времени, когда он возмужал, отношение количества мужчин к количеству женщин снизилось и составило пять к двенадцати.

3

Дайон Кэрн был пьян и не на шутку сбит с толку. Пьян - потому что, прежде чем приняться за цыпленка, прикончил большую часть бутылки бренди, сбит с толку - потому что находился в полной власти белокурого офицера порядка, которая тем не менее не имела, похоже, ни малейшего желания посылать за чистильщиками.

Но вскоре, съев изрядный кусок цыпленка с зеленым салатом, он почувствовал себя несколько лучше. Достаточно хорошо, чтобы отдать должное бренди с черным кофе. И чтобы осознать: Джуно Локк просто играет с ним, водя его на коротком поводке. Как только он перестанет забавлять доминанту, она позволит чистильщикам увезти его, чтобы в очередной раз подвергнуть психоанализу.

Ну так и что? Наплевать! Он уже не раз подвергался анализу третьей степени. Психиатры сами гораздо более примитивны, чем их пациенты, которых они тем не менее считают всего лишь бумажными куклами. Все, что нужно, это подкинуть им несколько шокирующих образов или симулировать невроз, на почве комплекса неполноценности по отношению к женщинам. И тогда они оставляют вас в покое. Вы получаете приличную еду трижды в день в течение месяца, десять частично восстановительных инъекций, пятьдесят львов и годичный испытательный срок. Все довольно-таки утомительно, хотя и не так уж неудобно. При условии, что вы ничего не натворите в продолжение испытательного срока.

Он попытался вспомнить, когда в последний раз подвергался анализу третьей степени. Если испытательный срок еще не истек, то сегодняшний инцидент может иметь серьезные последствия. Анализ второй степени. Три месяца всеохватывающего лечения, включая, возможно, электрошок. Далеко не идиллия... Но Дайон не мог вспомнить ничего. Последний укол он, кажется, получил давным-давно. Но и вчерашний завтрак казался таким далеким...

Джуно глотнула кофе с бренди и, будто прочитав его мысли, заметила:

- Я бы сказала, не меньше чем полгода и не больше чем год назад. Плохо дело, юнец. Тебе светит вторая степень.

Он подпрыгнул, как будто она снова прижгла его лазером.

- Стоупс побери! [3] Как ты узнала?

- Такой взгляд, как у тебя, малыш, я уже видела раньше много раз. Обычно, когда жиган попадается, первым делом у него появляется это отсутствующее выражение. Он пытается припомнить, когда в последний раз подвергался анализу. Если вспомнить не удается - это дурной знак. Знак того, что подсознательно он и не хочет вспоминать... Ну ладно, выпей еще немного бренди и развесели меня.

- Шантажистка! - заорал он в ярости. - Секс-зомби! Бесплодная утроба!

- Пожалуйста, - улыбнулась она, - ты лишь слегка царапаешь мое самолюбие.

- Я предпочел бы расцарапать твое горло. Джуно спокойно оглядела его:

- Похоже, ты достоин большего, маленький мейстерзингер. Понимаешь, о чем я?

- Никто не заслуживает первой категории, даже офицер порядка.

- Ну вот, - сказала она весело, - наконец-то мы становимся понятливыми. Выпей еще бренди...

Женщина плеснула большую порцию в его стакан:

- Давай будем взаимно вежливы. - Она достала легкую домашнюю тунику и натянула ее, прикрыв грудь: - Ну, как теперь?

- Спасибо, - сказал Дайон. - Так гораздо лучше.

- Да, похоже, ты несколько старомоден. Он улыбнулся:

- Скажем, несколько странен. Эксцентричен - было бы еще точнее.

- И ты действительно пишешь стихи?

- Да, так это называется. В основном мною. У меня самая благодарная в мире аудитория - из одного человека.

- Давай расширим ее до двух.

- \"Век расшатался\", - сказал он сухо.

- \"И что скверней всего, - смеясь, подхватила она, - я рождена восстановить его!..\" [4] Сам-то ты уверен, что рожден для этого? В двадцать первом веке Гамлета приговорили бы к анализу первой степени сразу по десяти разным статьям.

У Дайона отвисла челюсть.

- Пожалуйста, не изумляйся так. Это даже оскорбительно. Не все доминанты невежественны.

- Даже офицеры порядка? - выдавил он.

- Особенно офицеры порядка. Наша работа - почти синекура. Оставляет массу времени для самообразования. А что касается таких, как ты, жиганов... Все вы носите внутри стремление к смерти. Но ты пока не заслужил больше чем однодюймовую эпитафию.

Он снова был озадачен.

- Вопрос в том, - продолжала она, - что делать с обреченным мейстерзингером. Должна я спасти его или отдать в руки чистильщиков.

- Развлекайся как хочешь, - ответил он, стараясь говорить безразличным тоном, - этот мир так прекрасен.

- Тогда я сохраню тебя. Для расширения кругозора.

- Какая плата за сеанс? - спросил он холодно.

- А может - сколько за припев? - ответила она. - Секс перед сонетами или сонеты перед сексом? А может быть, и секс и сонеты? Оргазм, рифма и ритм - в комплекте. И эксцентрично, и забавно, и необычно - все вместе.

Дайон вздохнул и встал - слегка нетвердо:

- Посылай за чистильщиками, и мы споем дуэт. Ты сама - бумажная кукла. Спасибо за бренди, цыпленка и все остальное. Желаю доброй ночи!

- Сядь, болван! Он моргнул и сел.

- Теперь слушай внимательно. Мне всего шестьдесят два, и я далеко не уродлива - так что тебе повезло дважды. Ты, в свои сорок с лишним, остро нуждаешься в инъекциях жизни. Все твое будущее в моей власти. Одно слово, несколько порезов и синяков на каждом из нас, сделать которые не составит труда, - и ты обречен на вторую степень с пятилетним запретом на инъекции жизни. Я выражаюсь ясно?

- Более чем.

- Ну тогда оставайся на короткой волне, дорогой, и не произноси ни звука, а не то я разрублю тебя пополам. Мне шестьдесят с небольшим - я в расцвете лет, скорее красива, чем уродлива, даже по твоим извращенным стандартам, и на моей кредитной карточке не меньше десяти тысяч львов. Кроме того, я немного одинока - не слишком, но все же. Мое любопытство ненасытно, и я не очень озабочена тем, как много времени провожу, или не провожу, с разведенными ногами. Мне интересно использовать этот случай, чтобы узнать, что произойдет, если нечто внутри восстановленного мейстерзингера... Ты все еще воспринимаешь?

- Остаюсь на волне, - икнул Дайон,

- Если ты хочешь независимости, юнец, я куплю ее тебе. Будь моим сквайром и все. Секс - твоя забота, не моя. Корябай стишки, если хочешь, и прячь их под замок. Я не буду подглядывать. Все, что я требую, - это цивилизованное обращение и чтобы не было никаких очевидных нарушений порядка... Теперь выпей еще бренди, помолчи две минуты и пошевели мозгами.

Он так и сделал. Картинка получилась любопытная.

Джуно Локк, офицер порядка, блондинка, шестидесяти двух лет, была совсем не груба. Никакого насилия, никаких чистильщиков, никаких ран на теле за исключением пары лазерных ожогов, полученных при знакомстве. Более чем интересно.

У нее была прекрасная квартира, в которой не наблюдалось признаков постоянного присутствия мужчины. Ее голос был гораздо мягче, чем у большинства доминант.

- Стоупс с тобой, - зевнул он, - я устал. Это был утомительный вечер.

- Не очень элегантно, - улыбнулась Джуно, - но зато честно. Пойдем в кровать.

4

Бар назывался \"Виват, жиган!\". Это было небольшое сомнительное заведение на одном из подземных уровней Пикадилли, занимавшем часть пространства, на котором ранее в течение почти столетия располагался Лондонский павильон.

У Дайона с собой имелось более чем достаточно денег, чтобы заплатить за вечер с серьезной попойкой. Это не было его основным намерением, но, по крайне мере, планом номер семь, на тот случай, если предыдущие шесть планов рухнут. Большую часть недели ему приходилось быть сквайром доми Джуно и, надо сказать, не без удовольствия для себя. Когда она не состояла на дежурстве, а чаще всего это было именно так, они занимались любовью, осторожно изучая друг друга, следя за душевным состоянием партнера, за тем. когда можно продвинуться вперед, а когда надо сдать назад. Ошибки были минимальны - оба уравнивали свои скорости достаточно хорошо.

Однажды вечером, развлечения ради, они улетели в Париж, просто потому, что Дайону захотелось прогуляться вдоль Сены, поесть французских булочек с сырым луком и посетить какое-нибудь музыкальное заведение на Елисейских полях. Джуно была изумлена этим предложением, но и только.

Но сегодня... Сегодня вечером Джуно находилась при исполнении своих служебных обязанностей - или, лучше сказать, делала карьеру, лично участвуя в небольшом, для узкого круга, научном семинаре по проблеме раннего обнаружения отклонений в поведении потенциальных правонарушителей. Совещание происходило в Кембриджской психолаборатории, и в нем, без сомнения, должны были принять участие говорливые психологи-профессионалы и большегрудые офицеры порядка с выражением крайней серьезности во взоре. Дайон искренне желал, чтобы Джуно получила от всего этого удовольствие.

Но, как говорится, ночи не нужны инъекции жизни - и Дайон направился в \"Виват жиган!\", где кроме основного зала имелись солярий, спальни, сдаваемые парочкам на час-другой, и парилка в полуподвальном этаже.

Сам бар был почти пуст - длинный, замечательно отвратительный бар, с настоящим кафелем двадцатого века, древними дубовыми панелями и тускло-красными неоновыми лампами. В нем был даже столетней давности музыкальный автомат (используемый только в декоративных целях) и синтетические опилки на полу. Дайон считал, что здесь можно в максимальной степени ощутить атмосферу века мужского превосходства.

Однако он был в восторге не столько от самого заведения, сколько от его хозяина. Бармена звали просто Безымянный - поскольку большую часть времени он и сам не мог вспомнить свое имя. Это был толстый с бессмысленным выражением лица мужчина, выглядевший как человек ста семидесяти трех лет от роду, срок действия последней инъекции жизни которого истек полвека назад. На самом деле он был в точности ровесником Дайона и к тому же последним из политических убийц Англии. Около десяти лет назад Безымянный из лазерной винтовки разрезал пополам министра творческой деятельности, за что получил всеобщую известность, анализ первой степени и вечный запрет на инъекции жизни.

Среди праздношатающихся жиганов он был знаменитостью и считался чем-то вроде героя. Одна стена бара была полностью покрыта кое-как намалеванной цитатой, описывающей его преступление и последовавшее затем наказание. Цитата была обезображена припиской, провозглашавшей Безымянного матерью-героиней Советского Союза десятой степени. Стало уже традицией, что жиганы, впервые посещавшие бар, ставили свои подписи под этим текстом, присоединяясь тем самым к протесту против прогрессирующего засилия женщин. Его преступление вовсе не означало, что Безымянный имел что-то лично против предыдущего министра творческой деятельности (которая ныне, конечно же, покоилась в Вестминстерском аббатстве). Но она была доминантой из доминант и несла ответственность за принятие акта об ограничении занятости. И то и другое было прекрасным мотивом для убийства.

Согласно легенде, Безымянный когда-то считался великолепным архитектором. Но, разумеется, это была сугубо женская работа. В результате - большая шутка с лазерной винтовкой, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

- Пива, - потребовал Дайон, опираясь о пустой конец стойки бара. Лёвенбрау особого. Холодного.

Безымянный бесстрастно нашел нужную бутылку, с видом нейрохирурга, ищущего скальпель, выбрал стакан и налил в него пива:

- Полтора льва.

Дайон высыпал на стойку несколько монет:

- Себе нальешь?

- Danke schon[5], жиган. Это будет стоить уже три. Лёвенбрау - лучшая, черт побери, комариная моча из тех, что здесь подаются. Кто может позволить себе пить его, кроме тебя, меня и доминант, если бы им вздумалось заглянуть в эту трущобу? - Профессиональным жестом Безымянный одним глотком опорожнил свой бокал.

При звуках слова \"Лёвенбрау\" трое жиганов, сидевших у дальнего конца стойки, неловко придвинулись поближе. Ясное дело: парень, который расплачивается с такой щедростью, - это сквайр, изображающий из себя жигана.

- Самое лучшее, - сказал один из них развязным тоном, - было бы стерилизовать всех инфр. Конечно, тут нужны большие силы, но дело того стоит. Это нокаутирует доминант.

- Квадратный корень из ничего, - сказал другой, - во имя процветания человеческой расы.

- Ты прав, дружище, - сказал третий. - Нам нужно лишь схватить избранных высокопоставленных доминант, вколоть им полную дозу антистерилизатора, накачать нескольких сквайров афродизиаками, чтобы они осеменили доминант со всем возможным энтузиазмом, и потом посмотреть, как начнут расти их животы. Харакири для верхушки. Ха-ха.

- Переключись, - сказал Безымянный. - Ерунду городишь. Трахать они тебя хотели. Дайон оглядел жиганов.

- Поскольку я состою при даме, парни, - сказал он, - деньги у меня водятся в избытке. Делайте выводы. Что это будет - свободный стиль, каратэ, кун-фу или лёвенбрау для всех, кто захочет упиться до смерти?

- Говорит как жиган, - сказал парень, грезивший о стерилизации доминант. - Пять лёвенбрау, Безымянный. Это лучшее, что можно услышать в Земле Обетованной.

Дайон опустошил свой стакан и кивнул. На стойке появились пять чистых стаканов, бутылки зашипели, и на время трое жиганов сделались кровными братьями.

- Джентльмены, - сказал Дайон, поднимая второй стакан. - Я представляю собой мужчину эпохи Возрождения.

- Мужчину эпохи Возрождения, - повторила троица в унисон.

- И вы знаете, что можете сделать с ним, - продолжал Дайон, поставив стакан. - Потому что, Дорогие друзья по выпивке, вы и я - шакалы. Мы злоупотребили оказанным нам гостеприимством. Мы трусы из трусов. Мы последние отбросы человечества. Потому что доминанты что-то могут, а мы нет.

- Выпьем за это, - сказал Безымянный с энтузиазмом.

Дайон посмотрел на него:

- Как, черт побери, тебя зовут?

Безымянный секунду или две поскреб затылок.

- Джеймс Фламинго Бонд, - ответил он. - А как, черт побери, зовут тебя?

5

Чем больше бутылок лёвенбрау было выпито, тем прочнее становилось кровное братство. Три жигана - худосочные, бледные как смерть создания, выглядевшие так, будто их отлили из одинакового пластика, - назывались Пандо, Гарвил и Тибор. Ни один из них не занимался полезным трудом. Они жили уборкой мусора, мелким воровством и проституцией. Но, несмотря на то что Дайон пал так низко, что стал сквайром, они великодушно его простили. Деньги не пахнут.

- Все, что нам нужно, - сказал Пандо, взяв свою долю выпивки, - это всего лишь один сумасшедший, но гениальный индивид мужского пола. Один-единственный жиган, чуть-чуть рубящий в науке.

- Все гении - это доминанты, - запротестовал Тибор. - Сам знаешь, наука только для баб. Нет больших титек - нет большого IQ.

Пандо рыгнул.

- Да не динозавры же мы все, в самом деле, - запротестовал он. Где-то среди нас должен скрываться гений, даже если он всего лишь дворецкий и имеет дело только с бутылками пива и соломинками для коктейля.

- Предположим, чисто теоретически, он у нас есть, что тогда? - спросил Гарвил. - Один-единственный гений - это еще не все жиганы.

- Nein, non, нет! Один-единственный гений создаст антидоминантный вирус, стрептококтейль, который уничтожит их бесплодие. И вирус и его изготовитель, конечно, должны быть полностью под нашим контролем. Потом мы запустим эту штуку во все резервуары питьевой воды и спокойно станем смотреть, как доминанты начнут делаться похожими на надутые баллоны, желательно с максимальными для них мучениями.

- Это все мечты, - сказал Дайон раздраженно, - извечные мифы невежественных людей. Что, Стоупс побери, вы будете делать с миром, преподнесенным вам на серебряном блюдечке? Доминанты останутся навсегда, если их низвержение будет зависеть от трутней-жиганов, толкающихся в миллионах пивных баров. Нам не нужны вирусы, бомбы или дубинки. Единственное, что нам нужно, - это настоящие мужчины. Поднимитесь, жиганы! Распрямитесь, станьте на три фута выше, чтобы я мог сосчитать вас.

Последовало недолгое молчание. Наконец до Пандо дошло, что его, похоже, оскорбили.

- Что с тобой, сквайр? - усмехнулся он. - Какая замечательная речь из уст наемного трахальщика! Залезь на лестницу и посчитай сам себя.

- Джентльмены, - сказал Дайон терпеливо, - я только хотел сказать, что шакал не может сражаться против львицы. Если бы нашлось достаточное количество настоящих мужчин, доминанты падали бы рядами. Ergo[6], подумайте еще раз.

- Дважды верно, - торжественно согласился Гарвил. Затем, вспомнив о верности своим приятелям, он добавил: - Но все же ты слегка нас обидел.

- О, дорогие и любимые друзья, - сказал Безымянный, неожиданно со слезами на глазах пробудившись от спячки. - Я пью за вселенское братство мужчин... О Боже, военная команда.

Дайон и трое жиганов проследили за направлением его взгляда.

Семеро здоровенных и хорошо развитых доминант как раз в этот момент входили в бар. Одеты они были небрежно и довольно грязно. На головах троих из них сидели побитые фибергласовые шлемы.

- Ирландские морские коровы, - зашипел Безымянный, - эти большие суки уже приходили сюда на прошлой неделе. Побили мебели на пять сотен львов, но заплатили сразу же и наличными. Ведите себя тихо, жиганы. Этих разгоряченных телок не интересует, как возвести ноль в куб.

- Газ? - спросил Дайон, с интересом разглядывая доминант. - Нефть? Минералы?

- Нет. Подводные отели и все такое прочее. Они говорили мне, что многие доминанты любят, валяясь в постелях со своими одухотворенными сквайрами, пялиться сквозь углеродистое стекло на шаловливых рыбешек.

Доминанты с шумом расположились вокруг стола в одной из уединенных полуниш. Очевидно, они где-то уже успели изрядно набраться, так как их движения были гораздо резче, а слова громче, чем надо.

Одна из них - высокая и мускулистая брюнетка - стала стучать кулаком по столу:

- Вино! Вина! Дю в\'эн! В\'инью!

- К вашим услугам, дорогие доминанты. - Безымянный профессионально перемахнул через стойку бара и подошел к ним, чтобы принять заказ.

В этот момент одна из доминант отделилась от своей группы и слегка нетвердой походкой стала прохаживаться по бару. Критически оглядев Дайона с компанией, она сказала:

- Один - для одиночества, два - для компании, три и больше - это уже заговор. Что скажете, жиганы? Ночи не нужны инъекции жизни.

- Точно, не нужны, - сказал Тибор, выпячивая грудь. - К твоим услугам, дорогая доминанта, отныне и вовеки.

Она оглядела его сверху донизу и бросила на стойку пять львов:

- Ты никогда не выдерживал больше одного раунда, дитя. Выпей-ка лучше стаканчик молочка.

Тибор уставился на деньги и проглотил насмешку.

- Сколь хороша, столь и щедра! Но мы утопим то, чему уже не бывать, не в молоке, а в лёвенбрау.

Гарвил оглядел доминанту и постарался придать блеск своим глазам.

- По крайней мере пять раундов, - сказал он вкрадчиво, - подлинность товара гарантируется.

- Смело и убедительно, - сказала с улыбкой доминанта. - Что же, вполне возможно. Ты довольно-таки тощ, но это не имеет значения. Я видала жиганов и получше, и похуже.

Она выбросила руку и крепко ухватила Безымянного, который, получив заказ, в этот момент как раз возвращался к стойке.

- Койку, любезный. Твой маленький приятель хвастает, что он половой гигант.

- Номер три, - сказал Безымянный, выуживая из кармана ключ, - семь пятьдесят в час.

- О, какая высокая цена греха. - Доминанта повернулась к Гарвилу: Выдержишь час, храбрец? Гарвил облизал губы:

- По двадцатке за палку, и я буду продолжать до закрытия бара.

- Мания величия, - засмеялась доминанта, - запомни, ради твоей собственной пользы, - поступки должны соответствовать словам.

Она взяла ключ, хозяйским движением обхватила Гарвила и обратилась к своим компаньонкам:

- Синьоры, дорогие, закадычные подруги! Я собираюсь устроить маленький экзамен на прочность. Не пейте много до моего возвращения.

- Через девяносто секунд, - предсказало чье-то глубокое контральто.

- Да ну тебя! Не меньше трех минут!

И она увела не сопротивлявшегося Гарвила в спальню.

Безымянный обнес доминант напитками. Две или три из них многозначительно посмотрели на стойку бара, потом раздался взрыв смеха. Затем одна доминанта - красивая и, очевидно, самоуверенная особа поднялась с места и пересекла зал. Она остановилась возле Дайона и многозначительно посмотрела на него:

- Пойдем?

- Это очень лестно для меня, но нет, - сказал он осторожно, - моя рыба жарится в другом месте.

- Это был не вопрос, - сказала самоуверенная доминанта, - а скорее царственное повеление.

- Которое я, к сожалению, отвергаю - со всеми возможными стереофоническими извинениями.

- Парень, - ее голос сделался жестким, - когда я приглашаю, только отчаянный смельчак может отказаться.

- Примите мои поздравления. В таком случае трус тоже должен отказаться.. Могу я предложить вам выпить?

Наблюдавшие эту сцену доминанты оскорбительно захохотали.

- Я что, уродина, калека или persona non grata? - спросила самоуверенная доминанта жестким тоном.

- Ни в малейшей степени. Вы крайне привлекательны и все такое. Но, увы, я предпочитаю выпить.

- Пятьдесят львов должны подавить твою жажду.

- Вовсе нет. Присоединяйтесь ко мне. Неожиданно наступила тишина. Вдруг доминанта рассмеялась:

- Похоже, учтивость - новый порок жиганов. Я действительно присоединяюсь к тебе, мой учтивый трус. Заказывай.

- Два лёвенбрау, - крикнул Дайон Безымянному. Выпивка появилась мгновенно.

- Твое здоровье, - сказал Дайон, поднимая стакан.

- Салям алейкум, - ответила с улыбкой доминанта и вылила лёвенбрау ему на голову. - Благослови Господь всех плывущих в этих водах.

Дайон пробормотал что-то бессвязное. Все засмеялись.

Пока он безуспешно пытался вытереться платком, доминанта, подстрекаемая всеобщим одобрением, взяла второй стакан и повторила процедуру снова. Но смущение Дайона, похоже, уже не зависело от количества пролитой на него жидкости.

- Теперь Божья милость дважды благословенна, - пояснила доминанта. Это как приятный дождичек с небес.

Сквозь пелену льющегося пива Дайон смотрел на издевающуюся над ним женщину. Звуки все возрастающего веселья раздавались со всех сторон. Пандо и Тибор чуть не умерли со смеху.

- Ха-ха, - сказал Тибор, - распрямитесь, станьте на три фута выше, чтобы вас можно было сосчитать. Как ты теперь себя чувствуешь, суровый сквайр?

Дайон потряс головой и сделал глубокий вдох. Он посмотрел на унизившую его доминанту, наблюдавшую его замешательство с нескрываемым удовлетворением.

- Это, - сказала она, - должно научить тебя быть больше мужчиной.

- А это, - парировал Дайон, с ожесточением ударив ее ребром ладони в горло, - должно научить тебя быть больше женщиной.

Доминанта не ожидала отпора. Когда первый удар достиг ее горла, она издала звук, похожий на хрюканье. После второго удара, который Дайон нанес пальцами ей в живот, женщина снова издала тот же звук, и тогда он от души врезал ей по затылку. Она упала на пол и растянулась на нем, корчась и стеная.

- Еще кто-нибудь хочет позабавиться? - спросил Дайон угрожающе. Любой может попробовать.

И снова на несколько мгновений наступила тишина. Пандо и Тибор смотрели на него с благоговением.

Затем послышался звук отодвигаемого стула. Казалось, он грохочет, как гром. Одна из доминант, сидевших в нише, встала и двинулась к Дайону. Это была, пожалуй, едва ли не самая красивая и пропорционально сложенная женщина из всех, кого он когда-либо видел раньше. Абсолютно черная, примерно шести футов и шести дюймов роста, но стройная и гибкая, как кошка. Ее темные мускулистые руки были налиты силой.

- Боюсь, - сказала она с прекрасным английские произношением, - ты изувечил мою подругу. Поступок несколько антиобщественный. Сейчас тебе придется очень плохо, уверяю тебя.

- Забери ее, - сказал Дайон, показывая на лежащую доминанту носком ботинка. - Она слишком много выпила.

- Конечно, - сказала высокая негритянка, - мы все слишком много выпили. Но сначала, с твоего разрешения, я разорву тебя пополам.

Краем глаза Дайон увидел, что еще две доминанты поднялись со своих мест в глубине ниши. Он отчаянно взглянул на Пандо и Тибора:

- Теперь пришло время каждому настоящему мужчине присоединиться к своей партии.

- Нет, - ответил Пандо, - мы сейчас же выходим в отставку. Мягкого приземления, сквайр. Получи все, что тебе причитается.

В отчаянии Дайон схватил табуретку и поднял ее, направив ножками на высокую негритянку.

- Подойдешь еще на шаг, - пригрозил он, прислоняясь к стойке бара, - и я научу тебя стоять на бочке и петь \"Боже, храня королеву\".

Негритянка улыбнулась и придвинулась ближе.

Безымянный, стоявший точно позади Дайона по другую сторону от стойки, отработанным движением выхватил непонятно откуда тяжелую дубинку и с силой опустил ее на затылок Дайона. Мир взорвался, и сквайр беззвучно рухнул на пол.

- Спокойной ночи, прекрасный принц, - вежливо сказал Безымянный, высокие чувства высокими чувствами, но скандал определенно не способствует торговле.

Все засмеялись. Как по волшебству, появилась новая порция выпивки.

В конце концов, так как Дайон упрямо отказывался приходить в сознание, Безымянный вызвал скорую помощь.

6

Доминанта-доктор осуждающе посмотрела на Дайона сверху вниз и сказала:

- Подстрекательские заявления, драка, нападение на мирных граждан с преступными намерениями - ты устроил неплохой концерт, не правда ли?

- Кто меня вырубил? - спросил Дайон, слишком быстро садясь в кровати, так что запульсировавшая в раненой голове кровь заставила его лечь снова.

- Бармен, - ответила домдок. - В момент божественного вдохновения. Возможно, он уберег тебя от обвинений в расизме, от убийства при отягчающих обстоятельствах и от анализа первой степени. По-моему, ты должен этому человеку как минимум сигару.

- Велика ли пораженная область? - спросил Дайон, осторожно ощупывая голову. На ней красовалась огромная шишка.

- Будешь жить, - уныло ответила домдок. - Прискорбно, но кто-то на небесах имеет пагубную привычку покровительствовать таким, как ты. Твое положение крайне неприятно, Дайон Кэрн. Я изучила все медицинские записи, касающиеся тебя. Ты рожден для первой степени и получишь ее если не в ближайшее время, то во всяком случае раньше, чем действие твоих инъекций жизни подойдет к концу.

- Забить бы тебе!

- Повтори.

- Забить бы тебе! Это древнее выражение, - объяснил он терпеливо. Имеется в виду, что адресату предлагается фаллический символ.

- Ты предлагаешь это мне? - нахмурилась она.

- С сотрясением мозга и посттравматическим шоком? Это было бы неэтично.

- Да уж... Ну, мой маленький умница, только от меня зависит, рекомендовать тебя для анализа или нет. Я подумаю над этим, жиган, в ожидании фаллического символа.

- Сквайр, - мягко поправил он. - Меня низвели до этой респектабельности.

Она удивленно подняла брови:

- Кто, Стоупс побери, обладает таким извращенным вкусом?

- Джуно Локк, офицер порядка Лондона-Семь. Брови поднялись еще выше.

- Ловкая мистификация?

- Простите, но должен вас разочаровать. Все почти легально. Проверьте и убедитесь.