Невыдуманные истории





Валерий Буре

СОВЕТСКИЙ ПАСПОРТ

Голландский город Утрехт. В тот августовский день 1966 года я сидел среди зрителей на трибуне бассейна «Кристалл». Шла заключительная игра финала европейского турнира по водному поло. Встречались команды СССР и ГДР. Это был редкий по накалу страстей поединок. Чтобы стать чемпионами, нашим спортсменам нужна была только победа. Немецких же ватерполистов устраивала и ничья.

Я не стану подробно рассказывать о ходе матча. Складывался он явно не в нашу пользу. Несколько раз советская команда оставалась в численном меньшинстве. Уже в первом периоде быстрые и техничные немецкие игроки дважды обманывали нашу защиту и, казалось, неотразимыми пушечными бросками буквально в упор расстреливали ворота, которые охранял молодой вратарь Владимир Гуляев. Однако оба раза он парировал мячи. Наконец в четвертом периоде при счете 1:0 в нашу пользу судья назначил четырехметровый штрафной бросок в ворота советской команды. Но Гуляев снова каким-то чудом взял мяч.

И вот победа! Наши ребята стоят на самой высокой ступеньке пьедестала почета. Цветы. Золотые медали — первые в истории нашего водного поло.

Торжественно звучит Гимн Советского Союза, и по флагштоку медленно ползет красный флаг. Зрители поднимаются. Одни стоят смирно, расправив плечи, не отрывая взгляда от красного полотнища. Другие, засунув руки в карманы модных брюк, небрежно гоняют во рту из угла в угол сигару. Я вижу: им не нравится наша победа. И они много бы дали, чтобы сегодня не слышать наш гимн. Но мы победили. Гимн наш звучит властно. Он заставляет встать.

В тот день я передумал и вспомнил многое. Я обводил взглядом трибуны и, словно наяву, видел вздернутые в едином порыве кулаки «Рот-Фронта» и злобно ощетинившиеся дула пулеметов. Да, нас — меня и моих товарищей-ватерполистов — за рубежом встречали когда-то именно так.

Это было в 1929 году. Сборная команда Москвы по водному поло, в которой я исполнял обязанности вратаря, по приглашению рабочего спортивного клуба «Форвертс» готовилась к поездке в Германию.

…Берлин. Мы прильнули к окнам вагона. Каков он — этот незнакомый мир?

— Ребята, — говорит кто-то. — В поезде, наверное, едет важная персона. Готовятся встречать.

Однако вскоре выяснилось, что важные персоны — это мы, московские рабочие парни — я, Глеб Ануфриев, Игорь Лобанов, Алексей Новичков, Николай Сухоруков, Сергей Иванов, Алексей Мариев. Вышли из вагона. Перрон оцеплен полицией. Где-то в самом конце его маячит толпа. Мы зашагали к ней. И тут грянул «Интернационал». Над морем людей всколыхнулись красные знамена.

Трудно передать те чувства, которые мы испытали тогда. Каждый, наверное, с особой гордостью повторял: «Я гражданин Советского Союза!» После митинга нам вручили красный флаг, и мы пешком, через весь город, двинулись к бассейну. За нами шла огромная колонна рабочих. По бокам черными шпалерами шествовали полицейские.

В Берлине мы успешно провели несколько игр с рабочими командами и отправились в город Галле. В день нашего приезда вся привокзальная площадь была запружена рабочими и оцеплена полицейскими на мотоциклах с колясками и пулеметами. Повторилось примерно то же, что и в Берлине. А через несколько дней напуганные власти предложили нам в 24 часа покинуть страну. И все-таки мы уехали не сразу. Немецкие товарищи, которые сопровождали нас, попросили:

— Вас очень ждут в Кенигсберге. Это один из центров рабочего движения. Там нужно сыграть во что бы то ни стало.

Мы решили поехать. В Кенигсберге стало известно, что официальная игра запрещена. Но нам сказали:

— Пройдите в бассейн под видом тренировки. А там вас уже будет ждать команда.

И игра состоялась. Прорваться в бассейн было нелегко: все подступы к нему заблокировали полицейские. Подошли мы. Из толпы кто-то крикнул:

— Товарищи! Предъявите советские паспорта. Полицейские не посмеют вас тронуть.

Первым двинулся вперед Сергей Иванов. Перед ним, сцепив руки, с непроницаемыми лицами застыли «фараоны». И тогда Сергей выхватил из кармана паспорт. Наш «серпастый, молоткастый, советский паспорт». Свободную руку он положил на сомкнутые руки полицейских. И они расступились. Мы прошли. Уже поднимаясь по ступеням бассейна, увидели, что рабочие прорвали оцепление…

Вот так проходило когда-то наше турне по Германии. И тридцать семь лет спустя, стоя на трибуне в Утрехте, вслушиваясь в победные звуки гимна, я вспоминал те далекие дни и думал о высоком назначении быть посланцем советского спорта.

Александр Светов

КАРА-МАЛАЙ

Большую и содержательную жизнь прожил первый чемпион России по боксу Hyp Магомет Алимов, известный в спортивном мире по прозвищу Кара-Малай.

Ниже мы предлагаем вниманию читателей несколько эпизодов из жизни прославленного спортсмена.

БОЙ НА МОСТУ

В Шуйском уезде Владимирской губернии, на берегу реки Горицы, раскинулось большое село Дунилово, а по другую сторону реки было село Горица. Дунилово славилось пушным промыслом. Заячьи шкурки, обработанные местными скорняками, пользовались большим спросом. Их охотно покупали за границей.

Однажды зимой, как раз перед масленицей, торговые дела привели Кара-Малая в Дунилово. Hyp был доверенным лицом крупной пушной фирмы и одевался как барин — щегольской костюм спортивного покроя, круглая шапочка из серебристой смушки. Ему предстояло вести переговоры и заключить крупную сделку с местными пушными тузами, в том числе и с братьями Кобельковыми.

— Эк, некстати принесло вас, — поглаживая бороду, недовольно промолвил старший из братьев — Федор.

— Это почему же некстати?

— А ведь завтра у нас день занятой.

— А мне не к спеху. Могу денек и подождать.

— И послезавтра занятой денек.

В разговоре с Федором Кара-Малай выяснил в чем дело. Завтра, оказывается, предстоит кулачный бой: Дунилово выступает против Горицы.

В прежние годы обычно брали верх дуниловцы. А побеждали они, по уверению Федора, оттого, что на их стороне выступал дьякон отец Григорий, человек богатырского телосложения и силы неимоверной. Но вот горичане поставили ему новый пятистенный дом, купили корову, и дьякон переметнулся на сторону противника. Потому-то в прошлую зиму горичане и обратили в бегство дуниловцев.

— Вы меня против дьякона поставьте. Право, не подведу, — предложил Кара-Малай.

— Что вы, барин! — замахал руками Федор. — Добро еще синяков наставит, а то и ребра может переломать.

— Ничего, как-нибудь обойдется, — засмеялся Кара-Малай. — По рукам, что ли?

— Нет, погоди, — переходя на «ты», усмехнулся в русую бороду Федор. — Испытать тебя следует. Устоишь против меня один на один — гоже, а нет — поворачивай оглобли.

Федор, хлопнув дверью, вышел из горницы в огороженный высоким забором двор. Загнал в будку злющего волкодава, запер ворота. Могучий, бородатый, в жилете, надетом поверх рубахи, он стоял посреди двора, скрестив на груди кулаки. Кара-Малай спустился с крыльца, бросил на снег меховую куртку, приготовился к бою.

Федор изо всей силы ткнул Кара-Малая кулаком в плечо. Hyp качнулся, но успел ответить коротким резким ударом.

— Ого! — удивился Федор. — А ну держись!

Огромный кулак просвистел над самым ухом. Кара-Малай успел сделать нырок и в то же мгновение обрушил удар в подбородок Федора. Тот как подкошенный ткнулся лицом в снег.

Приказчик вынес из избы ковш с водой. Hyp плеснул в лицо Федору. Тот открыл глаза, сел, оглядываясь по сторонам.

— Ты меня закладкой ударил? — сердито спросил он.

— Нет, голым кулаком. Могу еще раз показать.

— Вот так молодец! — обрадовался Федор. — Ну, теперь держись, отец Григорий!

Воскресное утро выдалось солнечное, с небольшим морозцем. Искристый снег слепил глаза. Над соломенными крышами из труб в белесое небо тянулись столбики дыма. В зимнем сверкающем наряде неподвижно застыли ветлы.

На высоком берегу реки собирался народ. Девушки лузгали семечки, пересмеивались с парнями. По обеим сторонам моста неторопливо собирались кулачные бойцы. В толпе дуниловцев особенно горячился кривоногий Ефимка — мужик задиристый и острый на язык.

Когда в толпе горичан появился чернобородый, длинноволосый отец Григорий, Ефимка озорно крикнул:

— Изменщик! За тридцать сребреников продался.

Дьякон погрозил ему кулаком.

Первыми на мосту сшиблись мальчишки. Стараясь подражать взрослым, они тузили друг друга покрасневшими от холода кулаками. Мальчишки визжали, барахтались в снегу, взрослые хохотали. Стоя в толпе, посмеивался и Кара-Малай. Ему вспомнилось, как, и он сам с толпой таких же мальчишек, в кацавейке и в стоптанных отцовских валенках, ввязывался в кулачные бои на Москве-реке.

Но вот пришел черед начинать взрослым.

— Пашка! — выкликает дьякон. — Начинай с богом!

Из рядов горичан выходит жилистый долговязый мужик с непокрытой головой.

— Санька! — вызывает младшего брата Федор Кобельков. — Не посрами чести славного села Дунилова.

Степенно выходит вперед ладно сложенный, похожий на Федора крепыш. Поединок продолжается недолго. Изловчившись, долговязый сбивает Кобелькова, и тот под смех и улюлюканье горичан летит с моста и зарывается в глубокий снег.

— Ефимка, твой черед! — вызывает Федор.

Кряжистый, словно пень, Ефимка крепко стоит на кривых ногах. Его не так-то легко сбить. Он и сам кого хочешь собьет. Один за другим выходят против него восемь горичан, и всех их побеждает силач Ефимка. Бьет он беззлобно, весело и каждый удар сопровождает шутками и прибаутками. Зрители той и другой стороны смеются. Побежденные смущенно стряхивают снег, незлобиво поругиваются и тоже смеются.

— Не божеское это дело, сын мой Ефимий, — по-медвежьи рявкнул дьякон и, засучив широченные рукава, обнажил мускулистые руки. Не успел Ефимка открыть рот, чтобы ответить, как отец Григорий сбил его с моста. Ефимка ткнулся головой в снег, а дьякон истово перекрестился.

— Го-го-го! — загоготали горичане. — Вот так благословил!

Федор Кобельков, рассердившись, бросил в снег треух, скинул тулуп и сам вышел против силача дьякона. Но и он выстоял не больше минуты. Ударом наотмашь отец Григорий и его смел с моста.

Кара-Малай решил, что теперь настал его черед. Он понимал, что силой дьякона не одолеть. С таким богатырем Кара-Малаю пришлось встретиться впервые. Но что сила против удивительных приемов бокса! Нет, недаром часами тренировался Кара-Малай.

— Гляньте-ка, — загудела толпа, — чужой! Откуда?

— Наш дьякон и вашим и чужим накостыляет, — похвалялись горичане.

Отец Григорий смерил взглядом рослого, но по веду не очень-то сильного противника, тряхнул длинными волосами, крякнул и, нагнув голову, сделал два шага вперед. Кара-Малай чуть-чуть отклонился в сторону, и удар пришелся мимо. Hyp не торопился. Он избегал ударов противника, но и сам не спешил наносить их. Со стороны это казалось игрой. Это и впрямь была игра, похожая на детские пятнашки. Дьякон старался «осалить» своего проворного противника, но тот не давался. Дьякон рассвирепел. Впервые он встретился с противником, который так долго водит его за нос. Перекрестившись, он поднял оба кулака и бросился на Кара-Малая. Но ударил не он, а Кара-Малай. Дьякон рухнул в снег.

— Ур-ра! — закричали дуниловцы и стенкой двинулись на горичан. Горичане дрогнули, медленно попятились с моста, затем побежали. Последним, подобрав полы рясы, бежал отец Григорий.

Вечером охмелевший отец Григорий хлопал Кара-Малая по спине, сокрушенно качал головой и все спрашивал:

— Как тебе удалось, чадо мое, содеять такое? Еще никто не сшибал меня наземь, а ты сумел.

— Хотите еще раз покажу? — предлагал Кара-Малай. — Может быть, тогда поймете?

Дьякон смеялся и тряс хмельной головой.

— Вот уж нет! Никак не хочу.

НА ВОЛОСКЕ ОТ СМЕРТИ

1918 год. В Казани неспокойно. Зашевелилось офицерство. Притаившаяся было буржуазия открыто грозила расправой с большевиками. На фабриках и заводах поспешно создавались рабочие дружины. На защиту Советской власти становились все, кто способен был держать оружие.

В начале августа Казань была объявлена на осадном положении. 6 августа на рассвете над городом прогремел первый выстрел. Белочехи обстреливали Казань со стороны Волги и Нижнего Услона и вскоре высадили с пароходов ниже устья реки Казанки десант. Защитники города храбро сражались за каждую улицу, за каждый дом.

Одну из своих рот Алимов послал к Волге в тыл белочехам, а другую по Тукаевской улице повел в бой против основных сил мятежников. Редкими цепями перебегали красноармейцы комендантского взвода, слева их поддерживали латышские стрелки, красноармейцы первого советского полка и отряд моряков, прибывший из Петрограда. Выстрелы щелкали со всех сторон. Пули впивались в стены домов, под ногами похрустывал щебень, осколки стекла. Вдруг позади часто застрочил пулемет, сухо защелкали револьверные выстрелы. С чердаков, с крыш, с верхних этажей офицеры стреляли в спины красноармейцам.

— Ложись! — подал команду Hyp. Бойцы залегли вдоль тротуаров. Одни отстреливались, другие так и остались лежать неподвижно, скошенные вражеской пулей. Внезапно хлынул ливень. Раскаты грома были похожи на орудийные выстрелы. По мостовой, смывая кровь, текли мутные дождевые потоки.

Остатки роты отходили в сторону Арска. Прикрывая отход, Кара-Малай залег у водосточной трубы и сквозь косые струи дождя посылал из нагана пулю за пулей в перебегавшие цепи белогвардейцев. Когда не осталось ни одного патрона, он сунул револьвер в карман и проходным двором выбрался на безлюдную улицу.

К ночи стрельба стихла. Город казался вымершим. Пустынно стало на улицах, безмолвно в Щетинковских номерах, где еще утром размещался штаб Восточного фронта. Врывавшийся в раскрытые окна ветер шевелил пепел сожженных бумаг.

На рассвете из ворот приземистого домика вышел широкоплечий человек в шляпе и в поношенном пиджаке. Это был Алимов. Он переоделся у своего друга Керима и теперь закоулками выбирался из города. Если повезет, он проберется к своим в верховье Волги.

Навстречу попался монах. Его узенькие заплывшие глаза блестели.

— Слава богу, взяли! — радостно повторял он. — Еще вчера взяли! Кончилась власть сатаны.

Белогвардейцы вместе с купечеством праздновали победу. Гремела музыка. Буржуазия, толпившаяся на тротуарах, восторженно встречала офицеров. Откуда-то появились блестящие экипажи. По улицам толпами шатались пьяные солдаты. На перекрестках патрули проверяли документы у прохожих.

На окраине города Hyp наткнулся на баррикады. Сваленные ларьки, телеграфные столбы со спутанными, словно волосы, проводами. Рядом, разметав богатырские руки, лежал на тротуаре матрос. Лицо разбито прикладом. В луже дождевой воды — бескозырка. На Георгиевской, Воскресенской улицах опять трупы. Многие в одном белье, лица изуродованы, у некоторых глаза выколоты штыками. Любопытные осматривают убитых, трогают их зонтиками и тросточками.

Потянулись домики окраин, покосившиеся заборы, не мощеные улицы. Еще несколько шагов, и город останется позади.

— Стой!! Документы!

Двое конных подозрительно оглядывают Алимова. Медленно, словно нехотя он шарит в карманах, наконец говорит:

— Нету у меня документов, — а сам думает, как бы уйти. Узнают, кто такой, — пощады не жди.

Конные привели Нура на площадь. Там полно арестованных — рабочие, красноармейцы, какие-то люди в штатском. Среди них Алимов увидел двух работников губкома, но не подал вида, что узнал их. Они также сделали вид, что не знают его.

Допрашивал белогвардейский офицер.

— Большевик? Комиссар?

Hyp молчал. Какой-то юркий, с лисьей мордочкой человек подбежал к офицеру, что-то стал наговаривать ему.

— Так вот ты какая птица! — обрадованно протянул тот. — Командир Первого мусульманского полка?

Hyp не ответил. Он молчал и тогда, когда в тесной каморке караульного помещения его допрашивал контрразведчик. Потеряв терпение, офицер ударил его ногайкой по лицу и бросил солдатам короткое, как выстрел, слово:

— В расход!

Подталкиваемый штыками, Hyp вышел на улицу. Один солдат шел сзади, другой — впереди. «В Черную балку ведут», — догадался Кара-Малай.

Вечерело. Умытая дождем земля дышала свежестью и прохладой. На листьях деревьев, на траве поблескивали крупные блестящие капли. Догорающий луч блеснул и погас за вершиной одинокой сосны. Трудно, ох как трудно шагать по родной земле навстречу смерти! Еще десять, пятнадцать минут, и грянут выстрелы. Все будет кончено — борьба, надежды…

«Борьба, конечно, будет продолжаться, — думает Hyp. — Не сегодня-завтра наши отобьют Казань, выбросят врагов из города, из России, и тогда начнется счастливая жизнь, о которой говорил товарищ Ленин. Как хочется дожить до этой счастливой норы! Ну что ж, видно, не судьба! В последний свой путь идет чемпион России Кара-Малай, красный командир Алимов! В последний?!»

Солдаты шагают молча. Впереди — высокий, рыжеватый, позади — крепыш с черными усиками. Во рту папироса.

— Братцы, покурить бы перед смертью, — просит Hyp.

Он никогда не курил, даже дыма табачного не мог переносить, но как-то надо выиграть время, отвлечь внимание конвоиров.

— Молчать! — острие штыка кольнуло в лопатку.

И снова тягостное молчание и похрустывание гравия под сапогами. Вот уж дорога спускается в низину. А вот и мост через небольшой, но глубокий овражек. Шаги гулко бухают по дощатому настилу.

«Теперь пора», — решает Hyp.

Он чуть сдерживает шаг и вдруг резко отпрыгивает в сторону. Кулак, словно молот, обрушивается на голову идущего позади. Удар пришелся в висок. Солдат мешком свалился на мост. Винтовка глухо стукнулась о доски. Конвоир, шедший впереди, сделал выпад штыком, но промахнулся, лишь ребро штыка задело рукав. Hyp схватил солдата за руку и за ногу, поднял над головой и бросил в овраг. Солдат пронзительно закричал и затих. Hyp туда же сбросил и второго, лежащего без памяти. Позади послышался топот копыт. Тревожно замигали фонарики.

Подхватив винтовку убитого, Hyp щелкнул затвором, прицелился в мелькнувший огонек, нажал курок. Осечка. Раздумывать некогда. Он бросил винтовку в овраг. Впереди в лунном свете желтеет полоска ржи. Пригнувшись, бежит он в рожь. Сердце колотится в груди. «Скорее, скорее, — торопит он себя. — Только бы миновать поле».

Вдали слышатся сухие винтовочные выстрелы. Они становятся все глуше и глуше. На рассвете Hyp встретил красноармейский разъезд. Бойцы узнали его, обрадовались. Через несколько дней Алимов собрал из добровольцев небольшой отряд, присоединился с ним к регулярным частям Красной Армии. Шла подготовка к наступлению на Казань.

…Ровно через месяц Казань была освобождена. Алимов по заданию партии вновь формирует Первый мусульманский социалистический полк. Пополнялись роты, батальоны, бойцы учились владеть оружием, готовились к новым боям в защиту молодой Советской республики.

Михаил Львов

ДВАЖДЫ КАПИТАН

В ночь с 21 на 22 июня 1941 года я летел на «У-2» (теперь он по имени конструктора Поликарпова называется «ПО-2») с молодым пилотом на крайний по побережью аэродром в истребительную эскадрилью. На Балтике властвовали белые ночи, и было светло почти как днем, только разве солнечной яркости не хватало.

Самолет шел на малой высоте, и первое, что нам открылось за сосновым бором на границе аэродрома, была волейбольная площадка, окруженная болельщиками — летчиками, техниками, младшими авиационными специалистами. Мы приветственно качнули крыльями и пошли на посадку. Через пять минут я уже присоединился к зрителям. Оказалось, что играется полуфинальный матч. Завтра определится чемпион отдельной Краснознаменной эскадрильи Балтфлота.

Счет несколько раз был равным. И, пожалуй, команда техников могла бы победить, но летчики были собранней и самоотверженней. Капитан команды Петр Сгибнев, красивый и ловкий лейтенант, взял несколько, казалось бы, безнадежных мячей. Невысокий, он и в обороне и в нападении был одинаково опасен. В высоком прыжке, нападая, гасил, а в обороне удачно блокировал. Подачи его были резки, мяч пролетал над самой сеткой, стремительно, как ядро.

Несмотря на молодость, Сгибнев считался подлинным мастером учебного воздушного боя. Выдерживал любые перегрузки, в чем помогала отменная физическая подготовка. Мне однажды довелось видеть, как он выполнял крайне сложное упражнение. Дул шквалистый ветер, маленький истребитель бросало в воздухе, удерживать его было чрезвычайно трудно. Задание — оросить крашеной жидкостью участок близ посадочного знака. Начальник штаба эскадрильи говорил Петру:

— А ведь не попадете в такую погоду!

— Становитесь на «Т», — ответил Сгибнев. — Я попаду вам точно на голову.

— Хорошо!

Начальник штаба в белом кителе и в фуражке с белым чехлом встал у посадочного знака. Лейтенант взлетел, сделал круг, вышел на прямую. Просто удивительно, как он смог выдержать направление. Начальник штаба внешне равнодушно смотрел на приближающийся самолет. А Сгибнев тем временем открыл баки с жидкостью. Распыленная струя подсиненной воды, сверкая на солнце, приближалась. Начальник штаба пожалел о своем решении: и китель, и фуражка оказались испачканными. В то же время он был доволен мастерством летчика.

Таким был летчик Сгибнев, бессменный капитан волейбольной команды, гимнаст и бегун. Его спортивные достижения не раз отмечались грамотами и поощрениями командира.

Не знал Петр Сгибнев, что этот полуфинальный субботний матч будет последним матчем в мирные дни. Довольный победой, он быстро уснул. И почти сразу — резкий звук сирены. Спортсмен первым прибежал к своему самолету. Звено наших истребителей вылетело курсом на Копорский залив, куда вошли два фашистских миноносца и крейсер. Петр Сгибнев, бросавший бомбы с исключительной точностью, был готов нанести врагу смертельный удар. Но приказ не разрешал этого: ведь войны еще не объявили. И Петр с друзьями только имитировали атаку. С подвешенными бомбами они на малой высоте легли на боевой курс. Этого оказалось достаточно: гитлеровские корабли развернулись и пошли восвояси.

Только легли спать — новая тревога. На сей раз — почти на четыре долгих года.

Финальный матч так и не состоялся. Приходилось совершать шесть-восемь боевых вылетов в день. Но как только выдавалась свободная минута, начиналась игра в волейбол. Правда, уже в другой части. Сгибнев в одном из боев был ранен. Спорт помог ему быстро вернуться в строй. Летчика перевели на север. Много фашистских бомбардировщиков уничтожил он на подступах к Советскому Заполярью. Родина присвоила Петру Сгибневу звание Героя Советского Союза. Он стал командовать подразделением. И, как всегда, возглавлял волейбольную команду. Недаром гвардии капитана Сгибнева авиаторы называли дважды капитаном.

Виктор Бабкин

ФЛАГ ПРИШЛОСЬ ПОМЕНЯТЬ

Завершался очередной день белградского чемпионата Европы по легкой атлетике в 1962 году. Над стадионом Народной Армии опустился теплый южный вечер. Яркое солнце уступило место прожекторам. Все устали: и спортсмены, и зрители, но никто не уходил. Скоро объявят еще одного чемпиона континента — по десятиборью. Оставалось провести лишь забеги на 1500 метров.

Этих забегов было три, но уже после первого, в котором участвовал западногерманский атлет Вернер фон Мольтке, служащие стадиона подвязали к флагштоку флаг объединенной германской команды. Ведь победителем непременно должен был стать Мольтке. В последнем виде многоборья он показал довольно хорошее время — 4 минуты 46,9 секунды, и его общая сумма была почти наверняка недостижимой. Ведь уже после девяти видов Мольтке опережал ближайшего преследователя — советского спортсмена Василия Кузнецова — на 44 очка. Чтобы отыграть их, Василию надо было пробежать 1500 метров за 4 минуты 41 секунду. Ни на долю больше. Но такого результата Кузнецов не показывал никогда, даже в свои лучшие годы, а сейчас он был гораздо старше Мольтке и всех других, считался ветераном.

— Поторопились, конечно, организаторы, но выбор, пожалуй, правильный, — заметил сидевший в ложе прессы знаменитый бельгийский атлет Роже Мунс.

А в это время Василий готовился к старту. Конечно, ему очень хотелось сохранить титул чемпиона Европы на третий подряд четырехлетний срок, но 4.41? Ему никогда не хватало 4.41, никогда…

И вдруг, произнеся мысленно это слово, Василий стал размышлять по-другому.

«Никогда… А почему не сейчас? Ведь все на свете происходит когда-нибудь в первый раз. Так почему же не сейчас?..»

Вот и тренер Владимир Волков говорит:

— Ты можешь, можешь Вася! Вспомни, сколько раз пробежал ты от Москвы до Урала и обратно на тренировках! Сейчас будет сгусток, квинтэссенция этого пути, пусть же и силы твои сольются в могучий сгусток!..

Это был третий, последний, забег десятиборцев. Казалось, что темп бега Василия гораздо медленнее, чем у Мольтке. Но когда Василий финишировал, чуть не падая от усталости, на табло, ярко светившемся в темноте, вспыхнули невероятные цифры — 4.41. Да-да, те самые, которые и были нужны для победы!

— Поторопились, здорово поторопились организаторы, — снова сказал почти слово в слово потрясенный, как и все, Роже Мунс, только уже без добавления.

А тем временем на флагштоке взвился алый стяг Страны Советов…

Ким Пушкарев

НЕ БЫЛО БЫ СЧАСТЬЯ

— На помощь! Пожар! На помощь!..

Испуганный крик доярки долетел до села. Каждый, кого он достиг, бросился к загоревшейся ферме. Первым прибежал 35-летний колхозный столяр Василий Макарович Давыдов. Увидев, что замкнуло электросеть, он оборвал провод и ликвидировал угрозу пожара. Всем остальным выпало уже более приятное дело — благодарить столяра за необычную резвость и расторопность.

А потом посыпались шуточки. И преимущественно — в адрес молодых колхозных спортсменов. Дескать, без штанов гонять на стадионе — так вы первые мастера, а когда нужно добро народное спасать — не можете угнаться за солидным человеком, да еще и контуженным во время войны. Кто-то предложил определить Василия Макаровича тренером, чтобы научил молодежь быстро бегать. Кто-то посоветовал включить его в команду для участия в районных соревнованиях.

Как раз тогда на Украине создавалось сельское спортивное общество «Колгоспник». И хотя Давыдов поначалу отнекивался, ссылался на свои 35 лет, его все же уговорили выступить на районных соревнованиях. Он победил на стайерских дистанциях. На первенстве Донецкой области вновь был первым, на чемпионате Украины — в числе призеров.

Так незаметно для себя Василий Макарович втянулся в спортивную жизнь, начал регулярно тренироваться, летом выступал в беге, зимой становился на лыжи. И везде его ждала удача.

Прошло семь лет. Давыдов прочно обосновался среди марафонцев. В 1952 году он особенно тщательно готовился к чемпионату страны. Его можно было смело назвать старейшиной забега: что ни говорите, а 42 года — не шутка. Но в груди билось крепкое, хорошо тренированное сердце. Легкое, худощавое тело стремительно несли сильные ноги. На финише Василий Макарович Давыдов был первым, преодолев 42 км 195 м за рекордное для страны время!

Пришла большая слава. Давыдову вручили золотые медали чемпиона и рекордсмена страны, значок мастера спорта. Его фотографии обошли все газеты. А следом за ними в одну из редакций пришло письмо с просьбой передать его чемпиону. Писала дочь, которую Василий Макарович, как и жену, тщетно разыскивал со времен войны.

Так спорт помог ему вновь обнять после долгой разлуки самых дорогих сердцу людей!

Вот и получилось: не было бы счастья — так несчастье помогло. Ведь колхозная доярка и не представляла, что ее крик принесет так много счастья колхозному столяру!

Владимир Коновалов

КОГДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВЕТЕРАН

В один из сырых, холодных августовских дней 1963 года мы приехали на базу футболистов московского «Динамо». Надо было снять последние кадры документального фильма «В воротах Яшин», с окончанием которого нас торопили все — и руководители студии, и работники федерации футбола, и газетчики, и прокатчики, и, конечно, болельщики. Вот и приходилось снимать даже в явно несъемочную, по нашим понятиям, погоду.

Моросило весь день. Просвета — ни малейшего. Но поле… Боже мой, что это было за поле! Назвать его просто грязным — все равно что ничего не сказать. Оно походило на давно заброшенный заболоченный луг с большими черными пятнами топей. Одного этого вида было достаточно, чтобы без долгих раздумий завернуть обратно. Но ведь собралась же команда! Еще в Москве нам сказали, что будет Яшин. В последнее время его преследовали травмы, и он не тренировался с командой уже месяца два.

Мы поднялись на второй этаж здания базы в комнату-тренера Вячеслава Соловьева. В полной темноте отыскать его удалось не сразу.

— Света нет, где-то замкнуло, — этими словами встретил нас Соловьев. — А тренировка будет. Ждите в раздевалке.

В темную раздевалку постепенно собирались спортсмены. Настроения выходить на поле не было ни у кого. Судите сами: после тренировки будешь грязным по уши. Значит, вечером стирка. И еще: вечером же в Лужниках в финальном матче на Кубок страны играют московский «Спартак» и минское «Динамо». А здесь нет даже света, чтобы увидеть игру хотя бы по телевизору. Какое уж тут желание тренироваться! Да и тренировки пользы не приносили. Команда проигрывала матч за матчем и плелась где-то за десяткой.

Мрачные парни сидели в креслах и ждали тренера. Безразлично смотрел перед собой Вшивцев; вяло рассказывал какой-то несмешной анекдот обычно остроумный Иванов; молча и рассеянно слушали его Короленков, Бобков, Мудрик. И только всегда старательный Авруцкий беспокойно ерзал в кресле. Глухое равнодушие молодых, сильных парней к сиротливо стоящим бутсам, мячам в туго набитой сетке, смятым майкам с синей эмблемой клуба казалось непреодолимым.

Неожиданно в раздевалку вошел одетый в форму ветеран команды Виктор Царев, а за ним Лев Яшин в доспехах вратаря. Яшин сердито оглядел своих молодых товарищей, сдержанно поздоровался и сел в кресло. Сразу замолчал Вадим Иванов, Вшивцев виновато посмотрел на вратаря и медленно поднялся. Во взгляде Авруцкого застрял какой-то вопрос. Секунду спустя он начал стаскивать ботинки.

К приходу Соловьева команда была одета по всей форме.

— Сегодня пробежки, индивидуальная работа с мячом, удары по воротам.

Парни неохотно поднялись к выходу. И вдруг всех остановил голос Яшина.

— В конце предлагаю кросс.

Царев добавил:

— Километра на три. Давно не бегали. Надо обязательно.

Этого не ожидал сам тренер, а в глазах некоторых можно было прочитать настоящий испуг. Удар был настолько мощным и неожиданным, что наступившую вслед за тем тишину никто не решался нарушить.

Наконец Соловьев сказал, что кросс провести действительно необходимо.

И тренировка началась. Погрузившись в болото, футболисты вяло перекатывали мячи.

Яшин занял свое место в воротах. Ему было труднее всех. Ведь приходилось бросаться за мячом в самое месиво. И надо было видеть Льва Яшина в эти минуты! Внимательный взгляд, чуть наклоненный корпус, ноги в непрекращающемся танце. Я не раз наблюдал за этим танцем в игре и теперь смог убедиться, что он не только помогал вратарю сбросить нервное напряжение, как казалось мне раньше. Словно тысячами струн связан Яшин с каждым квадратом поля, с каждым игроком. И напряженные струны играют ему точную, понятную мелодию, улавливая которую вратарь чутко определяет самое для него нужное, самое опасное место. Яшин не только готовится к броску, он и готовит нападающего к удару. Да, да, я не оговорился. Он словно гипнотизирует противника, успевая предугадать еще только задуманный финт. И нападающий робеет, спешит, словно спотыкается о мяч.

Невольно вспомнились эпизоды игр. В сборной мира против сборной Англии Яшин взял летевший к боковой, стойке мяч, пробитый Смитом головой с шести метров. Попробуйте повторить такое, начав прыжок вслед за ударом или даже в тот же момент! Это невозможно. А Яшин, мяч взял. И взял потому, что за секунду до удара, почувствовав его неизбежность, уже ринулся навстречу мячу.

А вот другой эпизод — из матча Италия — СССР на Кубок Европы. При счете 1:0 в нашу пользу Маццола готовился бить одиннадцатиметровый. Глубокая тишина воцарилась на итальянском стадионе. Нервно сосредоточены лица болельщиков. Внешне Маццола держится уверен но. Но у него слишком много разминочных движений. В воротах слегка пританцовывает Яшин. Маццола старается не смотреть на него, но не может. Вот он картинно потряс правой ногой, потом левой — и стремительный разбег. Слишком стремительный, даже сумбурный. Очень сильный удар. Но на неуловимую долю секунды раньше — бросок вратаря. Мяч, летевший низом слева, взят наглухо.

Потом на монтажном столе я много раз в медленном темпе просмотрел пленку и убедился, что Маццола не применил никакой тактической уловки, чтобы обмануть Яшина. Видимо, не смог собраться для удара, сконцентрировать мысли. Уверенность, готовность вратаря породили в нем растерянность.

Вот о чем вспоминал я, глядя, как тренируется Яшин в сырой и холодный августовский день. Тридцатишестилетний вратарь, увенчанный всеми лаврами мира, работал с энтузиазмом. Его не смущала пропитавшая одежду грязь, ледяная вода, хлесткие удары брызг по лицу.

Энтузиазм великого спортсмена заражал остальных. И вот прибавил скорости на отрезках медлительный Глотов, заулыбался Вшивцев, яростно заработали с мячом Иванов и Авруцкий. Вратарь увлек всех. А сам он, самый грязный и мокрый, казался и самым молодым и самым красивым в эти минуты.

Так вернулся в команду Лев Яшин. Опустившие было руки динамовцы менялись на глазах, равняясь по своему лидеру. В те дни чемпионат страны уже перевалил свой экватор. Для московского «Динамо» все казалось потерянным, но команда неожиданно подтянулась, выиграла несколько матчей подряд. Той осенью динамовцы снова походили на самих себя.

Б. Брусилов, С. Пальмова

ОПЕРАЦИЯ «ИХТИАНДР-67»

Бухта «Ласпи». Прямо на скале разбили свой лагерь донецкие подводники. Здесь готовились они к смелой операции «Ихтиандр-67».

…Море было неспокойным. Потому-то и дом «Ихтиандр-67» долго не удавалось доставить на основную площадку. Однажды Юрий Барац рано утром, когда весь лагерь еще спал, поднял подводников. Они отправились к берегу, где стоял дом. Сто сильных рук спортсменов поставили его на воду. Верная лодка «Гутти» впряглась и потянула его за собой. А 50 ребят стояли на крыше — радостные, счастливые.

Сверкая на солнце пестрой шахматной окраской, дом качается на воде среди скал в 20 метрах от берега. На нем уже укреплены балластные цистерны и металлические корзины для загрузки балласта. Плечистые, бронзовые от загара парни в брезентовых рукавицах по цепочке передают с берега на «Гутти» тяжелые стальные чушки. Работа тяжелая. Но еще тяжелее тем, кто в аквалангах под водой укладывает эти стальные кирпичи в балластные корзины. Здесь работают самые выносливые, самые опытные спортсмены-подводники — младший научный сотрудник Донецкого института Юрий Качуро, пилот воздушного лайнера «АН-10» Виктор Герасько, московский радиоинженер Дмитрий Галактионов, врач из Донецка Борис Песок. От учащенного дыхания аквалангистов вода у стенок дома словно кипит. Все очень устали. Но еще несколько часов, и все будет готово. Еще несколько часов…

Шторм налетел внезапно. Никто не заметил, как на горизонте появились волны с белыми гребешками. Их количество множилось с каждой минутой. И вот уже, словно полчища диких степных кочевников, они ринулись с мыса Айя в тихую бухту. Четыре… Пять… Шесть баллов! Тяжелый стальной дом акванавтов вдруг показался легким, будто был сделан из фанеры. Крепежные тросы натянулись, как тетивы луков.

Вдруг лопнул один из них. Дом развернуло и с размаху ударило о скалу. «Ихтиандр» тяжело застонал. Акванавты впервые услышали его железный голос. Балластные цистерны из листовой стали смяло, словно клочки бумаги. На какое-то мгновение все в оцепенении застыли на берегу. У кого-то в глазах блеснули слезы. А может быть, соленые брызги бушующего шторма. Неужели конец мечтам и надеждам? Неужели пропадет даром двухлетний труд коллектива энтузиастов, которые решили смелым научным экспериментом порадовать Родину в год ее юбилея?

— Приборы! Спасти приборы! — послышалась команда инженера Юрия Бараца с пульта управления. Было решено затопить дом на мелководье, чтобы уберечь его от ударов. Теперь все зависело от ловкости Юры Островского — бывшего матроса, разностороннего спортсмена, работающего слесарем в Донецком вагонном депо. Крыша дома бешено плясала у него под ногами, а он то и дело скрывался в железном чреве «Ихтиандра» и появлялся вновь с приборами в руках.

Три дня не унималось море. Наконец затихло. Ребята кое-как выпрямили и заварили балластные цистерны, ликвидировали течи в корпусе «Ихтиандра», продули компрессором и подняли дом со дна. Вечером, накануне начала эксперимента, в палатке командора Александра Хаеса состоялось собрание партийной группы. Коммунисты обсуждали кандидатуры первых акванавтов.

Утром море было спокойно. Но когда лодка «Гутти» уже выводила дом на место погружения, с мыса Айя снова, как всадники в белых папахах, появились волны. Успеть! Только бы успеть погрузить дом до начала нового шторма! Восемь гребцов изо всех сил налегают на весла. Сейчас 35-тонная стальная громада достигнет отмеченного буями места. Руководитель технической группы эксперимента кандидат наук Юрий Киклевич нажмет кнопку на пульте и выпустит воздух из балластных цистерн. И дом плавно опустится на подготовленную для него подводную площадку на 16-метровой глубине. Только бы успеть!

Но они не успели. В последний момент, когда крыша дома уже скрывалась в пучине, тугая волна навалилась на дом и чуть оттеснила в сторону от оси погружения. Следивший под водой за ходом погружения Дмитрий Галактионов видел, как дом задел соседнюю подводную скалу, как от гулкого удара деформировался корпус и порвалось несколько крепежных болтов. Сквозь зияющие щели с силой вырвался воздух. Возникший перепад давления вмял крышу внутрь…

Акванавты молча стояли на берегу. Они знали: предстоит новая схватка с морем. Они должны отремонтировать дом под водой. Они поставят новые болты. Они выпрямят корпус домкратом. Они законопатят щели свинцом и вытеснят воду мощным давлением компрессора. Это очень трудно. Это опасно. Но разве не трудно и не опасно было тогда, когда они спасали от затопления строящуюся шахту в Торезе? Тогда они победили. Победят и теперь. И они победили.

…28 августа в 18 часов в подводный дом ушли Александр Хаес, Юрий Советов, Владимир Песок, Юрий Качуро, Сергей Гуляр. Акванавты семь дней прожили в пучине моря, затем их сменила вторая пятерка отважных. Побывали в подводном доме и подруги Ихтиандров.

Сколько неизведанного в гидрокосмосе! Они продолжали медико-физиологические исследования человеческого организма и подопытных животных в подводной среде. Они занимались подводным бурением биологических скважин. Они испытывали новые подводные приборы и механизмы, изобретенные инженерами — членами их клуба. Они продолжали изучение флоры и фауны подводного царства.

…С телеэкрана, установленного на береговом пульте управления, на нас смотрели счастливые лица акванавтов. Пульсотахометр фиксирует учащенный пульс. Это у них от радости. Их мечта сбылась. Смелый научный эксперимент, посвященный 50-летнему юбилею Родины, успешно проведен.

Владимир Пашинин

НЕ ЧЕМПИОНКА, НО…

1953 год, подмосковное стрельбище «Динамо». Чемпионат страны по пулевой стрельбе в разгаре. Лучшие спортсменки страны ведут огонь из малокалиберной винтовки лежа.

Как известно, в этом упражнении наши женщины стреляют наравне с мужчинами, а зачастую и побивают их результаты. Причин тут много, но главная, конечно, — это женское трудолюбие, спокойствие, умение выполнять тончайшую кружевную работу.

В первой смене отлично выступила заслуженный мастер спорта Екатерина Сентюрина. А теперь внимание всех — и спортсменов и любителей спорта — приковано к выступлению опытного мастера спорта, умного педагога Елены Эльдашевой. Планомерно, терпеливо накапливая очки, она добилась того, что достижение Сентюриной должно быть вот-вот превзойдено. Если, конечно, спортсменка в последних выстрелах не разволнуется, что нередко бывает, и не допустит промаха!

Но Эльдашева по-прежнему уверенно ведет огонь. Сделан предпоследний выстрел. Десятка! Теперь, кажется, дело решено. Эльдашевой достаточно выбить семь очков — а для спортсменок такого класса это уже промах, это уже чистейшее «молоко» — и победа за ней.

…На линии огня поднята мишень. Тщательно целится Эльдашева… Выстрел! Мишень исчезает в судейском блиндаже. И вот сообщение… Пули в мишени нет. Нет вообще.

Никто, конечно, в это не поверил. Да и как было поверить, когда сами судьи-контролеры через несколько минут взволнованно рассказывали, что слышали, как пуля прошла фанерный щит и ударилась позади него в земляной вал!



Но в стрелковом спорте судье надо полагаться не на слух, а на зрение… А в мишени перед глазами одна пробоина в центре десятки — та, что осталась после предыдущего выстрела. Измеряли, измеряли ее — нет, все ж одна пуля прошла.

Каждому, конечно, было ясно, что и вторая там же побывала, но поди докажи! А правила на этот счет строги: на нет и суда нет.

Правда, после этих соревнований в правилах появился новый пункт: после каждого выстрела или заклеивать пробоины или менять мишени.

Так Елена Эльдашева хотя и не стала в тот раз победительницей, все же сказала свое новое, веское слово в стрелковом спорте.

Евгений Бушкин

ЗЕМЛЯ — НЕБО — ЗЕМЛЯ

Жизнь по полному счету оплатила его труды: Василий Романюк удостоен звания Героя Советского Союза, заслуженного мастера спорта, заслуженного тренера Советского Союза, судьи всесоюзной категории. За тридцать лет им установлено 18 мировых рекордов. Он более 4000 раз прыгал с парашютом…

Недавно мне пришлось выступать на вечере в одном из институтов. Я рассказывал о том, как проходит испытание парашютов. Студенты — народ любознательный, дотошный. Им просто цифра ничего не скажет, они ловят содержание, которое скрывается за простой цифрой. И когда я сказал, что Романюк прыгал 4000 раз, один молодой человек попросил слова и пояснил всем: что если бы он прыгал каждый день, не зная отдыха и выходных дней, если бы он каждый день совершал по одному прыжку, то за год он смог бы прыгнуть только 365 раз. Всего лишь 365 раз! Следовательно, ему нужно было без отдыха прыгать в течение девяти с половиной лет. Значит, почти десять лет каждое утро он выходил из дома на работу по маршруту Земля — Небо — Земля!

Обо всех прыжках не расскажешь. Но об одном из испытательных прыжков…

Романюк отделился от самолета. Свободно падал. Старался сдержать вращение. В полете ему предстояло испытать новую модель парашюта, который после того, как дернут кольцо, должен выйти наверх трубой и, наполнившись, опустить человека на землю. Испытательный полет!.. Только тот, кто пережил весь комплекс сложных чувств испытателя парашютов, может представить себе, что это такое — испытательный полет! Говорят люди, что профессия парашютистов рискованней профессии летчика-испытателя. Кто знает… Если у испытателя отказали турбины самолета, то летчик может катапультироваться, у него есть надежное средство спасения — парашют. И этот парашют опробован и проверен в самых разных условиях.

Кто же его пробовал? Испытатели парашютов! Причем никаких гарантий надежности они не имели. Поэтому каждый экзамен, каждый прыжок в незнаемое требовал внимания и мужества. Поэтому-то первые испытания парашютов поручались спортсменам. Надеюсь, мне не надо объяснять, почему спортсмены идут первыми. Драматические ситуации, в которые попадает спортсмен, приучают его мужественно переносить опасность… Итак, снова возвращаюсь к полету Романюка. Преодолев несколько километров, он дернул кольцо на высоте тысяча метров. Парашют должен выйти трубой. Но… Парашют не раскрывается. Почему? Катастрофически падает высота. Молниеносно, со скоростью 25 метров в секунду, приближается земля. Нервное напряжение и возбуждение, возникающее у нормального, здорового человека в минуту опасности, колоссальный приток и взрыв энергии помогают оставаться хладнокровным. А земля приближается! Почему не раскрылся парашют? Романюк спокойно обдумывает варианты. Наверное, было сильное вращение, и шнур закрутился вокруг трубы парашюта. Недоделки ясны, следовательно, цель полета выполнена. Но дергать кольцо запасного парашюта нельзя: он может запутаться в стропах испытательного. Что же делать? Спокойствие, только спокойствие! Романюк пытается остановить вращение. Не удается. Но он борется. Собирает в комок силу воли, силу мышц. Энергичным движением выбрасывает запасной. Как можно дальше! Купол наполняется…

Давайте разберемся: что же Романюк проделал в этом полете? С момента, когда он понял, что попал в опасность, до мгновения, когда раскрылся парашют, прошло тридцать секунд. Времени предельно мало. А работа в воздухе была проделана, мягко говоря, колоссальная. Необычайная сила воли и физическая сила, мужество и непреклонность дали возможность победить опасность. Ведь если бы у него не хватило силы, если бы он погиб, то этот парашют испытывал бы другой. И ему бы пришлось так же трудно. А ведь опыта у него, наверное, было бы меньше. Следовательно, Василий Романюк боролся в том полете не только за свою жизнь, но и за жизнь тех, кто пойдет после него…

Тысячи прыжков! Таких как этот! А небо голубеет над планетой. Оно ждет своих покорителей, тех, кто прокладывает маршрут Земля — Небо — Земля.

Вячеслав Кузовенков

ПАРАШЮТ НЕ РАСКРЫЛСЯ

Жил он в Симоновской слободе. Мальчишка как мальчишка. Мечтал о покорении полюса, грезил о самолетах. Хотел вырасти настоящим человеком. И рано понял мальчишка, что летчиком может стать только сильный, физически крепкий и смелый человек.

Женя Лобанов был смелым — однажды весной спас человека на Москве-реке. Спас, хотя сам мог утонуть. А потом он помог потушить пожар и вывел из огня женщину. У самого руки обгорели, а он и словом о своем поступке не обмолвился.

Очень любил спорт — занимался плаванием в бассейне московского автозавода. Я не буду говорить, как он тренировался. Его спортивный путь мало чем отличался от дебюта Виталия Ушакова, Семена Бойченко, Леонида Мешкова — его ровесников и товарищей по спорту, ныне уважаемых тренеров, заслуженных мастеров спорта. Лобанов был из той могучей кучки советских пловцов, которая первой вышла на штурм мировых достижений.

Женя Лобанов играл в водное поло за команду своего завода. Он был создателем и пионером коллектива, который вот уже тридцать лет находится в авангарде нашего спорта. Перед самой войной с белофиннами Евгений Лобанов и Виталий Ушаков пытались поступить в училище летчиков. Но испытания выдержал лишь Женя, а Виталий не прошел — у него оказалось плохое зрение.

Все лучшие качества, воспитанные спортом, — беззаветный патриотизм, отличное здоровье, неистощимый оптимизм, гибкость ума и любознательность, смелость и решительность, трудолюбие и выдержку — все эти качества Евгений Лобанов взял с собой в авиацию. И они-то помогли ему в беспримерном полете, о котором пойдет речь.

Небо полыхало над Балтикой. Море билось о гранитные скалы. Шел 1940 год. Грохотала война на Карельском перешейке… Самолет набрал высоту и пошел в атаку. Но что это? Машину вдруг резко и сильно тряхнуло. Самолет бросился в штопор. Высота падала с каждой секундой. Попытки командира самолета выровнять машину ни к чему не привели. Выход оставался один — кто-то должен выброситься с парашютом. Кто? Евгений Лобанов, второй пилот, посмотрел на командира: «Я — готов».

Навстречу мчалось зимнее Балтийское море. Какое оно? Застывшее, скованное льдом? Или прорванное разводьями? Евгений не знал этого. Выпрыгнув из кабины, он дернул за кольцо парашюта, но не почувствовал знакомого удара. Поднял голову. Шелкового купола над головой не было. Конец?

Лобанов старался собраться с мыслями. «Спокойствие. Только спокойствие!..» — так думал он, падая из свинцового неба навстречу морю. Не хотел он верить, что этот прыжок — последний в его жизни, каким-то седьмым чувством определил, что внизу его ждет вода. Пусть ледяная, но ведь вода, не лед!

Евгений сгруппировался в воздухе — как когда-то в заводском бассейне, во время прыжков с вышки. Пусть там было всего пять, десять метров, а здесь их сотни страшных метров высоты. Он представил себе, что прыгает с десяти метров, что это совсем не страшно, он приготовился встретить удар.

…Когда от ближайшего острова к Лобанову подплыла лодка, то рыбак недоуменно развел руками: это ли не чудо? Он собирался доставить на берег тело погибшего человека, а летчик сам плыл ему навстречу и посиневшими от холода, сведенными судорогой губами пытался улыбнуться: «Да, брат, на этот раз повезло…»

За мужество, проявленное при спасении военного самолета и жизни командира, Евгений Лобанов был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Это был первый орден мужественного летчика и спортсмена. Но свои самые дорогие награды — Золотую Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина — Евгений Лобанов не увидел. 24-летний воспитанник спортивной семьи московского автозавода направил свой горящий самолет на зенитную батарею гитлеровцев в Севастополе. Он погиб, но имя его живо и сегодня — оно живо в делах тружеников полей села Лобанова в Крыму, оно живо в шуме улиц, носящих его имя в Москве и Севастополе, оно живо и сверкает на груди парохода, плывущего по Каме. Он погиб, «чтобы воплотиться в пароходы, строчки и другие долгие дела…»

Лидия Бородина

САМАЯ ОСТРОУМНАЯ

«Уральская молния», «Королева льда», «Русское чудо» — какими только титулами не награждали Лидию Скобликову после ее феноменальных побед на Белых олимпиадах в Скво-Велли и Инсбруке! А после поединков с журналистами на пресс-конференциях Лиде присвоили еще один почетный титул — «самой остроумной чемпионки». Кстати, ее слова никогда не расходятся с делом.

…Скво-Велли, 1960 год. Только что Лиде вручили вторую золотую олимпийскую медаль. Ее останавливает американский журналист:

— Вы замужем?

— Пока нет, но собираюсь!

— Сколько американских юношей предлагали вам руку и сердце?

— Представьте себе, ни один! Но это, наверное, потому, что с момента получения медали прошло только полчаса, и я еще не видела никого, кроме представителей прессы.

Сразу же по возвращении из Америки Лида вышла замуж.

…Инсбрук, 1964 год. Как только Лида завоевала четвертую золотую медаль (из четырех возможных!), корреспонденты обрушили на нее град вопросов. Был среди них и такой:

— Сколько у вас детей?

— Пока ни одного.

— А вот у Сони Хэнд, олимпийской чемпионки по фигурному катанию в 1928, 1932 и 1936 годах, уже двое, — напомнил кто-то.

— О, когда я буду в ее возрасте, — парировала Лида, — уверяю вас, у меня будут уже внуки!

Не прошло и года после Инсбрукской олимпиады, как у Лиды родился сын.

Елена Осипова

ОПОЗДАНИЕ

Эту историю рассказала мне Татьяна Александровна Толмачева — заслуженный тренер страны и мой первый тренер…

— Погода была замечательной, и я могла спокойно погулять по улицам города Гармиш-Партенкирхена, где в 1960 году проводился очередной европейский чемпионат фигуристов. Вместе со мной отправилась и моя ученица Таня Немцова, выступавшая в этот день с произвольной программой. До начала соревнований оставалось еще часа два. Мы шли не торопясь, разглядывая довольно шумный многоликий поток людей, который к вечеру обычно заполняет центральные улицы западных городов. Вскоре это зрелище прискучило нам, и я сказала Тане, что лучше прийти на каток пораньше и хорошенько размяться перед выходом на лед.

Подходя к катку, мы увидели, что толпа болельщиков, которая обычно собиралась у входа за час-два до начала, поредела. Из репродукторов звучала не джазовая музыка, обычно передаваемая перед началом соревнований, а строгая классическая мелодия.

— Началось!.. Опоздали!..

Кто перенес начало соревнований, выяснять мы не стали, потому что на льду уже была фигуристка, вслед за которой должна была выйти Таня. Руки у нас дрожали. И ноги тоже. Что делать? Нельзя ведь за какие-нибудь четыре минуты переодеться и хоть чуть-чуть разогреть мышцы. Что же делать?

Мы бросились в раздевалку. Вслед нам гремели аккорды. Под последний из них мы уже были у ледяного поля. Таня держала ботинки с коньками в руках. Я на ходу поправляла ей прическу и приглаживала платье. Судьи — как быстро они выстроились — показывали свои оценки, а нам еще надо было зашнуровать ботинки.

— Татьяна Немцова… — слышим голос диктора.

Татьяна Немцова к выходу на лед не готова. Она безбожно опаздывает. Она не может выступать. Ей не хватает трех или четырех минут, чтобы зашнуровать ботинки. И никто не может ей помочь.

Мы обе стараемся не поднимать голову, чтобы никто не увидел набегающие слезы. Чтобы никто не заметил выражения отчаяния на лице. И вдруг чувствуем, что произошла какая-то перемена. Диктор не повторяет фамилии Немцовой и не вызывает следующего участника. И не звучит очередная четырехминутная мелодия произвольной программы.

Мы поднимаем головы и видим, что несколько рабочих катка, взяв в руки свои широченные лопаты, начинают счищать снежную шелуху с ледяного поля. Зачем они это делают? Ведь поле же почти чистое?

Но потом мы замечаем, как они смотрят в нашу сторону, как улыбаются слегка — одними глазами, — и понимаем, что они вышли на лед только для того, чтобы оттянуть время, чтобы дать возможность Тане собраться. И мы сами начинаем улыбаться, и Таня уже не опускает голову, и пальцы ее безошибочно шнуруют ботинки.

Она успела еще немножко покружиться в углу катка. Успокоить дыхание, настроиться на выступление.

Минут через десять рабочие навели блеск на поле. Можно было начинать. Но прежде чем заиграла музыка, Таня взглянула благодарно на своих спасителей и слегка поклонилась им.

Юрий Барский

ГРОССМЕЙСТЕР С ОСТРОВА ГАИТИ

Мерано — прелестный итальянский курортный городок — имеет один недостаток: неудобное сообщение с Миланом. Поезд Милан — Мерано долго и утомительно для пассажиров, как крот, «прорывает» свой путь в горах восточных Альп и так часто меняет направление, что вы совершенно теряете ориентировку. К тому же по дороге еще нужно сделать пересадку.

Оба наши гроссмейстера — Куперман и Щеголев — и в качестве тренера я прибыли сюда на олимпийский турнир. Умылись, переоделись и вышли в холл отеля. Там за шашечной доской сидели два голландца, француз и бельгиец. Вскоре вошел чемпион Монако — Аглиарди.

— Что, Сена Фора еще нет? Странно! — воскликнул он, оглядев присутствующих.

— А почему «странно»? — поинтересовался я. — Не только его нет: где чех, где швейцарец, где Баба Си? Нет и других. Но ведь осталось еще два дня. Приедет!

— Да, два дня. Но утром мы с ним выехали из Милана одним поездом! Я уже успел пообедать, выспаться и осмотреть полгорода, а он так и не появился!

— Раз вы ехали вместе, где же вы его потеряли?

— Я не сказал «вместе», я сказал «одним поездом». Разумеется, я ехал первым классом!

Он удивленно смотрел на меня: я не понимаю самых простых вещей! А я по наивности (впервые за границей!) сам не сообразил, что эти два участника — обычно замыкающий таблицу состоятельный Аглиарди и пятый шашист мира негр с Гаити, бедняк из бедняков Сен Фор — должны ехать в разных вагонах.

Сен Фор появился лишь на следующий день. Оказалось, он не знал о пересадке, не вышел из поезда, а поезд этот после двадцатиминутной стоянки двинулся обратно. Так, выехав из Милана и проехав целый день, Сен Фор очутился, к своему изумлению… в Милане. Пришлось проделать путь снова.

«Странный парень этот Сен Фор, — подумал я. — Неужели он не мог в дороге разузнать, как нужно ехать?»

Но вскоре нас познакомили, и я понял, что для него это было совсем не просто: Сен Фор не слышит и не говорит. Правда, он разбирает французскую речь по губам, но в вагоне второго класса по-французски никто не говорил.

Через переводчика я сказал ему, что хочу с ним побеседовать. Он охотно согласился.

Раймонду — так зовут Сена Фора — 32 года. Родился он в Порт-о-Пренсе — главном городе далекого южноамериканского острова Гаити. Отец его — рабочий, человек бедный — не мог держать Раймонда в школе больше шести лет.