Сидящий рядом с ней русоволосый всадник, подозрительно похожий на всех и каждого в этой комнате, отстранил девушку в сторону и откинул покрывало, до сего момента закрывавшее лежащего до самого подбородка. Девушка коротко вскрикнула и принялась гладить окровавленное тело. Всадник оттащил ее от постели, подхватил под руки и поволок прочь из комнаты.

Они спустились по лестнице, прошли через подвесной сад и бассейн. Пройдя картинную галерею, они оказались перед широченными дубовыми дверьми, украшенными табличкой: «Без стука не входить». Решительно толкнув дверь, всадник вошел внутрь, увлекая за собой подозрительно похожую на него девушку.

Непрошеные гости оказались в мрачноватом зале с высоченным потолком, из-под которого свисали многочисленные флаги и транспаранты. Гигантские стеллажи под самый потолок были забиты кубками, медалями, грамотами и прочей рухлядью. Конские головы на колоннах скалились желтозубыми улыбками.

Просторный зал был перегорожен поперек широченным столом, заваленным грудами бутылок. Бутылки, собственно, валялись повсюду – на окнах они выстраивались батареями, на полу валялись бесформенной массой, даже одну ножку у стола заменяла диковинная бутыль невероятных размеров. Судя по почти полному отсутствию закуски на столах, пили здесь крепко.

Во главе стола восседал хозяин дома – не слишком хорошо сохранившийся старикан, тем не менее подозрительно похожий на вошедшую в зал сладкую парочку.

Девушка обогнула стол с правой стороны, встала рядом с сидевшим и опустила руку ему на плечо:

– Ваш сын упал с лошади. И сломал себе хвост.

Старик поднял на нее осоловевшие глаза, пошарил взглядом по ее бюсту (отчего девушка густо покраснела), икнул и снова погрузился в беспамятство.

Молодой и потому излишне горячий русоволосый всадник кинулся к дедку и принялся трясти его за грудки:

– Але, папаша! Че, с утра принял и весь день свободен?

Откуда-то из-под стола, покачиваясь и едва поводя мутными зрачками, выбрался хмырь с давно и бесповоротно пропитым лицом, в синем тренировочном трико, с комсомольским значком на груди. Он пошарил взглядом по столу, уцепил грязными пальцами селедочный хвост и просипел:

– Какой он тебе папаша?! Не видишь, человек устал после вчерашнего. – Едва вписавшись в поворот вокруг табуретки, валявшейся поперек зала ножками вверх, он подошел к своему собутыльнику, приподнял обрюзгшее лицо из салатницы и заботливо отер его своей пятерней. Дедок на мгновение приоткрыл глаза:

– Простите, как вас зовут?..

Молодой всадник вскипел, моментально покрываясь розовыми пятнами:

– Пока вы здесь водку пьянствуете… урки Кемь взяли! Понастроили, блин, кабаков, пиво-воды! – Он досадливо брякнул об стол своим фирменным шлемом для игры в поло.

Хмырь подтянул резинку штанов почти до самого комсомольского значка и двинулся вокруг стола навстречу выскочке:

– А разве ты не знаешь, что от этого напрямую зависит бюджет станицы? – Для наглядности он позвенел мелочовкой в кармане треников и продолжил: – Поперек линии партии идешь? Спортом занимаешься… – Он встал напротив своего визави и ткнул грязным пальцем в медальку, болтавшуюся на куртке спортсменчика: – Общество трезвости открыл.

Последняя фраза стала ошибочной еще до того, как вылетела изо рта. Кулак, прилетевший в ухо алканавту, отбросил его к подножию старинного кресла, в котором восседал его спящий собутыльник, а его молодой да горячий спортсменчик склонился над скорчившимся на полу бухарем и принялся орать на всю залу, подкрепляя каждую реплику весомыми плюхами:

– Общество трезвости? Поздно я открыл общество трезвости! Тут усыплять нужно каждого третьего! Только массовые расстрелы спасут родину!

Краем глаза он заметил какое-то движение и резко обернулся. На столе покачивался бокал, а подозрительно похожая на самого спортсменчика девушка едва-едва успела отдернуть рукав, которым собиралась утереть рот. Глаза ее слезились, лицо краснело от ядреной дозы бормотухи, но выдержке красотки мог позавидовать каждый.

Совершенно обезумевший молодец принялся трясти хмыря, выбивая из него последние остатки жизни:

– Что, и сестренку мою к алкоголю пристрастили? Ей же еще и шестнадцати нет!

Договорить он не успел – табуретка, разлетевшаяся на десяток частей об его затылок, отправила молодой развивающийся организм в глубокий нокдаун…

Очнувшемуся спортсмену вязали руки два хмыря-близнеца – до такой степени их лица были подобны друг другу. Синие трико и комсомольские значки дополняли картину единообразия.

«Секта, это б… секта какая-то», – пронеслось в голове у спортсменчика. В этот самый момент давешний хмырь, которого он только что чуть не лишил жизни, склонился над ним:

– Я смотрю, ты у нас прямо белая ворона!.. Отхлебнув из бутыли и прыснув поверженному в лицо вонючей жидкостью, он скомандовал алканавтам – близнецам:

– Увести и поставить водочную клизму. Похмеляться утром – не давать!

Парламентарий от урочьей братии, едва нагнавший командира, бежавшего во главе отряда, проорал старшому прямо в ухо:

– «Сексуально обработанный» по голове, братва интересуется, когда уже финиш, на «мужской половой орган»?

Командурк, и сам порядком подзадолбавшийся от марафонских примочек, поднял вверх руку, останавливая колонну:

– Тренировка закончена, «результат, обусловленный родством с женским половым органом».

Внимательно подслушивавший все разговоры Гек перекатился на другой бок, сдирая кожу с запястий, туго перетянутых веревкой. В этот момент откуда-то из темноты выполз его кореш и пребольно ткнулся своим чугунным лбом прямо ему в ребра:

– Чук… ты где?

Приятель захлопнул ему рот потной ладошкой и тихо-тихо зашептал:

– Слышь, баклан, не ори… это, оказывается, спортсмены.

– Любители?

– Нет, профессионалы.

– В смысле? – Гек явно не врубался, к чему клонит его приятель.

– Вишь, как они себя тренировками изнуряют. – Чук пару секунд подумал, чем бы подкрепить свою теорию, и ляпнул первое, что взбрело ему в голову: – Знаешь, у настоящих спортсменов даже девиз такой есть: «No pain, no gay». Прикинь?

– Прикинул… а теперь переведи!

Чук замялся, зачем-то возвел глаза к небу, а потом отмахнулся от кореша, словно от назойливой мыслишки:

– Перевод тупой. Да я и сам не знаю. Просто звучит прикольно. Не по-нашему.

Отдышавшиеся урки принялись тем временем перетирать на тему вкусной и здоровой пищи:

– Скучно, «женщина легкого поведения», без водки. И хрючила какого-нибудь, в натуре, похавать не мешает.

Самый дохлый из уркаганов прислушался к позывам желудка и закивал, соглашаясь:

– Точно. А в тюрьме сейчас ужин, макароны, «женщина легкого поведения», дают. – Он мечтательно отвел глаза в сторону, и взгляд его наткнулся на двух карапузов, растянувшихся в траве, – поэтому следующая его фраза потонула в потоке слюны: – С мясом. Свежим.

Урка, минутой ранее скучавший по водке, продолжил жаловаться на свою собачью житуху, так и не заметив того, что вызвало щенячью радость его собеседника:

– У меня в животе полный «результат, обусловленный родством с женским половым органом».

Дохляк тем временем уже метнулся поближе к хавчику и, ухватив обалдевших карапузов за воротники, выволок их толпе на потеху.

Один из уркаганов-доходяг, того сорта смельчаков, чей язык обгоняет по развитию мускулатуру, дернулся за своим куском шоколада:

– Х…и тут думать? Предлагаю «обработать мужским половым органом» и сожрать фраерков. Но сперва я их огуляю.

Вмешавшийся в светскую беседу начальник урок пресек намечавшийся самосуд:

– «Передняя часть головы, совершающая действия сексуального плана», закрой на «мужской половой орган»!

Однако оголодавший, себе на беду не разобрав в сумерках, кто там что сказал, полез в «рукопашную», уже совершенно не разбирая, где поляна, а где так просто насрано:

– Ты поговори, щас и тебя огуляю! – Толпа даже слегка притихла от такой наглости.

Впрочем, как следует подумать своим воякам не дал их доблестный Командурк – недолго думая, он снес зарвавшемуся подчиненному башку, коротко отмахнувшись здоровенным мачете, и проорал вслед лихо скатившейся на траву голове:

– Фильтруй базар, пидор чесоточный! Сперва тебя съедим.

Толпе уркашей не пришлось повторять дважды – безвременно ушедшего боевого товарища разорвали в четыре секунды. Спортивный интерес к парочке съедобных недомерков пропал сам собой – сбежавшиеся на запах крови упыри отшвырнули в сторону бесполезно болтающихся под ногами приятелей. Чавкающая темнота, надвинувшаяся на карапузов со всех сторон, придала их лицам устойчивый зеленый цвет.

Первым не выдержал Гек:

– Чук! Меня щас стошнит… – Он ринулся ползком прочь от жрущей толпы, увлекая за собой своего приятеля.

До спасительного леса оставалось всего с десяток-другой метров, когда их нагнал очередной доходяга-уркаган, в силу своих скромных физических данных не рискнувший вписаться в «разгрыз» бывшего товарища по банде, зато вполне резонно положивший взгляд на добычу попроще, да и поизысканней. Опустив тяжелый кованый башмак на спину Чуку, он наклонился поближе к уху карапуза и, брызгая слюной, прошипел:

– Куда, «женщина легкого поведения», собрались? Сладкие мои?

В этот самый момент между лопаток «гурмана», издав чмокающий звук, вошла невесть откуда прилетевшая… клюшка. Прошив урку насквозь и выйдя из его дохлой груди, клюшка едва-едва не оцарапала Чуку нос.

Ополоумевший карапуз с диким ревом дернулся из-под бьющегося в конвульсиях тела, скинул с себя подыхающего урку и, не переставая орать и бешено вращать глазами, уставился на диковинную картину, открывшуюся неокрепшему сознанию, порядком искалеченному систематическим употреблением наркотиков растительного происхождения.

Потерявшие всякую осторожность урки были атакованы доброй сотней всадников, разряженных, как новогодние елки. Непонятные каски с козырьками, рубахи с номерами и белоснежные штаны, заправленные в высокие сапоги, в сочетании с еще более странным вооружением – клюшками наподобие гольфийных, произвели неизгладимое впечатление не только на карапузов, но, по-видимому, и на урок.

Теснимые странным воинством, упыри несли страшные потери, абсолютно не понимая, как бороться с навалившейся на них напастью. Длинные ручки клюшек давали весомое преимущество всадникам – они попросту лупили ими урок по ногам, а лошади моментально затаптывали валящихся, как кегли, врагов шипованными зимними подковами.

Когда перевес всадников стал уже очевидным, некоторые из них принялись рубить уркам головы и клюшками гонять окровавленные кругляши по всей поляне, но не просто так, а разделившись на две команды и придерживаясь каких-то одним им понятных правил.

Карапузы глазели на происходящее, не в силах оторвать глаз, пока одна из боевых животин, поднятая всадником на дыбы, дабы вписаться в разворот и ринуться в новую атаку, не зависла над головами карапузов и, грозя обрушиться на них всем своим весом, отправила впечатлительных приятелей, на долю которых за последние полчаса выпал уже третий шанс попрощаться с жизнью, в бессознательное состояние…

Гиви, Лагавас и Агроном, спешившие на выручку попавшим в плен карапузам, неслись по пятам войска уркаганов, не давая себе даже минутной передышки. То, что они почти настигли преследуемый отряд, было ясно, как Божий день.

Урки совершенно не заботились о конспирации, поэтому многочисленные «метки», а временами и просто кучи, оставленные ими на своем пути, давали обильную пищу для размышлений. Агроном уже давно вычислил примерную численность войска, состав спецпайка и урологическую карту личного состава вражеского подразделения.

В очередной раз остановившись для «сбора статистической информации», Агроном внезапно почувствовал какую-то обеспокоенность. Знаком приказав стонущему Гиви заткнуться, он вслушался во что-то, происходящее за соседним холмом, и махнул рукой в направлении ближайшей расселины. В три прыжка преодолев расстояние, отделявшее их от укрытия, они затаились среди валунов, наблюдая за тем, как мимо них проносится толпа всадников весьма странной наружности.

Дождавшись, когда весь кавалерийский корпус минует их укрытие, Агроном выскочил на свет Божий и, постаравшись вложить в голос побольше нагловато-приблатненной хрипотцы, проорал:

– Але, служивые, закурить не найдется?

Скачущий во главе кавалькады чувак в железной кепке вытянул вверх руку с причудливо загнутой палкой, и кавалерийский отряд, залихватски развернувшись на сто восемьдесят градусов четко заученным маневром, двинулся навстречу святой троице.

Перед самым носом путников отряд плавно разделился на две части, которые взяли сбившихся в настороженную кучку выскочек в тиски, заставив их принять круговую оборону, дабы прикрыть спины друг другу. Всадники, выставив вперед свое диковинное оружие, все теснее и теснее сжимали кольцо, явно намереваясь раздавить неучтивых незнакомцев. Агроном первым поднял вверх развернутые наружу ладони, всем видом показывая, что конфликтовать с такой оравой хорошо вооруженных молодцов совершенно не намерен.

На какое-то мгновение тиски разомкнулись, впуская в круг того самого всадника в железной кепке и странного вида куртке, на которой красовалась крупная буква «С». Если бы троице путников была ведома история, случившаяся днем ранее, они немало удивились бы, как этому парню удается так хорошо выглядеть после водочной клизмы. Спортсменчик – а это был именно он – сразу начал беседу с позиции силы:

– Стоять, бояться! Кто такие? Сколько лет? Почему не в армии?

– Радное сэрдцэ, ми уже пят лэт как на дэмбэлэ. – Гиви, как всегда, не лез за словом в карман, и Агроном бросил на недомерка взгляд, который, казалось, способен испепелить гнома на месте, но тот и бровью не повел, всем видом выражая недовольство генеральной линией партии.

Всадник, как и Агроном, явно не оценил гномьей наглости и решил, что пора поставить недомерка на место. Отдав свое диковинное оружие кому-то из свиты, он спрыгнул со своего жеребчика и, сняв свою придурковатую кепку, с нагловатой усмешечкой поинтересовался у Гиви:

– А ты, судя по росту, на подводной лодке юнгой служил?

Его последнее слово еще не достигло ушей Гиви, а умелый финский стрелок Лагавас со сноровкой, которая не могла не вызвать удивления, уже успел выдернуть «Макарова» из кобуры и, ткнув ствол прямо под козырек командиру конного отряда, невзначай поинтересовался:

– Ты такой умный, тебе череп не жмет? Спохватившиеся конные дружинники все как один выставили свои клюшки, нацелив их в голову распоясавшегося Лагаваса. Ситуация вызревала, прямо скажем, неприятная, причем никто из собравшихся не мог в данную секунду дать даже мелкой монетки как за жизнь эльфа, так и за жизнь командира конников.

Первым, кто решился влезть между двумя горячими парнями, оказался Агроном, одномоментно вспотевший так, будто сию секунду ему в голову ударил весь тот пот, что выделял его организм во время всего их многокилометрового марафонского забега. Кто-кто, а он-то понимал, что очередной Карибский кризис явно не пошел бы на пользу и без того малочисленному их отряду:

– Спокуха, я – Агроном, сын Агронома. Фамилия у меня такая. Это Гиви, сын Зураба. А это Лагавас, безотцовщина.

Командир всадников еще раз оценил глубину ствола, все еще смотревшего куда-то между его бровей, и был вынужден пойти на попятную:

– Ну, ладно, вы пошутили, я тоже посмеялся. Мы половцы…

– Пол чего? – ехидно поинтересовался Гиви.

– Слышь, брат, ничего личного, – обратился главный дружинник к Агроному. – Заткни ты, ради Бога, пасть своему недомерку, мои ребята горячие, два месяца на сборах – не дай Бог заинтересуются фраерком, – и тут же продолжил, но уже значительно повысив голос: – Половцы – это потому что в ПОЛО играем! Знаешь игру такую, чурка неотесанная??? Ну, типа, хоккей на лошадях.

Последняя реплика вызвала у гнома приступ истерического смеха… Сегодня его явно не по-деццки поперло на юмористическом поприще:

– Вы, че, реально научили лошадей на коньках кататься???

В следующую секунду Агроном заткнул пасть своему спутнику его же собственной бородой и припер, для надежности, собственным кулаком. Кавалерийский вожак сделал вид, что не услышал последнюю реплику, и продолжил рассказывать:

– Так вот, мы из Рохляндии. Атаман наш, Борис Николаевич, пьет без просыху. А я парень спортивный, у меня режим, сам понимаешь. И ребята мои – тоже все разрядники. Да два КМСа в придачу, сечешь? А он говорит… с тобой ни стакан не принять, ни в теннис не сыграть. Сам-то я горные лыжи люблю!

– А я больше горные санки, – ляпнул совсем не в тему Агроном и, решив на всякий случай не практиковаться более в красноречии, завернул сразу к делу: – Слышь, вам случайно по дороге урки не попадались?

– Были. Были тут такие, гастролеры. Мы с ними контрольный матч сыграли – вынесли в одни ворота, семь-один.

Гиви наконец-то удалось выплюнуть собственную бороду. Сжав кулаки, он ринулся к командиру всадников:

– Эта ви патарапылыс! Нужна была спырва дакумэнты параверить!

Агроном, поморщившись, снова задвинул гнома от греха подальше и уточнил:

– С ними были два карапуза. Наши кореша.

Покосившись на гнома, которого под мышки держал Лагавас, главарь конников покачал головой:

– Нет, никого не осталось. Всех убили, всех зарезали, – он махнул рукой туда, откуда примчалась его дружина, – из-за ближайшего холма поднимались густые клубы дыма.

Моментально поникший Гиви перестал вырываться из рук Лагаваса:

– Отвечаешь?

Командир конников опустил глаза, не в силах сдержать тяжелый взгляд гнома, и снова утвердительно покачал головой:

– Точняк.

Постояв пару секунд в тишине, он повернулся к своей свите, присвистнул и коротко скомандовал:

– Хромой! Кривой!

Один из дружинников подвел под уздцы двух лошадок-задохликов. Спортсменчик хлопнул по лошадиной морде и обратился к Агроному, стараясь не смотреть в глаза поникшим странникам:

– Не переживай, я тебе вместо них лошадков дам. По одной за каждого карапуза, – всем своим видом он старался показать, что предлагаемый им обмен чрезвычайно выгоден для безлошадных оборванцев: – У лошадев грузоподъемность больше, а жрут они меньше. И самое главное – молчат всю дорогу.

Не дожидаясь «благодарности», он нацепил свою железную кепку, впрыгнул в седло, подхватил любезно поданную кем-то из ближайшего окружения клюшку и коротко скомандовал:

– Поехали.

Моментально снявшееся с места войско оставило пригорюнившихся странничков в покое и исчезло за ближайшим холмом. Троим приятелям некогда было раздумывать, поэтому Агроном и Лагавас уселись в седла, а Гиви запрыгнул за спину эльфу, и они припустили к месту ночного побоища половцев и урок.

Эти последние десять минут погони за уже прекратившим свое существование отрядом урок прошли в полном молчании, даже Гиви прекратил выражать нескончаемые неудовольствия всем, что попадалось под руку.

Всадники-половцы постарались на славу – урки, покромсанные в первоклассный гуляш, были свалены в огромную кучу, возле которой всем живым в назидание болталась на клюшке оскаленная морда Командурка. Подоспевший первым Агроном быстрехонько спешился возле импровизированного крематория, окинул профессиональным взглядом тлеющую груду тел и покачал головой – поживиться тут было совершенно нечем. «Гребаные спортсмены – все утащат, все сопрут», – матерился про себя Агроном.

Кулем свалившийся с лошади Гиви явно думал иначе: никого не стесняясь, он принялся ковыряться в горящей куче, пока не нашел знатную пряжку, почти не тронутую огнем:

– Ныплахая фэнка, мая будыт! Обнаружив, как шустро его обошел пройдоха гном, и не сдержав досады, Агроном со всей дури вдарил по насквозь прогоревшей уркской каске:

– Ох, ловкач!

Гиви в свою очередь только коварно улыбнулся:

– Поздно крычат, уже мае.

Агроном плюнул с досады в раскачивающуюся на клюшке харю и присел на траву. Присмотревшись, сорвал какой-то вычурный цветок, резавший взгляд своими фиолетовыми лепестками, размял его в пальцах и проглотил, после чего задумался о чем-то, помолчал пару секунд и задумчиво произнес:

– Жаль, Баралгин дуба врезал… Он же опером был. В гондурасском ГУВД служил. Его в спецшколе всякому учили. Он бы вмиг пацанов по следам нашел.

Тут внимание Агронома привлек след босой ступни, оставшийся на мягкой земле. Потянувшись к нему рукой, он внезапно почувствовал, как мир вокруг стремительно меняется, солнечный день померк и…

…на траве лежал Чук собственной персоной, а над ним всей своей внушительной тушей нависла боевая лошадь половского конного отряда, поднятая на дыбы прямо над карапузом. Пацанчик дернулся в сторону, в последний момент укатившись из-под копыт, едва не размозживших его черепушку…

Агроном от неожиданности вскочил на ноги, оглянулся вокруг – рядом по-прежнему догорали останки урочьей банды, а Гиви и Лагавас продолжали увлеченно мародерствовать…

Перепуганый бомж громко выдохнул, бросил взгляд туда, где обнаружил следы босых ног, и увидел в метре от них примятую траву и следы конских копыт, глубоко вбитые в землю… «Ниче себе меня вставило», – подумал Агроном и двинулся по широкой полосе – по всему выходило, что тут кто-то полз. Следопыт поневоле, он наклонился поближе к траве, и тут его словно обухом по голове накрыло волной нового прихода:

…ползущий прочь от ночного побоища карапуз наткнулся на вошедшую глубоко в землю обоюдоострую урочью алебарду и принялся перепиливать о ее зазубренное лезвие веревку, которой были накрепко связаны его руки…

Не выходя из транса, Агроном еще успел подумать: «Ну кто так вяжет??? Кто так вяжет!!! За спиной вязать надо!!» – и в этот самый момент кто-то коснулся его плеча… От неожиданности наркоследопыт брякнулся на землю. Над ним стоял донельзя удивленный Гиви:

– Слюшай, да, ти чиво пользаешь? Сыматри, чиво мы нашли…

Агроном хотел было сказать гному пару крепких словечек, но внимание его уже переключилось на валяющиеся в траве куски веревки, кем-то перепиленной пополам. Воодушевленный находкой Агроном отмахнулся от недомерка и короткими перебежками двинулся дальше – то опускаясь к самой траве и замирая на несколько секунд, то снова срываясь на быстрый шаг.

…На этом самом месте освободившийся от веревки Чук обнаружил своего приятеля, который медленно, но верно уползал подальше от бойни. Накрепко затянутые узлы поддавались плохо, и, только подключив зубы, ему удалось освободить Гека. Карапузы бросились бежать, но уже через несколько шагов их чуть не зашибла лошадь, на пути которой оказались незадачливые беглецы. Остановившись как вкопанные, они уже через мгновение были сбиты рухнувшим на них телом только что нашедшего свою смерть урки. Окончательно потеряв ориентацию в пространстве, карапузы принялись носиться по полю битвы, едва-едва уворачиваясь от всадников, урок и летящей во все стороны боевой амуниции.

Агроном снова проморгался, вернувшись из страны чудесных видений в реальный мир. Он осмотрелся вокруг себя – босые следы беспорядочно кружились по земле то тут, то там, резко меняя направление движения. Агроному стоило немалого терпения сконцентрироваться на их переплетении и распутать этот клубок. Мыслям в его голове было слишком тесно – шумя и толкаясь, они мешали ему думать. Он схватился за виски, прищурился, да так и застыл, уставившись немигающим взглядом в траву.

Гиви и Лагавас с нескрываемым удивлением смотрели на прибалдевшего спутника – тот покачивался, как пьяный, из стороны в сторону и бормотал нечто нечленораздельное, будто разговаривал с кем-то, здесь отсутствующим. Гном и эльф переглянулись. Гиви покрутил пальцем у виска, Лагавас пожал плечами, и оба они не сговариваясь двинулись к Агроному.

Когда эти двое подошли к нему, бомж, уже выпавший из транса, устало утирал со лба капельки выступившего пота:

– Короче, тут все и без Баралгина понятно. Гиви наклонился к уху Лагаваса и прошептал:

– Вот ано чито – духа визываль!!! Агроном тем временем продолжил:

– Похоже, в лес они ломанулись. Наверное, за грибами. Или за ягодами.

Гиви хлопнул себя по лбу и согласился:

– Точно, в лес, да по ягодицы!!!

Агроном подошел к Гиви, отодвинул его в сторону и, наклонившись, аккуратно сорвал в его ногах какой-то чахлый цветочек ядовито-фиолетового цвета. Осторожно спрятав его в карман, он, ни слова не говоря, двинулся в лесную чащобу…

Глава третья

СКАЗКИ ПРУССКОГО ЛЕСА

В лесу родилась елочка, в лесу она росла… Детская народная песня
Прусское радио, все будет дас ист гут. Рекламная служба Прусского радио
Как ни странно, все, привидевшееся Агроному, действительно происходило с Чуком и Геком. Только вот и тот и другой с удовольствием насмотрелись бы на происходящее со стороны, нажравшись галлюциногенных цветочков. А пока они, спотыкаясь о многочисленные коренья, торчавшие то тут, то там на лесных тропах, и отчаянно матерясь, неслись по лесу. Все тише за их спинами лязгал металл, и почти не слышны были предсмертные крики урок.

Когда же они, вконец обессиленные, рухнули у подножия огромного дерева и едва-едва успели перевести дух и осмотреться вокруг, в лесной чащобе раздался визгливый голос:

– Кто не спрятался, я не виноват.

Вылетевший из кустов урка-дохляк, размахивавший длиннющим ножом, показался карапузам почти что родным братом того самого уркагана, что пытался уже пристроиться к приятелям во время привала на поляне, закончившегося побоищем. И сомневаться в том, что цели и задачи, поставленные упырем, ничем не отличаются от уже оглашенной «генеральной линии партии», не приходилось. Оглянувшись по сторонам, урка заметил затаившихся под деревом карапузов и бросился им наперерез:

– Стоять, козлята! Завалю, в натуре, на «мужской половой орган»!

Поскольку гипнотическим воздействием его слова явно не отличались, карапузы предпочли поступить совершенно иным образом, и уже через мгновение их пятки сверкали так, словно взяли Гран-При на конкурсе «Украсим кремлевскую елку».

Урка бросился в погоню, не прекращая пропагандистской работы:

– Стоять, сказал!

– Щазз, блин, ага, – выругался Чук: – Я – чемпион области по пряткам и так просто не сдамся.,

Не снижая скорости бега, карапуз поднял глаза вверх, и ему в голову пришла неплохая идея. Он показал Геку на верхушку высокого дерева прямо по курсу и шепнул:

– Лезь наверх!

Не дожидаясь, пока его приятель сообразит, что к чему, он зацепился за нижнюю ветку и одним махом оказался на ней, как оказалось, совершенно не собираясь останавливаться на достигнутом.

Гек же с трудом вскарабкался на дерево и, преодолев пару веток, оглянулся вокруг – ни души. Туповатая улыбка озарила его лицо, он поднял голову наверх, где шустро работавшего руками и ногами Чука было уже и не разглядеть, и поделился с корешем своей радостью:

– Оторвались.

В этот момент он почувствовал, что если что и оторвется, то это будет его нога. Урка, вцепившийся грязными пальцами в голень карапуза, думал примерно так же:

– Врешь, козленок, не уйдешь!

Чук, наконец-то услышавший за своей спиной непонятную возню, обернулся, стараясь разглядеть, что происходит внизу.

«Рухнувшие с дуба» Гек и безымянный уркаган катались по земле, вцепившись друг в друга. Карапузу удался отличный удар пяткой во вражеский хавальник, как раз в тот самый момент, когда откуда-то сверху раздался истошный вопль Чука:

– Гееееееек!!!!

Висевший на ветке дерева карапуз никак не мог понять, что же там происходит внизу. При этом желания слезть и разобраться во всем самостоятельно совершенно не испытывал, предпочитая оглашать округу воплями, тупо демаскирующими место его укрытия.

Внезапно краем глаза он подметил какое-то движение в полуметре от себя и дернулся, как ужаленный, едва-едва не потеряв равновесие, которое, впрочем, тут же потерял, увидев, как дерево, ставшее ему надежным убежищем, смотрит на него парой злых желтых глаз.

Ему очень повезло, что внезапно оживший баобаб оказался шустрым товарищем и успел подхватить свалившегося карапуза одной из мощных нижних ветвей. Несостоявшийся летчик, повисший на лапе деревянного чудовища, успел разглядеть, как у самых корней извивается под навалившимся на него уркой Гек.

Через мгновение урка, уже успевший занести над головой карапуза свой кривой кинжал, был, как мухобойкой, прихлопнут корневой системой дерева, по какому-то недоразумению отправившегося в поход.

Гек бросился бежать, а посрамившее учебник природоведения за четвертый класс растение припустило за беглецом с такой прытью, что совет Чука, выраженный очередным истошным воплем: «Тикай, Гек!» – так и остался абсолютно никчемной истерической выходкой. Не сделавший и пары шагов карапуз был жестоко схвачен и отх… впрочем, до этого пока, кажется, не дошло – баобаб оказался благовоспитанным и, прежде чем замочить отловленных нарушителей спокойствия, решил поздороваться:

– Здарова, пацанята!

Гек, в силу своего нехилого пристрастия к наркоте привыкший принимать все непонятное как очередной глюк, явно прикололся от возможности потрындеть с живым растением. Растительный мир всегда привлекал любознательного карапуза, правда, исключительно в курительном применении. Кроме того, Гек изредка отдавал должное грибам и лопухам, причем чаще всего именно в такой связке. Как «брат растений» он и принялся разговаривать с «офигительной деревяшкой»:

– Прикольноооо. Ну, здравствуй, дерево!!!

– Дзерево? – удивился человекобамбук. – Сам ты дзерево. Я мэнт!

– В смысле? Деревянный мент? Без палева? – Гека прямо-таки распирало, причем безо всяких стимуляторов.

Чук, старательно прикидываясь ветошью, принялся полушепотом выговаривать приятелю:

– Гек, это говорящее дерево!

Баобаб явно не страдал отсутствием слуха и потому легко согласился с карапузом:

– Да, я уалшебнае дзерева.

Гека после этого было уже не остановить:

– Типа, волшебная палочка?

Говорящая деревяшка призадумалась на мгновение, кажется, даже позабыв, как шагать:

– Палочка? Ну, пускай будзет палочка. И сейчас этой палочкой я чысто канкрэтно буду дубасиць двух малолетних урок.

– Мы не урки, мы хоббиты, – наконец-то решился вступить в беседу Чук.

Прямоходящая биомасса только отмахнулась:

– Урки-чурки, хоббиты-шмоббиты. Какая разница. Если не умеешь черенками размножаться, значиць, или грыбник-паскуда, или дровасек-сволочь, или охотник-гад. Только усе ядзино – смерць! Потому что закон такой!

Гек, вспомнив о том, какие нехилые суммы он сливает продавцам ганджубаса, решил использовать это как аргумент:

– Мы в Гринпис членские взносы платим! Мы хорошие!

Деревянный мужик, впрочем, не слушал, что там ему пытались втереть двое недомерков:

– Как сказал адзын мой знакомый доктор, вскрыцие пакажець!

* * *

В то же самое время, пока друзья и соплеменники Федора и Сени рисковали различными частями своего тела в локальных стычках, эти двое карабкались по горным ущельям, сбивая пятки о каменистые тропы, о существовании которых знал, похоже, только их невменяемый проводник – хмырь по кличке Голый.

В основном карапузы плелись позади своего провожатого, который, судя по поведению, обжирался где-то на стороне какими-то «волшебными» ягодами. Других причин беспечной веселости и неутомимости Голого видно не было.

Скача, как лягушка, с камня на камень, хмырь успевал обнюхивать все закоулки в радиусе нескольких сотен метров от тропы, при этом насмерть забалтывая одуревших от альпинизма карапузов бесконечными прибаутками. Единственное, что все еще удерживало приятелей от реализации давно зреющих в их головах планов по удушению упыря, так это четкое понимание того, что выбраться из этих Богом забытых мест в одиночку им не судьба.

Постепенно идти стало все-таки веселее. Горы вокруг мельчали, припасы в рюкзаках таяли, облегчая казавшуюся непосильной ношу, заповедная тропа теперь в основном бежала вниз, пока не привела их к раскинувшейся, насколько видел глаз, унылой равнине, покрытой чахлым кустарником.

Голый махнул рукой в сторону горизонта и, загадочно подмигнув порядком нахмурившимся приятелям, заявил:

– Как говорит один мой кореш, вы его не знаете, Бармалеем кличут, «нормальные герои всегда идут в обход!» Вы ведь нормальные герои? Вот он, обход. Сюда и пойдем. Велкам!

Он сиганул вниз и сразу сунулся по каким-то одному ему ведомым неотложным делам в ближайшие же кусты.

Попереминавшись с ноги на ногу, первым его примеру решил последовать Федор, который на правах старшого скомандовал Сене: «Первый пошел» и аккуратным пинком отправил приятеля вниз.

Скатившись с огромного валуна, тот плюхнулся на задницу, и его лицо моментально скривилось, глобально перекошенное презрительной гримасой:

– Ну ни фига себе – болото! У нас ведь даже сапог нет!

Высунувшийся из кустиков Голый тут же прокомментировал:

– Це не болото, це Гримпенская трясина, – хмырь махнул рукой Федору, в нерешительности застывшему на вершине валуна: – Пошли скорее, пока прилив не начался. Швыдче, кацапузы. Швыдче!

Федор аккуратно спустился с валуна, подкатал штанины, чтобы не дай Бог не замочить фирменную шмотку в коричневатой и очень плохо пахнущей жиже, и банда наконец-то двинулась вперед, аккуратно перепрыгивая с островка на островок, с кочки на кочку.

У Голого, конечно же, это получалось куда лучше – в тренировочном лагере каких-нибудь задроченных скаутов упырь явно огреб бы все возможные знаки отличия – начиная от медали «За боевые потуги» до памятного знака «Участнику гей-парада», а уж нашивка «Старшего инструктора свирепых бурундуков» была ему гарантирована при любых раскладах.

Уже через пару часов пути, когда гористая часть местности окончательно осталась далеко позади, везде, куда хватало взгляда, пейзаж совершенно утратил даже минимальное разнообразие. Вокруг компашки, погрязавшей по уши в болоте, на километры вокруг раскинулись коричневатые просторы, слегка прикрытые чахлой растительностью, изредка подсвечиваемой языками пламени от выходившего на поверхность болотного газа. Отлучаться по многочисленным поводам Голому стало совершенно некуда, и болтливость его возросла чрезмерно, хмырь теперь молол языком практически безостановочно:

– Я знаю, куда идтить. Тут зимой, когда собака спит, Сусанин экскурсии водит на коньках. Я у него достопримечательностью работал, водяного изображал. Тут такие места – закачаесся!!! А каких тут веников для бани наломать можно!!!! И это, кацапузы! Не дай Бог собака проснется!

Плавный поток сознания, исходивший от распоясавшегося экскурсовода, был прерван истошным Сениным воплем:

– Я вижу мертвых людей! Тут утопленники! Шагавший нетвердой походкой по хлюпающему беспределу Федор приоткрыл глаза, давно уже подернутые каким-то потусторонним туманцем, и вгляделся в воду – в коричневой биомассе действительно колыхались выбеленные покойничьи лица. Подбежавший удивиться неведомому Голый даже зевнул от неудовольствия:

– Тю… я-то думал!!! Не боись, они вже не кусаютця. Це пьяные мелиораторы.

Хмырь сплюнул в воду и, как лягушка, ускакал куда-то вперед, продолжая рассуждать:

– Гля, как пацаны хорошо сохранились. Видать, потому, что у них очень много спирта в крови!!!

Сеня тоже двинулся вперед, стараясь смотреть исключительно себе под ноги, чтобы не замечать белесых личин по обе стороны от тропы, заросшей осокой. Уже через пару шагов, шумно оступившись, карапуз одной ногой ушел в воду, едва успев выдернуть ее обратно вместе с сапогом. Моментально встрепенувшийся Голый принялся зло выговаривать своему давившему мучителю:

– Я тебе, дураку, шо казав? Ходи сюда. Понял? Никуда не сворачивай. Не сцы – скоро покойники кончатся. Дальше пойдут трактора с бульдозерами. Вот там страх, так страх!!!

Голый и Сеня, давно невзлюбившие друг друга на почве обоюдной любви к Федору, принялись привычно переругиваться и совершенно не заметили, что объект их обожания остался стоять позади, пялясь в воду. Его снова накрыло в самый неподходящий момент. В какое-то мгновение карапузу показалось, что покойник, полощущийся в воде прямо под ним, открыл глаза. Порядком испугавшись, Федор неуклюже взмахнул руками и рухнул в воду, где на него опять навалились долгожданные «мультяшки»…

К вящему неудовольствию Федора, от просмотра очередной серии «Утиных историй» его в крайне грубой форме оторвал Голый, пришлепавший на место происшествия со скоростью человека-амфибии и буквально за волосы выдернувший прибалдевшего карапуза из воды:

– Здесь купаться запрещено! Наконец-то подоспевший к месту происшествия и не вписавшийся в поворот Сеня неуклюже растянулся в болотной жиже и ляпнул первое, что пришло в его некрупный мозг:

– Федор Михалыч, ну как водичка? Федор, которому купание явно пошло на пользу, нашел в себе силы съязвить:

– Сень, мне сказать, или ты сам догадаешься? Мертвяк водичка!!!

Ночка выдалась неспокойной – где-то впереди – там, куда лежал путь карапузов-туристов и их паранормального экскурсовода, всю ночь громыхали то ли гром, то ли приглушенные взрывы, метались над горами мрачные багровые всполохи. Словно закатившееся солнце рвануло напоследок за вершинами, подпалив скалистые кручи, – адьос амигос…

Тщетно старавшийся уснуть Федор пнул примостившегося неподалеку Сеню, но тот только постанывал во сне, да причмокивал жирными губами – будто кто-то сунул ему в рот мятный леденец… «Вот паскуда», – выругался карапуз, досадуя по поводу собственного бессилия перед навалившейся бессонницей.

Пересчитав всех овечек, Федор перешел на баранов, а потом и на козлов – но должного эффекта не получил. Когда за спиной в очередной раз громыхнуло – да не так, как до того, а особенно сильно, – карапуз инстинктивно дернулся, запустив руку за пазуху, и нащупал колечко, привычно болтавшееся на груди. Почему-то это придало ему необычайную уверенность, и приятное спокойствие потекло от кончиков пальцев по всему телу… Он всмотрелся в тускло поблескивающий металл – в свете луны кольцо источало холодный свет, успокаивавший глаз. Федор принялся рукавом начищать свою драгоценность, а затем попробовал колечко на зуб.

Именно за этим занятием его и застал вернувшийся с ночной прогулки Голый:

– Барахлишко-то припрячь… говорили же тебе умные люди – не в ломбард несешь, – ощерился хмырь.

Карапуз повел себя так, будто его впервые застукали с руками под одеялом, – прикрыл колечко руками и зло огрызнулся:

– А ты почем знаешь, кто и что мне говорил? Тебя-то там, небось, не было… или… или… – им овладели смутные сомнения. – Ты кто такой?

Голый тут же на свою беду решил поговорить по душам:

– Не смотри, что я голый, – он стыдливо отвернулся от Федора и покраснел. – На самом деле я белый и пушистый. Болею немного.

Карапуз инстинктивно подался назад:

– Чем это?

Хмырь поспешил успокоить отпрянувшего парня:

– Не бойся, это не заразное.

По всему было видно, что Федора это не убедило. Брезгливо поморщившись, он двинулся в обход рассевшегося на валуне хмыря, стараясь держаться в стороне. Чтобы держать источник заразы на дистанции, он решил слегка надавить на бедолагу, показав тому свою осведомленность:

– Мне Пендальф все про тебя рассказал! Только я ничего не помню.

Голый, которого явно «пробило» на откровенность, не замечал или старался не замечать презрительного к себе отношения, да, впрочем, чему-чему, а этому он давно не придавал большого значения. Поэтому вместо неуместных в его положении обид он постарался проявить максимальную дружелюбность:

– Ниче… Это временный отвал башки. У меня постоянно такое бывает.

Федор, однако, не был настроен на задушевные беседы – вместо этого он вспомнил уроки Пендальфа и принялся «раскручивать подозреваемого», запустив крючок, что называется, «на дурачка»:

– Вроде он говорил, что у тебя звездная болезнь.

Уловка была детской, но Голый попался на нее, заглотив приманку по самые жабры:

– Не звездная, а лучевая! – обиделся хмырь. Карапуз пропустил мимо ушей детские обиды подозреваемого и, весьма довольный своей сообразительностью, принялся «колоть» поплывшего доходягу:

– Точно, я все вспомнил. Ты мутант из Чернобыля. И зовут тебя… – он приблизил свое лицо, скорчив для пущей убедительности максимально жуткую гримасу, – Шмыга!

Теперь отпираться хмырю было просто глупо, поэтому он решил пройти по «дурке»:

– А как это переводится?

Федор сделал вид, что не заметил попыток хмыря уйти от ответственности, и уверенно довершил расследование:

– По-нашему – Голый… а на твоей мове – Шмыга. По-моему, так дело было.

Голый окончательно перестал нагонять туману и – даже совсем наоборот – чуть не расплакался от внезапно нахлынувших на него воспоминаний о вольной бандитской жизни. Он потер лапкой набухшие от слез веки и окончательно сознался:

– Точно. Шшш… ш… шмыга.

Федор сам едва-едва не прослезился, глядя на Голого…

Впрочем, сентиментальничать им пришлось совсем недолго. Душераздирающий вой, всколыхнувший, как показалось, трясину под ногами путешественничков, был способен поднять даже мертвых из могил. Во всяком случае, Сеня проснулся без будильника.

Подскочив на полметра, он перепугал Федора и новообретенного Шмыгу диким воплем, запросто могущим поспорить с любым болотным чудищем:

– Собака проснулась!

– Полундра! – это уже драл глотку заметавшийся среди чахлых кустиков хмырь.

Не дожидаясь голосования по выдвинутому предложению, Шмыга по-пластунски заполз то ли под клюкву, то ли под брусничник и принялся со знанием дела окапываться, пока растерявшиеся карапузы силились сообразить, что к чему.

Сеня подхватил на руки своего босса, который растянулся в болотной жиже, в очередной раз «схватив клина», – Федору примерещился тот самый эсэсовец, что пытался выколоть ему глаз на лесной турбазе. Принявшись лупить хозяина по щекам, Сеня тщетно пытался добавить приятелю оптимизма:

– Вставай, чего развалился! Это не собака, это эсэсовец на «мессере»!

Силой втащив Федора под чахлый куст морошки, где затаился их порядком перепуганный проводник, карапуз принялся аккуратно изучать воздушную обстановку вокруг, стараясь не слишком нарушать маскировку, и параллельно краем уха прислушивался к сдавленному шипению Шмыги:

– Дальше только за баксы поведу! Меньше чем за тридцатку не подпишусь.

Низехонько над их головами пронесся самолет, щедро украшенный крестами. На «морде» летательного аппарата пижонисто красовалась драконья голова, хищно скалившая схематично нарисованную алую пасть. На месте реального дракона такими зубами стоило бы сразу перегрызть себе глотку и не мучаться на пенсию по инвалидности.

Лицо фашистского аса, рулившего свою машину на предельно малой высоте, выражало предельную сосредоточенность – он старательно нарезал круг за кругом над головами приникших к земле путников, стараясь углядеть место их схрона.

Неутомимый Шмыга продолжал портить воздух и настроение:

– У них глаз – алмаз, ухо – зверское! Сеня, стиснув зубы, зло посмотрел на хмыря и помахал кулаком перед носом паникера. Тот, в свою очередь, испуганно моргнул и поспешил исправиться:

– Но за тридцатник проведу легко.

Сеня отмахнулся от алчного проводника и наклонился к Федору, голова которого лежала у него на коленях.

– Че, Михалыч, опять захорошело?

Федор не удостоил своего верного оруженосца ответом. Впрочем, поручиться за то, что он хотя бы услышал вопрос, было совершенно невозможно.

Самолет в последний раз просвистел над самыми головами, задевая брюхом камыши, и, резко набрав высоту, вскоре превратился в точку на горизонте, которая быстро пропала из виду.

Шмыга выбрался из-под куста, разминая затекшие конечности:

– Керосин у фашиста кончился. На дозаправку, гад, полетел. Помню, одна такая падла аж до Красной площади долетела., Руст-Шруст… запамятовал… вот ведь хохма была…

Глава четвертая

ВОССТАВШИЕ ИЗ ЗАДА

I\'ll be back. Губернатор Калифорнии
Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас. Девиз общества анонимных алкоголиков
Агроном, Лагавас и Гиви, пробиравшиеся по следам двух безвременно утраченных карапузов через мрачный и, прямо скажем, странноватого вида лес, беспрестанно крутили головами, словно надеялись за соседним кустом найти прикорнувших поспать Чука с Геком.

Лес выглядел так, будто за каждым стволом здесь поджидала лихая банда форменных упырей и головорезов, уже вырезавших все живое в округе и оттого с еще большим желанием караулившая на местных тропинках «свежее мясцо».

Здесь царил вечный полумрак – солнечный свет практически не проникал к подножию огромных деревьев, надежно укрывавших от него разнообразную «неформальную» растительность – бледные и чахлые кусты, мощные лианы и вездесущий мох.

Гиви, более всех привычный к лазанию по всяким стремным местам, не гнушался жрать всякую дрянь, растущую в местных чащобах, прихватывая по пути то какую-то белесую ягоду, то грибообразный нарост с поваленного дерева, а если что, то не гнушаясь и замшелой шишкой, случайно попавшейся под ноги. Его спутники только укоризненно посматривали на гнома да покачивали головой.