Стивен Спилберг
Близкие контакты третьего рода
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В слепящих гигантских завихрениях песка и вырванной солончаковой полыни показались силуэты семи человеческих фигур. Они то появлялись, то исчезали в тоннах падающей бесконечным потоком земли.
Именно здесь, в этом месте пустыни, недалеко от большого городка Санойта в северной Мексике, их ожидали три агента федеральной мексиканской полиции, несколько ошеломленные происходящим. Их ослики, издавая истошные крики, еще больше заметались, почувствовав приближение незнакомцев. Они лягали и отбрыкивали все, что попадалось им под ноги. Фигуры людей были почти около них.
Временами сквозь пелену песка неясно вырисовывалось первое здание поселка, которое стояло на перекрестке дорог и выглядело призрачным и зловещим. Солнце находилось прямо над головой. Его кроваво-красный цвет сочетался с цветом старой неоновой вывески с надписью «Кока-Кола» на глинобитном сооружении, именуемом «Оазис Кантина».
Первым сквозь ветер пробился высокий мужчина в костюме цвета хаки. Он приветствовал полицейских резким кивком головы и по-испански прокричал:
— Мы прибыли первыми?
Несмотря на безукоризненное произношение, мужчина был явно иностранцем, но определить его национальность было трудно: лицо закрывали темные защитные очки фирмы «Роммел» и кожаная носовая повязка.
— Так мы здесь первые? — повторил он вопрос.
В ответ полицейский кивком головы указал на юг, где в призрачной дымке вырисовывалась еще одна группа исследователей.
Так в окрестностях Санойты во время песчаной бури встретились две поисковые экспедиции. Всего их было четырнадцать человек. Последовали краткие рукопожатия, раздались сдержанные голоса.
— Среди вас говорит кто-нибудь по-французски? — спросил мужчина с замаскированным лицом с типичным американским акцентом, слегка провинциальным, возможно, штата Огайо или Теннеси.
— Да, сэр. Но по специальности я не переводчик, — отозвался самый низенький человек из второй прибывшей группы. Боясь, что его могли не услышать из-за воя ветра, Давид Лафлин сказал более громко и уверенно:
— Мое занятие — картография и топография. Я картограф.
— Вы можете переводить с английского на французский и с французского на английский?
— Да, но только имейте в виду: мне платят не за это.
В этот момент другая фигура выступила вперед, протянула руку картографу и заговорила на ломаном английском языке, с явным французским акцентом:
— Вы мосье… э-э… Лу-о-лин?
— Лафлин, — мягко поправил Лафлин и пожал ему руку. Что-то в голосе француза было такое, что располагало к мягкому и вежливому ответу.
— Оу, да, да… пардон, простите, — весело и извиняюще ворковал француз, мешая французские и английские слова. Затем он заговорил только по-французски:
— Господин Лафлин, как давно вы участвуете в разработке операции вместе с нами?
Лафлин ответил, тщательно подбирая слова:
— С тех пор, как моя страна стала сотрудничать с французами в области данных исследований. С 1969-го. Я присутствовал на переговорах в Монтсореу, которые проходили на той самой неделе, когда присоединились французы. Поздравляю вас, господин Лакомб.
Вся команда Лакомба порывалась идти дальше, надеясь увидеть то, ради чего был проделан весь этот путь.
В это время мексиканские полицейские, несколько опережавшие всю процессию, закричали что-то, указывая туда, где все еще свирепствовал сильный ветер. Из-за непрерывно бьющего в глаза песка и пыли то, что открылось их взору, временами напоминало стрекозу с размахом крыла в 50 футов. Люди осторожно приближались к загадочному предмету.
Поперек дороги находилось нечто. Было похоже, что оно имеет колеса с крыльями, хвост и пропеллер. По бокам была маркировка, на одном из крыльев — цифры. Когда красный от песка ветер на какое-то время стих, все увидели еще шесть точно таких же предметов. Это были морские торпедные бомбардировщики Граммен ТБМ Овенжер приблизительно времен второй мировой войны.
Экспедиция здесь же остановилась на привал. Лакомб отошел на несколько шагов, поднял свои залепленные комками грязи защитные очки. Необыкновенное чувство умиротворения охватило его. Казалось, он был погружен и размышления над увиденным.
Лакомб глубоко вздохнул, тыльной стороной руки стер с языка частички песка, надел стерильную полиэтиленовую перчатку и отдал первые приказания Лафлину. Лафлин понимающе кивнул ему и прокричал по-английски:
— Снимите таблички, номера маркировок со всех машинных отсеков.
Уже секунд через четырнадцать весь личный состав экспедиции ползал вдоль крыльев и хвоста, открывая люки, крышки, отвинчивая крепежные болты. Вся работа проводилась в специальных защитных стерильных перчатках. Один из технических работников открыл верх кабины. Она легко, плавно и без зацепок сдвинулась с места. Пазы и шарикоподшипники были в отличном состоянии, как новые.
Другой работник, также в перчатках, используя хирургический пинцет, извлек из-под приборной доски календарь. Это был путевой листок. Последняя запись была: «Спецаэродром Пенсакола. Флорида». Но самым удивительным оказалась дата вылета.
— Господин Лакомб! — закричал, задыхаясь от волнения, техник. — Он датирован маем.
— Что?
Лакомб обратился за переводом к Лафлину, но техник опередил его:
— С декабря 1945 года по май.
Лакомб просиял и через Лафлина приказал:
— Проверьте, есть ли горючее… бензин в баках. Посмотрите, будет ли бензин поддерживать горение.
У телохранителя Лакомба, стоявшего рядом с Лафлином, от удивления отвисла челюсть.
— Бог мой! Эти крошки в отличной форме! Не может быть!
Другой техник сверял номера по своему списку:
— Все номера машинных отсеков совпадают, так же, как и номера крыльев.
Несмотря на усиливающийся временами ветер, работа продолжалась.
Кто-то, проверяя действие посадочных огней одного из самолетов, на какое-то время осветил фигуру Лакомба. Защитная повязка, прикрывающая его нос и шею, порывом ветра была задрана высоко ко лбу, глаза возбужденно блестели.
— Возможно ли это? — произнес Лакомб.
Сбитый с толку и ничего не понимающий Лафлин слегка толкнул локтем телохранителя:
— Простите, не введете ли вы меня в курс дела?
Роберт, наклонившись к нему, как бы по секрету сообщил:
— Это вылет 19.
— Ну и что из этого?
— Вылет 19. Разве вы ничего не знаете? Эта эскадрильи самолетов стартовала из Пенсаколы на тренировочные маневры в мае 1945 года… И никто их больше не видел. До сегодняшнего дня. Вот и гадайте…
— Но где пилоты? Где экипаж?
Их беседу прервали громкие, но неразборчивые крики, раздавшиеся совсем рядом, в нескольких шагах. Лакомб, а за ним и Лафлин сразу же направились в ту сторону. На пороге Кантины три мексиканских федеральных агента обступили нервно суетящуюся крошечную фигурку человека. Голоса полицейских не умолкали.
Лакомб сразу же посмотрел в сторону Лафлина, давая понять, что без его помощи никак не обойтись. Но Лафлин только улыбнулся и развел руками:
— К сожалению, я не говорю по-испански…
Положение спас Теннеси-Огайо:
— Они говорят, что этот человек был здесь два дня и что он видел, как все это случилось.
Француз опустился на одно колено и рукой в стерильной перчатке приподнял подбородок совсем оробевшего человека. Мексиканец плакал, но не это приковало внимание Лакомба. Половина лица человека была вишнево-красного цвета и покрыта волдырями от лба до ключицы. Это был самый ужасный ожог, который когда-либо в жизни приходилось видеть Лафлину на смуглом лице, привычном к раскаленному летнему солнцу Мексики.
Человек поднял голову, силясь что-то сказать, но не смог произнести ни слова.
Через некоторое время ему все-таки удалось произнести несколько испанских слов, после чего он еще больше залился слезами.
— Что он сказал? — поинтересовался Лакомб.
Лафлин обратился за переводом к американцу, который знал испанский язык. Тот только пожал плечами и, присев у ног несчастного больного человека, попытался заговорить с ним. Мексиканец с трудом что-то произнес.
Теннеси-Огайо поднял брови, тяжело вздохнул и перевел:
— Он сказал, что вчера вечером к нему выходило солнце. Он говорит, что оно пело ему…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Четырехлетний Барри Гвиллер провел беспокойную ночь. Через полураскрытое окно в комнату проникал нежный и приятный ветерок Индианы, вороша малышу челку. Тихое, но постоянное жужжание, возникающее где-то в его комнате, беспокоило его сон.
Вдруг неяркий красный пучок света упал на его лицо, и Барри открыл глаза.
На столике рядом с кроватью каким-то образом оказалась одна из старых, потрепанных игрушек. Это был уродец Франкенштейна; когда он поднимал руки, собираясь сделать шаг, у него падали штаны и он краснел.
Барри сел в кровати, уставившись на Франкенштейна, а потом оглядел комнату. У Барри было много игрушек, работающих от батареек: танк Шермана, ракетный корабль, полицейская машина с красной световой вспышкой и сиреной — модель 747, пьяный, прицепившийся к фонарному столбу и потягивающий из своей бутылки. Все игрушки были разбросаны на полу, все двигались, вспыхивали, жужжали сами по себе.
Барри был в восторге. Неожиданно ожил его фонограф, выводя мини-мелодию на тему песни об улице восточных кунжутов.
Барри засмеялся и захлопал в ладоши. Он спрыгнул с кровати и побежал к открытому окну. Где-то вдали залаяла собака, но во дворе было темно и тихо.
Комната Барри находилась в конце коридора. Мальчика одолело любопытство, и он побежал гостиную. Тут было темно, горел только маленький синий ночник. Барри почувствовал что-то неладное. Все окна комнаты были широко распахнуты. Ночной воздух вливался сквозь кружевные занавески, своеобразно шевеля их.
Передняя дверь была тоже широко открыта, и на фоне темной ночи на крыльце ярко светился фонарь.
Все это было странно, но малыш не испугался. Он с нетерпением ожидал новых забав.
Из открытых окон и двери доносился странный запах: так обычно пахло на улице после грозы. Барри удивился, так как он не слышал грома и шума дождя. Кроме того, запах был все-таки несколько иным.
Барри решил исследовать кухню. Там также все окна были открыты, а ветер дул уже по-настоящему. Задняя дверь была полуоткрыта и временами издавала скрип.
Дверь будки собаки Бинго сорвало с петель. Она валялась на полу, а Бинго в будке рядом с холодильником не было. Холодильник тоже был открыт. Пакет молока, несколько банок кока-колы, масло, контейнер с прессованным творогом, булонская копченая колбаса грудой лежали на полу перед морозильником. Из-под этой кучи шел мокрый след прямо до открытой собачьей будки.
Барри подобрал с пола полурастаявший брикет ягодного напитка. Вдруг что-то еще привлекло его внимание. Брикет выпал из его раскрывшейся ладони, расплескивая содержимое по линолеуму.
Малыш так быстро попятился, что от толчка его маленького тельца дверь открылась и тут же опять захлопнулась. Некоторое время он стоял неподвижно, не мигая уставившись на дверь.
Потом он улыбнулся. Ну, конечно, это же новая игра! Игра в прятки-пугалки. Это даже еще интереснее. Он придал своему лицу суровое выражение, затем, качаясь взад и вперед, как шимпанзе, начал описывать круги, втягивая и вытягивая голову и потом медленно вращая ею.
— Вот так? — спрашивал Барри у кого-то. — Вот так? — он явно кому-то подражал.
Барри чувствовал себя храбрым.
— Бу-у, — закричал он, сделав страшное лицо. — Гр-р-р-бу-у.
Проделывая это, Барри громко засмеялся от удовольствия, приближаясь к настежь распахнутой входной двери. Бледный оранжевый фонарь осветил его лицо, когда он, весело хохоча, вышел в темноту ночи.
* * *
Джулиан Гвиллер спала в своей спальне. Уже неделю она была больна гриппом.
Дом, в котором жили Джулиан и Барри, был маленький. Он одиноко стоял на вершине пологого холма в плоском районе Индианы. Содержать такой дом в полном порядке не составляло особого труда, но всю неделю Джулиан чувствовала себя отвратительно и запустила уборку.
Тот же ветер, который гулял по всему дому, ворвался и в спальню Джулиан, подхватив и разбросав картинки и пару полузаконченных рисунков Барри, сделанных карандашом. На прикроватной тумбочке в беспорядке лежали разные таблетки, капли от насморка, недоеденный бутерброд и стояла банка кока-колы.
Джулиан полудремала, находясь в том особом, вызванном гриппом состоянии, когда чувствуешь себя изнуренной от усталости, но никак не можешь заснуть; когда кажется, что ты в состоянии что-то сделать, но не можешь пошевельнуться и встать. Работал телевизор. Она лежала под покрывалами, не сняв банный халат.
Услышав смех, Джулиан сначала подумала, что он исходит от телевизора, который она пыталась смотреть. Когда же кадр на экране сменился, а смех раздался опять, она осознала его источник: это Барри со своим подражанием тому, что видел. Джулиан в полудреме подумала, что же могло разбудить ее сына. Она присела в постели, медленно открывая глаза. Вдруг в дверь ее комнаты въехала игрушечная полицейская машина, завывая сиреной и сверкая мигалкой на крыше. За ней громыхал танк, стреляя на ходу из своей пушки. За ним катился большой неуклюжий реактивный самолет. И, наконец, с распростертыми руками шел уродец Франкенштейна со спадающими штанами.
Джулиан окончательно проснулась, сбросила покрывала и встала с постели. Смех сына постепенно удалялся и становился тише, пока, наконец, не стих совсем.
— Барри? — позвала Джулиан.
Часы на прикроватной тумбочке показывали 10.40. Что же могло случиться с Барри?
Джулиан, пошатываясь, вышла в коридор и направилась в комнату сына. Кровать Барри была пуста, окна открыты. Джулиан бросилась в гостиную. Застыв на пороге, она с изумлением смотрела на открытые окна, на распахнутую входную дверь и светящийся фонарь на крыльце.
Не было никакого сомнения в том, что смех Барри доносился снаружи дома, откуда-то из темноты ночи. Джулиан вскрикнула и чихнула.
Снова послышался смех. О, Боже! Джулиан не знала, что и подумать. Она выбежала во двор, безуспешно пытаясь что-либо разглядеть в слабом свете фонаря, и закричала:
— Барри! Барри!
Джулиан бросилась в темноту ночи, туда, где, удаляясь, замирал смех ее малыша.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Все центры управления полетами воздушных транспортных средств работают в особых, специально созданных, условиях, которые отличаются от условий реального, окружающего нас мира. Десятки таких центров разбросаны по всей территории Соединенных Штатов Америки. Индианаполис является одним из них и представляет собой большой бетонный бункер, наполовину уходящий в землю.
Искусственная Вселенная, созданная внутри таких бункеров, еще до конца не осознана. Здесь темно. При свете маленьких затемненных электронных ламп низкой мощности едва видны двери. Основной свет исходит от радарных экранов, в которых просматривается все воздушное пространство Индианы. Здесь нет ни дня, ни ночи, а есть только постоянная искусственно поддерживаемая темнота и яркое радарное свечение электронной картины того, что происходит в реальном мире над головой. Весь воздушный транспорт в полете находится под постоянным наблюдением и фиксируется радарными установками. Заявляя о себе, самолеты посылают опознавательные сигналы. С ними поддерживается постоянная радиосвязь. Летные экипажи получают подтверждение или корректировку своего курса.
В затуманенной атмосфере легко потерять ориентировку, и только радар, по мнению авиадиспетчеров, дает точную картину того, что происходит в воздухе.
Диспетчерская служба внимательно следит за полетом любого летательного аппарата, будь то реактивный лайнер или самолет, летающий на низких высотах, что гарантирует каждому безопасное движение в воздушном пространстве.
* * *
Гарри Крейн работал в ночную смену. По ночам у экранов радара работало пять или шесть человек. Гарри обычно находился позади них, расхаживая взад и вперед, а временами отдыхая на высоком стуле.
Его наушники, связанные длинным витым проводом с передатчиком, настроенным на определенную частоту, и маленькая гибкая изогнутая трубка с микрофоном передавали его сообщения в воздушное пространство.
Той ночью основное наблюдение вели четыре авиадиспетчера. Они сидели бок о бок, парами, в белых рубашках с открытым воротом и засученными рукавами. Каждая пара вела наблюдение за своим экраном.
Над их головами громкоговорители издавали резкие скрежещущие звуки, обычно сопровождающие сеансы радиосвязи с самолетом, сейчас довольно редкие, поскольку в воздушном пространстве Индианаполиса была такая же темная ночь, как и в центре управления полетами внизу.
— Центр управления полетами, — раздался голос пилота, — у вас есть движение самолета в непосредственной близости от Айрист-31?
Гарри Крейн внимательно посмотрел на один из экранов. Там было только три цели: две с полными опознаваемыми аэронавигационными данными, а одна — лишь с частичными.
Две цели следовали в одном направлении на расстоянии 15 миль. Третья двигалась в другом направлении и находилась на значительном расстоянии от Айрист-31. Остальная часть экрана оставалась чистой.
Гарри включил свой микрофон:
— Айрист-31, вообще то нет. В положении 12 часов 50 минут от вас находите Алледжана ДС-9. Будьте на связи. Сейчас взгляну в широком диапазоне.
Гарри потянулся вверх и нажал кнопку. Экран из компьютерного радара с узким диапазоном превратился и обычный широкодиапазонный радар. Быстро взглянув на экран, Гарри снова нажал кнопку, затем другую. Он рассматривал первоначальную картину в компьютеризированной форме. Поблизости от Айристы-31 находилась цель без сигналов радиомаяка.
Пока Гарри внимательно всматривался в экран, пилот снова передал:
— Айрист-31 слышит движение летательного аппарата. Его положение 2 часа, расстояние 3–5 миль от меня. Он находится выше меня и снижается.
Один из авиадиспетчеров, всматриваясь, наклонился ближе к экрану, и, удивляясь, подтвердил сообщение пилота.
— Айрист-31. Сигнал понят, — сказал Гарри. — Я вижу цель как раз в этой позиции сейчас, но у нас нет сверхвысотных полетов. Я сейчас сверю с движением на низких высотах.
Гарри обратился к работнику селекторной связи:
— Свяжитесь с авиадиспетчерами низких высот и спросите, известна ли им эта цель…
— Центр, Айрист-31! — включился пилот, находящийся на связи с Гарри. — Объект движения не в низких высотах. Сейчас его позиция 1 час. Он все еще надо мной и продолжает спускаться.
— Вы можете опознать тип объекта?
Пилот, помедлив, ответил:
— Нет, не могу. Очертания не вижу. Цель блестящая. Имеет очень яркие сигнальные огни, изменяющиеся от белого к красному. Цвета просто поразительны.
Авиадиспетчеры другого сектора тоже смотрели и слушали. Координатор привстал, нажал кнопку, вызвал кого-то, неразборчиво что-то сказав.
Гарри на какое-то время присел на свой высокий стул, наблюдая за экранами. Потом вызвал другой самолет:
— ТВА-517, что вы видите?
В громкоговорителе раздался голос:
— Центр, это ТВА-517. Я тоже вижу яркие посадочные огни.
— Что же здесь у нас такое, Гарри? — спросил координатор.
— ТВА-517, Центр Индианаполис, — снова включился Гарри. — Айрист находится от вас в позиции 12 часов, 15 миль, направление и высота те же. Дайте, пожалуйста, свои опознавательные сигналы. — Он повернулся к своему координатору и сказал: — Айрист утверждает, что необычный летательный аппарат находится уже почти на его высоте. Я не знаю, что это может быть.
На экране появились опознавательные сигналы ТВА-517, и Гарри спросил пилота, находится ли реактивный самолет Айрист-31 в пределах его видимости.
— Да.
— ТВА-517, а неизвестный летательный объект вблизи Айристы вы тоже видите?
— Да, мы хорошо видим его сейчас и ведем наблюдение.
— Как вам кажется, что он собирается делать?
В разговор вмешался пилот Айристы-31:
— Он спускается, сейчас находится на 1500 футов ниже меня. Подождите секунду… оставайтесь на связи… Все в порядке. Центр! Айрист-31! Объект неожиданно развернулся и движется прямо нам в лоб! Поворачиваем вправо!
Гарри Крейн вскочил со своего стула, все замерли в напряжении.
Координатор повернулся и сказал, обращаясь к кому-то:
— Свяжитесь по телефону с Райт-Петерсоном и узнайте, какого черта они там испытывают.
— Айрист-31, сигнал понял, — произнес Гарри одновременно с ним. — Снижайтесь. Продолжайте полет на уровне три-один-ноль… Алледжени ДС-9, немедленно поверните на 30 градусов вправо! Имеется движение самолета в позиции 12 часов, два — ноль миль. Спускаем и реактивный Айрист-31 на маршрут ФЛ-310.
Пилот Айристы-31 с поразительным хладнокровием продолжал сообщение:
— Светящийся летательный аппарат находится сейчас в угловом спуске, демонстрируя свою способность к небаллистическому движению.
Гарри и координатор переглянулись, но ничего не сказали.
— Все в порядке, Центр, — вновь сообщил пилот Айристы-31. — Объект продолжает спускаться. Очень яркий. Движется со скоростью, реальной для приземления.
— Говорит ТВА-517, — сказал другой пилот. — Мы собираемся взять курс немного вправо и тоже уйти в сторону от объекта.
— ТВА-517, сигнал понял, — сказал Гарри Крейн. — Отклонение от курса вправо одобряю.
— Центр, Айрист-31. Нахожусь на трассе три-один-ноль. Объект только что прошел наш 10-часовой пояс на расстоянии 500 ярдов, двигаясь с учетом понимания условий действительности.
Позади Гарри уже находился старший авиадиспетчер. Он впервые подал голос:
— Запросите пилотов: будут ли они делать официальные сообщения?
— Айрист-31, сигнал понял, — продолжал связь с самолетами Гарри. — Сообщите о своем полете на высоте три-один-ноль… ТВА-517, вы будете делать сообщение в Центр уфологии?
Некоторое время пилоты молчали, потом донесся ответ:
— Нет. Мы не хотим делать никаких сообщений.
— Айрист-31, ну хоть какой-то отчет вы собираетесь подать? — продолжал настаивать Гарри.
— Центр, я просто не знаю, какой отчет мне подавать и в чем отчитываться?
Гарри улыбнулся и немного расслабился:
— Я тоже не знаю. Я попытаюсь проследить движение этого объекта до места его назначения.
— Покажите нас на уровне 310, — попросил пилот и потом добавил: — Стюардессы говорят, что пассажиры делали зарисовки летательного аппарата, когда он пролетал рядом с нами.
Гарри Крейн, обращаясь к старшему авиадиспетчеру, сказал:
— А вот на них я бы хотел взглянуть. — Затем, снова говоря в микрофон, произнес: — Алледжени, поворот вправо на четыре. Возобновите движение на трассе Джей-8… Полет ТВ А на уровне три-один.
Старший авиадиспетчер ушел, растворившись в темноте. Напряжение в центре управления полетами спало.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Реактивный пассажирский самолет Айрист-31 пролетал над домом Роя Ниари в тот день в 9 часов вечера. Гул пролетающего самолета был едва слышен внутри дома, и его обитатели не обратили на него никакого внимания.
Рой полностью занял одну из комнат загородного дома своей семьи и превратил ее в помещение для работы. По виду она скорее напоминала комнату для забав. Множество всякого рода механических и электрических изобретений в форме детских игрушек висело на стенах, лежало грудой на полу в углах комнаты. Все это могло поразить воображение любого ребенка.
Особое внимание привлекал макет железной дороги, собранный на столе для игры в теннис. Железнодорожная колея пролегала по искусно выполненному пейзажу Тирольской местности с ее горами и озерами.
В тот вечер Рой Ниари и его 8-летний сын Брэд были одни в комнате. Они сидели рядом. Рой пытался помочь Брэду выполнить его домашнее задание по математике. У ног Брэда лежали стопкой тетрадки и задачники по математике. Но внимание Брэда больше было занято железной дорогой, чем уроками.
Заняв под железную дорогу теннисный стол, Ниари (а его жена Ронни любила поиграть в теннис) неоднократно терпеливо оправдывался перед женой. Он считал, что коль в семье растут мальчики, то модель железной дороги просто необходима.
— Это тебе она необходима, — отвечала жена. — А мне нужен теннис.
Уже не раз Рой дипломатически заканчивал эти стычки с женой обещанием разобрать железную дорогу ближе к концу недели, но шли недели, месяцы, а железная дорога не только не разбиралась, а усложнялась, обрастала новыми деталями.
В последнее время Рой тратил все свое свободное время на то, чтобы усовершенствовать ее движение.
— Ну, как разводной мост над тоннелем? — вдруг спросил Брэд отца.
Ниари нахмурился:
— Ты, кажется, выполняешь свое домашнее задание?
Мальчик отбросил карандаш и с вызовом посмотрел на отца:
— Я не люблю арифметику!
— А ты и не стараешься, — заметил отец.
— Железнодорожникам арифметика не нужна, — заключил мальчик.
— Допустим, — сказал Ниари, подбирая карандаш и снова вкладывая его в руку сына, — начальник станции дает тебе 18 вагонов и говорит: «Составь из них 2 поезда с одинаковым числом вагонов». Что ты будешь делать?
Брэд снова отбросил в сторону карандаш, полез в свой задний карман и извлек из него маленький калькулятор.
— Ничего страшного, — сказал мальчик, — потому что у меня будет вот это!
Рой вздохнул, глядя куда-то вверх. Некоторое время они оба молчали.
Эту недолгую тишину прервал Тоби, шестилетний сын Ниари, который, как ураган, влетел в комнату, сбивая все на своем пути. Он остановился перед отцом, его глаза сверкали. Казалось, он кипит от гнева.
— Это ты, — указывая пальцем на Роя, крикнул он. — Это ты стащил мою светящуюся краску?
— Я ничего не тащил.
— Отдай, ведь я у тебя твоих вещей не беру, — продолжал настаивать Тоби.
От дальнейшего препирательства с Тоби Роя отвлекла Ронни, медленно входящая в комнату с закрытыми глазами и вытянутыми руками, нащупывая воздух, будто слепая. Ронни была женщиной с причудами.
У нее были длинные белокурые волосы, овальное лицо, оканчивающееся мягким, слегка заостренным, подбородком.
Впереди Ронни шла трехлетняя Сильвия, держа в руках подол ее длинной юбки, тоже с закрытыми глазами, медленно переставляя ноги.
— Ронни… — начал было Ниари.
Но та, не обращая никакого внимания на мужа, все еще с закрытыми глазами обратилась к сыну:
— Брэд, вот тебе арифметическая задачка: если в неделе семь дней и ваша мама все семь дней находится дома, то сколько у мамы остается личного времени?
— Ноль, — не прибегая к помощи калькулятора, ответил Брэд.
— Ронни, — вновь произнес Ниари, которому не нравились подобные шутки, — открой глаза.
— Зачем? — поинтересовалась она. — Я могу и так ходить по всему дому, стелить постели, готовить кофе, кормить детей. Я в клетке, как наш хомяк Тоби.
— Ну хватит, — миролюбиво сказал Рой. — Открой глаза и посмотри на это.
Ронни медленно открыла глаза. Что-то напевая себе под нос — признак того, что он доволен собой, — Ниари нажал кнопку на панели управления моделью железной пороги. Мать и дети увидели, как крошечная лодка с парусом пришла в движение, скользя по зеркальной поверхности озера. Она приближалась к железнодорожному мосту, по которому вот-вот должен быть проехать поезд. Но поезд достиг моста и остановился. Навесной мост раздвинулся в стороны, и парусник, слегка покачиваясь, проскользнул в открывшееся пространство. Но тут, не дождавшись пока мост сомкнется, поезд вдруг возобновил движение и… произошла катастрофа. Со скрежетом, в беспорядке громоздясь друг на друга, все вагоны свалились в озеро.
С лица Ниари улыбка исчезла.
— М-м-да, — сконфуженно выдавил он.
Ронни холодно смотрела на мужа.
— Все только что работало, — попробовал оправдаться он.
— Ну, вот что, — сказала раздраженно Ронни, отчего ее глаза стали синие-синие. — Я даю этой железной дороге еще две недели. Бьюсь об заклад, все это закончится тем, что я брошу ее в подвал!
— Это же несправедливо, — возмутился Рой.
Но Ронни рассерженно отвернулась и, взяв газету, стала ее листать.
— Неужели мы не можем куда-нибудь пойти? Я все время торчу дома.
— Да мы же ходили на прошлой неделе, — возразил Ниари.
— Перейти улицу к Тейлорам — вовсе не значит куда-нибудь пойти.
— Но ты же каждый день выходишь из дома, провожая Брэда в школу, — опять возразил Ниари.
— Да, конечно, это большое развлечение — вести Бреда в школу или взять с собой Сильвию в магазин, или отогнать в мастерскую машину…
Ниари внутренне содрогнулся.
— Ты нарисовала очень мрачную картину, — заметил он.
— Ну так дай мне другую кисть.
— Если ты считаешь, что я шикарно провожу время, работая в электрической компании… — начал Ниари, пытаясь понять, насколько она сердита.
Но Ронни не слушала его.
— Я думаю, — задумчиво произнесла она, — что нам нужно изменить образ жизни.
— К сожалению, это только для богатых, дорогая, — разочарованно протянул Рой. — Они просто звонят в магазин и заказывают себе полностью новый образ жизни.
— Может, это и не образ жизни, — упрямо продолжала Ронни. — Возможно, это другое, о чем пишут и журналах… качество жизни.
— Звучит, как реклама для домашних хозяек.
— Понимаешь, — продолжала Ронни, — в жизни должно быть что-то еще, кроме хождения по магазинам в поисках трех рулонов туалетной бумаги за один доллар.
Ниари долго молчал. Раньше жена никогда не упрекала его в недостатке денег, и ему всегда казалось, что у них в этом плане все хорошо.
— У меня в январе будет прибавка к зарплате, — осторожно начал Рой.
Она покачала головой:
— Это не то. Я говорю не о деньгах.
— Что же тогда?
— Я не прошу провести неделю в фешенебельном отеле в Акапулько. Я имею в виду, что в моей жизни, хоть изредка, должно происходить что-то не будничное. Ну, например, для меня было бы настоящим событием, если бы ты вдруг принес мне цветок. Всего одну красивую розу.
Ниари со стыдом подумал: «Я всегда забываю об этом».
— Мам, — сказал Тоби, вдруг вспомнив, зачем он пришел в эту комнату. — Он взял мои светящиеся краски.
Но Ронни его не слушала. Она развернула газету на странице с киноафишей и положила перед мужем.
— Ну-ка, прикинь все это на своем калькуляторе, — предложила она.
Ниари взглянул на страницу.
— О-о! — вдруг встрепенулся он. — В городе идет «Пиноккио»!
— Кто? — удивился Брэд.
Ронни открыла сумочку и рассматривала свое лицо в маленькое зеркало.
— Я слишком много улыбаюсь. У меня губы стали тоньше, — сказала она сама себе.
— «Пиноккио», — повторил Ниари. — Наши ребята еще не видели «Пиноккио». Вам повезло, мальчики.
Брэд нахмурился:
— Но ты же обещал гольф в эти выходные.
Его поддержал и Тоби:
— Правильно. Гольф.
— «Пиноккио» — это великое произведение, — попробовал убедить их Рой.
Брэд вздохнул и спросил:
— А кто хочет посмотреть мультфильмы для детей младшего возраста?
— А тебе сколько лет? — спросил Рой.
— Восемь.
— Скоро будет девять?
— Да.
— Так вот, завтра мы пойдем смотреть «Пиноккио», — сказал Ниари.
— Завоевавший сердца и умы детей, — прокомментировала Ронни, продолжая рассматривать свое отражение в зеркале.
— Это, конечно, сказка, — обиделся Рой, — но я вырос на «Пиноккио». Дети есть дети. Они верят в это. — И он напел мелодию из фильма и потом несколько слов из песни: — «Если ты очень хочешь попасть на звезду…» — Он прекратил пение, поняв, что его идея не была принята ни детьми, ни женой.
— Ты права, — вздохнул он, поднимая вверх руки. — Конечно, у вас есть свои головы на плечах, и я не собираюсь настаивать. Завтра вы можете поиграть в мини-гольф. И будете долго стоять в очереди в толкотне, вместо того, чтобы посмотреть «Пиноккио».
Затем в некотором отчаянии предложил:
— Давайте проголосуем!
— Гольф! — закричали дети, все трое разом.
Ниари пожал плечами:
— Хорошо. Завтра гольф, а сейчас пора спать. Идите спать.
— Нет, подожди, — запротестовал Тоби. — Ты же сказал, что мы можем посмотреть по телевизору «Десять заповедей».
Зазвонил телефон. Ронни, направляясь к нему, заметила:
— Эта картина длится четыре часа. — Она подняла трубку: — Алло? А, привет, Эрл!
Ниари пробормотал:
— Я им сказал, что они могут посмотреть только пять заповедей.
— Помедленней, Эрл, — говорила Ронни в трубку. — Я не смогу все это передать. Ты лучше поговори с самим Роем. — Она протянула трубку своему мужу, объясняя: — Там что-то случилось.
Рой было потянулся к телефону, но Ронни сама приложила трубку к его уху. Она обошла Ниари и уютно прижалась к нему с другой стороны. Ниари уже привык к такой внезапной смене ее настроения.
— Что случилось, Эрл? — спросил он своего коллегу по работе в электрической компании.
— Мне звонил диспетчер по контролю за нагрузкой, — почти кричал от волнения Эрл Джонсон. — Большая утечка тока на основном напряжении.
— На основном? — удивленно переспросил Рой. — Какого черта?..
— Молчи и слушай, — прервал его Эрл. — Мы потеряли половину группы трансформаторов на подстанции в Гильморе. Это может отразиться на жилых кварталах в любую минуту. Поэтому, пока есть свет, приезжай побыстрей в Гильмор, Рой! — И Эрл повесил трубку.
Повернувшись к жене, Рой спросил:
— Ты слышала?
В этот момент в доме погас свет и все электрические приборы остановились.