Филип К. Дик
© Перевод. Н. Романецкий, 2004
Мечтают ли андроиды об электрических овцах?
Марен Аугусте Бергруд (10.08.1923−14.06.1967)
Окленд.
Вчера умерла черепаха, которую мореплаватель Джеймс Кук подарил королю Тонга в 1777 году. Ей было около двухсот лет.
Черепаха, которой было дано имя Ту’ималила, умерла в королевском дворце в Нукуалофа, столице Тонга.
У народа Тонга животное пользовалось большим уважением. После того как черепаха потеряла зрение, оказавшись как-то в горящем кустарнике, специально назначенные слуги постоянно следили за нею.
Радио Тонга сообщило, что панцирь Ту’ималила будет передан в музей Окленда, Новая Зеландия.
ГЛАВА 1
Стоящий возле кровати модулятор настроения послал слабый, приятный импульс, который и разбудил Рика Декарда. Слегка удивленный — а он всегда удивлялся состоянию бодрствования, которое наступало внезапно, без долгого просыпания и длительных зевков, — одетый в цветастую пижаму, Рик поднялся со своей кровати и потянулся. Айрен, его жена, тут же открыла серые глаза, моргнула, потом издала короткий стон и закрыла их вновь.
— Ты ставишь свой «Пенфилд» на низкий уровень, — сказал Рик. — Давай я добавлю, ты быстро проснешься и…
— Оставь регулятор в покое! — Голос жены прозвучал резко и зло. — Я не хочу просыпаться вовсе.
Рик сел рядом с Айрен, наклонился к ней и мягко объяснил:
— Если добавить уровень импульса, ты будешь просыпаться в хорошем настроении, только и всего. На уровне «С» модулятор приведет тебя в состояние бодрствования так же быстро, как меня.
Рик дружелюбно — его собственный «Пенфилд» был выставлен на уровень «D» — погладил обнаженные белые плечи жены.
— Убери свои лапы, грязный коп, — прошипела Айрен.
— Я не коп! — Рик, не ожидавший он нее подобной резкости, ощутил легкое раздражение.
— Ты хуже копа, — сказала жена, не открывая глаз. — Ты — нанятый копами убийца.
— Я никогда в жизни не убивал людей! — Раздражение переросло в откровенную неприязнь к жене.
— Людей ты действительно не убивал, — согласилась Айрен. — Зато несчастных анди…
— Должен заметить, что ты без колебаний тратила деньги, которые я получал за анди, на любую привлекшую твое внимание ерундовину… — Рик поднялся и подошел к консоли модулятора. — А ведь мы вполне могли накопить достаточную сумму, чтобы купить настоящую овцу и заменить эту электрическую подделку, что стоит наверху. При моих-то заработках можно было бы завести кое-что получше этой липовой скотины!
Он застыл в нерешительности перед модулятором, раздумывая, набрать ли код таламус-ингибитора (и погасить вспышку ярости) или таламус-стимулятора (и возбудиться до такой степени, чтобы выиграть спор).
— Если ты добавишь себе яда, — сказала Айрен, открыв глаза и пристально глядя на мужа, — я тут же последую твоему примеру. Я установлю модулятор на максимум, и ты узнаешь, что такое настоящий скандал. — Она резво соскочила с кровати и подбежала к своему «Пенфилду», по-прежнему внимательно наблюдая за действиями мужа. — Ну, давай, набирай! Посмотрим, что я за птица?!
Рик вздохнул, обезоруженный ее угрозой.
— Я наберу код, запланированный в моем графике на сегодня.
Заглянув в график, он обнаружил, что третьего января 1992 года от него требуется деловое, профессиональное отношение к работе.
— Если я последую своему графику, — осторожно сказал Рик, — ты согласишься набрать код, запланированный в твоем?
Он предусмотрительно не стал связывать себя никакими обязательствами, ожидая, согласится ли жена с его предложением.
— Согласно моему графику, — заметила Айрен, — у меня на сегодня запланирована шестичасовая депрессия с изрядной долей самообличения.
— Что? — удивился Рик: депрессии подрывали саму основу идеи моделирования настроения. — Зачем ты планируешь такие дни? — И уныло добавил: — Никогда бы не подумал, что ты можешь использовать модулятор для того, чтобы впасть в подобное состояние!
— Однажды днем я сидела дома, — сказала Айрен, — и, естественно, включила «Бастера Френдли и Его Гостей». И в тот момент, когда он собирался сообщить какую-то очень важную новость, программу перебили жуткой рекламной заставкой, из тех, которые я ненавижу… ну, ты знаешь, типа «Выбери свинцовые гульфики „Маунтибэнк“ или станешь специалом!» Поэтому я на время выключила звук и услышала… в здании, в нашем здании. Я услышала… — Она сделала рукой неопределенный жест.
— Пустые квартиры, — подсказал Рик.
Порой он тоже слышал их — ночью, когда вроде бы спал. Теперь даже наполовину заселенное здание, пригодное к эксплуатации, оценивалось очень высоко на схемах, отражающих плотность населения. Мало того, в районах, до войны называвшихся пригородами, можно было отыскать абсолютно пустые здания. Рик слышал о таких домах. Правда, он получал информацию из вторых рук и, подобно большинству людей, не стремился проверить ее.
— В тот момент, — продолжала Айрен, — когда я выключила звук телика, я была в настроении три-восемь-два. Я только что набрала этот код… Я воспринимала пустоту разумом, а не чувствами. Потом чувство пришло — я почувствовала благодарность и признательность за то, что мы можем пользоваться модулятором «Пенфилд». Такова была моя первая реакция. А потом мне вдруг стало понятно, что ощущать отсутствие жизни — это болезнь. Ощущать не только в нашем здании, но и повсюду, ощущать, но делать вид, что ничего не случилось… Понимаешь ты? Полагаю, вряд ли. И того короткого ощущения оказалось достаточно, чтобы посчитать его признаком психического заболевания. Они назвали его «отсутствие адекватного аффекта»… А тогда я оставила звук телика выключенным, подсела к модулятору настроения и стала экспериментировать. В конце концов я отыскала код отчаяния. — Смуглое дерзкое лицо Айрен просто светилось удовлетворением, будто она достигла чего-то стоящего. — И включила новый код в свой график. Он действует дважды в месяц. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы прочувствовать безнадежность нашего существования здесь, на Земле, в то время как все более или менее толковые люди давно эмигрировали. Тебе так не кажется?
— Подожди-ка, — сказал Рик. — Но ведь зациклившись на этом состоянии, ты рискуешь когда-нибудь не выйти из него. Отчаяние по поводу происходящего вокруг может стать нескончаемым.
— Я задаю автоматическое переключение через три часа, — спокойно объяснила жена, — на код А-четыре-восемь-один. «Осознание разнообразных возможностей, открывающихся для меня в будущем; новые надежды на…»
— Мне знаком четыреста восемьдесят первый, — перебил Рик. Он часто прибегал к данному коду, полагаясь на его помощь. — Послушай! — Рик сел на кровать, осторожно взял Айрен за руки и легонько потянул, пытаясь усадить рядом с собой. — Даже при автоматическом отключении вводить себя в депрессивное состояние какого бы то ни было вида опасно. Постарайся забыть о своих планах, а я изменю свои. Мы вместе наберем код один-ноль-четыре и вместе испытаем удовольствие и радость; потом ты оставишь то же настроение, а я переключусь на деловое, профессиональное отношение к работе. Сначала сбегаю наверх, гляну на овцу, а затем отправлюсь на работу. И буду спокоен, зная, что ты не сидишь здесь в грустной задумчивости перед выключенным теликом.
Рик осторожно отпустил длинные тонкие пальцы жены, пересек просторную спальню и вышел в гостиную, где все еще пахло дымом последних вечерних сигарет. Наклонился к телевизору.
— Терпеть не могу телик до завтрака! — донесся из спальни голос Айрен.
— А ты набери три восьмерки… — Рик ждал, пока телевизор нагреется. — «Желание смотреть любую телепередачу».
— Я вообще не испытываю потребности набирать, — сердито откликнулась Айрен. — Любой код…
— Тогда просто набери тройку.
— Я не собираюсь набирать код, стимулирующий кору головного мозга так, чтобы возникла потребность набирать другие коды! Когда я говорю, что не хочу набирать, то меньше всего мне нужна тройка. Ведь дальше потянет набирать другие коды, а сейчас сама мысль о них кажется мне наиболее гадким из всех побуждений, которые только можно представить. Сейчас мне требуется лишь одно — по-прежнему сидеть на кровати, уставясь в пол. — Голос Айрен переполняли самые мрачные оттенки уныния, душа ее превратилась в ледышку, а тело застыло, будто его сковали невидимой, но плотно облегающей тяжелой и инертной оболочкой.
Рик прибавил громкость, и в гостиной загрохотал голос Бастера Френдли:
— Эй, люди! Пора прослушать краткий метеорологический прогноз на сегодня. Спутник «Мангуст» докладывает, что осадки будут досаждать нам до полудня, а потом слегка распогодится, так что если кто из вас, люди, собрался прошвырнуться…
За спиной Рика зашелестело. Это шуршала длинной ночной рубашкой Айрен, она подошла к телевизору и выключила его:
— О\'кей, сдаюсь. Я согласна на любой код, который ты пожелаешь. К примеру, «Восхитительный сексуальный экстаз»… Мне сейчас так хреново, что я выдержу даже это. Какая, к дьяволу, разница?!
— Я наберу нам обоим… — Рик осторожно обнял жену и отвел ее обратно в спальню.
Там, склонившись над консолью модулятора Айрен, он набрал пять-девять-четыре («Удовольствие от оценки здравомыслия мужа в любых жизненных вопросах»). А на своем модуляторе закодировал «Творческое и свежее отношение к работе», хотя вряд ли нуждался в этом. Он умел ввести себя в подобное состояние и без искусственной стимуляции мозга с помощью «Пенфил да».
После торопливого завтрака — а препираясь с женой, Рик потратил почти все запланированное на него время, — он решил, что перед уходом на работу успевает заглянуть на пастбище, где «щиплет травку» его электрическая овца. Он оделся, не забыв и свинцовый гульфик фирмы «Маунтибэнк» (модель «Аякс»), попрощался с женой и поднялся на крышу. Животное, которое в действительности было электронно-механическим изделием, выполняло заложенную в него программу и старательно изображало удовольствие от «пастьбы», мистифицируя остальных жильцов здания.
Конечно же, и их животные, в массе своей, несомненно представляли собой комплексы электронных схем, будучи всего-навсего имитацией, но, как было принято, Рик никогда не совал нос в чужие дела и не пытался выяснить подлинность соседских питомцев. И соседи, в свою очередь, не допытывались о происхождении его овцы: живет, мол, она или всего-навсего работает? Спросить, настоящая ли у вас овца, считалось верхом невоспитанности. Это было не менее невежливо, чем поинтересоваться у гражданина, настоящие ли у него зубы, волосы и отдельные внутренние органы и не следует ли подвергнуть их проверке.
Утренний воздух был смешан с затуманивающей солнце серой радиоактивной пылью, от нее щекотало в носу, и Рик то и дело фыркал, пытаясь изгнать из носа эту смертельную заразу. «Впрочем, наверное, это слишком сильное выражение для моих ощущений», — подумал он, направляясь к покрытому дерном участку, который находился в его собственности вместе со слишком большой квартирой. Наследие Последней Мировой Войны изрядно потеряло силу; те, кто проиграл пыли, ушли в забвение много лет назад. Сегодня пыли противостояли закалившиеся в борьбе с нею; ослабевшая пыль больше не убивала — она лишь доводила людей до сумасшествия и влияла на наследственность. Да, Рик носил свинцовый гульфик, но пыль, без сомнения, оказывала влияние на его организм — изо дня в день, из месяца в месяц… Все эти годы, пока он отказывался эмигрировать. Она медленно отдавала ему свою заразу — порция за порцией. Однако проводившиеся каждый месяц медицинские осмотры до сих пор подтверждали, что он нормал — мужчина, который может иметь детей, поскольку толерантность[1] его находится на должном уровне. Конечно же, в любой момент при очередном осмотре врачи из департамента полиции Сан-Франциско могут сделать иной вывод. Из года в год под воздействием всепроникающей пыли все новые и новые нормалы превращались в специалов. И очень популярным стал слоган, который можно увидеть на рекламных щитах и в телевизионных передачах или услышать из уст правительственных чиновников. Он звучал так: «Эмигрируй или дегенерируй! Выбор твой: или жизнь, или вечный покой!»
«Воистину так, — подумал Рик, открывая ворота небольшого загона и направляясь к электрической овце. — Вот только как эмигрируешь, с такой-то работенкой!»
Тут его окликнул Билл Барбур, владелец соседнего пастбища. Как и Рик, он был одет, — чтобы проведать животное и отправиться на работу, не забегая больше домой.
— Моя лошадь беременна, — торжественно объявил Барбур, глядя на крупного першерона, который стоял рядом с ним, уставившись в пространство пустым взглядом. — Что вы на это скажете?
— Скажу, что у вас скоро будут две лошади, — ответил Рик.
Он подошел к своей размеренно жующей овце. Искусственные глаза внимательно следили за хозяином: не принес ли тот с собой овса. Эта якобы овца была снабжена распознающим блоком: стоило ей увидеть зерна, как она очень убедительно реагировала на якобы пищу — тут же вскакивала на ноги и бросалась к Рику.
— Интересно, каким образом забеременела ваша лошадь? — спросил Рик. — Ветром надуло?
— Я достал немного оплодотворенной плазмы высшего в Калифорнии качества, — сказал Барбур. — Воспользовался личными контактами в департаменте животноводства. Помните, неделю назад сюда приезжал инспектор из департамента и осматривал Джуди? Они жаждут заполучить ее жеребенка, ведь Джуди просто бесподобна. — Барбур ласково похлопал лошадь по шее.
Джуди с готовностью склонила голову к хозяину.
— Слушайте, вы никогда не думали о том, чтобы продать свою лошадь? — спросил Рик.
Он молился богу, чтобы у них появилась лошадь или любое другое настоящее животное. Иметь подделку и ухаживать за ней — прямая дорога к постепенной деморализации. Тем не менее, если ты заботишься о положении в обществе, тебе приходится довольствоваться имитацией, занимающей место настоящей вещи. И потому Рику ничего не оставалось, кроме как продолжать игру. Даже не волнуй его собственная репутация, надо думать о жене; а Айрен это заботит. Очень и очень заботит.
— Продавать лошадь аморально, — ответил Барбур.
— Ну так продайте жеребенка. Иметь в собственности сразу двух животных еще более аморально, чем не иметь ни одного.
— Что вы имеете в виду? — озадаченно сказал Барбур. — Множество людей владеют двумя, а то и тремя-четырьмя. Мой брат работает у Фреда Уошборна на фабрике по выращиванию и переработке водорослей, так у того целых пять животных. Вы не читали статью про его утку во вчерашнем номере «Кроникл»? Она считается самой крупной и тяжелой представительницей московской породы на всем Западном побережье. — Глаза соседа заблестели так, будто он увидел перед собой утку Уошборна; Барбур даже начал постепенно погружаться в состояние транса.
Сунув руку в карман пальто, Рик вытащил весьма зачитанное январское приложение к каталогу «Сидни» — «Животные и домашняя птица». Сверился с индексами, нашел раздел «Жеребята» (см.: «Лошади, потомство») и глянул, какова нынче государственная цена.
— Я могу купить жеребенка першерона у «Сидни», — громко сказал он. — Всего за пять тысяч долларов.
— Не сможете, — отозвался Барбур. — Посмотрите внимательнее: цена напечатана курсивом. Это означает, что в наличии нет ни одного жеребенка. Вот когда появится, тогда и будет стоить пять тысяч.
— Предположим, — сказал Рик, — я выплачиваю вам по пятьсот долларов в течение десяти месяцев. Всю каталожную цену.
— Декард, вы совершенно не разбираетесь в лошадях. — В голосе Барбура зазвучало сожаление. — Есть весьма серьезная причина, почему у «Сидни» нет для продажи ни одного жеребенка першерона. Жеребята першеронов не переходят от владельца к владельцу ни за какие деньги, потому что слишком редко встречаются. Даже с изъянами. — Барбур оперся на забор, разделяющий их пастбища. — Джуди у меня уже три года, и за это время я ни разу не видел кобылы першерона, подобной ей по качеству. Мне пришлось лететь за нею в Канаду и самолично привезти сюда. Только так я мог быть уверенным, что Джуди не украдут. Появись вы с таким животным в Колорадо или Вайоминге, вам быстро дадут по голове, чтобы завладеть лошадью. Знаете, почему? Да потому, что перед Последней Мировой Войной их оставалось всего лишь несколько сотен…
— Но разве то, что вы имеете сразу двух лошадей, а я — ни одной, не подрывает основы теологической и моральной структуры мерсеризма?
— У вас же есть овца, черт побери, и вы вполне можете следовать Восхождению в своей собственной жизни. А вы давите на сочувствие… Разве это честно? Не будь у вас этой старой овцы, я бы, может быть, и принял логику вашего рассуждения. Разумеется, имей я действительно двух животных, а вы — ни одного, я бы постарался помочь вам найти путь к истинному слиянию с Мерсером. Но каждая семья в нашем здании… давайте-ка прикинем… это где-то около пятидесяти семей, то есть… одна семья на каждые три квартиры… Так вот у каждого из нас есть какое-нибудь животное. У Гравесона, к примеру, цыпленок. — Барбур махнул рукой на север. — У Оукса с женой огромный рыжий пес, который лает по ночам. — Сосед прищурился, вспоминая, — Эдди Смит держит в квартире кота. По крайней мере, он так говорит, хотя кота никто никогда не видел. Возможно, Эдди вешает всем лапшу на уши…
Рик наклонился к овце и принялся рыться в густой белой шерсти (по крайней мере, хоть шерсть у нее настоящая!), пока не отыскал замаскированный пульт программирования механизма. Он снял пульт и показал Барбуру:
— Видите?.. Теперь вам понятно, почему я так сильно хочу купить вашего жеребенка?
— Бедняга! — сказал Барбур, помолчав. — И вот это было у вас всегда?
— Нет. — Рик вернул пульт на место, резко выпрямился, повернулся и глянул прямо в лицо собеседнику: — Изначально у меня жила настоящая овца. Когда тесть эмигрировал, он оставил ее нам. Но примерно год назад… Вы должны помнить, я отвозил ее к ветеринару, а вы в то утро были тут… Я поднялся на крышу и обнаружил, что овца лежит на боку и не может подняться.
— Вы помогли ей, — кивнул Барбур, вспомнив. — Точно, вам удалось тогда поставить ее на ноги, но через минуту или две, немного походив, она вновь повалилась на бок.
— У овец бывают странные заболевания, — сказал Рик. — Дело в том, что они подвержены многочисленным болезням, симптомы которых крайне похожи. К примеру, ваша овца не может встать на ноги, но невозможно определить, насколько серьезно положение — то ли животное всего лишь подвернуло ногу, то ли прямо на ваших глазах умирает от столбняка. Так было с моей овцой. Столбняк.
— Здесь? — удивился Барбур. — На крыше?
— Сено, — пояснил Рик. — Один-единственный раз я не полностью убрал проволоку, которой упаковывают кипы, кусок остался, и Гроучо — так мы ее звали — поцарапалась и заразилась столбняком. Я отвез ее к ветеринару, но она умерла. Я никак не мог забыть ее и в конце концов позвонил в один из магазинов, которые торгуют искусственными животными. Я показал им фотографию Гроучо, и они изготовили для меня вот этот образец, — он кивнул на лежащую у его ног эрзац-овцу, которая продолжала жевать жвачку, настороженно следя за хозяином (а вдруг он принес овес!). — Сделали ее отлично. И я забочусь о ней так, будто она настоящая, но… — Он пожал плечами.
— …это не одно и то же, — закончил Барбур.
— Да, хотя и очень похоже. За нею приходится следить не менее внимательно, чем за настоящей. Ведь механизм может сломаться в любой момент, и тогда соседи в доме сразу все узнают. Я возил ее ремонтировать шесть раз. Неполадки были мелкими, и потому никто ничего не замечал. Но если случится что-либо серьезное — например, выйдет из строя узел, воспроизводящий запись, и она начнет безостановочно блеять, — то всем сразу станет ясно, что произошла поломка в механизме. Конечно, — продолжал Рик, — на фургоне, который забирает животных в ремонт, имеется надпись «Ветеринарная клиника такая-то…» И водитель одет, как настоящий ветеринар, в белое… — Рик вдруг посмотрел на часы, вспомнив о времени. — Я должен отправляться на работу. Увидимся вечером.
Едва он двинулся в сторону своего кара, Барбур поспешно произнес:
— Знаете… я… В общем, никто в нашем здании ничего не узнает…
Замявшись, Рик хотел было поблагодарить соседа, но тут какое-то странное отчаяние, напоминающее депрессию Айрен, легло ему на плечи, и он ответил:
— Даже и не знаю… Вполне возможно, что это не имеет никакого значения.
— Но на вас станут смотреть сверху вниз. Не все, конечно, но многие. Вы же знаете, как люди относятся к тем, кто не заботится о животных. Их считают аморалами и антиэмпатами. Я имею в виду, равнодушное отношение к животным с точки зрения закона не является преступлением, как это было по окончании Последней Мировой Войны, но старые чувства все еще живы.
— Боже! — воскликнул Рик и развел руками. — Я же хочу иметь животное. Я прикладываю все силы, чтобы приобрести хоть одно. Но на то жалование, что получает городской служащий…
«Если бы мне вновь повезло в работе, — подумал он, — как это случилось два года назад, когда я за один месяц отправил в отставку четырех анди. Если бы я мог предвидеть тогда, что Гроучо умрет!.. Но анди попались мне до столбняка, до того, как двухдюймовый кусок проволоки, подобно инъекционной игле, вонзился под кожу овцы».
— А вы купите кота, — предложил Барбур. — Коты стоят недорого, загляните в каталог «Сидни».
— Мне не нужно животное, которое можно держать в квартире, — тихо ответил Рик. — Я хочу крупное животное, такое, какое было у меня раньше. Овцу или, если удастся раздобыть денег, корову. Или молодого вола… Или, как у вас, лошадь.
«Премия за пятерых сбежавших анди стала бы решением проблемы, — подумал он. — По тысяче долларов за штуку, итого пять тысяч сверх основного заработка. И тогда бы я раздобыл все, что мне нужно. Пусть даже в каталоге «Сидни» моя мечта напечатана курсивом. Пять тысяч долларов… Но для этого надо, чтобы анди сбежали с одного из колониальных миров и добрались до Земли. А это от меня не зависит ни в коей мере. Я не могу заставить пятерых анди удрать на Землю. Впрочем, если бы я даже и смог, у нас хватает и других охотников за премиальными. Полицейские департаменты разбросаны по всему миру. Вот если бы сбежавшие анди решили устроить свою резиденцию в Северной Калифорнии, а Дейв Холден, старший охотник за премиальными в нашем регионе, соизволил бы умереть или отправиться в отставку…»
— Купите сверчка, — сострил Барбур. — Или мышонка… Слушайте, за двадцать пять баксов вы вполне можете приобрести взрослую мышь.
— Ваша лошадь может умереть, — сказал Рик. — Неожиданно, как умерла моя Гроучо. Вот вернетесь вы вечером с работы и обнаружите, что она лежит на боку или на спине и сучит ногами, как сверчок. — Он повернулся и пошел прочь, сжав в кулаке ключи от ховера.
— Извините, если я обидел вас! — нервно крикнул Барбур.
Рик молча открыл дверцу ховеркара. Ему нечего было сказать соседу, мысли его уже занимала предстоящая работа.
ГЛАВА 2
В гигантском пустом полуразрушенном здании, где когда-то жили тысячи людей, теперь была одна-единственная комната, где работал телевизор.
До Последней Мировой Войны в этих нынешних руинах царили порядок и чистота. Здесь был пригород Сан-Франциско; на скоростном монорельсе до центра мегаполиса было рукой подать; густонаселенный полуостров очень напоминал облюбованное птицами дерево, и птицы эти копошились, ворковали, объяснялись и жаловались… Теперь хозяева квартир либо умерли, либо эмигрировали в колониальные миры. Большинству людей судьба обеспечила первый вариант развития событий; война досталась им слишком дорогой ценой, несмотря на разудалые речи Пентагона и его самоуверенного научного вассала — «Рэнд Корпорэйшн». Корпорация, кстати, до войны располагалась недалеко от того места, где теперь стояло разоренное здание. Как и хозяева квартир, корпорация исчезла, и скорее всего навсегда. Впрочем, никто этого и не заметил…
Более того, никто уже не помнил, что именно послужило причиной войны и кто стал в ней победителем — если победитель был вообще. Пыль, заразившая почти всю земную поверхность, была порождением неизвестно какой страны, и даже враждовавшие в то время стороны не предвидели ее возникновения.
Первыми жертвами пыли, как это ни удивительно, стали совы. Поначалу сей факт показался почти забавным: толстые пушистые птицы лежали тут и там — в садах и на улицах. В прежние времена совы на глаза людям практически не попадались, поскольку их активная жизнь начиналась лишь с приходом сумерек. Средневековые эпидемии чумы заявляли о своем начале схожим образом — появлением множества дохлых крыс. Разница была только в том, что современная чума опустилась на землю сверху.
За совами, конечно же, пришла очередь остальных птиц, но к тому моменту тайну их гибели уже разгадали.
Скудные средства на программу колонизации начали поступать еще до войны, но теперь, когда поверхность Земли почти лишилась солнечного света, колонизация вступила в новую фазу. В результате было модифицировано главное оружие войны — Синтетический Борец За Свободу. Способный функционировать в иных мирах человекоподобный робот — строго говоря, органический андроид — превратился едва ли не в главный двигатель программы колонизации. На основании закона, принятого ООН, каждый эмигрант автоматически получал в пользование андроида, модель которого выбирал по собственному желанию, и к 1990 году разнообразие моделей, марок и типов превзошло всякий мыслимый уровень. Нечто схожее произошло в 1960-е годы в американской автомобилестроительной промышленности.
Эмиграцию осуществляли с помощью в веках испытанного метода кнута и пряника: пряником служил бесплатный андроид, а кнутом — радиоактивные осадки. ООН не забывала и о законотворчестве: эмигрировать становилось все легче, а оставаться на Земле — все сложнее, причем вектор сложности стремился к показателю «невозможно»… К тому же каждый из остающихся мог в один прекрасный день оказаться биологически нежелательным индивидуумом, угрожающим чистоте древней расы. Если человека признавали «специалом», то даже будучи стерилизованным, он переставал быть частичкой человечества. И тем не менее люди, отказывающиеся от эмиграции, не исчезали. Иррациональность такого поведения ставила в тупик даже экспертов ООН, занимавшихся изучением данной проблемы. Если следовать законам логики, все нормалы давно уже должны были эмигрировать. Но, видимо, Земля, пусть и обезображенная войной, все равно оставалась для некоторых родным домом, в котором они собирались оставаться до последнего. Скорее всего, эти отказники верили, что пылевой занавес, закрывший поверхность планеты, рано или поздно потеряет свою заразу. Так или иначе, на Земле оставались жить тысячи людей. Они тяготели друг к другу, создавая в городах этакие «звездные скопления», где они могли видеть друг друга, поддерживать соседа морально и даже рассчитывать на взаимопомощь. Все они считались относительно нормальными.
Однако, помимо них, в качестве этакой острой приправы к блюду под названием «народонаселение», жили тут и другие люди, странные, чудные, селившиеся в основном на окраинах.
Одним из таких был Джон Изидор, гостиную которого и наполнял сейчас отчаянными воплями редкий в этих местах телевизор. Сам Джон тем временем брился в ванной.
Он приблудился к этим местам в самые первые дни после войны, случайно забрел в этот дом. В ту жестокую пору не всякий понимал, что он делает и по какой причине. Потревоженные войной, отправлялись странствовать по миру целые народы, обустраивались на незанятых территориях, но потом вдруг срывались с места в поисках новых обиталищ. Пыль тогда выпадала спорадически. Территория полуострова, расположенная к югу от Сан-Франциско, была свободной от пыли, и многие обосновались здесь. Когда пыль появилась, многие умерли, большинство ушло.
Дж. Р. Изидор остался…
Телевизор продолжал надрываться:
— …сродни безмятежности Юга перед Гражданской войной! Хотите, он станет личной прислугой, хотите — неутомимым работником в поле! Этот собранный по индивидуальному заказу человекоподобный робот спроектирован специально под ВАШИ УНИКАЛЬНЫЕ ЗАПРОСЫ! Он создан ДЛЯ ВАС И ТОЛЬКО ДЛЯ ВАС! Он передается вам по прибытии совершенно бесплатно, полностью оснащен в соответствии с вашей спецификацией, которую вы заполнили перед отлетом с Земли. Преданный и безотказный компаньон разделит с вами трудности самого удивительного приключения, в котором только может принять участие человек, впервые в истории намеревающийся…
И далее и тому подобное.
«Не опаздываю ли я на работу?» — подумал Джон Изидор, заканчивая бритье.
У него не было собственных часов; он ориентировался на телевизор, который обычно передавал точное время, но сегодня, очевидно, День космических горизонтов. Во всяком случае, ТВ объявило, что сегодня пятая (или шестая?) годовщина основания Нью-Америки, главного американского поселения на Марсе. Из-за поломки телевизор Изидора принимал один-единственный канал, который правительство во время войны национализировало, да так и оставило в собственных руках. Правительство в Вашингтоне, с его программой колонизации, было единственным заказчиком рекламы, которую был вынужден смотреть Изидор.
— Давайте послушаем Мэгги Клагман, — предложил телеведущий, хотя Джон Изидор хотел «послушать» сейчас лишь одно: точное время. — Она совсем недавно эмигрировала на Марс и дала это интервью в Новом Нью-Йорке… Миссис Клагман, чем отличается жизнь на зараженной радиоактивной пылью Земле от жизни на Марсе, где для вас открылись самые фантастические перспективы?
Последовала пауза, а затем до Изидора донесся сухой усталый голос, принадлежащий женщине средних лет:
— Думаю, что все члены нашей семьи прежде всего отметили чувство собственного достоинства.
— Достоинства, миссис Клагман? — переспросил комментатор.
— Да, — произнесла миссис Клагман, отныне жительница Нового Нью-Йорка, Марс. — Это непросто объяснить. Иметь слугу, на которого можно положиться в наше нелегкое время… Я обрела уверенность…
— А на Земле, миссис Клагман, в прежние времена, вы не боялись, что вас классифицируют… э-э… как специала?
— Ой, мы с мужем буквально тряслись! Но стоило нам эмигрировать, и все наши страхи исчезли. Надеюсь, навсегда.
Джон Изидор с раздражением подумал, что его страхи тоже исчезли, однако для этого ему вовсе не пришлось эмигрировать. Его классифицировали как специала чуть больше года назад, и не только из-за генетических изменений в организме. Хуже было другое: он не смог справиться с IQ-тестом даже на минимальные умственные способности, и теперь его, попросту говоря, называли безмозгликом. Жители сразу трех обитаемых планет презирали его.
Тем не менее он продолжал жить. И продолжал работать — водил грузовичок, на котором вылетал на вызовы и доставлял сломавшихся псевдоживотных в ремонтную мастерскую. Служащие клиники Ван Несса («Ваши питомцы — наши питомцы»), включая и Ганнибала Слоута, угрюмого грубоватого человека, непосредственного босса Изидора, относились к нему как к человеку, и Джон это ценил. «Mors certa, vita incerta»[2],— как время от времени повторял мистер Слоут. Изидор, хоть и слышал выражение много раз, имел о его смысле лишь самое смутное представление. С другой стороны, если безмозглик начнет разбираться в латыни, он уже не будет безмозгликом. Мистер Слоут, услышав от Изидора такой вывод, тут же с ним согласился. Действительно, существовали в мире безмозглики и почище Изидора; бни вообще не могли претендовать на рабочие места, и их содержали в охраняемых заведениях с двусмысленными на званиями типа «Американский институт специальных трудовых навыков».[3]
— …ваш муж не чувствовал себя в безопасности, — говорил телеведущий, — даже когда приобрел и постоянно носил дорогой и неудобный свинцовый гульфик, якобы защищающий от радиации. Не так ли, миссис Клагман?
— Мой муж… — начала отвечать миссис Клагман, но в этот момент покончивший с бритьем Изидор вернулся в гостиную и выключил телевизор.
Тишина обрушилась на него с мебели и со стен; она навалилась всей своей ужасной мощью, будто он оказался на заводе, производящем безмолвие. Она поднималась с пола, закрытого от стены до стены серой ковровой дорожкой. Тишина изливалась из поломанных кухонных агрегатов, заснувших вечным сном задолго до того, как тут появился Изидор. Она сочилась из бесполезного торшера и падала с засиженного мухами потолка гостиной. Тишина царила повсюду, как будто все материальные предметы состояли из нее и только из нее. Она яростно лезла не только в уши, но и в глаза. Стоя перед погасшим экраном телевизора, Изидор ощущал тишину как видимое и в своем роде живое существо. Живое! Он и прежде чувствовал ее появление; она вторгалась неожиданно и стремительно, будто ей не терпелось. Тишина мира не могла удержать в узде собственную ненасытность. Ни на одно мгновение. Даже если фактически победила.
И Джон задавал себе вопрос — есть ли среди оставшихся на Земле те, кто чувствует пустоту мира так же, как он? Или это присуще только ему, своего рода биологическая печать, вызванная перерождением сенсорного аппарата?
«Это интересный вопрос», — подумал Изидор. Жаль вот, не с кем обменяться мнениями. Он был один среди этих руин, в которые постепенно — час за часом, день за днем, неделю за неделей — превращалось безмолвное здание, состоящее из тысячи незаселенных квартир. В конце концов все внутренние помещения сольются друг с другом, превратятся в однородную безликую массу, отдаленно напоминающую пудинг. А потом и само здание станет аморфной кучей, которую похоронит под собой всепроникающая пыль. Впрочем, он, Изидор, к этому времени уже умрет, и его не будет интересовать судьба комнаты, наполненной удушающей, вездесущей, деспотичной хозяйкой мира — тишиной.
Лучше, наверное, снова включить телевизор. Но Изидора пугали бесчисленные рекламные ролики, предназначенные оставшимся на Земле нормалам. Они сообщали — самыми хитроумными способами — о том, что ему, специалу, не требовалось и никогда не потребуется. Вся эта информация ему без надобности. Он не мог эмигрировать, даже если бы очень сильно захотел. Так зачем ему слушать все это? Чтоб их разодрало, вместе с их программой колонизации! Вот бы и в новых мирах они начали войну — теоретически это возможно, — и все бы закончилось, как на Земле! И пусть все эти эмигранты превратятся в специалов!..
«Это было бы хорошо, — подумал он. — Однако пора и на работу».
Он шагнул к двери, ведущей в неосвещенный холл, потянул за ручку и… отшатнулся, уткнувшись взглядом в пустоту здания. Пустота лежала, поджидая его, там, снаружи; она тут же деловито потекла в его квартиру. «О Боже!» — подумал он, захлопывая дверь. Боже, он еще не готов подняться по лязгающей лестнице, ведущей на пустую крышу, где у него нет своего животного. Тут же родилось эхо, понеслось в пустоте, разрастаясь и захватывая этажи. «Самое время взяться за рукоятки», — сказал себе Изидор, пересек гостиную и склонился над черным ящиком эмпатоприемника.
Включив его, он тут же почувствовал слабый запах озона, исходящий от блока питания, нетерпеливо и судорожно вздохнул и ощутил мгновенный прилив бодрости. Катодно-лучевая трубка засветилась, имитируя телевизионное изображение. Вскоре сформировался коллаж, составленный из случайных сочетаний цвета и размытой формы предметов. Картинка будет неизменна, пока Изидор не коснется рукояток… Поэтому, снова глубоко вздохнув, чтобы окончательно успокоиться, он взялся за рукоятки-близнецы.
Изображение тут же обрело четкость. Джон увидел хорошо знакомый ландшафт — древний коричневый бесплодный склон с пучками высохших стеблей, похожих на кости, упирался в серое бессолнечное небо. Вверх по склону с трудом брел одинокий человек. Это был пожилой мужчина, почти старик, в выцветшей одежде, которую как будто сшили из куска серого неба. Звали его Уилбур Мерсер. Он едва переставлял ноги. Касающийся рукояток Джон Изидор, наблюдая за ним, словно исчезал из гостиной. Обветшалая мебель и тронутые разрушением стены уходили прочь; вскоре он совсем перестал их замечать. Вместе с тем, как обычно, появилось ощущение, что он проникает внутрь изображения, перестает быть сторонним наблюдателем. Это он поднимается по бесконечно длинному склону; это его ноги запинаются об острые камни; это он с трудом вдыхает едкий туман неба, неба чужого, неземного, далекого, которое эмпатоприемник делает своим, знакомым, невероятно близким.
Он преодолел рубеж реальности и оказался в этом мире стандартным, но озадачивающим способом. Вновь осуществилось физическое слияние — ментальное и духовное отождествление — с Уилбуром Мерсером. И у Джона Изидора, и у всех остальных, кто одновременно с ним сжимал рукоятки, здесь, на Земле, или в одном из колониальных миров.
Джон слышал их всех, впитывал в себя лепет их мыслей, звучащих в его собственном мозгу, ощущал многочисленные сущности. Их, как и его, волновало одно: объединенные интеллекты обращали внимание только на холм, на необходимость взбираться все выше и выше. Шаг за шагом цель приближалась, но очень медленно, подъем осуществлялся почти незаметно. «Вперед!» — подгонял себя Джон, слыша, как грохочут осыпающиеся камни. Сегодня подняться выше, чем вчера, а завтра… Часть Уилбура Мерсера, Джон поднял вместе со всеми голову, пытаясь разглядеть вершину. Ее не видно, но она где-то там. Она слишком далеко, но придет день, и они увидят ее.
Брошенный камень попал ему в руку. Он почувствовал боль и обернулся. Следующий камень пролетел мимо. Врезавшись в землю, он издал скрежещущий звук, от которого побежали мурашки по спине. «Кто там опять?» — подумал Джон, пытаясь разглядеть мучителя. Давнишний противник находился за пределами видимости; он — или оно? — следовал за Джоном в течение всего подъема по склону и отступит лишь тогда, когда Джон достигнет вершины…
Он вспомнил вершину, когда склон вывел его на ровную площадку, но едва ли не сразу начался новый склон. Сколько раз уже это происходило? Не один точно, но все они стерлись из памяти, слились воедино, как слились будущее и прошлое… И то, что он уже испытал, и то, что еще предстоит испытать, — все смешалось, и в памяти не было ничего, и не будет уже; но тут наступил момент, когда можно было остановиться и отдохнуть, и даже потрогать рану на руке, оставленную брошенным камнем.
«Боже! — устало подумал он. — Где справедливость? Почему я поднимаюсь вверх один? И почему меня мучает то, чего я даже не вижу?»
И тут же общий лепет слившихся внутри него многочисленных чужих сущностей сломал иллюзию одиночества.
«Вы тоже почувствовали это», — подумал он.
«Да, — ответили голоса. — Камень попал нам в левую руку, это дьявольски больно».
«О\'кей, — сказал он. — Будет лучше, если мы снова отправимся в путь».
Он продолжил медленное восхождение, и все немедленно двинулись следом.
Когда-то, помнил он, все было совсем по-другому. До того, как явилось проклятие, существовала счастливая часть жизни. Его приемные родители, Фрэнк и Кора Мерсер, обнаружили его на спасательном надувном плоту, возле побережья Новой Англии… Или это была Мексика, в районе порта Тампико? Сейчас он уже не мог восстановить в памяти все обстоятельства. Детство было прекрасным. Он любил все живое, в особенности зверей, он был способен возвращать к жизни умерших животных. Вокруг всегда были кролики и насекомые, но где это происходило, на Земле или в колониальном мире… Теперь он не помнил даже этого. Зато хорошо помнил убийц, потому что они арестовали его как ненормального, как специала из специалов… И жизнь изменилась.
Местный закон запрещал возвращать умерших к жизни. Ему обстоятельно разъяснили это на шестнадцатом году жизни. Целый год он продолжал использовать свою способность тайно, в еще не исчезнувшем тогда лесу, но его выдала старуха, которую он никогда не видел и ничего о ней не слышал. Без согласия родителей они, убийцы, использовав радиоактивный кобальт, облучили уникальное утолщение в его мозгу, и он погрузился в странный мир, о существовании которого раньше и не подозревал. Это была яма, наполненная трупами и мертвыми костями, и многие-многие годы он пытался выбраться из нее. Осел и жаба, наиболее симпатичные ему создания, исчезли, вымерли; остались лишь гниющие фрагменты — безглазая голова здесь, обрубок руки там… Наконец птица, явившаяся в этот мир, чтобы умереть, рассказала ему, где он оказался. Оказывается, он попал в загробный мир и не сможет выбраться отсюда до тех пор, пока кости, наваленные вокруг, не станут вновь живыми существами; он сделался частью метаболизма чужих жизней и восстать из праха мог только вместе с ними.
Как долго будет продолжаться этот процесс, он не знал: ничего существенного не происходило, и время было попросту неизмеримо. Однако в конце концов кости начали обрастать плотью, пустые глазницы заполняться, а новые глаза видеть. Одновременно восстанавливались клювы и рты, они принимались кудахтать, лаять и устраивать кошачьи концерты. Возможно, это он воскресил их, возможно, в его мозгу вновь образовалось экстрасенсорное утолщение. А может быть, он был и ни при чем, может быть, произошел естественный процесс. Как бы то ни было, его долгое умирание завершилось, и вместе с другими существами он начал восходить. Потом, давным-давно, он потерял их из виду и в какой-то момент обнаружил, что восходит в полном одиночестве. Но они находились рядом, на этом бесконечном склоне, и по-прежнему сопровождали его, и каким-то странным, ненормальным образом он ощущал их внутри себя…
Изидор стоял, вцепившись в обе рукоятки и чувствуя, как неохотно отпускают его существа, с которыми он слился. Все должно было закончиться как всегда. Во всяком случае, рука в том месте, куда угодил камень, болела и кровоточила.
Отлепив пальцы от рукояток, он осмотрел руку и, слегка пошатываясь, отправился в ванную, чтобы промыть ссадину. Это была не первая рана, которую он получил при слиянии с Мерсером, и наверняка не последняя. Люди преклонного возраста даже умирали во время подъема — особенно вблизи вершины, где мучения начинались всерьез.
«Буду удивлен, если сумею повторить эту часть пути, — сказал он себе, обрабатывая рану. — Может и сердце остановиться… Нет, лучше жить в городе, где есть доктора с их электроразрядными аппаратами. Оставаться здесь, в одиночестве, слишком рискованно».
Впрочем, Изидор всегда знал, что рискует. Рисковал он и прежде. Так же как большинство людей, а особенно немощные старики.
Он промокнул руку мягкой салфеткой «Клинекс».
И услышал приглушенный и далекий звук телевизора.
«В здании есть еще кто-то, — в страхе подумал Джон, не веря собственному предположению. — Это не мой телевизор, мой выключен. Я даже чувствую, как дрожит пол под ногами. Точно, телевизор работает внизу».
Он медленно смял салфетку и бросил ее в урну.
«Я больше не одинок, — понял он. — В доме поселился новый жилец. В одной из квартир. Причем настолько близко, что я могу его слышать. Должно быть, через два или три этажа, не ниже… Надо посмотреть, — быстро решил он. — Что нужно делать, когда в доме новый жилец? Спуститься и спросить что-нибудь. А что именно?»
Он понятия не имел, как поступить — прежде здесь с ним ничего подобного не случалось. Кто-то просто выезжал, кто-то эмигрировал, но вселялись в дом впервые.
«Надо просто им что-нибудь отнести, — решил он. — Стакан воды или, скорее, молока… Да, точно, молоко или крупу, или, возможно, яйцо… Или хотя бы их эрзац-заменители».
Заглянув в холодильник (компрессор которого давно уже сдох), Изидор обнаружил только сомнительного вида кусок маргарина. Вытащив его, он бесшумно закрыл дверцу холодильника. Сердце стучало как ненормальное.
«Надо, чтобы новый жилец не догадался, что я безмозглик, — напомнил себе Изидор. — Если жилец поймет, что я безмозглик, он не станет со мной разговаривать. Так было всегда. Интересно — почему?»
И он поспешил на лестничную площадку.
ГЛАВА 3
По пути на работу Рик Декард, как и бог знает сколько других людей, остановился перед витриной одного из крупнейших зоомагазинов Сан-Франциско. В центре большого, смахивающего на дисплей окна, в прозрачной пластиковой клетке с искусственным обогревом, стоял страус и косил глазом в сторону прохожих. Судя по информационной табличке на клетке, птицу только что привезли из кливлендского зоопарка. И это был единственный страус на всем Западном побережье. Попялившись на птицу, Рик еще несколько минут мрачно изучал ценник. Потом он взглянул на часы, обнаружил, что опаздывает на работу как минимум на четверть часа, и поехал дальше, к Дворцу правосудия на Ломбард-стрит.
Едва Рик успел открыть дверь офиса, как его окликнул начальник, полицейский инспектор Гарри Брайант, небрежно одетый рыжеволосый мужчина с оттопыренными ушами, но с мудрым внимательным взглядом, замечавшим вокруг себя все хоть чуть-чуть стоящее внимания.
— Встречаемся в девять тридцать в моем кабинете. — Инспектор Брайант быстро просматривал досье, отпечатанное на тонкой гладкой бумаге. — Холден угодил в госпиталь «Гора Сион» с дыркой в хребтине. Лазерный луч… Дейв проваляется на больничной койке по крайней мере месяц. До тех пор, пока эскулапы не убедятся, что один из этих новых органопластиковых протезов прижился.
— Что случилось? — спросил Рик, чувствуя холодок в груди.
Еще вчера главный охотник департамента был в абсолютном порядке. В конце рабочего дня он, как обычно, со свистом унесся в собственном ховеркаре в сторону плотно населенного престижного района Ноб Хилл, где у него была квартира.
Брайант снова промямлил что-то насчет девяти тридцати и исчез.
Подойдя к своему кабинету, Рик услышал за спиной голос секретарши, Энн Марстен:
— Мистер Декард, вы уже знаете, что случилось с мистером Холденом? В него стреляли. — Она вошла следом за Риком в тесный душный кабинет и сразу включила кондиционер.
— Да, — рассеянно отвечал Рик.
— Не иначе как один из этих супербашковитых анди, которых выпускает «Роузен Ассошиейшн», — продолжала мисс Марстен. — Вы не читали рекламный проспект компании? Они теперь используют «Нексус-6», новый мозг, который состоит из двух триллионов ячеек и имеет десять миллионов отдельных нервных связей. — Она понизила голос. — Вы пропустили видеозвонок утром. Мисс Уайлд сказала, что он шел через коммутатор. Ровно в девять.
— Входящий? — спросил Рик.
— Ответный на запрос. Мистер Брайант обращался к руководству Русского сектора ВПУ.[4] Он выяснял, не согласятся ли они поддержать официальную жалобу против заводов «Роузен Ассошиейшн», расположенных на Востоке.
— Гарри все еще надеется очистить рынок от мозга «Нексус-6»? — Рик даже не удивился.
С момента первого опубликования в августе 1991 года спецификации и графика выполнения работ большинство полицейских агентств и департаментов, имевших дело с беглыми анди, тут же подали протесты. «Советская полиция может не больше нашего», — сказал тогда Рик. Юридически изготовители мозга «Нексус-6» пользовались колониальным законодательством: их крупнейшие автоматические фабрики располагались на Марсе.
«Будет лучше, если мы воспримем появление нового мозга как неизбежность, — добавил тогда Рик. — При внедрении новых типов мозга всегда происходит одно и то же. Я помню поднявшийся вой, когда в 89-м ребята из команды Садермана представляли старую модель Т-14. Все до единого полицейские департаменты Западного полушария тут же выразили бурный протест, заявляя, что, в случае нелегального проникновения андроида Т-14 на Землю, у них нет ни единого теста для идентификации искусственного мозга».
Надо заметить, что какое-то время это заявление оставалось справедливым. Насколько помнил Рик, более пятидесяти андроидов с мозгом Т-14 пробрались тем или иным путем на Землю, и некоторых из них не удавалось обнаружить в течение года. Но вскоре институтом имени Павлова в Советском Союзе был разработал тест Войта на эмпатию. И ни одному андроиду с мозгом Т-14, как впоследствии стало известно, так и не удалось пройти этот спецтест…
— Хотите знать, что ответила русская полиция? — спросила мисс Марстен. — Я успела все выяснить. — Ее круглое, как апельсин, покрытое веснушками лицо просияло.
— Я узнаю ответ от Гарри Брайанта! — Рик почувствовал легкое раздражение.
Кабинетные сплетни всегда выводили его из себя, потому что чаще всего оказывались далеки от истины и неизменно приукрашивали ситуацию. Усевшись за стол, он принялся увлеченно рыться в ящиках. Наконец мисс Марстен, поняв намек, выкатилась из кабинета.
Когда дверь за нею захлопнулась, Рик выудил из ящика потрепанный конверт. Откинувшись на спинку кресла, он изучал содержимое конверта, пока не наткнулся на то, что искал, — спецификацию, составляющую перечень основных характеристик мозга «Нексус-6».
Быстро просмотрев текст, Рик убедился, что мисс Марстен выложила ему абсолютно верную информацию. «Нексус-6» действительно состоит из двух триллионов ячеек и имеет возможность выбора из десяти миллионов комбинаций активных церебральных связей. За 0,45 секунды андроид с таким мозгом способен принимать адекватное решение по любому из четырнадцати базовых реакций-состояний. Таким образом, никакими тестами по проверке интеллектуальных способностей этого анди в ловушку не заманишь. Впрочем, анди не попадали в ловушки IQ-тестов уже многие годы, с тех самых 70-х, когда прекратилось производство примитивных моделей.
Более того, отметил для себя Рик, модели типа «Нексус-6» по интеллектуальным показателям превосходят специалов. Иными словами, андроиды, оборудованные новым мозгом «Нексус-6», с прагматичной и сугубо деловой точки зрения стали превосходить большую — но наименее развитую — часть человечества. Слуга во многих случаях оказывался более ловок, чем его владелец.
Однако критерием для оценки становились новые достижения — и в частности тест на эмпатию Войта-Кампфа. Ведь андроид, независимо от того, насколько он интеллектуально одарен, не видел ни малейшего смысла в слиянии, которое возникало обычно между последователями мерсеризма, а в это сопереживание удавалось погрузиться любому человеку безо всяких затруднений, даже специалу-безмозглику.
Как и большинство людей, Рик временами просто поражался, почему андроиды так беспомощны перед тестом на эмпатию. Сочувствие, очевидно, существует только внутри людского сообщества, тогда как определенного уровня интеллект можно обнаружить почти в каждом типе и классе живых существ, включая паукообразных. Способность к эмпатии требовала неослабного группового инстинкта, в то время как для организма-единоличника (к примеру, паука) групповой инстинкт бесполезен. Более того, фактически, такой инстинкт стремился бы снизить паучью жизнестойкость, поскольку заставлял бы его чувствовать у своей добычи желание жить. А значит, все хищники, даже высокоразвитые млекопитающие семейства кошачьих, умерли бы от голода.
Рик когда-то решил для себя, что эмпатия должна быть присуща только травоядным или, по крайней мере, всеядным существам, способным отказаться от мясной диеты. В конечном счете дар сопереживания сотрет границы, отделяющие охотника от жертвы, победителя от побежденного. Как при слиянии с Мерсером, все вместе — и каждый в отдельности — совершали восхождение или, когда жизненный цикл завершался, одновременно погружались в пучину загробного мира. Это было что-то типа биологического страхования, правда, обоюдоострого. Когда какое-либо существо испытывало радость, состояние всех остальных существ тоже включало в себя фрагменты радости. И наоборот, если какое-либо живое существо страдало, тень этого страдания падала на всех остальных. В результате групповые животные — такие, как человек, — получали дополнительный фактор выживания. А совы или кобры погибали.
Очевидно, человекоподобный робот представлял собой хищника-одиночку.
Рику нравилось думать об андроидах именно таким образом: это делало его работу приятной. Отправляя в отставку (то есть убивая) анди, он не нарушал закона жизни, установленного Мерсером.
«Убивайте только убийц», — сказал им Мерсер в тот год, когда «ящики сочувствия» впервые появились на Земле. И по мере развития мерсеризма в полновесную теологическую систему концепция «Убийцы» незаметно стала преобладающей. В мерсеризме абсолютное зло цеплялось за изношенный плащ восходящего неверной походкой старика, но всегда оставалось неясно, кем или чем вызвано его появление. Мерсерит ощущал зло без понимания, откуда оно взялось. Иными словами, мерсерит свободно определял скрытое присутствие Убийцы, где бы он ни появился. Беглый человекоподобный робот (каким бы великим интеллектом он ни обладал!), если он убил своего хозяина, если он не склонен был ухаживать за животными, если он не обладал способностью к сопереживанию, к радости за успех иной формы жизни или к печали за ее неудачу, — этот анди для Рика Декарда был Убийцей.
Мысль про животных напомнила Рику о страусе, которого он видел в витрине зоомагазина. Он на время отложил спецификацию «Нексус-6», взял щепотку нюхательного табака «Миссис Сиддон № 3» и задумался. Потом глянул на часы, обнаружил, что у него еще есть время, поднял трубку настольного видеофона и попросил Энн Марстен:
— Соедините меня с зоомагазином «Счастливый Пес» на Саттер-стрит.
— Да, сэр, — ответила мисс Марстен и открыла абонентский справочник.
«Не могут же они заломить за страуса такую сумму, в самом деле, — сказал себе Рик. — Просто понуждают покупателя поторговаться, как поступали в старые времена торговцы автомобилями».
— Зоомагазин «Счастливый Пес», — донесся мужской голос, и на экране возникло счастливое лицо.
Было слышно, как за спиной продавца возятся и кричат животные.
— У вас в витрине страус, — сказал Рик, вертя в руке керамическую пепельницу. — Какой бы вы хотели за него первый взнос?
— Давайте прикинем… — Продавец взял ручку и листок бумаги. — Первый взнос составляет примерно треть суммы. — Он что-то записал на листке. — Позвольте вас спросить, сэр, не намерены ли вы предложить нам что-нибудь в счет покупки?
— Я пока не решил, — сдержанно ответил Рик.
— Скажем, мы заключаем контракт на тридцать месяцев под шесть процентов в месяц. Это очень, очень низкие комиссионные. Тогда ваша ежемесячная выплата после разумного первого взноса…
— Вам бы стоило сделать скидку, — возразил Рик. — Скиньте пару тысяч, и я не стану ничего вносить в счет покупки. Просто возьму за наличные.
«Дейв Холден выбыл из игры, — подумал он. — Это может принести немалую выгоду… если мне дадут в текущем месяце достаточно заданий».
— Сэр! — Продавец был непоколебимо вежлив. — Цена, которую мы просим, и так на тысячу долларов ниже, чем в каталоге. Вы загляните в «Сидни», я подожду. Я это к тому, сэр, чтобы вы сами убедились в справедливости нашей цены.
«Господи! — подумал Рик. — Ну почему они так твердолобы?» Тем не менее, посылая этому парню мысленные проклятия, он вытащил из кармана пальто потрепанную книжицу каталога «Сидни», пролистал до раздела «Страус» (подразделы «самцы-самки», «молодые-старые», «больные-здоровые», «не имевшие хозяев-имевшие хозяев») и принялся изучать цены.
— Не имевший хозяев, самец, молодой, здоровый, — перечислял продавец. — Тридцать тысяч долларов. — Он тоже смотрел в каталог «Сидни». — То есть на тысячу долларов ниже каталожной. Теперь о первом взносе…
— Я подумаю и перезвоню вам, — перебил его Рик и собрался прервать связь.
— Как вас зовут, сэр? — настороженно спросил продавец.
— Фрэнк Мерривелл.
— Будьте любезны, мистер Мерривелл, ваш адрес? Ну-у-у… Если вдруг меня не окажется на месте, когда вы позвоните.
Рик назвал ему липовый адрес и отключился.
«Цены просто грабительские! — подумал он. — Тем не менее находятся люди, которые покупают… У некоторых просто немеряно денег».
Он снова поднял трубку видеофона и строго сказал:
— Дайте мне внешнюю линию, мисс Марстен. И не подслушивайте, разговор конфиденциальный. — Рик смерил секретаршу жестким взглядом.
— Да, сэр, — ответила мисс Марстен. — Можете набирать номер. — Она отключилась, оставив его один на один с внешним миром.
Рик набрал номер магазина, продававшего эрзац-животных, — того самого, где он приобрел свою овцу. На экране появился мужчина в халате ветеринара:
— Доктор Макри.
— Это Декард. Сколько будет стоить электрический страус?
— Я бы сказал, что вам он обойдется меньше, чем за восемь сотен. Когда вы хотите его получить? Мы соберем его быстро. Таких заказов совсем немного, и…
— Мы поговорим об этом позже, — перебил Рик: на часах было уже девять тридцать. — Всего доброго!
Он поспешно отключился, встал из-за стола и через несколько мгновений уже открывал дверь в приемную кабинета Брайанта. Войдя, он кивнул сначала младшей секретарше — привлекательной, серебряноволосой, с длинной, до талии, косой; потом старшей, смахивающей на монстра из юрских болот, холодной и коварной, как древнее привидение, охраняющее ворота в загробный мир. Женщины не произнесли ни слова, он тоже промолчал.
Открыв внутреннюю дверь, ведущую в кабинет, он кивнул своему начальнику, который беседовал по видеофону. Угнездившись в кресле, Рик раскрыл захваченную с собой спецификацию на «Нексус-6» и, пока Брайант с кем-то разговаривал, еще раз перечитал ее. Он чувствовал странную удрученность, хотя, если брать во внимание внезапный выход из игры Дейва, ему бы следовало быть по крайней мере сдержанно-удовлетворенным.
ГЛАВА 4
«Наверное, меня беспокоит то, что случившееся с Дейвом может произойти и со мной, — подумал Рик Декард. — Анди, способный прошить лазером Дейва, вполне может обойтись подобным образом и со мной».
Впрочем, он тут же почувствовал, что беспокоит его что-то совсем другое.
— Я вижу, ты прихватил с собой эти чертовы данные на «Нексус-6», — сказал инспектор Брайант, отключив видеофон.
— Да, мне уже настучали, — ответил Рик. — Сколько анди участвуют в деле, и что Дейв успел раскопать?
— Изначально — восемь, — ответил Брайант, заглядывая в лежащую на столе папку. — Двоих Дейв успел взять за жабры.
— Значит, оставшиеся шестеро скрываются где-то здесь, в Северной Калифорнии?
— Судя по всему, да. Во всяком случае, Дейв считает именно так. Это я с ним сейчас разговаривал. Все материалы по делу я нашел в его столе. Дейв говорит, что вся информация по делу здесь. — Брайант постучал пальцем по стопке бумаг.
Он принялся перелистывать страницы и старательно облизывать языком губы. Похоже было, что он не спешит передавать материалы Рику.
— У меня нет срочных дел, — сказал тот. — Я готов заменить Дейва.
— Тестируя подозреваемых, Дейв использовал усовершенствованную шкалу Войта-Кампфа, — задумчиво произнес Брайант. — Тебе следует иметь в виду, что тест не выявляет новую модель мозга. Выявляющего теста вообще не существует. Шкала Войта, усовершенствованная три года назад Кампфом, — вот и все что у нас имеется. — Инспектор замолчал, погрузившись в раздумья, потом продолжил: — Дейв считает тест работоспособным. Может, он и прав. Но мне бы хотелось, чтобы ты, прежде чем браться за оставшихся шестерых, сначала проверил тест на работоспособность. — Он вновь постучал пальцем по стопке бумаг. — Слетай-ка ты в Сиэтл и поговори с парнями Роузена. Добейся, чтобы они предоставили тебе репрезентативную выборку моделей, снабженных мозгом «Нексус-6».
— И пропущу их через шкалу Войта-Кампфа.
— Это легко только на словах… — Брайант, похоже, сказал эту фразу самому себе, а вовсе не Рику.
— Извините…
— Я сам поговорю с руководством «Роузен Ассошиейшн», пока ты летишь. — Брайант замолк, глянул на Рика, хрюкнул и принялся грызть ногти.
Рик молча ждал. Наконец старший инспектор принял решение:
— Я намерен предложить им включить в процесс тестирования несколько людей, перетасовав их с андроидами. И ты не будешь знать, кто есть кто. Я согласую это с производителями к моменту твоего прибытия туда. — Он резко ткнул пальцем в сторону Рика, лицо его сделалось озабоченным. — Тебе впервые придется сыграть роль старшего охотника за премиальными. Дейв занимался этим много лет, у него огромный опыт.
— У меня тоже, — напряженно заметил Рик.
— Ты работал с теми, кого получал от Дейва. Это он решал, кого нужно взять себе, а кого можно поручить Рику Декарду. А теперь тебе досталась шестерка анди, которых он собирался отправить в отставку своими руками. И один из них его опередил. Вот он. — Брайант развернул ориентировку так, чтобы Рику было видно. — Макс Полоков. Во всяком случае, так этот анди себя называет. Если, конечно, Дейв не ошибся. Все держится только на его предположениях. Вот список. Тесту Войта-Кампфа были подвергнуты первые трое из списка. Двоих анди Дейв отправил в отставку, а затем наткнулся на Полокова. И тот подстрелил его прямо во время тестирования.
— А это подтверждает, что Дейв не ошибся, — заметил Рик. — Иначе бы его не подстрелили. Других мотивов для убийства у Полокова не было.
— Все, отправляйся в Сиэтл! — сказал Брайант. — И молчи там побольше. Переговоры я беру на себя. А ты только слушай. — Инспектор поднялся на ноги и подошел к Рику. — Если вдруг случится, что тест Войта-Кампфа провалит один из людей…
— Это же невозможно! — сказал Рик.
Старший инспектор поднял руку:
— Несколько недель назад мы обсуждали с Дейвом как раз эту тему. Наши мнения совпали. Я получил перед этим через ВПУ сообщение от советской полиции, с которым было предписано ознакомиться не только Земле, но и колониям. Группа психиатров из Ленинграда обратилась в ВПУ со следующим сообщением. Они применили последний и наиболее точный аналитический аппарат, использующийся для идентификации андроидов, — иными словами, шкалу Войта-Кампфа, — к тщательно отобранной группе шизоидов и шизофреников. В особенности к тем, кто обнаруживает так называемое «выравнивание аффекта». Ты наверняка слышал об этом.
— Это как раз то, что оценивает шкала Войта-Кампфа, — сказал Рик.
Брайант прошел по кабинету:
— Значит, ты понимаешь, почему они заволновались.
— Проблема существует давно. С того самого момента, когда мы впервые столкнулись с андроидами, внешне похожими на людей. Консенсус полицейских оценок основан на статье Лурье Кампфа «Блокирование ролевой функции у неполных шизофреников». Она была написана восемь лет назад. Кампф сравнивал снижение эмпатических способностей, обнаруженных у людей с нарушениями психики, с рефлексами андроида, но основательно…
— Ленинградские психиатры, — резко оборвал Рика старший инспектор, — считают, что некоторые больные люди не смогут пройти тест по шкале Войта-Кампфа. Если их проверить по полицейской методике, то вполне можно принять за человекоподобных роботов. Ошибка станет очевидна только потом, когда они уже будут мертвы.
— Но все эти больные должны…
— Да, они должны содержаться в специальных закрытых учреждениях. Они не способны ориентироваться и жить во внешнем мире. Будучи несомненными психопатами, они не смогут оставаться незамеченными. Разве только кто-либо из них спятит быстро и внезапно, а вокруг не окажется человека, способного заметить перемену. Но ведь такое случается…
— Вероятность — один к миллиону, — возразил Рик, хотя и понимал, к чему клонит Брайант.
— Дейва беспокоило, — продолжал Брайант, — появление андроидов с новым мозгом «Нексус-6». Корпорация «Роузен», как тебе известно, заверила нас, что «Нексус-6» можно обнаружить с помощью стандартного теста. Нам пришлось поверить им на слово. Однако теперь, как мы и предвидели, их слова становится мало. Ты понимаешь, какие серьезные последствия повлечет за собой твоя неудача в Сиэтле? Если тебе не удастся выявить всех человекоподобных роботов, мы лишимся надежного аналитического аппарата, и нам никогда не удастся найти анди-беглецов. Еще хуже, если ты идентифицируешь человека как андроида… — На лице Брайанта застыла ледяная улыбка. — Сложится ужасающая ситуация, даже если все, включая представителей корпорации «Роузен», будут держать язык за зубами. Нам останется делать вид, будто ничего не случилось, но длиться долго это не может. Придется поставить в известность ВПУ, а они, в свою очередь, сообщат в Ленинград. В итоге, рано или поздно, пресса обо всем пронюхает. И если мы не разработаем к тому моменту новую шкалу… — Брайант вернулся за стол. — По-моему, тебе пора. Возьми служебный кар и заправься на нашей станции.
Рик встал:
— Могу я взять с собой материалы Дейва Холдена? Я бы просмотрел их по дороге.
— Давай сначала проведем тестирование в Сиэтле, — сказал Брайант тем безжалостным тоном, который Рик Декард хорошо знал.
Когда Рик посадил ховеркар на крышу здания «Роузен Ассошиейшн» в Сиэтле, его там уже ждала молодая женщина. Темноволосая и стройная, в модных массивных пылезащитных очках, она подошла к ховеркару, держа руки в карманах длинного полосатого пальто. На ее маленьком личике застыло выражение угрюмой холодности.